Право на поражение (гет)

— Ваше упрямство, мисс Грейнджер, не принесёт ничего, кроме боли. Ответьте на мои вопросы, и всё закончится.

Мистер Моран улыбнулся и посмотрел на меня так, словно я была его любимой племянницей.

Или самым большим разочарованием в его жизни.

Я сглотнула и скосила глаза на свою волшебную палочку, которая лежала на полу совсем рядом — стоило протянуть руку. Вот только протянуть никак не удавалось: малейшее движение, даже вдох отдавался болью во всём теле, а во рту тут же появлялся противный вкус крови.

Моран не стал забирать мою палочку или прятать. Он был уверен, что я не смогу ею воспользоваться. Не после того, как он сломал мне пальцы, потоптавшись по руке каблуком.

— Адрес, мисс Грейнджер. Мне нужен адрес, где скрывается Лестрейндж.

— Я не знаю, — повторила я, кажется, в сотый раз. И в сотый же раз мне не поверили.

— Круцио! — прозвучало почти ласково, на выдохе, как обещание.

Кажется, я снова кричала. Откуда только силы взялись после прошлого раза? Помнится, тогда у меня пошла горлом кровь, и Моран был вынужден остановиться. Убивать меня раньше, чем разузнает что-нибудь о Лестрейндже, не входило в его планы.

Всё закончилось так же быстро, как и началось, вот только эхо от заклинания продолжало гулять по телу, заставляя его раз за разом содрогаться от боли.

— Я хочу, чтобы ты поняла, Грейнджер: ничего личного, — сказал он, а потом, вздохнув, рассказал: — Ещё месяц назад у меня была семья. Жена и дочь, и дом с книззлом. А потом лихорадка, вызванная вашим изобретением, — последнее слово Моран выплюнул, как страшное ругательство. — Жена сгорела за два дня, а дочь изменилась до неузнаваемости. Такая послушная, верящая каждому слову, готовая с крыши спрыгнуть, только чтобы доказать свою преданность и полезность. Мерзость.

Он резко встал со стула и подошёл ко мне. Присел на корточки и толкнул, переворачивая меня на спину.

— Я хочу вернуть мою Мэри, Грейнджер. И я верну её. Если мне для этого придётся живьём содрать с тебя шкуру, то поверь: я это сделаю, — сказал он, а после паузы вновь спросил: — Так где прячется Лестрейндж?

— Не знаю, — прошептала я, глядя на него слезящимися глазами. — Я ничего не знаю.

— А кто знает? Ты переболела лихорадкой, но не изменилась, хотя и очень старалась убедить меня в обратном. Кто кроме тебя и Лонгботтома мог организовать побег? Кто ещё знал о последствиях?

— Гарри.

Я почти не солгала. Он действительно знал, где находился Лестрейндж, даром что самого Гарри давно уже не было.

Если мне сегодня не удастся уцелеть, то хотя бы получится столкнуть Риддла с Мораном. Один из них не переживёт эту схватку. Слабое утешение, но другого у меня не было.

— Видишь, как это было просто, а ты упрямилась.

Мистер Моран погладил меня по слипшимся от крови и пота волосам, словно послушное животное, которое после множества тренировок наконец-то сумело порадовать хозяина правильно выполненным трюком.

— Вы меня отпустите?

— Нет. Тебя нельзя отпускать — ты слишком много знаешь. Поверь, так будет лучше для всех, — сказал он, вытаскивая волшебную палочку.

Лениво провел ею по моей скуле, отбрасывая слипшиеся волосы с лица, и открыл рот, но заклинание так и не произнёс. Всё открывал и закрывал рот, словно на него наложили Силенцио.

— Какая чудесная картина. Как в старые добрые времена.

— Да, мой лорд, вы правы, — сказал Лестрейндж, а затем взмахнул палочкой, и Моран взмыл под потолок, выгнувшись в судороге.

Он не кричал — хрипел, и этот хрип был самым прекрасным, что я слышала за всю свою жизнь.

* * *

— Вот так и доверяй тебе. Чуть-чуть отпустил поводок, и тут же вляпалась в неприятности, — ворчливо сказал Том, протягивая мне только что наколдованный стакан с водой.

Как оказалось, он умел не только калечить, но и исцелять. Вправленные пальцы, туго перетянутые магическим корсетом сломанные ребра да парочка обезболивающих — и я снова почувствовала себя человеком.

— Вы следили за мной?

— Мы и не переставали. Рабастан предугадал, что ты не захочешь поближе познакомить нас с Лонгботтомом, а жаль. Он был бы нам очень полезен.

— Том... спасибо.

— Благодари не меня, а Лестрейнджа. Ему стало тебя жаль, хотя как по мне за глупость надо платить. Пусть и сломанными костями — так урок лучше усваивается. — Риддл криво улыбнулся, а затем спросил у Лестрейнджа: — Что там с ищейкой? Он действовал по приказу преторов?

— По собственной инициативе, — ответил Рабастан. — На него не подействовало зелье, зато оно хорошенько потрепало его родных, вот у нашего мистера Морана и сорвало крышу.

— Пустышка?

— Похоже на то. Что будем делать?

— Что и всегда. Его опасно отпускать, — сказал Том, равнодушно пожав плечами.

— Хорошо.

Лестрейндж взмахнул палочкой, но Риддл остановил его:

— Постой. Пусть это сделает Гермиона.

— Нет! Я... не могу. Это неправильно.

Я ошарашенно посмотрела на Риддла. Он ведь не станет меня заставлять? Я не стану убивать Морана, пусть он и причинил мне вред.

— Неужели тебе стало его жаль, маггла? — Рабастан искренне удивился. — Я бы после сломанных костей жаждал крови. — Он нехорошо улыбнулся и взмахнул палочкой.

Послышался хруст, мистер Моран взвыл и схватился рукой за бедро.

— Теперь не убежит, — сказал он, с интересом рассматривая скорчившегося у его ног человека.

После допроса Моран выглядел ужасно, если не сказать жалко. В чём-чём, а в искусстве причинять боль Лестрейндж был виртуозом.

— Я не стану этого делать. Ты меня не заставишь. — Я зло посмотрела на Риддла, а в ответ получила лишь снисходительную улыбку.

— Никто никого не будет заставлять, Гермиона. Ты это сделаешь сама, сознательно. Или не сделаешь. Последствия будут в любом случае — цена за них разная.

С этими словами Риддл положим мне на колени осиновую волшебную палочку — ту самую, что он купил мне в Лютном переулке, а затем они с Лестрейнджем аппарировали.

* * *

Мистер Моран настороженно смотрел на меня, время от времени облизывая пересохшие губы и открывая рот в попытке подобрать правильные слова.

Слова не подбирались. Трудно попросить о пощаде того, кого ты пытался убить меньше часа назад. Я криво улыбнулась: Моран боялся, и его страх был мне приятен.

Я крепче сжала волшебную палочку и подошла к нему, стараясь не тревожить сломанные рёбра. Палочку пришлось взять в левую руку, на правой пальцы хоть Риддл и залечил, но они всё ещё дрожали; неприятно осознавать свою уязвимость.

— Что дальше? — спросил он, опираясь на локти и пытаясь сесть.

Я его понимала: унизительно лежать на полу, когда над тобой кто-то возвышается.

Пожав плечами, я задала встречный вопрос:

— У меня есть выбор?

Мы оба знали ответ, и нам обоим он не нравился. Риддл предоставил мне право выбора, забрав право на поражение. Он знал, что я могу навредить себе, но не смогу подставить под удар других, будь то Луна, Невилл, Гарри или Рабастан.

Если я сейчас отпущу Морана, то он вполне сможет сдать нас Синим, и тогда Лестрейнджа заберут в лабораторию на опыты, меня — в изолятор к Нотту и Эрни, а Риддла уничтожат. Он слишком непредсказуем и самодостаточен, чтобы вписаться в существующую систему идеального мира.

Пока система существовала, я не имела права на ошибку и на жалость. Сейчас не время играть в героев, да я им никогда и не была. Героем среди нас мог стать Гарри, до последнего веря в чудо и созидая чудеса.

Моран молчал, поэтому я ответила вместо него:

— У меня нет выбора.

— О нём рано или поздно узнают. Лорд Волдеморт — это не то шило, которое можно утаить в мешке. Ты должна это понимать.

— Я понимаю, мистер Моран, но вас это больше не должно волновать, — сказала я, а затем взмахнула палочкой и твёрдо произнесла: — Авада Кедавра!

Вспышка была невыносимо яркой и столь же прекрасной.

* * *

Я стояла в душе, пытаясь смыть с себя кровь, боль и отвращение, которым, казалось, пропиталось всё моё тело. Я была противна и ненавистна сама себе. Мысли о том, что это было необходимо, не могли ни стать оправданием, ни принести облегчения.

Я убила человека.

Осознанно.

Сама.

И ничто теперь не могло этого изменить. Риддл прекрасно умел играть на чувствах и привязанностях, мастерски извращая самое святое, то, что раньше было стержнем у человека и помогало ему справляться с неприятностями.

Создав тайну — маленький грязный секрет на троих, — он ещё крепче привязал меня к себе. Как друзей связывают данные в детстве прозвища и шалости, так и нас, уже взрослых, связала смерть случайного человека, который оказался слишком самоуверенным и неудачливым.

И бесполезным.

В борьбе против Синих мистер Моран мешал, поставив привязанности и эмоции выше всего остального. За что и поплатился.

Я хрипло рассмеялась, осев на кафель и закрыв лицо руками. Горячая вода лилась сверху, заглушая рыдания и смывая слёзы. Вздрагивая всем телом, я пыталась успокоиться, но не могла. Меня колотило от пережитого отчаянья и боли, от ненависти к Риддлу и к себе. Том был злым гением, раз за разом вынуждающим меня совершать поступки, которыми нельзя было гордиться.

Выключив воду, я завернулась в полотенце и подошла к зеркалу. Большое, в полный рост, оправленное в тяжёлую медную раму, оно искажало всё, что в нём отображалось.

Вот и сейчас в нём я видела худую осунувшуюся девчонку со спутанными мокрыми волосами и злыми глазами. В ней не было ничего красивого или доброго, сплошные углы и острые скулы, да ненависть, которой, казалось, она дышала.

Девчонка в зеркале насмешливо улыбнулась мне и сказала:

— Это только начало.

* * *

Риддл ждал меня в моей комнате. Забравшись с ногами на кровать, он расслабленно откинулся на подушки и что-то черкал в блокноте. Гарри не имел привычки складывать список дел или расписание на день, Том же предпочитал всё раскладывать по полкам.

Как будто порядок на бумаге мог уравновесить безумие в голове.

— Тебя сюда не приглашали.

— Злиться после всего глупо, — сказал Том, по-прежнему не глядя на меня.

— Убирайся, — прошипела я, сжав от бессилия кулаки.

Понимание того, что мне вряд ли удастся достать его, причинить боль, злило, но больше всего злило осознание, что всю ответственность за свои поступки я переложила на Риддла.

И винила его во всём произошедшем.

Том посмотрел на меня и с интересом спросил:

— А если не уйду? Тогда что?

— Я убью тебя.

На что он обидно рассмеялся и сказал:

— Милая, не давай обещания, которые не сможешь выполнить. Это может испортить репутацию. Что ты сделала с телом Морана? — Он резко сменил тему разговора.

— Трансфигурировала в старый чемодан.

— Не лучший выбор. Чары могут продержаться неделю, а могут и день. Ты выиграла время, но не избавилась от проблемы. В следующий раз будь изобретательнее.

— В следующий раз? — переспросила я, не веря услышанному.

— В следующий раз, — повторил Риддл. — Волшебник, убивший однажды, рано или поздно сделает это снова. Это ведь так просто — всего два слова, и проблема решена. Тебе ведь понравилось?

— Ты ненормальный! Чудовище.

— Мы оба, Гермиона. Мы оба, — сказал он, поднявшись и подойдя ко мне.

Том возвышался надо мной почти на голову, от него пахло дорогим парфюмом, старыми газетами и пылью, словно он весь день провёл в архиве или библиотеке.

Риддл смотрел на меня как на эскиз картины или гипсовую заготовку к скульптуре. Я была для него словно предмет искусства, ещё не завершённый, лишённый красок и жизни, но уже принявший форму. Он же был мастером, творцом, не жалевшим ни времени, ни усилий для того, чтобы воплотить свою мечту в реальность.

Несмотря ни на что, он тоже был мечтателем, как и Гарри. Мечтателем, за которым слепо шли и которым восхищались.

Том поцеловал меня, жадно, без намёка на нежность или осторожность. Он целовал так, словно это был наш первый и последний поцелуй: горький, нежеланный, но такой необходимый.

Всхлипнув, я уткнулась в его рубашку, пряча лицо и остатки гордости. Как же сильно я ненавидела Риддла! Как же сильно я в нём нуждалась.

— Ложись спать, — прошептал он, крепко сжимая меня в объятиях.

— Завтра станет легче?

— Легче? Нет, не станет, — честно ответил он. — Завтра просто начнётся новый день. Может быть, он будет не таким дрянным, как сегодняшний.

— Издеваешься? — спросила я, всё ещё прижимаясь к нему.

— Не сегодня, Гермиона.

Он прикоснулся губами к моему лбу и ушёл.

В ту ночь мне не снились кошмары.

* * *

На работу я вышла как ни в чём не бывало. Не стоило привлекать к себе внимание, если этого можно было избежать.

Исчезновение мистера Морана все заметили. Его не любили, но с ним считались. Возможно, поэтому с его поисками не слишком усердствовали, а возможно, понимали, что искать нет смысла.

Хватало и других проблем. После эпидемии лихорадки все волшебники поделились на три группы: изменённые, мёртвые и нормальные. Последних было слишком мало, но тем ярче они выделялись среди общей серой массы.

Будь-то ребёнок, школьник или взрослый — все они казались по-своему ненормальными и настоящими среди послушных марионеток во главе с Синими.

Их начали замечать.

Их стали забирать в изолятор.

Из изолятора возвращались лишь те, кто после повторного приёма зелья изменялся. Или умирал, но это старались не афишировать. Количество смертей перевалило за сотню, но полного списка не видел никто, кроме преторов.

Я была хранителем — низшим звеном, исполняющим монотонную и в большинстве своём бесполезную работу. После эпидемии количество нарушений равнялось почти нулю, остальные научились обходить систему и пользоваться только проверенными и одобренными заклинаниями.

Каждый день я готовила для нас с Риддлом ослабленный образец зелья подчинения, чтобы мы с ним выглядели такими как все. После него сознание всегда казалось разделённым на две части: одна была послушной, делала и говорила то, что от неё ждали, вторая оставалась прежней, запоминая и осознавая всё происходящее, но ни во что не вмешиваясь.

Так было безопасней.

Невилла я больше не искала. Если он не хотел, чтобы его нашли, пусть так и будет. Он умный, справится, а когда понадобится моя помощь, он легко сможет со мной связаться.

До Рождества оставалось чуть больше недели. Мы с Асторией сидели в кафе в Косом переулке и пили горячий шоколад. Она болтала о том, что за последние две недели у вверенных ей волшебников не было ни одного нарушения, о своём женихе, Драко Малфое, и предстоящей свадьбе.

— Мы хотели отпраздновать на материке, в Италии, но не получили разрешения покинуть страну.

— Разрешения? — спросила я.

— Ну да. Чтобы покинуть Англию портключём, на метле или аппарировав, нужно получить разрешение. Несанкционированное перемещение приравнивается к преступлению, — рассказала Астория, сделав ещё глоток из кружки. — Сейчас многим отказывают, не объясняя причины. Конечно, мы расстроились, ведь наши родственники с материка не смогут приехать к нам.

— Почему? Им тоже не дадут разрешения на визит?

— Нет-нет, с этим всё в порядке. — Она запнулась и покачала головой. — Они не хотят сюда ехать.

— Почему?

— Они не понимают. Жалеют нас и считают, что всё неправильно. Преторы создали лучший, безопасный и совершенный мир, а они считают, что нами управляют диктаторы. Они неправы!

— Конечно, неправы, — эхом повторила я.

Когда-то Луна сказала мне, что мы давно уже под замком, как пауки в банке, только банка у нас размером с Англию. Она не ошиблась, и сейчас это только подтверждалось.

* * *

Когда я вернулась домой, на площадь Гриммо двенадцать, меня ждал сюрприз. Сюрприз был одет в расшитую бабочками мантию и играл в шахматы с Лестрейнджем.

— Луна?

— Гермиона, — поприветствовала меня Лавгуд.

— Как ты здесь оказалась?

— Меня пригласили. Шах, мистер Лестрейндж, — сказала она, с интересом глядя на доску.

Рабастан хмыкнул, задумчиво потирая подбородок, а затем смахнул все шахматные фигуры на пол и сказал:

— Ничья.

— Не умеете проигрывать? — спросила я Лестрейнджа.

Он усмехнулся и ответил:

— Умею, но не люблю. Выпьешь?

Я кивнула и села на диван рядом с Луной.

— Гарри решил и из тебя заговорщика сделать?

— Гарри? — удивилась Лавгуд. — Это был не Гарри, ты же знаешь.

— А он?..

— Да. Он назвал своё настоящее имя, отчасти поэтому я согласилась помочь.

— Ты вспомнила?

— Не всё, но это и к лучшему. Всё помнить скучно. — Луна улыбнулась привычной родной улыбкой и ободряюще сжала мою руку.

Она понимала, что не всё так просто. Понимала, что даже сейчас и здесь никто из нас не находится в безопасности, но всё же решила помочь.

Несмотря ни на что и без оглядки на последствия.

Мне так много хотелось ей сказать!

Но я лишь сжала её руку в ответ, молча обещая, что в этот раз не подведу. Что сделаю всё возможное и невозможное, чтобы мои друзья были в безопасности.

В гостиную вошёл Риддл. Скинув зимнюю мантию, он кивнул Рабастану, затем повернулся к нам и поприветствовал:

— Леди! Я рад вас видеть.

Как же! Рад он. Мы с ним виделись каждый день, почти не разговаривали, но я была уверена, что за мной постоянно присматривали. Хотя я так и не надела обручальное кольцо, все считали нас помолвленными и влюблёнными.

С того вечера Том ни разу не приходил без приглашения ко мне в комнату, ни разу не целовал и не пытался навязаться. Просто постоянно был недалеко, и эта странная близость была мучительнее всего, что было и что могло бы быть.

Я не доверяла ему, и он это знал.

— Обойдёмся без предисловий. У меня есть план, как нам избавиться от зелья подчинения и влияния Синих. Вы мне поможете?

— Твой план такой же гениальный, каким был и план освобождения Лестрейнджа? — осторожно спросила я Тома.

Он снисходительно улыбнулся и ответил:

— Он гораздо лучше. И проще.

— Объясни, — потребовал Рабастан, протягивая мне бокал с вином. Грандиозные планы Риддла — это то, что невозможно понять и принять на трезвую голову.

— Всё просто: мы освобождаем из изолятора Синих всех заключенных. Пока они создают панику и неразбериху, вливаем в центральное водоснабжение министерства антидот к зелью подчинения и уничтожаем всех преторов вместе с дюжиной преданных им ищеек, которые составляют костяк всей организации.

— Это безумие! Их глава...

— У них нет главы, — перебил меня Том. — Они сумасшедшие фанатики. Напоили зельем всех волшебников и выпили его сами. Итог мы знаем: один из преторов умер, а с ним и ещё сотня волшебников. Я почти месяц потратил, собирая информацию в архивах и опрашивая людей: у них никогда не было главы, все решения принимались голосованием, отсюда и нечётное число преторов, и эта слепая вера в лучший, идеальный мир. Они придумали его, поверили и навязали всем остальным.

— Твой план, Риддл, дыряв, как решето. У нас нет антидота, у нас нет даже формулы антидота и уж тем более нет достаточного количества людей, чтобы всё это провернуть.

— Для этого нужно пять-шесть волшебников — не так уж много. Антидот есть у мистера Лонгботтома. Насколько я знаю, мисс Лавгуд встречалась с ним: именно он помог ей не подпасть под влияние зелья. То печенье, что вам принёс друг, — последнее слово Том выделил, — было с сюрпризом. Я прав?

— Прав, — сказала Луна.

— Вот видишь, Гермиона. Всё, что нам нужно — это найти его и убедить сотрудничать. Тогда у нас появится достаточное количество людей и антидот. В конце концов, удачный исход не только в моих интересах.

Риддл был уверен в себе и в своих словах, он искренне верил, что мы его поддержим, и силе этой веры можно было позавидовать.

— Избавиться — значить убить. Я вас правильно понимаю? — внезапно спросила Луна.

Она как и прежде казалась чуть рассеянной и спокойной, но что-то в ней неуловимо изменилось. Угроза, почти незаметная и оттого более пугающая, чем вспыльчивость Лестрейнджа или холодный расчёт Риддла.

— Правильно, — не стал лгать Том.

— Никто из нас на это не пойдёт.

— О вас и не идёт речи. У меня достаточно... ликвидаторов. — Риддл улыбнулся, и мне ужасно захотелось содрать эту улыбку с его лица вместо с кожей.

Я знала, о ком он говорил, и от этого знания было больно и мерзко.

* * *

Через час наше своеобразное собрание закончилось. Я вызвалась проводить Луну. На улице падал снег, отчего казалось, что асфальт укрыт пушистым одеялом, сотканным из волшебной пыльцы.

На прощание я обняла Лавгуд, крепко-крепко, понимая, что совсем не хочу отпускать её.

— Ты больше не одна, Гермиона, — прошептала Луна, обнимая меня в ответ, а затем пожала руку и аппарировала.

Я сжала ладонь, сминая клочок пергамента, и улыбнулась.

Она была права, и от этого становилось легко и сладко на душе.

* * *

— Гермиона! — позвал меня Риддл, когда я поднялась к себе.

Я открыла дверь, в нерешительности замерев на пороге, а потом покачала головой и сказала:

— Не сегодня, Том. Я устала.

— Ты ведёшь себя как ребёнок.

— Разве?

— Гермиона. — Риддл протянул ко мне руки, пытаясь обнять, но я не позволила.

Увернулась и закрыла дверь, отгораживаясь от него. Я не могла доверять себе — его близость была неправильной, а объятия — слишком желанными, чтобы после ему можно было в чём-то отказать.

Он не стал настаивать, хотя мы оба знали, что ни двери, ни замок не стали бы для него преградой. Когда за дверьми раздался звук удаляющихся шагов, я вытащила из кармана клочок пергамента, который дала мне Луна, и прочла:

"Не сдавайся".

— Не сдамся, Невилл, — прошептала я и улыбнулась.