Красный бег (джен)

Жила-была девочка, которую привязали к столбу, и пока вокруг росла поленница дров, она подняла голову и подумала, что могла бы улететь на вороньих крыльях. Но эта история не о ней.

Жила-была девочка, которую заперли в клетке из терновника, и он рос вокруг и сквозь нее, и самый большой шип пронзил ей сердце. Жила-была девочка, которую заставили танцевать в красных башмачках от заката до рассвета, пока ее смех не умер, как умерла и она, но и их истории сегодня мы не расскажем.

Жила-была девочка, которая пришла в лес с бабушкой, и вот тут-то начинается наша история.

Нет, то были не такие же леса, как эти, но достаточно похожие. В мире много темных лесов — и в каждом из них есть чудовища.

Назовем девочку Красной Шапочкой. Это не настоящее её имя, но под ним вы могли о ней слышать, так что будет она Красной Шапочкой. Она была намного младше вас — ребёнок, на самом-то деле, — с загрубевшими руками и тощими ногами, как бывает, когда еды недостаточно, а работы — более чем. В отличие от большинства деревенских, она не боялась идти в лес. Она бывала в нём раньше с бабушкой, потому что там водились растения, которые не росли в их садике — либо чтобы не вызывать подозрений у соседей, либо потому что просто не приживались вдали от темного сердца леса. Бабушка Красной Шапочки была кем-то вроде ведьмы, конечно, но при этом достаточно осторожной и нужной соседям, чтобы никто не являлся к ней с огнем и мечом. Всё равно деревенские не доверяли ей и многие вздохнули с облегчением, когда она не вернулась в тот день из леса.

Облегчение продлилось лишь до тех пор, пока они не узнали, почему неплохо иметь у себя ведьму, когда живешь в маленькой деревне на краю огромного недоброго леса. Но и эту сказку сегодня мы не расскажем.

Итак, бабушка Красной Шапочки была кем-то вроде ведьмы и знала лучше других, что за твари водятся в лесу. Поэтому она уходила далеко в лес один раз в год, в особый день, чтобы набрать аконита и белладонны, и брала с собой Красную Шапочку — чтобы девочка знала, что делать, когда бабушки не станет.

Она не ждала, что смерть эта придет вот так — в этот день, в крови, в пасти огромного волка.

Волк следовал за ними некоторое время, выжидая. Он был хитер и жесток, какими часто бывают волки, и хотя он и презирал ведьму, но проверять, на что способна ее деревенская магия, не хотел. Так что он просто дождался, пока она не отвлечется на сбор растений, — а затем прыгнул.

Красная Шапочка обернулась на внезапный шум. Она увидела ужас в глазах бабушки. Услышала крик, перешедший внезапно в бульканье, когда волк вырвал той горло, выпустив фонтан красной крови. И пожалела, что не может кричать.

Она смотрела, как волк ел.

Закончив, он повернулся к Красной Шапочке и улыбнулся — или, скорее, показал зубы. На зубах были кусочки плоти, а на морде — кровь.

— Здравствуй, девочка, — сказал волк и облизнулся.

И Красная Шапочка, которая до того могла лишь таращиться на него и дрожать, вспомнила, что была внучкой ведьмы. Она потянулась в корзинку за белладонной и аконитом, бросила их в волчью морду и выкрикнула заклинание, которому бабушка — бабушка! — научила её. От заклинания ли, от аконита ли, от обоих ли сразу, не ясно по сей день, но пасть волка намертво захлопнулась, и он упал на землю на середине прыжка, катаясь и вертясь, как сломанная игрушка, скребя лапой по морде и пытаясь провыть свою ярость, но не мог открыть пасть.

Красная Шапочка побежала, конечно же. Она неслась сквозь кусты и заросли ежевики, спотыкалась о корни, нагибалась под ветками, поскальзывалась на сосновых шишках, глубоко впивавшихся в босые ступни. Дыхание ее перехватывало всхлипами и удушьем, но она всё ещё не плакала — и не могла заплакать. Она бежала, и каждый шаг уводил её все дальше от тропинки.

В какой-то момент она упала и больше не могла встать. Она свернулась, словно маленький испуганный зверёк, прислушиваясь к собственному дыханию, со свистом вырывавшемуся из груди. Глаза жгло, и каждый раз, моргая, чтобы унять боль, она видела окровавленные кости бабушки. В мире не хватило бы слёз, чтобы выплакать эти ужас и несправедливость.

Она лежала, пока пульс не успокоился, ожидая, что каждое биение сердца может оказаться последним. Лес молчал, ни один волк не продирался сквозь подлесок, но было ли от этого спокойнее? В тот раз они его тоже не услышали.

Затем внезапно ветер донес до неё звук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Дровосеки. В лесу были дровосеки!

Красная Шапочка встала на ноги — те подкашивались и казались чужими. У дровосеков были топоры, у них был огонь. Они смогут отпугнуть волка.

Она медленно побрела в сторону эха. Оно привело её на большую поляну, на которой одинокий мужчина рубил большой дуб. На нём были лакированные ботинки и ремень с блестящей на солнце пряжкой. Она попыталась его позвать, но голос пропал, оставив лишь тонкий писк, и дровосек не обернулся. Тогда она подошла к нему, стараясь не попасть под топор.

Глаза дровосека расширились, когда он увидел её.

— Разрази меня гром, да это же маленькая девочка! Что же ты делаешь в лесу?

Красная Шапочка попыталась объяснить, но от голоса остались лишь шёпот и вздох, даже она сама не могла разобрать, что же она говорит. Мужчина нетерпеливо взмахнул рукой.

— Подойди поближе, девочка! Что-то я тебя плохо слышу.

Она сделала несколько шагов вперёд и заколебалась. Отчего-то загремел в ушах пульс. Она внимательно посмотрела на мужчину — на тёмные волосы и светлые глаза, на гладкое широкое лицо. Что-то — что-то было…

Дровосек улыбнулся. Улыбка его была широка — и всё же не могла вместить все его зубы.

— Здравствуй, девочка, — сказал волк и поднял топор.

* * *

Вокруг были свет, тепло и запах только что испечённого хлеба. Красная Шапочка проснулась, но не стала открывать глаза. Она чувствовала усталость, как после долгих рыданий во сне, но ей было спокойно. Кровать была мягкой и удобной, и в ней — о да! — можно было бы лежать вечно. Ничего плохого не могло произойти, пока она тут.

Ничего плохого... Красная Шапочка вспомнила широко распахнутый рот бабушки, ужасный, булькающий крик — и заплакала с закрытыми глазами.

Странные и скользящие шаги — шс-с-скрип-тук, шс-с-скрип-тук — приблизились и остановились у постели. Мельком подумалось о крысах и пауках, но эта мысль не испугала. У Красной Шапочки не осталось уже ни страха, ни любопытства — только бездонная и тупая грусть.

Лёгкое прикосновение руки ко лбу заставило её все же открыть глаза. Здесь, прямо перед ней стояла...

— Бабушка!

Красная Шапочка вскочила, отбросив в сторону покрывало, и исступленно обняла, обхватила бабушку — плача, смеясь, болтая о странном сне. Бабушка, тёплая и мягкая, прижимала её к себе, не говоря ни слова.

В какой-то момент девочка замолчала, просто радуясь каждому вдоху и выдоху, наслаждаясь теплом и светом. А затем — ведь она была, к добру это или к худу, всё-таки внучкой ведьмы — внезапно поняла, что дом никогда не был так ярко освещён, так удобен...

...А бабушка — такой тихой.

Кровь застыла у неё в жилах, но Красная Шапочка не подала виду. Вместо этого она медленно разжала объятия и улыбнулась, не смотря вверх.

— Я пойду на улицу, Бабушка, — весело сказала она. — Принесу нам воды из колодца.

Молчание. Красная Шапочка сделала несколько шагов к двери. Чем дальше она шла, тем тусклей становился свет. Его место заняли тени, заклубились, заползая на стены. Яркими оставались лишь окна, но свет, что они пропускали, теперь был скорее красным, чем золотисто-солнечным. Неясные силуэты танцевали, качаясь, с той стороны. Красная Шапочка шла вперёд, отмеряя шаги бешеными ударами сердца. Когда пальцы почти коснулись выгнувшегося дерева двери, кто-то дёрнул ручку с другой стороны.

Красная Шапочка замерла с поднятой рукой. Из-за спины она услышала:

— Ну так иди. Он пришёл за тобой.

Голос был старше Бабушки, старше любого человека, такой же старый и жуткий, как тёмное сердце леса. Из всех существ изо всех сказок, которые рассказывала Бабушка, лишь одно могло говорить таким голосом. Старуха Костяная нога, карга Железные зубы.

— Ты Баба-Яга, — сказала Шапочка и с удивлением услышала, что голос не дрожит.

Возможно, ужас — это река, и на другом берегу можно найти подобие смелости.

Нет... пока он тебя не нашёл. Подожди, еще нужно закончить историю.

Дверь тряслась, косяки стонали. Красная Шапочка безвольно опустила руку.

— Ты Баба-Яга, — повторила она, — и ты спасла меня от волка. Он может войти?

— Нет, пока ты не откроешь дверь.

— А что, если я ее не открою?

— Ты останешься здесь.

— Как долго?

— Пока не откроешь дверь.

Красная Шапочка положила руку на деревянное полотно и закрыла глаза. Она представила себе, как снаружи беснуется волк. Может, он выглядел как человек, может, как зверь, может, как неуклюжее неповоротливое чудовище, что одновременно было и тем, и другим — и никем из них. Почему-то человек пугал её больше всего.

— Не знаю, почему он не убил меня, — тихо призналась она. — Я думала, он меня точно съест.

— Он тебя не съел.

Красная Шапочка глубоко вдохнула и резко распахнула дверь.

Даже во тьме, которая, казалось, вытекала из хижины, пряжка на ремне человека-волка всё равно сияла. Но топор не сиял — потускневший, красный и липкий.

— Девочка, девочка, — позвал волк. Его зубы стали ещё больше, чем раньше, они прорывали человеческие губы насквозь, и с них текла кровь, но волк, казалось, не замечал этого. — Выходи, поговори со мной. Нравится ли тебе новая бабушка больше старой?

Он внезапно попытался схватить Красную Шапочку, но та была готова и спряталась обратно в избушку, где он не мог её достать. Волк рассмеялся:

— Пойдем со мной, девочка. Я всего лишь хочу тебя съесть, но она... она поглотит тебя, будет пожирать тебя годами, пока ничего не останется. Пойдем со мной — обещаю, я съем тебя быстро!

Шелест юбок. Шс-с-скрип-тук. Шс-с-скрип-тук. Шс-с-скрип-тук.

— В сторону, дитя.

Когда Баба-Яга подошла и остановилась рядом, Красная Шапочка впервые внимательно посмотрела на нее. Длинный нос крючком, как и говорила Бабушка, — и больше бородавок, чем оправдала бы любая сказка. Ноги были скрыты потрепанными юбками, но Красная Шапочка была точно уверена, что одна нога деревянная, а вторая — лишь голая кость.

«Она может убить меня, и я не смогу помешать ей, — подумала девочка. — Но если она и убьет меня — то надеюсь, что и волка тоже».

— В сторону, — повторила Баба-Яга, и с силой толкнула её. — Хватит с тебя пока.

Когда Красная Шапочка попятилась прочь, ведьма повернулась к волку, глядевшему на нее с высокомерной улыбкой:

— И что ты сделаешь? Я вовсе не друг тебе.

— Я знаю, кем ты являешься, а кем — нет, Старая мать леса, — рассмеялся волк. — И ты слаба.

Он перенёс одну ногу через порог, а затем другую. Он двигался медленно, кряхтя от усилия, но ноги стояли крепко, топор был остер, а каждый шаг приближал его к ведьме.

— Когда-то я не смог бы войти в этот дом против твоей воли. Когда-то у тебя была сила, чтобы остановить меня. Теперь взгляни на себя! Я убью тебя, старая развалина, и съем твоё сердце, и тогда в лесу не будет никого сильнее меня.

Из угла, где она свернулась в клубочек, Красная Шапочка увидела, как сверкнул железный оскал ведьмы.

— Кто сказал, что ты здесь против моей воли? — спокойно спросила Баба-Яга и щелкнула пальцами.

Раз — и топор вылетел из руки волка и бесполезно звякнул о пол. Два — и раздраженное завывание волка прервалось на середине. Три — и зверь упал навзничь, беспомощный, побежденный… пока не перекатился и не прыгнул в угол, где пряталась Красная Шапочка.

Его собственный топор встретил его на полпути. Позже Красной Шапочке было приятно думать, что на лице волка было написано удивление — прежде чем топор расколол его череп пополам, словно гнилую деревяшку.

Баба-Яга кивнула девочке, словно этого и ждала. Возможно, так оно и было.

— Ты еще пригодишься. Это был хороший удар.

Пятки человека-волка сучили по полу, а тело его выгнулось в последней судороге. Баба-Яга равнодушно взглянула на него, обошла его так и эдак, наклонилась и… Почему-то глаза Красной Шапочки не смогли сфокусироваться на том, что случилось потом, но ей показалось, что она видела, как рот карги открылся — широко, еще шире — а потом от волка ни осталось и следа, не считая топора в руках Красной Шапочки.

Баба-Яга выпрямилась.

— Тупой зверь, — сказала она почти сочувственно. — Зубы и когти, кровь и кости. Так настоящую каргу не убьешь.

— А как же это сделать? — спросила Красная Шапочка, не успев прикусить язык.

— Любопытная ты, да? Ха! Однажды я скажу тебе — но не раньше, чем придёт пора.

— Теперь ты останешься со мной и будешь моей ученицей, конечно, — добавила она, словно ей это только сейчас пришло в голову.

Красная Шапочка пожала плечами. Конечно. Судя по всему, ведьма считала это естественным — и, честно говоря, Красная Шапочка не могла сказать, что это не так. У нее не было идей получше, и ей некуда было идти. Но еще кое-что терзало ее любопытство.

— Так ты поэтому не дала волку убить и съесть меня?

Баба-Яга помолчала немного. А потом....

— Я не дала ему тебя съесть.

И Красная Шапочка посмотрела вниз — на красные-красные руки, на красное-красное платье — и подумала, что топор был мокрым от крови еще до того, как она убила им волка. Тогда она села, баюкая топор, то ли смеясь, то ли плача так сильно, что не могла дышать.

Как удачно, что ей это не очень-то было и нужно.

Через какое-то время истерика кончилась, и Красная Шапочка успокоилась. У нее было еще два вопроса к Бабе-Яге, которая наблюдала за ней безо всякого интереса.

— Ты научишь меня магии?

— Да. Семь лет я буду учить тебя, а потом ты можешь уйти. Но однажды я позову тебя, и ты вернешься.

— Можно ли магией убить волка? Любого?

— Нет. Не любого.

— Тогда, — сказала Красная Шапочка, вытирая нос рукавом, — мне просто придется пользоваться и топором тоже.

* * *

Красная Шапочка много лет путешествовала по миру. Она убивала волков, как и обещала, убивала и много других чудовищ. Может, она смогла что-то изменить. А может, и нет. Но она…

…Я, я, так много лет я не говорила о себе так, так много лет я так даже не думала…

…Теперь я состарилась и устала, и пора другой девочке научиться, как убить настоящую каргу.

Так слушай внимательно, девочка, бегущая по лесу от хищника, — тебе не убежать. Он найдет тебя, и убьет, и вырежет твое сердце. Но на этом ничего не закончится.

Семь лет я буду учить тебя, а потом отпущу.

Но однажды ты вернешься.