Генезис (джен)

Когда Том жил в приюте, он ненавидел Рождество. В раннем детстве он пытался верить в чудо, что вот именно в этот день произойдет нечто волшебное, приедет его отец, который долго его искал или хотя бы ему подарят некоторое количество игрушек или интересных вещей, выделят его на фоне других детей, когда выяснится, что кто-то прислал дорогую игрушку именно ему — Тому Риддлу. Но этого никогда не происходило. Детей в приюте всегда поздравляли коллективно, принося потрепанные игрушки из церковных пожертвований. Не выделяли никого, все были одинаковы в своей незначительности перед этим миром. Он возненавидел Рождество через несколько лет, когда понял, что чудес не бывает.

Даже когда Том научился использовать магию, чудес по-прежнему не было. Миссис Коул отступала назад, крестилась, когда кролик Билли так неожиданно повесился, но это было не чудом. Это было магией.

В Хогвартсе с первого курса Том записывался в список тех, кто останется в школе на каникулы, и тогда он начал любить этот маггловский праздник. Говорили, что раньше волшебники праздновали Йоль, верующих в Иисуса Христа среди магов Том не знал, но, в целом, тогда это для него не имело вообще никакого значения. Главное, что он был в волшебном мире, мог читать книги, практиковаться в магии, чтобы стать сильнее, и есть вкусный праздничный пирог. На четвертом курсе некоторые его друзья предпочли остаться с ним в школе. Тогда их каникулы проходили особенно интересно: они исследовали замок, изучали магию, устраивали дуэли и посмеивались над глупым поведением и шутками преподавателей. На пятом курсе Том гостил у Кристофера Нотта, где изучал поистине уникальные книги по трансфигурации, привезенные старшей сестрой Нотта — настоящим гением в этой области магии. На пару дней к Кристоферу приехали Реджи и Абраксас, и Том воспользовался новыми навыками трансфигурации, сделав живого снеговика, который сам лепил снежки и бросал их исключительно в Абраксаса, чтобы немного сбить его спесь. Кристофер и Реджи умирали от смеха, наблюдая за этим.

Сейчас же Том особенно остро ощущал отсутствие почвы под ногами, потому что в жизни не было предопределенности. Как будто он был снова ребенком из приюта, не знающим, что впереди его ждет открытие магии, открытие своей исключительности перед этими грязными магглами и интересное будущее.

Он стоял и смотрел в глаза Петуньи Дурсль, решившись впервые показаться перед родственниками Поттера, потому что хотел знать больше. И видел, как она запирает ребенка в чулан под лестницей в Рождество, когда Поттер выглядел еще совсем маленьким, казалось, лет трех, и говорит, что Рождество — светлый праздник для добрых и хороших детей, а он — не такой. Том моргнул, когда ему вдруг пришло в голову странное: жизнь полукровного ребенка, который был известен всему волшебному миру (даже в Индии слышали что-то о мальчике, пережившем страшное арамейское проклятие), была даже более ущербной, чем его детство в маггловском приюте.

Миссис Коул рассказывала ему в детстве, как его мать — замерзшая нищенка, в легких замшевых туфлях, пришла к ним в канун нового года, и после рождения сына с любовью сказала, что назовет его Томом, в честь отца, и Марволо, в честь деда, прежде чем покинуть этот мир. Тому никогда не внушали с детства, что он чем-то плох из-за одного факта своего рождения, миссис Коул жалела его мать и никогда не отзывалась о ней плохо при нем. Он был сиротой, одним из многих в приюте. Конечно, как бы ему ни хотелось считать себя особенным, его таковым не считали. Но никто с ранних лет не говорил ему, что он хуже Билли Стаббса и Эрика Уолли.

Гарри Поттер же вырос в благополучном пригороде и в обеспеченной семье. Только ни благополучие района, ни обеспеченность семьи его не коснулись. Вокруг были дети, которые были особенными для своих родителей, на Рождество им покупали хорошие вещи и дорогие игрушки, кузену Поттера их покупали, но не самому Поттеру. Ему говорили, что он недостоин подарка. Он недостоин сесть за один стол с семьей и съесть кусок пирога, приготовленного его тетей. Вместо этого его запирали в чулане для метел под лестницей, где он жил, не имея свой комнаты. Как… животное. Что должен чувствовать ребенок в отношении этого праздника, глядя на щель света в двери чулана и слушая смех в гостиной?

Том понял, почему у Гарри Поттера не было друзей в школе. Почему они были не похожи, хотя оба выросли в маггловском мире и поступили на Слизерин. Том никогда не чувствовал себя хуже других, потому что ему никто и никогда не говорил с первых лет жизни, что он хуже других. Они все были сиротами в приюте — ненужными миру детьми. Одинаковыми в своей ненужности. И на фоне этой одинаковости Том мог желать всем сердцем быть лучше, он и был лучше, он был магом, в конце концов. Но мог ли Гарри Поттер попытаться считать себя лучше магглов, когда магглы в течение долгих лет его жизни всячески доказывали обратное, и словами, и действиями? Том полагал, что мог. А потом точно так же снова считать себя недостойным. Какое-то особенно жесткое издевательство над ребенком, хуже нищеты и беспризорности.

— У тебя будет понос в Рождество, — сказал Том, глядя в глаза женщине, позволившей себе так относиться к волшебному ребенку и своему близкому родственнику. — Гарри, идем.

Он полагал, что было бы справедливым для Поттера убить эту магглу. Как он убил своего мерзкого папашу. Но это уже было не его делом. Однако увиденное придало ему сил и уверенности в правильности своих действий, правильности убеждений, что волшебникам не место в мире этих грязных животных, а им — не место рядом с магами. Том улыбнулся своим мыслям, теперь он знал лучше, как взаимодействовать с Гарри Поттером.

— Если ты назвал меня по имени и хочешь сделать вид, что мы друзья, то это несколько странно, — осторожно заметил Поттер.

— О Мерлин, как будто это имеет значение, — отмахнулся от него Том. — Если тебе интересно, я одинаково ненавижу свои и фамилию, и имя.

Они шли в направлении улицы Гарциний и дома миссис Петерс, который Том так нагло присвоил. Он ненавидел этот дом и любил его одновременно, что было довольно странным спектром чувств для него. Он ненавидел приют до этого, но любил Хогвартс. Здесь же было что-то более сложное. С одной стороны — это был маггловский дом с современной техникой, которая удивила Тома, а некоторая, как кофеварка — даже понравилась. Дом располагался в ужасно скучном маггловском районе этих раздражающих англичан среднего класса. Но в то же время это было некое пространство, куда он мог вернуться. В школьные годы Том не мог сбежать из приюта надолго, разве что поехать к Кристоферу на большую часть каникул, но, если бы он внезапно поселился в чужом маггловском доме — его бы нашли и по голове за это не погладили. Сейчас он был более свободен. Только вот свобода теперь казалась чем-то обратным ей.

— Когда вы договорились встретиться с Паркинсон?

— Тридцать первого декабря.

Том едва заметно скривился при упоминании этой даты. День, когда ему исполнится семнадцать. Или ему уже исполнилось семнадцать раньше, ведь он в некотором смысле существовал все то время, пока Джинни писала в дневнике? Том толкнул дверь, проходя в аккуратный светлый дом миссис Петерс. Он прошел в гостиную и схватил свою сумку с журнального стола, доставая потрепанную книгу.

— Здесь есть несколько способов, которыми Волдеморт мог бы попытаться вернуть себе тело, — сказал Том, протягивая Поттеру книгу.

Тот схватил ее, осмотрел со всех сторон потертые края коричневой кожаной обложки, покрутил в руках. Названия на обложке не было, и Поттер открыл книгу. Он уселся в мягкое светлое кресло у камина и начал перелистывать страницы, слегка хмурясь, когда останавливался на некоторых моментах.

— Я думал, целью было не допустить его возвращения, — сказал он, подняв глаза на Тома.

— И это значит, что мы должны хорошо понимать способы, которыми это может быть сделано, — Том сел на соседнее кресло и выхватил книгу из рук Поттера, открыв ее на одной из страниц. — Я полагаю, он бы выбрал этот способ.

Поттер просмотрел написанное, перевернул страницу. Он хмурился, глядя на текст, и, казалось, мысли его были мрачными. Том ждал, пока Поттер прочитает суть ритуала с плотью слуги и кровью врага. Это был самый простой и доступный способ, дающий вполне жизнеспособное тело без очень сложной некромантии, к которой дух Волдеморта был бы неспособен без помощи множества слуг. Три компонента, приготовленное заранее зелье, нечто на стыке ритуалистики и зельеварения, требующее лишь присутствия слуги, готового отдать часть своего тела. По крайней мере, не десяти слуг, не сотни инфери, обладавших магическими душами при жизни, ничего сверхсложного.

— И как нам поможет то, что мы знаем предполагаемый способ? — Поттер опустил глаза, продолжая читать и ухмыльнулся чему-то своему.

— Что?

— Представил, как Люциус Малфой отрубает себе руку, — улыбка Поттера стала шире.

— Это не смешно, потому что кровь врага, полагаю, будет твоя или Дамблдора. Увы, ты более доступен. А поможет нам это тем, что можно избавиться от костей моего отца.

— Ты знаешь, где он похоронен?

— Без гарантий, лишь догадываюсь. Саму могилу придется искать.

Именно в этот момент в гостиную вползла Шаса, которая, должно быть, проголодалась. Последний раз она ела еще в Индии. Ее подарил Тому Масуд, когда узнал о парселтанге. Подарить змею обладателю священного дара в таком случае считалось делом чести.

— Холодное место, — проворчала Шаса. — Еще один двуногий, чтобы путаться под ногами.

— Он безобидный, как почти все идиоты, не понимающие наш благородный язык и величие змей.

— Сам ты идиот! — возмутился Поттер.

— Ты понимаешь парселтанг? — на лице Тома проступил неподдельный шок. — Ты не говорил!

Он привык быть единственным человеком, говорящим со змеями. Это был еще один признак его исключительности, который помог ему осознать, что он отличается даже от своих чистокровных одноклассников. Они — посредственные маги, но не Том. Он потомок Салазара Слизерина, и как бы ни была запятнана его родословная маггловской кровью, все же он имел полное право занять подобающее место в мире волшебников.

— Ты не спрашивал, — Поттер отложил в сторону книгу, и наклонился к Шасе. — Привет, у тебя есть имя?

Том со смесью страха и неверия, находясь в каком-то легком ступоре, смотрел на то, как этот самый обычный мальчишка из чулана под лестницей в этом идиотском маггловском доме говорит на благородном языке с Шасой. Она очень обрадовалась, увидев еще одного двуногого, понимающего ее. И в голове Тома возникали самые разные странные и безумные предположения. Может ли Поттер быть… его внуком? Сыном? Племянником? По идее, Морфина арестовали, но мало ли, что было в его жизни до этого. Может быть, по какой-то такой безумной причине Волдеморт и пришел убить ребенка, правда, опять же непонятно, зачем. Волшебный ребенок ценен, а если это ребенок одной с тобой крови — ценен вдвойне, не ясно, какое безумие могло настолько изменить мнение Волдеморта на этот счет. Разве что он вполне мог не желать делить с кем-то власть. Но зачем ее делить с ближайшим родственником, если можно воспитать ребенка так, что он будет твоим лучшим помощником в ее удержании? Том потер виски, пытаясь выбросить из головы это дерьмо.

— Твои одноклассники знают, что ты можешь говорить со змеями?

— Разумеется нет. Иначе в прошлом году мне бы не поздоровилось. Дамблдор подозревает, но я не подтвердил это, хотя полагаю, ему и не нужно подтверждение.

— Ну, конечно, Дамблдор всегда все знает, — Том при упоминании ненавистного учителя выглядел так, будто съел кислый лимон.

— Он спросил меня в конце прошлого года, не мог бы я ему помочь открыть Тайную комнату, чтобы вернуть тело Джинни ее родителям, и я отказался. Сказал, что не могу ничем помочь, потому что не знаю парселтанг.

— Уверен, теперь он к тебе будет относиться с особым подозрением, как ко мне в свое время.

— Я бы не сказал, что заметил изменение его отношения. В этом году мы дважды беседовали, он показался… милым. Хотя старательно уводил разговор от того, почему Волдеморт напал на мою семью и пытался меня убить.

— О да, он добрый и всепрощающий, — жестко усмехнулся Том, взгляд его заледенел. — Считает, что знает лучше. Он считал так еще в мое время. Полагаю, с возрастом это только усугубилось осознанием мнимой пользы опыта. И так же ушел от разговора, когда я спросил его, не знает ли он что-либо о моих родителях. Только вот он прекрасно знал как минимум, кто были жившими в то время потомками Слизерина и мог бы мне сообщить.

— Но почему он не может сказать то, что знает? — Поттер выглядел озадаченным, продолжая незаметно для себя стучать пальцами по корешку книги.

— Наверняка у него есть свои весьма мудрые причины, — Том едва заметно скривился при воспоминаниях о своем взаимодействии с профессором трансфигурации. — В моем случае он, полагаю, решил, что будет гораздо забавнее, если я буду считать себя грязнокровкой. Не думаю, что ему есть дело, как я себя при этом чувствовал, учась в Слизерине, где именно правда и в чем она состоит, до желания сироты узнать хоть что-то о своей семье. Но ему вполне могло понравиться, что потомок Салазара Слизерина считается грязнокровкой. Я бы на твоем месте искал причины его ухода от ответа, почему Волдеморт напал на твою семью в том, что может дать ему этот ответ. Вероятно, что-то нежелательное.

— Он… опасный человек?

— Твоим родителям было по двадцать одному году, когда они погибли. Бывают таланты, которые даны человеку от природы или почти от природы. Например, могу сказать, что не ошибусь, если предположу, что тебе даже не пришлось учиться летать на метле. Поттеры всегда славились своими успехами в игре в квиддич. Парселтанг не нужно учить. Есть предрасположенности к определенным видам чар, трансфигурации, и тогда можно говорить об одаренности или гениальности. Но в основном нужны годы практики, чтобы человек мог считаться сильным, достойным магом. Становление волшебника не заканчивается выпускными экзаменами в школе. Насколько я изучил свою же биографию, Том Риддл исчез на долгие годы через несколько лет после окончания школы, чтобы вернуться через пару десятилетий Лордом Волдемортом. Полагаю, он потратил это время на обучение и развитие навыков. Внутри группы Пожирателей смерти была строгая иерархия, многие шли туда за знаниями и навыками. Дамблдор же возглавил Орден Феникса — неправительственную организацию, куда входили все желающие старше семнадцати лет. Я немного прошелся по памяти одного из членов этой организации — там никого и ничему не учили. Чтобы стать аврором нужно три года стажировки после школы. И то, человек после этого еще не будет крутым бойцом, его будут отправлять лишь на мелкие и неопасные дела, чтобы тот набрался уже реальной практики. Опытными считаются авроры, проработавшие более десяти лет, — Том посмотрел прямо в глаза внимательно слушающего его Поттера и жестко усмехнулся. — Твои родители, по воспоминаниям этого человека, пришли в организацию сразу после школы. Вместо учебы, карьеры и традиционного путешествия.

Том замолчал. Он хотел как-то более понятно сформулировать эту мысль, крутящуюся у него в голове, но уходил в своем объяснении все дальше. Он не сильно любил пространные размышления, где было легко потерять смысл, но порой не мог обойтись без них, чтобы мысль не была ничем не подкрепленной выжимкой выводов без фактов, благодаря которым выводы были сделаны. Это был довольно тонкий момент, в котором важно было не перегибать палку. Том понимал, что может настроить Поттера против Дамблдора, но только в том случае, если не станет выливать тонны необоснованного дерьма про старика. Не на всех действует дешевая пропаганда.

— Дамблдор использовал других людей и в мое время. Я прочитал, что он победил Гриндевальда, но еще до моего поступления в Хогвартс он пытался переложить эту миссию на плечи некой группы людей, которой, в целом, это было не то чтобы сильно нужно, — Том хрустнул пальцами, прежде чем немного торжественно подвести итог: — Такой он человек. Считает, что он великолепен, и это честь — выполнять его поручения.

— Ты, в смысле, Волдеморт, такой же, — осторожно сказал Поттер, как будто не желая, чтобы этот диалог перерос в конфликт.

— Полагаешь? — Том улыбнулся искренне от такого сравнения. — Волдеморт стремился захватить власть, изменить законы, он бы поставил своих людей на все важные позиции. Эти люди боролись не просто за мое мнение об идеальном мире, не за саму возможность быть рядом с чем-то великим и якобы правильным, они боролись за свое будущее. Что обещал Дамблдор тому Наземникусу Флетчеру, которого я встретил? Он негласно обещал ему не сдавать его властям за мелкие кражи, и то это не оговаривалось, всего лишь предполагалось. Думаю, остальным была предоставлена честь купаться в лучах славы великого волшебника и быть его приближенными, не получая никаких знаний, опыта и преференций. — Том сделал паузу, прежде чем как бы невзначай, будто ему и не важно, что будет предпринимать Поттер в отношении Дамблдора в случае чего, добавил: — Можешь проверить, у Дамблдора за всю его жизнь не было ни одного ученика, кому бы он хотел передать свои знания, научить. Он был учителем трансфигурации, но не устраивал никаких дополнительных кружков для лучших студентов. Под его руководством не сделано ни одного открытия в магии, зато сам он может похвастаться работами даже с самим Фламелем.

— Согласен, это звучит странно, — Поттер выглядел задумчивым, как будто тоже пытался вспомнить что-либо из достижений Дамблдора, помимо двенадцати способов использования крови драконов. — Тогда какова его цель?

— Я не могу залезть ему в голову. Может быть — это и вовсе ослабление магии и магов.

— Но зачем?

— Сильные маги, как Гриндевальд в его время, могут захотеть править магглами. Могут развязать войну. В будущем, возможно, уничтожить магглов. Хорош тот маг, который любит магглов, но не сильно, а то вдруг еще решит с ними сотрудничать. Например, можно навскидку придумать некоторые интересные проекты на стыке магии и маггловских наук. Идеальный, но управляемый маг знает самые простые чары, умеет использовать их в быту, редко бывает где-либо за пределами магических мест и наслаждается жизнью, попивая сливочное пиво. — Том закинул ногу на ногу, глаза его блестели, когда он говорил о своем самом ненавистном учителе Хогвартса. И самое забавное заключалось в том, что он мог не лгать о Дамблдоре, чтобы выставить его в плохом свете — все факты были проверяемы. — Мы в свое время интересовались его биографией, кажется, Гриндевальд убил его сестру еще до того, как имя Гриндевальда прогремело на всю Европу. Но самое интересное было до этого. Его сестра по слухам стала обскуром оттого, что над ней издевались магглы, и отец Дамблдора их убил, за что был заключен в Азкабан. Может, после ее смерти в его мозгу что-то щелкнуло, и он подумал, что мир был бы прекрасен без магии вовсе. Его сестра была бы обычной школьницей в их деревне, он был бы обычным школьником, никто бы никогда над ней не издевался. Видимо, в этом может и состоять его идея равенства.

Том сделал паузу, пытаясь представить себя на месте своего ненавистного учителя и, позднее, главного врага. Но не мог этого сделать до конца, не мог понять его мотивы, потому что на его взгляд в этом всем недоставало логики.

— Забавным в этой идее равенства является то, что сам он сильный волшебник, к чему он, несомненно, долго шел, — жестко усмехнулся Том, наполняя свои слова всеми теми эмоциями, которые и испытывал к старику. — Ах, так приятно считать себя исключением из правил. Я бы хотел мир без магии и магов, я сделаю все возможное, чтобы магия оставалась слабой, но, увы, для себя, конечно же, подготовил иную судьбу.

Том замолчал и понял, что больше ничего не нужно говорить. Он сказал то, что думает на этот счет. Батильда Бэгшот была не только автором учебника по истории в его время, но и являлась тетей равенкловца Оскара Бэгшота, который был дружен с Розье, учившемся на курс младше, а также соседкой Дамблдоров. Так они и узнали эту историю про сестру Дамблдора. И уже тогда Тому показалось, что в этой истории дерьма больше, чем должно быть. Он не мог понять, как Дамблдор стал тем человеком, которым стал. Том пытался представить себя на месте волшебника, над сестрой которого издевались магглы и довели ее до такого состояния, что отцу пришлось убить этих подонков. Сомнительно, что он решил бы, что корень проблемы в самом существовании магии, а магглов лучше не трогать. Но вся дальнейшая деятельность Дамблдора как будто кричала, что он пришел именно к этим выводам. Сделав себя еще более исключительным, но, в отличие от Тома, всегда обучавшего других в меру возможностей, не готовым своей исключительностью с кем-либо делиться хотя бы частично.

— Что ты планируешь делать в эти каникулы? — спросил Гарри, переводя тему с Дамблдора.

Ничего, Том был уверен, что Поттер попытается разузнать про директора как можно больше информации и вряд ли найдет подтверждение чему-либо обратному. Дамблдор действительно не славился своими учениками, его образ пестрел лишь личными наградами. И если в обществе до сих пор содрогались от имен Долохова, всех четверых Лестрейнджей, Мальсибера, Розье, а сейчас все так боялись этого Блэка, который был малолеткой, когда пришел к Волдеморту, то с другой стороны, действительно, кроме самого Дамблдора и Грюма говорить было не о ком. Но даже Грюм не был учеником Дамблдора, он был солдатом министерства, аврором с огромным стажем, не перенявшим свой опыт от старика.

— Хочешь, научу тебя дуэлям? — сказал Том, стараясь выбросить из головы мысли о проклятом Дамблдоре и не сильно подумав, хочет ли реально Поттера учить.

Хотя, пожалуй, он хотел. Тому очень не хватало привычного круга друзей, готовых учиться у него, не хватало возможности почувствовать себя чьим-то наставником, быть человеком, которого готовы слушать. Пока же, в Индии, он был средним магом с парселтангом. Это не добавляло уверенности в себе.

— Мне нельзя колдовать на каникулах.

— Зато мне — можно. Тебе придется хорошенько побегать! — сказал Том с жадной улыбкой, вспомнив все издевательства Алуру, которые ему пришлось вытерпеть.

— Эм…

— Идем, — Том знал, что лучшее место для подобия дуэльной практики в этом доме находится в пустующем гараже. Увидев, что Поттер собирается отдать ему книгу по некромантии, которую он приобрел в лавке Диркасса еще в августе, Том улыбнулся своим мыслям. — Можешь оставить ее себе, она довольно… занятная.

* * *

Том сидел на полу пыльного маггловского гаража и пояснял действия некоторых заклинаний, которые использовал, войдя в такую далекую, но все еще привычную роль старосты, помогающего другим студентам. Парочка из заклинаний были из Индии — на санскрите, хотя и туда, так же, как и в остальной мир, проникли многие заклинания на латыни, арамейском и других языках. Волшебники не так сильно обменивались опытом, как магглы, у них все еще были различия в школах и традициях, противоречивые легенды, но все же совсем древние и малоэффективные ритуалы вместо концентрированной магии с использованием палочки оставались в ходу лишь в некоторых частях света. Тому казалось, что заклинания создаются буквально ежедневно. Сам он не смог увлечься этим, потому что полагал, что потратит больше сил на изучение матчасти, правильные формулировки и попытки концентрации на нужном эффекте, нежели на изучение десятка уже существующих чар за тот же срок. Но в его время в школе были старшекурсники, которые создание нового заклинания делали своим выпускным проектом. Обычно это было какое-то совершенно бесполезное и глупое заклинание, которое в скором времени забывалось всеми. Поистине полезные и используемые заклинания же закреплялись, передавались, множились и… так же забывались.

Том впервые за долгое время был в своей стихии, готовый объяснять все сложное и непонятное, замечать положительное и отрицательное в исполнении и подходах, хвалить и делать замечания.

— Вряд ли у меня что-либо из этого получится, я еще и произнесу неправильно, — говорил Поттер, тем не менее записывая заклинания. — Ашру, Асру, Азру… Мерлин, прям как на первом курсе, когда люди не понимали, как произносить "Левиосу".

— Что-то среднее между всеми этими тремя звуками, но важнее всего, конечно, представлять результат, если произношение и этимология заклинания не ясны. Поэтому, полагаю, с Гам Ханти будет меньше проблем, но не советую ее использовать в школьной драке.

— Почему?

— Это, конечно, не Авада Кедавра, от нее спасет и обыкновенный Протего, но в случае отсутствия Протего… эффект будет примерно такой же.

— Ты швырял в меня убивающим проклятием? — вскочил с пола Поттер, побросав свои записи. — Какого черта?

— Я специально попал им в стену, — лениво пожал плечами Том. — Я не могу пытаться убить тебя из-за обета, ты же помнишь. А вот Ашру относительно безобидное и подходит для школьной драки.

Том наблюдал, как Поттер хмуро посмотрел на него, прежде чем снова сесть на пол гаража на расстеленное покрывало, подобрать свой лист бумаги и обычную маггловскую шариковую ручку, которые еще были не в ходу, когда Том учился в школе, и снова уставиться на свои записи с пояснениями.

— И что оно делает?

— Может разорвать человека, но эффект будет не смертельным, у него оторвет руку… или ногу.

— Безобидное заклинание для школьной драки, говоришь?

— Его прелесть в том, что оно даже не темномагическое, для него не нужна концентрация на эмоциях, и школьная медсестра вернет руку обратно, не стоит переживать об этом, — как от чего-то обыденного отмахнулся Том.

Он наблюдал, как Поттер делает пометки в своих записях. Том завидовал ему. Несмотря на то, что Поттер не был игроком в квиддич и не летал на метле, с этим их семейным даром к полетам было связано какое-то подсознательное чувство пространства, которого у самого Тома отродясь не было. И поэтому через три дня тренировок у Поттера получалось уклоняться от его проклятий лучше, чем у Тома через две недели его занятий с Алуру.

— Знаешь, у тебя есть чутье окружающего пространства. Ты учишься быстрее, чем выходило у меня, — заметил Том. О да, Том знал, что люди любят считать себя лучше других, сильнее, умнее. Но говорить, что это, скорее всего, передалось мальчишке от отца, не следовало. Том не Дамблдор, чтобы подкреплять положительную связь с его промаггловской семьей. — Это правда здорово. Ты мог бы стать отличным боевым магом в будущем.

— Аврором, что ли? О нет, спасать мир от злых темных магов — это не моя история, — ответил Поттер, не поднимая глаз от записей.

Том видел, что тот стесняется поблагодарить за это замечание, как-то продолжить диалог, поэтому переводит все в шутку, но мимика лица все же изменилась, что подсказывало: Поттеру приятно слышать, что он в чем-то действительно хорош. Том ненавидел дешевую лесть и сам всегда мгновенно чувствовал ее, многие пытались льстить ему в школе, не зная ничего о нем. Это были не его методы. У каждого человека были сильные стороны, и тогда именно правда становилась оружием Тома.

— Или террористом, — тоже решил пошутить Том.

— Никогда не мечтал связывать свою жизнь с боевой магией и дуэлями, — уже серьезно ответил Поттер.

— А с чем мечтал?

Поттер не спешил отвечать, снова уткнулся в свои записи, как будто проверяя, все ли записано верно или что-то требует дополнительных комментариев.

— Серьезно, ты знаешь, кем я стал в будущем, должен был стать, по крайней мере. Твоя очередь рассказать, каким ты видишь свое будущее.

— Это глупо.

Том поднял брови, как бы говоря, что готов выслушать даже глупость.

— Когда я был младше, хотел понять, почему все происходит так, как происходит. Это был не академический интерес, и Дурсли никогда не были особо верующими, но мне хотелось увидеть Бога. Казалось, что он должен быть, все не могло возникнуть просто так из ниоткуда. Я хотел спросить, почему все в мире именно так? Почему я создан таким, каков я есть, а не таким, как, например, Дадли или другие дети. Почему погибли мои родители. Почему именно они — мои родители. Хотелось знать ответы на эти вопросы, чтобы как-то смириться, найти в происходящем смысл.

— А сейчас?

— Сейчас я хотел бы быть в чем-то лучше остальных. Не в ерунде, вроде полетов на метле. Даже если я лучше Малфоя играл бы на позиции ловца — это все равно какая-то школьная глупость, мелочь, развлечение, которое все забудут. Хотелось бы чего-то стоящего, где я был бы сильно лучше других, превосходил всех в десятки раз. Чтобы я был Гарри Поттером — лучшим артефактором в мире, лучшим разрушителем проклятий, лучшим кем-либо еще. Поэтому я много читаю, пытаясь найти то, что по-настоящему стоило бы глубокого изучения и к чему у меня были бы способности. Но я уже отчаялся найти что-то такое: у меня абсолютно средние способности ко всем дисциплинам. Звучит глупо и наивно, да?

— Я уже сказал тебе, что ты мог бы быть очень хорошим боевым магом.

— Очень хорошим. Самый молодой глава Аврората Гарри Джеймс Поттер. Даже звучит глупо, — горько усмехнулся Поттер. — Это неважная бюрократическая ерунда, не уникальная, не такая, которая бы определяла меня и мое имя. Возможно, я бы не хотел этого всего, если бы не был «мальчиком-который-выжил». Знаешь, как это раздражает? Кажется, что мне будет пятьдесят лет, а все, узнав мое имя, так и будут говорить: «О, ты же Гарри Поттер, мальчик-который-выжил?». И я не стану лучшим боевым магом, потому что осваиваю заклинания довольно медленно, как и все, я не лучший студент Хогвартса.

Теперь Том хорошо понимал, почему Поттер учился на Слизерине — несмотря на абсолютно нестабильную самооценку, которую он заметил еще в августе, полюса которой были между «я лучше других» и «я хуже других». И, заглянув в голову Петуньи, Том понял истоки этого полюсного состояния. Вопреки годам внушения, иногда в мыслях Поттера все же проскальзывало, что он точно не хуже кузена. А потом и что, должно быть, сильно лучше, нужно лишь доказать это. Другим и, прежде всего, самому себе. Но вскоре он снова замыкался на мнении родственников, что Гарри Поттер — сын алкоголиков, никчемный урод, недостойный даже куска пирога в Рождество. Поэтому и не мог подружиться с одноклассниками, так как тоже демонстрировал эту двойственность, не зная, с какой стороны к этой дружбе подойти. Забавным было то, что Поттера, оказывается, тоже раздражало его имя, как Тома его. Хоть причины этого были совершенно разными, эта деталь казалась как будто еще раз подчеркивала, насколько они разные и в то же время похожие.

— В школе не так много вариантов попробовать себя, — начал Том, стараясь аккуратно подбирать слова. — На самом деле не много. Есть базовые предметы, рассчитанные на абсолютно любого волшебника. Может быть, твоя сильная сторона, где у тебя действительно есть шанс стать намного лучше других, просто не входит в этот базис. В школе совершенно не проходят ритуалистику, ту же запрещенную здесь магию души. Гринготтсу на самом деле тоже не нужны гениальные взломщики проклятий. Зачем такому магу работать на гоблинов, вдруг он сможет взломать гоблинские проклятия на сейфах и уничтожить их систему?

— Да, спасибо, что предлагаешь преступные виды деятельности, — хмуро ответил Поттер.

— А ты бы хотел стать настолько сильным в трансфигурации, чтобы превратить чай каждого человека в Британии в вино одним взмахом палочки? Излечить всех в мире от их болезней одним ритуалом? Какую созидательную деятельность ты сам мог бы придумать, где про тебя можно было бы сказать, что ты лучший в своем деле? Наколдовать всем в мире по нюхлеру?

Том усмехнулся с этих дурацких предположений. Он чувствовал себя так глупо в этот момент, но в его голове действительно возник образ серьезного седовласого старца, который смог изобрести самое сильное заклинание на свете, после применения которого в руках каждого и мага, и маггла сидел любопытный нюхлер, нелепо озираясь по сторонам и начиная теребить серьги доверчивых маггловских женщин. После чего сам старец, завершив свою миссию, безусловно, решит уйти на покой, войдя в историю как создатель самого мощного заклинания трансфигурации. Том не выдержал и расхохотался.

— Прости, я правда представил это дерьмо с нюхлерами. Можно, конечно, сохранить ореол светлого доброго мага, но тогда ты не станешь лучшим специалистом своего дела, — серьезно заметил Том после того, как отсмеялся. — Как это произошло в случае Дамблдора: ему просто негде применять свою силу и умения в обычных ситуациях. Потому что невозможно взмахом палочки, взглядом или словом изменить весь мир. До такого, вероятно, не дойдет никто и никогда. Он хотел бы, чтобы мир был таким, каким он желал его видеть в своих представлениях об идеале, но если бы решился посвятить жизнь изменению мыслей всех и каждого, изобрел бы массовое заклинание по внушению людям «правильных» идей — мог бы он и дальше считаться светлым и добрым магом?

— Полагаю, в этом и состоит его личный выбор между добром и злом?

— Ставлю на то, что он просто не способен создать такую магию. А становление лучшим в чем-либо имеет и еще одну негативную сторону — это отчуждает от окружающих. Можешь посмотреть на меня и на то, кем был Волдеморт в последние годы войны. На Дамблдора. Я нынешний был и остаюсь сильным магом, но в рамках того, что вписывается в критерии стандарта. Но в будущем, став одним из сильнейших магов-универсалов со склонностью к темномагическим практикам, полагаю, я уже не мог на равных в дружеской компании общаться с Кристофером или Реджи. Дамблдор, который так же безусловно сильный маг и тоже универсал с уклоном в трансфигурацию, вряд ли сохранил равные отношения со своими старыми знакомыми, а единственные маги, которые могли бы сравниться с ним — Волдеморт и Гриндевальд — его враги.

— Не то чтобы меня пугало отчуждение от окружающих, — усмехнулся Поттер, — которое я, безусловно, получу, если призову к каждому магглу по нюхлеру.

— Заметь, это тоже будет преступлением. Нарушение Статута, все дела…