Gathering pebbles (джен)

— Время, когда я мог напугать вас вспыхнувшим платяным шкафом или заставить заплатить за свои преступления, давно миновало, Том, но я желал бы иметь такую возможность… — лицо Дамблдора сделалось печально и задумчиво. — Желал бы…

— Зато время, когда я смогу заставить заплатить за преступления вас, — ядовито заметил Волдеморт, — только наступает.

— О, вы уже придумали мне преступления? — деланно удивился директор. — Боюсь спросить, они примерно такие же, как… — он на секунду замолчал. — Как у «захвативших власть в Министерстве магглолюбцев»?

— Поверьте, — Волдеморт криво улыбнулся, — я смогу припомнить вам вещи, которые вы сделали против Магической Британии или не сделали для неё, хотя были должны.

— Зато я не виновен, в отличие от вас, — Дамблдор искоса глянул на собеседника, — в чужой пролитой крови. И уж тем более в той, что вы только готовитесь пролить. Боюсь, здесь начинается исключительно ваша вина…

— Исключительно моя?! — Волдеморт рассмеялся. — Бросьте! — Он склонился над столом, и его лицо теперь отделяли от Дамблдора считанные дюймы. — Это всё ваша вина, — выдавил он, улыбнувшись. — Вас всех, магглолюбцев, и вас, профессор — ах, да, уже директор Дамблдор, в особенности.

— Что вы, Том, — спокойно парировал директор, — если вы хотите убедить кого-то, что всему виной ваше несчастное детство и якобы именно я направил вас на тот путь, на какой вы встали, — он снисходительно посмотрел на Волдеморта, — то вы выбрали не ту аудиторию. Впрочем, думаю, в это не поверили бы даже ваши, как вы их называете, «друзья».

— Нет-нет! — Его собеседник уже снова стоял прямо. — Что может сделать один волшебник, пусть и самый великий, против того течения, в котором принимают участие десятки тысяч? — он выжидательно посмотрел на Дамблдора. — Нет, не надо мне приводить пример и рассказывать сказки, как вы победили на дуэли Гриндевальда, — он ухмыльнулся одной половиной рта. — Вы прекрасно понимаете, что это не исключительно ваша заслуга. Я бы даже сказал, во многом это совсем не ваша заслуга…

— Да, жаль, что немногие это понимают, — пожал Дамблдор плечами.

— Да, поэтому им может казаться, что виноваты вы или я, или министр магии, — последнее словосочетание он произнёс с издевательским оттенком. — В то время, как ни вы, ни я — никто не сможет ничего сделать, если за ним не пойдут другие. И тут важно не то, насколько я или вы искусны в магии…

— И поэтому вы десятилетиями изучали, кхм, специфические её аспекты? — перебил директор. — Что-то в этом не сходится, вам так не кажется? — он улыбнулся уголками губ.

— Это позволит мне встать на гребне волны, если мы про то, что случится, — спокойно ответил Волдеморт. — Стать лицом грядущих перемен. Верхушкой того айсберга, что встанет на пути вашего политического курса.

— То есть мы снова возвращаемся к индивидуальным умениям в магии? — Дамблдор хитро улыбнулся.

— Если не будет подводной части, не будет и верхушки, — ответил его собеседник, — если движение состоит только из лидера, оно никогда не станет значимым. Если нет того, кто последует, то нет и лидера. Не самые сложные вещи, но отчего-то мало кто это понимает.

— Но если не придёт герой, то не будет и подвига, — пробормотал Дамблдор.

— Что?

— Что? — переспросил он в ответ. — Да, не обращайте внимания, я так, о своём, — он улыбнулся.

— Ну, хорошо, — холодно процедил Волдеморт, — Если я добиваюсь успеха, то это только показатель. Я — показатель того, что вы что-то сделали не так, — он опять издал смешок. — Показатель того, что когда вы валите всю вину на меня, то у самих руки запачканы. Без ваших ошибок и преступлений не было бы и меня, только подумайте! — он повысил голос. — И я же займусь тем, что исправлю их все.

— Скажите, вы сами-то верите хотя бы в последнее? — хмыкнул директор.

— Главное, чтоб в это верили те, кто пойдёт за мной, — Волдеморт только пожал плечами. — И тогда мнение единиц не будет значить ничего. Иногда можно либо возглавить движение, либо остаться ни с чем. Можете подумать над этим.

— Поверьте, я думаю над многим, над чем не задумываетесь вы, — Дамблдор снова улыбнулся. — Впрочем, не ожидал от вас столь откровенной беседы.

— Как будто я сказал что-то, чего вы не знали сами. — Волдеморт развернулся, сделал несколько шагов и открыл дверь. — На этом вынужден попрощаться, а то меня уже заждались. — Дверь захлопнулась. Настенные часы начали бить десять часов вечера почти в ту же секунду. Дамблдор остался сидеть в задумчивости за столом, уперев руки в подбородок, почти без движения.

Уже много лет спустя, отбирая разговор с Томом Риддлом, чтобы показать его Гарри Поттеру, он опустит эту часть разговора, незаметно «вырезав» из воспоминания один кусок. Потому что это не имеет отношения к делу.

Когда последний корнуэлльский пикси, истошно вереща и трепеща на ветру своими крохотными крылышками, улепетал в закат, когда вокруг фермы были, наконец, расставлены пугалки, можно было возвращаться, хлюпая по грязной от прошедшего недавно дождя земле. Солнце уже опустилось за горизонт, и мистера Аткинсона стоило беспокоить уже поутру. Благо, на случай, если он не успеет управиться до ночи, Ремусу выделили пристройку, в которую он и направлялся — переночевать. Собственного дома у Ремуса не было.

Оборотням вообще приходилось либо жить в наименее престижных поселениях, которые постепенно становились резервациями сами по себе — даже без помощи Министерства и сочувствующих… Вроде того же мистера Аткинсона, который считал, что оборотням там и место. Что, правда, не мешало ему нанять одного такого сначала для избавления от гриндиллоу, а потом — от пикси. В Хогвартсе Ремус, конечно, не думал, что его жизнь сложится именно так, тем более как он не мог думать и о том, что по сравнению с судьбами лучших друзей, у которых «мохнатая проблема» (что за идиотский эвфемизм они придумали!) отсутствовала, это было далеко не худшим вариантом. Он по крайней мере был жив, не сидел в Азкабане, друзей не предавал и даже не слишком-то и голодал. Да и мистер Аткинсон должен был оставить в его пристройке полкотла похлёбки с остатками мяса и хлеб. Ремус, хоть и не был оптимистом, но считал, что так лучше, чем не пережить войну.

Дамблдор вот, правда, считал, что война не закончена, а только вступила в стадию тления, конфликт не исчерпан, Тот-Кого-Нельзя-Называть жив, а не закончил свой путь в доме Поттеров, друзей, которых Ремус хотел сохранить, но сделал для этого слишком мало. Такие, как мистер Аткинсон, директору Хогвартса, конечно, не верили. Министерство если и верило, то успешно не подавало виду, как и практически вся магическая общественность, — мало ли что взбрело в голову эксцентричному старику! А зря… Уж кем-кем, а маразматиком и перестраховщиком директор Хогвартса точно не был. Как не был и паникёром. Зато нередко выражался мутно, намёками, предоставляя слушателю самому решить, что же именно он имеет в виду под заявлениями, которые могли показаться неподготовленному слушателю странными. Даже если касательно Того-Кого-Нельзя-Называть: пусть он и правда умер — это почти что неоспоримый факт (потому что если нет, то почему он себя столько времени никак не проявлял), и, казалось бы, противникам Дамблдора можно ликовать… Но зачем воспринимать его заявление буквально?

Когда Ремус ещё учился в Хогвартсе и даже задолго до этого у магического сообщества Великобритании назрел целый ряд проблем: проблемы с положением оборотней он испытал на себе, другие магические народы, как он узнал позже, тоже имели проблемы как с уровнем жизни, так с правами и свободами (и ещё с чем-нибудь — наверняка). Среди обычных волшебников были проблемы с положением магглорождённых и недовольством оных, в результате чего их положение постоянно пересматривалось, то в одну, то в другую сторону — у старых чистокровных семей были свои проблемы. И вот весь этот комок дозрел до неразрешимых противоречий — и что дальше? Что, не появись некий маг, чьё имя лучше не произносить, всё чудесным образом разрешилось бы? Как? Почему? А может, именно этот самый волшебник смог вырваться наверх, сплотить в единую организацию чистокровные семьи и магические народы (Ремус, конечно же, пробовал после окончания Хогвартса наладить общение с оборотнями, но очень быстро понял: они живут совершенно в иной парадигме, и для них Пожиратели — это только шанс на лучшую жизнь, может, не как у волшебников с правильным статусом крови — но и не как у магглорождённых; Ремуса они бы не поняли) и объявить войну официальной политике, пользуясь их поддержкой? Может, у него что-то вообще получилось исключительно благодаря назревшим противоречиям, а то, что не получилось, — не получилось из-за личных ограниченных взглядов? Большинство «мистеров Аткинсонов» могли назвать его мысли бредовыми, но по сути так оно и было. И в этом контексте было не важно, умер Тот-Самый-Волшебник или нет, потому что пока проблемы не решились, на место этого волшебника встанет кто-то другой. Возможно, даже какой-нибудь самозванец (как в средние века!), которого будут готовы терпеть ради объединяющей роли! Ведь разве были решены те проблемы, что были на начало войны, те проблемы, которые заставили волшебников и другие народы следовать за Неназываемым? Нет. Его просто убили и забыли обо всём, будто так и надо. Ремус мог точно утверждать, что оборотни последуют за любым, у кого есть сила и кто обещает им условия жизни, близкие к тем, что сейчас у нормальных волшебников. Чистокровные? Хоть для магглорождённых всё стало не сильно лучше после войны — старые семьи (насколько слышал сам Ремус) потерпели очень серьёзный удар, и вряд ли хотели успокоиться…

И если смотреть между строк, то Дамблдор предупреждал именно об этом. О том, что Тот-Кого-Нельзя-Называть — это вторичное, это порождение больного общества, которое смогло подняться на смраде от разложения… Конечно, он считал его личность важной, насколько мог помнить Ремус, — но настолько ли важной, насколько хотело показать это Министерство и поджавшие хвосты бывшие Пожиратели?

Дверь пристройки встретила знакомым скрипом. Изнутри в нос ударил запах мясного бульона, который должен был приятно подытожить долгий тяжёлый день, в углу стояла лежанка, стараясь переманить мысли от еды к себе… А завтра с утра дополнительно ждали пятнадцать сиклей за работу — и ещё пятнадцать, если хозяин фермы сочтёт работу выполненной хорошо (а это наверняка будет так). И дальше — новый заработок и новый виток мыслей о том, что же всё-таки вокруг происходит, потому что иначе — как же жить?

И что же в итоге? А в итоге вот что: какая разница, умер Тот-Кого-Нельзя-Называть или нет. Вопрос не в этом. Надо или разрешить проблемы, или кого-нибудь истребить, или изгнать из волшебного сообщества… впрочем, последнее вряд ли возможно, хотя найдутся и такие, кто может попытаться, пусть и безрезультатно. Да и истребление вряд ли удастся, и сам Ремус попытается сделать всё от него зависящее, чтобы помешать. А планомерное решение проблем? Где оно? Пока что Ремус его не видел, и для него это означало, что он и дальше будет перебиваться приработками у всяких Аткинсонов в попытках заработать на проживание. Впереди была череда окрашенных в сплошные оттенки серого, как галька на пляже, будней.

Зачем? Наверное, все вопросы на Земле начинаются с этого слова, чувак? Наверное, они раньше заходили иногда в твой магазинчик, были рады, что там можно найти редкие товары из Исландии, что поставляет дядя твоего однокурсника... Наверное, кто-то из них затаил злобу, обиду, и сейчас всё полыхает — но почему, зачем? Ты же всегда продавал эксклюзивные шарики с видами, эксклюзивные игрушки и сувениры, импортные волшебные палочки из полукарликовой берёзы… Ну не мог же ты помешать ни Олливандеру, ни Пожирателям — да особо никому. Ну нет, чувак, какое всем до тебя дело, если ты продаёшь почти исключительно эксклюзивный товар, ну похер же, кто твои родители — магглы или волшебники. Да и конкуренции в этой нише тоже особо не было…

Нет, чувак, твой объятый пламенем магазин — тоже в какой-то степени карма, потому что как же иначе? Как же иначе неудачникам вымещать боль и зависть к твоей в целом удавшейся жизни? Как, чувак, кроме поджога (наверное, Адским Пламенем — ты же ведь зачаровал это здание от обычного огня), им получить хоть каплю удовлетворения? Да ты же прекрасно знаешь, что иначе, после возвращения Того-Кого-Нельзя-Называть, не добиться ничего. Они встали каменной преградой в своём тесном и душном мирке, пытаются вернуть ту эпоху, о которой сами не имеют ни малейшего представления. Ты, чувак, тоже, правда, не имеешь — но это ж не ты инициируешь поджог чужих лавок, правда? Не ты же узурпируешь Косую Аллею? Возможно, зря — зря ты не поднял бунт грязнокровок (как звучит-то, самому не смешно?), не нажился на войне — ты не возглавил иное восстание, но как? Тот-Кого-Нельзя-Называть знает, как, и именно поэтому жгут не абы что, не предприятия чистокровных, а твою скромную лавку. Вот так, обидно и ни за что. Из-за твоей крови, из-за твоей — ссыкло ты эдакое — невыраженной позиции, из-за всех твоих (и не только) прегрешений. Ты мог бы стать великим лидером, но до сих пор не понимаешь даже, зачем в этот мир пришёл.

Впрочем, спокойно. Никто, кроме тебя, не сможет остановить происходящее — потому что именно ты — мера всего, именно твои мысли и эмоции определяют окружающий мир. Или это ты сам придумал давно для самоуспокоения? Но сейчас — сейчас ты можешь только смотреть на огонь и так и стоять истуканом, застывшим до начала Нового времени. Мир, конечно, перетерпит столько говна, сколько ты и не видывал и не увидишь никогда, как уже случалось лет пятнадцать назад (если ты, чувак, не забыл). Но зачем всё это, а, долбоёб?

Ты ведь помнишь, чувак, как тогда, в семьдесят девятом, ты понял, наконец (имбецил!), что представляет собой эта война, зассал. И кто, кроме тебя, может это подтвердить? Иные уже умерли, остальным — пофиг. Вот так и развивается как человечество: кому-то пофиг, кто-то помогает, а кто-то — доверяет свою жизнь приборам. Ты можешь долго пиздеть о том, что все воруют и срывают сроки — но в чём тогда ваша задача?!

А задачи — нет. Ты приходишь поздно вечером, ложишься в кровать — и отдыхаешь. Теперь уже, правда, не придёшь. Дома-магазина нет, кровати нет тем более — хорошо хоть сам жив остался и можешь теперь смотреть на то, как догорает весь твой вложенный труд. Красиво горит, а? Вот так и приходит конец всему. Оглянись вокруг, чувак: все эти здания, что раскинулись в отблесках импровизированного костра, зеваки, собравшиеся поглазеть на зрелище (какое прекрасное, восхитительное шоу, ха!), — всё это рушится, оставляя только зелёный цвет травы, коричнево-чёрную землю, да золу на пепелищах и в сердце, по одному мановению волшебной палочки. Как об этом мечталось в раннем детстве, ещё до одиннадцати лет. Потому что потом оказалось, что всё это правда, а не просто фантазии одного маленького маггловского мальчика. И поэтому оно пиздец как страшно, на самом-то деле.

Но ты не ссы, чувак. Всё ещё будет. Пока бьётся в груди твоё сердце, пока струится по жилам кровь — ничего ещё не потеряно. Когда-нибудь вы соберётесь, дадите отпор Пожирателям Смерти, и через долгие годы упорного труда ты соберёшь из той груды камней и пепла, что останется от жилища, что-нибудь новое, снова отстроишь свой магазинчик, и бизнес твой расцветёт пуще прежнего, и ни один чистокровный ублюдок тебе не помешает. Потому что ретрограды не могут побеждать долго, потому что изменения в обществе неумолимы и необратимы, потому что они произойдут независимо от того, хочет этого какой-то вшивый «лорд» или не хочет, и тогда придёт ваше время, чувак, время вашего расцвета. Может, ты, конечно, до него и не доживёшь — но тогда кто-нибудь иной, более удачливый, откроет на этом месте уже свой магазинчик и будет продавать товары какого-нибудь дядюшки из Мозамбика. Но это обязательно случится, даже если и не с тобой. Слабое утешение, правда? Ну, какое есть.

Зато теперь ты почувствовал главное, и тогда, когда у тебя снова станет всё в порядке, остановись на секунду, оглянись вокруг, на всё, что ты построил, на всё, что заработал, на всё, на что потратил свою жизнь: когда-нибудь и это исчезнет, в один момент. Не только у тебя, конечно, — у любого. Такая вот она, высшая справедливость.

Сколько себя помню, никогда не отличался излишней эмоциональностью, хотя знакомые, наверное, были убеждены в обратном. Когда многие вступили в Орден за компанию или поддавшись эмоциям, мне казалось, что моё решение было взвешенным, долго обдумывалось — но многое ли я мог знать? Я, конечно, догадывался, что могу не увидеть к концу войны ни Боунса, ни Поттера, ни рыжую Эванс, но только в восемьдесят первом понял, что догадываться и ощутить на собственной шкуре — разные вещи. Совершенно разные. Хотя о вступлении я до сих пор не жалею и не жалел никогда, даже в Азкабане. Правда, и тут мне в чём-то повезло, если это можно считать везением: я пережил Первую войну, у меня не было шансов погибнуть второго мая — но не было шансов и помочь кому-либо. А ведь если б он был, то, может, сидел бы сейчас здесь, допустим, Ремус, тоже засунул бы босые ноги в мокрый песок, как я, смотрел бы на яхту далеко-далеко, где-то на самой границе горизонта, красную от заката, смотрел бы вместе со мной… или вместо меня.

Хотя толку жалеть-то. Лучше уж наслаждаться моментом вместо него. Уверен, он бы не оценил ни бриза при этих плюс пятнадцати, ни самого песка — для этого надо отсидеть пару-тройку лет в Азкабане, чтобы понять радость простых вещей. Ощутить рядом с собой, наконец, не холод от замкового камня и ещё более всепоглощающий холод дементоров, словно впитавшийся в окружение даже после того, как их увели, а тепло земли, песка, гальки — увидеть зелень травы и листьев. Без срока в каменном мешке никогда не понять ту радость, которую можно испытать всего лишь от того, как падает на тебя солнечный свет, бьёт в глаза, слепит. От того, как только что подобранный и всё ещё немного тёплый плоский камешек ложится в руку, бросается с замахом и бьёт по воде пять — нет, шесть — раз, прежде, чем уйти на дно. Так зачем вся эта ненужная рефлексия?

Нет, я правильно сделал, что записался давным-давно в первый состав, потом подтвердил участие во втором и, если надо, запишусь и в третий. Потому что изменения к лучшему наступят неизменно — но чтобы они наступили, кому-то надо их проводить, кому-то надо изменения поддерживать, и если мы хотим развернуть наше общество навстречу маггловскому, если мы хотим прав для всех волшебников, надо быть готовым за это бороться. И, вероятно, за это придётся бороться — не на пустом же месте возникли прихлебатели Того-Кого-Нельзя-Называть? Как там говорил Боунс? Министерство так старательно искало несуществующую «левую» угрозу (сейчас мне, правда, её тогдашнее «несуществование» кажется небольшим лукавством), что совсем забыло про угрозу «справа». Забавно, конечно, что в итоге старые семьи всё ещё сидят в Визенгамоте и заправляют ещё очень многим в Министерстве, и пока мы не интегрируем магглорождённых в наш мир окончательно, так и будет, и их и дальше попытаются поприжать. Доркас Медоуз в своё время была абсолютно права, когда объясняла мне эту простую истину в семьдесят восьмом — жаль только, что я принял это уже сильно после её смерти (может, и ещё чего бы вынес из общения с ней, с Дамблдором, с Боунсом — если б был умнее). Наверное, поэтому у нас и проблемы, наверное, поэтому оборотней пытаются сейчас контролировать ещё жёстче, вводят новые ограничения для магических народов… Но ничего, мы сможем продавить и обратные меры, и сейчас мы, наверное, ближе к этому, чем раньше. Или в какой-то момент всё снова рванёт, и тогда я снова запишусь в очередной — третий — состав воскресшего Ордена Феникса — или преемника этой организации. Потому что даже если перемены неизбежны, их в любом случае проводить нам — людям. Даже если за это надо отдавать жизнь. Вероятно, придётся. И пусть — пусть она вытечет тогда в этот закат со всем остальным, что во мне осталось, пусть планета остановит своё вращение, затихнет вся музыка и звуки — и всё растворится для меня. Для нас. Для всех, кто отдал свои силы и жизнь за то, чтобы для остальных настало лучшее завтра. И для тех, для кого это завтра настало. В конце концов, может ли всё закончиться лучше? Для меня, Стерджиса Подмора, вряд ли. И думаю, что каждый, кто покидал Азкабан, когда его везли на лодке обратно, в цивилизованный мир, со мной солидарен. Что может быть лучше, чем, как кинутые в море камешки, ударившись несколько раз о воду, раствориться в морском ветре, солёной воде и красном закатном Солнце?

I'll never leave this place, where I was born

I need a little more information to add to this confusion

These delusions, they are meant to justify the things you do

Thankfully, I haven't been taken very seriously

Keep moving onward, keep moving onward

I don't know if I've been reborn, or lived a past life, suffered in another time

I'm gathering the pebbles, I need to drink from the well

We are all part of this problem

Just let go, just let go, just let go, just let go

Into the horizon, let everything else just fade into the horizon