Темница (джен)

Она должна была признаться себе, пусть это и казалось невероятным: после двух дней, проведенных в тюрьме лесных эльфов, она испытывала очень странное чувство — облегчение.

Только теперь, после двух дней одиночества, она поняла, как утомляли ее месяцы притворства, лжи, скрытности. Сколько сил они из нее высосали.

Она чувствовала себя немного виноватой. Надо бы злиться, что кто-то — тем более эльфы — осмеливается встать у них на пути и взять их в плен. Надо бы планировать побег или хотя бы отравлять существование этим ублюдкам, ругаться, визжать, лупить по решетке.

Она осмотрела темницу, задержавшись взглядом на ведре в углу. В ближайшее время будет неважно, встанет она к нему или сядет на него. И это было свободой в четырех стенах. Радовало и то, что эльфы оставили ей записную книжку и шкатулку с письменными принадлежностями. Записи гномьими рунами их не заинтересовали, а перья, кисти и чернила они не сочли опасным оружием.

Было достаточно светло. Она открыла записную книжку на последней исписанной странице. Сам Торин попросил ее стать хроникером их путешествия. «Однажды это станет хорошим материалом для песни — героической или погребальной, как получится», — усмехнулся он. И она делала, что могла. Рука все еще болела после укуса гнусного паука, но несмотря на это, в течение последних двух дней она записала историю их столкновения с этими восьминогими чудовищами, и как гномы попали в плен к эльфам. А сейчас она пыталась восстановить в памяти образ тронного зала короля Трандуила и запечатлеть его тонкой кистью на бумаге. Это было непросто, арабески лестниц и кружева мостиков мерцали перед глазами. Она закрыла глаза, чтобы лучше вспомнить трон лесного царя.

— Я надеялся, что образованная дама будет более доступна голосу разума, чем остальные упрямые гномы.

Ори резко открыла глаза. Кисть выпала из ее пальцев и откатилась по каменному полу темницы к решетке. За ней стоял король Трандуил, высокий, сияющий и опасный, как серебряное копье. Некоторое время он молча вглядывался в нее, затем на его губах заиграла почти незаметная улыбка.

— Ах вот как. Они не знают. И, думаю, желательно, чтоб им никто не рассказал.

* * *

Эльфийские россказни, что женщин гномов нельзя отличить от мужчин, были такой же выдумкой, как насмешки гномов, что все эльфы выглядят, как бабы. В гномьих городах, шахтах и ​​поселках вы узнали бы женщин с первого взгляда. У некоторых росли бороды и усы, у некоторых нет, многие брили лица. Когда они не работали в шахтах и мастерских, то носили нарядные платья, вплетали в волосы золото и серебро и пели своим детям нежными голосами. А когда отправлялись в путь, одни, или в компании, оставляли волосы отрасти, снимали украшения, надевали мужское платье и вешали на пояс секиру или меч. Потому что времена настали трудные и негодяев было везде полно.

Были и женщины, которых сами гномы не могли бы распознать с первого взгляда, женщины с плоской грудью, которые не брили бороду и не щеголяли нарядами. Ори была одной из них.

Она осиротела слишком рано и проводила слишком много времени в пути с братьями. Они решили, что будет безопаснее для всех, если для посторонних она будет младшим братом. Только среди гномов она могла оставаться собой, но и там не имело смысла рядиться — они не задерживались долго на одном месте. Синие горы не могли прокормить всех своих обитателей и им часто приходилось искать работу в городах и деревнях людей. Дори был кузнецом, Нори механиком, у Ори была светлая голова, легкая рука и исключительный талант к черчению. Выслушав маловразумительное описание механизма или изобретения, она могла несколькими точными штрихами набросать эскиз, чарующе простой и понятный. Но страстью ее было письмо и языки. В каждом гномьем поселении или человеческом городе, который встречался на их пути, она безошибочно находила писца, летописца или зал свитков, и в каждую свободную минуту впитывала сказания, которые там находила, чужие историю и языки. Она быстро овладела общеупотребительными гномьими рунами и алфавитом Даэрона и могла записывать обычную речь быстро и без ошибок. По тем немногим свиткам древних времен, когда дружба между эльфами и гномами еще процветала, она овладела основами синдарина. Однако она никогда не хвасталась среди гномов этим знанием. Времена дружбы давно прошли.

* * *

Она не отводила глаз от Трандуила, пока его слова таяли в воздухе. Нет, она решительно не хотела, чтоб им кто-то рассказал именно здесь и именно сейчас. И догадывалась, чего Трандуил хочет от нее в качестве платы за молчание. Говорить. Говорить там, где другие молчат.

У него была очень хорошая переговорная позиция, он нацелил на нее в качестве оружия ее саму. И у нее была только одна возможность — схватить оружие прямо за лезвие и сломать его острие.

— Большинство из них знает, — ответила она самым спокойным голосом, на который была способна. Она почти не лгала. Четверо из тринадцати почти большинство. Два ее брата. Торин. И четвертый гном, который не должен был знать. Не должен был, но знал и молчал.

* * *

Впервые они встретили большинство гномов из их компании на вечеринке у Бильбо, но Торин знал ее и ее братьев много лет. Когда он предложил им присоединиться к походу против дракона в Эреборе, то особо подчеркнул, что надеется на ее участие. Среди ватаги полуграмотных гномов ее услуги в пути будут особенно необходимы. Но он же настаивал, что Ори должна участвовать в походе как мужчина. Не то чтобы воины ее не приняли, у гномов не было никаких предубеждений на этот счет. Но Торин опасался романтических осложнений, которые могли возникнуть во время долгого совместного путешествия и легко разложить всю экспедицию. Ори не была красивой даже по меркам гномов, но гномы и не ставят физическую красоту на первое место. Торин был почти уверен, что она слишком быстро стала бы предметом интереса.

Ори ни за что на свете не пропустила бы этот поход. Скрывать свой пол — небольшая жертва, обличье мужчины она натянет легко, как разношенные башмаки. Она не представляла, что это будет сложнее, чем обычные путешествия по человеческим селениям в роли младшего брата. Намного сложнее. Потому что ей пришлось отказаться от части себя среди своих, с собственными сородичами. Братья начали обращаться к ней в мужском роде. В кхуздул у ее имени появилось другое окончание. В новолуние, когда женщины гномов поют серебряную песнь и проводят свой род самой черной ночью месяца, ей приходилось молчать и смотреть, как ее друзья погружаются в мрачную задумчивость.

Добавились и практические затруднения. Ей приходилось каждый раз отходить по нужде подальше от остальных и купаться только в брюках. Это не осталось незамеченным, и вскоре посыпались добродушные шутки и едкие намеки на застенчивость юного гнома, который стесняется своего достоинства и не осмеливается сравнивать его с другими. Ее братья иногда резко ставили насмешников на место, но Торина ссоры не радовали. Однако для нее самым сложным было другое — не потерять саму себя среди людей, которые становились ей с каждым днем все ближе. Притворяться и лгать на пути, где трудности и общие переживания постепенно разрушали границы, открывали сердца и порождали крепкую дружбу.

* * *

— Большинство? — его улыбка стала лишь немного заметнее, но была достаточно выразительной. Его не обманула ни ее внешность, ни ее слова. — А остальные? Не стоило бы и им узнать правду?

Четверо все знали. Девять членов похода ни о чем не подозревали. Ори прекрасно представляла, с какими чувствами они приняли бы известие, что один из тех, кто месяцами делил с ними горе и радость, кому они без стеснения открывали свои тела и мысли, скрывал от них самого себя. Некоторые будут в ярости, кто-то обидится, даже самые здравомыслящие будут оскорблены. А ведь она не хотела их одурачить или обидеть.

— Что вы хотите от меня, король эльфов?

— Не имеет смысла ночевать в темнице, если вас могут освободить несколько слов, — спокойно ответил он. — Я хочу знать откуда вы и куда направляетесь. Вы образованная женщина. Можете сообразить, что моя поддержка пойдет только на пользу вашему походу, какая бы цель у него ни была.

Ори знала, что доля правды в его словах есть. Его голос был ласковым и улыбка все еще играла на его лице. Но его глаза были холодными, как свет звезд и алчными, как глаза хищника.

— Трудно говорить о дружбе, когда между нами это, король эльфов, — она ​​указала на решетку. — Будет лучше, если мы станем называть вещи своими именами.

Улыбка исчезла с его лица, остался только холодный блеск.

— Так будем искренни. Скажите мне то, что я хочу знать, а я не скажу то, чего никто знать не должен. Вероятно, я быстро отпущу вас, когда узнаю то, что мне нужно.

Она не спеша закрыла записную книжку, которая все еще лежала у нее на коленях.

— Это не то решение, которое стоит принимать поспешно. Дайте мне время подумать.

— Я даю вам час, — он подтолкнул кисть носком сапога, и та пролетела под решеткой и остановилась лишь у ее кровати. Потом король развернулся и ушел по коридору так же неслышно, как пришел.

Она нагнулась, подняла кисть и машинально убрала ее в шкатулку. Потом оперлась о стену и закрыла глаза. По спине стекала струйка холодного пота. Король эльфов ужасал своей красотой и мощью даже среди тронного зала, а в нескольких шагах от него его присутствие просто оглушало. Хотя на самом деле не о чем было раздумывать, надо было удалить его хоть ненадолго. Ей нужно время, чтобы успокоиться. Чтоб приготовиться к неизбежному. Ори опиралась о стену, глаза ее были закрыты и она вспоминала четвертого гнома, который знал. Вспоминала конец лета в странной обители.

* * *

Народ Махала долговечен и им не приходится в спешке пробираться по жизни. У женщин гномов крови бывают только раз в год. Свои ближайшие крови Ори ожидала лишь на переломе осени и зимы, не в конце августа в доме Беорна. Хотя ничего удивительного. За последние пять дней они спали в общей сложности часов восемь, всегда настороже, всегда в бегах, всегда в бою, с гоблинами под землей, с орками на поверхности, в воздухе на крыльях орлов. Ее тело явно решило, что пришел конец света. На пороге в темноте она лихорадочно рылась в своей сумке, пока изнутри доносились гомон и смех ее друзей. Ее штаны медленно пропитывались кровью, а результаты поиска не радовали. Она как раз раздумывала, не оторвать ли рукав своей единственной сменной рубахи, когда за ней скрипнула дверь.

— Ори? Что случилось? — это был Бофур. Из всех гномов именно он.

В многочисленных экспедициях, которые длятся дольше, чем несколько дней, вполне естественно находятся родственные души. Люди, которые становятся вам ближе остальных, с которыми вы по пути бессознательно сбиваетесь в пары или троицы, потому что вам есть что друг другу сказать или хорошо молчать вместе. А когда приходит опасность и пора обнажить оружие, вы естественно прикрываете друг другу спину.

Ее обычным компаньоном был Дори. Он привык присматривать за ней, уже стоял на пороге зрелости, когда она родилась, и слишком рано стал ей скорее отцом, чем братом. Иногда он раздражал ее своей опекой, но это не умаляло ее уважения и любви к нему — и они хорошо сработались, как пара воинов. В продолжение пути к ним все чаще стал присоединяться Бофур. Он сразу понравился Ори. Этот прямой открытый парень с Железных гор не брал дурного в голову и любил посмеяться. Полная противоположность подозрительного и хмурого Дори. Сначала их беседы были поверхностными и осторожными: родственники и родственные связи, различия в горном деле и ремеслах в Железных и Синих горах. Но с каждым днем ​​их разговоры становились все более непринужденными и приятными. Бофур открыто восхищался начитанностью Ори и с упоением слушал истории про гномов, эльфов и людей, которые она ему рассказывала. А Ори обожала смеяться вместе с Бофуром. Более того, его рассказы и замечания иногда вызывали улыбку на лице Дори, что было настоящим чудом.

Со временем они начали заботиться друг о друге, как это принято в больших походах, где каждый не может присматривать за каждым. Время от времени они оглядывались — не отстал ли другой от отряда, вернулся ли после того, как отбегал с дороги, хватило ли ему еды, когда Бомбур раздавал провизию, все ли еще их четырнадцать — счастливое число.

— Ты ранен, Ори! — проклятое гномье зрение, такое же острое в темноте, как при свете дня.

— Все в порядке.

Он присел рядом с ней:

— У тебя штанина в крови. Наверное, открылась какая-то рана, оставшаяся после Мглистых гор. Мотнусь за Оином, он перевяжет…

— Только попробуй! — прикрикнула она. — Говорю тебе — ничего страшного. Мне только надо найти что-то для перевязки.

— Твоя дурацкая стыдливость, — проворчал он. — Думаешь, я позволю тебе истечь кровью только потому, что ты отказываешься снять штаны? — Он поднялся и шагнул к двери.

Ори утомленно закрыла глаза:

— Бофур. Пожалуйста, — это не должно было случиться вот так. Не здесь, не сейчас и уж точно не с Бофуром, у которого беспокойство за нее стерло с лица вечную улыбку. Но больше ничего не остается. — У меня кровотечение. Но я не ранена, — он не должен пропустить окончание.

Ори посмотрела на него. Эмоции пробегали по его лицу, как рваные облака, прежде чем его лицо застыло в нечитаемом выражении. Он молчал несколько долгих секунд.

— Что я могу для тебя сделать? — спросил он наконец.

Она удивленно моргнула. Не такую реакцию она ожидала.

— Мне нужно что-нибудь, что хорошо впитывает. Ткань, сухой мох, что угодно. — Он кивнул, открыл дверь и исчез в прямоугольнике света.

Вернувшись через некоторое время, он вложил ей в руки несколько мягких пакетиков.

— Что это? — спросила она.

— Повязки Оина, я стянул пару штук из его мешка. Он даже не заметит. А вот, — он вытащил что-то из-под мышки, — мои сменные штаны. Они будут тебе великоваты, но…

— Спасибо, Бофур, — тихо сказала она, — я никогда этого не забуду.

Улыбка все еще не возвращалась на его лицо.

— У меня четыре сестры, — сказал он так, как будто это все объясняло. Но его голос звучал глухо. Бесцветно. Она глубоко вздохнула.

— Не сердись. Я не хотела скрывать, это желание Торина.

Он ничего не ответил, только молча кивнул. Потом развернулся и, не оглядываясь, ушел в дом.

Ей хотелось бы сказать, что его поведение не изменилось с той ночи, но это было не так. Он никому не сказал ни слова и не относился к ней враждебно. Но он меньше задерживался в ее присутствии и меньше смеялся вместе с ней. Она не могла его за это упрекать, в конце концов, в Лихолесье всем было не до смеха. Но они продолжали заботиться друг о друге, а когда на отряд напали пауки, обнажили оружие и стали спина к спине.

* * *

Первое, что она увидела, когда снова открыла глаза, была фигура Трандуила. Кто знает, как долго он стоял у решетки, глядя на нее. Некоторое время она молча смотрела на него, затем соскользнула с кровати и подошла к нему. Она сама не понимала, как ей хватило дерзости. Может, помогли два дня тишины, когда она могла быть сама собой. А может воспоминание о друге, который не отверг ее, хотя и узнал о ее лжи.

Она остановилась в двух шагах от Трандуила. Чтоб посмотреть ему в лицо, ей пришлось запрокинуть голову.

— Валяйте, скажите им, король эльфов, — сказала она. — Будет намного лучше, если они узнают от вас, а не от меня. Они перебесятся в своих камерах, а когда мы встретимся, их гнев уже остынет. Может они согласятся меня выслушать.

Он несколько долгих минут смотрел на нее из-под прикрытых век. Наконец спросил:

— Почему?

— Потому что мне надоело скрываться. Потому что я доверяю их дружбе больше, чем вашей. Потому что мне нечего вам сказать.

— Очень хорошо, — тихо сказал он. — Но так вы никогда не выйдете из моей темницы.

— Есть разные виды темниц. Из некоторых можно выйти, даже сидя в подземелье.

Некоторое время они смотрели друг на друга. В его взгляде промелькнуло что-то, на мгновение прогнавшее ледяной звездный свет. Потом он без единого слова развернулся и ушел.

Через несколько часов она услышала от решетки тихий шепот Бильбо Беггинса. Через неделю, в день большого осеннего пира, он позвенел ключами возле ее камеры. Она вышла из нее и присоединилась к тихой процессии гномов, направлявшейся вниз к погребу; сначала к камере Торина, а потом к выходу, найденному хоббитом. Задолго до того, как они закончили петлять по коридорам и спустились по всем лестницам, она поняла, что друзья ничего не знают. Она читала это в их напряженных лицах, в общем ритме шагов, в нечаянных прикосновениях в узких местах коридора, где они толкались. В мимолетной улыбке Бофура, которую она увидела, оглянувшись. Ори не знала, плакать ей или смеяться.

Король эльфов был хорошим тюремщиком — он не выпускал на свободу, если мог этого избежать. Ей придется выбраться из этой тюрьмы самостоятельно.

И она сделает это.

Как только они выберутся из этих проклятых пещер.