Гордость и предубеждение и лепреконы (гет)

Общепризнанной истиной является то, что молодой волшебник и отпрыск чистокровной семьи по определению нуждается в столь же хорошо воспитанной жене.

Сколь бы мало ни была известна склонность к женитьбе одного конкретного такого волшебника, эта истина настолько прочно закрепилась в сознании его матери, что молодой человек счёл необходимым окончательно и бесповоротно покинуть родовое поместье.

— Мой дорогой Люциус, — сказала как-то леди Малфой своему мужу за утренней трапезой, — слышали ли вы, что наш сын наконец-то выполнил свою угрозу покинуть наш дом?

Лорд Малфой ответил, что нет.

— Однако он так и поступил, — продолжила она, — потому что я обнаружила, как домашние эльфы переносили последние его сундуки, и именно они рассказали мне о его уходе.

Лорд Малфой никак на это не отреагировал.

— Знаете ли вы хотя бы, где остановился наш единственный сын? — нетерпеливо воскликнула его жена.

— Вы хотите мне рассказать, а я не возражаю против того, чтобы вас выслушать.

Этого было достаточно для продолжения.

— А дело в том, мой дорогой, что вы обязаны знать, как Драко заявил, будто он должен сосредоточиться на своей работе, своей работе, повторяю я вам, и что у него нет времени участвовать в моих сватовских схемах. Он сказал, что, если я буду упорствовать в своих начинаниях, он заберёт полагающееся ему наследство и имущество и купит собственную квартиру. Что он и сделал!

— И где же находится эта квартира?

— В Косом переулке, по крайней мере, так мне сказали наши домашние эльфы.

— Само собой, в более светской части Косого переулка, в этом мы можем быть уверены.

— Конечно, это так, мой дорогой, конечно! Во всяком случае, мы можем только надеяться. Ни один волшебник достойного воспитания больше нигде и не должен появляться!

— И всё же вы так взволнованы этим.

— Мой дорогой Люциус, — ответила ему жена, — как вы можете быть таким непонятливым? Вы должны знать, что на днях он должен жениться на ведьме, а его переезд из поместья явно является попыткой остаться холостяком.

— Драко женится, когда почувствует, что настало подходящее время.

— Подходящее время! Чепуха, как у вас только язык повернулся сказать такое? У меня есть информация, что он планирует посетить ещё один бал без сопровождения. Как он может жениться, если продолжает вести себя подобным образом? Боюсь, крайне вероятно, что он окажется слишком поглощён своей карьерой, чтобы исполнить семейный долг, и потому вы должны навестить его как можно скорее.

— Не вижу для этого никаких оснований. Осмелюсь предположить, что Драко приедет домой на воскресный ужин, чтобы повидаться с нами; однако я пошлю ему несколько строк, чтобы напомнить, что он не должен бросать свою мать и её утомительные споры о внуках.

— Муж, вам доставляет удовольствие раздражать меня. У вас нет сострадания к моим бедным нервам.

— Вы ошибаетесь, моя дорогая. Я очень ценю ваши нервы — они мои старые друзья. Я слышал, как часто вы упоминали о них во время войны.

— Ах, вы всё ещё не знаете, как я страдала, когда Тёмный Лорд был здесь, в нашем доме. — Леди Малфой принялась обмахиваться вышитым носовым платком.

— Но я надеюсь, что однажды вы переживёте это и вспомните, что в нашем доме именно Драко страдал сильнее всего, когда этот полукровка-самозванец здесь обитал. Возможно, эти воспоминания и есть причина, по которой он ушёл.

Его жена бросила носовой платок, позабыв о своих слезах.

— Я уже говорила вам, что он хочет сосредоточиться на работе. Он работает, Люциус. На работе. Первый Малфой, который совершил подобное по крайней мере за семь поколений.

Лорд Малфой моргнул, глядя на жену, и решил, что ему пора удалиться в свой кабинет, чтобы закончить работу над счетами поместья.

— Моя дорогая, — сказал он, вставая и щипая себя за переносицу, — я чувствую, что должен немедленно навестить Драко. — Люциус поклонился жене и покинул её.

Леди Малфой улыбнулась сама себе, счастливая, что её муж всё понимает.

Достопочтенный Драко Малфой был самым сметливым слизеринцем из тех, кто сумел избежать нежелательного заключения в Азкабане после Второй великой войны волшебников. Он всегда намеревался выступить на стороне победителя, хотя его семья крепко держалась за Тёмного Лорда, пока не стало почти слишком поздно.

Именно его мать, а не отец, оказалась ответственна за их макиавеллиевскую смену верности во время финальной битвы. Всё, что они совершили раньше, оказалось начисто стёрто, когда леди Малфой мужественно спасла жизнь Гарри Поттеру, герою волшебного мира, в решающий момент. Драко был благодарен ей за то, что она проявила столь большую хитрость; однако в конце концов она потеряла всякий здравый смысл, когда дело дошло до женитьбы её единственного ребёнка.

Леди Нарцисса Малфой утратила свою поразительную дальновидность — по крайней мере, так казалось Драко.

И наоборот, перед ним самим и его отцом открылись новые перспективы, и вместе они поклялись вернуть уважение и достоинство рода Малфой.

Для лорда Люциуса Малфоя II дальновидность означала не высовываться, сосредоточиться на делах поместья и следить за тем, чтобы счета в «Гринготтсе» увеличивались благодаря общественно полезным доходам, таким как «Фармацевтическая лавка Малфоев». Как только домашний арест был снят, лорд Малфой потратил много времени на расширение этого бизнеса, чтобы сделать его прибыльнее, чем когда-либо.

Было важно вернуть этому предприятию ту же социально значимую респектабельность, коей оно обладало сотни лет назад. Среди продуктов аптеки значился «Супириор рэд» — сорт красного вина, выдержанного в течение тысячи лет. Лорд Малфой пожертвовал целый ящик на благотворительный аукцион в пользу сирот войны. Он сделал это анонимно, зная, что даже самые ленивые репортёры выяснят, откуда пришёл такой существенный вклад.

«Ежедневный пророк» не разочаровал.

Тем не менее основное бремя общественной реабилитации легло на плечи Драко. Эту задачу нельзя было решить с помощью галлеонов или самопровозглашённого изгнания. Ответственность Драко заключалась в том, чтобы показать, что семья Малфой не только имеет благородное происхождение, но и является воплощением отличного характера.

Сложное, если не сказать почти невыполнимое, начинание. Однако ни один Малфой никогда раньше не терпел неудачи, и Драко поклялся, что и он не станет исключением.

Его непосредственный план состоял из двух частей. Для начала он решил стать аврором. Один только этот выбор привёл его к пути, на котором предстояло преодолеть огромные препятствия.

Становление аврором было трудным карьерным решением, так как этот департамент принимал только лучших из лучших. Драко по определению соответствовал некоторым основным требованиям, чтобы претендовать на звание аврора. Он обладал выдающимися результатами в каждом классе, который когда-либо посещал, за исключением нескольких случаев, когда «превзошёл ожидания» на шестом курсе. Конечно, на седьмом курсе, во время сдачи ЖАБА, он получил отличные оценки по всем предметам. Его баллы на экзаменах по профпригодности практически зашкаливали, поскольку, помимо всего прочего, Малфой был ещё и опытным дуэлянтом.

Он думал, что ряд суровых характерологических тестов окажется его самой главной проблемой.

Однако всё вышло иначе.

Ею стал мистер Рональд Уизли, бывший школьный соперник Драко.

Тесты показали, что Драко является прирождённым лидером, стремящимся к совершенству. Он был объективен, независим, быстро соображал и легко приспосабливался. Кроме того, был довольно пессимистичен, но всегда стремился компенсировать это показательной уверенностью в себе.

Самый младший из семейства Уизли всё это начисто отверг.

Впервые услышав от Гарри, другого кандидата в авроры, что Драко подал заявление, Рон ворвался в секретариат министерства, требуя встречи с исполняющим обязанности министра магии Кингсли Бруствером лично. К счастью, м. м. Бруствер был слизеринцем и имел возможность отклонять обвинения и жалобы Рона, касающиеся школьного соперничества. Он спокойно объяснил, что аврорам было бы крайне полезно заиметь в своих рядах такого волшебника, как юный Малфой, обладающего уникальным пониманием тёмных волшебников и ведьм, на которых они собирались охотиться.

Пережив возражения Рона, Драко остался благодарен министру за предоставленную возможность подать заявление. Его карьерный план Б заключался в том, чтобы стать скромным слугой министерства: это было бы столь же благоприятно для возрождения семейного имени, но крайне скучно. Поэтому Драко поклялся с ещё большим рвением вступить в ряды авроров.

После тщательного и изнурительного процесса подачи заявок первый этап его схемы оказался успешно преодолён. Отныне Драко становился аврором на испытательном сроке, точно так же, как Гарри и Рон.

Вторая часть плана Драко по восстановлению рода Малфоев заключалась, как ни странно, в том, чтобы оставаться холостяком. Юный Малфой был джентльменом и красивым наследником гордой магической династии. Очевидно, союз с ним являлся желанной партией для любой подходящей ведьмы, а он очень хотел оставаться желанным. Пока молодые ведьмы чувствовали, что у них есть шанс, их амбициозные мамаши продолжали петь ему дифирамбы. Драко достаточно было появиться на мероприятиях, вроде многочисленных министерских балов, без партнёрши, чтобы создать ощущение предвкушения и возможного социального продвижения, которое могло бы стать реальным благодаря связи с ним.

Правда, девушки с его курса в Хогвартсе уже были нарасхват, но ему нужно было подождать максимум несколько лет, чтобы последовать примеру остальных недавно поженившихся однокурсников. Он подумал, что, к примеру, довольно привлекательная младшая сестра Дафны Гринграсс могла бы неплохо устроиться после того, как, наконец, закончит школу. Однако до тех пор ему следовало оставаться достижимым, но в то же время не связанным ни с кем.

К сожалению, сказать легче, чем сделать, когда собственная мать подталкивает тебя к женитьбе.

Именно в этот момент через камин прибыл отец Драко, лорд Малфой. Только что избавившись от компании жены, лорд Малфой заметил, что его сын, возможно, поступил мудро, переехав из поместья.

— Доброе утро, отец, что привело вас сюда?

Игнорируя приветствие сына, лорд Малфой отыскал глазами тантал, установленный у противоположной стены. Он сразу же подошёл к богато украшенному буфету в комнате отдыха и достал графин, а затем налил себе щедрый стакан огневиски.

— Твоя мать заметила твоё отсутствие в поместье. Она уговорила меня убедить тебя вернуться.

— Полагаю, чтобы подчиниться её сватовским козням.

— Совершенно верно, — ответил лорд Малфой, сразу же наполняя новый стакан. — Кроме того, я пришёл предупредить тебя. Рано или поздно она узнает, где ты живёшь, если не будешь часто навещать её. Мне самому потребовалось только спросить у эльфа твой домашний адрес. Эти существа в равной степени преданы твоей матери и без колебаний предоставят ей ту же информацию, если она попросит.

Это встревожило Драко. Возможно, переехать в собственную квартиру в Косом переулке было недостаточно. К сожалению, он не мог покинуть Великобританию, так что не оставалось места, которое бы ещё сильнее отдаляло мать от сына. Если бы только он не решил снять жильё в немагической части Лондона.

Не то чтобы Драко когда-нибудь согласился бы жить рядом с маглами или среди них. В конце концов, одно только желание показать, что он исправился, не означало, что ему придётся пасть столь низко.

В нескольких минутах ходьбы от Косого переулка, в пресловутой немагической части Лондона, жила очаровательная молодая ведьма, которая была близко знакома с неволшебниками. Мисс Гермиона Грейнджер, маглорождённая и орденоносная героиня Второй великой войны волшебников, ранее являлась одним из ведущих общественных работников в департаменте по регулированию и контролю магических существ министерства магии. После продвижения закона об улучшении обращения с домашними эльфами в первые годы её работы, она вернулась к своей первой страсти.

Исследованию.

В настоящее время Гермиона работала специальным следователем от архивов министерства. Она служила связующим звеном между департаментом по регулированию и контролю магических существ и ещё более крупным департаментом магического правопорядка. Как свидетельство того, что она была самой яркой ведьмой своего поколения, она являлась единственной женщиной, имевшей отдельную комнату в штаб-квартире аврората, расположенную там специально, чтобы помогать аврорам и доставлять волшебникам справочную информацию по их делам.

Кроме того, она была единственной небольшой проблемой в плане Драко Малфоя оставаться самым завидным холостяком волшебного мира.

Хотя когда-то они неизбежно обнаружили бы существование этого факта, сейчас ни один из них ни о чём не догадывался. Они оба занимались своими делами, совершенно не подозревая о том, что ждёт их в будущем.

— Мой дорогой Гарри, — сказала однажды Гермиона привычным тоном сестринской привязанности, — чем вызван такой переполох, появилось новое дело?

— Что заставило вас так думать? — спросил Гарри.

— И правда, Гарри, — прервал его Рон, — вы прежде всего должны помнить, что наша лучшая подруга — ведьма исключительного ума. — Он подмигнул Гермионе, отчего та покраснела.

— Именно, — ответила Гермиона. — Смею надеяться, что я не испытываю недостатка в проницательности. За последние три часа я замечала то тут, то там тихий шёпот, гуляющий по аврорату.

Гарри вздохнул.

— Признаюсь, я собирался обратить на это ваше внимание чуть позже. В Лютном переулке замечены следы новой противоправной торговли. Мы столкнулись с несколькими случаями, связанными с проклятым четырёхлистным клевером.

— Как это? — спросила Гермиона. — Четырёхлистный клевер можно зачаровать, но я никогда не слышала, чтобы его проклинали. Бессмыслица какая-то.

— Мы считаем, что это безумная работа сумасшедшего лепрекона-мошенника, возможно, в сговоре с тёмными волшебниками, — сказал Гарри, вручая Гермионе перевязанный лентой пергамент. — Мы могли бы использовать вашу проницательность и связи в сообществе магических существ, чтобы выяснить мотивы преступника. Вот разрешение на работу над этим делом.

— Насколько я знаю, лепреконы — самые озорные из волшебного народца, но я никогда не видела, чтобы их выходки были злонамеренными или умышленно незаконными, — ответила Гермиона, принимая пергамент.

— Полагаю, одному из этих маленьких негодяев стало скучно, — пошутил Рон. — Вы же знаете их нравы.

Гермиона нахмурилась, взглянув на него.

Гарри кашлянул.

— Гермиона, ваши связи были бы полезны в этом деле. Я назначаю вас помощником Рона, ведущего следователя.

— Я думала, аврор Малфой специализируется на делах, которые касаются волшебного народца, — сказала Гермиона.

На лице Рона промелькнуло мрачное выражение, но исчезло прежде, чем Гермиона смогла его расшифровать. Она смутно помнила что-то о том, что Драко втянул Рона в какой-то скандал — подробности ей никогда не сообщали, — в результате которого карьерному росту Рона был нанесён серьёзный ущерб.

— Обычно так и было, — медленно произнёс Гарри, — но мы с Роном сошлись во мнении, что если вы присоединитесь к работе над этим делом, то, возможно, кто-то менее склонный к чистокровному пристрастию лучше подойдёт в качестве ведущего следователя.

— Для меня большая честь, что вы хотите, чтобы я занималась этим делом, но я и понятия не имела, что у аврора Малфоя сохранились предубеждения против маглорождённых. Он ни слова обидного не сказал мне с тех пор, как мы вместе начали работать в департаменте авроров.

— Он тут следит за своим положением, — сказал Рон. — Я поднял столько шума, что одно неверное движение — и его отпустят на все четыре стороны. Это только вопрос времени. — Рон улыбнулся. — К тому же разве вы не предпочли бы работать со мной? — спросил он, подмигнув.

Гермиона снова покраснела.

— Конечно, Рон, — ответила она, и мужчина добродушно улыбнулся ей в ответ.

— Что ж, — подытожил Гарри. Он вручил копии толстого досье, перевязанного красной зачарованной лентой, Гермионе и Рону. — Вот все подробности, которые мы имеем на данный момент о четырёхлистном клевере и его воздействии на жертв.

Гермиона постучала палочкой по ленте, из папки вылетели пергаменты и аккуратно расположились на столе. Гарри кивнул и слегка поклонился на прощание, а затем оставил Гермиону с Роном вдвоём знакомиться с ходом расследования.

Рон бросил один взгляд на аккуратные стопки документов и провёл рукой по рыжим волосам, возвращая себе юный и озорной вид. Он быстро пробежал глазами пергаменты, хмуря брови и раздражённо фыркая, после чего повернулся к Гермионе, одарив её самой очаровательной улыбкой, и потёр глаза.

— Давайте засечём час, чтобы просмотреть бумаги, а потом почему бы нам не пойти пообедать и не обсудить дело. Однако, поскольку завтра состоится бал, мы можем даже решить сократить рабочий день.

Гермиона натянуто улыбнулась: ей не нравилась идея уйти с работы пораньше. И всё же Рон был прав. Предстояло многое сделать до самого крупного бала года, который должен был состояться менее чем через день.

— Хорошо, — сказала она. — Звучит как отличный план.

Гермиона любила балы. С тех пор как её соседка по комнате в Хогвартсе, мисс Парвати Патил, показала ей чудеса использования снадобья «Простоблеск» перед Святочным балом на четвёртом курсе, у неё не осталось причин для ненависти. Зелье для ухода за волосами было слишком хлопотным для повседневного использования, но выглядеть как подобает леди время от времени казалось настоящим удовольствием.

Ежегодный бал министерства в честь празднования победы был блестящим событием. Он был событием, а Гермиона была вне себя от радости, что стала почётной участницей торжества. Куда ни глянь, она видела что-то, что делало этот вечер особенным самым волшебным образом. После обязательных речей «Всевозможные Волшебные Вредилки» запустили фантастический фейерверк «Фокус-покус», и Гермиона подумала, что фейерверк замечательный.

Празднование продолжалось до самого вечера, когда присутствующие переместились в главный атриум здания министерства. Восторженные ведьмы и волшебники кружились в элегантно поставленных движениях. Рон пригласил Гермиону на первый танец, и они болтали и смеялись от всей души.

Он ещё не сделал ей комплимента по поводу причёски или нового платья или вообще любого комплимента по любому поводу, но она была уверена, что в какой-то момент он соблюдёт надлежащий этикет. Гермиона понимала, что это произойдёт позже, поскольку на танцполе было больше ведьм, чем волшебников, и Рон чувствовал себя обязанным пригласить на танец другую молодую ведьму. Она видела, как он протянул руку мисс Лаванде Браун, а потому сама Гермиона проводила время за оживлённой и мечтательной беседой с мисс Полумной Лавгуд.

Вдруг толпа замолкла и музыка стихла.

Небольшая группа вошла в зал и состояла из пяти человек: Драко Малфоя с родителями и его близких друзей, Блейза Забини и Пэнси Паркинсон, которая была помолвлена с присутствующим на балу мистером Теодором Ноттом.

Блейз был хорош собой и вёл себя как джентльмен, обладал благородной и приятной наружностью и непринуждёнными манерами. Он тут же отыскал взглядом Полумну и попросил её стать партнёршей в следующем танце. Однако его друг Драко сразу привлёк к себе внимание всего зала статной фигурой, правильными чертами лица и аристократической внешностью. Он был одет в красивый зелёный камзол с серебряной вышивкой, кружевными манжетами и жабо. Драко выглядел отчуждённым и мужественным, испуская волны власти и высокомерия.

Вскоре Гермионе стало ясно, что Драко по-прежнему остаётся самым гордым и самым неприятным чистокровным волшебником в мире. Из-за недостатка волшебников ей пришлось целых два танца просидеть у стены, и всё это время Драко стоял достаточно близко, чтобы она могла слышать разговор между ним и Блейзом. Тот на несколько минут прекратил танцевать, чтобы уговорить своего друга наконец присоединиться к ним.

— Пойдёмте же, Драко, — сказал он, — я должен заставить вас танцевать. Не могу смотреть, как вы глупейшим образом простаиваете в одиночестве, будто гоблин после налоговых сборов.

— Ни в коем случае! Вы знаете, танцы не доставляют мне удовольствия, если я не знаком со своей дамой. А в здешнем обществе это было бы для меня просто невыносимо. Бальная книжка Пэнси заполнена, а кроме неё в зале нет ни одной женщины, танцевать с которой не было бы для меня сущим наказанием.

— Клянусь честью! — воскликнул Блейз. — Я никогда в жизни не встречал столько прелестных ведьм, как сегодня вечером; и некоторые из них, как вы могли заметить, необычайно хороши.

— Вы танцуете с единственной прелестной ведьмой на балу, — сказал Драко, взглянув на Полумну.

— О! Она самое очаровательное создание, которое я когда-либо встречал! А прямо за вами сидит одна из её подруг — прехорошенькая и, осмелюсь сказать, очень приятная. Позволь мне попросить мою партнёршу представить вас.

— О ком вы? — Обернувшись, Драко бегло взглянул на Гермиону. Увидев, что она смотрит на него, он отвёл глаза и холодно произнёс: — Я знаю мисс Грейнджер, она работает в департаменте авроров. Она терпима — для маглорождённой, конечно, — но сейчас я не в настроении утешать молодых ведьм, которых отвергли другие волшебники. Вам лучше вернуться к своей спутнице и наслаждаться её сказочными улыбками, потому что вы напрасно тратите на меня время.

Блейз последовал его совету. Драко ушёл, а Гермиона так и не прониклась к нему особенно сердечными чувствами. Впрочем, она с большим воодушевлением рассказала об этом случае в кругу своих друзей, так как обладала весёлым нравом и была не прочь посмеяться.

Позже тем же вечером Полумна умоляла Гермиону изменить своё мнение о лучшем друге интересовавшего её молодого человека и мельком предложила той присоединиться к их группе. Пока они шли через залу, Полумна не смогла удержаться, чтобы шёпотом не предостеречь подругу от того, чтобы та не выставила себя простушкой, дав своей чрезмерно бурной фантазии о Роне явить себя неприятной в глазах человека, в десять раз более влиятельного. Гермиона ничего не ответила и заняла своё место в кругу группы, поражённая благородством, с которым ей позволили встать напротив Драко, читая в глазах Пэнси не меньшее изумление.

Пэнси посмотрела на неё с отвращением во взгляде, который почти вслух твердил о статусе её крови, извинилась и сразу же ушла искать Теодора. Блейз и Полумна вели непринуждённую беседу, прерываемую простыми и короткими ответами Гермионы и Драко. Когда объявили вальс, пара влюблённых удалилась, чтобы присоединиться к танцующим.

Некоторое время Гермиона и Драко стояли, не проронив ни слова, и она начала воображать, что их молчание продлится до тех пор, пока у одного из них не появится повод уйти, и сперва решила не нарушать его. Вдруг Гермиона внезапно поняла, что было бы большим наказанием принудить его к разговору, и сделала несколько незначительных замечаний по поводу танца. Драко ответил и снова замолчал. После паузы в несколько минут она обратилась к нему во второй раз:

— Теперь ваша очередь что-то сказать, мистер Малфой. Я говорила о танцах, и вам следовало бы сделать какое-нибудь замечание по поводу размера залы или количества пар.

Он улыбнулся и заверил её, что скажет всё, чего бы она ни захотела.

— Очень хорошо. На данный момент этого ответа будет достаточно. Возможно, чуть позже я смогу заметить, что частные балы гораздо приятнее публичных. Но теперь мы можем помолчать.

— Вы так же неординарны и свободолюбивы, как ваша подруга, или просто стремитесь следовать правилам?

— Знаете, иногда нужно немного поговорить. Было бы странно хранить полное молчание; и всё же для пользы некоторых беседу стоит организовать таким образом, чтобы неразговорчивость обернулась проблемой.

— Вы действуете согласно своим собственным чувствам в данном случае или воображаете, что удовлетворяете мои?

— И то, и другое, — лукаво ответила Гермиона, — потому что я всегда замечала большое сходство в направлении наших мыслей. Мы оба необщительны, неразговорчивы, не желаем говорить, если только не ожидаем сказать что-то, что поразит весь зал и будет передано потомкам притчей во языцех.

— Уверен, это описание имеет не столь разительное сходство с вашим собственным характером, — сказал Драко. — Насколько это соответствует моему — не берусь судить. Вы, несомненно, считаете, что это достоверный портрет.

— Кто я такая, чтобы делать категоричные выводы.

Драко ничего не ответил, и они снова замолчали, пока мимо не пронёсся очередной круг танцоров. Чуть позже он поинтересовался, довольна ли Гермиона своей исследовательской работой в департаменте авроров; она ответила утвердительно и, не в силах устоять перед искушением, добавила:

— Возможно, если бы вы посетили его вчера, вам бы поручили новое дело, связанное с незаконной торговлей проклятым четырёхлистным клевером. Как бы то ни было, теперь аврор Уизли и я назначены партнёрами.

Эффект оказался незамедлительным. Более глубокий оттенок высокомерия покрыл его черты, но Драко не произнёс ни слова, и Гермиона, хотя и винила себя за собственную слабость, не могла продолжать. Наконец он сдержанно заговорил:

— Мистер Уизли наделён такой невероятной храбростью, которая легко обеспечит ему поимку тёмных волшебников; способен ли он в равной степени к сотрудничеству — менее определённо.

— Я слышала, как ему не повезло потерять партнёрство с вами, — с нажимом ответила Гермиона, — и таким образом, что он, вероятно, будет страдать до конца своей карьеры.

Драко не снизошёл до ответа и, казалось, захотел сменить тему:

— У меня есть некоторый опыт в общении с волшебным народцем, и, признаюсь, я удивлён, что это задание досталось не мне, — твёрдо сказал он. — Расскажите, как продвигается ваше дело?

— До сих пор мы не достигли большого прогресса, — призналась Гермиона. — Мне ещё предстоит углубиться в соответствующие исследования, и я знаю только самую суть. Я говорила с мисс Полумной Лавгуд, — она сделала паузу, со счастливой улыбкой взглянув на танцующих Полумну с Блейзом, — поскольку она эксперт в поиске рациональных объяснений, когда ситуация иррациональна для всех остальных.

Драко едва ли услышал последнюю фразу, поскольку упоминание Гермионой её подруги как будто бы сильно поразило его. С серьёзным выражением лица он проследил за другом и его спутницей. Однако, вскоре придя в себя, Драко повернулся к Гермионе и сказал:

— Упоминание вашей причудливой подруги заставило меня забыть, о чём мы говорили, потому что я беспокоюсь, что Забини так привязался к ней.

— О, не думаю, что мы вообще разговаривали. Упоминание моей дорогой подруги не могло бы прервать двух человек, которым вряд ли есть что сказать друг другу. Мы уже попробовали две или три темы, но безуспешно, и я не могу себе представить, о чём мы будем говорить дальше.

— Что вы думаете о книгах? — сказал Драко, улыбаясь.

— Книги, о, нет. Уверена, что наши вкусы в них сильно разнятся, поскольку я предпочитаю магловских авторов.

— Мне жаль, что вы так думаете; однако по крайней мере, мы всегда можем сравнить наши разные мнения о противоположных стилях волшебников и маглов.

— Нет, только тот, кто предвзят и незнаком с обоими стилями, поверит, что они противоположны по определению, — ответила Гермиона, даже не задумавшись над словами, потому что мысли её уже утекли дальше, как вскоре выяснилось, так что она внезапно воскликнула: — Я помню, как вы однажды сказали, мистер Малфой, что почти никогда не общались с теми, кто ниже вас, что ваше однажды возникшее негодование неутолимо. Полагаю, вы очень осторожны в том, что касается его возникновения.

— Так и есть, — сказал он твёрдым голосом.

— И вы считаете, что никогда не позволяли себе быть ослеплённым предрассудками?

— Смею надеяться, что нет.

— Особенно важно для тех, кто никогда не меняет своего мнения, быть уверенным в правильности суждения с самого начала.

— Могу я спросить, к чему ведут эти вопросы?

— Просто для иллюстрации вашего характера, — сказала Гермиона, пытаясь избавиться от своей серьёзности. — Я пытаюсь разобраться в нём. — Она покачала головой. — У меня совершенно ничего не выходит. Я слышу о вас такие противоречивые рассказы, что они чрезвычайно меня озадачивают.

Для чего, подумала Гермиона, Драко Малфой, известный своими предубеждениями чистокровный отпрыск, развлекал беседой маглорождённую ведьму?

Больше она ничего не сказала, и они расстались в молчании — и оба остались недовольны, хотя и не в равной степени, потому что в груди Драко жила сильная терпимость по отношению к Гермионе, что вскоре принесло ей прощение и направило весь его гнев против другого.

Несколько дней после бала Гермиона усердно работала, исследуя возможные варианты проклятия четырёхлистного клевера. Поскольку тот, как правило, являлся зачарованным объектом, она чувствовала, что распознавание способа наложить на него тёмные чары даст ей ключ к разгадке личностей преступников.

— Возможно, следует сперва исследовать похожие зачарованные объекты, чтобы отталкиваться от них, — прошептала под нос Гермиона, делая заметку на листе пергамента. Она постучала пером по губам и попыталась придумать другие пути решения проблемы.

Из задумчивости её вывело появление Рональда Уизли.

— Осторожнее, — сказал Рон с усмешкой, — вы же не хотите испачкать губы этими гадкими синими чернилами. — Он был счастливым мужчиной, на которого всегда были обращены почти все женские взгляды, а Гермиона была счастливой женщиной, которую он, наконец, посетил. Приятная манера, с которой он сразу же вступил в разговор — хотя была середина рабочего дня, — заставила её почувствовать, что самая обычная, скучная, самая избитая тема может показаться забавной благодаря мастерству говорящего.

Гермиона покраснела от его непрекращающихся острот, но вдруг нахмурилась.

— Где вы были, Рон? — спросила она. — Я начала работать над исследованием несколько дней назад.

— Искал зацепки, моя дорогая, — быстро ответил он.

— О, само собой, — сказала она, смущённая тем, что поставила под сомнение его трудовую этику. — Что-нибудь обнаружилось?

— Пока нет, но уверен, что это скоро произойдёт. — Он вздохнул. — Проклятия ещё не причинили вреда ни одному маглу, слава Мерлину. Показания жертв почти идентичны. Ведьма или волшебник проходят мимо и чувствуют себя обязанными сорвать четырёхлистный клевер. — Гермиона уже прочитала об этом в своём исследовании. — Я много разговаривал с жертвами и их целителями. Наиболее распространённый симптом — появление солевого комка на шее, который в самых редких и опасных случаях увеличивается. Целители называют их гнойничками невезения, потому что они приносят несчастье любому, кто к ним прикасается. У пациентов с самого начала возникали лихорадка и озноб, боль в горле и тому подобное.

— Симптомы тоже становятся более серьёзными? — спросила Гермиона.

— Да, — сказал Рон, широко раскрыв глаза. — Откуда вы знаете?

— Моё исследование зачарованного четырёхлистного клевера показывает, что заклинания могут стать тем мощнее, чем чаще их практикует заклинатель.

— Думаю, это имеет смысл. Простые болезни, которые можно вылечить с помощью стандартных целебных зелий и заклинаний, переросли в серьёзные магические болезни. У меня не так много опыта общения с волшебным народцем, поэтому опрос жертв показался мне лучшим вариантом.

Гермиона была очень рада его выслушать, хотя больше всего она хотела — и не могла надеяться — услышать историю его знакомства с Драко Малфоем. Она не осмеливалась даже упоминать об этом волшебнике, однако её любопытство неожиданно утолилось. Рон сам начал разговор на эту тему. Он поинтересовался, как ей понравился бал, и, получив ответ, нерешительно спросил, как долго она и мистер Малфой знакомы.

— С тех пор как он поступил на службу в департамент авроров, — сказала Гермиона, а затем, не желая менять тему, добавила: — Возможно, было бы неплохо привлечь аврора Малфоя к этому случаю. Он не только обычно ведёт дела, связанные с волшебным народцем, но и обладает обширными познаниями в тёмных искусствах.

— Конечно, у него есть познания в тёмных искусствах, — выплюнул Рон, — если бы не богатство его семьи и готовность подкупать чиновников министерства, он бы гнил в Азкабане, пока мы тут разговариваем.

— Неужели?!

— Да, моя личная обида на него не так глубока, но это всё равно подло. На седьмом курсе я узнал, что Драко связался с некоторыми подпольными торговцами тёмными артефактами — они были слишком скрытны, чтобы вести дела даже в «Горбин и Бэркес». Я пошёл к нему, чтобы предложить свою помощь в освобождении от этих подлецов, поскольку технически мы двоюродные братья и дальние родственники по линии моего отца. Он был слишком смущён, чтобы принять предложение, и поэтому отказался; однако позже я узнал, что он использовал моё имя в своих сделках с контрабандистами. Он обманом заставил меня принять вину за его проступки, и теперь у меня есть отметка в послужном списке. Если бы не наша дружба с Гарри, я бы никогда не смог стать аврором.

— Какая невыразимая подлость! Я понятия не имела о масштабах его бесчестия. Он заслуживает публичного порицания.

Рон громко и от души рассмеялся.

— Когда-нибудь это обязательно произойдёт, но не я стану тому причиной.

Гермиона уважала его за такие чувства и считала теперь более прекрасным, чем когда-либо.

— Я не думала, что мистер Малфой настолько плох, и, хотя никогда не слышала никаких доказательств непосредственно от него, я всегда предполагала, что он не любит маглорождённых, таких как я. До сих пор я не думала о нём так плохо. Мне казалось, что он просто презирает всех, но не подозревала, что опустится до такой гнусной мести, такой несправедливости, такой бесчеловечности, как эта. Возможно, если мы…

— Гермиона, — прервал её Рон, — забудьте эти разговоры о Малфое, они не идут на пользу здоровью. Я хотел спросить, могу ли я поговорить с вами по другому серьёзному вопросу, имеющему определённую важность. Не удостоите ли вы меня частной аудиенции? Давайте перейдём в чайную комнату?

Гермиона заметила, как он вытащил маленькую шкатулку для драгоценностей из кармана мантии, пока они шли к небольшой зоне отдыха. Когда Рон ускорился и опередил её, а Гермиона закрыла за ними дверь, он сразу же повернулся.

— Вы вряд ли можете сомневаться в смысле моих речей, как бы ваша природная деликатность ни заставляла вас отрицать подобное; моё внимание было слишком очевидным, чтобы ошибиться. Почти сразу как я встретил вас в Хогвартсе, то выбрал спутницей моей будущей жизни.

Мысль о том, что Рон, с его несерьёзным отношением ко всему на свете, серьёзно относится к своим чувствам, почти заставила Гермиону рассмеяться, так что она не смогла использовать короткую паузу, которую он любезно предоставил ей для любой попытки остановить себя, и Рон продолжил:

— Во-первых, я убеждён, что брак кратно увеличит мое счастье; а во-вторых, — о чём, возможно, мне следовало упомянуть ранее, — это особый совет и рекомендация моей матери. Много раз она снисходила до того, чтобы высказать мне своё мнение по этому поводу; и только в субботу вечером, перед тем как я покинул Нору ради бала, она сказала: «Рон, ты должен жениться. Выбирай правильно, выбирай ведьму ради меня; и ради себя, пусть она будет резвой и полезной, не стремящейся к вершинам, но способной приносить небольшой доход. Я считаю, что тебе следует выбрать мисс Гермиону Грейнджер. Это мой совет». Итак, вы уже знаете, что она считает вас приемлемой, хотя, естественно, я потребую, чтобы вы покинули департамент авроров и оставили карьеру, как только мы поженимся.

Сейчас настало время категорически прервать его.

— Вы слишком торопитесь, сэр, — воскликнула она. — Вы забываете, что я ничего не ответила. Позвольте мне сделать это без дальнейшей потери времени. Примите мою благодарность за комплимент, который вы мне оказываете. Я очень хорошо осознаю честь ваших предложений, но для меня невозможно поступить иначе, как отклонить их.

— Чепуха, — ответил Рон, фамильярно махнув рукой. — Вы, Гарри и я были самыми близкими друзьями многие годы. Естественно, поскольку вы не питаете никаких тайных чувств к нашему общему другу — что тоже хорошо, поскольку он женился на моей сестре, — нам с вами суждено быть вместе.

— Но…

— Вы отрицаете, что все ждут, когда мы поженимся?

— Нет…

— Тогда мы помолвлены, — сказал Рон, улыбаясь. Он надел кольцо ей на палец и похлопал по руке, затем неопределённо намекнул на то, что должен покинуть её, и откланялся.

Честно говоря, Гермиона всегда знала, что в какой-то момент в будущем они с Роном поженятся, но теперь, когда это будущее зависело от неё… она уже не была так уверена. Кроме того, её беспокоила мысль оставить свою любимую работу позади.

Однако Рон был одним из самых близких её друзей. Она правда любила его.

Возможно, было бы лучше им всё-таки пожениться? Гермиона много раз слышала, что дружба — лучшая основа для уважения, необходимого в браке.

Позже тем же вечером она решила пригласить свою ближайшую подругу встретиться на следующий день, дабы обсудить свои опасения, и потому послала Полумне сову.

На следующий день Полумна пришла на целый час раньше общественно приемлемого для приёма посетителей времени, но Гермиона ничего не сказала. Время для Полумны было понятием произвольным и растяжимым.

— Когда точно заканчивается день? — поинтересовалась Полумна однажды, когда её спросили об этом. — Когда восходит луна, но солнце ещё не встало? Что, если луны нет? Происходит ли это, когда небо становится розово-фиолетовым, и если да, то каков точный оттенок? Нет, время — это иллюзия, а для волшебников — иллюзия вдвойне.

Вот почему Гермиона так сильно любила Полумну. Её остроумие и мудрость были безмерны настолько, что рассуждения часто казались неуловимы; однако Полумна почти всегда двигалась в них дальше других своими сказочными способами.

— Итак, вы помолвлены с мистером Уизли, — констатировала Полумна как ни в чём не бывало, пока они вместе трудились над рукоделием.

— Я полагаю, — сказала Гермиона. — Может быть.

— Что ж, — начала Полумна, — согласно объявлению, опубликованному в сегодняшнем номере «Ежедневного пророка», так оно и есть. — Она отложила шитьё и протянула Гермионе газету.

— Что? — воскликнула Гермиона, выхватывая листки новостей из рук подруги.

«Мистер и миссис Артур Уизли рады объявить о предстоящей женитьбе их сына, мистера Рональда Билиуса Уизли, на мисс Гермионе Джин Грейнджер, дочери маглов. Помолвка пары не стала неожиданностью для друзей и семьи».

— «Дочери маглов»! — прошипела Гермиона. — Это возмутительно. Мои родители маглы, но у них есть имена!

— Как, вероятно, и у всех родителей, — сказала Полумна, — но технически эта формулировка тоже верна.

— Я… Честно говоря, у меня нет слов, чтобы описать, как сильно я возмущена, — сказала Гермиона.

— Вы злитесь на мистера Уизли — младшего?

— Боже, нет, — ответила Гермиона, — очевидно, что это работа его матери. Она была очень настойчива в вопросе помолвке между нами двумя. И, вероятно, заготовила текст объявления ещё до того, как он пришёл домой и сообщил ей, что я ответила да.

— О, — протянула Полумна, — так вы сказали да.

— Ну, не совсем.

— Как странно, — выразила удивление девушка, возвращаясь к своей вышивке.

Затем их прервало появление гордой белоснежной совы, несущей в клюве письмо.

— Какая прелестная птица, — прокомментировала Полумна. Сова, очевидно всё поняв, слегка поклонилась. Полумна сделала реверанс, и сова радостно ухнула.

Девушка взяла письмо, пока Гермиона давала птице угощение, и зачитала его вслух:

«Моя дражайшая подруга,

наш общий друг, Блейз Забини, не говорил ни о чём, кроме вашего описания неуловимых нарглов, которые, как вы уверены, обитают в садах поместья Малфоев. Если вы не окажетесь настолько сострадательны, чтобы отужинать сегодня с нами, мы с леди Малфой можем возненавидеть друг друга во веки вечные, так как пребывание двух женщин тет-а-тет в течение целого дня никогда не обходится без ссоры. Приходите как можно скорее после получения этого письма при условии, что захотите обсудить фантастических тварей и места их обитания.

Всегда ваша,Пэнси Паркинсон»

— О, как замечательно, — сказала Луна. — Блейз проявляет интерес к нарглам, и он совершенно прав.

— Прав в чём? — спросила Гермиона.

— Сад поместья Малфоев известен своими великолепными серебряными берёзами, — мечтательно произнесла Луна, — на которых обычно растёт омела. Как вы знаете, омела часто питается нарглами.

Избавило Гермиону от необходимости спрашивать, что такое нарглы, появление Рона и Гарри, зашедших на ланч. Полумна порхала по кухне, радуясь возможности навестить Блейза и снова обсудить с ним нарглов. Когда она, наконец, ушла, то практически танцевала за дверью, кружась и радостно напевая. Гарри будто бы забавляло видеть их подругу такой счастливой, а Рон только закатил глаза при мысли о том, что Полумна посетит компанию слизеринцев в их логове.

— Сама идея посетить то место — не что иное, как невезение, несомненно! — не раз повторил Рон, как будто ему никогда раньше не приходилось говорить плохо о семье Малфой. Однако до следующего утра он не подозревал о своей дальновидности. Обед, в очередной раз устроенный в доме мисс Грейнджер, едва закончился, когда домашний эльф из поместья Малфоев принёс Гермионе следующую записку:

«Моя дорогая Миона,

Сегодня утром я чувствую себя невероятно плохо, что, полагаю, следует отнести на счёт того, что я оказалась проклята четырёхлистным клевером, пока мы искали нарглов. Как вы знаете, в последнее время они наводнили клеверные клумбы. Мои добрые друзья и слышать не хотят о моём возвращении, пока мне не станет лучше. Они настаивают на том, чтобы я встретилась с целителем Джонсом — поэтому не тревожьтесь, если услышите, что он меня навестил. У меня всего только головная боль и небольшое воспаление в горле.

Ваша и т. д.»

— Что ж, моя дорогая, — сказал Рон, когда Гермиона прочитала записку вслух друзьям, — если у вашей подруги случится опасный приступ болезни и она умрёт, будет утешением знать, что всё это произошло в погоне за нарглами.

Гарри с Джинни нахмурились.

— Никто не думает, что она умрёт, — быстро сказал Гарри, глядя на Гермиону. — Ведьмы не умирают от мелких вредных проклятий. О ней хорошо позаботятся, и, пока она остаётся там, всё будет хорошо.

Гермиона чувствовала себя по-настоящему встревоженной и полной решимости пойти к ней, однако защита, окружающая поместье Малфоев, не позволяла туда трансгрессировать, потому единственной альтернативой была прогулка пешком. Гермиона объявила о своём намерении всем присутствующим.

— Неужели вы настолько глупы? — воскликнул её жених. — Как вы можете думать о таких вещах — посетить дом этого хорька! Они презирают маглорождённых. В каком только состоянии вы прибудете туда?!

— Я прибуду в отличном состоянии, чтобы увидеть Полумну, а это всё, чего я желаю, — ответила Гермиона и отправилась в путь.

Гермиона шла одна, пересекая поле за полем в быстром темпе, чтобы избежать клевера, перебираясь через изгороди и перепрыгивая через лужи с нетерпеливой решимостью, пока, наконец, не оказалась перед поместьем, с уставшими ногами, забрызганными грязью чулками и напряжённым от ходьбы лицом.

Её провели в гостиную для завтрака, где собрались все, кроме Полумны, и где её появление вызвало немалое удивление. Леди Малфой и Пэнси показалось невероятным, что она прошла целых три мили пешком в такую рань, при такой погоде и в полном одиночестве; и Гермиона была убеждена, что они не одобряли её поступка. Однако все приняли её очень вежливо, а в манерах Блейза было заметно нечто большее, чем простая любезность, — расположение и признательность. Драко оказался немногословен, а лорд Малфой вообще ничего не сказал. Первый размышлял о том, насколько она похорошела, разгорячённая быстрой ходьбой, и в какой мере её побуждения оправдывали столь смелую прогулку. Мысли второго были целиком сосредоточены на завтраке.

На её расспросы о подруге ответили не очень утешительно. Полумна плохо спала, и, хотя она сейчас уже проснулась, её сильно лихорадило. Она чувствовала себя недостаточно здоровой, чтобы покинуть комнату. Гермиона была рада, что её немедленно проводили к подруге, и Полумна, которая только из-за страха вызвать тревогу или неудобства не смогла выразить в своей записке, как сильно жаждала этого визита, оказалась в восторге от её появления. Однако Гермиона не была готова к долгим разговорам из-за солевого комка в горле, и, когда Пэнси оставила их наедине, мало что могла предпринять, кроме как выразить благодарность за необычайную доброту, с которой к ней относились. Гермиона молча ухаживала за ней.

Когда завтрак закончился, к ним присоединилась Пэнси, и Гермиона почувствовала к ней лёгкую признательность, когда увидела, сколько любви и заботы она проявляет к Полумне. Пришёл целитель и, осмотрев пациентку, сказал — как и следовало ожидать, — что она подхватила сильное проклятие и что они попытаются справиться с ним; он посоветовал ей вернуться в постель и пообещал прислать несколько зелий. Совету последовали с готовностью, потому что симптомы лихорадки усилились и у Полумны остро заболела голова. Гермиона ни на минуту не покидала комнаты, да и другие дамы почти не отлучались: поскольку джентльменов не было дома, они не могли найти себе иного занятия.

Когда часы пробили три, Гермиона почувствовала, что ей пора возвращаться, и очень неохотно сказала об этом. Леди Малфой предложила ей экипаж, и мисс Грейнджер уже хотела воспользоваться им, когда Луна так огорчилась расставанием, что леди Малфой была вынуждена отозвать своё предложение и пригласить Гермиону задержаться в поместье. Та с благодарностью согласилась, и в Нору послали домашнего эльфа, чтобы сообщить Уизли о её задержке и попросить доставить запас одежды.

На следующий день Полумна всё ещё чувствовала себя ужасно — возможно, даже хуже, чем прежде, и Гермиона не отходила от неё ни на шаг до позднего вечера, несмотря на риск оказаться заражённой невезением. Когда она утешилась, увидев спящую Полумну, и когда это показалось ей скорее правильным, чем приятным, она спустилась в гостиную.

Войдя в комнату, Гермиона обнаружила, что вся компания играет во взрывающиеся карты, и её немедленно пригласили присоединиться. Однако, заподозрив, что они играют по-крупному, Гермиона вежливо отказалась и сказала, что лучшим развлечением для неё станет возможность побыть внизу с книгой наедине. Леди Малфой посмотрела на неё с удивлением.

— Вы предпочитаете чтение картам? — спросила она. — Это довольно необычно.

— Мисс Гермиона Грейнджер, — ехидно заметила Пэнси, — презирает карты. Она прекрасно читает, чему обязана своим умом, и более ни от чего не получает удовольствия.

— Я не заслуживаю ни похвалы, ни упрёков такого рода, — воскликнула Гермиона. — Я с удовольствием читаю, но получаю удовольствие от многих вещей. Однако, мисс Паркинсон, неужели вы серьёзны? Книги! Ум! Есть более важные вещи, такие как дружба и храбрость.

— Говорите как безрассудная гриффиндорка, — сказал лорд Малфой. Он свысока взглянул на маглорождённую ведьму, и в этот момент Гермиона решила, что презирает его так же сильно, как и его сына.

— Её дружба с мисс Лавгуд достойна похвалы, — воскликнул Блейз, вставая на защиту девушки. — Для меня удивительно, как у юных ведьм может хватить терпения быть такими добрыми.

— Все юные ведьмы добры! Мой дорогой Блейз, что вы имеете в виду?

— Он просто указал на общую степень доброты, — протянул Драко. — Это слово применяется ко многим ведьмам, которые ни капли не заслуживают его, поэтому я очень далёк от того, чтобы согласиться с вами в вашей оценке ведьм в целом. Я не могу похвастаться тем, что знаю больше полудюжины людей из всего круга моих знакомых, которые по-настоящему добры.

— Уверена, что и я, — сказала Пэнси.

— Это, должно быть, слизеринский недостаток, — заметила Гермиона.

Снаружи было слышно, как ветер колышет ветви близлежащих деревьев.

Затем, почти в один голос, леди Малфой и Пэнси — обе разом — воскликнули о несправедливости подобного сомнения и запротестовали против того, что сами знали многих слизеринских ведьм, которые соответствуют этому описанию. Лорд Малфой призвал их к порядку, горько жалуясь на невнимание к происходящему, а поскольку все разговоры на этом закончились, то Гермиона вскоре покинула комнату.

Мисс Грейнджер провела ночь в комнате своей подруги, а утром имела удовольствие отправить сносный ответ на записки, которые ни свет ни заря получила от домашнего эльфа Блейза, а некоторое время спустя — от эльфа, который прислуживал Малфою-младшему.

День прошёл почти так же, как и предыдущий. Блейз на несколько часов посетил больную, которая продолжала, хотя и медленно, поправляться; вечером Гермиона присоединилась к их компании в гостиной. Драко писал, а леди Малфой, сидевшая рядом, наблюдала за его письмом и неоднократно отвлекала его внимание, прося отложить работу на другое время. Лорд Малфой и Блейз играли в волшебные шахматы, а Пэнси отправилась навестить своего жениха, Теодора Нотта.

Гермиона занялась рукоделием и была достаточно удивлена, наблюдая за тем, что происходит между Драко и его матерью. Непрерывные восторженные замечания леди по поводу его почерка, ровности строчек или пространности письма и полные безразличия к похвалам ответы составили любопытный диалог и в точности соответствовали представлению, сложившемуся у Гермионы, о характерах его участников.

— Как бы я хотела, чтобы вы написали письмо мисс Астории Гринграсс! — Драко ничего не ответил. — Вы пишете необычайно быстро.

— Вы ошибаетесь. Я пишу довольно медленно.

— Сколько деловых писем вам, должно быть, приходится писать в течение года! Я нахожу это излишне утомительным!

— Ваше счастье, что они выпали на мою долю, а не на вашу.

— Боюсь, вам не нравится ваше перо. Позвольте мне заточить его для вас. Я замечательно точу перья.

— Спасибо, но я уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно заниматься этим.

Наконец она замолчала.

После неловкой паузы Гермиона попыталась разрядить обстановку, упомянув, что целитель Джонс дал своё согласие на то, чтобы Полумна могла продолжить выздоровление в собственном доме.

Блейз с искренним сожалением услышал, что им придётся уехать так скоро, и беспрестанно пытался убедить Гермиону, что это будет небезопасно для Полумны — что она недостаточно восстановилась; но Гермиона стояла на своём, сообщив, что сама Полумна сочла это правильным.

Драко прекратил деловую переписку, поскольку это было долгожданное известие — Гермиона пробыла в поместье Малфоев достаточно долго. Она привлекала его сильнее, чем хотелось, а его родители вели себя несдержанно по отношению к ней и раздражали его самого сильнее обычного. Он мудро решил проявлять особенную осторожность, чтобы не выказать ни малейшего признака восхищения; ничего, что могло бы позволить ей догадаться, что от неё зависит его счастье. При этом Драко сознавал, что, если подобные догадки уже успели зародиться в её голове, их подтверждение в значительной степени зависит от того, как он себя поведёт накануне её отъезда. Верный своей цели, он едва ли сказал ей десять слов за весь день, и, хотя однажды они были оставлены на полчаса наедине, он добросовестно читал свою книгу и даже не взглянул на Гермиону.

Разлука, столь долгожданная для многих, наконец состоялась. Любезность леди Малфой по отношению к Гермионе стремительно возросла, так же как и привязанность к Полумне. При расставании она заверила последнюю в том, что двери поместья Малфоев всегда открыты для неё, нежно обняла её и даже пожала руку Гермионе. Она распрощалась со всей компанией в самом весёлом расположении духа. Для возвращения домой, к Лавгудам, им с Полумной предоставили запряжённый экипаж Малфоев.

Вскоре после их возвращения сова принесла Полумне письмо; оно пришло из поместья Малфоев. В конверте лежал лист утончённого прессованного пергамента, ладно исписанный изящным плавным почерком леди, и Гермиона увидела, как изменилось лицо её подруги, пока она читала его, сосредотачиваясь на некоторых конкретных моментах. Полумна быстро опомнилась и, отложив письмо, попыталась со своим обычным жизнелюбием присоединиться к общему разговору, однако Гермиона почувствовала беспокойство. Взглядом Полумна пригласила её проследовать за ней в сад, а как только они остались наедине, достала письмо и произнесла:

— Это от Пэнси Паркинсон, которая вернулась в поместье, после того как мы уехали; признаться, его содержание меня удивило. Мистер Забини покинул поместье и находится на пути в Италию — безо всякого намерения возвращаться снова. — Полумна потянулась, чтобы схватить Гермиону за руку. — Из этих слов очевидно, — добавила она, — что он не испытывает ко мне привязанности.

— Из этих слов очевидно только, что он не должен вернуться в Англию, по мнению мисс Паркинсон.

— Почему вы так думаете? Он сам себе хозяин и мог бы написать мне сам. Но ведь вы не знаете всего. Я прочту вам отрывок, который ранил меня особенно сильно. И не потерплю никаких отговорок.

«Мистеру Забини не терпится повидаться со своей матерью. Я действительно не думаю, что Джезабелла Забини может сравниться с кем-то по красоте, элегантности и достижениям; и любовь, которую она питает к своему единственному сыну, является источником вдохновения для всех нас. Мы смеем надеяться и ждём, что она найдёт ведьму, достойную нашего дорогого Блейза. Не знаю, упоминала ли я когда-либо прежде о своих чувствах по этому поводу, но надеюсь, что вы не сочтёте их необоснованными. Наша дружная компания бесконечно восхищается синьорой Забини; у её сына появится множество возможностей найти жену в родной стране. Учитывая все эти обстоятельства, благоприятствующие браку, и отсутствию помех, не ошибаюсь ли я, моя дорогая Полумна, теша себя надеждой на событие, которое осчастливит стольких людей?»

— Что вы думаете об этой фразе, моя дорогая Миона? — спросила Луна, закончив читать. — Разве она недостаточно ясна? Разве не ясно говорит о том, что Пэнси не ожидает и не желает, чтобы я была вместе с её другом; что она совершенно убеждена в безразличии Блейза. А что если она подозревает природу моих чувств к нему и самым любезным образом пытается предостеречь? Можно ли это объяснить по-другому?

— Да, можно. Я, например, смотрю на это иначе. Хотите ли вы услышать моё мнение?

— Весьма охотно.

— Я буду кратка. Мисс Паркинсон видит, что её друг влюблён в вас, и хочет, чтобы его мать нашла ему другую потенциальную жену. И пытается убедить вас, что вы ему безразличны.

Полумна покачала головой.

— Могу ли я быть счастлива, даже предполагая лучшее, с человеком, все друзья которого хотят, чтобы он женился на другой ведьме в другом месте?

Гермиона как можно убедительнее изложила всё, что чувствовала по этому поводу, используя собственную заинтересованность в качестве возможности подбодрить подругу, и вскоре с удовольствием заметила положительный эффект. Не в характере Полумны было унывать, и постепенно у неё зародилась надежда — робкая, неуверенная, всё ещё пересиливаемая сомнениями, — что Блейз возвратится в Англию и исполнит любое желание её сердца.

Гермиона была очень разочарована, не обнаружив письма от Рона во время своего пребывания у Малфоев, и это разочарование лишь усилилось в первый день возвращения домой.

Она успела засвидетельствовать своё почтение отцу и матери и вернуться в спальню, как камин вспыхнул изумрудно-зелёным. Миссис Джинни Поттер, спотыкаясь, вышла и взволнованно стряхнула пепел и сажу с мантии.

— Мерлин милосердный! Что произошло? — воскликнула Гермиона, вложив в свои слова не только вежливость, но и искреннюю взволнованность, и тут же опомнилась: — Позвольте мне позвать горничную. Могу ли я предложить вам что-то ещё, чтобы облегчить состояние? Бокал вина — принести вам один? Вы очень нездоровы.

— Нет, благодарю, — ответила Джинни, пытаясь прийти в себя. — Со мной ничего не случилось. Я совершенно здорова, только огорчена ужасными известиями, которые только что получила из Норы.

Как только она сказала это, из камина следом выбрался Гарри. Увидев свою жену в таком отчаянии, он немедленно попытался успокоить её, но Джинни отринула его помощь.

— Я должна сказать ей, — уверенно произнесла Джинни, Гарри бросил на Гермиону сочувственный взгляд и опустился на кушетку.

Джинни разрыдалась, начавши говорить что-то, и несколько минут не могла вымолвить больше ни слова. Пребывавшая в ужасном напряжении Гермиона могла только невнятно выразить беспокойство и наблюдать в тревожном молчании. Наконец Джинни снова заговорила:

— Я только что получила письмо от мамы с такими ужасными вестями. Это невозможно ни от кого скрыть. Мой брат, ваш суженый, оставил всю свою семью, друзей и карьеру… Он сбежал, попал в лапы… этой противной мисс Лаванды Браун. Они вместе уехали в Гретна-Грин. Вы слишком хорошо его знаете, чтобы сомневаться в остальном. Он предал вас.

— Он предал нас всех, — добавил Гарри.

Гермиона застыла в изумлении. Она взглянула на кольцо на своём пальце, спокойно сняла его, а затем опустила на каминную полку.

— Пожалуйста, проследите, чтобы ваша мама получила его, — сказала Гермиона, словно пребывая в трансе. — Я полагаю, это она выбирала его для меня в «Магорианских ювелирах».

— О, Гермиона, — воскликнула Джинни, — мой брат отвратительно обошёлся с вами! Пожалуйста, знайте, что моя семья встала на вашу сторону как жертвы обстоятельств. Я была поражена, когда Рон так легко согласился с предложением матери о вашем браке, но верила, что вы двое такие хорошие друзья и всё будет замечательно. Ужасная, ужасная ошибка!

Гермиона ничего не ответила, она, казалось, едва слышала Джинни и ходила взад и вперёд по комнате в глубокой задумчивости, нахмурив брови, с мрачным выражением лица. Гарри и Джинни с тревогой наблюдали за ней.

Наконец, Гермиона перестала расхаживать. Подняв голову, она повернулась к ним и встретилась взглядом с Гарри.

— Вам нужно будет назначить другого аврора для расследования дела о клевере. Сейчас это должно стать моим приоритетом. Полумна больна и вряд ли поправится, если мы не сможем снять проклятие. После того как мы спасём её, я выкрою время, чтобы оплакать потерю моего суженого и моего достоинства.

— Я сам займусь этим делом, — выступил Гарри.

— Я бы предложила Драко Малфоя, — сказала Гермиона. — Так вышло, что я смогла наблюдать за скрупулёзностью его работы, пока гостила в поместье Малфоев. У него есть опыт общения с волшебным народцем, а кроме того, он хорошо разбирается в тёмных искусствах.

— Это действительно так, — согласился Гарри, — однако у вас могут возникнуть проблемы с его… нетерпимостью.

— Я готова сотрудничать с ним, — твёрдо сказала Гермиона. — Он — наш лучший шанс спасти Полумну, и любые возможные споры будут только отвлекать меня от несостоявшейся помолвки.

Джинни села, не в силах стоять на ногах.

— Вы необыкновенная ведьма, Гермиона. Рон остался в дураках, позволив себе оставить вас.

Гарри рассмеялся.

— Она ярчайшая ведьма нашего поколения. Не сомневаюсь, что это унижение вскоре станет лишь досадным недоразумением.

— Благодарю вас, Гарри, — сказала Гермиона. — И спасибо вам, Джинни. Пожалуйста, передайте моё почтение вашей семье. Я надеюсь, что скоро увижу их, несмотря на подобную неприятность, потому что ни к кому не питаю недоброжелательства.

Джинни крепко обняла Гермиону, а затем Поттеры вместе покинули её.

В тот день, не в силах больше оставаться дома ни минутой больше, Гермиона решила прогуляться в кафе-мороженое Флореана Фортескью.

Она невыразимо нуждалась в шоколаде, будь проклята её талия — и упаси Мерлин, если бы она когда-нибудь произнесла настолько ужасную вещь вслух. Гермиона остановила свой выбор на большом мороженом со вкусом шоколада и малины с ореховой крошкой и вышла посидеть за столиком снаружи. Она аккуратно, но совершенно не так, как подобает леди, облизывала ложку, когда услышала, как рядом кто-то откашлялся. Подняв глаза, она увидела, что напротив неё стоит Теодор Нотт.

Тео много раз становился её партнером по зельеварению во время учебы, и они всегда хорошо ладили. Немедленно отодвинув подальше миску с мороженым и выдавив из себя улыбку, Гермиона сказала:

— Я не знала, что вы заглядываете в подобные места за сладким.

— Я всего лишь ходил по магазинам, — ответил он, — это моё хобби, так что еженедельно я посещаю некоторые из них. А на свежем воздухе хочется есть сильнее обычного.

— Прошу вас, не стесняйтесь присоединиться ко мне, — вежливо сказала Гермиона.

— Никогда раньше не доводилось мне преломлять хлеб с гр… маглорождённой ведьмой, — медленно произнёс он, не реагируя на поморщившуюся Гермиону. — Тем не менее, я считаю разумным изменить своё отношение, чтобы идти в ногу со временем. Для меня большая честь получить ваше приглашение.

Пока Тео говорил, он заметил, что Гермиона смотрит на него со всей серьёзностью.

— Вам не нужно бояться. Возможно, мои родители маглы, но уверяю вас, я не кусаюсь. — Шутку Тео не оценил и мгновенно побледнел, так что Гермиона решила сменить тему: — Вы слышали что-нибудь от мистера Забини? — спросила она ради Полумны. — Он и ваш общий друг мистер Малфой кажутся такими хорошими друзьями. Малфой необычайно добр к Забини и очень заботится о нём.

— Заботится о нём! Что ж, пожалуй, я мог бы поверить, что Драко действительно заботится о нём в те моменты, когда Блейз больше всего нуждается в заботе. Из того, что он сказал мне на днях вечером, у меня есть основания полагать, что Блейз в большом долгу перед ним. Однако я не могу рассуждать так открыто, поскольку у меня нет права предполагать, что речь шла о Блейзе. Это лишь предположение.

— Что вы имеете в виду?

— Обстоятельство, которое Драко не желает раскрывать общественности, ведь если оно дойдёт до семьи или друзей некой ведьмы, это может иметь неприятные последствия.

— Вы можете положиться на меня, я никому и словом не обмолвлюсь.

— И помните, что у меня нет особых оснований предполагать, что это Блейз. Его слова были следующими: он похвалил себя за то, что недавно спас друга от неудобств самого неблагоразумного брака, но не упоминая при этом имён или каких-либо других подробностей. Я только подозреваю, что это Блейз, считая его молодым человеком, с лёгкостью способным попасть в передрягу подобного рода, и оттого что они так много общались друг с другом, с тех пор как Драко переехал из поместья.

— Мистер Малфой объяснил вам причины этого вмешательства?

— Насколько я понял, существовали крайне серьёзные возражения против ведьмы.

— И какими же способами он воспользовался, чтобы разлучить их?

— Он не упоминал никаких конкретных способов, — заключил Тео, улыбаясь. — Только поделился со мной тем, что я сейчас передал вам.

Гермиона ничего не ответила и сидела молча, пока Тео рассуждал на совершенно отвлечённые темы, в основном рассказывая о своей предстоящей свадьбе с мисс Паркинсон, а сердце Гермионы переполнялось негодованием.

* * *

Драко Малфой оказался слегка раздражён, когда последнее крупное дело поручили Рональду Уизли. Он много, очень много работал, чтобы занять свою нынешнюю должность в департаменте авроров, пока Уизли умудрился хоть чего-то добиться только благодаря поддержке Гарри Поттера. Драко был уверен, что Уизли настоял на том, чтобы взяться за это дело, просто чтобы досадить ему.

Он размышлял над этим, просматривая своё последнее дело, связанное с волшебным народцем: сообщения о вызывающих проблемы банши, которые продолжали проникать в Англию из Ирландии. Как правило, департамент по регулированию и контролю магических существ занимался проделками банши, и только повторные случаи нарушения правопорядка отправлялись в ведение департамента авроров. Странно, что в последнее время так много существ из Ирландии оказались в его распоряжении.

За исключением последнего крупного дела, связанного с проклятым четырёхлистным клевером.

Во время этих размышлений Драко поднял глаза и увидел, что Гарри направляется к его кабинету, явно намереваясь встретиться.

Любопытно, подумал Драко.

— Мистер Малфой, — сказал Гарри, подойдя к столу Драко.

— Мистер Поттер, — ответил Драко.

Ни один из них не произнёс ни слова, и Драко улыбнулся. Он мог бы выиграть эту игру, раз уж слизеринцы известны своей хитростью, и будет хранить молчание, пока Гарри его не нарушит. Это была его излюбленная тактика, на которую, как известно, попадались многие гриффиндорцы.

Гарри не стал исключением.

— Теперь, когда с любезностями покончено, мистер Малфой, — сказал Гарри, слегка смутившись, — я пришёл, чтобы дать вам новое задание, над которым вам отныне предстоит работать. — Драко удивлённо вскинул бровь. — Проклятый четырёхлистный клевер.

— Мне казалось, вы отдали его своему другу, мистеру Уизли.

Уши Гарри стали такими же пунцовыми, как и щёки.

— Дела давно минувших дней, — сказал Гарри. — Мне нужно, чтобы вы работали совместно с мисс Грейнджер. Могу я получить от вас честное слово, что вы станете относиться к ней терпимо во время этого сотрудничества?

— Вам не нужно беспокоиться обо мне, мистер Поттер, — прервал его Драко. — Будучи ребёнком, я представлялся многим ведьмам всего лишь жалким мерзавцем, однако я не сказал ничего безрассудного или презрительного мисс Грейнджер с тех пор, как её перевели в наш департамент несколько месяцев назад. И, уверяю вас, не планирую возвращаться к прошлому поведению.

— Замечательно. — Гарри протянул ему пергамент. — Вот ваше разрешение на работу по этому делу.

Драко открыл его, и его глаза распахнулись в изумлении.

— Мистер Уизли уехал без предупреждения?

— Да, — произнёс Гарри сквозь стиснутые зубы. — Я также прошу вас не упоминать его имени при Герм… мисс Грейнджер, если это вообще возможно.

— Не упоминать её жениха?

— Он больше не её жених.

— Ах. — Драко ухмыльнулся, сцепив пальцы. — Вы всегда можете положиться на мою осмотрительность.

На следующий день Гермиона показалась в департаменте невозмутимая, будто ничего и не произошло вовсе. Она игнорировала перешептывания и избегала любопытные взгляды своих коллег, зная, что «Ведьмин досуг» сделал сенсацией сплетни, окружающие Рона, Лаванду и её саму. Было сложно не заметить, как несколько экземпляров мгновенно скрылись в ящиках или оказались спрятанными за спину, когда она проходила в свой кабинет.

Возможно, ей следовало остаться дома, однако она искала аврора Малфоя, зная, что Гарри рассказал ему о задании ещё вчера.

Гермиона никого не обнаружила.

— Неважно, — прошептала она сама себе, схватила сиреневый листок из стопки записок для межведомственных сообщений, коротко нацарапала заметку, сложила её в самолётик и запустила в воздух.

Маленький самолёт вернулся обратно через несколько минут; развернув его, Гермиона обнаружила сообщение от Малфоя:

«Мисс Грейнджер Пожалуйста, загляните в зал собраний, прежде чем отправлять мне ещё одну записку с вопросом о моём местонахождении. Аврор Малфой»

Как и следовало из записки, Гермиона отыскала Драко в зале собраний департамента авроров. Перед ним на большом столе были аккуратно разложены бумаги и пергаменты, на стенах висели колдографии и карты, а доска была исчерчена чем-то, отдалённо напоминавшим временную шкалу с датами. С восторгом Гермиона отметила, как много работы оказалось проделано за один день.

— Это моё исследование? — поинтересовалась она, указывая на одну из стопок пергаментов.

— Да, — ответил Драко, даже не подняв глаз, но каким-то образом вежливо поклонившись ей. — Я ценю детали, которые вы смогли уточнить из показаний с места преступления, например, информацию о том новом работнике в «Горбин и Бэркес», которую свидетели упомянули лишь вскользь. Вы проделали более чем надлежащую работу, мисс Грейнджер.

— Я постараюсь воспринять это как комплимент.

— Поверьте мне, мисс Грейнджер, — протянул он, наконец-то взглянув на неё, — в моих устах это означало, что я только что практически вручил вам орден Мерлина Первой степени.

Не в силах совладать с собой, Гермиона улыбнулась.

— Тем не менее должен признаться, что нахожу остальную работу и даже её направление совершенно бессмысленными. Результаты этой нелепой беготни — сущее надувательство, и мне не терпится узнать, как даже самый некомпетентный проверяющий не смог разобрать этого. Судя по всему, это не ваша работа.

— Нет, не моя. Но. Хорошо… Насколько я понимаю, отчёт о ходе работы и рассмотрение дела должны были быть представлены позже на этой неделе, — категорично сказала Гермиона. — Со своей стороны я сделала всё, что могла, но… — Она остановилась, не зная, как продолжить.

— Понимаю… Можем ли мы обсудить гиппогрифа в посудной лавке? — спросил Драко.

— Я понятия не имею, о чём вы говорите, мистер Малфой.

Драко ухмыльнулся.

— Не нужно лишней скромности, мисс Грейнджер. Как обстоят ваши дела теперь, когда вы избавлены от надоедливого общества этого болвана Уизли?

— Не смейте говорить о нём в подобном ключе.

— Как пожелаете. — Драко натянуто кивнул, хотя выражение его лица говорило, что его мнение нисколько не изменилось.

Гермиона не думала, что он окончательно оставил идею поднимать эту тему, но была благодарна, что он решил воздержаться от дальнейших расспросов хотя бы сейчас. По правде говоря, она разрывалась между защитой Рона от его давнего мучителя и презрением к нему за своё унижение.

Отбросив подобные мысли, Гермиона решительно вознамерилась направить своё внимание на рассматриваемое дело и найти разгадку проклятия, наложенного на её дорогую подругу.

За всё время Драко проделал довольно много работы, и Гермиона восхищалась его способностью распределять информацию, чтобы с лёгкостью находить необходимые детали. Он вкратце рассказал ей о том, что сумел обнаружить.

Убеждённый, что этот таинственный новый работник «Горбин и Бэркес» является ключом к разгадке тайны, Драко попросил Гермиону сопровождать его в магазин в Лютном переулке.

— Это место — не для леди, — запротестовала она.

— Я буду сопровождать вас, мисс Грейнджер, вам нечего бояться.

— Дело не в этом.

— В этом, если вы желаете остаться в моей команде по расследованию этого дела. — Он широко распахнул дверь в кабинет и слегка поклонился Гермионе.

— Невыносимый мужчина, — пробормотала она.

Они покинули министерство магии через камин, переместившись в «Дырявый котёл», а оттуда отправились пешком и оказались, наконец, перед большим полуразрушенным зданием в грязном переулке. Последние несколько кварталов Гермиона прошла, подобрав юбки, раздосадованная тем, что обнажила лодыжки в подобном месте. Миссис Уизли пришла бы в ужас.

Девушка обратила своё внимание на магазин, вспоминая всё, что Гарри рассказывал об этом месте.

— Я не был здесь много лет, — прервал её размышления Драко, как будто прочитав мысли, однако Гермиона предположила, что это заявление не нуждается в ответе.

Малфой придержал для неё дверь.

— После вас, миледи.

Гермиона фыркнула на его рыцарское поведение, уверенная, что он что-то замышляет, и вошла в магазин.

Толстый мужчина с круглыми плечами вышел из-за занавески, отделявшей заднюю комнату от торгового зала.

— Ах, юный мастер Малфой, что приве…

— Теперь я аврор в министерстве магии, — сказал Драко мистеру Горбину. — Это мисс Грейнджер. Мы здесь по официальному делу.

Улыбка на лице старика исчезла.

— Я понимаю, — сказал он, прищурив глаза. — Какую услугу я могу оказать министерству сегодня?

— Мы расследуем незаконную торговлю проклятым четырёхлистным клевером. Мои контакты сообщили, что у вас новый работник. Он здесь?

— Да, но я уверяю вас, мистер… аврор Малфой, что моё заведение не имеет ничего общего с незаконными сделками. Мы торгуем тёмными артефактами, да, но я веду честный бизнес. Чёрный рынок больше не моя прерогатива. Вы обнаружите, что ни один товар в этом магазине не входит в список запрещённых министерством. Если мой работник имеет к этому какое-либо отношение, я немедленно уволю его с работы без рекомендации.

— Я только хочу поговорить с ним, мистер Горбин.

— Конечно, — елейно протянул старик. — Позвольте мне пойти и привести его. — Он исчез за занавеской.

— Не нравится он мне, — прошептала Гермиона, медленно отходя от отрубленной руки на витрине.

— Он никому не нравится, — прошептал Драко в ответ.

Странного вида мужчина со слоновьими ушами и массивным носом показался из-за занавески. Он носил сапоги на каблуках, словно какой-то француз, явно пытаясь компенсировать невысокий рост, и подозрительно оглядел Гермиону и Драко, прежде чем выйти из-за прилавка.

— Слышал, вы меня искали, сэр.

— Ваше имя? — спросил Драко.

— Бларни Стоун, чего вам от меня надо?

— Мистер Стоун…

— Постойте, — прервала его Гермиона. Драко бросил на неё раздраженный взгляд. — Вы сказали, что вас зовут Бларни Стоун?

— Ну да.

Гермиона повернулась к Драко.

— К вашему счастью, ваша партнёрша — маглорождённая, — сказала она. Светловолосый волшебник бросил на неё смущённый взгляд, а сама Гермиона повернулась к работнику. — Камень Бларни — это камень, который, согласно магловской легенде, нужно поцеловать, чтобы обрести дар красноречия. — Она вытащила палочку. — Лесть, — сказала Гермиона неодобрительным тоном магизоолога, обнаружившего новый вид гриндилоу, и, не сводя глаз с работника, наклонила голову к Драко. — Не верь ничему из того, что он говорит.

Драко тоже вытащил свою палочку.

— Кто ты на самом деле?

Маленький человечек почесал подбородок одной рукой, а другой указал на них пальцем.

— Успокойтесь сейчас же, успокойтесь!

— Фините Инкантатем. — Драко взмахнул палочкой и вывел замысловатую дугу.

Голова маленького человечка принялась расти, неприметные коричневые одежды замерцали, лицо поросло густой рыжей бородой, а на макушке появилась зелёная шляпа-котелок, которую поддерживали заостренные уши. Теперь на Бларни были сюртук и бриджи поверх белых чулок.

— Вот ведь незадача, — теперь маленький человечек выглядел как настоящий представитель волшебного народца.

— Он лепрекон, — пробормотал Драко.

Лепрекон улыбнулся и полез в карман пальто, вытаскивая четырёхлистный клевер. Он протянул его Драко, который, казалось, был заворожён им. Лепрекон попятился, направляясь к выходу, и Драко молча последовал за ним.

— Правильно, — сказал лепрекон, опуская клевер на землю, — а теперь-ка подними его. Ты же знаешь, что хочешь этого.

Гермиона видела, как Драко дрожит, пытаясь взять себя в руки, и уже повернулась, чтобы остановить лепрекона, но Драко преградил ей путь рукой.

— Сопротивляйтесь его Империо! — крикнул Драко. — Не смотрите на клевер! — Теперь волшебник сжимал голову обеими руками, используя все свои навыки окклюменции, чтобы защитить разум от попыток проникновения.

Гермиона знала, что Драко не сможет сопротивляться так долго, и поэтому приготовила заклинание; она указала палочкой на крышу соседнего здания, крикнула: «Редукто!» — и синяя искра взмыла вверх, расколов черепицу. Обломки посыпались на землю, а Гермиона побежала вперёд и толкнула Драко под арку.

— Мерлин, мисс Грейнджер, — прорычал Драко, поднимаясь на ноги, — постарайтесь не убить нас в попытках поймать его, будьте так добры.

— Не за что, — огрызнулась в ответ Гермиона, смахивая пыль с лица.

Лепрекон визжал и шипел, пытаясь выбраться из-под обломков. Отползая назад, он отступил, когда Драко и Гермиона двинулись вперёд вместе с палочками наготове.

— Бежать некуда, — холодно сказал Драко. — Ты арестован. Сдавайся и иди с нами по своей воле, или мы будем вынуждены обездвижить тебя.

Лепрекон усмехнулся им, но снял шляпу и сложил руки в умоляющем жесте. Драко и Гермиона держали палочки поднятыми, хотя со стороны любому могло бы показаться, что существо сдалось на их милость.

Что ж, это было не так.

Внезапно лепрекон сунул руку в шляпу и достал пригоршню блестящих золотых монет, подбросив их в воздух прямо на своих пленителей.

— Протего! — воскликнула Гермиона. Вокруг неё и Драко возник невидимый щит, но монеты пролетели прямо сквозь него, и несколько из них успели коснуться тел, несмотря на попытки отскочить в сторону в последнюю секунду.

— Я не могу их остановить! — напевая, причитал лепрекон. — Это мои счастливые золотые монеты. — Он принялся танцевать странную джигу, а Драко вскинул бровь и с недоумением взглянул на Гермиону.

— Ты подарил нам удачу, чтобы поймать тебя? — недоверчиво спросила Гермиона. Она посмотрела вниз, туда, где золотая монета ударила её по руке, и заметила слабое свечение, обвивающееся вокруг запястья.

— Не-е-е-ет, — продолжал насмехаться лепрекон, прыгая с одной ноги на другую.

Драко уже собирался оглушить надоедливое существо, как вдруг Гермиона встала между ними. Он моргнул, удивляясь, почему её окружает необычная зелёная дымка, вскинул палочку, намереваясь обойти ведьму, и заметил такую же дымку вокруг себя. Забыв о лепреконе, Драко осмотрел свои руки.

Гермиона подошла к нему ещё ближе, теперь они были непозволительно близки друг к другу.

— Мисс Грейнджер, — пробормотал Драко, — что вы…

Затем, совершенно неожиданно и самым откровенным образом, Гермиона поцеловала его.

Примечания:

Эта глава является воплощением фразы "А потом они пили чай", потому что всю главу Драко и Гермиона устраивают чайную церемонию.

У Драко была всего секунда, чтобы остановить поцелуй, но поначалу он, конечно же, оказался слишком шокирован, чтобы отреагировать как подобает джентльмену. Поскольку всё произошло так внезапно и… стало настоящей удачей — целовать мисс Грейнджер.

Её мягкие розовые губы были тёплыми и пахли клубникой, и, стоило ей открыть рот, Драко обнаружил, что это чувство вызывает в нём необъяснимое головокружение. Их языки переплелись, и между ними завязалась трепетная дуэль, продолжавшаяся, пока смятение не покинуло разумы, а поцелуй не стал глубоким и отчаянным, полным нужды и шёпота тайных желаний. Драко притянул Гермиону ближе, проводя руками по её тщательно уложенным волосам и вынимая шпильки, которые удерживали пышные кудри на месте.

Тихий стон, вырвавшийся из её прелестных губ, едва не уничтожил Драко, словно неопытного третьекурсника. Он отбросил все мысли о том, что их взаимная страсть была лишь делом рук безумного лепрекона с его зачарованными монетами.

Теперь это не имело ни малейшего смысла.

Драко Малфой просто хотел её.

Гермиона с уверенностью могла сказать, в какой момент Драко поддался её напору. Сияющая зелёная дымка теперь полностью поглотила их, мерцающей пылью оседая на коже и пульсируя светом на каждом вдохе. Драко застонал ей в рот и отстранился, проводя губами по подбородку, вниз по изгибу шеи. Гермиона пересилила себя и отодвинулась.

— Не здесь, — прошептала она, — Мал… Драко, нужно найти… Мы должны уйти отсюда.

Драко не нужно было повторять дважды. Он крепко обнял мисс Грейнджер, прижав её к груди, и аппарировал из Лютного переулка прямо в спальню на втором этаже своей квартиры в Косой аллее.

Гермиона слегка покачнулась, почувствовав лёгкое головокружение от совместной трансгрессии, и ей потребовалась пара секунд, чтобы восстановить контроль над собственным зрением. Когда она повернулась к Драко и одарила его улыбкой, то уже уже твёрдо стояла на ногах.

Мистер Малфой ухмыльнулся в ответ и продолжил целовать Гермиону, руками блуждая по плечам, снимая с неё плащ, расстёгивая пуговицы на спине. Одна. Две. Три. Четыре. Как только платье оказалось расстёгнуто наполовину, он отстранился и позволил ему соскользнуть к талии. Гермиона сбросила наряд, пока Драко быстро расправлялся с корсетом, дёргая за завязки нижнего белья.

Застонав, Драко оторвался от её губ и взглянул на налившуюся грудь, выступающую из-под хлопковой сорочки. Он поднял руки, обхватил её и умело приподнял ткань, открывая себе лучший из возможных видов.

— Мерлин, — жадно прошептал он и впился губами в сосок.

— М-м-м, — невнятно промычала Гермиона.

Больше они не произнесли ни слова. Драко закинул ноги Гермионы себе на бёдра и отнёс её на кровать, бросив на ту без особых церемоний. Сорочка девушки скомкалась вокруг талии, и он стянул её окончательно, а потом практически сорвал с Гермионы панталоны и бросил на пол, оставив её обнажённой, за исключением одних лишь чулок. Малфой с удовольствием отметил, что подвязки были зелёными.

Гермиона опёрлась на локти, не чувствуя ни малейшей необходимости в скромности, и взглянула на Драко из-под полуприкрытых век. Глаза блуждали по его телу, поджарому благодаря многолетней игре в квиддич. Драко выпрямился, развязывая галстук, потому что знал, что обладает прекрасной фигурой. Гермиона заметила, как его серебристо-серые глаза потемнели, когда он оглядел её саму, но его взгляд был гораздо более хищным.

Раздевшись, Драко снова забрался на неё и продолжил посасывать грудь. Гермиона извивалась под ним, прижималась бёдрами, а он одобрительно стонал. Его руки двинулись вниз по её животу, туда, где росло напряжение, которое он безжалостно проигнорировал, но усилил хватку на бёдрах, сподвигая раздвинуть ноги.

Выпустив один сосок с влажным звуком, Драко повторил то же самое с другой её грудью. Гермиона бессильно потянула его за взлохмаченные светлые волосы, но затем внезапно сжала ладони в кулаки, когда его руки, наконец, переместились туда. Его пальцы раздвигали, поглаживали, прощупывали её влажное лоно и погружались в него, доводя желание до исступления.

Это было уже слишком.

Этого было недостаточно.

Гермиона выгнулась под рукой Драко, умоляя о разрядке. Безмолвно и безнадёжно она впилась в его ягодицы, уверенная, что от ногтей потом останутся следы-полумесяцы. Невозможно было остановить то, что должно было произойти, и ни один из них смог бы это сделать, даже если бы захотел.

Наконец, когда Драко навис над ней и вошёл одним уверенным толчком, Гермионе почудилось, будто он достигает самого глубокого, потаённого места внутри неё. Достигает самой её утробы. Гермиона подняла ноги и обвила их вокруг него, слушая, как его дыхание сбивается на хрип. Драко набирал скорость, двигаясь всё сильнее и сильнее, пока она не смогла больше терпеть и не была вынуждена нарушить молчание:

— Драко, — взмолилась она, — пожалуйста. Ох… Ах!

— Да, — сказал он, зарывшись лицом в ее кудри. — О, да. О, да.

Вместе они обрели долгожданную разрядку, Гермиона почувствовала прилив тепла, когда он излил в неё своё семя. Драко прижался к ней, удерживаемый только локтями, что вызвало у Гермионы ленивую улыбку, а затем устроился рядом, уже начиная засыпать.

Заметив, что зелёная дымка рассеялась и ни следа её не было заметно, мисс Грейнджер задумалась, что бы сказал Драко, если бы она упомянула лепреконовы счастливые монеты, но не менее сильно её волновало, изменило бы что-либо их отсутствие.

Свернувшись калачиком рядом с ним, Гермиона погрузилась в красочные сновидения быстрее, чем смогла решить, говорить ему об этом или нет.

Очнувшись от самого чудесного сна, а затем вздрогнув от яркого утреннего света, льющегося через окно, Гермиона медленно подняла голову.

И сразу же пожалела об этой ошибке. Закружилась голова — или, возможно, это комната закружилась, — Гермиона застонала и и попыталась прикрыться подушкой, чтобы солнечные лучи не били в глаза, но не могла пошевелить рукой.

Её удерживала другая рука, не давая двигаться.

Мускулистая и определённо мужская рука.

Широко раскрыв глаза и будучи слишком потрясённой, чтобы вскрикнуть от удивления, Гермиона повернулась, чтобы взглянуть, чьё именно тело эту самую руку продолжало.

Как она отчего-то подозревала, рядом с ней лежал Драко Малфой, его обнажённый торс мягко поднимался и опускался в такт тихому сопению. Руки и плечи мужчины покрывали царапины, а на груди краснели следы любовных отметин.

О, Мерлин милосердный, подумала Гермиона, что же я наделала?

Затем воспоминания о прошлой ночи вернулись к ней, и она ахнула. Это был не сон! Услышав это, Драко распахнул глаза и сел прямо. Гермиона тоже села, медленно отодвигаясь от него, и тут же прижала шёлковую зелёную простыню к груди, осознав собственную наготу.

Драко посмотрел на девушку, и на его бледных щеках расцвели два розовых пятна, а в глазах появилось удивление. Не в силах поддерживать зрительный контакт, Гермиона отвернулась и посмотрела прямо перед собой, моргая каждые несколько секунд и явно испытывая недостаток способности формировать мало-мальски связную речь.

Спустя, как показалось Гермионе, несколько мгновений, он заговорил:

— Полагаю, — прямо сказал Драко, — в наших общих интересах было бы, если бы я сходил за чаем. — Не дожидаясь ответа, он наклонился, схватил халат с края кровати и поспешно надел его. Встал, отвесил ей неловкий поклон и вышел из комнаты.

Гермиона, наконец-то смирившаяся с обстоятельствами, поняла, что она переспала со злым гением всего своего существования. И совершенно точно не думала о том, как… напористо… нет, не думай, не думай!.. он вёл себя. Нужно было найти свою одежду и палочку, желательно в таком порядке, и убраться из квартиры как можно быстрее.

Пока Гермиона решала эту проблему, внезапный звук открывающейся двери прервал её размышления, и настроение немного испортилось от мысли, что гостем оказался домашний эльф, пришедший справиться о ней. Однако и эта мысль была вскоре отброшена, поскольку, к крайнему изумлению девушки, в комнату вошёл Драко, и настроение двинулось в противоположную сторону. В спешке он сразу же начал расставлять сервиз, поинтересовавшись, не желает ли Гермиона чашку чая. Она ответила ему с холодной вежливостью. Драко присел на пару секунд и быстро встал, принявшись ходить по комнате. Гермиона удивилась, но не сказала ни слова. После нескольких минут молчания он взволнованно подошёл к ней и начал исповедь:

— Напрасно я боролся. Ничего не выходит. Наше влечение друг к другу невозможно подавить, так позвольте же мне сказать вам, как горячо я восхищаюсь вами и люблю вас.

Изумление Гермионы было невыразимо. Совершенно растерянная, она молча смотрела на него, и Драко, ободрённый этим молчанием, поторопился признаться во всём, что чувствовал и давно испытывал к ней. Он говорил пылко, но в словах его звучал не только голос сердца: рассуждения о недостаточной чистоте её крови как признаке деградации, о препятствиях магглорождённых, которые она чудесным образом преодолела. Драко отзывался об этом с теплотой, которая, вероятно, была вызвана слишком долгими размышлениями, которые он вынашивал в себе, но едва ли способствовали успеху признания.

Несмотря на глубоко укоренившуюся неприязнь, Гермиона не могла остаться равнодушной к страстному восхищению такого волшебника. Хотя её намерения ни на йоту не изменились, сперва она даже пожалела, что придётся причинить ему боль своим отказом, пока, возмущённая дальнейшими словами, не потеряла в гневе всё сострадание. Однако Гермиона попыталась собраться с духом и ответить ему со всем возможным терпением, как только он закончит. В заключение Драко рассказал ей о силе той привязанности, которую, несмотря на все свои усилия, не смог преодолеть, и выразил надежду, что теперь она вознаградит его, согласившись стать его спутницей. Казалось, он нисколько не сомневается в благоприятном ответе. Он говорил о предчувствии и тревоге, но его лицо выражало непоколебимую уверенность.

— В случаях, подобных этому, я полагаю, следует с благодарностью принять столь лестное предложение и восхититься смелостью в выражении своих чувств; однако я не одна из ваших чистокровных леди. Я никогда не нуждалась в вашем одобрении, и вы, безусловно, крайне неохотно высказали его той, кого должны считать, как вы это назвали, ах да, недостойной.

Драко, который прислонился к резному столбику кровати, не сводил глаз с лица Гермионы и, казалось, воспринял её слова с не меньшим негодованием, чем удивлением. От гнева его лицо стало ещё бледнее обычного, и душевное смятение сквозило в каждой черте. Он изо всех сил старался придать себе видимость самообладания и не открывал рта, пока не поверил, что достиг его. Наконец, с наигранным спокойствием в голосе он произнёс:

— И этим исчерпывается ответ, который я имею честь от вас получить? Пожалуй, я мог бы узнать причину, по которой вы не попытались облечь свой отказ по меньшей мере в учтивую форму? Впрочем, это не имеет значения!

— Я могла бы также спросить, — ответила она, — о причине, по которой — с таким очевидным желанием оскорбить и меня, и мое наследие, — вы решили сообщить, что любите меня вопреки своей воле, своему рассудку и даже вопреки пресловутому воспитанию? Не служит ли это для меня некоторым оправданием, если я и в самом деле была с вами недостаточно любезна? Однако у меня есть и другие поводы, вам это должно быть хорошо известно. Если бы даже против вас не восставали мои чувства — будь я к вам безразлично или всё же благосклонна, — неужели вы думаете, что какие-либо соображения побудили бы меня принять руку человека, который явился причиной разрушения, возможно, непоправимого, счастья моей любимой подруги?

Произнося эти слова, Гермиона, так и остававшаяся всё это время обнажённой, отошла от кровати и принялась искать свою одежду. Драко переменился в лице, но быстро подавил волнение и продолжил слушать Гермиону не перебивая, пока она продолжала, натягивая сорочку через голову:

— У меня есть все основания думать о вас дурно. Никакой мотив не может оправдать ту несправедливую и неблагородную роль, которую вы сыграли в их судьбе. Вы не смеете, не можете отрицать, что стали главной, если не единственной причиной их разрыва: подвергли одного порицанию всего общества за ветреность и легкомысленность, а другую — насмешкам за обманутые надежды, и теперь они оба несчастливы из-за этого.

Гермиона сделала паузу и с немалым возмущением заметила, что Малфой слушает с видом, бессомненно доказывающим, что чувство раскаяния его совершенно не трогает. Он даже посмотрел на неё с улыбкой притворного недоверия.

— Можете ли вы утверждать, что это не ваших рук дело? — повторила она.

С показным спокойствием Малфой ответил:

— У меня нет намерений отрицать, что я приложил все усилия, чтобы разлучить моего друга с вашей подругой, или что я радуюсь своему успеху. О Забини я позаботился лучше, чем о самом себе.

— Однако моя неприязнь основана не только на их отношениях, — продолжала Гермиона. — Задолго до того, как это произошло, моё мнение о вас успело сложиться. Ваш характер раскрылся передо мной в рассказе, который я получила от Рональда Уизли. Что вы можете сказать по этому поводу? Каким дружеским участием вы оправдаетесь в этом случае? Или чьим неправильным толкованием собственных поступков попробуете прикрыться?

— Вы весьма близко к сердцу принимаете слова джентльмена, который обошёлся с вами самым отвратительным образом, — покраснев, заметил Драко менее спокойным тоном.

— И всё же это именно вы, — энергично воскликнула Гермиона, — и никто другой, лишили его тех благ, на которые он был вправе рассчитывать. Вы отняли у него лучшие годы жизни и ту независимость, которая принадлежала ему по праву и по заслугам. Это ваша вина! А теперь вы смеете встречать упоминания о его несчастье с презрением и насмешкой.

— И в этом, — воскликнул Драко, быстрыми шагами пересекая комнату, — заключается ваше суждения обо мне! Это — оценка, которой вы меня наградили! Благодарю вас за столь подробные объяснения. Судить по вашему — я и впрямь кругом виноват! Однако, возможно, — добавил он, останавливаясь на ходу и поворачиваясь к ней, — на эти оскорбления можно было бы не обращать внимания, не окажись ваша гордость задета моим честным признанием в угрызениях совести, которые долгое время мешали мне уступить своим чувствам. Эти горькие обвинения легко было бы подавить, сокрой я с большей осторожностью свою внутреннюю борьбу, начни лебезить перед вами, убеждая, что мной движет безусловная, незамутнённая страсть. Что тогда рассудок, что воля — что в целом мире способно было бы противостоять мне? Но мне противно любое притворство. И я не стыжусь тех чувств, которыми поделился с вами. Они естественны и оправданны. Могли ли вы ожидать, что мне окажется приятен круг людей, в котором вы постоянно находитесь? Или что я стану поздравлять себя с вашим магловским происхождением, чьё положение в обществе столь сильно уступает моему собственному?

Гермиона чувствовала, что с каждой минутой злость всё больше одолевает её, но изо всех сил старалась говорить ровно:

— Вы глубоко заблуждаетесь, мистер Малфой, если полагаете, что манера вашего объяснения повлияла на меня и мой ответ. Она всего лишь избавила меня от беспокойства, которое я могла бы испытать, отказывая вам, поведи вы себя чуть более по-джентльменски.

Гермиона заметила, как Драко вздрогнул при этих словах, но ничего не сказал, и продолжила:

— Ни один из способов предложения руки, который вы были бы в состоянии вообразить, не смог бы побудить меня принять её.

И снова его изумление было очевидным, Драко посмотрел на неё со смешанным выражением недоверия и растерянности. Она снова продолжала:

— С самого начала — я бы даже сказала, с первой нашей встречи в Хогвартс-экспрессе — моего знакомства с вами ваши манеры, впечатлившие меня полным осознанием вашего чистокровного высокомерия, тщеславия и эгоистичного презрения к чувствам других, были таковы, что заложили основу неодобрения. Последовавшие за этим события лишь распалили во мне непоколебимую неприязнь. Я не проработала с вами в тесном контакте и месяца, но уже успела почувствовать, что вы последний мужчина в мире, за которого меня можно было бы уговорить выйти замуж.

— Вы сказали вполне достаточно, мисс. Я прекрасно понимаю ваши чувства, и теперь мне остаётся лишь устыдиться своих собственных. Простите, что я отнял у вас так много времени, и примите мои искренние пожелания здоровья и благополучия.

Примечания:

Эта сцена вдохновлена артом CaptBexx’s "Morning After". Прямую ссылку, к сожалению, прикрепить не представляется возможным, поскольку страница художницы удалена с DeviantArt, но интернет все помнит, поэтому я нашла ссылку на пинтерест:

https://ru.pinterest.com/pin/444378688211338378/?nic_v3=1a6HWXEWf

На следующее утро Гермиона проснулась с теми же мыслями и размышлениями, которые сморили её прошлым вечером. Она до сих пор не смогла отойти от неожиданности случившегося — думать ни о чём другом было невозможно — и, совершенно потеряв силы работать, решила вскоре после завтрака побаловать себя прогулкой на свежем воздухе и физическими упражнениями.

Гермиона уже приготовилась выйти на улицу, но услышала хлопанье крыльев и направилась к открытому окну. Та же царственно выглядящая сова, которая отправляла послания Пэнси для Полумны, опустилась на подоконник и с гордостью протягивала письмо. Гермиона инстинктивно взяла предложенный конверт, но постаралась сохранить надменное самообладание, пускай и несколько натянуто. Затем, высокомерно-пренебрежительно кивнув головой и не дожидаясь угощения, птица взлетела и вскоре скрылась из виду.

Снедаемая любопытством, но не ждавшая ничего приятного, Гермиона вскрыла конверт и обнаружила в нём два листа пергамента, исписанных убористым мелким почерком. Письмо было отправлено из поместья Малфоев в Уилтшире в восемь часов утра и гласило:

«Мисс Грейнджер,

Не тревожьтесь, получив это письмо: в нём не будет ни повторения тех чувств, ни возобновления тех предложений, которые вчера утром были Вам так неприятны. Простите мне вольность, с которой я требую Вашего внимания; я знаю, что Ваши чувства будут восставать против этого, но возлагаю надежды на Вашу справедливость.

Вы предъявили мне обвинение в двух преступлениях совершенно разного характера и отнюдь не одинакового масштаба. Первое заключалось в том, что я, не посчитавшись с чувствами мисс Лавгуд и мистера Забини, разлучил их, а второе — что я, вопреки различным заявлениям, вопреки чести и человечности, разрушил сиюминутное благосостояние и карьерные надежды мистера Уизли. Однако я надеюсь, что смогу защитить себя от тяжести того обвинения, которое вчера было так щедро возложено на меня, учитывая каждое обстоятельство, как только Вы прочитаете нижеследующее объяснение моих действий и мотивов.

Я недолго пробыл на ежегодном балу министерства по случаю празднования Победы, прежде чем увидел, как и многие другие, что Блейз предпочитает мисс Лавгуд любой другой молодой ведьме. Однако только после того, как она оказалась проклята и осталась в поместье Малфоев, у меня возникли некоторые опасения, поскольку, зная о её склонности к рассеянности, я пришёл к выводу, что это может быть лишь мимолётное увлечение, которое с лёгкостью повторится с кем-то другим, если это проклятие не оборвет её жизнь. Поэтому я попытался подавить привязанность Блейза, тем самым избавив его от мучений, связанных с развитием чувств к легкомысленной ведьме, обречённой на преждевременную кончину. К тому времени, когда я осознал свою ошибку, было слишком поздно что-либо менять. Мистер Забини оказался совершенно разлучён с мисс Лавгуд как расстоянием, так и болезнью. Хотя я сделал это без злого умысла, мои действия, несомненно, причинили боль Вашей подруге, и Ваше недавно обнаруженное негодование нельзя назвать необоснованным. Справедливости ради, моя тётя пытала Вас в гостиной моей матери, и у Вас есть все основания держать на меня обиду.

Что касается другого, более весомого обвинения в причинении вреда мистеру Уизли, я могу только опровергнуть его, изложив Вам все обстоятельства наших с ним взаимоотношений. В чём конкретно он обвинил меня, мне неизвестно; однако в истинности того, что я расскажу, я могу привести более одного свидетеля несомненной правды.

Мистер Уизли — сын довольно уважаемого человека, который в течение многих лет руководил Сектором по борьбе с незаконным использованием изобретений маглов. Благоприятное поведение его старших братьев, естественно, побудило меня оказать поддержку и ему, и моя доброта была щедро вознаграждена. Однако прошли долгие годы, прежде чем я смог взглянуть на него с совершенно иной стороны. Порочные наклонности — отсутствие принципов, которые он тщательно скрывал от общественности, — не могли ускользнуть от взора молодого человека почти того же возраста, что и он сам, и который имел возможность наблюдать его в моменты слабости. Если бы я только мог, я бы предупредил Вас о нашей связи до того, как произошла Ваша с ним помолвка.

Во время седьмого года обучения в Хогвартсе до моего сведения дошло, что мистер Уизли оказался вовлечён в тайные сделки с неподходящей компанией, среди членов которой, как я выяснил, были контрабандисты египетского антиквариата из Лютного переулка. Из уважения к его отцу и братьям я заплатил тысячу галлеонов, чтобы помочь ему выбраться из этой крайне неприятной ситуации; однако, как оказалось, мистеру Уизли не нужна была моя помощь или моё золото. Полагаю, это только смутило его, и выплеснувшееся на меня негодование оказалось пропорционально тяжким обстоятельствам, в которых он имел неосторожность оказаться. Мистер Уизли, несомненно, был так же жесток в попрании моей чести перед другими, как и в личных упрёках мне самому. После окончания учёбы всякая видимость знакомства осталась отброшена. Я не располагаю сведениями о его дальнейшей жизни, но прошлым летом он снова неприятнейшим образом привлёк мое внимание.

Теперь я должен упомянуть обстоятельство, о котором и сам хотел бы забыть и которое никакие обязательства, кроме настоящего, не смогут побудить меня раскрыть любому другому волшебнику или ведьме. Сказав так много, я не сомневаюсь, что Вы сохраните всё в тайне. Моя подруга, мисс Пэнси Паркинсон, ныне помолвленная с мистером Теодором Ноттом, была отвергнута мистером Уизли после выпуска. Он ясно дал понять, что, хоть она была достаточно хороша, чтобы тайно провести ночь, она оставалась слизеринкой. Таким образом, принадлежность к факультету лишала её права вступать в брак.

Вы, возможно, удивитесь, почему я не рассказал всё это вчера утром; но тогда я ещё недостаточно владел собой, чтобы понять, что следует открыть Вам. Для подтверждения правдивости всего, о чём здесь говорится, я могу обратиться, в частности, к свидетельству мистера Теодора Нотта, который, благодаря нашим тесным отношениям и постоянной близости, был неизбежно знаком с каждой из тех сделок. Если Ваша неприязнь ко мне обернёт мои утверждения бесполезными, та же причина не должна помешать Вам довериться моему другу; и, чтобы у Вас была возможность расспросить его, я постараюсь отправить Вам это письмо совой. Добавляю только: да благословит Вас Мерлин.

Драко Люциус Малфой»

Читая письмо, Гермиона пребывала в полнейшем замешательстве. Твёрдое предубеждение против всего, что Малфой мог бы написать, соперничало со рвением, которое едва ли позволяло вникнуть в смысл прочитанного. Торопясь узнать, что содержится в следующем предложении, Гермиона чуть было не потеряла способность улавливать смысл того, что было у неё перед глазами. Его убеждение в бесчувственности её подруги она немедленно сочла ложным; а рассказ о реальных и вполне серьёзных возражениях против брака слишком разозлил её, чтобы дать хоть сколь-нибудь достойный ответ. Драко не выразил сожаления о содеянном в той мере, которая бы её удовлетворила: манера письма была не столько покаянная, сколько самодовольная. Его слова содержали сплошь гордость и высокомерие.

Гермионе стало ужасно стыдно за себя. Ни о Драко, ни о Рональде она не могла думать без ощущения, что была слепа, пристрастна, предвзята и совершенно глупа.

— Как подло я поступила! — воскликнула она. — Я, которая гордилась своей проницательностью как умнейшая ведьма своего поколения! Я, которая ценила себя по своим способностям! Которая так часто пренебрегала великодушной откровенностью подруги и тешила собственное тщеславие бесполезным или достойным порицания недоверием! Как унизительно это открытие! И как справедливо я унижена! Даже окажись я влюблена, то и тогда не оказалась бы так несчастно слепа! Но тщеславие, а не любовь, было моей глупостью. Довольная благосклонностью одного и оскорблённая пренебрежением другого при нашем первом знакомстве, я руководствовалась невежеством и презрела доводы рассудка, когда дело касалось одного из них. До этого момента я не знала сама себя.

Драко вернулся в зал собраний в в штаб-квартире аврората и теперь сидел, тщательно изучая свои записи. Он пребывал в самом дурном настроении, какое только можно было вообразить.

— Всё это не имеет никакого смысла, — воскликнул Драко, ни к кому конкретному не обращаясь, отбросил пергаменты обратно на стол и случайно опрокинул папку. Стоило ему наклониться, чтобы поднять бумаги, как пришло осознание: он держит в руках не относящееся к делу досье, которое пришлось отложить в сторону из-за высокого приоритета дела о клевере.

Решив, что сейчас самое подходящее время для перерыва, Драко вернул папку на стол и заметил рядом с промокашкой ещё один пергамент, который неумолимо притягивал взгляд.

— Досье банши, — пробормотал он, протягивая к нему руку. — И все же…

Куда подевались все банши из Ирландии, задумался Драко. Он изучил все отчёты о прибытии этих существ в Англию, предполагая, что они скрываются здесь, но до сих пор задавался вопросом: почему

— Последовали за лепреконом? — спросил он себя.

Это был странный, но интригующий ход размышлений. Банши являлись представителями волшебного народца и выглядели как плачущие женщины, по всеобщему разумению предвещавшие неминуемую гибель. Способен ли проклятый четырёхлистный клевер довести человека до смерти? Пока предпосылок подобному не наблюдалось, но симптомы проклятия усиливались день ото дня. Неужели банши прибыли сюда, чтобы оплакать собрата?

Настроение улучшилось. Возможно, удача благоволила Драко, и сегодняшний день наконец-то пройдёт без какого-то прискорбного происшествия.

* * *

Гермиона вошла в здание министерства со спокойной решимостью, а покинула лифт и шагала по коридорам с растущим трепетом. Штаб-квартиры авроров она достигла в смущении.

Она была уверена, что Драко откажется от её содействия и убедит Гарри сменить напарницу, но не получила ни совы, ни письма на рабочем столе. Удивление по поводу отсутствия просьбы было почти равно тому, что она узнала о мужчине после совместной работы над делом о клевере. Гермиона завернула за угол и увидела Драко за письменным столом, улыбающегося над листом пергамента.

Румянец, который она так усердно прогоняла, мгновенно вернулся, а губы непроизвольно растянулись в улыбке. Блеск в глазах отчётливо дал понять, что всё это время Гермиона думала о его привязанности и намерениях, которые — ей хотелось верить — оставались непоколебимы. Однако о полной уверенности речи не шло.

— Что ж, для начала я должна проверить, как он поведёт себя, — сказала она.

Она зашла в кабинет, и Драко встретил её с терпимой непринужденностью и пристойным поведением, в равной степени лишённым каких-либо признаков обиды или бессмысленной покладистости.

Поинтересовавшись у Гермионы, как продвигаются её исследования (на что она не смогла ответить без замешательства), Драко больше ничего не сказал. Затем прошло несколько минут, но звука его голоса так и не было слышно; и когда, не в силах противостоять порыву любопытства, Гермиона поднимала глаза к лицу Малфоя, она так же часто обнаруживала, что он смотрит как на материалы дела, так и на неё саму, а ещё чаще — вообще ни на что. Было заметно гораздо больше вдумчивости и явно меньше стремления угодить друг другу, чем при последней встрече. Гермиона почувствовала разочарование и злилась на себя за собственную нерешительность.

Наконец, Драко встал со словами, что ищет новую зацепку, поклонился и покинул кабинет. Как только он ушёл, Гермиона вернулась в дамскую уборную, чтобы собраться с духом: или, другими словами, без перерыва размышлять о том, что должна была подавить ещё в зародыше. Поведение Драко удивляло и раздражало её.

— Отчего, раз уж он оставался холоден, молчалив и безразличен, — воскликнула она, — он вообще остался работать со мной?

Гермиона не могла придумать ни единого способа разрешить эту дилемму так, чтобы не потерять лицо.

* * *

Драко отыскал пещеру, упомянутую свидетелем в досье банши. Невооружённым взглядом было видно, что тут обитал волшебный народец. Медленно крадучись, Драко пробрался внутрь, благо влажная земля под ногами заглушала звук шагов, и двинулся на звук плача вдалеке.

Мысли продолжали возвращаться к Гермионе, но Драко подавил желание сосредоточиться на ней. В конце концов, подобная ситуация требовала неусыпной бдительности.

После, казалось бы, целой вечности блуждания по бесконечным изгибам и поворотам, он обнаружил банши. Они кружились над лужей на дне пещеры, жалобно постанывая, их изодранные одежды колыхались в воздухе. Драко смело шагнул вперёд и протянул палочку. Банши мгновенно прекратили завывания и зависли на месте; единственным движением было мягкое покачивание их платьев.

— Я Драко Малфой, аврор из министерства магии. Я здесь, чтобы выяснить причину вашего прямого нарушения предписанного законом поведения.

— Приветствуем тебя, волшебник, — произнесли они как одна, голоса эхом отражались друг от друга и стен пещеры. — Мы пришли как посланники. Мы — предвестники. Мы знаем, почему ты здесь и какие знания ищешь. Мы покинем это место, когда закончим начатое.

— Вы следили за лепреконом, ответственным за проклятый четырёхлистный клевер?

— Это наша священная цель. Он и есть причина нашего путешествия. Мы не знаем, почему наш брат пал. Его поведение в высшей степени необычно.

— От его рук серьёзно пострадали многие ведьмы и волшебники. Можно ли что-то сделать, чтобы спасти их?

— Ты ищешь исцеления? Тогда победи нас. Наш плач предвещает смерть, но всё же слёзы вдыхают жизнь.

Затем они снова завели свой хоровод, только в этот раз быстрее и быстрее. Их одежды потемнели, а лица облезли и стали походить на пустые скелеты. Драко пришлось зажать уши, когда они снова взвыли, становясь громче с каждой секундой. Внезапно банши одновременно развернулись и ринулись на него.

Драко сделал первое, что пришло в голову, так как в тот момент банши были неотличимы от дементоров.

— Экспекто Патронум! — закричал он. Яркий серебристый луч вырвался из палочки, ослепительным светом озаряя всю пещеру. Патронус вылетел вперёд, атакуя банши совсем так же, как если бы они действительно были стаей дементоров.

Существа закричали, завывая так, словно испытывали ужасную боль. Они тянулись к Драко, разрывая костлявыми пальцами яркий свет, и падали одна за другой, оседая на землю туманом и дождём, собираясь в небольшое озеро, где совсем недавно была всего лишь лужа.

Сияние патронуса медленно угасало, пока Драко не остался в пещере один, тяжело дыша и пытаясь унять галопом несущееся сердце. Вода внизу напоминала молоко, переливаясь и отражая радугу на камнях вокруг.

Снова овладев собой, Драко быстро спустился по скату стены и аккуратно подобрался к краю озера, откуда вновь услышал множество голосов:

— Теперь мы возвращаемся туда, откуда пришли. Возьми наши слёзы, отдай их тем, кого изувечил клевер.

Драко наклонился и поднял камень, трансформируя его в стеклянный флакон. Он осторожно наполнил его, затем создал ещё один, а затем ещё. Как только он собрал столько, сколько мог унести, то осторожно вскарабкался обратно по стене и покинул пещеру. Сначала он исцелит Полумну Лавгуд.

После этого он пошлёт Блейзу сову с просьбой вернуться в Британию, к ведьме, которую Драко убедил его оставить. Он должен исправить эту ошибку.

Прибыв в больницу Святого Мунго, Драко надеялся, что собрал достаточно слёз банши, чтобы вылечить всех жертв. Если нет, то он просто совершит ещё одну вылазку — сколько угодно вылазок. Теперь, когда жертвы, находящиеся в непосредственной опасности, обрели шанс на спасение, пришло время поймать этого лепрекона раз и навсегда.

Так много нужно было сделать.

Только много позже Драко задался вопросом, почему его патронус теперь выглядел как выдра.

Не успела пройти неделя, когда во время еженедельного позднего завтрака Уизли, где почти всё семейство вместе с Гермионой сидело на кухне, их внимание внезапно привлёк звук подъезжающего экипажа. Ни по карете, запряжённой четвёркой почтовых фестралов, ни по ливрее возничего невозможно было понять, кто находится внутри. Догадки продолжались, хотя и без особого успеха, пока дверь не распахнулась и гость не вошёл внутрь. Это был лорд Люциус Малфой II.

Он появился в комнате с видом более чем нелюбезным, не ответил на приветствие Гермионы, разве что еле заметно наклонил голову, и сел, не произнеся ни слова. Мисс Грейнджер назвала его имя миссис Уизли при появлении его светлости, хотя никакой просьбы о представлении не поступало.

Миссис Уизли, полная изумления, хотя и польщённая приёмом столь важного гостя, приняла его с предельной вежливостью. Посидев с минуту в тишине, лорд Малфой очень сухо сказал Гермионе:

— Надеюсь, с вами всё в порядке, мисс Грейнджер? Эта леди, я полагаю, глава рода Уизли и ваша покровительница в волшебном мире.

Гермиона кратко ответила, что миссис Уизли ею была и остаётся, несмотря на недавнюю размолвку Гермионы с её сыном.

— А это, полагаю, её сыновья.

— Так и есть, сэр, — ответила миссис Уизли, обрадованная возможностью поговорить с лордом Малфоем. — Это мои сыновья, все, кроме одного. Самый младший недавно женился. — Затем она пригласила его светлость подкрепиться, но лорд Малфой решительно и не очень вежливо отказался, а затем, встав, сказал Гермионе:

— Мисс Грейнджер, мне показалось, что с одной стороны этого… дома было какое-то подобие сада. Я бы с удовольствием прогулялся по нему, если вы соблаговолите составить мне компанию.

— Идите, моя дорогая, — воскликнула миссис Уизли, не подозревая об оскорблении, — и покажите его светлости кусты рододендрона. Уверена, он останется от них в восторге.

Гермиона подчинилась, и они молча пошли по усыпанной гравием дорожке; девушка была полна решимости не предпринимать никаких усилий для разговора с человеком, который сейчас был сильнее обычного своенравным и неприятным.

— Как я могла когда-либо думать, что он похож на своего сына? — пробормотала она, глядя Малфою-старшему в лицо.

Как только они достигли сада, лорд начал:

— Вы можете не сомневаться, мисс Грейнджер, что поймёте причину моего путешествия сюда. Ваше собственное сердце, ваша совесть должны подсказать, зачем я здесь.

Гермиона посмотрела на него с неподдельным удивлением.

— Мисс Грейнджер, — сказал его светлость сердитым тоном, — вам следовало бы знать, что я не позволяю с собой шутить. Однако какой бы неискренней вы ни пожелали быть, во мне вы такого не обнаружите. До меня дошли слухи самого тревожного характера. Мне сообщили не только то, что ваша ближайшая подруга была на грани наиболее выгодного замужества, но и то, что вы, мисс Гермиона Грейнджер, маглорождённая, по всей вероятности, вскоре после этого соединитесь с моим сыном, кровь от крови, мистером Малфоем. Хотя я знаю, что это наверняка лишь возмутительная ложь, хотя я ни секунды не пожелал бы ранить его настолько, чтобы предположить подобное возможным, я немедленно решил отправиться к вам и сообщить о своём к этому отношении.

— Если вы посчитали, что это излишне неправдоподобно, — сказала Гермиона, вспыхнув от удивления и презрения, — то я поражена, что вы взяли на себя труд зайти так далеко. Чего вы добиваетесь, ваша светлость?

— Я вынужден немедленно настаивать, чтобы это заявление было повсеместно опровергнуто.

— Ваше прибытие в «Нору» и встреча со мной и Уизли, — холодно отчеканила Гермиона, — станет скорее подтверждением, если и в самом деле этот слух существует.

— Если! Неужели тогда вы играете в притворство? Разве этот слух не был усердно распространён вами самими? Разве вам неизвестно то, о чём знает каждая живая душа?

— Не слышала ничего подобного.

— И можете ли вы точно так же заявить, что для него нет никаких оснований?

— Я не претендую на равную вашей светлости откровенность. Вы имеете право задавать вопросы, но и я имею полное право на них не отвечать.

— Какая дерзость. Мисс Грейнджер, я настаиваю на том, чтобы вы ответили, или я прокляну вас. Мой сын — он сделал вам предложение руки и сердца?

— Ваша светлость заявил, что это решительно невозможно.

— Потому что так и есть! Так и есть, если только он не утратил рассудок. Но ваш ум и обаяние, возможно, в момент увлечения заставили его забыть о своей превосходной родословной и семейных обязательствах. Возможно, вы околдовали его своими коварными магловскими чарами.

— Если это так, не следует ли мне ещё усерднее хранить это в тайне?

— Мисс Грейнджер, понимаете ли вы, с кем разговариваете? Когда-то я был близким последователем самого Тёмного Лорда, я бы даже сказал, одним из его самых могущественных слуг. Вы и сами сражались со мной в битве. Драко мой сын, и я имею право знать обо всём, что касается его.

— Но вы не имеете права знать о том, что касается меня.

— Не поймите меня неправильно. Этот брак, о котором вы имели дерзость мечтать, никогда не состоится. Да, да, никогда. Мой сын чистокровный, а вы не более чем обыкновенная грязнокровка. Имеете ли вы что-то сказать на это?

— Имею. Если он рассуждает подобно вам, то у вас нет ни одной причины предполагать, что он действительно сделал мне предложение.

— Упрямая, своевольная ведьма! Вы должны понять, мисс Грейнджер, что я пришел сюда с твёрдым намерением осуществить свою цель и вы не сможете переубедить меня. Я не привык подчиняться чьим-либо прихотям, у меня нет привычки терпеть разочарование.

— Это сделает нынешнее положение вашей светлости ещё более плачевным, однако меня никак не касается.

— Я не позволю, чтобы меня прерывали. Помолчите и выслушайте меня. Мой сын происходит по материнской линии от благородного и древнейшего рода Блэков; а по моей — от уважаемой, благородной и не менее древней волшебной семьи. С обеих сторон потомство обладает великолепной родословной и способностями. С претензиями молодой ведьмы-выскочки из семьи маглов, не имеющей связей или состояния, нельзя мириться! Если бы вы осознавали своё место в нашем обществе, вы бы не захотели покидать тот её круг, в котором воспитывались.

— Но разве, выходя замуж за вашего сына, я покидаю какой-то круг? Он волшебник, я ведьма — выходит, мы равны.

— Мерлин и Моргана! Неужели земли Уилтшира будут так осквернены? — Лорд Малфой кипел. — А теперь скажите без обиняков, вы помолвлены с моим сыном?

И хотя Гермиона не желала отвечать на этот вопрос только ради того, чтобы угодить лорду Малфою, она не могла не ответить после минутного раздумья.

— Нет, — обиженно ответила Гермиона. Она выпрямилась, готовясь к его удовлетворенной реакции. — Вы оскорбили меня всеми возможными способами, и я больше не намерена это выслушивать. А теперь прошу вас откланяться.

Лорд Малфой направился к воротам, не взглянув на Гермиону, пока они не оказались у двери его кареты. Тогда, поспешно обернувшись, он добавил:

— Я не прощаюсь с вами, мисс Грейнджер. Вы не заслуживаете такого внимания. Я возмущён до глубины души.

Гермиона ничего не ответила и, не пытаясь убедить его светлость вернуться в дом, тихо вошла в него сама. Она услышала, как отъехал экипаж, и направилась к камину, планируя вернуться домой и игнорируя вопросительные взгляды семьи Уизли.

Смятение духа, в которое поверг Гермиону этот необычный визит, было нелегко преодолеть; долгие часы она не могла перестать думать об этом. Оказалось, что лорд Малфой действительно взял на себя труд совершить это путешествие из Уилтшира с единственной целью — разорвать её предполагаемую помолвку с Драко.

Однако, наблюдая за выражением лица лорда Малфоя, она не могла не почувствовать некоторую неловкость по поводу возможных последствий его настойчивого вмешательства. Он был решительно намерен предотвратить их брак, и Гермиона с замиранием сердца представляла, как Драко мог бы воспринять подобное перечисление зол, которые повлекла за собой эта женитьба.

Она не знала точной степени привязанности Драко к своему отцу или его зависимости от суждений лорда Малфоя, но было естественно предположить, что он придерживается о его светлости гораздо более высокого мнения, чем сама Гермиона. Было очевидно, что, перечисляя невзгоды брака с человеком, чьи непосредственные связи были столь неравны его собственным, отец затронет в нём самые уязвимые стороны. С его, возможно, излишне консервативными представлениями о чистокровной преданности, он почувствовал бы, что аргументы, которые Гермионе казались грязными и недостойными, содержали много извращённого смысла и устаревших рассуждений.

Если он и раньше колебался относительно того, что следует делать (что часто казалось вероятным), то совет и мольба столь близкого родственника могли бы рассеять все сомнения и сразу же заставить его попытать счастья с другой женщиной и не запятнать при этом достоинство.

С этими мыслями, омрачающими разум, мисс Грейнджер решила покинуть родительский дом и трансгрессировала в усадьбу Лавгудов. По прибытии она обнаружила, что её подруга и Блейз стоят вместе в саду, словно бы увлечённые серьёзным разговором; и, если бы до сих пор не существовало иных подозрений в их заинтересованности, лица обоих, когда они поспешно отвернулись и отошли друг от друга, сказали бы всё. Их ситуация была достаточно неловкой, но её, по мнению самой Гермионы, была ещё хуже. Все молчали; Гермиона уже собиралась снова уйти, когда Блейз, вместе со девушками опустившийся на скамейку, внезапно встал и, прошептав несколько слов возлюбленной, трансгрессировал прочь.

Полумна ничего не могла скрывать от Гермионы в тех случаях, когда откровенности сопутствовали радостные переживания; и, мгновенно обняв её, с живейшим чувством признала, что она самый счастливый человек в мире.

— Разве это не чудесно? Мистер Малфой написал мистеру Забини, поощряя его выбрать ведьму, которую желает он, а не его мать. Прочитав этот совет, он сразу же направился ко мне. До сих пор не верится! — добавила она. — Нет, не верится. Я этого не заслуживаю. О! Почему же не все могут быть так счастливы?

Поздравления Гермиона произнесла с искренностью, теплотой, восторгом, которые трудно было выразить словами. Каждая одобряющая фраза становилась новым источником счастья для Луны. Однако Гермиона не могла позволить себе оставаться с подругой и дальше или высказать даже половину того, что творилось в её душе.

— Несомненно, я самое счастливое существо в целом мире! — воскликнула Луна. — Миона, почему же среди всех людей именно я благословлена так сильно? Если бы я только могла увидеть и вас столь же счастливой! Вот бы и для вас нашёлся подобный волшебник!

— Даже если бы Мерлин преподнёс мне сорок таких волшебников, я никогда не смогла бы стать такой же счастливой, как вы. Пока я не обрету ваш сказочный характер, вашу доброту, никогда не смогу обрести ваше счастье. Нет, нет, позвольте мне измениться самой; и, возможно, если мне очень повезёт, я смогу вовремя встретиться с другим Рональдом Уизли.

Полумна скорчила гримасу, но больше ничего не сказала. Схватив Гермиону за руку, она попросила её отправиться с ней сообщить чудесные известия её отцу.

* * *

Следующим утром, когда Гермиона спускалась из комнаты, её встретил отец, вышедший из своего кабинета с письмом в руке.

— Миона, — обратился к ней он, — я собирался искать тебя; зайди в мою комнату.

Она последовала за ним, и любопытство узнать, что он желал ей сказать, усилилось предположением, что это каким-то образом связано с письмом, которое он держал в руках. Внезапно её осенило, что оно могло быть от лорда Малфоя, и Гермиона с тревогой ожидала неизбежных объяснений.

Когда они вместе с отцом сели возле камина, он произнёс:

— Сегодня утром я получил письмо, которое меня чрезвычайно удивило. Поскольку оно в основном касается тебя самой, тебе следует знать его содержание. Я и не предполагал, что у меня есть дочь, которая вот-вот выйдет замуж. Позволь мне поздравить тебя с этой выдающейся победой.

Краска бросилась в щёки Гермионы от мгновенного убеждения в том, что письмо написано сыном, а не отцом. Она не могла определить, радоваться ли ей тому, что он всё-таки объяснился, или обидеться, что письмо адресовалось не ей. Меж тем отец продолжил:

— Ты у меня большая умница. Юные леди обладают большой проницательностью в таких вопросах; но я думаю, что даже твоих навыков не хватит, чтобы узнать имя поклонника. Это письмо от мистера Уизли.

— От Рона! Что он вообще мог написать?

— Нет, — сказал мистер Грейнджер, слегка покраснев. — Письмо пришло от его отца, мистера Уизли — старшего.

— Ох.

— Не стану испытывать твоё терпение. Тебя касаются следующие строки: «Предполагается, что ваша дочь Гермиона недолго будет носить фамилию Грейнджер, и избранник её судьбы может обоснованно считаться одной из самых выдающихся волшебных фигур в этой стране».

Вспоминая визит лорда Малфоя в «Нору», отец, пожалуй, мыслил с Гермионой в одном направлении.

— «С вашего разрешения, я бы хотел со всей осторожностью предупредить вас. У нас есть основания полагать, что его отец, лорд Люциус Малфой II, смотрит на этот союз крайне неодобрительно».

— Пожалуйста, читайте дальше, папа.

— «После того, как мне случилось упомянуть о возможности этого брака в беседе с его светлостью во время пребывания в министерстве, он немедленно со своей обычной снисходительностью выразил собственные чувства по этому поводу. Он ясно дал понять, что из-за некоторых неблагоприятных семейных связей со стороны нашей дорогой Гермионы он никогда не даст своего согласия к тому, что он назвал столь позорным браком. Я счёл своим долгом как можно скорее сообщить об этом вашей дочери, чтобы она и её благородный спутник могли отдавать себе отчёт в том, что они затевают, и не спешили сочетаться браком, который не получит должного одобрения». — Более того, мистер Уизли добавляет: «Я искренне рад, что достойный сожаления поступок моего сына Рональда удалось так хорошо замять, поскольку был очень обеспокоен тем, что подобное унижение Гермионы помешает ей вступить в брак».

— О! — воскликнула Гермиона, — Как странен волшебный мир!

— Ещё бы, вся прелесть в этом и заключается. Остановись они на любом другом мужчине, было бы не так интересно; но его превосходство и ваша явная неприязнь превращают это в восхитительную нелепость! Право же, Миона, что сказал лорд Малфой по поводу этого сообщения? Твоя мать сказала, что его светлость заходил в «Нору», когда ты была там на днях.

На этот вопрос Гермиона ответила одним лишь смехом; а так как он был задан без малейшего подозрения, она не огорчилась, когда отец повторил его. Гермиона никогда ещё так не терялась в догадках, как заставить свои чувства казаться отличными от тех, что на самом деле испытывала. Дóлжно было смеяться, когда она предпочла бы заплакать. Особенно жестоко отец ранил её упоминанием превосходства чистокровного Драко, и она ничего не могла поделать, кроме как удивляться отчей недостаточной наблюдательности или опасаться, что это не он видит слишком мало, а она могла вообразить слишком много.

К большому удивлению Гермионы, Драко приехал в дом её родителей в немагической части Лондона быстрее, чем успел забыться визит лорда Малфоя. Мужчина предложил прогуляться. Долгое время никто из них ничего не говорил; Гермиона втайне принимала отчаянное решение, и, возможно, Драко терзал себя тем же самым.

Они подошли к «Дырявому котлу» и заняли столик. Теперь настал момент для приведения решения в действие, и, почувствовав прилив мужества, Гермиона сразу же сказала:

— Вы знаете, мистер Малфой, я ужасная эгоистка. И глубоко сожалею, что, стремясь облегчить свои собственные чувства, я не позаботилась о том, насколько сильно могла ранить ваши. Вы проявили доброту к моей подруге. С тех пор как я узнала об этом, мне нестерпимо хотелось признаться, какую невыразимую благодарность я испытываю. И мне известно, что сами влюблённые чувствуют столь же сильную признательность.

— Если вам неизменно нужно меня поблагодарить, — ответил он, — пусть это исходит от вас одной. Я не могу отрицать, что желание вас порадовать было одной из причин, побудивших меня вмешаться. Но ни ваша подруга, ни мой друг ничем мне не обязаны. Какое бы уважение я к ним ни питал, признаю, мне были важны только вы.

Гермиона чувствовала себя чересчур смущённой, чтобы вымолвить хоть слово. После короткой паузы её спутник добавил:

— Вы слишком великодушны, чтобы играть с моим сердцем. Если ваше отношение ко мне с тех пор, как мы с вами разговаривали, не изменилось, скажите сразу. Мои чувства и все мои помыслы неизменны. Но вам достаточно произнести слово, и я больше не заговорю о них никогда.

— Мои чувства претерпели такие изменения, что теперь отражают ваши, — мягко сказала Гермиона, чувствуя более чем обычную неловкость и тревогу от сложившейся ситуации.

Затем произошла забавная и очень странная вещь.

Достопочтенный Драко Малфой улыбнулся.

Искренне улыбнулся.

Гермиона подумала, что никогда раньше не видела, чтобы кто-нибудь из членов семьи Малфой улыбался. Несмотря на перемену в её чувствах, это зрелище слегка сбивало с толку. Драко поднялся, предложил ей руку, и они пошли дальше без особой цели и направления. Слишком многое нужно было обдумать, прочувствовать и высказать, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

Вскоре она узнала, что своим нынешним хорошим взаимопониманием они обязаны усилиям его отца, который навестил Драко по возвращении через Косой переулок и там рассказал о визите в «Нору», мотивах и сути разговора с Гермионой. Он намеренно останавливался на каждом ответе последней, что, по мнению его светлости, особенно подчёркивало её порочность и самоуверенность, в убеждении, что такие отношения, несомненно, посодействуют усилиям добиться от сына того обещания, которое она отказалась дать. Но, к несчастью для его светлости, эффект оказался прямо противоположным.

— Его слова подарили мне такую надежду, — сказал он, — которую я едва ли позволял себе испытывать хоть раз в жизни. Я достаточно осведомлён о вашем характере, чтобы быть уверенным — если бы вы были абсолютно, бесповоротно настроены против меня, вы бы признались в этом отцу откровенно и открыто.

Гермиона покраснела и, рассмеявшись, ответила:

— Да, вы достаточно осведомлены о моей откровенности, чтобы поверить, что я способна на это.

— В отличие от вас, мне сложно так легко примириться с самим собой. Воспоминание о собственных словах, поведении, манерах и выражениях — тогда, и сейчас, и уже много месяцев — невыразимо болезненны для меня. Ваш упрёк был сказан как нельзя кстати, я никогда не забуду: «Поведи вы себя чуть более по-джентльменски». Это были ваши слова. Вы не знаете, не сможете вообразить, какую боль они причинили мне, хотя, признаюсь, прошло некоторое время, прежде чем я стал достаточно благоразумен, чтобы допустить их достоверность.

— Ох! Не повторяйте моих слов. Ни к чему поминать прошлое. Уверяю вас, я давно искренне стыжусь этого.

Драко вспомнил о своём письме:

— Неужели оно, — поинтересовался он, — так скоро изменило ваше мнение обо мне в лучшую сторону? Вас так сильно поразило его содержание?

Гермиона объяснила, как оно повлияло на неё и как постепенно стёрло все былые предрассудки.

— Не думайте более о письме, — сказала она в конце. — Чувства человека, написавшего его, и человека, его получившего, сейчас настолько сильно отличаются, что все неприятные обстоятельства, тому сопутствующие, должны быть забыты. Вам следует придерживаться гриффиндорской философии в этом деле. Думать о прошлом только тогда, когда воспоминания доставляют удовольствие.

— Будучи слизеринцем, я располагаю лишь способностью лелеять болезненные воспоминания, которые нельзя, невозможно выбросить из головы. Хотя имеются в моём арсенале и те, которые воистину благословенны. — Драко ухмыльнулся, и Гермиона залилась румянцем. Однако он продолжил, в этот раз с гораздо более мрачным выражением лица: — Многие вещи, которым меня научили в детстве, на деле оказались ужасными заблуждениями. К сожалению, как единственного сына, родители избаловали меня, почти научили быть эгоистичным и властным, не заботиться ни о ком, кроме своей собственной семьи, плохо думать обо всех маглорождённых и всех, кто с ними связан. Таким я был и таким мог быть до сих пор, если бы не вы, дорогая, прелестнейшая Гермиона! Всем, что есть во мне сейчас, я обязан вам! Вы преподали мне урок, поначалу действительно трудный, но очень полезный. Благодаря вам я получил должное порицание: я пришел к вам, не сомневаясь, что буду принят, но вы открыли мне, насколько недостаточны были мои чистокровные притязания.

— За то короткое время, что вы ходили за чаем, вы убедили себя, что я так и поступлю?

— Действительно, убедил. Что вы подумаете о моей самонадеянности? Я верил, что вы желаете, ждёте моих обещаний. Теперь я ловлю себя на том, что лишь надеюсь на это.

Драко остановился и взял её за обе руки.

Настроение Гермионы вскоре снова стало благодатным, она хотела, чтобы Драко объяснил, почему вообще смог полюбить её.

— С чего всё началось? — спросила она. — Я могу понять, как очаровательно вы пытаетесь сопротивляться тому, что уже началось; но что могло сподвигнуть вас в первую очередь?

— Тяжело вспомнить точное время или место, взгляд или слова, которые заложили фундамент. Всё началось слишком давно. Я был уже на полпути, когда понял, что происходит.

— Вы легко устояли против моей красоты, а что касается манер… Моё поведение по отношению к вам по меньшей мере всегда граничило с невоспитанностью, и обычно я заговаривала с вами, скорее желая ранить вас, чем нет. А теперь будьте искренни: вас восхитила моя дерзость?

— Живость вашего ума пленила меня. Вы ярчайшая ведьма нашего поколения.

— Это мне доводилось слышать.

— Теперь вы примете моё признание? — спросил он, позабыв всю прошлую надменность. Его нервозность выдала усилившаяся на её руках хватка. — Пускай оно устарело и потускнело, я уверен, вы как раз та ведьма, которая заставит его сиять. Мисс Грейнджер, я счёл бы за честь провести остаток своей жизни, делая вас счастливой.

— В таком случае, мистер Малфой, — ответила Гермиона, — я скажу да.

Вместе счастливая пара вошла в штаб-квартиру авроров: Гермиона держала Драко под руку. В их походке чувствовалась лёгкость и невозмутимость, словно ничто не могло их остановить.

Драко только что закончил рассказывать Гермионе о банши, их слезах с целебной силой и своих мыслях о поимке лепрекона.

— Скажите мне, Гермиона, вы случайно не сохранили какую-нибудь из монет лепрекона, которыми он осыпал нас?

Гермиона мило покраснела.

— Совершенно случайно, так и есть, — сказала она. — В тот день в мой карман упала одна монетка. Я обнаружила это только вчера.

Драко торжествующе улыбнулся.

— Теперь ничто не помешает нам поймать маленького подлеца, — ответил он, целуя её руку.

В тот день по настоянию Драко Гермиона наблюдала с соседней крыши, как он сам и несколько других авроров, включая Гарри, спрятали монету над магической ловушкой в центральном дворе Гринготтса. В целях безопасности волшебники смазали оголённые участки кожи слезами банши, что придало каждому из них бледное восковое сияние.

Они ждали почти до сумерек, но никаких признаков лепрекона не обнаруживалось. Начали ходить разговоры о возвращении в министерство; многие авроры, особенно те, кто презирал Драко в прошлом, отвергали его план по поимке обезумевшего существа.

— Аркус плювиус, — прошептала Гермиона. Она взмахнула палочкой и снова спряталась в тени.

Обескураженные внезапностью, авроры оказались почти не готовы к появлению лепрекона. Он возник на краю двора и, завидев авроров, бросился к монете.

— Остолбеней! — раздался крик по меньшей мере восьми авроров одновременно.

Лепрекон замер посреди прыжка, рука застыла над монетой. В глазах его плескалось отчаяние завладеть своим золотом.

— Полагаю, в конце концов эта монета оказалась не такой уж и счастливой, — заключил Драко, забирая её прямо из-под маленькой руки.

Авроры разморозили, а затем сковали лепрекона магическими цепями, пока он кричал и безумно пытался вырваться. Гермиона спустилась, чтобы присоединиться к остальным.

— Никогда не видел ничего подобного, — протянул один из авроров, Невилл Долгопупс. — Лепреконы, конечно, озорники, но этот потерял последние крупицы благоразумия.

— Может быть, ему, — предположила Гермиона, — потребуется особое лечение, если он психически нездоров. Вряд ли он сможет получить его в Азкабане?

— Если нет, мы сделаем так, чтобы обеспечить ему должный уход, — сказал Гарри.

— Мисс Гермиона Грейнджер, — гордо сказал Невилл, — всегда защищала проигравших.

— Даже когда сама пострадала от их рук, — произнёс Драко, глядя прямо в глаза Гермионе.

— Что? — воскликнул Гарри. — Лепрекон причинил вам вред? Мистер Малфой, как вы могли позволить такому случиться? Гермиона находилась под вашей опекой, работая в паре с вами. Если вы дали мне обещание не обращаться с ней плохо, это не значит, что могли позволить другому сделать это вместо себя!

— Терпение, Гарри, — сказала Гермиона. Она посмотрела на Драко. — Я не пострадала, так что вы можете быть покойны. Воистину, это я стала той, кто причинил вред ему.

— Не берите в голову, — сказал Драко Гермионе, — мы уже и думать забыли об этом. Не бойтесь, мистер Поттер. Я бы никогда не позволил причинить вред мисс Грейнджер.

Невилл и Гарри с любопытством разглядывали пару, но вопросов не задали.

Господин Кингсли Бруствер, исполняющий обязанности министра магии, использовал всё своё политическое влияние, чтобы обеспечить публичное признание вклада Драко в раскрытие дела о клевере. Репортёры из «Ежедневного пророка» стекались к Драко, нетерпеливо пытаясь получить подробности и комментарии о героической работе бывшего Пожирателя смерти в качестве аврора. Драко, в свою очередь, вовсю нахваливал Гермиону за проведённые исследования и помощь, постоянно упоминая её светлый ум, ставший ему неоценимой опорой.

На церемонии, организованной Кингсли в честь Гермионы и Драко, пара воспользовалась присутствием друзей и семьи, а также прессы, чтобы объявить о помолвке. Одобрительные возгласы раздавались со всех сторон, пока из задней части бального зала не раздался яростный восклик:

— Что?! Вы собираетесь выйти замуж за этого хорька!

Толпа повернулась и расступилась. Там, на лестнице, под баннером и растяжками, стояли Рональд и Лаванда Уизли. У первого багровело лицо и белели сжатые кулаки, а вторая выглядела смущённой и пыталась сделаться как можно более незаметной.

— О, Мерлин, — пробормотала Гермиона.

Драко только улыбнулся.

— Да что же это творится? — продолжал кричать Рон. — Вы отдали это дело Малфою?! Оно принадлежит мне. — Он пронёсся через переполненную залу и наставил указательный палец на Гермиону. — Я не позволю вам выйти за него замуж, — заявил Рон с рычанием. — Будьте уверены, от вас ему нужна только ваша репутация героини войны, он всего-навсего пытается улучшить имидж своей предательской семейки.

— Вы не в том положении, чтобы указывать мне, Рон, — отчеканила Гермиона.

— Признайте это, Уизел, вы проиграли дело и, что более важно, ведьму мечты каждого волшебника. Знайте же: она может быть достойней меня, но это лишь усиливает моё желание заслужить место подле неё. Прекратите играть этот второсортный спектакль.

— Как вы смеете, сэр! Полагаю, что вправе потребовать сатисфакции, — сказал Рон, еле сдерживая голос от гнева и оскорблённого достоинства.

Мерлин милосердный, подумал Драко, неужели этот рыжеволосый дурак действительно предлагает волшебную дуэль?

— Рон вам нужно уйти и остыть, — сказал Гарри, сам пытаясь последовать своему же совету. — Если только вы не желаете поставить в неловкое положение и себя, и свою новую жену любовными притязаниями, которые остались у вас в отношении мисс Гермионы.

— Которая скоро станет достопочтенной миссис Малфой, — добавил Драко со своей фирменной ухмылкой, небрежно сложив руки за спиной.

— Малфой, вы не помогаете, — сказал Гарри.

Лаванда выгадала момент, чтобы схватить мужа за руку, быстро извиниться за его поведение и поспешно заставить покинуть зал.

— Вероятно, этот случай станет не последним. Найдутся те, кто непременно будет оставлять пренебрежительные замечания о вашей предстоящей свадьбе, — глубокомысленно заметил Гарри.

— Я верю, что вместе мы справимся с чем угодно, — ответил Драко, беря Гермиону за руку и целуя кончики её пальцев. Она улыбнулась своему жениху и утвердительно кивнула.

О, он был недалёк от истины.

Взять к примеру лорда Малфой, который оказался крайне возмущён женитьбой сына. В ответ на письмо, в котором сообщалось о бракосочетании, он дал волю всей неподдельной откровенности своего характера. Лорд послал Драко настолько оскорбительные выражения, особенно в адрес Гермионы, что на некоторое время всё общение было прекращено. Однако в конце концов уговоры леди Малфой смогли убедить Драко позабыть об оскорблениях и искать примирения; а после некоторого отпора со стороны отца негодование уступило место либо привязанности к Драко, либо любопытству взглянуть, как держит себя маглорождённая жена его сына. Он даже снизошёл до того, чтобы навестить их в квартире Малфоя, хотя сень его и была осквернена не только присутствием недостойной хозяйки, но и визитами её отца с матерью из немагической части города.

С четой Забини они навсегда остались в самых близких отношениях. Драко, так же как и Гермиона, по-настоящему любил их; оба они сохранили чувство горячей благодарности к людям, которые, обретя друг друга, поспособствовали и их союзу.