Два мальчика на лужайке (джен)

Тёмному Лорду.

Я знаю, что умру задолго до того, как ты прочитаешь это, но хочу, чтобы ты знал: это я раскрыл твою тайну. Я похитил настоящий крестраж и намереваюсь уничтожить его как только смогу. Я смотрю в лицо смерти с надеждой, что когда ты встретишь того, кто сравним с тобою по силе, ты опять обратишься в простого смертного.

Р. А. Б.

Всюду вокруг него была холодная вода.

Волны сомкнулись над головой, и его потянуло на глубину.

Над ним завихрились пузырьки воздуха, серебристо мерцающим каскадом поднимаясь вверх, в то время как сам он падал вниз.

Но падение не было стремительным. Оно напоминало скорее перо, которое, мягко покачиваясь в воздухе, плавно опускалось на пол.

Может, водяные массы и обрушились на него, но они и поддерживали его снизу. Одновременно тяжелый гнет и мягкое ложе.

Парадокс.

С восхищением, молча, он наблюдал, как пузырьки теряются наверху — как вдруг какая-то тень промелькнула над ним. Позади нее меркло зеленоватое свечение, только что висевшее над ним, словно небосвод, а с ним и сияние воздушных пузырьков.

Жаль, ему нравилось наблюдать за их веселым танцем. То, что у него больше не будет возможности посмотреть на них, он знал еще до того, как к первой тени присоединились другие. Подобно покрывалу, они легли между ним и светом.

Вода, мягко поддерживающая его, была тихой, спокойной — и вдруг он почувствовал, как она заволновалась. Волны ударялись о его тело, давя со всех сторон своей массой.

Он заметил, что влага уже давно проникла под одежду. Она обтекала его конечности, голову, впитываясь в одежду и волосы.

Чудесное ощущение легкости, появившееся у него при виде водяных пузырьков, внезапно пропало. Он почувствовал себя камнем, который невидимые силы неудержимо тянули ко дну. Тяжелый, неподвижный, несопроти…

Он резко повернул голову.

Нелегко было сделать это в воде, но ему почудилось, будто он ощутил прикосновение к своей ладони. Что-то скользкое, влажное, чужое, не обладающее проницаемостью окружающей его жидкости. Но единственное, что ему удалось мельком увидеть, был исчезающий блик.

Возможно, обман чувств, может, галлюцинация. Не удивительно, ведь он уже начал чувствовать нехватку кислорода. Грудь сжалась в судороге, пульсация в голове усилилась. Знаки, которые посылало ему тело, были однозначны.

Вот, снова!

Со всей возможной скоростью он бросился вправо — и снова слишком поздно. Однако не настолько, чтобы вновь не заметить светлый проблеск.

На всякий случай он отвернулся и уставился прямо в глубину. Ничего, ничего, кроме мрака; светлое нечто не могло быть галлюцинацией.

Не отдавая себе отчета, он провел руками по телу и там, за ремнем, нащупал гладкую поверхность волшебной палочки. Этот жест уже бессчетное количество раз спасал его от смерти и повергал атакующих в бегство. С палочкой он чувствовал себя цельным, превосходящим противника, уверенным в победе.

Но не сегодня.

Изо всех сил пытаясь противостоять соблазну, он вытащил свою волшебную палочку из виноградной лозы.

Он поднял взгляд наверх и отчетливо увидел кружащие над ним тела. Они медлили, выжидали, будто хотели, чтобы он попал в их ловушку.

Да он и так уже давно в ней оказался.

Добровольно.

Их присутствие усилило чувство гнета. Он уже давно перестал падать, а удерживался на одном уровне, работая ногами. Расстояние до поверхности он оценивал метров в десять. При обычных условиях пустяк. Но давление на грудь усиливалось, и все отчетливее проступало желание вдохнуть.

Потребность расслабить бедные легкие от судорожного напряжения все ярче ощущалось в его сознании, но он твердо решил игнорировать ее. Вместо этого он посмотрел на призрачных существ, продолжающих опускаться все глубже и глубже.

Из кончика палочки вырвался конусообразный луч света, подобный затонувшему солнцу заколыхавшись в воде.

Вот теперь он увидел их тела. Увидел их белые мутные глаза, их бледную кожу. Из них будто вытянули весь воздух, и он обволакивал теперь их кости. Клочки одежды, лишь местами прикрывавшие их жалкие тела, словно развевающиеся мантии надувались за их спинами; они приближались к своей жертве с неспешностью, одновременно завораживающей и пугающей.

Балет призрачной смерти окружил наконец Регулуса Арктуруса Блэка.

Их белые тела были повсюду. Куда бы он ни поворачивался, он видел их пустые глаза, их раззявленные рты. Он насчитал по меньшей мере двадцать существ, но подозревал, что в непроглядной тьме их притаилось гораздо больше. Казалось, они ждали, чтобы он сделал первый ход, потому что кружили вокруг него, выжидая. Временами какое-нибудь из существ протягивало руку и ловило его за мантию, но, скуля, тотчас же отдергивало ее, потому что Регулус отталкивал ее прочь.

Раздававшиеся при этом высокие завывания, слегка приглушенные водой, проникали в его уши, буквально пронзали его, на мгновения вытесняя глухую пульсацию сердца в ушах.

Ему было ясно, что они недолго будут выжидать. Да и он сам был уже почти не в состоянии противиться желанию вдохнуть.

Его легкие так кололо, что удивительно, как сердце до сих пор не было пронзено насквозь; он заметил, что мысли начинают путаться. В голове мельтешило море ярких цветных нитей, которые хотелось разорвать.

В отчаянии он закрыл глаза и попытался сконцентрировать свой мысленный взор на серебристом водовороте, поймать красоту воздушных пузырьков, перенести их успокаивающую неспешность на свое тело и взять под контроль горящие легкие. Но стоило ему подумать, что он вновь обрел покой, и открыть глаза, как изо рта вырвалась часть задержанного воздуха.

Мимолетно посмотрев на поднимающиеся вверх пузырьки, он отвел от них взгляд.

Он ни о чем не сожалел.

Этот выдохнутый им воздух был равен избавлению.

Он, убежденный, полный уверенности, задумал было быстро и безболезненно покончить со всем, но, к своему глубокому разочарованию, должен был признать: он в очередной раз оплошал.

Что, как не жажда жизни, побуждала его к этой бессмысленной деятельности, заставляла отчаянно бороться, чтобы оттянуть момент конца?

Что заставляло его искать красоту там, где ее и в помине не было? Почему сочетание двух элементов занимало его больше, чем некоторые люди, которых он встречал в своей жизни?

Все от того, что существовало кое-что, с чем он еще не разобрался.

Регулус простонал. Снова наружу вырвалась небольшая порция задержанного в груди воздуха.

Бледные тела инферналов расплылись, оставляя перед глазами лишь черное полотно мрака.

Он заметил, что сердцебиение усилилось, руки судорожно сжались, пальцы крепче обхватили волшебную палочку.

Сердце билось, и в том же самом ритме пульсировала кровь, отдаваясь грохотом в голове, в то время, как он отчаянно пытался следовать мелькающим на черном фоне цветным сценам.

Сценам, про которые он думал, что давно оставил их позади.

* * *

Братья Блэк стояли перед закрытыми дверьми салона и могли слышать каждое слово, которыми раздраженно обменивались родители. Лающий голос Вальбурги Блэк слышался так ясно и отчетливо, что, казалось, даже заклятие недосягаемости не в силах было его заглушить.

— Почему они снова ссорятся? — Регулус тревожно переступил с ноги на ногу и посмотрел на старшего брата. Тот лишь дернул краешком рта и ничего не ответил.

— Ну конечно же, "это со временем уляжется"! Вот уже третий раз за две недели я застаю его с этим маггловским мальчишкой, а тебе ничего другого не приходит в голову, как посадить его под домашний арест, Орион? Я тебе уже тысячу раз говорила: ты должен запретить эту дурость, если понадобится, со всей суровостью, но ты же никогда меня не слушаешь!

— Почему они не могут просто забыть об этом, Сириус? Я хочу сказать… Позже, когда мама с папой умрут и ты получишь дом и все деньги, никого не будет интересовать, что ты в детстве играл с соседским мальчиком. Ты ведь будешь хозяином дома? — на лице четырехлетнего ребенка было написано непонимание. Он бросил взгляд на украшенные резьбой двери из темного дерева, будто хотел разглядеть за ними ссорящихся родителей и, рассказав им о своих мыслях, привести тех к резону. — Как по-твоему, они вообще об этом думают?

Вместо того, чтобы ответить, Сириус положил ему руку на плечо и, мягко надавив, отвел подальше от дверей, бросив на комнату со спорящими матерью и отцом последний взгляд.

— Пойдем, Рег. Мы идем наверх.

* * *

Регулус рассмеялся, когда, несмотря на сделанный выпад, не смог достать мяч и свалился в траву. Ни разу не подумав о боли в заднице, на которую упал, он сразу же вскочил и послал шар своему брату, старая вложить в удар столько же силы, что и старший на два года Сириус.

"Футбольный мяч" — вот как назвал Сириус белый шар с черными пятнами, когда, с широкой улыбкой на лице, вернулся из своей тайной вылазки в ближайшую маггловскую деревню. За то, что пришлось стоять на стреме и врать о местонахождении брата, Регулус потребовал посвятить его в тайны мяча. Полный любопытства и волнения он слушал объяснения брата и, наконец, потребовал испробовать мяч.

Как же он летел!

Сириус не врал. Сириус вообще никогда не врал. Ему всегда удавалось — неважно, путем обмена или при помощи каких-нибудь уловок — выманить у магглов их вещи. И он всегда посвящал Регулуса в тайны приобретенных диковинок.

Поэтому Регулусу вообще-то и не нужно было требовать — со скрещенными на груди руками и серьезной миной на лице — от брата объяснения, но Регулус хотел выглядеть взрослым, большим — таким, как Сириус.

На этот раз Регулусу удалось поймать мяч. Он только что сделал пас, когда раздался возмущенный женский голос:

— Чем это вы тут снова занимаетесь? Сириус! Регулус! Что это? Разве я не говорила, что нужно подальше держаться от этих штук?!

Гордость Регулуса по поводу удачно сделанного удара ногой тут же сдулась. Только что он чувствовал себя таким взрослым — и вот его уверенность в себе моментально сжалась до размеров гоблина.

Лишь когда мяч остановился в нескольких ярдах от ноги Сириуса, Регулус нехотя обернулся. Он не удивился, увидев разгневанную мать. Уперев руки в бока, с покрасневшим от гнева лицом, она переводила взгляд с одного брата на другого.

— О чем вы только думали! Эти дьявольские изобретения вредны для вас! Они же принадлежат магглам, — Вальбурга Блэк выплюнула последнее слово, будто надкусанную испорченную улитку. — Волшебники таким не занимаются! Это не наше! Это не только губит характер, но и бросает пятно на всю нашу семью! Мы с отцом твердим об этом каждый день. Но, очевидно, на вас это не действует! — она покачала головой, но не изменила своей угрожающей позы. — Даже не нужно спрашивать, чья это была идея!

Вместо того, чтобы пристыженно опустить голову, Сириус задрал подбородок вверх и скрестил на груди руки.

Но Регулус — он виновато съежился.

Однако Вальбурга даже не заметила присутствия младшего сына. Как всегда, она сконцентрировалась на корне всего зла.

— А ты, Сириус, постоянно втягиваешь брата в свои гнусные поступки! Постыдился бы! Через год тебе ехать в Хогвартс, а твое поведение просто невыносимо!

Выбранив сына, Вальбурга объявила о недельном домашнем аресте — для обоих. Сириусу — в качестве наказания, Регулусу — чтобы подумал над своим поступком.

Когда все было сказано, когда Вальбурга приказала ничего не рассказывать тетке Кассиопее — иначе арест растянется на две недели — она отправилась домой. Оба сына безропотно последовали за ней.

За спиной матери Регулус в последний раз посмотрел на оставшийся лежать в траве футбольный мяч.

* * *

— Все в порядке, вы можете идти.

— Нет, мы не оставим тебя. Мы проводим тебя до поезда.

— Да поезд же вот — в пяти ярдах, я и сам справлюсь!

— Мы проводим тебя до поезда!

Регулус упустил начало перебранки между отцом и Сириусом, но по закатанным глазам брата и сжатой челюсти отца мог понять, что и на этот раз, пожалуй, речь шла о чести и традициях дома Блэков. Тема, в последние месяцы чуть ли ни ежедневно стоящая на повестке дня.

— Мы проводим тебя, Сириус. Конец дискуссии.

Вальбурга Блэк вмешалась в спор, забыв при этом, что вела за руку девятилетнего Регулуса. Тот чуть ли не полетел за матерью, пытаясь приноровиться к ее широким шагам.

На рассматривание поезда, вокзала, людей времени не оставалось. Лишь краем глаза Регулус видел пробегавших мимо детей в школьных мантиях. То с желтым шарфом, то в мантии с красной оторочкой. Неподалеку стояла группа учеников в синих свитерах, а вон там, справа, промелькнуло в толпе что-то зеленое.

Впервые на Кингс-Кросс! Вообще-то Регулус уже давно ждал этого события. Но с тех пор, как Сириус в пылу спора с отцом бросил, что ни за что не собирается идти в Слизерин, радость от сегодняшнего дня сильно омрачилась. Более того, Регулус ночью даже пожелал, чтобы этот день просто уже прошел. С хроноворотом это получилось бы. К несчастью, у него не было ни одного.

Регулус все равно не понимал, почему распределению по факультетам придается такое значение. Если он правильно понял, решение все равно принимала некая шляпа, которая, по словам матери, все равно распределяла всех членов семьи на змеиный факультет — исключение составлял лишь один пожилой дядюшка, являвшийся сквибом. Но это же совсем другое.

То есть как Сириус вообще собирался попасть не в Слизерин, а в Гриффиндор, оставалось для Регулуса загадкой. И еще меньше он понимал, почему Сириус не хочет в Слизерин.

Разве члены семьи не сделаны из одного теста? Ведь наследуются не только черные волосы, но и одинаковые черты характера! И что плохого в хитрости, находчивости и честолюбии?

Ведь именно благодаря хитрости Сириусу всегда удавалось обходить правила родителей, подарило им — именно благодаря этому качеству — замечательный футбольный мяч. Разве это не было доказательством его хитрости?

Конечно, мужество и смелость тоже неплохие свойства, Регулус это признавал. Но разве автоматически становишься трусом, не попав в Гриффиндор?

Сириус сразу же ответил "да" на этот вопрос, а родители даже не захотели обсуждать такую абсурдную тему. Дискуссия прекратилась, не начавшись, но Регулуса не покидало стойкое чувство, что не так все просто, как всем кажется.

Поскольку его уже расстраивала мысль о том, что скоро ему придется обходиться без Сириуса, он постарался, чтобы ничто другое не омрачало их отношения.

Конечно, Регулус радовался, что Сириус едет в школу, горя желанием поскорее узнать о всех его больших и малых приключениях, удачных и неудавшихся заклинаниях, о новых друзьях и врагах брата. В конце концов и он сам, как всякий ребенок-волшебник, мечтал о Хогвартсе — школе чародейства и волшебства. Одновременно он чувствовал ужасную пустоту внутри — однозначно идущую не из пустого желудка.

С противоречивыми чувствами Регулус махал вслед уходящему поезду и разочарованно опустил руку, когда брат не ответил на прощание.

* * *

Наступил Сочельник — для многих время покоя и мира. Особенно, если старший сын семьи, после первых недель в Хогвартсе, возвращается наконец-то домой. Но не в семье Блэков.

Сириус, скрестив руки на груди, стоял, опершись на перила лестницы — взгляд невидяще направлен в сторону салона. Регулус стоял двумя ступеньками выше.

— Знаешь, последние месяцы они и правда были нормальными, — попытался оправдать он поведение родителей. Он не мог объяснить, почему это для него было так важно, ведь громкие споры ведь не были чем-то новым.

После отъезда Сириуса в школу ему, несмотря на все страхи, не было скучно одному дома. Да, во время многочисленных визитов к родственникам он порой скучал, зато отец даже взял его как-то на квиддичный матч. Партии в волшебные шахматы, которые они теперь регулярно устраивали по средам, улучшили игру Регулуса, он даже один раз выиграл у отца. Узнав об этом, мать сунула ему в руку шоколадную лягушку — деталь, которую он предпочел не сообщать брату.

Но ответ Сириуса дал понять, что эта новость не вызвала бы никакого удивления. С горечью в голосе, заметную сразу, он произнес:

— Неудивительно, ведь дома не было меня.

* * *

— Мои поздравления, ты, как всегда, постарался на славу!

Регулусу не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что резкий голос, с саркастическими нотками в нем, принадлежит брату. Проигнорировав любопытные взгляды остальных, он вышел из потока учеников, направляющихся в спальни, и посмотрел на Сириуса, стоящего спиной к двери.

Рядом с ним стояли три других мальчика в гриффиндорской форме. Один высокий и черноволосый, второй неестественно бледный, со светло-каштановыми волосами, а третий, самый низкий, казался неприметным, словно крыса. Без сомнений, это были друзья Сириуса, о которых тот беспрерывно рассказывал на каникулах.

Регулус нахмурился, но ничего не сказал.

— Мама и папа будут гордиться тобой. Хоть кто-то, кто сумел, — Сириус рассмеялся, его друзья захохотали вслед за ним — кто более откровенно, кто исподтишка.

— И что в этом такого? Хочешь принизить значение Слизерина только потому, что сам попал к этим? — Регулус пренебрежительно кивнул на спутников Сириуса. Он терпеть их не мог, даже не зная их лично.

Джеймс то да Джеймс это! Какие только приключения мы вместе не пережили! Ни с кем не придумываются такие замечательные планы, как с этим умницей Люпином!

Как же действовали Регулусу на нервы эти постоянные рассказы! Разумеется, никого не было, кто сравнился бы с Джеймсом Поттером, Ремусом Люпином и Питером Петтигрю.

Никого, с кем даже отдаленно можно было бы так веселиться, как с ними.

— Да мне это и не нужно, — фыркнул Сириус. — Твое поведение уже сейчас попросту смехотворно. Позволь родителям и дальше нянчиться с тобой, да еще верь всему, что они тебе рассказывают. Не задумывался еще, что не все, что говорят тебе мамочка с папочкой, правда?

— Чего ты хочешь добиться? Чтобы у меня появились такие же подпевалы, как эти твои?..

— Эй! Скажешь так еще раз, и… — мальчик с черными лохматыми волосами хотел уже броситься на него, но Сириус выбросил перед ним руку, не давая пройти дальше.

— Все в порядке, я это улажу.

Он отодвинул друга назад и повернулся к младшему брату.

— Разве это не смехотворное поведение — повторять как попугай слова родителей? Ты вообще хоть раз задумывался, что они означают?

— Да. Я задумывался. И представь себе, их слова звучат разумно!

— Разумно? Ха, сейчас умру от смеха! Единственно разумное во всем этом то, что они, со своим чистокровным безумием, когда-нибудь вымрут.

— Откуда ты это знаешь? Ты же лишь постоянно с ними споришь и отрицаешь все, что они делают или говорят! Ты никогда не пытался удержаться от своего ценного мнения ради семьи!

Регулус заметил, что его слова удивили Сириуса, потому что тот вздрогнул. Регулус покосился в сторону друзей брата, но те — как им было велено, хотя видно было, что им это трудно дается, — держались в стороне.

Регулуса не заботило, что его упреки задели Сириуса, потому что он перестал быть маленьким, глупеньким мальчиком, который боязливо прячется за спиной старшего брата, едва только запахнет жареным.

Он стал старше.

Старше и увереннее в себе.

Теперь он мог говорить сам за себя и сам за себя решать.

— Возьми свои слова назад, — сквозь сжатые зубы выдавил Сириус.

— Нет.

— Ну хорошо. — Сириус немного помолчал, а потом продолжил: — Тогда я по-настоящему рад, что мы не на одном факультете и мне не придется видеть тебя каждый день. Напиши родителям письмо, что ты оказался в Слизерине, и пусть эльфийское вино льется рекой. И если уж будешь писать, упомяни, что со мной, на моем факультете, все в порядке. Если их это вообще интересует.

Не говоря больше ни слова, Сириус отвернулся от брата и направился к мраморной лестнице. Его друзья последовали за ним.

— Будь осторожней, братишечка, — бросил напоследок мальчишка с каштановыми волосами, подчеркнув свои слова, поигрывая палочкой, но Регулус не обратил внимания на его угрозу.

* * *

— Что ты делаешь?

— А на что это похоже? Что я развожу нюхлеров? Нет, спасибо, я лучше предоставлю это Хагриду.

Регулусу было не до шуток и уже тем более не до едких насмешек брата. Он, вместе с отцом, только что вернулся с Косой аллеи и, едва переступив порог дома, услышал пронзительные вопли матери, раздающиеся с верхних этажей.

Немногочисленные, бессвязные обрывки фраз, которые ему удалось услышать из разговора родителей, пока захлопнувшаяся с грохотом кухонная дверь не положила этому конец, совпадали с картиной, увиденной им в комнате Сириуса.

Ящики были вытащены, повсюду на полу валялась одежда, а между учебников, вредноскопов и обертками от сладостей лежали два больших раскрытых чемодана. Между ними сидел Сириус, который, не обращая никакого внимания на загнутые страницы книг или готовые поломаться вещи, сидел посреди этого хаоса и быстро кидал их в чемоданы.

— Что это такое? — не унимался Регулус.

— Я ухожу из дома.

— Что?

— У тебя что, троллиные сопли в ушах?

— Почему ты уходишь из дома?

— Потому что я больше не выдержу среди чистокровных фанатиков, вот почему.

В переполненный чемодан была небрежно брошена гриффиндорская мантия, за ней последовали журналы по квиддичу. Регулус растерянно наблюдал за братом. Вопросы в голове слишком быстро сменяли друг друга, чтобы он мог облечь их в слова.

Лишь вчера была ссора брата с родителями. Сириус потребовал предоставить ему доступ к сейфу. Родители отклонили его требование.

Он хотел купить мотоцикл, один из тех тарахтящих монстров на двух колесах, что висели на постерах в его комнате. Вальбурга и Орион Блэк отказались. Лишь через год, когда он достигнет совершеннолетия, он сможет взять золото из сейфа. И поскольку в последние годы Сириус неоднократно доказывал, что на него нельзя положиться, они не собираются давать досрочную доверенность на пользование деньгами.

В бешенстве Сириус скрылся в своей комнате, из которой вышел лишь незадолго до этого, никого не поприветствовав. Разумеется, слишком поздно для завтрака и, разумеется, в мятой пижаме и непричесанный. Регулус ничего не сказал. Он знал, что любое замечание по поводу нарушения неписанных правил дома лишь подкинут дрова в костер непонимания. Ему не хотелось, чтобы пропасть между Сириусом и родителями увеличилась.

Однако его сдержанность ни к чему не привела.

Сириус уже так часто грозился покинуть дом. Кричал родителям, что он им не нужен, что им все равно будет лучше без него и что он проклинает тот факт, что родится в этой семье.

Необдуманные слова. В гневе произнесенные слова. Слова нежеланные. Неправда. Именно так думал Регулус.

— И куда же ты отправишься? — Регулус скрестил руки на груди.

— К Джеймсу. Его семья ничего не имеет против меня.

Если бы не все предыдущие ссоры, Регулуса расстроили бы упреки Сириуса. Но все было по-другому — это он понял за прошедшие три года — поэтому его не удивило, что Сириус готов порвать с родителями. Сам он уже давно перестал пытаться помирить обе стороны.

Но Сириус, кажется, и его включил в круг проклятых Блэков. И это было больно.

Регулус вспомнил их стычку в первый день его прибытия в школу. Разумеется, это была не единственная их встреча — все-таки школа была не настолько велика. И если в начале во время встреч они просто делали вид, что не замечают друг друга, резко отворачивались и меняли направление, то со временем интенсивность неприятия снизилась, превратившись в глухое игнорирование. Лишь на каникулах, когда они вынуждены были находиться вблизи друг друга, их отношения менялись в лучшую сторону. По крайней мере, они кивали друг другу в знак приветствия.

Дома они пришли к негласному правилу: не говорить о своих размолвках и не затрагивать животрепещущих тем. Поэтому они могли, например, внешне спокойно разговаривать об итогах квиддичных матчей — однако в душах продолжал гореть огонь соперничества. Если не находилось повода быть вместе, каждый исчезал в своей комнате. То, что прежней близости между братьями больше не наблюдалось, заметили все. Большинство объясняло это тем, что соперничество между братьями-подростками вполне естественно. Поэтому Регулус старался внушить всем чувство, что они все равно семья, что бы ни случилось.

В горле застрял ком.

— И ты просто так сбежишь? Просто так?

— Да, просто так, — Сириус захлопнул крышку одного из чемоданов. — Представь себе, так тоже можно.

Регулус больше не видел, что и в каком состоянии упаковывается. Его взгляд не отрывался от стен. Серебристых обоев почти не было видно. На стенах висели большие картинки — цветные, с сомнительным содержанием. Но его взгляд задержался не на мотоциклах или полуодетых девицах. Взгляд зацепился за красный цвет чего-то гриффиндорского.

— Это трусость.

Лихорадочные движения Сириуса замерли, и он поднял голову. Нахмурившись и наморщив нос, он посмотрел на брата:

— Это не трусость.

— Да нет, трусость. Ты же был так горд тем, что попал в Гриффиндор. Хотел быть выше нас, хотел быть другим. Лучше. А теперь ты даже не способен поддержать то хорошее, что есть у твоей семьи, твоего дома.

Наконец-то он это выговорил! Слова эти уже долго бродили в нем, но он никогда не давал им вырваться на свободу. Это несчастное распределение по факультетам во всем виновато! Виновато в том, что их пути разошлись. Если бы не было факультетов, разногласия между Сириусом и родителями, наверное, как-то можно было бы утрясти.

Их ссоры никогда не достигли бы такого уровня. Никогда они не дошли бы до этой окончательного, абсолютного краха. Никогда бы он не стоял в комнате Сириуса и в почти бессознательном состоянии наблюдал бы, как тот навсегда уходит из дома.

— Ты не понимаешь. Ты действительно не понимаешь, — Сириус холодно покачал головой.

— Что я не понимаю?

— То, что мне никогда не было дела до дурацких россказней старой потрепанной шляпы! То, что я не из-за мужества или храбрости хотел в Гриффиндор, а потому что я просто не хотел быть таким, как вы! Маленькая кучка чванливых, бездушных идиотов, которая живет в своем выдуманном мирке, где чистокровные — положительные хозяева мира, а все остальные — злодеи!

Сириус схватил стопку книг и бросил ее в чемодан. Чем дольше он говорил, тем больше повышал голос. Вместе с броском книг его голос сорвался.

— Все, что я хочу — это чтобы мне никто не указывал, что мне делать и как думать!

— А это, по-твоему, не бездушно?

— Нет, потому что, в отличие от вас, я вижу, что то, что вы творите — ненормально!

— Что в этом ненормального, если заботишься о сохранении семьи? Если придерживаешься парочки правил, которые служат сохранению репутации семьи?

Не желая того, Регулус тоже начал кричать.

— Потому что враждебность по отношению к магглам не является достойным уважения поведением! Потому что я осознал: магглы не являются нашими врагами! Кроме того, что мы можем колдовать, нас ничто не отличает друг от друга, а вы обращаетесь с ними, да и с любыми немагическими существами, как к грязи под ногами. Вот то, от чего блевать тянет! То, что вы придерживаетесь всех этих ужасных теорий и восторгаетесь их гнусными последователями!

Во время своей речи, наполненной бешенством и яростью, Сириус продолжал кидать в чемодан книги, а затем со злостью захлопнул его. В голове Регулуса застряли обрывки последних слов Сириуса.

Он не знал, что из сказанного задело его больше всего, потому что услышать такое из уст брата было ударом в самое сердце. Он попытался проглотить застрявший в горле комок и поморгал, чтобы сдержать слезы.

Он совершенно не знал, что сказать.

Сириус заметил, что Регулус замолчал. Поставив оба чемодана, он опустил руки и взглянул на него. Плечи Сириуса бессильно поникли, и впервые Регулусу бросилось в глаза, что лицо брата выглядело очень уставшим.

— Раньше ты ничего не имел против них, — тихо произнес Сириус.

Внезапную тишину в комнате, кажется, можно было потрогать руками. Через полуоткрытые ставни проникали лучи солнца и заставляли танцевать в воздухе мириады пылинок.

— Это не так.

— Ты всегда хотел играть с вещами, которые я выменивал у них. Стеклянные шарики, воздушного змея, футбольный мяч…

— Это не так.

Регулус закрыл глаза и упрямо скрестил руки на груди. Он знал, куда клонит брат. Тот хотел, чтобы Регулус изменил свое мнение, хотел сделать его слабым, хотел, чтобы он сдался. Но Регулус больше не поддастся.

— Может, тогда я этого и хотел. Но теперь не хочу. Это была ошибка. Глупая ошибка, которую я сегодня бы не совершил.

Он признался, что это было ошибкой.

Было неправильно испытывать восторг от таких примитивных вещей.

В них не было ничего магического, это были всего лишь обычные шарики, бумага и оболочка с воздухом. Ничего, что должно вызывать интерес.

Регулус это понял. Понял, что родители были правы.

Когда он замолчал, старший брат пошевелился. Сириус взял волшебную палочку, лежащую посреди хаоса на кровати, засунул ее под мышку и взялся за чемоданы.

Регулус молча наблюдал, как брат, не обернувшись, чтобы сказать "Прощай", вышел из комнаты и исчез.

* * *

Регулус безмолвно стоял за спиной матери, уставившись на висевший на стене фамильный гобелен Блэков. Между головами предков на зеленом бархате виднелись пять черных выжженных дыр.

Его собственное изображение тоже находилось на гобелене — с волосами до плеч, узким подбородком и серыми глазами — и смотрело на него, будто хотело насладиться его апатией.

Регулусу не нужно было далеко переводить взгляд, чтобы увидеть изображение молодого человека, старше его на пару лет, но выглядящего так же неплохо.

"Сириус Блэк" — гласила надпись под изображением.

Регулус знал, что сейчас произойдет, и ему хотелось просто закрыть глаза.

Каким же ребенком он был три года назад, когда считал себя, только-только приехавшего в школу, взрослым. Когда думал, что ему никто не нужен для защиты. Это свидетельствовало не о зрелости и возрасте, а о наивности и глупости. Теперь, в этот момент, чего бы он только не отдал бы, чтобы почувствовать на плече твердую ладонь старшего брата. Но это было невозможно — и он это понимал.

Изображение Сириуса все еще лукаво подмигивало ему — но совсем скоро там образуется черная дыра, заставив лицо навсегда исчезнуть.

Краем глаза Регулус видел, как мать подняла палочку и направила на изображение сына.

Когда она произнесла заклинание, он закрыл глаза.

* * *

Регулус отложил перо в сторону и посмотрел на пергамент. Он должен был бы чувствовать или страх, или облегчение, но ни одним из вышеназванных чувств нельзя было описать то, что творилось на душе.

Уже неделю, с тех самых пор, когда Кричер, дрожа, с криками, вернулся домой, Регулуса пожирали ярость и ненависть. Он чувствовал в себе агрессию, бешенство, негодование и сомневался, что когда-нибудь ему удастся выбраться из этого кошмара бушующих чувств.

Но он довольно быстро пришел в себя. Разум снова стал ясным — словно ничего ужасного не произошло — и заставил искать ответы.

Регулус перебрал каждую книгу в библиотеке Блэков. Страничку за страничкой, книгу за книгой он пробирался сквозь фолианты о темной магии, пока не наткнулся на то, что искал.

Неопределенность превратилась в уверенность. Незнание — в истину.

А затем все было очень просто. Не раздумывая, он принял решение, он не медлил особо, не раздумывал — его решение было непоколебимо.

Может, дело была именно в этой простоте, но на следующий день после принятия решения судьба решила покарать его, наслав волнения, сомнения, раскаяние и сожаления. Они охватили его внезапно, безо всякого предупреждения, словно мощный цунами, заставляя его память метаться от одной картины к другой, не заботясь, какие это были воспоминания: хорошие или плохие. И хотя все они были различными, их объединяла одна константа: старший брат.

Регулус отвел рукой волосы и потер лоб.

Хуже всего он чувствовал себя два дня назад, и все равно мрачные мысли копошились где-то глубоко в подсознании; ему не удалось прогнать их совсем. Страх от увиденных в фолиантах изображений, резкие, предостерегающие от необдуманных поступков слова висели на душе слишком тяжелым грузом. Его терзали стыд и раскаяние, когда он думал, на какие свершения он, ведомый неверной рукой, дал себя обречь.

Конечно же он мог найти отговорки, оправдания своим поступкам, их нашлось бы более чем достаточно.

Он мог бы винить родителей. Мог бы сказать, что это они за все в ответе, это они окутали его заботой и привязали к себе. Любой бунт душился в зародыше, не успев появиться.

Он мог бы винить брата. Мог бы сказать, что это Сириус в ответе за то, что он, Регулус, в своем эгоистичном стремлении к независимости изголодался по гармонии и чувству общности. Что это был естественный продукт обстоятельств, то, что он выбрал стабильность и безопасность вместо того, чтобы открыть глаза.

Он мог бы винить самого себя. Мог бы сказать, что сам виноват в том, что поддался соблазнам и выбрал простейший путь. Детская наивность плюс абсолютная любовь и послушание по отношению к родителям — это была его ошибка.

Он мог бы даже пойти еще дальше. Мог бы обвинить во всем общество, традиции и устои, царящие в нем, которые привели к тому, что его семья совершила ошибку, отдавшись в лапы кровожадному чудовищу.

Но это было бы слишком просто.

Все равно, что на вопрос, присуща ли храбрость лишь гриффиндорцам, ответить "да" или "нет".

В действительности все было гораздо сложнее.

И это сложность не давала Регулусу покоя.

Его взгляд упал на письменный стол. На нем лежал одинокий лист пергамента; колеблющееся от небольшого дуновения ветерка пламя свечи бросало неровные отблески света на написанные на нем слова. Коричневые чернила еще не высохли, нужно было подождать, чтобы свернуть его.

Когда напольные часы пробили полный час, Регулус вздрогнул. Часы показывали девять вечера. Всего лишь через час родители вернутся от тетки Кассиопеи.

Какое же удачное стечение обстоятельств, что их не было дома. Что они уехали именно тогда, когда в его жизни наметился решающий поворот.

Он не смог довериться им. Он не рассказал им ни о шокирующих пытках, во время которых жертвы мучились часами, пока смерть не избавляла их от страданий, ни об отчаявшихся взглядах и криках родителей, вынужденных наблюдать, как их дети, пораженные проклятиями, падали замертво.

Регулусу даже не нужно было быть там, чтобы слышать в ушах эхо от их пронзительных криков или видеть их умоляющие глаза.

Страх, отчаяние, жертвенность и любовь видны были в их глазах.

Любовь, не затухающая даже тогда, когда в их глазах отражалась зеленая вспышка от смертельного заклятия.

Регулус никогда не чувствовал такую всепоглощающую любовь своих родителей, какую дарил им все эти годы сам.

Поэтому у них не было никакого правда узнать о его предстоящем решении, как-то повлиять на него.

То, что сделал его брат четыре года назад, сделал наконец и он сам. Просто отсутствие родителей сделало это решение проще.

Регулус осторожно провел пальцем по изящно написанным буквам. Ничего не смазалось. Он тщательно сложил пергамент в несколько раз, так, чтобы тот нашел достаточно места в своем будущем вместилище. Потом он встал, положил свернутую записку в карман брюк и взял палочку с ночного столика.

В дверях он остановился; его взгляд — безо всякой тоски или печали — последний раз прошелся по комнате: по мягкому балдахину зеленого цвета над кроватью, по аккуратно оклеенной вырезками из газет и изображений стене, по практически пустому письменному столу и по стоящему в стойке у стены Нимбусу 1500.

— Рестинкцио!

Пламя свечи погасло, и комната погрузилась в темноту. Тень под дверью исчезла. Вдали раздались звуки удаляющихся шагов.

* * *

Как разряды молний пронзили картины ушедших дней сознание. Регулус не знал, почему он пережил их еще раз, почему должен еще раз почувствовать всю боль и все горе? Разве недостаточно того, что воспоминания одолели его внезапно, ночью, сразу после принятого решения умереть?

Прошло — пролетело — закончилось.

Он больше ничего не мог изменить, даже если бы хотел. Даже для хроноворота было слишком поздно.

"Меня больше ничто здесь не держит", — без устали пытался он уговорить свое сознание. Но точно так же, как его тело безвольно повисло в воде, точно таким же безвольным было и его сознание. Чем больше Регулус пытался не думать, тем сильнее на передний план прорывались картины прошлого.

Со своими родителями он, может, и покончил, но не с братом. Однако для этого уже было слишком поздно.

Регулус долго размышлял, не посвятить ли кого-нибудь в свой план. Разумеется, не родителей, но мысль об Альбусе Дамблдоре ненадолго поселилась в его голове. Однако намного дольше он думал, не довериться ли Сириусу Блэку.

Его брат так живо стоял перед глазами, будто их дороги разошлись лишь недавно, хотя на самом деле они не виделись уже четыре года. Может, для волшебника это и не такой уж долгий срок, но для братьев — бесконечный.

Регулус видел перед глазами застывшее лицо брата, когда он солгал ему. Как бы ему хотелось увидеть веселое, смеющееся лицо Сириуса, который когда-то играл со своим младшим братом на лужайке, с гордостью повествуя о своих похождениях. Но, очевидно, такова его судьба: постоянно помнить о болезненном споре.

Регулус всерьез обдумывал, не найти ли ему брата и не покаяться ли во всем. Начиная с ужасной ошибки, которую он когда-то совершил, и заканчивая тем, как ему жаль.

Если бы он и так не умирал от нехватки воздуха и обжигающей кожу ледяной воды, его нисколько не удивило бы, если сердце разорвалось бы от чувства вины.

Не было слов, чтобы хотя бы приблизительно описать то, что он чувствовал.

Не в последнюю очередь потому, что несмотря на желание довериться брату, он все же ничего не предпринял. Вину, которую он взял на себя, все равно невозможно было загладить, а страх, что его появление воспримут холодно, не дал двинуться с места.

Это было трусостью. Наверное, в этом не было ничего удивительного, в конце концов он не был гриффиндорцем, это вполне соответствовало его характеру.

Единственное, что он мог бы сделать, это выслушать обвинения и согласиться с ними. Но Регулус был уверен, что обвинения — неважно, какие и неважно в чем — никогда не будут весомее его собственных упреков. И если он сам был не в состоянии простить себя, то как мог принять возможное прощение брата? Прощение еще сильнее затянуло бы его в пучину самобичевания.

Поэтому ему ничего не оставалось, как самому нести крест нового знания и ответственности. Так он никого не подставит, ему не нужно будет мириться ни с обвинениями, ни с милостями, и — по крайней мере, на это надеялась маленькая частичка в нем — он, наконец, обретет покой перед самим собой.

Как ни тяжело было Регулусу, он не стал разыскивать брата.

Сириус должен и дальше думать о нем плохо. Так, по крайней мере, брат не будет сожалеть, что их отношения разладились.

Ребенок в нем сожалел об этом решении. Взрослый же игнорировал сожаления ребенка.

Регулус почувствовал облегчение, когда ему удалось распахнуть глаза. Он несколько раз моргнул, прежде чем увидел контуры тел. И даже тогда они казались расплывчатыми и неясными. Касающиеся его руки инферналов казались просто белыми полосами перед его невидящими глазами.

В ушах снова загрохотал плеск воды. В отчаянии он прижал ладони к ушам, но руки были слишком слабы и просто соскальзывали вниз. Когда у него кончились силы, он сдался.

Зато Регулус почувствовал свои конечности. До этого все чувства были сконцентрированы на картинках в его голове и внутренней борьбе, теперь же он снова почувствовал свое тело. Руки невесомо болтались в воде, пальцы ног приятно покалывало.

Регулус поднял голову вверх и остановил взгляд на конусе света. Тепло пронзило его, тепло, которое он не мог чувствовать кожей.

Он знал. Время пришло.

Открыв рот, он еще раз взглянул на матово-желтый свет и краем сознания уловил, как вода затекает в горло. Он почувствовал, как сжалась грудь, пытаясь вытолкнуть инородную субстанцию и заметил, что его тело сотрясается от приступов кашля.

Он не боролся с ними, наоборот, позволил воздуху и сознанию с каждой секундой все больше покидать его тело.

Ломота в груди и голове стала слабее.

Обжигающий холод исчез.

Тело стало легче.

Регулус хотел посмотреть, по прежнему ли рука сжимает палочку, но яркий свет погас, затемняя взгляд.

И вот он снова попал в свой странный теневой театр.

Регулус вспомнил, что он уже видел.

Два мальчика, которые сбежали, чтобы насладиться свободой.

Два мальчика, пинающие со смехом мяч.

Два мальчика, живущих этим моментом.

А потом все накрыла тьма.