Реликвия Сити (джен)

Обычно, если я попадаю в больницу Святого Мунго — значит, мне крепко надрали задницу.

И говоря «крепко», я не шучу: меня кусали оборотни и инферналы, били темномагические проклятия, жалили ядовитые пауки размером с лошадь, а один раз коллега из маггловской Службы Безопасности даже прострелил мне руку. Только в последнем случае у меня не осталось шрама, да и с коллегой тем мы дружим — он правда не был виноват, что в момент стрельбы я оказалась одновременно рядом с мишенью и «магоблоком». Мой собственный косяк.

Однако сегодня вместо того, чтобы покорно глотать зелья или тупо лежать в отключке, я бегу по знакомым коридорам и проклинаю запрет трансгрессировать внутри больницы.

Влетев в палату, замираю на месте. Прежде чем двинуться дальше, мысленно считаю до пяти.

Колдомедик — из тех, с кем я не знакома лично, а таких немного — отворачивается от больничной кровати и сердито шикает на меня:

— Никаких посетителей! Кто вас пропустил? Вон отсюда!

Не обращая на нее внимания, делаю шаг вперед:

— Я имею право здесь находиться. Это мой… — слово «жених» застревает в горле, какое-то оно приторное, совсем неуместное. — Мой будущий муж.

Ведьма недоверчиво сдвигает брови, но больше никаких попыток меня выгнать не предпринимает. Я медленно подхожу к кровати. Последний фут дается огромным усилием, приходится словно проталкивать себя сквозь невидимую преграду.

Лицо Снейпа такого же цвета, как больничные простыни. Бледно-серое с оттенком желтизны. Сомкнутые веки темные, будто чем-то накрашены. Руки, лежащие поверх одеяла, выглядят еще более тонкими, чем обычно — я привыкла, что это обманчивая хрупкость, что в руках этих больше силы, чем кажется на первый взгляд… но сейчас они именно такие. Хрупкие.

— Он приходил в сознание? — спрашиваю я, садясь рядом с кроватью. Мне жизненно необходимо дотронуться до Снейпа, поверить, что это не холодный манекен с его чертами — и при этом до чертиков страшно.

— Нет. Мы держим его в искусственном сне, чтобы легче было переносить боль.

Только когда колдомедик нехотя уходит, оставляя нас вдвоем, я тянусь к бледному запястью.

Пульс отчетливый, ровный. Хорошо. Пышущим здоровьем Снейп никогда не выглядел, так что ориентироваться на это не стоит. А вот пульс — показатель. Так я себя успокаиваю, пока сижу рядом с ним в тишине палаты.

В какой-то момент позади меня раздается негромкое:

— Мне жаль, что так произошло, мисс Браун.

— Вам не жаль, — говорю я, не оборачиваясь. — Что именно случилось? Мне почти ничего не сказали.

Человек в серой мантии обходит кровать, чтобы встать напротив меня.

— Могу лишь сообщить, что это было дело государственной важности. Кто-то должен был этим заняться.

— Такие дела — компетенция Отдела Тайн, — возражаю я невыразимцу. — Не Снейпа. Вы не имели права допускать его… так близко.

— Вы и без меня знаете, что мистер Снейп сам определяет степень своей вовлеченности в каждое дело. И его решения бывает трудно оспорить.

Черт возьми, я это знаю.

Крепче сжав руку Снейпа, чувствую влагу на щеке. Нет, я не реву, по крайней мере, не от страха или расстройства. Меня переполняет злость. В первую очередь, на самого Снейпа, но коль уж он без сознания, не держать же все в себе?

Впервые за наш разговор я поднимаю на невыразимца взгляд из-под бровей. Как и всегда, в его внешности глазу не за что зацепиться — он никакой. Серый, словно его мантия.

— Снейп больше не будет работать на вас. Хватит.

— Это не вам решать.

— Нет, знаете ли — мне. Я без пяти минут его жена.

Надо было раньше настоять, а я все ходила вокруг да около. В ящике рабочего стола Снейпа лежит письмо с печатью Хогвартса, которое два дня назад принесла школьная сова. Он так и не удосужился его открыть, и я могу назвать этому много причин — но если бы я только сказала ему, как хочу, чтобы он принял предложение…

— В этом нет вашей вины... — тихо говорит невыразимец.

Спасибо, что напомнил, гаденыш.

— … он жив. В течение нескольких дней придет в себя. И скорее всего, снова сможет ходить.

Едва открыв рот, чтобы сказать какую-то гадость, я давлюсь ею и хлопаю глазами.

— Х-ходить? Скорее... всего?

Помолчав, невыразимец констатирует:

— Вас не предупредили. Что ж… повреждения довольно серьезные, но не критические. Поверьте, семьи троих моих коллег, погибших во время этого инцидента, были бы рады хотя бы такому.

В первое мгновение от бессилия я не могу выдавить из себя ни слова. А потом меня, конечно же, прорывает.

— То есть… вы тут сообщаете мне, что Снейп может остаться инвалидом — и хотите, чтобы я еще и благодарна была за это? Вы поэтому притащились сюда?! Убирайтесь нахрен!

Невыразимец сверкает на меня сердитым взглядом.

— Я хочу, чтобы вы поняли: жертв могло быть меньше. Если бы только Северус не решил выбраться оттуда сам, оставив умирать тех, кто работал вместе с ним.

Такое вдруг на меня находит спокойствие... Я зло улыбаюсь:

— А с какой стати ему умирать за кого-то из вас? Снейпу есть, к кому возвращаться, ради чего жить. А к глупому геройству он никогда склонен не был, пора бы уже это понять, господин Неизвестный.

Настал его черед замирать без слов. Ну хотя бы больше не скрывает от меня своих глаз, блестящих, темных — и я вспоминаю их, как только вижу в открытую. Вспоминаю белую комнату для допросов в Отделе Тайн, наш разговор — значит, и в тот раз глава всех невыразимцев удостоил меня своим вниманием. Надо же, какая честь.

— Думаете: как я узнала? Снейп говорит, из всего Отдела только вы такое трепло. И если в комнате запахло полной херней, значит, это вы в нее вошли.

— Осторожнее, мисс Браун, — тихо говорит Неизвестный с едва заметной угрозой в голосе. — Коль уж знаете, с кем говорите.

Вообще-то Снейп выразился гораздо более матерно, я и так была осторожна. Что ему не нравится?

— Напомните, если мне изменяет память — не вы ли говорили в прошлый раз, как хорошо, что я влияю на Снейпа?

— Пока я вижу лишь, как он на вас влияет, и притом не в лучшую сторону.

— Сказать мерзавцу, что он мерзавец, я могла всегда. Вам здесь не рады. Приберегите слова сочувствия для кого-нибудь другого, а нас оставьте уже наконец в покое.

Без лишних слов Неизвестный уходит. Когда за ним захлопывается дверь, я почти жду, что Снейп откроет глаза. Он бы точно сказал что-нибудь едкое по поводу нашего диалога, ухмыльнулся, а может, отругал бы меня за чудовищную тупость. Потому что кусаться с главой Отдела Тайн чревато, даже Снейп себе такое нечасто позволяет.

Но он по-прежнему спит.

Я осторожно кладу руку поверх одеяла, трогаю через него костлявые ноги до самых стоп — вроде все на месте. Может, повреждения неврологические? Что именно произошло, мне никто не расскажет, однако погибли люди, значит, заварушка была нешуточная. Зная специфику дел, к которым привлекали Снейпа, думаю, это связано с Темной магией. Некий артефакт, свиток с начертанным заклятьем — какая-то смертельно опасная штука, эксперимент, вышедший из-под контроля.

Что бы Неизвестный ни говорил, я не верю в виновность Снейпа. Если это его собственные исследования, он еще может допустить вольность, особенно в экспериментальных зельях — вот где для него полный рок-н-ролл. Но к доверенной ему работе он относится крайне серьезно, чем рискованней вопрос, тем серьезнее. Таких педантов и зануд еще надо поискать, вспомнить хотя бы его бытность профессором в Хогвартсе. Да мы чихнуть над котлом не могли без его присмотра! Разумеется, иногда кто-то допускал ошибку — но, какой бы фатальной она ни была, Снейп всегда предотвращал катастрофу. Даже у Слагхорна бывали случаи, когда студентам приходилось лечить ожоги, следы от которых потом оставались на всю жизнь, а кому-то отращивали заново руки. Снейп — нет, этот мог унижать сколько угодно, а конечности наши всегда оставались при нас.

Разумеется, Снейп не безгрешен и не безупречен. И в таком состоянии он сейчас не потому, что пытался спасти невыразимцев ценой собственного здоровья. Просто им всем не повезло. Как я и сказала Неизвестному, Снейп не был обязан жертвовать собой. Он выжил, чтобы вернуться ко мне. И он обязательно поправится.

Обязательно.

Из больницы меня выгоняют уже через три часа. Я как раз успела задремать, свернувшись в наколдованном кресле, когда в палату ворвалась та вредная ведьма-медик и разбудила меня своей руганью.

Еле добившись от нее согласия прислать сову, как только Снейп очнется, я трансгрессирую в Бат.

Ноги подкашиваются от усталости. В больницу я кинулась прямо с работы, а до этого отдежурила смену. План прост: горячая ванна, много успокоительного и мягкая кровать. Будь сейчас весна или лето, я бы посидела в саду среди цветов — это всегда действует умиротворяюще — но в начале осени будет скорее наоборот.

Ускорив шаг, я иду по дорожке к дому, как вдруг что-то заставляет меня остановиться. С другой стороны ограды мне в спину впивается чужой взгляд.

Обернувшись, я едва сдерживаю стон. Ну почему именно сегодня?

— Извини, сейчас не самый подходящий момент.

— Знаю, — говорит Люциус Малфой. — Но мне нужно было тебя увидеть.

Мы не встречались вот так, лицом к лицу, полтора года. Я замечала его мельком в Министерстве, иногда пересекалась взглядом в толпе. Редко и на достаточном расстоянии, чтобы забыть, какое впечатление он производит вблизи. Готова поспорить, даже если бы прошло больше времени, пять, десять лет, Люциус выглядел бы так же: само воплощение благосостоятельности и выигрыша в генетическую лотерею. Хотя можно ли считать лотереей то, что культивировалось Малфоями на протяжении нескольких веков? Не удивлюсь, если для достижения такого результата всех недостаточно сильных магически, красивых и блондинистых младенцев они выбрасывали в пропасть.

Нечего ему здесь делать, особенно в такой момент. Ничто из того, что он может сказать, не имеет значения. Именно это я и собираюсь ему сообщить, когда Люциус опережает меня:

— Моя жена при смерти.

На последнем слове голос его срывается.

Только подойдя ближе и вглядевшись в его безупречное лицо, я вижу это: тени, залегшие под глазами, едва наметившуюся складку между бровей, чуть опущенные уголки губ. Люциус будто бы всеми силами пытается не сморщиться от боли, и с каждой минутой ему это дается все сложнее.

Я вздыхаю.

— Не говори того, что не должен узнать Северус. Я не стану ничего от него скрывать, и если он захочет, позволю посмотреть все в моей голове. Чтоб… не было недоразумений. Входи.

Произношу все это, а сама уже жалею. Да что со мной не так?! Кто за язык тянул? Снейп лежит там, в Мунго, прикованный к постели, а я тем временем приглашаю в наш дом своего бывшего любовника. Я Люциусу ничего не должна, его жизнь — его проблемы… Ну и почему мне так сложно остаться равнодушной к этой обреченности в его взгляде?

Переступив порог дома, Люциус оглядывается. Он был здесь однажды — и с тех пор многое поменялось. Это больше не уютный домик пожилой леди, моей бабули Роуз. Присутствие Снейпа наложило свой отпечаток: стало меньше вещей, больше пространства и строгости. Не лучше и не хуже, просто по-другому.

Мы молча заходим в гостиную, и я указываю Люциусу на свое кресло. В кресле Снейпа никто, кроме самого Снейпа, сидеть не будет. Сама же остаюсь стоять, скрестив руки на груди. Чашку чая не предлагаю — не те обстоятельства, чтобы соблюдать хорошие манеры.

Люциус сидит, храня молчание, прикрыв ладонью нижнюю половину лица. Жест неуверенности, желания отгородиться… никогда за ним такого не замечала. Какое разительное отличие от последнего официального снимка, сделанного месяц назад и напечатанного на титульном развороте «Еженедельного пророка» — его свадебной колдографии. Стоя рядом со своей новой женой, ослепительной блондинкой, он казался если и не абсолютно счастливым, то уж точно уверенным, что все составляющие счастья находятся в его полном распоряжении.

А теперь его жена при смерти. Так Люциус сказал.

Я слышала, она была беременна.

— Что произошло? — спрашиваю, не выдержав слишком долгого молчания.

Веки его, словно отяжелев, едва двигаются, когда он поднимает на меня взгляд, по-прежнему закрывая лицо. Отняв ладонь, Люциус говорит:

— Несколько дней назад ей прислали сверток. Она ожидала посылку, какую-то очередную антикварную побрякушку… поэтому открыла, не дав эльфам толком проверить.

— Драконья оспа? — произношу я тихо, одними лишь губами.

Он качает головой:

— Каменная волчанка.

Вот черт… От драконьей оспы можно вылечиться, если организм силен, но неделю лихорадки пережить придется. Каменную волчанку побороть гораздо сложнее, даже с лучшими врачами и лекарствами — начиная с внутренних органов, весь организм постепенно превращается в камень. Надо ли говорить, как это болезненно.

— Ребенок погиб почти сразу. Его... извлекли. Это был мальчик, — Люциус сжимает руками подлокотники кресла. Резко выдохнув, смотрит в окно. — Проклятье! У тебя разве нет огневиски?

— Нет... Мне очень жаль.

Сказав это, я прикусываю губу — прозвучало так, будто мне жаль, что я не могу помочь ему напиться до беспамятства. После всего услышанного сама бы не отказалась от такого решения.

Какой неописуемый, дикий кошмар. И какой же тварью надо быть, чтобы сотворить подобное с молодой женщиной, ожидающей своего первенца. Ведь если тот сверток предназначался именно ей, мишенью не мог быть Люциус. При этом вряд ли у нее есть настолько коварные личные враги. Нет, кто бы ни отправил ей смертельную заразу, он хотел лишь одного — навредить Малфою и при этом видеть, как он мучается.

Луиза-Мария — так, кажется, зовут его жену. Мы с ней примерно одного возраста. Я посмеивалась над ее именем, над выражением личика, не отягощенного сколь-нибудь серьезными проблемами. Когда пошли первые слухи о беременности новой миссис Малфой, мне не хотелось высматривать признаки под просторной одеждой, но лицо ее светилось таким счастьем, что не возникало никаких сомнений — это правда.

И сейчас я чувствую жгучий стыд за все свои смешки, за ревность к ее счастью. Видит Мерлин, такого я ей не желала. Да и каким бы гадом раньше ни был Люциус, очевидно же, что сейчас он страдает. Вот ведь не думала, что доживу до момента, когда Малфою будет искренне небезразличен другой человек. Помнится, Снейп с уверенностью говорил, что ими обоими движет корыстный интерес, что женитьба — это какая-то сделка. Так сильно он еще не ошибался!

Мне только непонятно, что Люциус в такой тяжелый момент делает у меня дома. Мы не друзья, чтобы доверить мне свои переживания, помочь ему или его жене я ничем не могу, да он ничего и не просит. Не сомневаюсь, если бы ему что-то было нужно, Малфой бы объявил это с порога.

Я переминаюсь с ноги на ногу, разглядывая его лицо, как вдруг он, резко подняв на меня взгляд, выплевывает:

— С тобой бы такого не произошло.

Моргаю, не уверенная, что услышала его правильно.

— В смысле?

— Твой иммунитет, — говорит Люциус, и в его голосе мне мерещится злоба. — Если бы сверток открыла ты, на тебя бы это не подействовало.

Он что, правда хочет меня в этом обвинить? Его бы устроило, чтоб я поменялась местами с его женушкой и умирала в мэноре вместо нее?

Прежде, чем я успеваю как следует разозлиться, плечи Люциуса обмякают, и он произносит, прикрыв глаза:

— Уверен, Северус не рассказывал тебе… обо всех моих обстоятельствах. О том, почему мне нужен был ребенок. Я потребовал, чтобы это осталось тайной, а взамен обещал не приближаться к тебе. Понимаешь теперь?

Не сразу, но я понимаю.

Понимаю, что недооценила Снейпа.

— Так ты нашел себе жену, когда не смог подобраться ко мне и моему иммунитету?

Он кивает.

— Ну и мразь же ты.

Вырвалось, не сдержалась. Прежний Люциус Малфой такого бы не простил, но этот человек с больными уставшими глазами едва ли реагирует.

И тогда я понимаю еще одну вещь: ни цинизм Снейпа, ни мое первое впечатление не были на сто процентов верными. Истина, как всегда, где-то посередине.

— Так что теперь? — спрашиваю. — Дождешься, когда она умрет, и женишься снова? Тебе жаль ее, ты знаешь, что виновен перед ней — но ты пойдешь до конца?

— Нет, — выговаривает Люциус хрипло. — Больше никого не обреку на подобное. Лаванда… я видел его. Видел маленький камень, различал его голову, руки, ноги… Как мне… — он издает какой-то звук, не стон и не плач, но что-то рвущееся из горла. — Как мне теперь забыть это?

От вида некогда самодовольного Малфоя, который теперь буквально разваливается на части у меня на глазах, становится не по себе. Я бы сказала, что он пьян, но совсем не чувствую запаха алкоголя. Впрочем, мне ли не знать, как отчаяние и чувство вины сносят крышу покруче выпивки?

— Ты и не должен забывать. Вернись к своей жене и будь рядом. Если она выживет, выполни свои обязательства перед ней. Я видела, как она смотрит на тебя, Люциус. Ей нужны не только твои деньги. Возвращайся и будь уже наконец хорошим мужем.

Он качает головой:

— Ей больше никогда не стать матерью. Даже если… она не захочет остаться. В чем смысл, если она не сможет выполнить то, что считает своим долгом?

— А ты перестань вести себя так, словно это ее долг. Знаю, тебе в это сложно поверить, но женщины нужны не только для того, чтобы детей рожать, и это может не быть для нас единственной целью в жизни. В крайнем случае — предложи ей усыновить ребенка. Сделай хоть что-то, чтобы она не думала, будто просрала свою жизнь. И может тогда перестанешь думать так о собственной.

Не сразу, но во взгляд Люциуса возвращается осмысленность. Он оглядывается, поправляет волосы. Не знаю, услышал ли он меня, как и не знаю, за этими ли словами приходил ко мне, но, вставая, Люциус говорит вполне обычным голосом:

— Если Северусу что-то понадобится…

— В Мунго есть все необходимое. Но спасибо, я учту.

Кивнув мне, он уходит. Провожать его я не стремлюсь. Вместо этого поднимаюсь в спальню и нахожу уже чертово успокоительное.

Хватит с меня на сегодня.

Лондонский Сити — это финансовый центр и самое маггловское место в столице. Что довольно-таки странно, если учесть, что построен он на месте древнеримского Лондиниума, до сих пор обладающего колоссальной магической силой. Строго говоря, это отдельный город, с собственным правительством и полицией, и я слышала, даже королева не может прибыть сюда без формального дозволения лорда-мэра.

Так что этим утром Службе Безопасности пришлось изрядно подсуетиться, чтобы собрать все документы, разрешающие работу в этом районе. В отличие от нас, им приходится заморачиваться подобными вопросами.

А еще — видимо, для разнообразия — аномалию в Сити первыми заметили мы. Будь это какое-то плевое дело, до СБ так бы ничего и не дошло, но беглая проверка показала: за пять минут, незаметно и малыми силами здесь не управиться. Пришлось звать магглов — на то у нас и Взаимодействие.

И вот я стою на пустынной улице с небоскребами, возвышающимися над головой, чувствуя все это древнее колдовство, которое течет сквозь современные здания, сквозь меня — к нему явно примешивается что-то еще. Что-то такое же старое, но с иной энергией, активной, более не дремлющей.

И это «что-то» ощутили даже магглы, работавшие здесь до сегодняшнего дня.

— Последние служащие покинули этот сектор вчера вечером, — агент Дилейни сверяется с данными на планшете. — И с тех пор в здание Альфа никто не заходил, ни охранники, ни уборщицы. Все они просто почувствовали необходимость остаться дома, как будто у них выходной. В Бета и Гамма наружные камеры зафиксировали присутствие людей в час ночи, затем они также ушли. Дельта и Эпсилон освободились только утром. Что бы это ни было… оно распространялось постепенно.

Приложив к глазам ладонь козырьком, я осматриваю Альфа, с которого все началось — это офисное здание высотой в сорок этажей. Утреннее солнце отражается от гладких стен-окон без единого пятнышка. На десятом этаже я могу различить пальму в кадке.

— Хорошо, что всю работу сделали за нас, — говорю. — Представь, сколько это головняка — очищать центр Сити от людей в будний день. Что бы вы делали, если бы все остались сидеть в офисах?

Дилейни пожимает плечами:

— Угроза террористической атаки. Анонимный звонок.

Да уж. Ему-то виднее, конечно, но если маггловские финансисты, зарабатывающие компаниям по двадцать миллионов в день каждый, хоть немного похожи на наших гоблинов, никто бы их с рабочего места не согнал. Нужна чертовски сильная магия, чтобы заставить этих алчных трудоголиков остаться дома.

Проходящий мимо нас Мордекай бросает:

— Все в сборе. Пора.

Кто это «все», не понятно — из волшебников здесь только он сам да мы с Дином, прибывшие по его вызову. Для серьезной заварушки маловато бойцов, но Мордекаю виднее — он у нас начальник Отдела взаимодействия с магглами, не я.

А может, мне так кажется потому, что агентов Службы безопасности собралось в десять раз больше. И это не считая тяжелой артиллерии в виде спецназовцев, оцепивших периметр — впрочем, последние нужны скорее для отвода глаз. У нас же тут «‎угроза террористической атаки».

Следуя за Мордекаем, я захожу в здание Альфа. Обозначение принято условно в рамках операции, так-то у него другое название — что-то в честь миллиардера, которому принадлежит большая часть базирующейся здесь компании. Люди этого типа уже нажаловались куда полагается, и Дилейни пришлось отключить телефон, чтобы не отвлекали звонками. Можно догадаться, кто именно звонит по такому поводу — и сделать вывод, что ситуацию в Сити магглам нужно уладить как можно скорее.

И вот тут у нас намечается проблемка.

Огромный холл Альфа полностью выложен белым мрамором — когда заходишь внутрь, это производит определенное впечатление. А вот скульптура из каких-то серебристых трубок по центру явно лишняя — ох уж это современное искусство. Еще и стоила, небось, бешеных денег. Даже не знаю, что смотрится здесь более чужеродно: она или же глухая стена там, где еще вчера был выход к лифтам и лестницам. Стена, выросшая за секунду, если верить видеозаписям с камер наблюдения.

Дин уже беседует с маггловскими специалистами, исследовавшими ее с самого утра.

— … внутрь не проходят никакие типы волн, хотя внешний вид и состав взятого образца полностью соответствуют материалу остального помещения. Мы готовы попытаться пробить стену…

— Не стоит, — Дин осторожно дотрагивается пальцами до белого мрамора. Судя по всему, преграда тверда настолько, насколько выглядит, это не обычная иллюзия — значит, что-то посложнее. Но разве она не должна терять свои свойства рядом с агентами и их «‎магоблоками»? Подобное мы уже наблюдали с проходом на Косую Аллею через «‎Дырявый котел».

А что, если…

Идея приходит не только в мою голову. Опередив меня, Мордекай говорит стоящему рядом с Дином агенту:

— Вы бы могли отойти назад? На радиус воздействия.

«Магоблоки» действуют на расстоянии от семи до тринадцати футов — мы, маги то есть, пока даже не выяснили, от чего это зависит. И когда агент, бросив взгляд на Дилейни и получив от него подтверждающий кивок, отходит на расстояние этого самого радиуса воздействия, происходит именно то, о чем я подумала: пальцы Дина словно проваливаются внутрь стены.

— Н-но… — лепечет растерянно отошедший агент. — Это невозможно. Стена создана магией, все должно происходить с точностью до наоборот. Поле «магоблока»‎ должно заставлять ее исчезнуть…

— Это означает лишь, что мы имеем дело с более сложной магией, — резко прерывает его Мордекай. Я смотрю на него: обычно он разговаривает намного вежливее. — Магией, создавшей реальный объект, а не иллюзию. Это врата, которые беспрепятственно пропускают только волшебников.

Дилейни, слушающий его, чуть склонив голову, спокойно уточняет:

— Хотите сказать, туда сможете войти только вы?

Мордекай не отвечает, рассматривая стену, за него говорю я:

— Либо те, на ком нет «магоблоков»‎ — но тогда они должны заходить одновременно с нами.

Собственно, я могла просто сказать «да»‎ — внутрь войдут только волшебники. Просто потому, что магглы из СБ никогда не расстаются с «магобоками»‎, ни при каких обстоятельствах. Это их первоочередная защита, важнее оружия и многолетнего опыта. Защита не только от смертельной опасности, которую может представлять колдовство, но и от нас, если мы захотим сокрыть какую-либо информацию. Тому, кто носит «магоблок»‎, не сотрешь память, его не вырубишь заклинанием — и это именно то, что когда-то заставило нас считаться с магглами.

А теперь эта же самая вещь заставляет их остаться в стороне от расследования. Даже удивительно, почему Дилейни так спокоен.

Он приближается к Дину и Мордекаю, чтобы убедиться: рядом с ним стена снова стала непроницаемой. А потом, коснувшись гарнитуры коммуникатора в ухе, говорит кому-то:

— Идем без «магоблоков»‎. Готовность три минуты. Да, подтверждаю: без «магоблоков»‎.

Мы с Дином смотрим на него квадратными глазами, даже Мордекай бросает быстрый нечитаемый взгляд. Только когда Дилейни отворачивается, чтобы уйти, я решаюсь уточнить:

— Эм… Питер… что значит «без магоблоков»‎?

— Именно то, что ты слышала, — отвечает за него Мордекай. — Служба Безопасности готова рискнуть своими людьми, раз уж по-другому никак. Я прав, старший агент?

Дилейни кивает ему и быстрым шагом выходит на улицу. Двое оставшихся магглов мрачно переглядываются.

— Чокнулись, — выдыхает Дин. — Даже мы не знаем, что там внутри, а уж им-то чего соваться…

— Мы, может, и не знаем наверняка, но они точно знают, — Мордекай проводит рукой вдоль стены, не касаясь иллюзорной поверхности; по исходящей от него магии я понимаю, что он мягко прощупывает ее вглубь, пытается достать до чего-то осязаемого — и не может.

Он слегка хмурится. И с чего у него такое настроение сегодня, неужели из-за этого дела? На первый взгляд все не выглядит таким уж серьезным. Жертв нет, агрессивной магии не ощущается, ну подумаешь, магглы останутся без одного небоскреба на день или два, пока мы тут все не вычистим. Но нет, Мордекай что-то чувствует, то, о чем умалчивает Дилейни — и это что-то впервые на моей памяти заставляет его нервничать. А если Томпсон нервничает, значит, и мне стоит.

Я напрягаюсь, когда в зал быстрым шагом заходит отряд из шести бойцов — все в черной униформе, защищенной кевларом, непрозрачных касках, с штурмовыми винтовками за спиной и пистолетами в кобурах. Вооруженные до зубов магглы могут быть опасны даже для волшебников, когда на них на всех надеты «магоблоки»‎. В замкнутом пространстве, если шестеро разом откроют огонь, то почти гарантированно подстрелят кого-то из нас троих. Дин совсем немного уступает в скорости реакции Мордекаю, и оба в разы превосходят меня, так что гадать, кем будет этот «кто-то»‎, не приходится.

Даже не знаю, почему такие мысли иногда приходят мне в голову. Взаимодействие сделало нас с магглами коллегами, а с некоторыми из агентов — даже товарищами. У меня нет никаких проблем с доверием, когда мы работаем вместе, этого не изменил даже инцидент с моим огнестрельным ранением. Возможно, все дело в этих жутковатых непрозрачных касках, из-за которых невозможно разглядеть лица. Знаю, это стандартная униформа, такую носят все бойцы СБ, даже не посвященные во Взаимодействие… и все же мне становится чуть легче, когда я понимаю — они действительно собираются идти без «магоблоков»‎.

Я чувствую это так же явно, как чувствую магию Мордекая или Дина. Это биение жизни — биение, которое есть и у магглов, просто оно… другое, нежели у нас. Раньше «магоблок»‎ отрезал его от нашего восприятия, заставляя чувствовать лишь пустоту.

При желании я могла бы заколдовать любого из агентов прямо сейчас. Наложить любые чары, от Конфундуса до Империо, разузнать любую секретную информацию о работе СБ. Конечно, рядом есть наблюдатели, которые не собираются идти за стену в составе боевой группы и которые не снимали «магоблоков»‎ — их не обмануть, они остановят любое неправомерное действие с нашей стороны. Однако по ту сторону их не будет — и бойцам придется рассчитывать только на нашу добропорядочность. Что это: отчаяние или появившееся со временем доверие? Хотелось бы, конечно, надеяться на последнее, но я не настолько наивна. Магглы достаточно умны, во многом умнее волшебников, и у них есть план на любой случай.

— Отправляемся, — слышу я голос из-за одной из касок. Голос этот доносится не напрямую, а словно бы через динамик, и все равно я могу узнать Дилейни. Значит, он идет с нами, возглавляя отряд. На такое опасное дело должны были взять лучших из лучших — интересно, есть ли среди них те, кого я знаю? Можно было бы попытаться определить, заглянуть под шлемы с помощью магии, даже агенты с «магоблоками»‎ не заметят — но как-то это невежливо, что ли. Дождусь, когда они заговорят, тогда и пойму.

Кивнув, Мордекай поворачивается к мраморной стене. Он поднимает руки и медленно разводит их в стороны, словно раздвигая невидимую завесу; повинуясь этому движению, стена начинает истаивать прямо перед ним. Проем растет вширь, являя за собой зияющую черноту, сквозь которую невозможно ничего разглядеть. Аномальная темная пропасть — не то место, в которое очень уж хочется попасть, однако именно то, куда нас обычно заносит по работе.

Пора бы уже привыкнуть.

Дилейни шагает вперед вместе с Мордекаем — именно так, плечом к плечу, как два равноправных лидера. У них никогда не было споров, кто главнее, с самого начала Взаимодействия они нашли общий язык и всегда работали слаженно, несмотря на нередкие трения между ОВМ и СБ. У одного черная униформа и винтовка, у второго мантия и волшебная палочка — но при всех их различиях, они чертовски похожи. Оба вселяют уверенность, за обоими хочется следовать.

Мы с Дином пропускаем вперед остальных бойцов. Проходя мимо, один из них смотрит на меня буквально секунду и слегка кивает. Судя по телосложению, это мужчина — а из агентов-мужчин меня мало кто станет приветствовать таким почти что дружеским жестом. Скорее всего, это Янг, уже полностью излечившийся после встречи с убийственным ядовитым сорняком-переростком и вновь допущенный к выполнению потенциально опасных заданий. Хотя какое там «потенциально»‎: темнота впереди буквально кричит об опасности, и входя в нее последней, я невольно задерживаю дыхание.

Стоит нам отойти от входа на несколько футов, он смыкается за нашими спинами, лишая пространство малейшего проблеска наружного света. Остаются лишь зажженные на волшебных палочках Люмосы да фонари маггловских винтовок. Дин оборачивается ко мне, магический огонек высвечивает его вопросительно приподнятые брови: кажется, мою нервозность он не разделяет. И правда, чего нервничать? С нами Мордекай, да и агенты, хоть и без «магоблоков»‎, зато с чертовски мощными и современными пушками, которыми превосходно умеют пользоваться — даже оборотней подстреливали, с их-то нечеловеческой скоростью.

Нет, тревожиться не стоит, пускай это странное место и наводит жуть. Дело не столько в темноте или неизвестности; сделав десяток шагов вперед, я вдруг понимаю, что не ощущаю… ничего. Ни холода, как в зловещих подвалах со всякими затаившимися тварями, ни какого-то особенного запаха, ни звуков. Что бы ни ждало нас там, оно никак не предупреждает о себе.

— Здесь спуск, — раздается впереди голос Мордекая. Солдаты останавливаются, а я подхожу к нему поближе, оказываясь рядом в тот самый момент, как Дилейни зажигает фальшфейер, чтобы бросить его в пропасть перед собой. Мы молча наблюдаем за огнем, летящим вниз на тридцать, пятьдесят… сто футов. Он продолжает падать, пока не теряется где-то в глубине, и я не слышу никакого звука, подтверждающего, что фальшфейер достиг дна.

Мы переглядываемся. Вернее, я смотрю на лицо Дина и на каски агентов, за которыми ничерта не разберешь.

— Мы на первом этаже, — спокойно говорит Дилейни; если и была в его голосе хоть тень тревоги, все скрылось за потрескиванием динамика. — Внизу лишь два уровня парковки… по крайней мере, так спроектировано здание и так было до вчерашнего дня.

Мордекай поднимает волшебную палочку. Какое бы заклинание он ни применил, его не видно — оно едва заметно касается кожи, я бы и не поняла, если бы не знала точно, что мой начальник колдует.

Магглы наверняка ничего не чувствуют, но по наклону головы Дилейни видно, что он пристально следит за действиями Мордекая.

А тот лишь хмурится, направляя палочку сперва вниз, затем — очень медленно — наверх. Результаты исследования его, по видимому, разочаровали.

— Должен быть… эпицентр, — говорит Дилейни.

Мордекай кивает. Я решаюсь уточнить:

— Может, кто-нибудь уже скажет, что именно мы ищем?

Потому что кому как, а мне совершенно очевидно: оба руководителя операции если и не знают досконально, то хотя бы догадываются, в чем причина происходящего. Дилейни не согласился бы впервые за всю историю Взаимодействия отправиться со своими людьми в аномальную зону, вот так, почти без сомнений, лишив себя основной защиты. И это отнюдь не показатель того, что дело плевое — нет, все весьма серьезно, серьезно настолько, что кто-то «сверху»‎ готов рискнуть несколькими жизнями.

Мордекай тоже в курсе, а иначе почему на мой вопрос раздраженно дергает головой.

Мордекай? Раздраженно? Да что за черт?

Вместо ответа он произносит, словно бы рассуждая вслух, и голос его звучит спокойнее, чем можно было бы ожидать при таком жесте:

— Реакция одинаковая с обеих сторон… и сверху, и снизу. Не понять, откуда все началось.

Сверху? Я задираю голову — над нами такой же мрак, как и под ногами, но нетрудно представить, что, кинь мы туда фальшфейер, он бы улетел на точно такое же расстояние и так же потерялся бы в темноте.

— Как мы поймем, куда двигаться? — спрашивает Дилейни. И это не риторический вопрос, он действительно ожидает от него какого-то ориентира.

Мордекай внезапно пожимает плечами и криво улыбается уголком губ.

— Ты сам сказал: внизу должно быть только два уровня парковки. Все остальное — наверняка иллюзия. Я бы опирался на что-то более реальное.

— Значит, наверх, — заключает Дилейни.

Они это серьезно? Я, конечно, доверяю Мордекаю на все сто процентов, но не должны ли действия на столь серьезной операции быть… скажем так, более взвешенными? Я бы предпочла точно знать, куда нам стоит идти — хотя бы потому, что буду чувствовать себя очень глупо, своими ногами поднявшись на верхний этаж небоскреба только для того, чтобы потом топать обратно вниз.

Почему я уверена, что потащимся мы пешком, безо всякой магии? Интуиция.

— Тут и ступени есть, — говорит Дин откуда-то сбоку. — Что-то вроде…

Повернувшись, в мерцающем свете Люмоса я и правда вижу выступы в стене. Если приглядеться, можно различить, что они ведут вверх по спирали — каждая ступень достаточно длинная и широкая, чтобы свободно стоял один человек, но двоим будет уже тесновато.

— Их не было, когда мы только подошли сюда, — раздается женский голос из-за одного из шлемов. Надо же — Мосс. Приятно быть не единственной девушкой на задании.

— Они были, — возражает Мордекай. — Это часть здания, просто искаженная, и мы увидели их, когда приняли решение двигаться наверх. Так действует магия в этом месте — она не враждебна… но понимает нас по-своему. Помните это.

Вблизи я действительно вижу, что ступени выточены из того же помпезного белого мрамора с прожилками, какой был в холле небоскреба — казалось бы, такой камень должен хорошо отражать свет и быть заметным в темноте, но он будто бы потускнел, потерял свой блеск.

— Слишком уж удобно получается, — Дин недоверчиво вглядывается в темноту, скрывающую дальнюю часть лестницы. — Мы хотим подняться — и нам показывают, как. Может, ну ее? Поднимите меня наверх Левикорпусом, я разведаю, что там.

— Нет, — Мордекай первым ступает на белый мрамор. — Мы не должны влиять на окружающее пространство больше необходимого. Подниматься будем пешком, левитация — только в крайнем случае.

Ну вот, как я и думала. Слава Мерлину, у нас в ОВМ приличная физподготовка.

— Дин, Лаванда — по-прежнему замыкаете строй, — командует Мордекай. — Страхуете агентов, но… аккуратно.

Это вот «аккуратно»‎ подразумевает, что мы не должны использовать в отношении магглов из СБ никакой направленной магии. Один из основных принципов Взаимодействия, чтоб его. Фундаментальный, можно сказать — после случая с Янгом и слишком удачным гербологическим экспериментом маггловское руководство снова подчеркнуло, что не желает от нас никакой помощи, если это предполагает магическое влияние на агента. Так что если лестница вдруг исчезнет у магглов под ногами, никакой левитации — в крайнем случае, наколдовать новую. Твердая опора под ногами не будет считаться направленной магией.

На этот раз Дилейни все-таки позволяет Мордекаю возглавить отряд. Выходит так, что на этом восхождении мы защищаем агентов спереди и сзади, и для них главная опасность сейчас — это бесконечная пропасть по левую руку. Перила тут не предусмотрены.

Двигаемся быстро, не марш-броском, но довольно стремительно для такого крутого подъема. В свете Люмосов и фонарей, за счет траектории — этой спирали внутри воображаемой широкой башни — мне видно всех, начиная от Мордекая и заканчивая Мосс прямо передо мной. Я ловлю себя на рефлекторном стремлении идти подальше от нее, пропустить по крайней мере две-три ступени — в обычной ситуации это продиктовано нежеланием попадать под воздействие «магоблока»‎, однако теперь совершенно излишне.

И только я хочу прыгнуть вперед, нагнать Мосс, как вдруг, в этой полной тишине, нарушаемой лишь скрипом обуви поднимающихся людей, позади меня раздается громкий вздох.

Звук этот выходит настолько оглушительным, что отряд разом останавливается, резко разворачиваясь назад. А я уже смотрю во все глаза на Дина, замыкающего строй.

Он таращится, приоткрыв рот, на сплошную черную стену рядом с собой.

— Эй, — зову я тихо. — Дин…

Сглотнув, он быстро смотрит на меня — и возвращается взглядом к стене, словно боясь упустить что-то из виду. Свободной рукой тянется вперед, чтобы дотронуться подрагивающими пальцами…

И снова шумно вздыхает, когда пальцы покрываются чем-то блестящим, чем-то еще более темным, чем его смуглая кожа. Чем-то, что заставляет его дернуться, будто бы в желании вытереть руку обо что угодно, даже об себя — и тут же застыть, беспомощно глядя на это, чем бы оно ни было.

Особо не думая, я кидаюсь к Дину — и на ходу применяю Очищающее заклинание, в котором поднаторела настолько, что могу, и это не бахвальство, стереть мельчайшие частицы даже самого едкого яда. А это без сомнения он, ничто другое не могло так сильно оглушить моего коллегу и друга.

— В чем дело? — Мосс впереди даже, кажется, не поняла, почему мы замешкались.

— Все в порядке? — зовет Дилейни.

Стена передо мной приходит в движение. Течет и сочится вниз, на ступени, этой самой темной субстанцией. Свет падает на нее — и я понимаю, что это был совсем не яд, но то, что с давних пор заставляет Дина цепенеть, практически теряя контроль.

Кровь блестит, алыми струями заливая стены и беломраморные ступени, и в этот момент я отчего-то ловлю взгляд Мордекая.

«Вот тебе, блядь, и невраждебная магия!»‎ — хочу я крикнуть ему, но тут, как бы я ни любила ехидные выпады — нам всем становится абсолютно не до этого.

В ноздри моментально ударяет запах, и это не металлический аромат свежей крови. Вместе с багровыми реками на нас обрушивается вонь бойни — тухлого мяса и дерьма. Они текут вниз по темным стенам, бурлят над нашими головами, словно мы оказались внутри дьявольской ливневки во время первой из Казней египетских. Когда поток, залив ступени, подбирается к моим ботинкам, я едва не отпрыгиваю назад, напрочь забыв, что за моей спиной чернеет пропасть. Отшатываюсь не столько от вида крови, сколько от этого тошнотворного запаха, и тут же хватаю за плечо Дина, стоящего на ступень ниже, на самом ее краю.

— Смотри на меня!

Он не реагирует, вид у него такой, будто он специально готов спрыгнуть, лишь бы перестать наблюдать это собственными глазами, вдыхать своими легкими. При этом он застыл, не двигаясь с места, прирос к лестнице без возможности пошевелиться. Это самый настоящий шок. За годы службы мой напарник так и не избавился от своего сильнейшего страха. Однако я впервые вижу, чтобы кровь пугала Дина настолько сильно. Его могло потряхивать, могло даже стошнить, но никогда он не впадал в такое оцепенение.

— Дин! — рявкаю я, и он, вздрогнув, наконец-то смотрит на меня. Я взмахиваю палочкой, отрезая нас от потока, и он огибает мою защиту, льется бьющимися, яростными струями вниз по ступеням и дальше в пропасть.

Выше по лестнице Мордекай также ограждает себя и агентов. Никто не выглядит испуганным, по крайней мере, маггловские каски это успешно скрывают.

— Происходящему есть какое-то объяснение? — сухо спрашивает Дилейни.

Подняв голову, Мордекай вглядывается в пространство над нами, все еще бурлящее и брызжущее отдельными каплями, которые, попадая на нашу защиту, стекают вниз, будто по прозрачному стеклу.

— Безусловно, это реакция на наше появление. Осталось понять, что ее спровоцировало и почему именно в такой форме. Продолжаем идти… не теряя бдительности.

Он шутит, да? После такого радушного «приветствия»‎ я не то что бдительность не потеряю — буду ежесекундно каждый дюйм вокруг себя проверять. Надо ж было Дину угодить в такое место, словно созданное из его персональных кошмаров. По долгу службы нам приходится бывать там, где пролилась кровь — иногда ее оказывается действительно много — но Дин всегда мог незаметно отойти, отвернуться, чтобы собраться, подышать. А здесь деваться некуда: кровавые брызги повсюду, если бы не магия, мы все уже были ими заляпаны.

Я подталкиваю друга в плечо, чтобы шел теперь передо мной. Он молча шагает вверх по лестнице, не возражая; сам взмахивает палочкой, накладывая заклятье, очищающее ступени перед нами. Вряд ли от кого-то укрылась его реакция, но никто из агентов не станет этого комментировать. Всех их набирают из крутых ребят, однако и им порой бывает плохо и страшно от некоторых чудес Матушки Магии. Благодаря стараниям Мордекая в ОВМ не работают те, кто мог бы насмехаться над слабостями магглов — и они отвечают нам тем же.

Окруженные багровыми потоками, не ослабевающими ни на минуту, мы поднимаемся вверх еще какое-то время, пока Дилейни и идущая позади него Мосс не останавливаются, одновременно вскидывая перед собой винтовки. В темноте мне не видно, что привлекло их внимание — смотрят они в сторону стены.

Какие сюрпризы на этот раз?

Мордекай оборачивается, поднимая палочку.

— Примерно на уровне четвертого этажа.

— Да, — соглашается Дилейни.

Проход, соображаю я; когда все мы разом направляем туда свет, становится видно: он высотой в человеческий рост, ширина примерно такая же. При этом Мордекай прошел мимо, не заметив его. Может, потому что в тот момент его попросту не было, он появился внезапно, как и ступени? А что, если это очередная реакция на наше присутствие, аномалия, вроде крови по стенам? Или даже что-то похуже? Слишком мало мы знаем про это место, тычемся вслепую, как котята. На таких условиях я бы точно не стала лезть в какой-то непонятный проем в стене.

И, похоже, не я одна так думаю. За спиной Дилейни агент, которого мне так и не удалось признать в шлеме, дергает винтовкой в сторону прохода. Питер вопросительно поворачивает к нему голову.

— Там что-то было, — бормочет агент. — Едва слышный звук. Как будто писк или…

— Там все тихо, — говорит Мордекай. — Не стоит вслушиваться и…

Но договорить он не успевает: теперь это слышим уже все мы. Писк и шелест тысячи крыльев — они раздаются у нас над головами, приближаясь с каждым мгновением.

— Твою мать, — выдыхает безымянный агент, прижимаясь спиной к стене; кровь тут же стекает ему на плечи, на что он не обращает никакого внимания, выставляя винтовку вверх. — Твою ж мать…

— Мэттьюс, — сердито бросает Дилейни. Что еще он говорит подчиненному, я не слышу, вместе с Дином и Мордекаем выставляя над нами барьер посильнее. И вовремя: в мерцающий щит со всего размаха врезается чертова гигантская летучая мышь. Затем еще одна, и еще, и еще — они сыплются сверху, скаля зубы и шипя, и царапают магический барьер когтистыми лапами и крыльями, сползая вниз. Барьер расширяется, закрывая полусферой место, где мы стоим. До нас им не добраться.

— Твари, — выплевывает Мэттьюс. Даже через динамик мне слышно, как дрогнул его голос. — Здоровенные…

И правда, зверушки эти не похожи на обычных летучих мышей, те гораздо меньше. А для больших летучих лисиц у наших слишком уродливые морды: вывернутые ноздри, ощеренные пасти, полные мелких острых зубов. На месте магглов можно было бы подумать, что это волшебные твари, еще одно из порождений выдумщицы Матушки Магии, но на самом деле у нее таких нет. Летучие мыши — слишком просто, для устрашения магов она создала смеркутов, и слава Мерлину, что сейчас мы имеем дело не с ними.

— Мэттьюс, соберись, — командует Дилейни. — Если б я не знал тебя…

И обрывает фразу, останавливая мысль, которую, очевидно, не хочет озвучивать при посторонних. Да и так понятно, что его неприятно удивила реакция подчиненного: для агента спецслужбы открытое проявление страха — это верх непрофессионализма.

Спиной я чувствую движение позади себя — там, где должна находиться сплошная стена, залитая кровью. Успеваю обернуться быстрее, чем остальные, резко, прыжком, и выставляя перед собой палочку. В заклинание ударяется что-то темное, мельтешащее, в первые секунды я даже не понимаю, что это. Рядом разворачивается Мосс, раздается оглушительный выстрел — слишком близко, чтобы не ударить по барабанным перепонкам. Я инстинктивно оглядываюсь на звук и только теперь понимаю, что атаковало нас со спины — проклятые мыши налетели сзади, появившись из ниоткуда, буквально из стены. Слишком близко, чтобы отбиваться магией или маггловским оружием. Одну отшвыривает прочь выстрелом Мосс, однако еще две оказываются слишком близко к ней, бьют огромными крыльями, издавая истошный визг — и агент отшатывается назад.

Если бы не дурацкая установка «никакой магии с работниками СБ»‎, я бы подхватила ее Левикорпусом, не дала сделать последний шаг назад, в пропасть. Это многократно отработанное заклинание, не раз спасавшее товарищей. Вместо этого я по-дурацки взмахиваю свободной рукой в попытке ухватить Мосс, но пальцы цепляются за пустоту. Оступившись, Мосс валится вниз, в клубящуюся живую массу.

Быстрее, чем я могу сообразить, вслед за ней выстреливает луч. Магия приобретает форму за секунду до того, как достигнуть агента — и ногу ее обхватывает веревка. Мосс дергается, повисая вниз головой, мне отчетливо слышится хруст сломанной кости.

— Заходите быстрее! — гаркает Мордекай, ухватившись в наколдованную им веревку обеими руками. — Дин, прикрывай!

Дилейни машет рукой, подтверждая команду заходить в проем, и пока его люди по одному забегают внутрь, помогает Мордекаю поднять Мосс. Дин расшвыривает летучих мышей вокруг, пока я бегу наверх. Какой бы паршивой идеей ни казалось это минуту назад, в тоннеле, куда ведет проход, будет легче обороняться. Я колеблюсь, поравнявшись с командирами, которые подхватывают Мосс под руки, помогая идти — Дилейни делает знак, что справится сам, и ведет ее за остальными агентами.

— Я закончу здесь, — говорит Мордекай; Дин последним ныряет в проем за мной, оставляя нашего начальника в одиночестве стоять на спиральной лестнице, в окружении летающих тварей.

В какой-то момент я вижу, как его фигура подсвечивается белыми всполохами, а в следующий она уже теряется на фоне ярчайшего пламени, разливающегося во все стороны от его палочки. Летучие мыши сгорают с визгом, кровь закипает на стенах, воняя еще хуже прежнего — Мордекай расправляется со всеми нашими препятствиями в считанные секунды.

Развернувшись, он идет ко мне с Дином… и к притихшим за нами агентам.

— Ты же говорил, мы не должны влиять на окружающее пространство больше необходимого? — интересуюсь я, когда Мордекай направляется к нам.

— Я передумал, — бросает он, проходя мимо меня.

Вот и отлично. Давно пора. Такие методы нравятся мне гораздо больше.

Мосс уже осматривают. Агент, чьего имени я так и не выяснила, сидит возле нее, быстро накладывая на поврежденную ногу какие-то приспособления — это не совсем обычная шина, больше похоже на эластичные ленты и полоски пластика. Все-таки в передовой маггловской медицине я не слишком разбираюсь.

Я впервые слышу голос этого агента, и голос мне не знаком:

— Покажи лицо.

Мосс не снимает шлема, просто нажимает какую-то кнопку возле виска — внутри загорается свет, давая рассмотреть искаженные в болезненной гримасе черты.

— От одного до пяти, — говорит занимающийся ее ногой агент, — насколько больно?

Помедлив, Мосс выдыхает:

— Три… четыре.

Только герои маггловских боевиков не ломают кости после такого полета и сильного рывка веревкой. Используй мы магию, Мосс можно было бы вытащить и без травмы — в ситуации, навязанной нами СБ, Мордекай среагировал молниеносно, сделал то единственное, что помогло спасти ей жизнь. Он и сам это понимает, поэтому не извиняется, лишь спрашивает, становясь рядом:

— Продолжать сможете?

Мосс смотрит на него снизу вверх, кивает и выключает подсветку шлема. Не думаю, что она зла за сломанную ногу — по крайней мере, зла не на самого Мордекая — просто не та ситуация, чтобы рассыпаться в благодарности.

И опять-таки: не будь агенты СБ так предубеждены против кодовства, мы бы вылечили Мосс в два счета. В нашей оперативной аптечке есть весьма эффективные зелья, действуют они и на магов, и на магглов — кости у нас у всех срастаются одинаково, несмотря на то, что ломаются по-разному. Все же волшебники сделаны попрочнее.

По-прежнему глядя на Мосс, Мордекай напряженно хмурит брови.

— Пожалуй, я должен высказать кое-какие соображения.

— Да уж, — говорит Дилейни. — Самое время. Что здесь, черт возьми, происходит?

Я тоже примерно понимаю, в чем дело, но молчу, пока идею озвучивает Мордекай:

— То, что мы ищем — то, что стало причиной всех изменений в Сити — это некая вещь. Я уже сталкивался… с подобным эффектом. Некоторые артефакты обладают своего рода защитными механизмами, и, видимо, этот способен защищаться особенно хорошо, используя против нас самые действенные методы.

— То, чего мы боимся больше всего, — едва слышно произносит Дин. — Самые сильные наши страхи.

Агенты молчат, и в молчании их не слышно осуждения. Агент Мэттьюс говорит едва ли не с пониманием:

— Значит, та кровь…

Дин резко кивает. Стыдиться он точно не собирается, особенно если учесть, что сам Мэттьюс до икоты боится каких-то летучих мышей.

— Зная это, — продолжает Мордекай, — мы можем подготовиться к тому, что нас ждет дальше.

— Но… как оно это делает? — интересуется Янг. Слышно по голосу: ему не по себе от идеи, что его сильнейший страх может быть материализован в любой момент. — В смысле, все это было чертовски реальным. Не какие-то там галлюцинации, как раньше бывало. Хотелось бы знать, на что эта штука способна.

Помолчав, Мордекай отвечает:

— Если мы продолжим операцию, нужно готовиться к худшему варианту. Представьте то, чего боитесь сильнее всего — с этим вы и столкнетесь.

Агенты затихают, потом тот, который осматривал Мосс, нервно хмыкает:

— Список большой получится. Я излишней гордостью не страдаю, могу признаться. За последний год такое повидал…

— Андерсон, — ровно говорит Дилейни. — Помоги Мосс встать и идти дальше.

Агент замолкает, выполняя приказ. А я не могу не спросить — настолько царапнуло меня, как Дилейни оборвал подчиненного на полуслове, не дав рассказать о своих страхах:

— Питер, ты же не думаешь, что это мы устроили, лишь бы от вас избавиться?

Проигнорировав вопрос, Дилейни разворачивается, следуя за агентом, который ушел на разведку. Андерсон, помогая Мосс, тоже идет вперед.

Я недоуменно смотрю на Янга. Тот пожимает плечами.

— Пойдем, — кивает Мордекай. Голос его звучит мягче, чем был в течение всего дня. Вот это уже больше похоже на его привычку сглаживать острые углы.

Туннель оказывается чуть шире прохода, который вел в него. Созданный из той же темной материи, в которую мы вошли изначально, он хотя бы не залит кровью — эта дрянь осталась позади. Дин, впрочем, все равно старается держаться подальше от стен. Повинуясь указу Мордекая, на сей раз он идет впереди, с Дилейни, а мы замыкаем отряд.

В какой-то момент туннель поворачивает налево. Остановившись едва ли на несколько секунд, отряд продолжает движение вперед.

— Та спиральная лестница была примерно там же, где находилась шахта лифтов? — спрашиваю я Мордекая. Можно не сомневаться, что план здания, который показали нам агенты СБ перед операцией, он запомнил во всех подробностях — память у него отличная.

— Ровно там же. Думаю, то, что мы ищем, находится как раз в районе шахты. Это ось, которая сохранилась во время всех… изменений. Она единственная не зависит от нашего восприятия, хоть и может незначительно меняться под его влиянием.

Он говорит достаточно громко, чтобы его мог услышать идущий чуть впереди Янг. Правильно, что бы ни придумал себе Дилейни, скрывать нам нечего.

— Тогда почему мы отошли от нее? В смысле, если искомый предмет находится где-то по этой оси, не нужно ли двигаться вдоль нее?

Мордекай кивает, глядя вперед, на агентов СБ.

— Волшебники так бы и поступили. Но наш отряд состоит не только из них.

Теперь все ясно. Он опасается, что находясь поблизости от оси, мы не сможем гарантировать магглам безопасность. Особенно если учесть их дурацкое требование не влиять магией напрямую — соблюдая его, мы мало того что не поможем, так еще и сами подставимся.

Вот только где гарантия, что сойдя с прямого пути, мы больше не натолкнемся ни на какие сюрпризы? На страхи, которые материализуются перед нами из темноты, которые смогут принять любую форму, и это будет так же реально, как если бы мы столкнулись с ними снаружи. А ведь и меня это ждет… и меня можно прощупать, вытащить из головы самое кошмарное, что способно заставить замереть, парализованной от ужаса. И не важно, что ничего такого на ум не приходит — это только кажется, будто я ко всему готова, будто предупрежден значит вооружен. Никто не может быть настолько крут.

Подумав об этом, я немного обгоняю Мордекая, приближаясь к Янгу.

— Знаешь, я лучше скажу это вслух, чем потом буду жалеть, что промолчала.

Янг на секунду поворачивает ко мне голову, чтобы в темноте, лишь немного подсвеченной огнями винтовок и Люмоса, я увидела: он слушает.

— Страхи ведь разные могут быть. Это не обязательно что-то, что выпрыгивает из темноты и хочет разорвать на части. Страх за близких… может быть намного сильнее. Главное — быть к этому готовым.

Помолчав, Янг говорит сдавленным от напряжения голосом:

— Браун, мы все тут — агенты правительственной секретной службы. Мы всегда к этому готовы. Меня бы не допустили к работе, если бы считали, что угроза моей семье может заставить меня подвести свою страну.

Я едва не спотыкаюсь на ровном месте. Янг говорит сейчас о том, что готов не просто к иллюзии опасности для своей жены и сына — он готов к реальной опасности для них. Их могут взять в плен, чтобы шантажировать агента СБ, могут пытать у него на глазах для получения секретной информации — Янг натренирован действовать хладнокровно в любом подобном сценарии.

Чувствуя неловкость, я отстаю на шаг. Нашла, блин, кого учить. Но, как я и сказала сразу, лучше выставить себя дурой, чем промолчать и наблюдать потом, как страдает соратник и друг. Янг любит свою семью — возможно, любит больше, чем следовало при его работе. Он рассказывал мне, что женился на своей подруге детства, что его сын обожает футбол и необычные сладости со всего мира — я даже передавала тому драже “Берти Боттс”, а Янг показывал видео на телефоне, как они вместе пробовали их, кривясь и со смехом отплевываясь, когда попадалась новая гадость.

Я вполне допускаю, что он пошел на такую откровенность осознанно, возможно, с одобрения руководства. На каком-то этапе нашей необычной дружбы я все ждала, что Янг подкатит ко мне с “незначительной” просьбой; он этого пока не сделал. А даже если и сделает — что ж, я откажу, и на наши отношения это никак не повлияет, в его искренности я сомневаться не перестану. Работа есть работа, а Янг, несмотря ни на что, — отличный парень.

Мы тормозим, когда начало отряда останавливается. Только теперь я понимаю, что после первого поворота мы прошли по прямой не меньше трехсот футов — в этом здании не могло быть настолько длинных коридоров.

— Что-то заметили? — громко спрашивает Мордекай.

— Датчики фиксируют повышение температуры, — отвечает Дилейни. — Чем дальше вперед, тем выше.

— Ваши костюмы защищают от жара?

— Только до полутора тысяч по Фаренгейту, — это уже Андерсон. — Мы не можем долго находиться в открытом пламени, и у нас нет кислородного запаса, только фильтры воздуха.

— Кислородом-то мы вас обеспечим, — я подхожу ближе. — Это же не будет считаться нарушением?

Андерсон неуверенно качает головой. Все мы тут понимаем, что навязанные ограничения — чушь собачья. Если волшебники захотят повлиять на магглов, они это сделают так, что комар носа не подточит. Даже если учесть, что ход операции фиксируется видео- и звукозаписывающими устройствами, можно придумать массу способов заставить агентов повернуть назад и отсидеться в безопасности, пока мы все тут подчистим. Полторы тысячи градусов — это, конечно, здорово для немагического костюмчика, но без прямого воздействия колдовства мы не сможем защитить их от четырех тысяч чистого ужаса того же Адского пламени.

— Вы по-прежнему можете воздействовать на пространство вокруг нас, — сдержанно отзывается Дилейни, ступая дальше.

— При экстремальных температурах сложно поддерживать оптимальную даже на поверхности собственного тела, — объясняет Дин, не отставая от него. — Так что если впереди будет слишком жарко…

— Мы пойдем по другому пути. Я понял.

Температура действительно повышается с каждым шагом. Буквально через тридцать футов становится тяжелее дышать. Если так пойдет и дальше, нужно будет наколдовывать Головной пузырь — помимо жара, он защитит и от ядовитых испарений, если впереди нас ждет что-то подобное.

Остается вопрос: кто из нашей команды настолько боится “экстремальных температур”, что магия считала это как самый сильный страх? И как это будет выглядеть? Жерло вулкана прямо внутри офисного здания? Гигантская плавильная печь?

Впереди виднеются отсветы огня. Мы идем на этот свет, и каждый шаг отчего-то дается все труднее. Дело даже не в жаре, который лишь усиливается и уже начинает обжигать непокрытые участки тела. Нет, каждого из нас тормозит нечто иное, и я не сразу могу сообразить, что именно, определить это чувство.

Дин впереди усиливает защиту и входит в поворот — я вижу, как блики огня играют у него на лице, на шлеме Дилейни и остальных агентов, идущих следом. Я не могу различить их лиц и пытаюсь понять хоть что-то по изменившемуся дыханию, но и его невозможно различить. Гул, нараставший вместе с жаром, незаметно, постепенно, перекрывает все остальные звуки.

Присутствие Мордекая за спиной придает уверенности, и я тоже заворачиваю за угол.

Перед нами действительно встает стена из огня, и это ни капли не похоже ни на какой вулкан. Появляясь словно из ниоткуда, пламя втягивается вовнутрь, к невидимому центру, и внутри него то и дело виднеются размытые силуэты. А еще этот гул — бесконечное завывание и стоны, зловещий хор, звучащий как будто прямо у тебя в голове.

Все мы, и магглы, и маги, замираем перед воплощенным Инферно, на миг забывая, куда и зачем мы шли, забывая себя, опуская вниз палочки и винтовки. Потому как внутри языков пламени отчетливо слышны людские голоса, и это именно то, что способно заставить каждого из нас ощутить первобытный ужас.

— О, Господи…

Я вздрагиваю, когда чей-то голос раздается совсем рядом со мной — и даже не могу различить, кто из агентов это произнес. Настолько захватило меня открывшееся зрелище, настолько поглотил кошмарный огненный водоворот впереди. Кажется диким, до невозможности странным, что мы стоим на самом краю явления, потрясающего до глубины души, и до сих пор остаемся невредимы. Что не влились в безумный хор мучительных стонов, раздающихся оттуда, не оказались поглощены, переварены, раздавлены им, а все еще можем держаться на ногах, дышать и связно мыслить.

Впервые за все время закрадывается мысль: Мордекай все-таки способен ошибаться. Вообразить такое не может ни один человек, никто из нас не имеет к этому никакого отношения — подобные ужасы появляются сами по себе, чтобы ошарашить, выбить землю из-под ног, заставить бежать прочь, забиться в угол и трястись, покрываясь холодным потом, до конца своих дней.

И такая мысль возникает не только у меня.

— Вы были не правы, — на сей раз я понимаю, что это произносит Мосс. Ее голос глух на грани срыва. Она шумно сглатывает, заставляя динамик шлема зашипеть. — Это место… это проклятое место…

— Говори уже, — злобно выдавливает Мэттьюс. — Это чертова Преисподняя.

Мне знаком этот тон — так звучит человек, у которого первым из всех сорвет башню от напряжения. Как бы ни были круты агенты СБ, среди них такие встречались. Четверо за всю историю Взаимодействия, и двое из них теряли контроль у меня на глазах. Они открывали стрельбу, когда надо было ждать, бежали, не выдержав творящегося у них на глазах безумия, подставляя и других агентов, и волшебников. Никто из них не вернулся к оперативной работе, но, слава Мерлину, и пострадавших из-за их действий не было.

А вот Мэттьюс в данный момент, повернувшись всем корпусом, целится прямо в нас с Мордекаем — и, похоже, все еще полностью осознает свои действия.

— Вы привели нас в Ад, — выплевывает он, дергая дулом винтовки в сторону огненной стены. — Или еще будете рассказывать про то, как нам надо быть готовыми к встрече со своими страхами?

Дилейни, что характерно, не пытается поставить его на место, лишь молча смотрит на нас из-за непрозрачного стекла своего шлема. Он с самого начала задания не доверял нам на сто процентов — но чтобы настолько?

Среди накаляющихся нервов голос Мордекая звучит спокойно и прохладно:

— Насколько мне известно, Ада в привычном нам понимании не существует. Поэтому, да — то, что вы видите, рождено сознанием одного из нас. Человека, возможно, не следующего всем религиозным канонам, но в глубине души верящего в некоторые догмы.

По описанию похоже на самого Мордекая, однако я ни на мгновение не подумала бы, что наш Томпсон способен бояться чего-то настолько очевидного, как библейские врата Ада.

Нет, это страх кого-то из магглов, кого-то, кто в детстве ходил по воскресеньям в церковь и свято верил в пламя, пожирающее души грешников. С возрастом, образованием, боевым опытом это могло забыться, но не исчезнуть насовсем. За касками не видно лиц агентов, однако этого и не нужно — Мосс выдала ее самая первая реакция.

— Вы не можете знать наверняка, — она старается говорить ровнее, но голос ее, и без того слишком грубый для женщины, становится совсем хриплым, дыхание срывается. Андерсон сказал, что в шлемах есть воздушные фильтры, однако дело тут не в нехватке кислорода. Она не может дышать нормально из-за шока, задыхается в накатывающей панике. Наверное, зря я ставила на Мэттьюса. Такие, как он, громко психуют, но не обязательно слетают с катушек — а вот истерика Мосс уже дошла до опасного предела.

— Вы сами говорили, что даже волшебникам не постичь всех граней магии, — продолжает она. — А магия может оказаться лишь частью большего замысла. Так как вы, Томпсон, можете с уверенностью утверждать, что Преисподней не существует? Вы слишком самоуверенны, хотя так же, как все мы, видите это своими глазами. Мы прошли уже несколько кругов, а вы продолжаете отрицать очевидное.

Если Мосс действительно верит в то, что говорит, для такого потрясения она еще неплохо держится. Круги Ада… когда-то я слышала, что про них было написано в книгах: и маггловских, и волшебных. Что самое интересное, первый автор этой теории был колдуном — и неизвестно, действительно ли он видел все, что описал в своих трудах, попавших впоследствии к магглам, или же намеренно водил простаков за нос, чтобы испугать до икоты. Маги средних веков этим часто грешили.

Видимо, решив не спорить, Мордекай разводит руками:

— У меня пока нет аргументов, чтобы вас переубедить. И кровавые реки, и летающие твари, и огненная воронка вполне ложатся в вашу теорию. Но кто бы из нас ни был прав, нам придется двигаться дальше. Даже если посреди Сити разверзлись Адские врата, вы должны выполнить задание — или я ошибаюсь?

Вряд ли Дилейни верит в то же, что и Мосс — а может, то, во что он верит, не имеет никакого значения в сравнении с важностью миссии — однако после секундного молчания он спрашивает то ли у нее, то ли у Мордекая:

— Есть предположения, чего нам ждать дальше?

Прежде, чем Мосс успевает ответить, Томпсон быстро говорит:

— Я бы не стал подавать другим идеи. Сказанное вслух может лишь укрепить уже существующий страх. Нам по-прежнему нужно быть готовыми ко всему — и все-таки начать верить друг другу хотя бы немного больше. Следует…

Не успев закончить фразу, он резко оборачивается и вскидывает палочку вверх. Дилейни задерживается лишь на долю секунды — и дуло его винтовки направляется в ту же сторону.

Я еще даже не успеваю ничего толком разглядеть, только слышу отголоски звуков, отличных от рева огненной бездны, а над нашими головами уже вспыхивает ослепительно-яркое заклинание Мордекая, окутывая со всех сторон защитной сферой.

— Не стрелять! — командует он. — Физическое воздействие изнутри разрушит щит!

Лично для меня этого достаточно, чтобы даже не пытаться махать палочкой — не знаю никого, чьи заклинания были бы сильнее, чем у Мордекая. Однако магглы все как один повторяют действия своего командира, видят они цель или нет.

Я же, наконец, вижу. Размытые пятна, невероятно быстро движущиеся со стороны тоннеля, по которому мы пришли сюда, они скользят по стенам и потолку, словно на них не действует сила притяжения. И уже по самому их движению, по силе, свирепой стремительности, даже не различая еще издалека очертаний, я понимаю, что это за новые беды вот-вот обрушатся на наши головы.

Рядом со мной резко шипит Андерсон. Винтовка отчетливо дрожит в его руках.

— Спокойно, — говорю ему, — только не…

Рык, от которого кровь стынет в жилах, все же заставляет меня вскинуть палочку — неосознанно, на уровне рефлекса. И тут же я матерю себя за это, ведь Андерсон, так же рефлексивно, вынужденно, реагируя на мое движение, стреляет вверх. Заклинание Мордекая разбивается брызгами сверкающих осколков, и ставить новое больше нет смысла, потому что агенты начинают стрелять — словно ждали этого момента, желали открыть огонь, ведь своим пушкам они всегда будут доверять больше, чем нашей магии.

И Андерсена нельзя винить. Когда сверху нам на головы падает подстреленная туша — огромная, мохнатая, зловонная, с ощеренной острейшими зубами пастью на уродливой злобной морде — он не сдерживает крика. Даже сквозь звуки стрельбы мне слышно доносящееся из его динамиков тяжелое дыхание. Оборотни — его персональный величайший ужас, то, что способно помутить рассудок даже такого крутого агента.

Мордекай, Дин и я — мы начинаем палить заклятьями, да не размениваемся на обездвиживающие, сразу бьем разрывными. Только без толку, почти все удары промазывают. Проблема в том, что с оборотнями так не воюют: если есть время на подготовку и хватает опытных бойцов, стаю разделяют, организовывают магические ловушки, загоняют в них хитростью, уничтожают по одному. А если нет ни подготовки, ни знающих людей, то просто нехрен связываться, ничем хорошим это не закончится. Оборотни хитры, чертовски сильны и простая, человеческая магия не действует на них, как положено, даже если удастся попасть.

Так что стая из десяти… проклятье, нет, пятнадцати… тридцати тварей — это серьезная угроза отряду, полностью состоящему из опытных магов. А уж если более половины отряда магглы, то дела наши хуже некуда.

— Костюмы агентов защищены от жара! — орет Дин, стреляя снова и снова, помогая удержать оборотней на расстоянии. — Спалить всех тварей к чертям!

— Нельзя! — кричу я в ответ, в отчаянии от того, что еще одно заклятье не догнало чудовище, ударив прямо позади него. — Слишком непредсказуемо!

Обернувшись, я понимаю, что подошла близко к краю огненной пропасти. Андерсон рядом со мной тоже замечает ее, отшатывается, едва не споткнувшись… и упускает момент, когда смертоносная тень бросается на него слева.

Я даже не успеваю взглянуть, что с ним, навел ли он ствол на оборотня, пришел ли ему кто-нибудь на помощь — другая ощеренная харя возникает совсем рядом со мной, буквально на расстоянии пяти шагов. Слишком близко, как по мне. Достаточно близко, чтобы встретиться взглядами, а у нас в ОВМ говорят: если ты встречаешься взглядом с волшебным существом высочайшего уровня опасности, то вероятность помереть — пятьдесят на пятьдесят и зависит уже больше от везения, чем от твоих собственных сил.

Мне везёт. Янг направляет ствол в ту же сторону, и мы стреляем одновременно. Тварь кидается вперед, но до нас долетает уже с простреленной башкой. Я уклоняюсь, чтобы тяжелая туша не придавила меня, а, оглядевшись, понимаю: отряд раскололся. Обороняясь, магглы пытались держаться рядом, это их основная тактика защиты, но атаки хищных тварей заставили агентов рассыпаться в стороны. Самый дальний — кажется, это медик, осматривавший Мосс — теперь более чем в шестидесяти футах от меня, и, отстреливаясь, продолжает уходить к тоннелю. Дин и Мордекай держатся поблизости, однако и им приходится несладко.

Рев за спиной становится сильнее, словно огненная пропасть разумна и требует нашей крови. Звук настолько громкий и невыносимый, что почти мешает обороняться, я с трудом удерживаю себя от желания закрыть уши. Создавать завесу тишины вокруг себя — непозволительная роскошь, сил и так уже ушло слишком много, я почти на пределе, а конца этому кошмару все еще не видно.

Внезапно откуда-то раздается крик Дилейни:

— Отходим! Сюда!

Краем глаза я вижу его в противоположной от всего отряда стороне: он стоит у входа в еще один тоннель. Откуда тот взялся?! Его точно не было, когда мы только вошли сюда. И с чего Дилейни решил, что там не тупик или ловушка?

Но Мордекай машет нам рукой, чтобы мы уходили за Дилейни, а сам остается прикрыть Мосс и поддерживающего ее медика.

Добежав до тоннеля, я оглядываюсь и вскрикиваю — на них прыгают сразу три оборотня, и Мордекай едва успевает отреагировать. Но кто-то уже утаскивает меня в темноту, и прийти на помощь или хотя бы увидеть, уцелел ли мой командир, я уже не могу.

— Был приказ отступать! — рявкает надо мной Янг. — Томпсон справится!

Возразить не получится — он прав. Добавлять Мордекаю хлопот, вынуждая прикрывать еще и себя, точно не стоит, и я бегу в темноте, чувствуя рядом плечо Янга.

Говоря «‎темнота»‎, я имею в виду именно темноту — непроглядное, бесконечное черное пространство, находиться в которой настоящее испытание для нервов, учитывая все те сюрпризы, преподнесенные сегодняшней миссией. Я истратила чертовски много магии, устала физически, да и, буду честна, испугалась до чертиков — у меня дрожат руки. А еще до меня не сразу доходит, что можно использовать Люмос, чтобы не оставаться в кромешной темноте; я вспоминаю про него, только когда Янг зажигает собственный фонарь, но тогда в моем Люмосе уже нет нужды.

— Дилейни! — напряженно зовет агент, и я запоздало осознаю еще одну вещь: мы бежали достаточно, чтобы догнать Питера и тех, кто ушел с ним. Также к нам уже должны были присоединиться зашедшие в тоннель после нас.

Но никого из них я даже не слышу.

— Прием. Прием. Дилейни?

Вцепившись в Янга, я заставляю его остановиться, перестав вызывать по рации старшего. Тем более, что это бесполезно — никто не отвечает.

— Не нужно было разделяться, — шепчу, но собственный голос кажется невыносимо громким, а еще скрипучим. — Где все? Мы…

— Пойдем, — твердо говорит Янг, продолжая идти. — Там свет.

И правда: когда он выключает фонарь, впереди я вижу бледные проблески. С каждым нашим шагом они становятся ярче, так же, как и до этого, когда отряд приближался к огненным вратам. Только теперь это явно не свет от огня, больше похоже на солнце, хотя в таком месте я бы не стала утверждать наверняка.

А еще с каждым шагом падает температура. Мне не становится холоднее, но я замечаю, что изо рта при дыхании вырывается облако пара.

— Про жаропрочность костюмов вы говорили, — я кидаю взгляд на Янга. — А что насчет морозостойкости?

— Не Северном полюсе будет некомфортно, — отвечает он. — Но выжить можно.

Мы выходим из тоннеля, и в первый миг я прикрываю глаза: настолько ярким, слепящим кажется свет. А открыв, громко выдыхаю, оглядывая бесконечную ледяную даль. И правда похоже на… Северный полюс. Серый воздух буквально звенит от холода, твердые ледяные глыбы скрипят под ногами.

— Возвращаться нельзя, — говорит Янг.

Я согласно киваю, и он тут же с сомнением оглядывает мою легкую одежду:

— Ты точно…

— Не беспокойся, мне холод не страшен.

Он об этом знает, и все равно медлит, прежде чем пойти вперед. На самом деле, если станет холоднее трехсот градусов по Фаренгейту, это и мне может навредить, но тогда я просто использую магию, чтобы поддержать температуру тела, заодно и Янга согрею — плевать уже на запреты.

Янг вглядывается в ледяную даль; я смотрю туда же.

Впереди виднеется черная униформа, и мы ускоряемся: в сотне футов от нас, за глыбой льда, не шевелясь, лежит агент. Подбежав, Янг убирает винтовку за спину, чтобы помочь. Он присаживается рядом, чтобы перевернуть соратника на спину. Помедлив, нажимает кнопку на его шлеме, ждет, будто к чему-то прислушиваясь. Затем встает на ноги. Я не могу видеть его лица, однако молчание говорит само за себя.

— Он… мертв?

— Да. Критически низкая температура тела. Замерз насмерть.

Сглотнув, я спрашиваю:

— Кто это?

Янг качает головой:

— Ты с ним не знакома, я не могу сказать его имя.

Мы молчим. А потом вдруг пространство вокруг начинает меняться: свет тускнеет, лед тает, не оставляя и следа, становится теплее воздух. Каких-то пять минут, и мы снова стоим в темном тоннеле, одном из тех, по которым пришли сюда в составе отряда. Только безжизненное тело остается неизменно лежать у наших ног.

Я смотрю на Янга:

— Этот агент… он раньше бывал в холодных местах?

Тот медленно кивает:

— По долгу службы. Однажды пришлось… задержаться.

Янг осекается и, бросив последний взгляд на мертвого сослуживца, идет дальше. А у меня в груди сворачивается нехорошее предчувствие. Агенты погибали и раньше, это не должно так задевать… Но почему-то задевает. Я даже не знаю имени этого человека, но знаю его худший кошмар, приобретенный где-то близко к Полярному кругу. Что там случилось? Почему его так пугал холод, бесконечная ледяная даль? Этого мне никто никогда не расскажет. Однако его страх оказался достаточно сильным, чтобы убить.

Так кто же прав — Мордекай, сказавший, что наши потаенные страхи дают магии оружие против нас, или Мосс, верящая, будто мы попали в саму Преисподнюю? Я, черт возьми, не знаю, да и все равно мне, если честно. Нужно поскорее найти своих, выполнить задание и выбраться из этого места. Если это в принципе возможно.

Отгоняя тревожные мысли, иду за Янгом. Он снова держит винтовку в боевом положении — интересно, достаточно ли у него патронов после столкновения с оборотнями? Мне хоть патроны и не нужны, а сил тоже маловато. Если на нас двоих снова нападет что-то столь же смертельное, да в таком же количестве, нам несдобровать. Может, все-таки спросить у Янга, чего он боится больше всего? Хоть буду знать, в какой форме опасности подстерегают нас за углом.

И что насчет меня самой? От чего у Лаванды Браун затрясутся поджилки, лишая возможности трезво мыслить и давать отпор? Вариант с Фенриром Сивым кажется слишком уж очевидным, я уже не та маленькая девочка, боявшаяся одного лишь воспоминания о нем. Оборотни в целом? Да, они пугают, но это не худший мой страх.

Янг впереди спотыкается, тихо чертыхаясь. Что-то в его походке кажется странным, и спустя некоторое время я все-таки решаюсь спросить:

— Ты в порядке? Подожди-ка…

Он и не думает отвечать или останавливаться, только машет головой. Не нравится мне его дыхание… Я хватаю его за руку.

— Янг, пожалуйста, подожди. Включи подсветку в шлеме.

Как ни странно, но он, взглянув на меня, выполняет просьбу. Впервые за все время этого задания я вижу его лицо. Глаза чуть расширены, на коже испарина — он выглядит чертовски нездоровым.

— Да что с тобой такое?! Ты ранен?

— Брось это, Браун. Пойдем.

В темноте, да еще на черной одежде, сложно что-то разглядеть. Удерживая Янга рукой, чтобы не смел возражать, я осматриваю его дюйм за дюймом, пока не нахожу порез на внешней стороне бедра. Что-то бритвенно-острое распороло эту супер-технологичную ткань, в которой хоть в космос можно лететь. Что-то, едва доставшее до тела — но все-таки доставшее: в свете фонаря тускло блестит впитавшаяся в одежду кровь. Ее немного, и если бы до этого на нас напало что-то иное, я бы даже заморачиваться не стала.

Но на нас напали оборотни.

Я медленно поднимаю голову, глядя Янгу в лицо. Оно спокойно, но в глубине взгляда я вижу, что он все осознает. А вот до меня ужас осознания доходит обрывками, тошнотворными кусками.

— Царапина — это ерунда, — говорю я быстро. — Нам просто нужно…

— Браун.

— … нужно поскорее выйти наружу. Царапина — это же не укус, это можно попробовать вылечить. Сейчас исследуют новые способы… я могу дать свою кровь, у меня антитела, мы…

— Браун, — перебивает Янг, — нам всем говорили, и ты там была, я помню: оборотень не должен пустить кровь. Если есть кровь — ты покойник. Магглам не грозит покрыться шерстью. Мы просто... умираем.

Я отчего-то злюсь — и лучше так, чем впадать в отчаяние.

— Херня! Был бы это укус — да, двое ваших умерли от укусов. Но это же царапина!

Янг молча выключает подсветку на шлеме, лицо его пропадает за темным стеклом.

— Мы в любом случае будем искать выход. Не теряя... контроля.

И как он может сохранять самообладание в такой момент?! Даже не сказал мне, что ранен, хотя сразу все понял! Янг, проклятье… Спасала ведь уже тебя однажды. Вытащила от самого края, нарушив все запреты. Радовалась, когда ты вернулся к жене и сыну. И почему мне казалось, что это и есть счастливый финал? Почему была уверена, будто другие угрозы не такие серьезные?

И почему я сейчас искренне верю, что все еще можно исправить? Янгу плохо, но он продолжает стоять на ногах и идти вперед — после серьезного укуса к этому моменту лихорадка уже свалила бы его, он даже мог быть уже мертв.

Мертв.

Перед глазами стоит образ тела в черной униформе, лежащего на серо-белом льду, и я силой заставляю себя не думать об этом. Янг прав, нечего впадать в панику. Мы ищем выход и мы его найдем — а после сделаем все, что в наших силах.

Внезапно агент останавливается.

— В чем дело? — спрашиваю тихо. До меня доносились только его тяжелое дыхание и наши шаги.

Он напряженно вслушивается, глядя перед собой, затем выговаривает:

— Кажется… моя очередь.

— В смысле?

Но прежде, чем он отвечает, я и сама слышу это: шаркающие звуки шагов многих, очень многих ног. И шаги эти ускоряются.

Янг делает одиночный выстрел в темноту — впереди что-то грузно падает на землю.

Не долго думая, я выбрасываю яркий щит, встающий в тридцати футах перед нами. Достаточно мощный, если учесть, что я уже растратила прилично энергии. Спустя всего лишь несколько секунд в него бьются человеческие тела — ну, почти человеческие.

Синюшные руки царапают щит, заставляя его вспыхивать яркими всполохами, оскаленные в уродливой гримасе рты клацают зубами, а глаза… ни в каких других глазах я больше не видела столько ненависти ко всему живому.

Могла бы догадаться. Если за тобой когда-то гналась целая армия инферналов, сбившая тебя в итоге с ног, завалившая сверху целой горой смердящих холодных тел — это оставит впечатление на всю жизнь.

Янг держится намного лучше других агентов, увидевших до этого во плоти свои потаенные кошмары, и лучше Дина — не психует, не палит с дурным воплем по толпе инферналов из пушки, разбивая мое заклинание. Просто смотрит на них поверх прицела, замерев в неподвижности.

— Надолго хватит защиты? — спрашивает он и хрипло втягивает воздух ртом, заставляя шипеть динамик.

— Не знаю, — выдыхаю я. Можно попробовать идти, толкая щит вперед и вместе с ним продвигая инферналов, но тогда силы мои кончатся быстрее. Можно убрать заклинание и спалить нежить огнем, Янг при этом тоже сможет стрелять — но кто знает, сколько их поджидает нас в темноте. Черный тоннель способен оказаться почти бесконечным, как и ужасы, которые он создает.

Я только решаюсь что-то предпринять, когда среди клацанья жадных гниющих ртов раздается нерешительное:

— Папа?

Машинально вцепившись в Янга, я готовлюсь тащить его назад, но он остается на месте, лишь замирает, услышав детский голос.

Если до этого момента у меня и были сомнения в том, что Янг рассказывает правду о своей семье, что это не какая-то уловка СБ, то теперь самое время поверить, потому что в толпе инферналов показывается его сын. Тот же симпатичный парнишка с фотографий, похожий на свою мать больше, чем на отца, с коротко стриженными волосами, в не по размеру большой футболке, смешно сидящей на худых подростковых плечах. Вот только бледен он жутко, кожа его с каждой секундой все больше наливается синевой, губы иссыхают, глаза желтеют, теряя живой блеск.

— Пап, — шепчет сын Янга, — я хочу домой.

Агент опускает винтовку.

— Янг, — зову я предупреждающе. Покачав головой, он тянется снять шлем, чтобы вздохнуть свободнее.

Без шлема он выглядит откровенно хреново. Пот струится по лицу, на глазах полопались сосуды. Я отказывалась думать, что у него нет шансов — но если они и есть, то тают с каждым мгновением.

Сын перестает звать его и вместе с остальными умертвиями начинает скрежетать и щелкать зубами, шипеть и пытаться прорвать мой щит. Я буквально кожей чувствую все эти попытки, холодные мертвые пальцы касаются моего заклинания, будто прикасаясь при этом ко мне самой. И я точно знаю, что долго это не продлится. Нет, щит способен прослужить не один час, если мы не будем трогаться с места, однако я просто не выдержу такой пытки. Нужно что-то предпринять, ведь сидеть на одном месте, пока Янг умирает, видя своего сына — это просто за гранью.

Покачнувшись, Янг падает на колени, я не успеваю его подхватить, только опускаюсь рядом, чтобы придерживать за плечи, не давая окончательно рухнуть на землю. Воздух со страшным свистом вырывается из его легких, когда он, склонив ближе голову, говорит мне на ухо:

— Твари исчезнут, когда я…

— Нет! — рычу я. — Вставай! Будем прорываться!

— Не в этот раз, Браун.

— Чего это ты придумал?! — я почти готова его стукнуть, за шкирку поднять на ноги, но он кладет руку мне на плечо. Его лицо оказывается напротив моего.

— Я знал, что когда-нибудь… ваш мир меня прикончит. Два раза уходил от этого... с твоей помощью, но все равно знал. Только надеялся, что успею… увидеть больше.

«‎Увидишь!» — хочу я заверить, но это слишком глупо, слишком неправда, чтобы произносить в такой момент.

— Потому что ваш мир — это нечто потрясающее, — говорит Янг тихо. — А самая... потрясающая…

Не договорив, он роняет вперед голову, упираясь в меня лбом. Я обхватываю его ладонями, чтобы поднять, но в последний миг останавливаю себя. Тело Янга обмякает, становится тяжелым — той тяжестью, которая говорит сама за себя.

Я бережно укладываю его на землю, не в состоянии зацепиться ни за одну связную мысль. Думаю о логичном, материальном: он снял шлем не столько потому, что тот ему мешал, а чтобы те, до кого могли дойти его последние слова, ничего не услышали. Чтобы не касались этого своими грязными руками, ведь признание Янга было…

Рычание инферналов стихает. Как-то постепенно я остаюсь в тишине. И уже не чужое, а мое собственное тяжелое дыхание режет слух.

Янг.

Щеки мокрые от слез. Плачу тихо, так же тихо и незаметно, какой была наша дружба. Мой волшебный щит мерцает, прежде чем исчезнуть, оставив меня в темноте.

Не хочу двигаться. Нет сил. Тело, как и воздух, время вокруг, замерло. Мне нужно… просто нужно остановиться. Не двигаться, побыть в тишине, в забвении хотя бы немного.

И вот когда я уже готова лечь вслед за Янгом на землю, обнять его, омывая своими неслышными слезами, позади меня раздаются шаги.

— Лаванда… пора идти.

Тонкие, но сильные руки помогают встать. Обернувшись, я утыкаюсь Снейпу в грудь, чтобы дать наконец волю своей скорби.

Он гладит меня по спине, пока плечи мои не перестают трястись, а из груди не вырывается последний судорожный вздох. Не знаю, сколько это занимает времени. Время все еще не играет никакой роли, но уже по другой причине, не потому, что мне все равно. Просто здесь, рядом со мной, обнимая меня, стоит Снейп — а значит, все будет хорошо.

— Как ты… — я вытираю мокрое лицо. — Кто выпустил тебя из больницы?

На самом деле и так можно догадаться. Неизвестный был там, едва Снейп пришел в себя, и рассказал, куда меня занесло. Получается, снаружи знают, что у нас тут все пошло не по плану, что мы не можем выбраться. Возможно, даже знают о смерти агентов.

Или чьей-то еще.

— Томпсон и Томас в порядке, — говорит Снейп, предупреждая мой вопрос; лицо его непривычно мягко даже в холодном свете Люмоса. — Я здесь только за тобой.

Несмотря на усталость и печаль, у меня теплеет на сердце. Возмущаться излишней опекой и сомнением в моих рабочих навыках я даже не собираюсь. Мы изначально неверно оценили обстановку и потащились в смертельно опасную ловушку; это уровень Отдела Тайн и самого Неизвестного, уровень Снейпа, если уж на то пошло. Его стихия, то, в чем он разбирается лучше всех.

Я медленно опускаю взгляд на тело Янга.

— Мы можем забрать его?

Снейп качает головой.

— Все жертвы должны остаться здесь, в недрах Лондиниума. Ему необходимо питаться.

От этих слов по телу пробегает дрожь. Умеет же он подбирать выражения…

— Значит… пора идти.

Кивнув, Снейп разворачивается и идет в ту сторону, откуда до этого шли мы с Янгом. Я последний раз оглядываюсь, чтобы увидеть его, но тут же следую за Снейпом быстрым шагом; знаю, это глупо, однако меня до жути пугает вероятность снова остаться в темноте одной, потеряться, как ранее мы потеряли наш отряд.

— Так, значит, миссию свернули? — голос хрипит, и я прокашливаюсь, чтобы он звучал громче. Шептать в этом месте больше не хочется, хочется говорить в полную силу, кричать, показать этой огромной, зловещей твари, в утробу которой мы попали, что она уже не настолько страшна, как казалась. Так на меня действует присутствие Снейпа — прячась за ним, можно показать обидчику язык.

— Для вас — да, — отвечает он, не оборачиваясь. Черная мантия шелестит по полу, скрывая его ноги, но судя по походке, Снейп идет без каких-либо усилий. Я верила, что с ним все будет в порядке, никакое Мерлином драное темное заклятье не способно лишить его возможности ходить. Но все же слишком мало времени прошло, колдомедики говорили о неделях, если не месяцах лечения, а Снейп просто взял и подскочил на третий день, чтобы побежать меня спасать.

Мы еще не выбрались из смертельной ловушки, а я уже ловлю себя на желании усадить его дома в кресло, укутать пледом, подоткнув под ноги, приготовить ему еды. Кулинарные изыски мне не слишком даются, но с каким-нибудь куриным бульоном я вполне могу справиться.

Так и будем сидеть в наших креслах у камина, пить бульон и планировать свадьбу. Снейп ворчит, что нечего там особо планировать, сходили в Министерство — и готово, но почему-то же у нас все застопорилось. То у него дела, то у меня, да и друзей мне все-таки хотелось бы позвать, а церемонию провести у нас в саду, тем более, что скоро пожелтеют листья на деревьях, будет красиво. Но если упустим момент и листья облетят, весны ждать точно не будем — украсим сад как-нибудь по-другому.

Простые, житейские мысли успокаивают. Я иду за Снейпом, борясь с желанием подскочить ближе и взять его за руку. Он непременно скажет, что не время миловаться, да и из опасности мы пока не выбрались, ему нужны обе свободные руки и пространство для маневра, в случае чего.

А «‎случай» еще может быть, причем всякий. Мой главный страх поджидает где-то там впереди, чтобы выжать меня досуха, сожрать, переварить, напитав Лондиниум. Что же это за реликвия такая проснулась, взялась откуда-то посреди маггловского Сити? Древний инструмент древнего города, для которого люди — не более чем мухи для паука. Я об этом уже не узнаю, да и не особо хочется, если честно. Дни, подобные этому, все чаще дают понять, что не такая уж я крутая девчонка, что мой уровень комфорта — бульон и сад возле дома, а еще планирование свадьбы.

— Ты сильно во мне разочаруешься, если я уйду с этой работы? — спрашиваю; как бы мне ни хотелось говорить громче, голос все равно выходит приглушенным.

Снейп на миг оборачивается, бросая на меня взгляд.

— С чего вдруг?

— С чего мне уходить или с чего тебе разочаровываться?

— Второе.

Я слабо улыбаюсь. Разговор о том, что ему самому бы неплохо сменить род деятельности, у нас когда-то зашел в тупик. Быть зельеваром в Хогвартсе Снейп не то чтобы категорически отказался, скорее принял эту идею без восторга. Но теперь, возможно, если сделаю первый шаг, он последует за мной. Просто потому что это все слишком далеко зашло. Потому что за каждого из нас волнуется как минимум один человек. Знаю, у авроров опасным делом заняты целые поколения семей, и ничего, как-то справляются — но мы не авроры. Далеко не авроры.

Эхо шагов отдается более гулко; вокруг будто бы становится больше пространства. Кажется, мы вернулись в ту пещеру — или зал, или что бы это ни было, — где столкнулись в огненными вратами. Я практически уверена, что появились они из-за Мосс. Теперь их нет — значит ли это, что она мертва? Или покинула здание целой и невредимой, уйдя из-под влияния реликвии? Я не стану спрашивать об этом Снейпа. Просто язык не поворачивается после того, что случилось с Янгом. Хоть с Мосс мы никогда и не были друзьями.

Внезапно Снейп останавливается. Это происходит настолько неожиданно, что я едва не спотыкаюсь — и вскидываю палочку.

— В чем дело?

Он вслушивается во что-то, доступное лишь его слуху. Помнится, Дин, Мэттьюс… и Янг тоже слышали свои страхи первыми, словно еще до того, как те принимали материальное воплощение и становились видны остальным.

— Не бойся, — говорит Снейп наконец. — Держись за мной.

Что же там таится такое невообразимо ужасное, способное напугать даже Снейпа, повидавшего на своем веку всякой жути?! Хотелось бы знать заранее, однако спрашивать не стоит — Мордекай говорил, что сказанное вслух придает реликвии больше силы.

Я просто встаю у Снейпа за спиной, приготовившись если не помогать, то хотя бы не путаться под ногами. Магглы нас сейчас не сдерживают — почему бы ему попросту не спалить все вокруг Адским пламенем? Боится, как может отреагировать реликвия или даже сам Лондиниум? Томпсон сжег летучих мышей обычным огнем, но он и не пользуется Темной магией принципиально.

Вот уже и я слышу звуки подкрадывающейся твари: какой-то едва уловимый шорох, даже шелест.

— Тихо, — шепчет Снейп, — тихо…

Я застываю, превратившись в один сплошной оголенный нерв, ощущая болезненные удары сердца в груди, которые рвутся наружу, рвутся и…

Вскрикиваю, когда Снейп дергается — и еще раз, и снова.

В чем дело?! Я даже никого не видела! Проклятая темнота!

Мой Люмос вспыхивает ослепительно-ярким светом. Освещает бледное лицо Снейпа, повернувшегося ко мне.

Прижимающего руки к окровавленной шее.

Я будто бы со стороны слышу свой крик — или стон, или плач.

Северус...

Он сипло пытается втянуть воздух, раздувая ноздри — и не может.

— Нет, нет, нет, нет, — повторяю, как заведенная, протягивая к нему руки и не смея коснуться.

Змея. Херова змея.

— Зажми рану, — всхлипываю я. — Зажми сильнее!

Снейп харкает кровью и падает на меня.

Противоядие не нужно — думаю я судорожно — у него иммунитет, ведь его уже кусали. Что тогда? Что?! Думай же!

Заклинание. То, которому Снейп меня учил. Да, оно поможет.

Не поможет. Если это та самая змея, не поможет.

Заткнись!

Я с трудом разжимаю его пальцы, заставляю отвести руки от шеи — и снова не сдерживаю стона. Раны чудовищные. Я же никогда не видела тех самых ран, в больнице они были скрыты повязками, а потом прошло несколько лет, остались только шрамы. Но из этих кровь бьется сильнейшими толчками, заливая все вокруг в считанные мгновения.

Палочка в моей руке ходит ходуном, я даже не могу держать ее прямо.

— Вулнера Санентур! Вулнера…

Я всхлипываю, когда Снейп закатывает глаза и перестает хватать ртом воздух. Кровь не останавливается — и не остановится, только не после этой твари. Она вытечет до последней капли, это только вопрос времени.

— Вулнера Санентур! Вулнера Санентур! Проклятье!

Кричу без слов, склоняясь над телом. Кричу от бессилия.

Северус!

Как же… как я вернусь в наш дом — без него?

— Лаванда!

Кольцо осталось лежать на прикроватной тумбочке — я не надела его на задание. Кольцо, с которым он сделал мне предложение.

— Лаванда!

Меня грубо дергают наверх, ставят на ноги.

— Приди в себя! Смотри!

Я с трудом фокусирую взгляд на яростном лице Мордекая.

— Это не он! Смотри же!

Опускаю взгляд вниз — и снова мотаю головой, не сдерживая плача. Мой Северус лежит на черной земле, и кровь уже почти перестала литься из его горла.

Мордекай снова встряхивает меня:

— Подумай! Снейп в Мунго, прикован к постели! Его не может быть здесь!

— О чем ты говоришь?! — вскрикиваю, отбиваясь от его рук. — Он же…

Я затыкаюсь, когда до меня доходит. Опять смотрю вниз, уже более внимательно. Опускаюсь рядом с телом. Лицо… похоже до мельчайших деталей. Вплоть до шрама под губой, различимого только на ощупь. Кровь горячая и липкая. Это Снейп. Это точно он. Взятый из моей головы.

Только. Из моей головы.

Зажмурившись, я тру лицо руками.

— Выведи меня отсюда...

— Не сейчас, — ровно говорит Мордекай.

Я смотрю на него непонимающе.

— Миссия продолжается, — поясняет он. — Мы должны найти реликвию. Ты должна.

Помолчав, глядя на тело перед собой, я говорю:

— Мне нужно выйти наружу. Нужно убедиться. Потом я вернусь.

— Нет. Тебе придется поверить мне на слово.

Поверить. Поверить сейчас, видя перед собой обескровленного Снейпа, практически невозможно. То есть умом-то я понимаю, что Мордекай прав, что его не может быть здесь, но стоит только допустить даже не мысль, отголосок мысли… и к горлу подкатывает болезненный ком.

— Зачем тебе я? — снова не могу говорить в полный голос, получается лишь шепот.

— Потому что из всех, кто испытал на себе влияние реликвии, только ты осталась в строю, — отвечает Мордекай.

— Дин?..

— Он жив, но продолжать операцию не может. Также я вывел Мосс и Дилейни. И вернулся за тобой. Думал, тебе пришлось хуже, чем есть на самом деле.

“Но мне действительно пришлось хуже, чем кажется”, — хочу я сказать. Вместо этого говорю:

— Янг мертв.

Мордекай кивает:

— Дилейни получил сообщение с его датчика жизненных показателей прямо перед тем, как я собрался возвращаться за тобой. Поэтому я и был готов к худшему варианту. Но ты жива и можешь продолжать.

Я бы не была так уверена насчет последнего. Однако он не объяснил еще кое-что:

— Почему нужен именно тот, кто испытал на себе влияние реликвии?

— А ты не заметила? — спрашивает в ответ Мордекай. — Каждый раз, когда она заставляла кого-то пройти через наши страхи, нам открывался дальнейший путь. Она словно бы испытывает людей, или же, насытившись ужасом, принимает их, позволяя идти вперед, не зацикливая до бесконечности лабиринты Лондиниума.

“Ему необходимо питаться”.

Я вздрагиваю, будто наяву услышав голос Снейпа… вернее, этой штуки, принявшей его образ.

Эта дрянь разговаривала со мной.

— Так, значит, мне нужно просто захотеть найти дальнейший путь?

— Верно.

— Или же я могу просто выйти отсюда сама, без твоей помощи? Если тебя реликвия еще не испытывала, получается, это тебе нужна моя помощь.

Мордекай слегка прищуривается. Очень несвойственный ему жест. Будто он теряет терпение, и моя непокорность заставляет пробуждаться худшие из его качеств.

— Именно так Дин нас и вывел, — говорит он наконец. Голос все еще ровный, но уже слышны нотки гнева.

Я действительно хочу убраться отсюда поскорее. Хочу своими глазами увидеть Снейпа, пускай даже на больничной койке. И — самую малость, честно — хочу проверить, на что пойдет Мордекай, столкнувшись с неповиновением в таком состоянии. Получится ли впервые пробить брешь в его непоколебимом спокойствии.

Тряхнув головой, я отгоняю эти мысли. Даже если я всерьез задумалась о том, чтобы уйти, сегодня я еще сотрудник ОВМ при исполнении. Мой начальник, мой учитель дал задание и надеется на мои навыки и решительность.

“Меня бы не допустили к работе, если бы считали, что угроза моей семье может заставить меня подвести свою страну”.

Вздохнув, я разворачиваюсь лицом к темноте с палочкой наготове.

Ну что, тварь, подкрепилась? Давай уже, пускай нас в свои недра, раз уж так честно играешь по своим извращенным правилам. Самое время найти твое сердце и разбить так же, как ты разбила мое.

Не сразу, но тьма мне отвечает.

Впереди показываются очертания нового проема. Только это не очередной тоннель — ступени, по спирали уходящие вверх.

Не дожидаясь моей реакции, Мордекай идет вперед. Я следую за ним, изо всех сил удерживая себя от того, чтобы не оглянуться. Мы поднимаемся наверх в молчании, сопровождаемом лишь гулким эхом шагов.

Когда тишина становится совсем уж невыносимой, я решаюсь спросить:

— Ты, что ли, совсем ничего не боишься?

Мордекай издает невеселый смешок.

— Боюсь, разумеется. Я боялся найти твое бездыханное тело.

— Но не настолько, чтобы реликвия подкинула тебе мертвую меня.

— Нет, не настолько.

Надо у него поучиться уходить от ответов. Что может страшить невозмутимого начальника ОВМ? Уж точно не оборотни или огненные пропасти. Нет, реликвия Сити должна была припасти для него нечто особенное. Отчего-то это осознание не заставляет меня нервничать сильнее — может, я не верю, что Мордекая хоть что-то способно одолеть, а может, просто достигла уже сегодня своего предела.

Снова впереди становится светлее. В первое мгновение я всерьез думаю, что мы все-таки вышли наружу и это дневной свет. Но этого просто не может быть: прошло много часов, и над Лондоном уже должна была опуститься ночь.

Преодолев последние ступени, мы оказываемся перед залитым белой светящейся субстанцией бассейном. Именно это определение первым приходит на ум — края у него ровные, форма идеально прямоугольная.

— Это что за дрянь?

Мордекай протягивает вперед руку с развернутой вниз ладонью и прислушивается. Нахмурившись, садится рядом, опускает руку в белый свет. Он неяркий, не освещает окружающее пространство, не дает тени. И непохоже, чтобы вокруг были еще какие-то проемы, в которые мы могли бы уйти — значит, это и есть цель нашего восхождения.

— Только не говори, что нам нужно туда.

Мордекай пожимает плечами:

— Похоже, именно так и есть.

— Ну уж нет! Я в эту жижу так просто не полезу! Ты можешь точно сказать, что это такое?

— Что-то вроде портала. Никакой враждебной магии я не чувствую.

А вот это уже всерьез заставляет меня разозлиться.

— Ты, блин, издеваешься?! Ты ровно то же самое сказал, едва мы только вошли сюда! Люди погибли из-за твоей “невраждебной” магии!

— Но она и правда невраждебна, — тусклые блики ложатся на его лицо, причудливо высвечивая черты, делая из него словно бы другого человека. — Каждый из нас сам несет в себе свои кошмары.

Поджав губы, я всматриваюсь в бассейн. Внутри совсем ничего не видно.

— Хрен с ним. Ныряем. Только дай руку, чтоб… не потеряться.

Мордекай молча протягивает ладонь, сжимает мою крепко и уверенно.

— Стой, может, нужно наколдовать Головной…

Не дав мне договорить, Мордекай рывком дергает меня вперед и прыгает сам.

Я задерживаю дыхание, и не зря — это действительно похоже на перемещение в портале, в ослепительно-ярком пространственном тоннеле, только в тысячу раз сильнее. Непонятно, куда мы летим: вниз или вверх, но полет этот сдавливает грудь, не дает сделать ни вдоха. Все длится не более десяти секунд, однако под конец мне кажется, что я вот-вот задохнусь.

А когда это чувство становится невыносимым, мы падаем на твердую поверхность. Вернее, падаю я, валюсь тяжелым кулем; с трудом подняв голову, вижу, что Мордекай стоит на ногах — так он, похоже, и приземлился.

Вокруг непривычно светло; оглядевшись, я с трудом могу сдержать истерический смех: парковка. Парковка, до которой нам надо было пройти всего два этажа вниз, вместо того, чтобы тащиться на самый верх, нанизывая кошмар за кошмаром.

Вся обстановка выглядит на удивление обычной, разве что машин маловато. Стоит тишина, не нарушаемая шумом заведенного двигателя или шорохом колес. Некоторые лампы мигают, а в дальнем конце, кажется, там, где выезд, они погасли совсем.

Однако Мордекай смотрит в другую сторону. В ста футах от нас возле опорной колонны припаркован черный “Кадиллак” — и вроде бы на заднем сидении можно различить человеческую фигуру. Окна автомобиля словно помутнели, сложно сказать, жив этот человек или нет, лица не видно.

Я поднимаюсь на ноги.

— Оставайся на месте, — резко говорит Мордекай. — Реликвию могу взять только я, тебе к ней лучше не приближаться.

Возражать не собираюсь; мне общения с этой штукой на сегодня хватило.

Палочку Мордекай не использует — вытягивает вперед руку, прощупывая магией пространство перед собой так же, как ранее прощупывал светящийся портал. Я, не отрываясь, наблюдаю за его лицом. Вот он хмурится, делает шаг вперед, другой, третий… а с четвертым будто встречает сопротивление, проталкивается сквозь него, как сквозь плотное вещество.

Повернув ко мне голову, после секунды колебания говорит:

— Даже если… если тебе придется мне помочь — ты не должна дотрагиваться до реликвии. Ни руками, ни магией — никак. Лаванда, ты поняла?

Я киваю. Как тут не понять. Бывают артефакты, которые не то что трогать запрещено — смотреть на них нельзя, даже думать лучше не надо. Сталкивались с такими несколько раз, приходилось тормозить операции, вызывать невыразимцев. У них свой подход к таким вещам, а уж реликвия Сити определенно стоит особняком. Скорее бы ее положили в какой-нибудь непроницаемый ящичек и навечно похоронили на пыльном складе Отдела Тайн, где-нибудь неподалеку от моего Всевидящего.

Кивнув мне в ответ, Мордекай идет дальше. Каждый шаг его выверен и осторожен, как если бы он преодолевал минное поле. Воздух вокруг него слегка колышется, по нему как бы проходит рябь. Я моргаю: сначала думала, показалось, но Мордекая правда становится хуже видно, силуэт словно расплывается с каждым разделяющим нас футом, при том что предметы вокруг по-прежнему видны четко и ясно.

Внезапно впереди появляется еще один силуэт — из ниоткуда, буквально из воздуха. На достаточно безопасном расстоянии, при этом еще более расплывчатый, неразличимый из-за плотной завесы магии.

Мордекай останавливается. Даже сквозь эту завесу мне видно, как опускаются в бессилии его плечи.

Подняв палочку, я решительно иду вперед. Кого бы он ни страшился встретить, ему нужно помочь, так же, как он помог мне. Просто напомнить о нереальности увиденного, о необходимости продолжать миссию.

Магия ощущается как плотное желе, но двигаться сквозь нее оказывается легче, чем я думала, глядя на Мордекая. Отбросив осторожность, я могу двигаться гораздо быстрее. Подойдя ближе, слегка трогаю его за локоть.

— Мордекай?

Лицо его бледно. Никогда бы не подумала, что человек может так осунуться, постареть буквально за минуту — без влияния колдовства, просто из-за увиденного.

— Да, — шепчет. — Да, это он.

Не понимая, о чем Мордекай говорит — и всерьез начиная за него опасаться, — я смотрю вперед, туда же, куда прикован его взгляд. Лицо стоящего впереди человека по-прежнему невозможно разглядеть.

Мордекай резко шагает вперед.

— Стой! — говорю я громко. — Вспомни, где мы находимся, зачем пришли. Мордекай!

Он вздрагивает, словно я его ударила, и смотрит на меня совершенно дикими глазами.

Тогда фигура впереди двигается к нам. Я выставляю палочку, приготовившись, если понадобится, скрутить незваного гостя, каким бы важным он ни был для Мордекая...

И застываю потрясенно.

— Что за…

У стоящего перед нами человека пробита голова, кровь покрывает все лицо; глаза тоже залиты кровью, как бывает от сильного удара. Одежда обожжена, и в прорехах видно почерневшую плоть — не обгоревшую, а покрытую, словно вросшими в тело щупальцами, следами страшного проклятья. Это больно, чудовищно больно, но по его лицу этого не видно. Оно отрешенно, мертво, без единого признака живой мысли и воли.

И все же не поэтому меня сковывает потрясение.

Этот человек, без сомнения… это Мордекай.

Расширенными до боли глазами я смотрю на них. Словно безумное, сюрреалистическое отражение в зеркале. Но… не совсем: Мордекай, рожденный силой реликвии, несмотря на смертельные раны, на залитое кровью лицо, выглядит значительно моложе реального.

Я едва не отшатываюсь, когда жуткий двойник приоткрывает рот и из него вместе с хрипом вырывается облако черного дыма. Он шевелит губами, словно пытаясь что-то сказать — и не может. Легкие его сгорели и не в состоянии набрать воздуха.

Реальный Мордекай подается вперед, протягивает руку.

— Хватит! — снова вцепившись в локоть, я пытаюсь его остановить. — Ты же знаешь,что это нереально! Пойдем!

— Нереально? — произносит он едва слышно. — Да. Нереально. Я знаю.

Я готова поклясться, что по его лицу пробежала рябь.

Сам воздух вокруг накаляется, становится разреженным. В мои пальцы, удерживающие Мордекая, бьется небольшой разряд, и я их невольно одергиваю. А он снова шагает вперед, по-прежнему протягивая руку.

— Какие раны, — бормочет сдавленно. — Я и забыл, какие страшные были раны. Бедный… бедный мальчик…

В воздухе уже отчетливо раздается потрескивание, трудно набрать полные легкие. И я каким-то образом знаю: причина не в реликвии, не в чарах древнего города, а в Мордекае, в том, какие чувства вызвало у него это отражение. Инстинкты вопят об опасности, ведь если у волшебника такого уровня произойдет эмоциональный выброс магии — вокруг камня на камне не останется. И все же я замираю на месте, не смея пошевелиться, прибитая к земле не столько давящим со всех сторон тяжелым воздухом, сколько этим зрелищем.

Оказавшись на расстоянии шага, Мордекай поднимает руку, чтобы коснуться лица своего двойника. Размазывая пальцами кровь, ласково гладит его по щеке — так ласково, что мне еще больше становится не по себе.

Невероятный, невозможный звук разносится в гудящем воздухе. Стон, от которого шевелятся волосы у меня на затылке. Не может человек, находящийся в здравом рассудке, издавать таких звуков, не может испытывать такую боль — и продолжать жить, как раньше. Это — точка невозврата, делящая мир на “до” и “после”.

Застонав снова, Мордекай падает на колени. Цепляется обеими руками за руку стоящего перед ним молчаливого живого мертвеца, истово прижимается к ней лбом — и плечи его вздрагивают.

Черные щупальца проклятья тянутся к нему, переползают с пораженного тела на руки, и кожа его темнеет, шипит и плавится; боль должна быть адская, но Мордекай не двигается с места. Черные путы, словно распробовав плоти новой жертвы, рвутся дальше с еще большей скоростью, захватывая оба предплечья — а я наконец отмираю.

Вспышка заклинания — и двойник отлетает назад, валится на спину в пятидесяти футах от нас, чуть дальше “Кадиллака”, и больше не двигается.

Мордекай остается стоять на коленях, уронив голову на грудь. Я обхватываю его за плечи, встряхиваю так же, как до этого он — меня.

— Приди в себя! Ну давай, Томпсон!

Сказав несколько слов, я хрипло втягиваю ртом воздух — дышать стало практически невозможно — и наколдовываю себе Головной пузырь. Затрещав, он тут же схлопывается.

Дрянь на его руках никуда не делась, но хотя бы перестала распространяться. Я пытаюсь убрать ее — тщетно. Мордекай смотрит перед собой блестящими темными глазами, полными боли… у него шок, и так просто из подобного состояния не вывести. Я не колдомедик, мне мало какие способы доступны. Разве что отвесить ему оплеуху — но не уверена, что это не приведет к выбросу магии. Нужны другие меры.

Прикрыв глаза, я изо всех сил гоню от себя прочь страшные воспоминания. Снейп в больничной палате… Мертвый, окаменевший ребенок Люциуса… Янг… Огромная змея, разрывающая горло…

Нужно что-то хорошее, счастливое… что-то, способное вытянуть нас отсюда. Не сразу, но мне удается найти это, зацепиться и не отпустить. Я улыбаюсь.

Кольцо со сверкающим волшебным опалом. Крошечный маяк в бескрайнем темном море.

“Это кольцо моей матери, все, что осталось от ее рода”.

Снейп бережно хранил его среди своих немногочисленных пожиток, чтобы однажды отдать мне. Волшебная палочка, один-единственный костюм, саквояж с самыми ценными ингредиентами, которые больше во всем свете не сыщешь — и кольцо. Не думаю, что у него были какие-то планы на семейную драгоценность, но потом Снейп увидел, как я с грустной физиономией разглядываю статью о женитьбе Малфоя, вздыхаю над помолвочными кольцами, сделал выводы… Удивительно даже, как один из лучших легилиментов мог настолько превратно понять мысли не самой сложной блондинки. Я ведь совсем даже не думала о замужестве — а все же идея оказалась отличной. Мы поженимся, этому ничто не сможет помешать. Уж точно не какая-то там древняя реликвия.

Мой Патронус сияет опаловым светом. Бесплотная кошка кружит вокруг Мордекая, не касаясь его, заглядывает в глаза. Ему самому эта магия недоступна — и я никогда не спрашивала, почему. Пустота в его глазах в каком-то роде является ответом на этот вопрос. Столкнувшись с ужасом, потрясшим до глубины души, Мордекай не смог найти в себе ничего, что помогло бы выкарабкаться.

Самый одинокий человек из всех, и никакая магия не в состоянии этого исправить.

— Томпсон! — зову я. Моя кошка мяукает ему в лицо. Опаловое сияние отражается в расширенных зрачках.

— Томпсон, пожалуйста!

Поколебавшись, я касаюсь его щеки. Руку удается поднять с трудом — начинается кислородное голодание. Пальцы словно облизывает слабый разряд электричества, то ли горячий, то ли обжигающе-холодный. Я глажу Мордекая по лицу, вкладывая в прикосновение все свое сочувствие. Понятия не имею, что с ним произошло… но сегодня эта боль едва его не убила.

Понемногу в его взгляд возвращается осмысленность, он будто бы оттаивает. Вздохнув, Мордекай оглядывается по сторонам, смотрит на меня. Я убираю от него ладонь.

Гул в воздухе смолкает сразу и вдруг, мой новый вдох выходит шумным и жадным — наконец-то можно набрать полную грудь.

— Помоги мне встать, — говорит Мордекай.

Он разводит в стороны руки, чтобы я не коснулась потемневших от проклятия участков. Опираясь на меня, с трудом поднимается на ноги — и едва не падает снова.

Взгляд его приковывается к лежащему поодаль телу, которое все еще никуда не делось.

— Пойдем, — прошу я. — Скоро все закончится.

Он почти сопротивляется, когда я веду его к “Кадиллаку” — а может, просто обессилел до крайности. Мне приходится прислонить его к автомобилю, чтобы, приготовив палочку, открыть заднюю дверь.

Внутри, откинувшись без сознания назад, сидит человек. На нем отличный костюм, дорогие ботинки и часы. А в руках — продолговатая каменная трубка с вырезанными рунами. Приглядевшись, я понимаю, что трубка состоит из нескольких частей, их можно вращать, составляя из рун разные комбинации.

Отодвинувшись, спрашиваю у Мордекая:

— Это она?

Он бросает в салон безучастный взгляд.

— Да.

Потянувшись, обыденным жестом забирает у маггла реликвию — и тот вздрагивает, открывая глаза. Все-таки жив.

— Что… что происходит? — хрипит задушенно. Увидев артефакт в руках Мордекая, вскидывается, чтобы забрать — и получает Оглушающее прямо в грудь. Жестковато, как по мне, но из-за этого богатенького засранца сегодня погибли люди, так что слишком уж жалеть я его не собираюсь. Магглы получат назад своего — собственно, ради него они и проводили сегодняшнюю операцию, — а мы отправимся домой.

Вытаскивая маггла из салона, я уже чувствую, как меняется вокруг магический фон. Реликвия теряет свое влияние на Сити, ее связь с Лондиниумом нарушена. Повернув голову, вижу Мордекая, в последний раз склонившегося над почерневшим, окровавленным телом. Миг — и оно исчезает.

Не сговариваясь, мы в полном молчании направляемся к лифтам, маггла я левитирую за собой. Мордекай на ходу прячет реликвию в складках мантии.

После такой миссии наше появление могло бы быть и поэффектнее, но мы просто доезжаем до холла здания Альфа на лифте. Звучит мелодичный сигнал, двери открываются, и в нас тычут разом дулами двадцати винтовок.

— Отставить! — командует Дилейни. Он снова в гражданском, рука перевязана. Я ловлю себя на желании поискать взглядом Янга. Ведь все закончилось. Мы победили. Он должен быть здесь, должен кивнуть мне, как обычно.

В больших панорамных окнах брезжит рассвет.

Я не слишком бережно опускаю найденного маггла вниз, к нему тут же сбегаются медики. Готова поспорить, вместе с Оглушающим Мордекай стер ему память, теперь он ничего не сможет рассказать о том, где нашел и как использовал реликвию. Надеюсь, у него останется хотя бы тень воспоминания о том, что не стоит играть с древними артефактами.

На выходе нас встречает Дин. Увидев обоих, он вздыхает с облегчением и улыбается краем губ, но потом рассматривает наши лица — и улыбка его исчезает. Реликвия потеряла силу, я больше не испачкана чужой кровью, руки Мордекая не покрыты черными путами… однако праздновать успех никто из нас сегодня не будет. Мы выбрались. И на этом все.

Что может быть лучше свадьбы в ноябре?

Только-только прошел Самайн, смена сезонов, и, по древним поверьям, начался новый год, новая жизнь. Облетели листья в саду у нашего дома, больше нет цветов — но можно украсить все гирляндами, сияющими мягким золотым светом, из напитков подавать гостям горячий глинтвейн или пунш, а самым замерзшим предлагать уютные теплые пледы.

Ладно, все эти “плюсы” притянуты за уши, на самом деле ноябрь — паршивое время для свадьбы. Но мне все равно. А уж Снейпу тем более.

Опираясь на трость, он хромает ко мне через наполненный людьми сад возле нашего дома, то и дело останавливаясь, когда кто-нибудь, согревшись третьей-четвертой порцией пунша, желает еще раз поздравить его с обручением. В основном это старые-новые коллеги из Хогвартса, но и некоторым моим друзьям горячий напиток придал храбрости. Снейп, что характерно, терпеливо выслушивает и тех, и других, кивает, пожимает руки. Думаю, один этот вечер исчерпает запас его покладистости на годы вперед. Однако сегодня он сама любезность. Ну, на свой манер.

Будь его воля, не было бы ни украшенного сада, ни гостей, ни поздравлений, ни подарков. И уж точно не было бы новости в “Ежедневном пророке” — я даже не знаю точно, кто постарался разместить ее на первой странице. Кто-то, кому я говорила, как Снейпа это бесит, а таких людей не так уж много, либо тот, кто догадался об этом самостоятельно. А может, есть в Магической Британии наивный человек, который подумал, что нас это действительно порадует.

Из-за этой новости в “Пророке” гостей получилось больше, чем мы рассчитывали. Меня стали спрашивать бывшие одноклассники, с которыми я до сих пор поддерживаю дружеские отношения, авроры, с которыми тренируюсь каждый день… Если спрашивали только из любопытства — я отделывалась односложными ответами, но в основном за нас правда были рады. И как не пригласить таких людей? Я бы сочла себя мягкотелой, но Снейпа спрашивали в Хогвартсе — и он приглашал тоже.

Я улыбаюсь, когда мой новоиспеченный муж наконец-то подходит ко мне и, убрав ненавистную трость, хватает бокал с пуншем. Когда-нибудь он точно сможет обходиться без нее, нужно лишь запастись терпением.

Взяв его за руку, сжимаю благодарно — я прекрасно понимаю, что сегодня все это Снейп делает только ради меня. Считает, что я, как любая девушка, мечтала о такой свадьбе… и не так уж он, в сущности, ошибается.

— Надо было отравить выпивку, — бормочет едва слышно.

— А вдруг бы помер новый профессор по Зельям? Угадай, кому бы пришлось его замещать.

Хмыкнув, Снейп морщится от боли и, чтобы скрыть это, подносит к губам бокал. Следовало бы поскорее заставить его сесть, весь вечер же на ногах. Свое “Согласен” он произносил, стоя без трости, для него это было принципиально, и я не спорила. Хватило двух недель после того, как он пришел в себя и его выписали из Мунго — они были по-настоящему тяжелые.

Но этап “зачем тебе нужен калека” мы все-таки преодолели, резко перейдя к этапу “буду делать что-то по дому, раз уж нельзя работать”. Даже не верится, что можно быть гениальным зельеваром и так отвратительно готовить обычную еду. Домохозяйки из него не вышло.

Дальше был этап “доказать всем, что Снейп с тростью — все еще Снейп”. На этой волне он наконец-то ответил директору МакГонагалл, предложившей ему новую должность школьного зельевара. Надо ли говорить, как я была довольна? Не стоило, конечно, так быстро приступать к выполнению обязанностей, ему ведь приходится каждый день ходить из Хогсмида к замку и обратно, но глупо было бы ждать, что Снейп даст себе время на восстановление.

МакГонагалл, кстати, тоже здесь — позирует фотографу возле великолепной цветочной композиции, настоящего произведения искусства высотой в человеческий рост, с которым сегодня хочет сфотографироваться каждый гость. Цветы зачарованы, они горят волшебными яркими красками, каких даже нет в природе, движутся, словно живые, испускают необыкновенный аромат. Зрелище впечатляющее настолько, что восхитилась даже бывшая профессор трансфигурации — знала бы только она, да и остальные присутствующие, кто подарил нам это чудо.

Композиция вписалась в убранство праздника, как будто мы так все и планировали, но на самом деле ее прислали только сегодня утром. Снейп поджал губы, увидев на прилагающейся к цветам карточке инициалы “Л.М.”. Однако оставить цветы позволил, и слава Мерлину, ведь красота же неимоверная, и стоила, должно быть, целое состояние.

Вряд ли Люциус так напрашивался на наш праздник. Не до этого ему сейчас, его супруга выжила и ей требуется все внимание мужа. Хотелось бы верить, что мои слова Люциусу запомнились и он действительно поступит с бельгийкой по совести, если не ради нее самой, то хотя бы ради себя, своего спокойствия, своей души. Снейп бы посмеялся над моей надеждой, выскажи я ее вслух, потому что — ну какая такая душа у Люциуса Малфоя? Воспоминания о нашей встрече он видел, но они его не впечатлили. Сказал, что Люциус и раньше бывал не в себе, когда напивался, и это не значит, будто в нем проснулись какие-то новые чувства, присущие нормальным людям.

И почему только он отказывает Малфою в том, к чему сам никогда не был склонен, и все же поддался моему влиянию? Поглядите-ка на Снейпа сейчас: в красивом новом костюме, на своей свадьбе, держит меня за руку и угощает кучу народа выпивкой, которую даже не отравил.

Только Снейп садится, как к нам приближается Дин. Я кладу мужу — нет, ну с ума же сойти можно, мужу! — руку на плечо, чтобы не думал вставать и сбегать. Пускай отдыхает. И пускай снова привыкает к общению с разными людьми, не только упырями в серых мантиях; его хоть и не преподавателем назначили, а бывать в разношерстной толпе теперь придется постоянно.

На нашей свадьбе Дин вроде бы хотел сделать предложение Джинни — наверняка что-нибудь в духе “Раз уж даже Ужас подземелий женится, то и у нас с тобой все здорово выйдет”. Еще бокал горячительного — и точно осмелится.

Мы обнимаемся, хлопаем друг друга по плечу.

— Так и не пришел, — говорю я.

Дин разводит руками.

— Да уж.

Мордекая я пригласила одним из первых. Просто напустила на себя беззаботный вид, как теперь делаю с ним всегда после операции в Сити, и позвала на свадьбу почетным гостем. Он так же беззаботно ответил, что постарается прийти. Его не было в числе тех, кто поздравлял меня с помолвкой — я бы даже сказала, он не слишком-то обрадовался новости. Спросил, то ли это, чего я хочу на самом деле. Прозвучало заботливо, но слишком уж тяжеловесно; по-отечески, но как если бы отец смертельно устал и просто смирился с выбором своего непутевого упрямого дитя. И это я еще не набралась решимости уйти из ОВМ — после такого Мордекай бы точно меня не простил.

О случившемся в Сити мы не говорили. Меня не покидает чувство, что я не должна помнить ничего из произошедшего на парковке. Помнить, какие нечеловеческие страдания испытывал Мордекай. И, оказывается, испытывает всегда, где-то глубоко внутри. Я скорее сквозь землю провалюсь, чем спрошу у него, кем был тот двойник, погибший такой страшной смертью. Если Мордекай оставил мне воспоминание о нем — может, это значит, что однажды он будет готов рассказать сам.

Но пока он держится в стороне, решил вот не приходить на мою свадьбу. Сам не знает, что теряет — когда еще выпадет случай увидеть Снейпа в костюме, пожимающего руки гостям?

Дин отходит. Кажется, все, кто хотел, уже успели нас поздравить. Звучит музыка — настало время танцев. Присланные Люциусом цветы вдруг выпускают сотни огоньков-светлячков, и те парят над улыбающимися волшебниками, словно спустившиеся с неба звезды.

Даже будь Снейп полностью здоров, точно бы не повел меня танцевать, а заставлять его делать что-то настолько ему неприятное просто потому, что так полагается и все от нас этого ждут, я бы никогда не стала. Поэтому, стоя позади, я обнимаю его за плечи, пока мы молча глядим на танцующих гостей.

— Спасибо, — говорю я тихо, уверенная, что Снейп меня услышит и поймет.

Слегка повернув голову, он смотрит на меня снизу вверх.

— Тебе спасибо. Все не так… ужасно, как можно было ожидать.

Кажется, он даже сумел получить удовольствие от вечера. Или хотя бы попытался. Улыбнувшись, я снова рассматриваю собравшихся волшебников — коллег, друзей. Лица, освещенные колдовскими огнями.

С момента, как мы покинули Сити, я не могу перестать думать о том, что же скрывается за беззаботными лицами окружающих меня людей. О том, сколько ужасов пришлось пережить каждому из нас. Кому-то больше, кому-то меньше — но практически все маги рано или поздно сталкивались с мрачными причудами нашей создательницы. На многих это оставило отпечаток, который уже невозможно стереть, метку, по которой из толпы я всегда смогу узнать волшебника. Наш мир полон в равной степени и чудес, и кошмаров, и мы можем лишь принять его с благодарностью судьбе, заронившей в каждом из нас искру магии.

Ведь наш мир — потрясающий.

И жизнь — тоже.