Финория. Взгляд дракона (гет)

У Финоры звенело в ушах. «Что я только что натворила?!» — думала она, глядя на крохотную деревянную шкатулку, лежащую у неё на ладони. Уже начало темнеть, но принцесса не торопилась зажигать свечи — она о них попросту забыла. «Отец оторвёт мне голову. И будет прав! Эти деньги предназначались для постройки новой башни, где будет жить мой первенец…» Финора поставила шкатулку на тумбу и начала ходить по комнате. О чём бы она ни думала, мысли неизбежно возвращались к свадьбе.

По традиции, если королевская дочь уезжала в другую страну, а других детей у правящей семьи не было, то первый рождённый мальчик отправлялся на родину матери и принимал имя деда. Если не было сыновей, то возвращалась старшая дочь. Тогда ей выбирали мужа из другой страны, и он принимал имя правящего короля.

Меньше всего на свете Финора хотела становиться женой Хино. Но она знала, какая судьба ждёт её родителей, если у них не будет внуков. Финоре-средней, королю Фино и старшей чете пришлось бы покинуть дворец и стать обычными крестьянами в одной из деревень на окраине леса, а все их богатства перешли бы к новому королю, присланному из ближайшей страны, в которой есть свободный принц.

Принцесса разрывалась между дочерним долгом и желанием сбежать. Кто скажет, что хуже: быть женой человека, которого ненавидишь, или коротать старость в деревенской лачуге без помощи детей и внуков? Кому будет тяжелей: родителям или дочери? Ещё утром Финора была готова бросить всё и сбежать, а теперь собиралась принести себя в жертву родителям. Если бы не тот проклятый турнир, сейчас все надежды возлагались бы на брата, а Финора была сама себе госпожа. Бедный Фино-младший… Нет, думать о брате нельзя, иначе она снова расплачется, хотя и прошло столько лет.

Когда вошла Флира, принцесса вздрогнула от стука двери. От новой горничной это не ускользнуло.

— Прошу меня простить, госпожа, — сказала она, и тут её взгляд упал на тумбу. — О, и у вас тоже эта вещица!

— Что значит «тоже»?

— Сегодня в общем зале был коробейник, и все дамы накупили себе таких шкатулок.

«Каков наглец! — подумала Финора и снова уставилась на своё приобретение. — Купил эту безделушку за полмедяка и продал мне за два бочонка золота. Интересно, на каком дворе он подобрал зерно?» Шкатулка была очаровательна, но даже издалека было видно, что это дешёвка. И вдруг отчего-то у Финоры заныло сердце. Она представила, как шкатулки, которых теперь во дворце штук сто, перепутаются, и зерно пропадёт. То, что караванщик её обманул, она прекрасно понимала, но ничего не могла поделать с неясным порывом души. Ей хотелось верить в чудо, и она дала себе слово заказать для зерна Древа Вечности достойную оправу, а пока спрятала покупку в карман от любопытных глаз.

— Она простая и милая, потому и понравилась мне. Если будешь хорошей горничной, я поставлю её обратно и каждый день буду класть в неё монету для тебя.

— Вы так добры, госпожа! — Флира присела в реверансе и сказала чуть тише: — Видят Десятеро, как я хочу быть хорошей горничной. Сегодня я принесла вам сказку о нимфе и менестреле, госпожа.

Финора окинула её взглядом. Горничная смотрела в пол и сияла, как начищенная сковородка. Где она спрятала большую книгу, которую с трудом поднимали двое слуг?

— Я не понимаю. Объяснись!

Флира оглянулась на входную дверь и прошептала:

— Стены имеют глаза и уши. Не угодно ли будет госпоже пройти в мою каморку?

— Что ты учудила? Ладно, идём.

Шелестя юбками, они обе прошли в небольшой чуланчик с маленьким окном, и Флира выудила из складок своего платья аккуратно вынутый разворот из «Книги волшебных историй». На стыке страниц виднелись дырочки от переплётных ниток. Увидев знакомые картинки, принцесса ахнула.

— Флира! Что ты наделала!

— Не волнуйтесь, госпожа, я туда подложила кусок ситца. Он по толщине и по цвету не отличается от пергамента. Я и остальные страницы постепенно выужу, чтобы вы могли читать что вам хочется, а не ту тягомотину.

— Флира, ты… Нам же обеим влетит!

— Не волнуйтесь, госпожа, никто не заметит. Кроме вас, «Волшебные истории» никому во всём дворце не нужны.

— А тебе?

— Ой, ну да. И мне тоже. Я так хочу узнать, есть ли продолжение у этой сказки…

— Знаешь что? Давай перечитаем её вместе прямо сейчас. А потом я поставлю шкатулку на тумбу и положу туда золотую монету. Нет, ты заслужила целых две монеты.

* * *

В тот день звездочёт Линарий так и не дошёл до покоев принцессы. Он собирался предупредить её о возможных опасностях, о которых ему рассказали звёзды, но, увидев южанина, понял, что опоздал. Когда караванщик вышел из башни, Линарий повернулся обратно и ушёл к себе. Он много думал в последние дни и нуждался в дружеской беседе, но ни с кем во дворце не мог говорить на равных, даже с королём. Звездочёты — особенные существа, им открыто больше, чем простым смертным, поэтому Линарий мог довериться лишь человеку своей профессии. И он решил сегодня вечером пообщаться со старым другом, хинорским звездочётом Эверием.

В своей библиотеке Линарий зажёг свечу, подвинул кресло и сел у окна. Сегодня ему не нужен был шар. Свеча, по сути, тоже не требовалась, но мягкий жёлтый свет помогал звездочёту собраться с мыслями. Через несколько минут молчания он почувствовал, что Эверий ответил.

«Приветствую, друг, — мысленно сказал Линарий. — Всё ли у тебя в порядке? Мы давно не разговаривали. В добром ли здравии король Хино?»

«Привет тебе, Линарий. Рад слышать тебя. Король Хино, да продлят Десятеро его годы, в добром здравии. Вчера он убил на турнире князя Мбиро, а сегодня ездил в горы на охоту и добыл кабана. Наш правитель не знает устали. А как поживает король Фино?»

«Наш король тоже в добром здравии, хвала Десятерым. После потери Фино-младшего он не ездит на охоту и не устраивает турниры, но в свободное время изучает геральдическую книгу и готовит приданое своей дочери. Через год, если меня не обманули предсказательные карты, хинорский двор воочию сможет убедиться в её несравненной красоте».

«Силою, данной мне наукой звездочтения, я уже видел принцессу Финору и знаю, что она прекраснее лика Луны. А ты, добрый друг, в порядке ли? Я чувствую твоё беспокойство».

«Благодарю, Эверий, я в полном здравии, хотя годы не щадят и меня. Но недавнее гадание повергло мою душу в хаос, и я нуждаюсь в мудром совете. Позволь рассказать тебе, что я видел в стеклянном шаре».

«Шары обманчивы. Я ни разу не пользовался магическими устройствами, предпочитая смотреть в истину напрямик, но всегда готов тебя выслушать, Линарий. Что тебя беспокоит?»

«Благодарю, Эверий. На днях мне открылось много странного, и я не могу увязать это в единую картину. У меня был обычный сеанс работы с шаром, без погружения, но теперь я боюсь и смотреть на него. Мой рассказ может показаться тебе спутанным и пугающим».

«Говори всё как есть, Линарий. Вряд ли в Иэне найдётся что-то, способное меня напугать».

«Хорошо, друг. Слушай.

Сначала всё шло как обычно, и я собирался сделать предсказание на ближайшие дни, но внезапно меня против воли начало втягивать в шар. Я воспротивился и остался в библиотеке, но не чувствовал своего тела. На меня обрушилась бархатная тьма, и я чуть не оглох от громкого звона, который лился отовсюду.

Внезапно тьму прорезала молния, ударил гром, и я увидел бредущий в Межгорье караван. Погонщиков было около двух десятков, но лишь один из них излучал живое сияние. Все остальные, хотя двигались и разговаривали, были уже мертвы — либо находились на пороге смерти.

Эверий, ты хинорец, ты видел, как гаснет жизненный свет у приговорённых в день казни. Они ходят, говорят, смотрят на мир — бывает, даже не знают, что через час лишатся головы, но их сияние уже погасло. Это просто ходячие тела без света души. Такими были и караванщики из моего видения — как приговорённые к казни.

Затем налетел чёрный вихрь, и меня словно сбило с ног. А потом я увидел вдалеке светлое пятнышко и вцепился в него взглядом, чтобы не потерять, и оно стало приближаться. Скоро я заметил, что его обрамляет бурое пятно немногим светлее темноты вокруг, а когда видение приблизилось, я узнал в светлом пятне принцессу Финору. Она сидела на спине огромного двухголового дракона, а то, что я принял за обрамление, оказалось драконьими крыльями.

Это было всего лишь изображение. Лик принцессы был неподвижен, и тем не менее, когда я встретился с нею глазами, принцесса моргнула. В ту же секунду картина пропала, а я вновь ощутил себя сидящим в кресле в своей библиотеке.

И тут же передо мной на стол упало зёрнышко. Я не мог шелохнуться; на мне словно воду возили, и в голове шумело так, что я не мог определить, закончилось моё гадание или ещё нет. Я попытался успокоить дыхание, и по мере того как прояснялось у меня в голове, зёрнышко таяло. Когда я наконец смог протянуть к нему руку, оно исчезло полностью.

Придя в себя, я не успокоился и первым делом полез в ботанические справочники искать это зерно — я запомнил его хорошо. Но ни в одной из девяти книг не нашёл похожего изображения.

Я бы не стал тебя беспокоить, старый друг Эверий, если бы не сегодняшнее происшествие. Сегодня я узнал, что в Финорию пришёл одинокий караванщик, что сразу меня насторожило. Я хотел поговорить с принцессой, но не застал её в башне. После обеденной трапезы я снова отправился к Финоре, чтобы предупредить о возможных опасностях, но опоздал буквально на несколько минут: тот человек уже успел побывать у неё.

И это было бы полбеды, будь он обычным бродячим торговцем. Но я узнал его. Это человек из моего видения! Единственный из всего каравана, не отмеченный знаком смерти. И теперь я, старый звездочёт, не знаю, что делать. Молчать и ждать, как я поступал всю жизнь, или вмешаться, нарушив негласный закон?»

«Опиши мне зерно».

«Продолговатое, по форме напоминает семя подсолнечника, но крупное: длиной в один вершок. Цветом тёмно-зелёное с отливом в синеву».

«Странно. Зелёное, говоришь? И в справочниках ты тоже искал зелёное?»

«Да, конечно. К чему ты клонишь, Эверий?»

«А дракон, говоришь, был бурый? И тебя ничего не смутило?»

«Разумеется, я удивился. Как известно, все драконы изначально зелёные — кроме тех случаев, когда принимают цвет окружающей среды, но тогда они почти невидимы. Этот же не маскировался».

«Я должен тебе напомнить, Линарий, что когда видение происходит на границе яви и сна — а твоё, судя по описанию, было именно таким — то восприятие цветов меняется. Бурое представляется зелёным, а зелёное бурым. Эти два цвета — камень преткновения в магии, они всегда меняются местами во время напряжённых видений, поэтому ты и не нашёл зерно в справочнике. Нужно было искать красновато-коричневое».

«Вот оно что… Эверий, ты, как всегда, кладезь мудрости. Я старый дурак! Я должен был догадаться! Теперь всё встало на свои места. Я найду описание того зерна и узнаю, что означало видение. Прости, что опять докучаю тебе своей глупостью».

«Ну что ты, Линарий, я всегда рад тебя слышать. Я и увидеть был бы рад, но нам не суждено больше встретиться. На сорок второй день лета король Хино разгневается на меня и прикажет казнить».

«Эверий, как же так?! Неужели нельзя ничего сделать?»

«Я трижды составлял карту. Это неизбежно».

«Позволь, я вмешаюсь. Я готов нарушить любой негласный закон ради твоего спасения!»

«Благодарю, старый друг, но не стоит вмешиваться в судьбу. Пусть всё идёт своим чередом».

«Эверий, ты повергаешь меня в отчаяние!»

«Грустить не о чем, поверь. Ты уже немолод, а я старше тебя на двадцать лет. Мои глаза почти не видят, каждый шаг причиняет боль, и руки мои дрожат. Казнь — краткий миг, а смерть в своей постели — сутки мучительной агонии. Я благодарен моему королю, что он избавит меня от страданий и поможет уйти быстро».

«Эверий, ты говоришь всё верно, но мне так горько от твоих слов…»

«Не грусти, старый друг, ведь мы пока не прощаемся. До середины лета много времени, и мы успеем наговориться! А сейчас прости, меня зовёт король».

Линарий почувствовал, что остался один. С полчаса он молча сидел, как громом поражённый, затем кряхтя встал, подошёл к стеллажу и взял четвёртый том ботанического справочника. Он так и не рассказал другу о завершающей картине своего видения — приберегал её напоследок, но после известия о грядущей казни стало не до того. «Оно и к лучшему, — подумал звездочёт, раскрывая книгу на вклейке с цветными таблицами. — Эверию и так плохо, не стоит ещё сильнее омрачать ему последние дни жизни. Достаточно того, что это видел я».

* * *

Морозы отступили. Тион бегал по тренировочной площадке, которую сам же и расчистил от снега. Тяжёлый зимний кафтан с чужого плеча, который он в ночь побега не глядя схватил в людской, сгорел в кухонной печи, а Кейна и Нара сшили мальчику новую одежду, по росту. Проведя всё детство взаперти, он не мог набегаться на свежем воздухе. Как же он был счастлив!

Никто в замке ни словом не обмолвился о нарушении традиции — законы Иэны будто не касались горного убежища. Сам Тион умолчал о причине своего побега. Ссадины от побоев бесследно зажили, и мальчик старался не думать о порке, смотрителе и злобных слугах, надолго закопав свою обиду. Придёт время, и он о ней вспомнит.

Сейчас же все его мысли были заняты предстоящим полётом в жаркую и солнечную Химерию. С большим и страшным драконом Дааро он уже подружился и даже успел прокатиться на нём верхом — для этого заботливая Нара тепло укутала его в свой полосатый платок. Мальчик сначала отбрыкивался: мол, не надену бабьи тряпки! Но граф прикрикнул на него, сказав, что простуженных мальчишек в Химерию не пускают, и Тион со вздохом позволил завязать на себе шерстяной платок, больше похожий на одеяло.

Полёт получился замечательный, хотя и короткий — граф не велел дракону долго катать ребёнка. Сам «ребёнок» был бы рад летать хоть до вечера, но здесь решения принимал не он. Дааро не уносил его далеко, лишь сделал несколько кругов над окрестностями замка, и Тион с неудовольствием обнаружил, что встречный ветер просто ледяной, хотя дракон летал медленнее барса. Тогда, морозной ночью, Тион был без шапки и в кафтане нараспашку, но ничуть не мёрз, даже песни распевал, а сейчас едва не задыхался от холода и щурил глаза. Спросить бы графа Ориона, в чём тут закавыка — мальчик уже понял, что граф тут умнее всех — но тогда придётся рассказать о земляном барсе. А о нём Тион хотел рассказывать ещё меньше, чем о мерзкой сцене в общем зале. Словно, рассказав, он потеряет что-то навсегда.

Заставляло задуматься и ещё кое что: в ту ночь, катаясь верхом на барсе, он видел всю Финорию целиком и многие другие страны, но со спины дракона ему открылся лишь малый участок земли. То ли Финория выросла, то ли ночное путешествие ему приснилось, но держась за кожаную сбрую Дааро и кутаясь в Нарин платок, Тион не мог различить внизу ни одного дома, а противоположная сторона горного кольца еле виднелась в далёкой голубой дымке.

Полёт в Химерию пришлось ненадолго отложить — граф уехал в Хинорский дворец по служебным делам, и Тион даже немного огорчился. Он уже нарисовал себе в воображении, как ходит по аллеям фруктовых деревьев и ест сладости прямо с веток, а потом прыгает с обрыва в синее озеро и плавает там как рыба. Однако в замке Ориона тоже было здорово. Слуги графа, хотя и потешались над мальчишкой, но делали это беззлобно, а обе женщины души в нём не чаяли.

Пробездельничав три дня и облазив все закоулки бывшего замка Грахе, а ныне — крепости графа Ориона, мальчик попросил дать ему работу. Сам. Его вдруг что-то кольнуло: все вокруг трудятся, даже граф, а он бьёт баклуши. Вако одобрил такое решение и вручил Тиону деревянную лопату.

— Будешь разгребать снег перед замком. Заодно и воздухом подышишь, — сказал слуга.

Тион схватил лопату и выбежал на улицу — не забыв, впрочем, скорчить Вако рожу. Тот в ответ изобразил рычание какого-то дикого хищника и захохотал.

Отдохнув после расчистки снега и вдоволь набегавшись, Тион сидел на деревянной скамье у входа и фантазировал. Он постоянно что-нибудь сочинял — про драконов, про битвы, про захваченные у подземной нежити замки, и всегда в своих мечтах выходил победителем. Но если раньше в придуманных им историях драконы были его врагами, то теперь они стали друзьями, и в каждой выдумке у него был свой верный дракон. Узнай кто об этих фантазиях — он бы провалился со стыда. Такие выдумки хороши для восьмилетнего мальца, а Тион уже почти взрослый. Взрослые люди, как известно, не фантазируют, а занимаются делом, и он изо всех сил старался вести себя как большой: не устраивал беготню внутри замка, выполнял посильную работу, не болтал без умолку. Вот только при виде Вако не мог удержаться от очередной подколки.

Над площадкой возникло зелёное пятно. Раздалось хлопанье крыльев, и Дааро с графом Орионом на спине спланировал прямо перед Тионом. Неискушённому зрителю могло показаться, что дракон возник прямо из воздуха, но наблюдательный мальчик уже знал, что Дааро умеет менять цвет и летать бесшумно, а крыльями хлопает по своему желанию: чтобы известить всех о своём прилёте или чтобы напугать врагов.

Граф спешился. Тион встал, чтобы приветствовать его. Орион кивнул, отстегнул упряжь с дракона и бросил ему в руки со словами:

— Отнеси в замок и позови Норте. Пусть возьмёт палки — хочу немного поупражняться в фехтовании.

— Прямо с дороги? В придворной одежде? — удивился Тион.

— Когда на меня нападут, я тоже буду в придворной одежде. Нужно быть готовым ко всему в любой момент.

Тион послушался. Он слышал, как граф говорит с драконом. Последующее хлопанье крыльев означало, что Дааро улетел, и мальчик впервые задумался, чем питаются драконы. Наверняка на кого-то охотятся…

— Граф вернулся, зовёт Норте фехтовать на палках! — объявил Тион, войдя на кухню, где чаще всего сидели слуги, отдыхая от дел. — А я весь снег расчистил.

— Молодец, — похвалил Норте, взъерошил ему волосы, как маленькому, и вышел, прихватив из угла две лёгкие палки высотой Тиону по плечо. Любопытство заставило мальчика пойти за ним.

Он думал, что граф и Норте начнут колотить друг друга палками, как это делали поругавшиеся слуги в людской, но с удивлением увидел, как они, встав на большом расстоянии друг от друга, принялись крутить палками с такой скоростью, что было слышно жужжанье. Мальчик не успевал заметить ни одного движения.

— Ух ты! — вырвалось у него.

Поразминавшись таким образом минут десять, они перешли к учебному бою, и это зрелище заворожило мальчишку куда больше. С горящими глазами он смотрел, как два человека с обычными палками творят такие приёмы, которые ему и не снились. Норте нападал, граф отбивался. Они делали подсечки, кувыркались по снегу и прыгали как земляные барсы, нанося удары в прыжке. Будь у них мечи — они изрубили бы друг друга в капусту.

«Стало быть, не обязательно иметь меч, чтобы отомстить», — подумал Тион, и это открытие было для него как удар обухом по голове. Азартно, с колотящимся сердцем следил он за поединком, не в силах оторвать взгляда. Оба были очень хорошими бойцами. Каждый из них мог дать фору любому столичному щёголю, на которых Тион успел насмотреться при дворе, а уж о простолюдинах и речи не шло. Никогда бы он не подумал, что можно уметь ТАК драться.

Когда они закончили тренировку и направились в замок, Тион поплёлся за ними на негнущихся ногах, чувствуя, что скорее утопится в колодце, чем позволит отправить себя в Химерию. Что ему сладкие фрукты и тёплые озёра в сравнении с возможностью научиться драться, как граф Орион и его слуга? Он молчал весь остаток дня и не отвечал на подначки Вако за ужином (Нара даже спросила, не заболел ли «малыш»), а когда слуги разошлись по комнатам, робко постучался к графу в библиотеку, где тот сидел по вечерам, и дрожащим голосом попросил:

— Граф, пожалуйста, возьмите меня в ученики.

* * *

— Письмо для её высочества Финоры, — сказал лакей, заглядывая в покои принцессы.

— Я передам, — сухо бросила Флира и выхватила у него бумагу.

Едва за ним закрылись двери, она метнулась в свою каморку и развернула хитро сложенный листок. Отсутствие конверта и сургучной печати показывало, что письмо от простого человека. Горничная жадно прочла коротенькую записку, торопясь закончить, пока Финора не вернулась из трапезной:

«Ваше Высочество! Благодарю, что беспокоитесь о своей служанке. Я уже здорова и буду счастлива снова работать у Вас. Очень скучаю по Вашему Высочеству. Ваша верная Нилет».

— Как бы не так, — сквозь зубы процедила Флира, схватила лист бумаги и, умело подделав почерк, написала:

«Ваше Высочество! Благодарю, что проявляете заботу и не забываете свою верную Нилет. Я была бы счастлива вернуться в услужение к Вам, но здоровье моё всё хуже. Чесотка перешла на всё тело, и начали выпадать волосы. А ещё заболели моя почтенная матушка и младшая сестра. Так что уж простите меня, горемычную, никак не могу Вам больше служить. Да хранят Вас Десятеро».

Сложив бумагу в точности, как было сложено послание Нилет, Флира изорвала её записку в мелкие клочья и спрятала в карман, а поддельное письмо отнесла на тумбу и только после этого успокоилась.

Когда вошла Финора, горничная подметала ковёр. Принцесса сразу заметила письмо и бросилась к нему.

— Только что лакей принёс, госпожа, — доложила Флира. — Натоптал на ковре — вот прибираю за ним.

Прочтя записку, принцесса опечалилась.

— Брось веник и отнеси это к моей матери, — сказала она. — Передай мою просьбу, чтобы к Нилет послали дворцового лекаря.

— Слушаюсь, госпожа, — присела Флира. — Сию же минуту исполню. Вы так заботливы! Кстати, я принесла ещё один разворот из книги сказок — может быть, это поможет вам немного отдохнуть душой. А то вы только и делаете, что заботитесь о других. Я положила его в своей каморке под подушкой, — и она с улыбкой упорхнула.

Украденные из книги листы действительно радовали Финору. Но известие о болезни бывшей служанки встревожило её, о сбежавшем ребёнке по-прежнему не было ни слуху ни духу, а вдобавок сегодня к ней приходили портнихи, чтобы снять мерки для церемониального платья. Ярко-алого платья с одним рукавом.

Помолвка надвигалась неотвратимо, как наступление весны. Как бы ни хотелось Финоре остановить время и задержать зиму навсегда, это было не в её силах. Огорчения сыпались одно за другим, и в довершение ко всему куда-то пропал её рисунок, портрет графа, на который она так любила смотреть украдкой. Единственной отрадой стали «Волшебные истории», принесённые ушлой Флирой. Принцесса читала их в её каморке, чтобы кто-нибудь случайно не застукал её за этим занятием.

Нужно признать, что новая горничная справлялась со своими обязанностями прекрасно. Хотя она и не стала принцессе так же близка, как Нилет, между ними установилось понимание. Флира не наглела, всегда помнила своё место, знала, когда нужно убраться вон, а когда быть под рукой, и неизменно старалась быть полезной своей госпоже. Если королева говорила одно, а принцесса другое, то Флира слушалась принцессу, и это не могло не дать результатов. Однажды, когда Финора-средняя сообщила дочери, что нашла ей новую служанку, принцесса сказала, что её вполне устраивает Флира.

И всё чаще Финора задумывалась о досрочной Первой Прогулке. Удивительное чувство, пришедшее во сне после того, как ей в глаза посмотрел дракон, притупилось и начало забываться за повседневными заботами, но она помнила свои видения: сверкающие росой травы, высокие деревья и разноцветную небесную мозаику. Будет ли прогулка наяву такой же волшебной, как и во сне? И получится ли снова увидеть графа Ориона?

Принцесса медленно прошлась по комнате, стараясь припомнить каждую деталь того сновидения. Вот она плавно падает из окна, встаёт и бредёт по дорожке в парк. Из-за кустов смотрят олени, в траве стрекочет мелкая живность. А потом доносится странная музыка, и Финора кружится в танце. В воздухе струятся её длинные волосы, и заколка летит в траву…

Принцесса отчётливо помнила сияющую улыбку Нилет, когда наутро заколка нашлась. Финора тогда ничего не стала говорить горничной и молча взяла найденную вещь, чтобы пресечь дальнейшие поиски. Но она с одного взгляда поняла, что заколка НЕ ТА.