Сладкая месть (гет)

Его товарищи по команде опять сцепились друг с другом — ну прямо как малолетки из Академии! Орочимару закатил глаза, глядя на эту парочку. Нет, Цунаде, в общем-то, девчонка неплохая, но вот от Джирайи его всегда просто тошнило. «Почему она не пошлет его раз и навсегда? — подумалось ему. — Почему опускается до его уровня?»

— Ну ты ж и уродина! — выкрикнул Джирайя. — Кошмар какая страшная! Тот же Орочимару намного красивее тебя!

— Заткнись, ублюдок! Я не уродина! — рявкнула она в ответ.

Джирайя обернулся к нему, словно ища поддержки. Но заметив, что сокомандник подчеркнуто отстраняется от участия в этом разговоре, завелся еще пуще:

— Ты ведь у нас самый красивый, правда, Орочимару? Все парни без ума от тебя! Вот почему Цунаде себе никак парня не подцепит! Ну, и еще и потому, что она плоскодонка!

— Прекрати! — прошипел Орочимару. Его тонкие (пожалуй, слишком тонкие) губы скривились от досады.

— Зато у тебя такие эротичные волосы! — Джирайя сопроводил насмешку причмокиваньем, изображая воздушный поцелуй. — М-м-м, я их просто обожаю. А спорим, у тебя сиськи больше, чем у Цунаде?

— Кто тебе дал право обсуждать меня? Мозгов у тебя — как у младенца! — с этими словами Орочимару развернулся и направился прочь, оставляя позади и тренировочный полигон, и товарищей по команде с их перебранкой. К вопросам внешности он с недавних пор был крайне чувствителен. И последнее, что ему сейчас было необходимо — это общество придурка Джирайи, который только и способен был, что дразниться без передышки.

Углубившись так далеко в лес, что туда уже не доносились голоса его товарищей по команде, Орочимару плюхнулся на землю под деревом и на некоторое время ушел в свои мысли, пока его не отвлек какой-то шорох. Кто-то приближался к его укрытию.

— Мне так жаль… Этот Джирайя просто ублюдок! Он не должен был втягивать тебя в нашу ссору, — послышался мягкий, ласковый голос Цунаде.

А вот и она сама — опустилась на колени рядом с ним, среди узловатых корней дерева.

Ответом ей было молчание. Орочимару лишь искоса глянул в ту сторону, пытаясь понять: а это точно она? На какой-то миг мелькнуло подозрение, что на самом деле это Джирайя под маскировочным дзюцу. «Да нет, не может быть — Джирайя безнадежен в гендзюцу! Это настоящая Цунаде». Но даже убедившись в том, что это не обман зрения, Орочимару не спешил нарушить молчание и только рассматривал свои ногти.

Некоторое время он сидел так, глядя на поляну, расстилающуюся перед деревом, а потом с горечью выдохнул:

— Я такой уродливый, да? Как ты считаешь?

— Нет, вовсе нет, — тихо проговорила она, и в ее глазах блеснуло сочувствие.

Он повернулся к ней:

— А что ты скажешь о моих волосах?

— Скажу, что они очень красивые, — и Цунаде с легкой улыбкой придвинулась ближе к нему.

— Ты могла бы… прикоснуться к ним?

— Кх-м, ладно… — она подняла руку и легонько погладила его по макушке.

— Нет, запусти в них пальцы.

Цунаде прикусила губу, словно хотела возразить, но передумала. И дрожащими пальцами провела по его длинным черным волосам. А потом, побоявшись огорчить его тем, что слишком быстро убрала руку, продолжила это занятие. И с каждым движением ее нерешительность словно куда-то улетучивалась.

— Как думаешь, у меня чересчур тонкие губы?

При других обстоятельствах ее, наверное, удивил бы этот вопрос, ведь Джирайя вроде как не высказывался насчет его губ. Но сейчас ей было не до посторонних мыслей — она наслаждалась гладкостью волос Орочимару, и потому, машинально помотав головой, пробормотала:

— Нет…

— Тогда поцелуй меня. Поцелуй меня, Цунаде-тян! — его голос напоминал нежное шипение.

Она закрыла глаза еще до того, как прижалась губами к его губам. После первого прикосновения, короткого и нервного, последовало второе, более долгое. Ее рука все еще была погружена в его волосы, хотя и перестала их поглаживать. Другая легла ему на плечо.

Ладони Орочимару, скользнув по ее спине снизу вверх, достигли волос. Он прервал поцелуй и заглянул в глаза Цунаде. Распустил ее прическу, взвесил на руке часть золотистых прядей и прижался к ним сперва щекой, а потом губами. И принялся покрывать поцелуями ее шею и ухо, тихо выдохнув при этом:

— Скажи, что любишь меня!

Почувствовав его губы на своей шее, она прикрыла глаза и простонала:

— Люблю тебя…

— Скажи еще! Хочу услышать это от тебя много-много раз…

— Я люблю тебя, Орочимару-сан!

— Еще, ну скажи еще раз! — теперь он уже выпрашивал это, как нетерпеливый ребенок: обхватив ее за талию, притянул к себе и запечатал губы порывистым поцелуем, после чего вновь уткнулся в ее шею.

— Я люблю тебя… Ну а ты… ты не хочешь сказать, что любишь меня?

— А этого доказательства недостаточно? — прохрипел он и впился в ее шею любовным укусом.

Она выгнулась в его руках и невольно поморщилась: любовный укус быстро превратился в настоящий. Это зашло слишком далеко. Она поняла, что обязана остановить его, и отстранилась, потирая место, на котором остались следы зубов. Но когда он бросил на нее взгляд из-под полуприкрытых век, облизывая губы, то снова не смогла устоять — и они принялись безудержно, страстно целоваться, позабыв обо всем на свете.

Вдруг совсем рядом раздался гневный вопль:

— Поверить не могу, что ты на него запала!

Их застукал Джирайя. Весь пунцовый, скрежещущий зубами от ярости.

Цунаде попыталась отстраниться от Орочимару, но тот только крепче обхватил ее за талию и оскалился в самодовольной ухмылке. Поглумиться над Джирайей ему всегда было в кайф, но сейчас Орочимару торжествовал вдвойне. Он знал, что Джирайя влюблен в Цунаде и дразнит ее лишь затем, чтобы скрыть свои чувства. А сейчас она здесь, с ним, и Джирайя ничего не может с этим поделать. Чтобы окончательно доконать Джирайю, Орочимару высунул язык и провел им по ушку Цунаде.

А Цунаде была так смущена и возбуждена, что не могла выговорить ни слова. Попыталась было, но с губ сорвались только какие-то бессвязные обрывки звуков. Оно и к лучшему, наверное. Потому что она так и не смогла определиться, что же ей следует сделать: устроить Джирайе выволочку за то, что он шпионил за ними, или попытаться объяснить ему, что она чувствует к Орочимару — какими бы эти чувства ни были на самом деле. Кстати, а что она чувствует к Орочимару? Трудно сказать. Ведь это любовь, да? Попробуй-ка ответить «нет», чувствуя, как его язык скользит по краю уха.

— Ну и обжимайтесь себе дальше! — рявкнул Джирайя. — Пусть он тебе еще больше засосов понаставит! А мне плевать. Я пошел.

Ага, плевать... Как же. Щас! Когда он — мрачный, насупленный — развернулся на пятках и устремился прочь, Орочимару готов был поспорить, что Джирайя вот-вот разревется.

Эта мысль вызвала у него приступ сдавленного смеха. Отсмеявшись, он взял Цунаде за подбородок и развернул ее лицом к себе.

— Так на чем мы остановились, когда нас так невоспитанно прервали? А, вот на чем...

И он возобновил свои поцелуи — такие бурные, так что она едва не подавилась его языком.

Отстранившись от него — якобы затем, чтобы глотнуть воздуха — Цунаде, тяжело дыша, спросила:

— Ты же понимаешь, что я это делаю не только ради того, чтобы поквитаться с Джирайей?

— Я тоже. Но одно другому не мешает.

И он снова приник к ее шее, захваченный новой идеей. Пусть при следующей встрече Джирайя увидит, что у Цунаде вся шея в роскошных засосах. И пусть знает, кто их ей оставил.