Тридцать полных оборотов (джен)

После нервной ночи Лили не почувствовала себя лучше. С трудом разлепив глаза, она отрешённо слушала возню девочек, собирающихся к завтраку. Несмотря на нагретую кровать и тёплое одеяло, её бил озноб.

— Лили! — Алиса аккуратно отодвинула полог и обеспокоенно заглянула к подруге. — Я звала тебя ещё пару минут назад. Ты… Выглядишь нездоровой.

Она присела на краешек кровати и погладила Лили по руке. Та в ответ слабо улыбнулась и сказала, что действительно очень плохо себя чувствует.

— Тогда тебе обязательно нужно в Больничное крыло! — Она решительно сунула Лили вещи с сундука у изножья. — Ты оденешься, и я пойду вместе с тобой к мадам Помфри.

Лили смогла только благодарно улыбнуться в ответ. В голове было пусто и гулко, очень болел левый висок — и всё ещё знобило. Кое-как надев форменную юбку и натянув свободный кремовый свитер, она была готова к выходу. Алиса взяла её под руку: «Не хочу, чтобы ты оступилась!», и девушки не спеша направились к медсестре.

Никогда ещё дорога по замку не была такой мучительной для Лили. Каждый шаг отдавался в голове болезненным спазмом; начало подташнивать, а свет, льющийся из узких стрельчатых окон невыносимо резал глаза. На четвёртом этаже в нос ударил резкий и сильный аромат недавно распылённых духов — «Мадам Роша» словно бы отхлестала её букетом цветов. Тошнить стало сильнее. Идущая рядом Алиса как могла её подбадривала, сетовала на сильные запахи и свет, а про себя ещё и на подругу, которая, как ей казалось, слишком много нервничала из-за учёбы.

— Мадам Помфри! — дойдя до Крыла, Алиса посадила Лили на ближайшую кровать, а сама побежала в кабинет целительницы.

Оставшись одна, Лили почувствовала себя так плохо, как никогда раньше. Голову просто разрывало от боли. Проваливаясь в темноту она была рада, что мучение, наконец, закончится.

* * *

В понедельник в обед Гарри решил появиться в Большом зале. Вчерашний вечер он провёл у директора: Томпсон рассказал тому о своём плане — и, получив одобрение, был абсолютно счастлив впервые за время пребывания в этой ветке реальности. Дамблдор же сообщил ему, что ночью неизвестные вскрыли кладовку завхоза Филча — у Гарри сразу же появилось нехорошее предчувствие — ведь именно там хранилась вторая Карта Мародёров. «Я был бы рад, если такой специалист, как вы, проявили участие в этом вопросе». Директор хитро глядел на Гарри из-за очков половинок так, словно бы ему всё было известно о Карте и её близнеце из другого времени.

На обеде профессор Томпсон был тепло принят коллегами, которые расспрашивали его о здоровье и самочувствии — директор объяснил отсутствие профессора полученным несильным проклятьем во время вынужденной отлучки в Гильдию артефакторов. Слагхорн порекомендовал ему пару зелий для нейтрализации основных сглазов и порч; профессор Стебль любезно предлагала ему самые питательные и на её взгляд полезные блюда. Гарри был очень тронут таким отношением. Ему вспомнилась «Нора» и семейство Уизли, которое принимало его как родного. «Надо бы придумать повод, чтобы заглянуть к ним», — подумал Гарри.

— Миневра, — заговорил профессор Флитвик, — как самочувствие мисс Эванс?

— Поппи сказала, что у неё разыгралась сильнейшая мигрень на фоне нервных переживаний. Мисс Эванс пока прописан постельный режим. Но, зная эту девушку, как крайне ответственную и упорную, думаю, она будет пытаться вырваться на занятия уже завтра.

Другие преподаватели посетовали на то, как влияют СОВ и ЖАБА на некоторых студентов — и углубились в совместные воспоминания о подобных случаях.

Томпсон участвовать в дискуссии не стал, но решил навестить Лили в Больничном крыле. Но только после того, как разберётся с Филчем.

Тот запомнился Гарри неприятной личностью с жёлтыми зубами, которые он любил оскаливать, когда замечал малейшую провинность; также Томпсон с содроганием вспоминал жуткую филчевскую привычку обнюхивать студентов при малейшем подозрении на наличие у бедолаг навозных бомбочек.

В этом времени завхоз тоже был неприятным. Он встретил профессора подозрительным, недоверчивым взглядом и густым ароматом лука изо рта. Стараясь не смотреть на Филча и, по возможности, не дышать носом, Гарри задал несколько общих вопросов: были ли защитные заклинания: нужды в этом вопросе не было — Филч был сквибом и в этой ветке — Гарри задал его из чувства вредности, в каком состоянии была его кладовка и комната, пропало ли что-то… Почти не вслушиваясь в брюзжание завхоза, который решил перечислить каждый вскрытый замок или щеколду, хотя они и так были видны с обратной стороны тёмной тяжёлой двери, Томпсон невербально применил «Акцио» к Карте. Его руки так и остались пусты, даже спустя несколько попыток. Невпопад кивнув и произнеся пару общих фраз о том, что обязательно займётся поиском нарушителей, Гарри направился в свои покои.

Вероятность того, что какой-то случайный оголтелый студент решил взломать каморку Филча и украсть именно Карту, стремилась к нулю. Это значило, что Джеймс Поттер и остальные Мародёры теперь знают его настоящее имя. Вернувшись в свои комнаты, первое, что сделал Томпсон, это заглянул в свой пергамент.

Гарольд Томпсон/Гарри Поттер.

Это было удивительно. Насколько он помнил по школьной поре, Карта показывала настоящее имя сущности. Видимо, артефакт был ещё более сложным, чем казалось ранее. Этот факт, конечно же, был на руку Томпсону. «В конце концов, — думал он, — Поттер — это не самая редкая фамилия в Англии». И, если всё пойдёт, как нужно, то никому и не нужно будет рассказывать правду.

На глаза ему попалось имя «Лили Эванс», одиноким флажком качающееся в Больничном крыле. Поразмыслив, Гарри решил, что нет ничего страшного, если он навестит её, как преподаватель, и настоит на том, чтобы та отдохнула подольше. Несмотря на постоянные внутренние напоминания самому себе, что в этой штанине времени нет ни его отца, ни мамы, ни крёстного, его так и тянуло к ним. И если с Джеймсом и Сириусом, которые восприняли его, как профессора, в штыки, то ма… Лили Эванс была к нему благосклонна. И, Гарри не мог врать сам себе, он блаженствовал в её тёплых лучах, если видел на лице улыбку или слышал её довольный смех в коридоре. «Потому что есть сила, которая затмевает все прочие, — как сказал когда-то в другом времени профессор Дамблдор. — Потому что нет ничего сильнее любви». Пусть здесь Лили Эванс могла и не родить, или родить не мальчика, неважно — она ассоциировалась с его матерью, и ему было нужно и приятно её общество.

* * *

Лили никак не могла проснуться. Открыв глаза в первый раз, когда над ней хлопотала мадам Помфри, она поняла, что с радостью заснёт снова — голова всё ещё болела. В последующие два раза долго бодрствовать не давали зелья, которыми её щедро отпаивала целительница. К вечеру же, Лили уже могла сидеть, удобно откинувшись на подушки, и чувствовала необыкновенную лёгкость во всём теле. Её уже навестила Алиса: принесла ей домашние задания — но с наказом не притрагиваться к ним хотя бы до завтра; о том, что Лили планирует выписываться на следующий день она даже слышать не хотела. «Ну и не могла же я прийти к своей Лилси только с домашкой!» — с этими словами Лиса разместила на прикроватной тумбочке всевозможные сладости и фрукты, а также расческу и зеркальце. Лили была ей очень благодарна за заботу и крепко обняла подругу на прощание.

Когда Лиса ушла, Лили прикрыла глаза, думая о том, навестит ли её Северус. Думы прервала мадам Помфри, сообщив, что к ней ещё один посетитель. Не успев удивиться, Лили увидела профессора Томпсона, ждущего приглашения от целительницы зайти за ширму.

— Добрый вечер, мисс Эванс! За обедом я узнал о том, что вам нехорошо, и решил навестить.

Лили была так удивлена, что с трудом промямлила какую-то невразумительную благодарность — и от смущения залилась краской. Она надеялась, что в приглушённом свете не будет заметно алеющих щёк.

Профессор же, увидев на тумбочке сладости и свитки, чуть нахмурился.

— Удивительно, что никто не догадался принести цветы. Но это поправимо, — добавил он с усмешкой и сделал очень сложное движение палочкой.

Воздух над тумбой заискрился нежно-розовым цветом; светящиеся точки появлялись всё активнее, примыкая друг к другу плотнее. Лили уже могла различить объемные шапки нежных пионов, с трудом умещающихся в невысокой голубой вазе. Чем ближе к поверхности тумбочки, на которой лежали фрукты и конфеты, тем прозрачнее была ваза. Лили протянула руку — и она прошла сквозь цветы, не нарушив при этом заклинания. Она тихо и восхищённо охнула.

— Это иллюзия, — с мягкой улыбкой объяснил профессор. — Я не большой их мастер, но что-то умею.

Он приятно рассмеялся. Лили набралась смелости и посмотрела ему прямо в глаза. В них было столько тепла; от его присутствия веяло спокойствием. Ощущение дома и чего-то родного окутало её — и она так и не смогла промолвить ни слова.

— У неё сейчас посетитель, мистер Поттер, подождите пока здесь.

Строгий голос мадам Помфри разрушил момент, отчего Лили смутилась ещё сильнее. Профессор же снова улыбнулся и сказал, что будет очень рад, если она уделит своему здоровью чуть больше внимания — а он готов уделить ей потом пару дополнительных часов для практики, если потребуется. Она кивнула в ответ и с чувством поблагодарила профессора.

— Только недолго, мистер Поттер!

Чуть не столкнувшись с профессором, из-за ширмы вывалился Джеймс. Он послал совсем недружелюбный взгляд удаляющемуся мужчине, что не очень понравилось Лили. Хотя внутренний лукавый голосок отметил, что Поттер, скорее всего, приревновал её к Томпсону — и, к ужасу Лили, такая мысль ей польстила.

— Привет, Лили, как ты? — Джеймс хотел было взъерошить волосы, но в последний момент одёрнул руку. — Вижу, цветы от поклонника?

И если она уже готова была ответить на приветствие, то от следующей фразы Лили захотела метнуть в него Летучемышиный сглаз.

— Если тебе хочется думать именно так, я не буду доказывать обратное! — она сложила руки на груди и намеренно не смотрела в сторону Поттера.

В палате повисла тишина. Лили плотнее сжала губы и пыталась унять бурлящее негодование и, как бы она не отнекивалась, обиду. «Почему обязательно нужно было всё испортить этим глупым вопросом о цветах?» — думала она с досадой. Лили украдкой взглянула на Поттера — и чуть не захохотала в голос. Тот присел на самый краешек кровати и каким-то заклинанием увеличил себе глаза, сделав умилительно-жалобное выражение лица.

— Извини, Лили. Но когда ты рядом, у меня отключаются мозги…

В ответ она беззлобно фыркнула — и сделала вид, что хочет кинуть в него подушкой. Он решил поддержать шутку и в отместку на пару минут изменил цвет её волос на насыщенно-изумрудный, под цвет глаз. Возня грозила затянуться, если бы не мадам Помфри, которая каким-то образом почувствовала излишнюю активность пациентки и решившая наведаться с очередной микстурой.

— Это что здесь происходит? Ворожба у кровати больного?!

К счастью, волосы Лили уже снова приняли свой обычный цвет. Она, внезапно сама для себя, улыбнулась Поттеру — и была готова принять столько зелий, сколько принесёт медсестра. Помахав на прощание, Джеймс поспешил скрыться, чтобы не нарваться на гнев мадам Помфри.

— Как вы себя чувствуете, дорогая?

— Спасибо, мадам Помфри, я чувствую себя прекрасно! Может быть, вы выпишете меня?..

Ко сну Лили готовилась с удивительно хорошим настроением — впервые за столько времени. Утром она решила написать большое и развёрнутое письмо родителям, начать заниматься домашними заданиями по планировщику — и обязательно сходить на дополнительные занятия по ЗОТИ к профессору.

* * *

Мистер Снейп, напоминаю вам о необходимости посещения отработок. Начало — во вторник. Профессор Томпсон

* * *

Дорогой отец!

Знакомо ли тебе имя «Гарри Поттер»? Я случайно наткнулся на него в одном из архивных списков Хогвартса, когда был на отработке. Это мог быть наш родственник?

Жду твоего ответа! И обними матушку за меня. Я надеюсь, что вы оба здоровы.

P.S. Это ещё не точно, но, если всё сложится хорошо, можно я приглашу одну (да вы знаете, какую) девушку в нашу совместную поездку летом?

Ваш сын Джеймс

* * *

— Ты так и не рассказал, чем закончился поход в Больничное крыло. Как там Эванс?

Они с Бродягой прогуливались по широкому коридору третьего этажа. Первым занятием дня была Защита от Темных искусств — аудитория находилась напротив красивого старого витража с тремя магами. Ребята бродили перед уроком вдвоём, Римус и Хвост ещё были на завтраке. Коридор постепенно наполнялся сокурсниками и слизерслизнями, с которыми должно было проходить занятие.

Джеймс рассказал Сириусу о цветах, которые наколдовал профессор, и о том, какой польщённой выглядела Лили. «Ну ещё бы, Джим, если бы к тебе наведалась молодая преподша и подарила набор по уходу за метлой, ты что, не выглядел бы довольным?» — отметил Сириус в конце рассказа. Спорить с этим, конечно, было трудно.

— Но, вообще, знаешь, я вроде не провалился. Мы затеяли с ней возню, и она улыбалась, а не послала меня с порога. Так что… — улыбка Джеймса и блеск глаз сказали Бродяге больше, чем весь предыдущий рассказ. У Сохатого наконец появилась надежда — и он был за него рад. Чувство же ревности и даже обиды Сириус постарался запереть глубоко-глубоко внутри. Счастье друга и сама дружба были ценнее.

Колокол пробил, возвещая о начале занятий. Дверь аудитории широко распахнулась, со стуком ударившись о каменную стену. Многие студенты переглянулись друг с другом — и осторожно ступили за порог.

Аудитория значительно отличалась своим видом от прошлых занятий. Пространство было шире, никакой мебели, только диковинные письмена и фигуры покрывали пол, словно для какого-то обряда.

У дальнего окна стоял профессор. Он был в отглаженной распахнутой чёрной лекторской мантии, белой рубашке с воротником-стойкой и начищенных ботинках-оксфордах. Девочки, шедшие за Джеймсом и Сириусом, зашушукались и стали посмеиваться. Слизеринки, которые уже заняли часть аудитории справа одарили тех презрительным взглядом: в их понимании любое яркое проявление эмоции было достойно порицания.

— Темные искусства, — заговорил Томпсон, отходя от окна, — многочисленны, разнообразны, изменчивы и вечны.

За спиной профессора с хлопками закрывались окна — одно за одним. Аудитория погружалась в полумрак.

— Бо­роться с ними — все равно что сражаться с много­головым чудовищем. Отрубишь одну голову — на ее месте тут же вырастает новая, еще более свирепая и коварная, чем прежде. Это битва с противником, непостоянным, неуловимым, вечно меняющим об­личья, и уничтожить его невозможно. Следовательно, ваша защита, — чуть громче продолжал Томпсон, — должна быть такой же изобре­тательной и гибкой, как те Искусства, которые вы тщитесь одолеть. Эти картины, — он на ходу мах­нул рукой, создавая в воздухе пугающие изображения людей, — дают довольно точное представление о том, что происходит с человеком, подвергшимся, к примеру, воздействию заклятия Круциатус — он указал на изображение волшебни­цы, скорчившейся и кричащей от боли, испытав­шим поцелуй дементора — на картине волшебник бессильно привалился к стене, безучастно глядя прямо перед собой пустыми глазами, или спрово­цировавшим нападение инфернала — кровавая каша на земле.

Аудитория молчала. Даже Джеймс и Сириус не решились что-то произнести, лишь переглянулись между собой.

— Сегодня вы не будете отрабатывать обычные заклятия защиты и нападения. Вы не будете статично стоять в парах, как пятикурсники во время подготовки к СОВ, — Томпсон из ниоткуда выудил небольшой ларец, который чуть светился в создавшемся сумраке. — Я погружу вас в живую иллюзию, которая поможет вам понять, насколько вы готовы — или не готовы! — к реальной опасности.

Кто-то из студентов начал пятиться и пытаться улизнуть из первых рядов, но все эти попытки были бесполезными. Профессор резко распахнул сундучок — привычный мир пропал.