Когда б имел златые горы... (гет)

Прибытие в Альдбург я почти не запомнила — все было как в тумане. Я тряслась от пережитого ужаса и прижималась к Ратгару до боли в сведенных мышцах, но больше всего мои мысли занимала жалость к Троллейбусу: я не позаботилась о нем, как следовало, и нам просто пришлось бросить его там, где воины Эомера добили последних волков. Долго еще потом мне снился кошмар, как загнанный в волчий круг седой конь неизменно погибает, разрываемый голодными монстрами. Но постепенно повседневные заботы стали отодвигать мои переживания на дальний план. В столице Истфолда всем дружинникам был положен дом, настоящий, не казарменная коробка, как в Эдорасе, и здесь я была единственной хозяйкой, так что дел хватало.

С приходом нового лета я уже чувствовала себя полноправной жительницей Альдбурга, стала лучше понимать вестрон, познакомилась со всеми соседями, с устройством города и распорядком его жизни. Знала, где и как живет наш правитель, но так и не нашла для себя повода оказаться к нему поближе — Эомер оставался начальником моих братьев, и видела я его не чаще, чем любой другой горожанин.

Как и в Эдорасе, я стала заниматься единственным, в чем могла быть полезной, — починкой одежды, и это давало замечательную возможность ловить все последние слухи и вести. Поначалу люди судачили о молодом правителе, не вполне доверяя его возрасту и опыту, но постепенно недоверие превратилось в уважение, и Эомера стали сравнивать с его отцом, погибшим много лет назад. Видевшие Эомунда говорили, что сын очень похож на него лицом и духом, а вот статью пошел в предков матери, среди которых были эльфы. Все это звучало для меня какой-то дивной сказкой, вынуждающей замирать сердце, хотя я и не понимала, о каких предках идет речь.

Вспоминали здесь и сестру правителя — Эовин, которая осталась в Эдорасе. Очень немногие видели враз осиротевшую малышку, которую забрали во дворец короля, ведь ей тогда было всего семь лет. И тут мне было что рассказать, ведь я видела Эовин прошлой осенью, пусть мельком и всего один раз, но этого хватало, чтобы послушать мой рассказ о празднике в Эдорасе специально приходили люди. Иногда я даже чувствовала себя настоящей звездой. Еще бы: приехала вместе с правителем из самой столицы и видела короля и принца! Воспоминания о том, как Эомер собственной рукой практически вырвал меня из пасти волка, я предпочитала не будить, до конца не понимая, какие чувства при этом побеждают.

В середине первого месяца лета был мой день рождения, и братья, мои любимые братья, подарили мне коня. Конечно же, я назвала его Троллейбусом и поначалу даже пыталась ездить на нем в лавку: «Еду на работу на троллейбусе номер два», — шутила я про себя, но оказалось, что на узких улочках избалованное моими непрофессиональными руками животное с трудом разворачивается, да и парковать коня на целый день в таком месте очень неудобно, и мне пришлось бросить свою затею и оставлять его в общей военной конюшне. Поначалу опечаленная тем, что мой чудесный подарок большую часть времени будет просто стоять где-то вдали от меня, я быстро нашла «плюс» в этой неприятности: конь Эомера тоже ночевал здесь.

Оставшееся лето я исправно навещала конюшню утром и вечером под тысячью выдуманных поводов, но утренние визиты не приносили никаких плодов — правитель выезжал или раньше, чем я приходила, или оставался в своем доме для каких-то правительственных дел, а его огромный конь смиренно топтался в стойле. В такие моменты я справедливо делила припасенные сухари и яблоки между ним и Троллейбусом и гладила розовый бархатистый нос в полном восхищении — конь действительно был прекрасен.

Лето шло на убыль, и все чаще посетительницы лавки стали упоминать о предстоящем празднике. Я все еще стеснялась переспрашивать всякие очевидные вещи и долго не понимала, о чем они шепчутся, но потом до меня все же дошло: День рождения правителя здесь тоже празднует весь город. Конечно, Альдбург был меньше столичного Эдораса, не мог похвастаться золотом крыш и вязи стен, жителей здесь было поменьше, да и королевское присутствие не то что бы очень ощущалось, но предстоял личный праздник Эомера, и это многое значило. И я должна была быть там, непременно как можно ближе!

С этого дня я начала терроризировать братьев расспросами и просьбами. Это должно было быть первое такое событие в жизни их командира, который хоть и рос вместе с принцем, но все же не был ему ровней, и братья поначалу мало что могли мне ответить, но по мере того, как приближался праздничный день, я понимала, что мои шансы растут. Как и в Эдорасе, братья разделили дежурство: в этом году отдыхать пришла очередь Годлафа, и он должен был в числе пятидесяти лучших воинов праздновать вместе с ним, в его Доме.

«Шанс! Шанс!» — вопила во мне неумолкающая мысль, и я, вдохнув для храбрости, заявила, что брат обязательно должен взять меня с собой. Годлаф хитро посмотрел в ответ, но не отказал, а у меня в душе буйно расцветали маки. Эдорасский праздник почти годовалой давности теперь казался приятной мелочью, а впереди замаячило настоящее что-то.

Дом правителя Истфолда — массивное трехэтажное здание, выше которого были разве что караульные вышки, — стоял в самом центре города, окруженный большой и обычно пустой площадью. Именно здесь уже вовсю готовились к народному гулянию, но в этот раз меня мало заинтересовали уличные сборы, ведь Годлаф пообещал, что я войду с ним в святая святых — в дом семьи Эомера. Мысли о том, что именно здесь вырос племянник короля, приятно щекотали мое сознание, когда я, остановившись перед Домом по пути из лавки, невольно задумалась о прошлом. Получалось, наши с Эомером судьбы были в чем-то даже схожи. Мы оба потеряли родителей и выросли в чужих семьях. Правда, я не была племянницей короля и правительницей целого региона, да и родители мои были живы. Да, я все еще не теряла надежды когда-нибудь их увидеть. Правда, воспоминания мои о той жизни меркли день за днем, и я все с большим трудом вспоминала лица одноклассников и наши с ними дела…

— Эй, поможешь? — донеслось до меня, и пришлось вернуться в старый город неведомой страны, где ничего не знали о фотографиях и троллейбусах. Какой-то парень тащил сразу несколько светильников, и масло из них грозило залить весь его путь.

— Прости, не могу!

Мне пора было домой — готовиться и волноваться.

* * *

Через пару часов, когда осенние сумерки только-только начали отвоевывать позиции у все еще теплого дня, мы с Годлафом вошли под крышу такого желанного дома. Внутри оказалось неожиданно много места — весь первый этаж был отведен под обширный зал, где были расставлены столы для предстоящего праздника. Несмотря на то, что народу собралось уже прилично, центральный стол пустовал полностью — Эомер и его офицеры не показывались.

Заметив, как я уставилась на резной большой стул, брат отвлекся от беседы с кем-то из друзей:

— Задержались, видимо, в столице. Еще засветло туда уехали.

Мы прождали еще, наверное, с час, но никто из пришедших не сел за стол, и я не услышала ни единого слова возмущения. Мне почему-то вспомнилось, как в школе мы попытались сбежать с урока, когда вовремя не пришел учитель. Кто-то пустил слух, что через пять минут после звонка можно смело уходить, — и мы с гиканьем помчались на улицу. Детский сад! Теперь все это выглядело таким глупым и неуместным… Определенно, в обществе взрослых и серьезных людей мне нравилось больше. Хотя именно эти взрослые сейчас посматривали на меня с сомнением, и недаром: единственная дева на празднике мужчин! Нет, я не жалела, что пришла сюда, но мне было ужасно неловко и постоянно хотелось спрятаться за широкую спину Годлафа. Ах, если бы сегодня здесь могла быть Эовин, все было бы гораздо проще.

Я заметила, как в мою сторону идет один из воинов — я едва знала его и не помнила даже имени, но он, раз за разом встречая меня, частенько вьющуюся возле воинов, постоянно пытался заговорить, зазвать куда-то, чтобы познакомиться поближе. Он мне не нравился и ничуть не интересовал, даже просто поздороваться с ним почему-то казалось скучным. Обычно его останавливал суровый взгляд кого-то из братьев, или я просто сбегала под выдуманным предлогом. Кажется, и сейчас настала пора куда-нибудь спрятаться, потому что Годлаф, как назло, вот только мгновение назад отошел с другом, и я потеряла его из виду.

Окинув взглядом доступные мне углы, я не нашла ничего лучше, как спрятаться за одним из дальних штандартов, свисавших со стены. Уткнувшись носом в пыльную тяжелую ткань и закрыв глаза для пущего эффекта, я просила небеса избавить меня от позора быть найденной в таком дурацком месте.

Я услышала шаги и замерла, стараясь себя ничем не выдать, но ног было явно больше, чем две, и звуки шли не с той стороны, откуда я их ожидала.

— Нехорошо опаздывать на собственный праздник, да? — услышала я волнительно-знакомый голос. Эомер, судя по тону, улыбался, и загромыхало железо. «Переодеваются с дороги», — догадалась я. Собеседник его ответил что-то, что я не успела понять, и ушел. Я услышала, как звякнула об пол кольчуга, и решилась открыть глаза и посмотреть, откуда доносятся все эти звуки.

Угол, в котором я так по-детски спряталась, скрывал проход в помещения за залом, не предназначенные для общего пользования. До этого ничем не освещенные, они совершенно не были заметны, теперь же пара ламп, разгоняя сумрак, четко вырисовывала прямоугольник света, в который так и тянуло заглянуть. Противиться было бессмысленно, и я оторвалась от спасительного угла.

Помещение явно служило неким холлом для хозяев Дома — отсюда легко и незаметно можно было попасть как в зал для общественных дел, так и, наверное, в собственные покои — предназначение широкой лестницы посередине прилегающей к залу стены было не угадать трудно.

Все это я охватила взглядом за долю секунды, покуда из-за прикрывавшей меня стены не появился сам хозяин. Я видела его лишь со спины, но ошибиться в этом росте и ширине плеч было невозможно. Эомер прошел дальше, на ходу стягивая тонкую рубаху и намереваясь умыться из стоящей в противоположном углу чаши. Я завороженно смотрела на игру мышц под бронзовой в этом тусклом свете кожей и молилась, чтобы этот момент не кончался. Внутри стремительно разлилось тепло, будто я глотнула горячего чая на морозе, когда Эомер развернулся в мою сторону и я увидела широкую грудь и стекающую на рельефный живот воду… Боже, я почти забыла, что сама сейчас должна быть хорошо видна и моя глупая голова яркой луной выглядывает из темного провала. На мое счастье, Эомер в этот момент вытирал лицо, и я поспешила вернуться в свой угол и оттуда — сразу обратно в зал, улыбаясь до ушей и не имея никаких сил с этим справиться.

Брат встретил меня с тревогой, и я поспешила его успокоить, что всего лишь отходила посмотреть на старые гобелены, и решила не рассказывать о своих неприличных наблюдениях. Все равно ведь не оценит…

* * *

— Снова ты! Девчонка в моей дружине, — он хлебнул из кружки и усмехнулся, садясь за наш стол. — А ты хорошо прячешься — ни разу тебя не видел в дозоре.

Я моментально зарделась, не зная, что ответить. Не ожидала, что Эомер меня запомнит и тем более — узнает, в такой-то вечер. Вредная память тут же подкинула недавнюю сценку из скрытой комнаты — и мои щеки совершенно заполыхали. Я опустила глаза и промолчала.

Не обращая больше на меня внимание, мужчины заговорили о своих делах, и я не сразу осознала, что беседа идет хоть и негромко, но на понятном языке. Вряд ли Эомер желал, чтобы я присоединилась к их обсуждениям недавних стычек и тактики, но мне было невероятно приятно от такого благородного жеста. Нет, военное дело меня нисколечко не интересовало, поэтому, когда к нашему столу начали стекаться другие воины, привлеченные животрепещущей темой, я тихонько освободила место и пересела на соседнюю скамью.

Молодой правитель, скромно одетый и по традиции в самом начале праздника уже поздравленный как воинами, так и простым людом, сидел сейчас в окружении своих подчиненных, которые все как один были старше него самого. Я знала это наверняка, потому что мне рассказывал Ратгар. Но Эомер не выглядел юнцом. Глядя на него, я не верила, что ему вот только вчера еще не было двадцати — он действительно выглядел старше и опытнее своих лет.

До самой ночи мне больше не довелось заговорить с ним или хотя бы просто оказаться рядом, хотя я старалась не упускать именинника из виду и под конец вечера уже начала чувствовать себя его собачкой, мотаясь за ним по залу и несколько раз даже на улицу, когда он смотрел, как там идут дела. Он хотел все контролировать, а я — видеть, как он двигается, улыбается и разговаривает с разными людьми. Эомер не отказывался от эля, когда ему подливали подходившие снова и снова с пожеланиями здоровья, но я не заметила, что бы это хоть как-то на нем сказалось, а вот меня уже хорошенько утомили передвижения, и тело просто горело. Хотя, может быть, в этом был виноват вовсе не алкоголь. Я отыскала в зале брата и плюхнулась на скамью рядом с ним, поправляя растрепавшиеся волосы.

— Уводи свою сестру пока не поздно, Годлаф, — насмешливо прозвучало у меня над ухом, и я подняла голову, узнавая одного из тех воинов, что путешествовал с нами из Эдораса. Кажется, Себальд. — А то мы уже поспорили, для кого ты ее привел.

Брат моментально вскинулся:

— Ты что несешь, Себальд, эля перебрал? Ольга пришла со мной и уйдет со мной, когда я скажу!

Мне сказанное обоими совсем не понравилось, но воины уже были на взводе, и я не рискнула встревать меж ними еще и со своей обидой — только отодвинулась от них подальше по скамье и покрепче вцепилась в дерево пальцами. Какое-то время мужчины зло смотрели друг другу в глаза, но внезапно Себальд двинулся на Годлафа, угрожающе сокращая расстояние:

— Мои дома сидят, в мужские дела не лезут! А что ей… — он не договорил — сильная рука легла на его плечо, останавливая на месте. Хозяин Дома посмотрел на него из-под нахмуренных бровей:

— Довольно.

Брат сразу опустил кулаки, а дружинник смутился и отошел, на ходу опрокидывая в себя очередную кружку.

— Себальд прав. Нечего девчонке делать на таких вечерах. Не приводи больше, если не приглашали, — бесстрастно взглянув на меня на прощание, Эомер развернулся, и, хлопнув Себальда по плечу, увел его к другим столам.

Годлаф, схватив меня за руку, хрипло бросил «Идем!» и потащил сквозь толпу прочь.

Домой мы шли так быстро, что я почти бежала за братом, не имея даже возможности остановиться и разрыдаться. Все волшебство вечера осыпалось пеплом, и в горле застыла горечь.