Choose Well, Choose Wisely, Choose Again - Выбирай правильно, выбирай мудро, выбирай снова (джен)

По-началу Элоди была слишком подавлена и напугана, чтобы замечать странности. Отец давил на неё, требуя отослать прочь герцогиню Урсула. Элоди изучала искусство и общение с щенками. Она проводила время со своей кузиной, семья была самым большим утешением для неё. (Позже Элоди будет спрашивать себя, действительно ли появление гадюки — это случайность.)

Отец сказал, что посещение фестиваля будет хорошей возможностью, и поэтому Элоди согласилась туда пойти. Больше она не сделала ничего. Элоди была печальна, одинока и напугана. Она проводила выходные у могилы матери и задавалась вопросом, как бы бывшая королева решила все те государственные проблемы, в которых сама Элоди не разбиралась.

Дни проходили как в тумане. Ничто не казалось реальным.

Позже, оглядываясь назад, Элоди могла более-менее ясно вспомнить только некоторые моменты.

Случайная помолвка с герцогом Седны, и её единственное настоящее неповиновение желаниям отца. (Какое значение имело то, что герцог был старше и из другой страны? Ведь Элоди всё равно должна была выйти замуж, а он захотел жениться на ней. В прошлом Элоди не могла сама о себе позаботиться.)

Предотвращение битвы на границе и выплата денежной компенсации, необходимой, чтобы враги ушли. (Отец сжал пальцами переносицу, когда услышал сумму, но это были всего лишь деньги. Элоди чувствовала, что отказ мог привести Нову к гибели.)

Убийство преступницы на её глазах, горячие брызги крови на её коже. (Смертей и так было достаточно. Смертей и так было достаточно.)

Пугающие взгляды множества дворян и то, как она наступала на ноги партнёру. (Банион произносил тост, но вместо слов она слышала только гул.)

Сирин улыбалась загадочно и понимающе. (Ещё даже года не прошло.)

Письмо от матери Гвенэл, резкое и озабоченное. (Разве она не понимает, что дороги небезопасны?)

Лицо отца, бледное и решительное. (Даже когда он уходил.)

А потом всё растворилось в тумане. В какой-то момент приехала тётя и пообещала, что позаботится обо всём, сказала, что Элоди больше не нужно беспокоиться. Чаще всего ей разрешалось только молчать, скрывая свои мысли и чувства. Тётя Люсилль управляла государством гораздо лучше, чем Элоди, и решила большую часть проблем, что существовали при её отце. Элоди была не нужна.

Когда она заболела, то легла в постель с облегчением. Всё шло хорошо и без неё — и могло стать ещё лучше. Конечно, тётя, действуя как регент, не могла сделать хуже, чем уже было: разрушение деревень, банкротство казны и люди, павшие духом, или же умиравшие толпами. Элоди, возможно, и короновали, но она не была королевой.

— Может, если бы у нас была больница, — сказала Шарлотта, склонившись над койкой Элоди. — Или если бы, если бы я только знала больше, если бы...

— Всё нормально, — Элоди сжала её ладони в своих. От галлюцинаций, вызванных жаром, Шарлотта расплывалась в успокаивающем зелёном свете. — Возможно, так будет лучше. Я не... Я не могу...

Всё, о чём Элоди могла думать, когда ускользнула прочь, было то, что она могла бы сделать больше. Она могла бы сделать всё лучше. Она должна была сделать всё лучше.

Будь у неё ещё один шанс...

Её глаза закрылись.

— —

Когда Элоди открыла глаза, то увидела мягкий взгляд директрисы Марвин и почувствовала твёрдую руку на своём плече.

— Экипаж ждёт снаружи, — она осторожно сжала руку. — Выше подбородок, девочка моя. Ты справишься.

— Нет, — сказала Элоди хрипло, растерянно и недоверчиво. — Я не верю, что справлюсь.

Выражение лица директрисы Марвин ожесточилось:

— Не волнуйся. Ты — дочь своей матери. Ты справишься.

Сейчас директрисе Марвин ещё нельзя было довериться. Хотя она уже и была не молода и видела, как выросло несколько поколений королевской семьи, дворян и простолюдинов. При этом, она оставалась мягкой, но непоколебимой в своей абсолютной беспристрастности. В мире, где несчастные случаи происходили каждый день, её главным правилом стало «не привязывайся».

Несмотря на это, Элоди просто разрывалась от желания высказаться:

— Я стану ужасной королевой.

— С таким отношением — точно, — произнеся этот ободряющий совет, директриса Марвин выпроводила её за дверь. В последний момент она всё же смягчилась достаточно, чтобы ещё что-то сказать: — Я знала твою мать. Она тоже была пессимисткой. Кажется, фатализм — это у вас в крови. Может тебя, это тебя утешит: «Неудача неизбежна».

Давнее воспоминание всплыло в голове Элоди, и она почти смогла услышать слова, произнесённые голосом матери, а директриса Марвин продолжала:

— «Но ты должна попытаться». Сейчас я думаю, что так называемая «неизбежность неудачи» — всего лишь оправдание для большинства людей, убеждающих самих себя даже не пытаться, но Её Величество поверила в это и использовала как стимул, чтобы трудится усерднее. Возможно,тебе это тоже поможет.

Директриса Марвин выглядела очень, очень сомневающейся. Тем не менее это, скорее всего, было лучшее утешение, которое она когда-либо предлагала студенту. Элоди сглотнула, сумела пробормотать: «Спасибо» — и едва успела подняла подбородок, как сказала директриса Марвин, когда она вытолкнула Элоди за дверь.

— —

Когда Элоди видела свою мать в последний раз, они устроили пикник. Она отказалась от помощи слуг и настояла на том, чтобы принести корзину и одеяло самой.

— Иногда, — сказала мать, и её глаза умоляли Элоди понять, — нет правильного выбора. Ты должна чем-то пожертвовать ради лучшего результата. Иногда... Иногда приходится довольствоваться тем, с чем ты сможешь жить.

— Я уже говорила тебе, — Элоди сжала руку матери в своей, надеясь облегчить её страдания. — Я понимаю. Мне не нравится школа-интернат, но я смогу пережить это.

Мать тоже сжала её руку. Но в её глазах всё ещё осталась тревога.

— Да. Ты сможешь.

— —

Элоди не понимала, почему ей дали второй шанс, но решила, что не должна просто так потратить его. Она должна была сделать всё возможное, чтобы сохранить жизнь своему отцу и мир в стране. Поэтому Элоди подавила свою первую реакцию — следовать совету отца — и поприветствовала Джулианну. Вместо того, чтобы выбрать искусство и заботу о щенках, она принялась изучать интриги и то, как обращаться с мечом.

Первым знаком того, что повторение было не идеальным, стало ожерелье. Это уже случалось. Конечно, сейчас она знала, что могло произойти, но ожерелье было таким красивым... Учителя хвалили Элоди, и она заслужила подарок за свои старания. Неожиданно Банион рассказал ей, что означает ожерелье. Но Элоди почувствовала, что уже знала об этом. Почему она знала — и почему забыла?

Это был первый знак из множества. Битва, помолвка, преступница, убитая прямо на её глазах, — и каждый раз Элоди понимала, что уже знала об этом. Но она изменила свой путь. Джулианна предприняла решительные действия, чтобы Элоди могла получить свой кристалл люмена. С тех пор отец никогда не смотрел на нее по-прежнему, но это было неважно, потому что Элоди должна была спасти его, должна была удержать его от... От чего?

Когда прибыл шоколад, у неё возникли странные сомнения по поводу него, но... Это был всего лишь шоколад. Вкусно выглядящий шоколад. У Элоди было множество других дел, которыми нужно было заняться, но всего один или два кусочка...

Когда она умирала, то смогла вспомнить, неожиданно и очень отчётливо, собаку из своей прошлой жизни. Она с тоской подумала, какой хорошей была та собака. Похоже, игры со щенками всё же не были бесполезны.

— —

Она открыла глаза в кабинете директрисы Марвин.

— —

Это случалось снова и снова.

Каждый раз она знала, что есть желательные события и те, которых стоило избегать. Но так трудно было их вспомнить, как и использовать навыки, знания о которых были нечёткими. Если она не изучала их здесь и сейчас, в нынешней жизни, то будущее могло быть каким угодна, даже тем, которого она старалась не допустить. Это стало как никогда очевидно в тот момент, когда Элоди попыталась смягчить сердце Тогами песней, помня о своей любви к музыке. Вдруг перед её глазами встал турнир из другой жизни, на котором мужчины и женщины не могли удержать слёз из-за её мастерства. А сейчас руки Элоди играли неумело, а пение больше походило на кошачье мяукание. Песня могла вызвать слёзы, но уж точно не впечатляла.

— Это, — злобно сказал Тогами, — не музыка.

Он намного лучше управлялся со своим мечом, чем она со своей лирой.

— —

Иногда Элоди приводила свою страну к гибели. Иногда — к процветанию. Каждый раз она чувствовала что-то, что можно было усовершенствовать, исправить. Однажды на своём смертном одре в глубокой старости Элоди оглянулась назад, вспомнив свои достижения — больницы и книгопечатание, которые она финансировала, высокий уровень здравоохранения и грамотности, — и осталась почти довольна. Но люмены жили в страхе. Элоди была уверена, что существует такой мир, где Джулианне не нужно было прятаться, а её кузине — скрывать свою силу.

— Ты справишься, — говорила директриса Марвин тем днём в своём кабинете снова и снова, но Элоди не хотела просто справиться. Она хотела большего. Она хотела самого лучшего.

Теперь Элоди чувствовала, что именно эта сила отдалила королевскую семью Новы от остальных люменов мира — возможно, именно поэтому старая столица была разрушена. В этом Элоди была очень похожа на мать. Но её мать... Её мать была готова на компромиссы. Она обеспечила жизнь своей дочери — за это Элоди была ей благодарна, очень благодарна, — и добровольно оставила всё остальное.

У Элоди был шанс сделать больше, и она решила держаться за него обеими руками, не отпуская. Может быть, не в этот раз и даже не в следующий, но однажды она всё сделает правильно. Она сделает всё идеально.