Охота на лисицу (гет)

С небольшим опозданием Гарри прибыл в Штаб-квартиру мракоборцев, потому что провожал Джинни в Хогвартс на вокзале «Кингс-Кросс». Но в душе не было покоя: их прощание на перроне показалось ему непривычно смазанным, каким-то пустым. Он тщетно пытался понять ее поведение: Джинни постоянно отводила глаза и цеплялась за рукав Гермионы, а когда подъехал поезд — сразу запрыгнула вагон. Даже ее холодный поцелуй парень почти не запомнил, все утопало в тумане какой-то отстраненности от происходящего. И в этот раз она даже ничего не сказала на прощание, никаких просьб или обещаний.

Парень опустился в кресло рабочего стола, снял очки и протер болевшие от сонливости глаза. От недосыпа гудела голова, и в ней крутилась навязчивая мысль, что он совершил ошибку, но в чем и где не знал, и уж тем более не понимал, как все исправить. Можно ли считать за подсказку ее долгий печальный взгляд да сдержанную улыбку? И ведь это воспоминание — все, чем он сможет довольствоваться долгое время.

Решительно отмахнувшись от этих отвлекающих эмоций, Гарри сосредоточился на работе. Стараясь не привлекать внимания коллег, сосредоточенно уткнувшихся в свои бумаги, парень специальным жестом расколдовал зачарованный ящик стола: внутри лежал пергамент с началом его раппорта, согласно форме, а также старая папка из черной кожи, завязанная серебряным шнуром из волоса единорога. Гарри задумчиво провел по черной шероховатой коже пальцем — это была главная загадка, которую он привез из Франции.

Положив перед собой отчётные документы, он восстанавливал в памяти события, которые произошли уже после того, как он обнаружил в комнате Аннеты Грин, помощницы заместителя Министра магии Англии, оригинальные бумаги из Французского архива — взломанные волшебные печати просто кричали о совершенном над ними преступлении. Едва помня себя, Гарри в последний момент успел выскочить из номера, и вернулся туда лишь на следующий день, чтобы не дать заподозрить Аннете, что он знает ее тайну.

С того момента он искал способ выяснить, что же сделала Аннета с этими бумагами в своей комнате — не могли же французы не заметить пропажу? Сама девушка вела себя, как обычно, и Гарри удивлялся тому, что она так хорошо играет свою роль. Эта ситуация оставляла у него легкий привкус разочарования: не могла же она выполнять какое-то специальное задание Министерства так, чтобы он об этом ничего не знал? Но с другой стороны, Аннета была куда более подготовленная к поискам Розье, к работе за границей. Неужели месье Дюбуа был прав, подозревая ее в чем-то незаконном?

Эти мысли подтверждал еще один факт: девушка не спешила покинуть Францию, находя всегда какие-то причины, чтобы задержаться, превысив допустимый регламент, жестко обозначенный им Рабле Дюбуа. Но Гарри теперь не мог покинуть Францию, пока не выполнит свой план, а годы разгадывания всяческих магических тайн вместе с Гермионой и Роном дали свои плоды — Гарри продумал все до мелочей.

В назначенный день, стараясь все это время ничем не нарушить ее доверия, парень сделал вид, что ушел из дома до того, как Аннета проснулась — громко ходил, собирал вещи с бормотанием, как они ему сегодня нужны и как он опаздывает в Отдел безопасности, а после этого спектакля шумно хлопнул дверью с помощью магии. На деле же он остался в своей комнате, приоткрыв дверь и надев на себя мантию-невидимку — сейчас их жизнь в одном номере гостиницы показалась ему самой удачной случайностью за всю его короткую карьеру. Или это не случайность?

Аннета вышла из комнаты буквально через минуту после того, как Гарри хлопнул дверью. Уверенная, что его нет дома, она прикрыла свое тело лишь тонким шелковым халатом, и парню пришлось постоянно напоминать себе о главной цели этой импровизированной операции.

— Ревелио, — четко произнесла Аннета, взмахнув волшебной палочкой.

Гарри напрягся, ожидая, что его обнаружат, но Аннета ничего не почувствовала, возможно, из-за того, что комната его находилась в полном мраке, который он искусственно создал, занавесив окна плотной тканью, а, может быть, потому что его Дар — уникальная в своем роде мантия-невидимка — защитила его от обнаружения. Ведь Гарри являлся владельцем всех трех Даров смерти.

Убедившись, что никого нет, Аннета напевала какую-то французскую песенку, потом заваривала себе утренний кофе с взмахами палочки, никуда не спешила, вела себя, как и всегда. Когда Гарри увидел, что она почти пританцовывает, отправляя завтрак на стол, он почувствовал себя полным идиотом — неужели он подозревал это невинное создание в шпионаже или чем-то незаконном? Ее очарование походило на волны в шторм: порой они отходили далеко от берега, но всегда обрушивались обратно с более разрушительной силой.

Но мучительное ожидание было вознаграждено: воздух над головой Аннеты задрожал, вспышка, и небольшой листок пергамента плавно планировал к ней, девушка поймала его двумя пальцами и развернула. Она сидела к Гарри спиной, на диване гостиной, поэтому он не мог увидеть ее реакции на письмо, но судя по тому, как она решительно встала, одевшись одним взмахом палочки, можно было предположить, что ждала этого. Гарри был очень удивлен — никогда еще не видел такого экзотического способа общения.

Выходя из номера, Аннета еще раз оглядела помещение, и парень с ужасом подумал, что девушка его заметила: уж больно долгий взгляд она бросила в ту едва приоткрытую щель в его комнату. Затем мисс Грин тряхнула головой, накинула на себя пальто и, выйдя из номера, хлопнула дверью.

Кровь парня вдруг застучала в висках, тело онемело и не двигалось, в глазах помутнело — это была резкая, ошарашивающая боль. Гарри сразу понял, что это защитное заклинание от нежелательных лиц — и вот еще одна загадка: почему оно сейчас сработало на него? Он едва вспомнил контрзаклятие, чтобы хоть немного сбавить давление.

И в этот раз ее комната была открыта, здесь оказалось противоестественно чисто: никаких бумаг, никаких печатей, даже личных вещей не скопилось за столь длительное пребывание в гостинице. Гарри испугался, что опоздал, и Аннета скрыла все улики: уверенность в том, что девушка делала нечто незаконное, роясь во Французских архивах, только усиливалась. Но за время плотной работы против преступников он очень многому научился у своего наставника:

— Reperio documentumлат. найти документы, — сосредоточенно шептал Гарри, представляя себе те самые листы, что валялись здесь по всей комнате, и водил палочкой над каждым сантиметром. Он осторожничал, ведь не мог быть уверенным, что на ее тайниках не лежат обнаруживающие заклятия. — Вот оно.

Наконец он почувствовал тепло в руке, когда кончиком волшебной палочки провел над запертым комодом. Ключ слишком соблазнительно торчал из замочной скважины, так и приглашая до него дотронуться. Узнав Аннету получше, Гарри лишь усмехнулся ее коварности:

— Все равно, что ловить ребенка на сладкое, — пробормотал парень, внимательно оглядывая тайник, затем прошептал, постучав по нему три раза: — Специалис ревелиоОсобое обнаруживающее заклинание, которое показывает скрытые чары на объекте.

Чар было наложено немало — он с трудом пробился через многослойную, весьма путанную защиту. Гарри, во время этой кропотливой работы, пришла в голову мысль, что сейчас он предает ее: именно ее доверие позволили ему взломать этот комод — так или иначе, она не скрывала перед ним своих излюбленных магических приемов. Время поджимало, Аннета могла вернуться в любой момент — и тогда Гарри пропал. Но вот комод подчинился, и, открыв его, парень увидел перед собой стопку аккуратно сшитых черных папок. Он едва сдержал вздох разочарования: внутри лежали пустые листы, которые с упорством и осторожностью листал один за другим, манипулируя над ними волшебной палочкой, чтобы ни в коем случае не коснуться пергамента руками.

Все это выглядело подозрительно — не может быть, чтобы там лежал просто пожелтевший, грубо обработанный пергамент. На последней папке парень остановился в отчаянии: неужели он ошибся? Подняв один лист в воздух, он начал рассматривать его внимательнее в поисках хоть какой-то зацепки — и чуть не вскрикнул от радости, когда заметил в углу вотермарку: барсук, опирающийся на меч.

И снова звериное чутье подсказало парню, что нужно уходить: и он рискнул сделать копию папки, которую положил в тайник, а оригинал забрал себе. Дольше всего он возвращал защитные заклинания Аннеты в той последовательности, которую сумел запомнить. Сегодня он должен вернуться в Англию до того, как Аннета Грин что-либо заподозрит. Убедившись, что все выглядит, как прежде, Гарри трансгрессировал из ее комнаты.

Гарри перестраховался на случай, если бы Аннета захотела проверить, в Министерстве ли он, так что к вечеру он стер память тому парню, который под заклятием Империус вкупе с Оборотным зельем играл спектакль для мисс Грин во французском Министерстве. Сегодня парень последний раз пройдется по улицам Монпарнаса. Добиваясь возвращения в Англию, он все предусмотрел: подготовил документы, отправил весть английским коллегам, заказал портал в транспортном отделе. Рабле Дюбуа охотно дал ему добро, но, когда вечером Гарри сообщил об этом своем решении Аннете, та почти злобно уставилась на него, не веря своим ушам:

— Как вы могли, мистер Поттер, не предупредить об этом меня? — она почти задыхалась от возмущения, внезапно перейдя на официальный стиль общения. — Вы что, не читали должностную инструкцию?

— Читал, но я выполнил свои обязательства, мне больше нечего делать во Франции, — мягко заметил Гарри. — Мисс Грин, меня ждет семья, наступает Рождество. Я не могу жить только работой.

— Какая семья? — недоумевала Аннета, уверенная, что все он нем знает. — Это не уважительная причина!

— Аннета, — вкрадчиво произнес Гарри таким тоном, что девушка замерла от удивления: — Наша миссия здесь закончилась, мне нужно возвращаться.

Гарри смотрел на нее очень уверенно, на его стороне были неоспоримые аргументы: они уже четыре дня как нарушали регламент. Девушка прикрыла лицо рукой, мягко поглаживая лоб, затем вздохнула и протянула ему руку:

— Что ж. Приятно было работать с вами, мистер Поттер.

— Это взаимно, мисс Грин.

Они пожали друг другу руки, и глядя друг другу в глаза, молчали о том, что сейчас чувствовали. Аннета была задета его фразой о семье, ведь он ни разу даже словом о ней не обмолвился, она надеялась, что сможет его удержать, а Гарри стремился подавить в себе страх, представляя, что сейчас она раскусит его, поймет, кто обокрал ее тайник. Но девушка, очевидно, еще ничего не знала, а потому их прощание было проникнуто вполне искренней нежностью. В их сердцах было одно общее желание: Гарри невольно посмотрел на ее приоткрытые, алые губы. Здесь, сейчас, никто никогда не узнает об этом.

— Я хотела вам кое-что отдать, — прошептала Аннета, подходя ближе. — Маленький подарок на Рождество.

Гарри прирос к земле, не зная, что его приковало: сущность вейлы или ее настоящая красота? Девушка, нежно положив руки ему на плечи, медленно, с трепетом поцеловала его. Но парень в ответ, когда прошел первый шок, очень жадно, почти бессознательно прижался к ней, наслаждаясь сладким привкусом ее губ, на которые смотрел столько долгое время, только мечтая однажды прикоснуться к ним. А когда сошло наваждение, Гарри устыдился содеянного: как же он мог позволить себе изменить Джинни? Но Аннета, словно прочитав его мысли, сказала:

— За пределами этой комнаты случившее не имеет никакого значения. Забудь, — последнюю фразу она сказала с особым нажимом, от чего у парня вдруг закружилась голова.

— Хорошо, — почти не помня себя, он кивнул. Портал, который должен был отнести его прямиком в «Нору», засиял между ними на столе. — Прощай, Аннет.

— Счастливого Рождества, Гарри.

На этом моменте Гарри очнулся и удивленно огляделся: он не в «Норе», куда принес его портал в тот день, а в Штаб-квартире мракоборцев; перед ним едва начатый рапорт, в котором не написал и двух сток, полностью погрузившись в воспоминания о своей командировке. Особенно смутил этот поцелуй, который почему-то пришел в голову только сейчас, это воспоминание, случайно возникшее в памяти, не должно было появится — Аннета наверняка попробовала наложить на Гарри какие-нибудь чары. Ведь за все свое пребывание в «Норе» он ничего об этом не помнил, и даже сейчас не был уверен в том, что это воспоминание — настоящее. Но если это была правда? Жгучий стыд вдруг полоснул по горлу. Гарри снова снял очки, чтобы вытереть заслезившиеся глаза. Одно утешало его — Джинни никогда не узнает об этом.

Лишь поздним вечером Гарри смог закончить раппорт. Мистер Шарп принялся внимательно просматривал его, и парень задумался: правильно ли он поступил, что не отразил там свои подозрения по поводу Аннеты? И пока он думал, его глаза цеплялись за множество вещей, которые его начальник содержал в идеальном порядке: алхимическая установка с огромным перегонным кубом, стеклянный стол с мощным светильником и набором самых разных по форме, порой жутких инструментов, астрономическая модель планет и звезд, проявитель врагов в углу, точь-в-точь как у Аластора Грюма; и Омут памяти отливал в темном углу голубым сиянием — только на нем Гарри и остановил свой рассеянный взгляд.

— Хмм, хорошая работа, — протянул Джон, подписывая раппорт и отправляя его в стол, а затем посмотрел на парня: — И это все? Больше ничего не происходило?

— Да, как только моя миссия закончилась, я уехал.

— А вот мисс Грин до сих пор не вернулась и не выходит на связь. Мистер Гардинер рвет и мечет, еще никогда его помощница не позволяла себе подобной вольности, — Джон всматривался Гарри в глаза, от чего внутри все леденело: — Вы уверены, что больше ничего не произошло?

— По крайне мере, я ничего не заметил, — Гарри старался унять предательские нотки лжи в голосе. — Со мной она разговаривала исключительно о работе, то есть о поисках Розье. Об остальной ее жизни я не знаю, может быть, она выполняла какие-то другие поручения? Но с уверенностью ничего не могу утверждать.

— Тогда будем ждать, когда объявится Аннета, и лично спросим у нее, чем же она занималась во Франции, — мужчина закурил, задумчиво уставившись в стенку, а затем, выдохнув сизоватый дым, произнес: — У меня есть несколько версий.

Гарри сгорал от любопытства, но ничего не спросил, подавляя в себе желание рассказать в ответ о своей находке. Джон Шарп оценивающе оглядел своего подопечного, убедившись, что тот больше ничего ему не скажет, затем вытащил из ящика стола несколько сшитых тонких папок:

— Готовы, мистер Поттер, вернуться к настоящей работе?

— Разумеется, — Гарри уже загорелся внутри от всплеска адреналина: вот они, новые дела, новые впечатления. А тайна Аннеты Грин, которую он надеялся разгадать в одиночку, лишь сильнее распаляла его желание поскорее взяться за поиски.

* * *

Уже в поезде Джинни осознала, что ее отношениям с Гарри наступает конец: эти каникулы дома были просто невыносимы, было противно даже от воздуха, которым она дышала напополам с ним. Всю дорогу на нее волнами накатывало все то разочарование и отвращение, которое девушка неосознанно подавляла при встрече с ним. Она пыталась это как-то оправдать, но получались жалкие попытки соврать самой себе. И было страшно от собственных чувств, ставших сродни открытой ране на теле — а ведь друзья постоянно сыпали туда щелочь и соль своими невыносимыми вопросами!

Возможно, Гермиона почувствовала что-то неладное ещё на перроне, поэтому осторожно пробовала начать с Джинни этот нелегкий разговор, но подруга всю учебную неделю с какой-то виртуозной изобретательностью избегала любой темы, которая начиналась бы с его имени. Лишь перед ужином, когда девушки засиделись в библиотеке и Джинни точно не смогла бы куда-либо уйти, Гермиона осмелилась спросить:

— Как там Гарри? — как бы невзначай уточнила она, склонившись над конспектом подруги. — А то я даже не знаю, мы давно не переписывались.

— Не знаю, — пожала плечами Джинни, не отрываясь от работы. — Я всю неделю проторчала за учебниками, так что у меня не было времени общаться с ним.

— Он тебе не писал? — Гермиона украдкой наблюдала за реакцией подруги: раньше на этот вопрос та реагировала очень остро. Но не в этот раз.

— Нет, — Джинни закусила губу и наклонилась на эссе, словно вчитываясь в него, но зрачки ее оставались неподвижны: — А правильно ли я написала вот тут, — она с искусственным оживлением ткнула пальцем в строчку: — «Трансфигурационная эссенция в Оборотном зелье дифференцирует молекулярный состав субъекта превращения»? Какой ужас, даже выговорить не могу!

— Да, все в порядке, — Гермиона даже не посмотрела туда, зная, что это уловка. — Вы с Гарри поссорились?

— Нет.

— Он что-то не то сказал?

— Нет, все отлично.

— Ты уверена?

— Да, — Джинни вдруг захлопнула учебник.

Сейчас каждый вопрос Гермионы поднимал в ней бурю негодования: когда уже окружающие перестанут лезть к ней в душу? Она не знала, что делать с тем, что Гарри ей больше не нравится: вдруг, это просто такой период? Защитная реакция от долгого одиночества? Разве не происходило такое и раньше, когда она узнала, что он встречается с Чжоу? Такая же тихая злость, такое же отвращение. Потом все прошло. Да и от одной мысли о расставании внутри девушки все дрожало: как отреагирует на это ее семья? Нет, она никому об этом не скажет. Никогда.

— Ты зря переживаешь. У нас все хорошо. Я уже на него не злюсь, — Джинни старалась придать своему тону эмоций, но получилось крайне фальшиво.

Гермиона, слишком хорошо знавшая Джинни, не могла не сопоставить все факты и прийти к выводу, что подруга что-то скрывает. И во многом подозрения ее усиливали слухи, которые смаковал буквально каждый серьезный сплетник в школе: о том, что ее видели в компании со слизеринцем.

— Слушай, — Гермиона все же решилась спросить: — У тебя нет от меня каких-нибудь секретов? Например, ты с кем-то познакомилась в прошлом семестре, но не рассказывала об этом?

Джинни показалось, что в библиотеке вдруг стало очень тихо, еще тише, чем прежде — будто каждая книжка на полке навострила уши и ждала ее признания: «Просто скажи правду», — шептали старые страницы, а корешки обложек поддакивали: «Мы сохраним твою тайну, здесь вас только двое, никто не услышит тебя сквозь нашу защиту». Гермиона напряженно вглядывалась в остекленевшие от задумчивости глаза подруги, не понимая, что происходит, — все это скрытное поведение вызывало жуткую тревогу. Но та вдруг улыбнулась, с оживлением прошептав:

— Знаешь, да, я познакомилась с Забини в прошлом семестре, — и каждое слово сбрасывало с души Джинни огромный камень: она могла доверять Гермионе, та всегда ее понимала: — И мы иногда общались, но совсем немного.

— Серьезно? — с недоверием уточнила Гермиона, хоть и чувствовала, что подруга не врет. — Не может быть.

— Да, — Джинни заговорщически зашептала свое давнее, принятое еще на Рождество решение: — Мне надоело это скрывать. Эти предрассудки такие глупые, правда?

Она высматривала в глазах пораженной такой новостью Гермионы поддержку и подтверждение тому, что она правильно поступает. Ведь если ее оставит единственная подруга, то нет надежды, что остальные примут такое решение нормально.

— Не знаю, как объяснить, но я считаю неправильным избегать его только потому, что он слизеринец, — оправдывалась Джинни, напуганная длительным молчанием Гермионы. — Мне кажется, мы могли бы подружиться. У нас есть общие интересы, и в целом уже надоело прятаться так, словно я делаю что-то незаконное.

— Ты вольна поступать так, как хочешь, — уверенно отрезала Гермиона, видя, что подруге очень важно ее мнение: — И нет никакой разницы, кто с какого факультета, — тут она сделала длительную паузу, затем вкрадчиво и медленно, словно вбивая их в голову Джинни, произнесла следующие слова: — Если он действительно хороший человек.

— Вот и я так считаю, — подруга кинулась Гермионе на шею: — Спасибо, спасибо, спасибо. Рада, что мы понимаем друг друга.

И Джинни со счастливой улыбкой собрала вещи и быстрым шагом, чуть ли не с прыжками скрылась из виду, спеша в Большой зал на ужин. А вот Гермиона, оставшись одна, рассеяно села за стол, все еще пораженная услышанной новостью: значит, неожиданный по своей смелости и благородности поступок Блейза на квиддичном поле не прошел бесследно. Теперь все скрытное поведение Джинни, все ее странные вопросы и рассуждения предстали перед Гермионой в совсем ином свете.

— Хочет дружить, пусть дружит. Лишь бы она не наделала глупостей, — устало произнесла подруга вслух, закрыв лицо ладонями. Сейчас она в полной мере осознавала свое бессилие остановить этот сильно раскачанный маятник.

С этого момента Джинни позволяла себе общаться с Блейзом в замке: в перерывах между занятиями они могли обменяться несколькими фразами, а в выходные дни их можно было заметить сидящими вместе в каменной нише внутреннего двора Хогвартса, в библиотеке или у Лодочного сарая. Не то чтобы они ходили все время вместе, вовсе нет — Джинни просто перестала делать из их встреч какую-то тайну. Конечно, это вызывало и у гриффиндорцев, и у слизеринцев недоумение — когда эти двое успели подружиться? Но если Невилл, Эмилия, Майкл и другие ее знакомые и друзья со временем поддержали Джинни, хоть и признались, что не понимают ее решения, то вот Симуса это поведение приводило в бешенство. О чем он открыто заявлял, едва сдерживая свой тихий гнев:

— Снова этот урод за ней увивается, — ворчал парень на обеде, увидев, как Джинни и Блейз с улыбками расходятся при входе в Большой зал — каждый к своему столу. — Всегда меня бесил, — он с шумным сопением швырнул вилку на стол.

— Слушай, ты уже надоел, — заметил Невилл. — Прекрати этот цирк, она сама разберется.

— Да видно тут, как она разобралась, — фыркнул Симус. — Общаться с нашим врагом, это нелепо.

Он оглядел окружавших его друзей, которые в согласии опускали глаза, не смея ему перечить. Линда задумчиво прищурилась, почесывая бровь; Эмили поджала губы, отворачиваясь к Майклу, который неопределенно качал головой, не зная, что на это возразить. Невилл устало закатил глаза, даже не пытаясь спорить. Только Гермиона хмуро разглядывала Симуса, с твердостью выдержав его вопросительный взгляд.

— Хочешь сказать, я не прав? — вызывающе спросил он у нее. — Вот увидишь, у Гарри еще рога вырастут после такого.

— Что? — Джинни еще издали услышала его возмущенные возгласы. Она села рядом с Гермионой и со стоическим спокойствием спросила: — Тебя что-то не устраивает в моей жизни?

— Да, — Симус с ухмылкой уставился на девушку. — Меня не устраивает этот слизеринский осел. Небось уже готова обменяться с ним шарфиками.

Джинни открыла рот, чтобы возразить, но была в таком шоке, что тут же его закрыла: она даже представить не могла, что Симус может быть таким мерзким, все его двусмысленные намеки были ей отвратительны. Не придумав никакого достойного ответа, девушка с недоумевающим лицом принялась наливать себе чай.

— Значит, я прав, — вдруг заключил Симус с победной улыбкой, оценив ее молчание как отступление. — Ты еще пожалеешь о своем выборе.

У Джинни пропал аппетит, в глазах защипало от полного бессилия — что ей делать? Он всегда был ее другом, они столько пережили вместе: шли против режима Кэрроу в прошлом году, боролись с тиранией профессора Снегга, в конце концов они бились вместе за Хогвартс — и сейчас он позволяет себе усомниться в ее верности факультету и своим друзьям только потому, что она позволила себе сделать недостойный, по его мнению, шаг?! Жить своей жизнью в стенах Хогвартса оказалось не так-то просто.

— Ты просто псих, Симус, — Джинни посмотрела на него глазами, полными печали: — Как ты мог про меня такое подумать? — она оглядела всех остальных — и они не смогли выдержать этот взгляд: — И как не противно, когда невинного человека поливают грязью? Или вы тоже так считаете?

Но когда парень снова проворчал что-то оскорбительное, девушка подскочила, с громким хлопком уперев руки на стол, от чего вокруг зазвенела серебряная посуда, и склонилась к Симусу через стол, пристально глядя на него исподлобья — глаза ее стали черными от сдерживаемой ярости:

— Еще раз я услышу что-то подобное от тебя, то не жди от меня жалости: ответишь сполна, — она сказала ему это так спокойно, но так угрожающе, что Симус стушевался, зная, что это далеко не пустые слова. Затем выпрямилась, презрительно хмыкнув на его съежившуюся фигуру: — А в тебе гордыни на десять слизеринцев хватит.

Этот диалог во всех красках пересказывали лучшие сплетники Хогвартса в течение несколько дней. И Пэнси Паркинсон с большим интересом выпрашивала подробности у всех, кто готов был с ней поделиться всеми нюансами конфликта.

— Она так и сказала: «В тебе гордыни на десять слизеринецев», представляешь? — третьекурсница из Когтеврана с удовольствием повторяла эту фразу Пэнси, которая делала вид, что ей нравится слушать ее — эта была уже десятая девочка, которая говорила ей одно и тоже. И когда Паркинсон уже собиралась уйти, та вдруг рассказала кое-что более интересное: — А потом их охотница, такая, черноволосая, вроде как Линда зовут, не помню. В общем, она сказал Симусу, что он прав, и она тоже считает, что Джинни дура, раз общается с капитаном Слизерина. Обалдеть, вот это у них там скандал был!

— Какой ужас, — Пэнси хищно улыбнулась, довольная своим уловом: — Что ж, было интересно, но мне пора.

Девушка вышла из женского туалета, где чаще всего и обсуждались всяческие слухи между уроками. Ее идея, придуманная с Малькомом под Рождество, уже начала обрастать конкретикой. Уже было два человека, недовольных текущим положением вещей. «Недоумок Финниган и серая мышь Линда. Чудесно. Джинни сама сделала из них врагов. И это прекрасно», — размышляла Пэнси, очень довольная назревающим планом, даже двумя! Согласно ее идее, к концу января Джинни просто расхочет общаться с Блейзом, ведь иначе ей придется потерять более близкого друга, а гриффиндорцы ведь так цепляются за своих старых товарищей! Пэнси улыбалась своей гениальности: никогда прежде у нее не получалось придумать более замечательной подставы. А раз Джинни повела себя неосторожно, то обязательно за это поплатится.

— Симус, прекрати!

Джинни подбежала к застывшим парням, которые уже были готовы кидаться друг в друга заклинаниями. Они стояли в одном из дворов замка, вокруг было пусто и тихо. Всего третий урок, все сидели на занятиях. На улице стоял жуткий холод. Блейз держался спокойно, даже отстраненно, лениво вытянув вперед руку с волшебной палочкой. На лице его читалась полная скука, хотя обвинения, которые кидал ему Финниган становились все серьезнее.

— Уизли, отвали, а! — Симус вспыхнул, как спичка, при появлении Джинни: — Ты не понимаешь, что этот твой дружок хочет тебя подставить?

Девушка почувствовала себя неловко: услышав от Малькома об этой драке, она бежала к ним через весь замок, чтобы разнять, прекратить этот балаган, который столько времени раздувал Симус из каких-то нелепых слухов и собственной ревности. Но ее застало врасплох его последнее заявление:

— Что? — недоуменно нахмурилась Джинни и повернулась к Блейзу: — О чем он говорит?

— Понятия не имею, — пожал плечами Блейз, не спуская глаз с ухмыляющегося Симуса. — Но это очевидная ложь.

— Он-то тебе правду ответит, конечно, — захохотал гриффиндорец, заметив сомнение на лице Джинни. — Не будь дурой, слизеринцы знают его лучше.

— Так, стоп, я требую объяснений, — Джинни встала между ними, чтобы не позволить начать эту абсолютно бессмысленную дуэль. — Какие дружки? Кто?

— Я лично слышал, как рассуждают его гориллы из команды — Мальком, Тревис и этот стремный Шарп: Забини хочет тобой воспользоваться, — Симус все еще злобно сверкал глазами в сторону Блейза. — Делает вид, что втюхался в тебя, а сам хочет вывести из строя. Другого объяснения тут нет. Он же капитан Слизерина! Разуй глаза, Джинни!

Девушка смотрела на парней с недоумением, не понимая, кому верить. Но Блейз всем своим видом показывал, что слова Симуса — клевета, о чем не стал молчать. Джинни понимала, что сейчас, в угаре эмоций они неадекватны. Главное тянуть время, чтобы остальные студенты помешали им подраться. Если все выйдут на улицу, то им ничего не останется, как мирно разойтись. Но Финниган в ответ лишь сильнее распалялся, видя, что Джинни подвергает его слова сомнению. И, в конце концов, с его палочки вырвалось обезоруживающее заклинание, ударившее Блейза в плечо — а ведь тот уже готов был отказаться от дуэли, чтобы просто поговорить.

— Протего! — Джинни отбила следующее заклинание Симуса. — Успокойся! Я не хочу с тобой драться!

— Так ты защищаешь его? — глаза парня налились кровью. — Отойди в сторону, — но Джинни упрямо стояла на месте, выставив вперед дрожащую руку с волшебной палочкой: — Значит, ты с ним заодно, так что не обижайся. Конфринго!

Заклинание, которое он кинул в упор, уронило ее на землю и подпалило мантию. Блейз кинулся ей на помощь, но Симус не позволил, кинув в него второе заклинание. Она отползла в сторону, чтобы случайно не попасться под шальное заклинание, и с тихим стоном отряхивала с себя тлеющие куски ткани, под которой краснела кожа, быстро покрываясь волдырями. Джинни зажала обожженный бок рукой, чтобы немного унять эту ноющую боль, от которой слезились глаза. Заметив, что он с ней сделал, Симус на секунду заколебался, так как совсем не подумал о мощи своего огненного заклинания.

— Ох, — Джинни едва могла говорить, шипя и захлебываясь слюной. — Ты перешел все границы, — она постаралась встать прямо, насколько это было возможно, собираясь с силами. Блейз за ее спиной обменивался с Симусом мощными проклятиями, и тот играючи уворачивался от них, так что на время забыл о Джинни. — Я же говорила, что не пощажу. Левикорпус. Экспеллиармус. Десцендо!

Она едва уняла дрожь в пальцах, чтобы сделать три четких взмаха палочкой: на первый — гриффиндорца подняло в воздух, на второй — выбило из его рук волшебную палочку, а третий мощно приложил парня о каменные плиты двора. Джинни в последний момент сумела слегка смягчить заклинание, так что Симус по его ощущениям просто упал с небольшой высоты.

За всё этой суматохой она не заметила, что во дворе уже собралась толпа зевак. Джинни чувствовала на себе осуждение гриффиндорцев: как она могла напасть на своего друга? А Симус застонал, с трудом поднимаясь с земли: обезоруженный и униженный. Сказав Блейзу, чтобы он уходил, девушка побрела прочь, прижимая рукой горящий адской болью бок. Не стала ждать, пока на шум сбегутся учителя. Все испуганно расступались, пряча глаза, — вряд ли кто-то из них видел, как ее ранил Симус, но зато, как назло, вся школа наблюдала, что она буквально ударила его об камень. В этой безликой толпе Джинни заметила лицо Томаса Малькома, расплывшееся в самодовольной ухмылке. Он прошёл рядом с ней до самого входа в замок.

— Надеюсь, после этого ты поймешь, что со слизеринцами тебе дружить не суждено, бедняжка, не всем это нравится, — хихикнул он, когда она с ним поравнялась. — Да и свои теперь с тобой общаться не захотят.

— Да пошел ты, — зарычала Джинни, с большим трудом открывая дубовую дверь — ей было очень больно напрягать обожжённые мышцы. Вдруг ее осенила догадка: — Так это ты наговорил Симусу всей этой чуши?!

Томас с шутовским поклоном прыгнул перед ней, произнеся с издевательской усмешкой:

— Ваш покорный слуга.

А затем, не став ждать ее реакции, убежал в первый открытый взору коридор, оставив Джинни один на один с этой информацией. Но она, не в силах ему что-либо ответить, лишь слегка всхлипнула от боли, продолжая свой нелегкий путь к Больничному крылу: перед ней непреодолимой горой высились длинные лестничные пролеты.

А потом были учителя, нотации, наказания. Осуждающие взгляды однокурсников, долгие расспросы Гермионы, на которые приходилось отвечать честно и объяснять, что на самом деле произошло — она не хотела причинить Симусу вред, но он просто не оставил ей выбора. Невероятно длинные ночи на пару с экстрактом бадьяна и заживляющими зельями, которые восстанавливали ее обгоревшие ткани. Спустя неделю — не очень искренние извинения Симуса, который при виде ее страданий от его заклятия, поздно осознал свою ошибку: Джинни его больше не слушала, игнорируя самое его существование. После наступила пора для вымученных писем Гарри и матери, где приходилось врать, что у нее все в порядке. Так быстро прошел январь, полный морозов, вьюг и холода, пронизывающего до костей.

— Что ж, за победу над предрассудками! — Джинни вскинула сливочное пиво вверх, от чего пенка опасно пошатнулась над ее головой, а затем от души отпила крепкий глоток.

Она сильно волновалась: это был ее первый выход, спустя недели настоящего ада, в качестве приятельницы Блейза Забини. Как и ожидалось, все, кто их знал, смотрели на них искоса, словно на прокаженных, ведь, казалось, что этой обречённой дружбе после драки с Симусом пришел конец: они почти не разговаривали и не встречались в школе, а если и виделись, то обходили друг друга стороной.

— И за твою смелость, — поддержал ее Блейз и отпил сразу половину кружки.

Сначала он не мог поверить тому, что Джинни сделала первый шаг после того случая с недоумком Финниганом. Сам он, сколько не пытался, так и не смог с ней поговорить: Джинни избегала его, и Блейзу было больно смотреть на ее страдания и сомнения. Если бы он только знал, чем это все обернется, то не стал бы никогда к ней подходить. Однако она сама позвала его в «Три метлы». Блейз видел, что ей страшно неловко, но она храбрилась, как могла, широко улыбаясь на все осуждающие или недовольные комментарии в свою сторону.

— Что? — она посмотрела на него ясным заинтересованным взглядом, когда заметила, что он замкнулся в себе. — Все в порядке?

— Да, я, честно сказать, не ожидал, что мы сможем вот так просто сидеть здесь после всего случившегося, — он смущенно опустил голову, сказав в стол: — Обалдеть, ты пошла со мной гулять на глазах у всего Хогвартса!

— Не хочу вспоминать об этом, такая глупость. Да и к черту всех, надоели, — Джинни улыбнулась. — Разве есть что-то запретное в общении с друзьями?

Блейз раздражался от собственной неуверенности: все равно переживал, что эта встреча станет последней — девушка уже почувствовала на себе последствия их рискованного решения общаться в открытую.

— Надеюсь, это не последняя наша прогулка, — парень высказал вслух свои потаенные мысли, стараясь облечь их в менее очевидную форму. — То есть, мне как бы нормально, не хочешь — не надо, но было бы круто, правда? Я хотел сказать, что у нас мало времени из-за экзаменов, но отдыхать-то надо, да? Я больше буду ни с кем драться, обещаю.

Он поднял на нее растерянный взгляд, и Джинни вдруг засмеялась — у нее был неожиданно отрывистый, высокий смех, чем-то напоминающий лай лисицы. Блейз невольно воскликнул:

— Ничего себе, неожиданно, — парень рассеяно провел рукой по волосам, наблюдая, как лицо Джинни краснеет от беспрерывного смеха. И все же ему очень нравилось то, что он видел.

— Прости, я не могу остановиться, — девушка хохотала от души: — У тебя было очень забавное лицо! Фух, — она резко выпрямилась и попробовала вернуть серьезное выражение лица, хлопнув себя по щекам: — Так, хватит, надо успокоиться.

Но улыбки между ними расцветали, пока не превратились в искреннее веселье, и для этого им не понадобился какой-то особенный повод. Робкие лучики солнца, пробившись сквозь тучи, заиграли на их лицах — первый светлый день этой удивительно холодной зимы.