Стигийские собаки (гет)

* * *

И сквозь стекло протянется рука,

И рама не покажется преградой,

И слово вдруг сорвется с языка.

Чтоб оживить живого — много ль надо?

(с) А. Романов, «Феникс»

Сегодня снова выпал снег. Он падал, и падал, застилая крупными хлопьями холодную землю, выкрашивая мир в белый, девственно чистый цвет зимы.

Он смотрел за окно и хмурился. Настроения не было никакого. Он напевал песню «If I could fly, I would depart to horizon, where, maybe, you sleep now» и постукивал пальцами по деревянной раме, наблюдая за снегом и думая о чём-то своём.

Внезапно окно распахнулось настежь, сильно ударившись о косяк шкафа и вдребезги разбившись. Бумаги на столе тотчас разметались по комнате, снег и ветер взъерошили его волосы. Он не понимал что происходит; попытался восстановить стекло, но палочка отказывалась выполнять элементарные заклятия. Он поднял глаза на подоконник и застыл в ужасе: на белом снеге, успевшем замести площадку, сидел ворон, демонически контрастируя своим чёрным оперением. Окно также внезапно захлопнулось и выросло новое стекло, тотчас покрываясь ледяными узорами. Птица сверкала глазами и крутила головой, но с места не двигалась. В комнате воцарилась напряжённая тишина.

Он тяжело дышал, не веря в то, что сейчас происходит: этого ворона он видел во сне этой ночью.

Резкий холодный голос за спиной заставил его вздрогнуть и застыть повторно.

— Он голоден, Северус. Он очень голоден. Не покормишь его?

— Ровена…— выдохнул Снегг и медленно обернулся через плечо.

Женщина полусидела на столе и слегка улыбалась. На ней было закрытое платье с поднятым воротником, где ярко алый цвет выгодно читался на чёрном. Она была красива: волосы смолистого цвета, уложенные на затылке, изящная фигура, бледная, неестественно-бледная кожа, благодаря которой особенно проницательно выделялись опаловые глаза и ярко пунцовые губы.

Но её взгляд отправлял в преисподнюю. Это невозможно было объяснить, но её постоянная усмешка, её живой взгляд из-под прядей, её резкий холодный тон, всегда приглушённый, но отчётливый – всё внушало какой-то болезненный трепет…перед смертью.

— Я…мне…я…

— Ты, может, забыл, Северус? Ты, может, забыл мою птицу? – женщина выгнула бровь и поманила длинным пальцем ворона, который тут же сорвался с подоконника и приземлился к ней на руку. Снегг сглотнул и похолодел всем телом, — а может быть, — она сверкнула глазами, — ты уже забыл вкус крови и хочешь снова полакомиться ею, — она щёлкнула пальцами свободной руки – и мгновенно комната исчезла перед его глазами.

Он шёл по мокрому осеннему лесу. Чёрные стволы деревьев, вязкая грязь из гниющих листьев под ногами, стойкий запах сырости и ещё чего-то потустороннего. Он шёл вперёд по какой-то узкой тропинке, пока не увидел еле приметный земляной грот. Рядом со входом лежало тело.

Снегг подошёл ближе и подавил крик: голое тело женщины, мёртвое, быть может, уже второй день. Оно было синим, местами с чёрными впадинами, конечности неестественно выгнуты, голову и туловище скрепляли лишь несколько сантиметров кожи, как будто шея была выжрана клочьями каким-то диким животным. Глаза были распахнуты, и откровенный ужас внушали белки без зрачков и полуоткрытый рот без капли крови. Её волосы были потускневшего пепельного цвета, они, по-видимому, красиво вившиеся когда-то, были кое-где выдраны, но в большей степени смешаны с грязью на земле у головы. Всё тело было в надкусах, кое-где разъедено, рядом лежали куски мяса.

За спиной послышался вороний крик – Снегг резко обернулся на верхушки деревьев: стаи ворон наблюдали за ним. Мужчина стал очень часто дышать; одна птица слетела с ветки и приземлилась на грудь женщины, резко каркнув и сверкнув глазами. Снегг обернулся к гроту: назад не было отступлений – голодные вороны только и ждали его побега. Да, он боялся птиц, как бы не было это смешно. Но эти птицы были армией, силой, внушающий ужас, предвещающей смерть. Всё это Снегг знал, поэтому спустился в тёмный грот, где его ждала приоткрытая тяжёлая дверь, которая мгновенно захлопнулась, как только он оказался за порогом.

Тишина обрушилась как проклятье. В помещении было очень холодно и очень темно. Ни единого луча света – кромешная тьма. Мужчина превратился в слух. Он мог лишь догадываться о том, что его ожидает.

И тогда он услышал рваное дыхание – дыхание голодного зверя, который стоит всего лишь в паре метрах от него самого. Ошибки быть не могло.

Жуткий страх, паника, отчаяние и одновременно оцепенение. Вот она рядом – смерть. И ты – её еда.

Тогда он услышал голос Ровены. Она появилась ниоткуда, зажгла свечу так внезапно, что Снегг чуть не закричал от ужаса. Свеча добавляла её чертам лица, её взгляду ещё больше демонизма.

— Ты знаешь, кто она?

— Да, — на выдохе.

— Кто? – коротко, с внезапным перегибом головы на другое плечо, не моргая глазами – повадки хищных птиц.

— Стигийская собака, — полушёпотом.

— Что ты предпочитаешь, Северус? Быть едой или быть источником пищи для неё?

— Последнее, Ровена...

— Тогда ты ДОЛЖЕН убивать, понимаешь?

— Хорошо.

— Мы договорились, — она улыбнулась, — ты знаешь, как спастись от неё?

— Пить кровь.

Ледяной смех прорезал комнату. Ровена взмахом кисти затушила свечу, другой рукой кидая Снеггу литровую банку с тёмной жидкостью. Мужчина поймал её рефлекторно.

Ровена исчезла. Собака снова стала тяжело дышать. Снегг поднёс банку к губам, и еле подавил приступ тошноты – сырая кровь, возможно не первой свежести. После нескольких секунд колебаний он услышал, как по его ногам уже ходит смертельное щупальце адского чудовища – и сделал первый глоток…

Комната вернулась на своё место. Пережитое видение не давало ему прийти в себя. Он лежал на полу весь в поту и шумно вдыхал воздух через горло.

Ровена подошла к нему и кинула на грудь железный амулет с изображением пустоглазой птицы.

— Я была добра к тебе. Ты обещал убивать. И где же твои трупы? Сколько их? Два? Нужно больше!

— Скоро будет третий, хозяйка.

— Мне нужен двадцать третий, — прошипела она.

— Я потороплюсь.

— Смотри, Северус, если к Новому году ты не постараешься для меня – этот медальон сослужит своё дело! – и женщина исчезла.

— Я убью всех, хозяйка, я обожаю убивать их…

* * *

И такой уж у них обычай:

Что ни утро — кого-то съесть,

Что ни день — за новой добычей,

Что ни вечер — кто-то исчез.

И такие уж здесь порядки:

Если хочешь спастись — беги

Прямо в ночь, во тьму, без оглядки.

Всех забудь, себя сбереги.

Стихи, (с) А. Романов, «Феникс»

— А вы никогда не думали, что Бог решает, кому жить, а кому умереть?

— Думал. Он решает. Он судья. А я палач. Я спасаю людей от лика смерти, а он ужасен…

— Можно подумать, вы его видели…

— Видел.

— И какой же он?

— Вы когда-нибудь слышали о стигийских псах?

— Да. Сказки.

— Смерть – не сказка.

— Вы сказали, что вы его изуродуете, потом будете «любить», а потом убьёте…Но если спасение только в последнем, тогда зачем остальное извращение?

— Я должен подготовить его к адским мучениям. Пусть знает, что его ждёт…

— Вы называете это гуманностью?

— Да. Я щедр. Я – ваш спаситель.

— Спаситель?

— Да. Я буду кормить смерть вашими трупами, чтобы она не начала сама кормиться вами, потому что её голод – это ваш конец света…

— Вы безнадёжно больны…

— Вы считаете меня сумасшедшим… глупые люди…