А вот это неожиданно (джен)

Когда кто-то раскрывает себя Силе, то по определению выходит за границы, в которых сознания может достичь удивление, — так думал Оби-Ван. Тем не менее, когда сам он открыл глаза после слияния с Силой в момент смерти, то, пожалуй, был несколько озадачен. По ощущениям он будто вынырнул из обычной глубокой медитации, хотя и оказавшейся глубже всех других.

Он чувствовал себя в Силе очень собранно и, главное, невозмутимо. Что было очень удачно, учитывая обстоятельства, в которых он оказался.

Оби-Ван не припоминал, чтобы медитировал как-то особенно глубоко, когда застрял в коридоре королевского дворца Набу меж лазерных завес в попытке нагнать Квай-Гона. Но с другой стороны, ему и не нужно было припоминать это, разве нет? Ведь именно тут он и был. Раскрыв глаза, он увидел своего давно умершего мастера и их общего врага, умершего почти столь же давно, и ожидал повторения давней схватки — происходящей здесь и сейчас, словно впервые.

Все вокруг снова окрашивало красноватое свечение лазерных завес. Этой детали тех травмирующих событий он тоже не помнил. А они, определенно, казались совершенно реальными, представ перед Оби-Ваном со всеми мелочами, которые он ни за что бы не вспомнил.

Так не была ли вся его жизнь с этого момента и смерть просто видением?

Принятие Энакина в падаваны, празднование его становления рыцарем и последующее наблюдение за его падением во тьму.

Взятие в ученики Люка, празднование его победы над Дартом Вейдером и последующее наблюдение за его погружением в отчаяние после предательства собственного ученика.

Наблюдение за тем, как ему не удается осознать всю свою силу на светлой стороне и он начинает искать во тьме то, чего там нет.

Все это ощущалось не видением. А будто долгой, уже прожитой жизнью и смертью… давно испытанной — ведь так оно и было. Знание о том, что ни свет, ни тьму нельзя до конца устранить, и чем больше их пытаешься разделить, тем хуже становится, далось Оби-Вану тяжело.

И вот он снова был здесь как наблюдатель за противостоянием Света и Тьмы, в котором перевешивала то одна сторона, то другая, и тем, как снова начинает набирать обороты судьба семьи Скайуокеров.

Джедай будет убит.

Ситх будет изувечен.

Орден джедаев будет истреблен.

Империя ситхов будет уничтожена.

И целые миры исчезнут в ходе обострения конфликта.

Что именно случилось с ним самим, он выяснит позже — время позволяет. А пока разберется с тем, что было перед глазами. Здесь и сейчас.

И то, что сейчас происходило, надо было остановить.

Оби-Ван устал от этого. Но не так, как когда-то, за годы войн и долгого изгнания. Нет, он устал так, как мог бы устать молодой отец от непослушания любимого дитя. Он был един с Силой и знал побольше многих о могуществе как темной, так и светлой стороны. Победа в сражении могла дать одной из них перевес на какое-то время, но такой перевес лишь еще больше затруднит достижение Баланса.

Это была не та ситуация, которую можно решить чьей-то смертью. На самом-то деле большинство ситуаций лучше всего решаются не убийствами. И учитывая, как часто Оби-Ван пытался действовать подобным способом, он, должно быть, представлял собой особо запущенный случай, если не осознал это раньше. Было ли это путешествием во времени или очень ярким и правдоподобным видением, но, похоже, сама Сила посчитала: Оби-Ван настолько туповат, что необходимо принять крайние меры, чтобы преподать ему этот урок.

И это сработало. На убийства у Оби-Вана была целая жизнь, и ему хватило по горло.

Он повесил световой меч на пояс, положил руки на бедра и стал ждать, когда лазерные завесы, защищающие проход, снова выключатся.

В процессе ожидания он глубоко вдохнул и выдохнул. Таким образом, когда проход открылся, он был готов. Он не стал утруждаться и куда-то бежать. Вместо этого он громко крикнул вглубь коридора:

— Мол! Ко мне!

И Мол, и Квай-Гон резко дернулись, оборачиваясь. Одних выражений их лиц хватило, чтобы Оби-Ван позабавленно улыбнулся.

Квай-Гон на мгновение застыл в шоке. Мол же был собран и откликнулся на зов.

Старый Бен Кеноби провел десятки лет, скрываясь — это в основном подразумевало использование Силы, чтобы заставить людей поверить, что они не видели того, что было перед глазами. Мол потратил годы, приучаясь к слепому повиновению приказам мастера.

Неудивительно, что он повиновался. Однако все еще забавно было видеть странный танец Мола, бежавшего по широкому коридору к Оби-Вану, и Квай-Гона, пытавшегося его остановить.

Мол подбежал к тому нелепому месту, где меж лазерных завес стоял Оби-Ван; Квай-Гон же отстал и был на пару секций позади. И Квай-Гон, и Мол выглядели так, будто не были уверены, что и думать о таком повороте событий.

Но, по крайней мере, было видно, что Квай-Гон знал, чего хочет: вернуться туда, где сейчас стояли Мол и Оби-Ван. Тем временем Мол, казалось бы, не совсем понимал, что делать теперь, когда он оказался заперт в одной секции вместе с Оби-Ваном, который все еще выглядел как юный рыцарь, а не как старший и опытный мастер, чей голос призвал его. Мол повертел в руках длинную рукоять светового меча, но не стал снова его активировать. В любом случае, здесь было тесновато для боя.

Оби-Ван воспользовался этой неуверенностью и начал разговор:

— Только что у меня было видение. Ты убиваешь Квай-Гона, я убиваю тебя, а потом Дарт Сидиус, он же Палпатин, забирает падавана, переданного Квай-Гоном под мою ответственность, и заменяет им тебя.

Мол помотал головой в явном замешательстве, и Оби-Ван задумался, а как же сейчас ощущалась Сила вокруг него самого.

— Ты знаешь?

— Кто твой мастер? О да.

— И ты хочешь попробовать избавиться от меня, чтобы я не убил твоего напарника? — Мол явно попытался ввернуть издевку. Но что еще очевиднее, Мол до сих пор не был уверен, с кем или чем имеет дело.

— Нет. Я подумал, что вполне могу просто изменить все и взять в падаваны тебя. Мой напарник оставит себе нового падавана, а я вместо него возьму тебя.

— Этого не будет! — Мол почти испытал облегчение от возвращения к какому-то более-менее известному сценарию.

Оби-Ван посмотрел на него с откровенным любопытством.

— Почему нет?

— Потому что… — Мол замолчал. Верность была не совсем в стиле ситхов. А вот жажда власти и силы — да, и с такой точки зрения живой джедай-падаван Оби-Вана, каким бы существом он сейчас по ощущениям ни казался, был, конечно, гораздо влиятельнее мертвого ситха-ученика. Традиции определенно не позволяли делать и принимать предложения, даже отдаленно похожие на то, что прозвучало, но Оби-Ван махнул рукой на традиции десятки лет назад. Или же, в зависимости от точки зрения, совсем недавно и буквально в мгновение ока, подумал он.

Мол все еще медлил с активацией своего светового меча.

Оби-Ван внутренне ухмыльнулся.

Пусть Квай-Гон тренирует Энакина. Оби-Ван же собирался удостовериться, что светлая и темная стороны Силы не разорвут заключенную между ними вселенную на части. Он был не совсем уверен, что с ним произошло и почему, но здесь и сейчас он последует указанию Силы. И научит этому же своего нового падавана.

Мейс Винду считал, что немногое может быть хуже, чем попасть в Совет джедаев. И текущая ситуация совершенно не меняла этого представления.

Орден джедаев в целом разбирался со множеством различных проблем во всех известных (и частично — неизведанных) регионах галактики. Задачи полегче поручались падаванам, чтобы они набирались опыта. Более сложные проблемы доверялись рыцарям или мастерам. Ради длительного процветания Ордена и Республики получение джедаями опыта было так же важно, как и само решение проблем.

Единственными проблемами, направлявшимися Совету, были те, которые не мог решить в одиночку ни один мастер-джедай. Таким образом, к членам Совета попадали только самые запутанные, изощренные и трудноразрешимые, другими словами, наиболее неприятные проблемы, с которыми никто не знал, что делать.

И, честно говоря, таковых было совсем не много.

Так что жизнь магистров представляла собой времена долго тянущейся и отупляющей скуки, перемежающейся периодами — как короткими, так и длинными — выводящей из себя неопределенности и ощущающихся бесконечными заседаний Совета.

Как и всегда, когда появлялась такая проблема, Мейс не знал, радоваться ли тому, что появилось какое-то дело, на котором можно сосредоточиться, или же испытывать досаду из-за того, какую головную боль она из себя представляла.

Нынешняя проблема каким-то образом оставалась чисто бюрократической, несмотря на присутствие самого настоящего ситха-ученика.

Дарт Мол, или же падаван Мол, оскалился на Мейса, и тому захотелось просто спрятать лицо в ладонях и притвориться, что ничего не происходит. Вместо этого он вскинул бровь и пронзил молодого ситха-ученика взглядом. Мол наконец дрогнул и шагнул чуть поближе к Оби-Вану в поисках защиты в тени своего мастера — так делали многие падаваны, когда сталкивались с недовольством Совета.

И было очевидно, что Оби-Ван не только предлагал защиту, но и мог ее предоставить.

Ну, по крайней мере, Квай-Гон выглядел настолько же встревоженным сложившейся ситуацией, как и любой из них. И, вероятно, даже более, учитывая, что он ко всему прочему обнаружил себя в непривычной роли не самой раздражающей проблемы, стоящей перед Советом.

Юный Энакин же смотрел на Оби-Вана с чистым обожанием, словно на героя:

— Падме сказала, что нужно реально постараться, чтобы сделать врага союзником.

— Итак, падаван Кеноби, вы заявляете, что теперь стали мастером-джедаем?

Оби-Ван мягко улыбнулся и чуть развел руками, представляя себя Совету.

— А что говорит вам об этом Сила?

Большинство членов Совета проводили время заседаний в полумедитативном состоянии, чтобы иметь возможность как следует ощущать волеизъявление Силы одновременно с заслушиванием отчетов и чтением разной бюрократической чуши.

И Сила ясно говорила, что сейчас перед Советом стояли два мастера-джедая и два их падавана, хотя кому-нибудь со стороны могло показаться, что в этой компании один мастер-джедай (остро нуждающийся в официальном выговоре), один рыцарь-джедай (требующий того же), один ситх-ученик и, наконец, один случайно проходивший мимо ребенок, бывший в прошлом рабом.

А значит…

— Я предлагаю принять решение Квай-Гона взять в падаваны Энакина, дать им официальное одобрение и отпустить их. Хочет ли кто-то это оспорить?

И не только Мейс считал всю эту ситуацию раздражающей и по большей части хотел выбросить ее из головы. Пусть Квай-Гон сам разбирается с ребенком, слишком взрослым для нормального обучения. Это будет ему неплохим уроком, и к тому же, разве Совет не должен одобрять задачи по обучению, чтобы улучшить понимание Силы у членов Ордена?

— Создаст прецедент подобное принятие, — это подал голос Йода. Насколько мог сказать Мейс, тот всегда пребывал в частичной медитации да к тому же был наполовину чокнутым и эксцентричным, и уж он бы не пропустил ничего сомнительного.

— Я полагаю, здесь следует использовать слово «подтвердит», а не «создаст», мастер Йода, — вежливо заговорил Оби-Ван. Правда, это никак не скрыло сделанного выпада. — Подобное действие подтвердит давно существующий прецедент о том, что мастера Ордена джедаев подчиняются воле Силы при выборе своих падаванов.

— Подводят мастеров иных предчувствия. Ограждать от такого Совет должен.

Оби-Ван кивнул.

— Верно. Совет должен оценить чувствительность мастера-джедая к Силе. Он должен судить мастера Квай-Гон Джинна и его способность чувствовать Силу, а не обсуждать Энакина Скайуокера и причины, по которым Сила привела его к мастеру-джедаю в ученики.

— Хмпф.

И каким-то образом Оби-Ван Кеноби, который выглядел как молодой рыцарь, но производил впечатление опытного мастера-джедая, выиграл очко в споре с магистром Йодой, так как расспросы потекли в ином направлении:

— Видение, говоришь, было у тебя?

— Такое толкование кажется мне наиболее точным.

— Не думаешь ты, что видение это было.

— Нет, мастер Йода. Это не ощущалось видением.

— Очень опытен в видении этом был ты?

— Да, мастер Йода.

— Падавана тренировал ты?

— Да, мастер Йода.

— Мастером-джедаем был ты?

— Да, мастер Йода.

— В Совет входил ты?

Кеноби как-то виновато вздрогнул.

— Такого заявлять не буду, мастер Йода.

Ха! И это определенно означало, что да. Никто не хотел признаваться в том, что находился на уровне магистров Совета. Ведь тогда возник бы риск самого настоящего вхождения в Совет, и никто, за исключением самых несведущих падаванов, на самом деле не желал получить позицию в Совете.

Мейс уже был на ногах и, пока никто из советников не просек до конца подтекст ответа Кеноби, объявил:

— Я назначаю на свое место в Совете мастера-джедая Оби-Вана Кеноби!

В отличие от остальных советников, которые приняли свою судьбу и теперь упражнялись в расширении пределов (как географических, так и хронологических) взаимодействия с Силой и чувствительности к ней, Мейс все еще скучал по нормальным миссиям с физическими нагрузками и продолжал тренировать скорость владения мечом.

(Йода, вероятно, был быстрейшим прыгуном в Совете из-за своих природных способностей, но вот он активно тренировался замедляться, чтобы хватало времени на раздумья).

Это было превосходным решением: Мол останется в храме как падаван члена Совета и, таким образом, будет под наблюдением; сам Кеноби останется в храме как член Совета, а значит, тоже будет под наблюдением; а еще это избавит Мейса от чертова места в Совете и позволит вернуться к полевым миссиям.

Идеально.

Он грелся в прожигающих взглядах всех, кто был в зале. Сила определенно была с ним.

После убийства своего учителя, Дарта Плегаса, Шив Палпатин должен был достичь новых вершин власти, но вместо этого он начинал полагать, что приобрел себе заклятого врага в лице одного мастера-джедая, Оби-Вана Кеноби.

Конечно, он, как уважаемый многими сенатор, называл Кеноби «другом», но это лишь было синонимом заклятого врага для любого, кто хоть что-то знал о Шиве. Правда, он все еще не мог сказать, знал ли Кеноби вообще хоть о чем-нибудь.

То, что Кеноби пережил блокаду Набу, было не особенно удивительно, однако он не только выжил в бою с ассасином, которого отправил туда Палпатин, — с Молом, — но и перетянул того на свою сторону. Что просто бесило! Ситхи были известны тем, что хитростью сталкивали джедаев во тьму, но Шив не мог вспомнить ни одного похожего случая, чтобы джедай толкнул к свету ситха. Даже мысль о том, чтобы попытаться, не должна была прийти в голову джедаю!

Шив даже не был уверен, умышленно ли Кеноби срывал все его попытки обхаживания избранного Силой мальчика с Татуина. Оби-Ван просто заявлялся вместе с Энакином на первые несколько встреч, организованных Палпатином, и вел беседы настолько иносказательные, что Шив вдруг обнаруживал: он аккуратно подбирает слова, чтобы избежать подводных камней. А Энакин откровенно скучал.

На тех встречах они пили чай. По крайней мере, чай к столу подавался. Они с Кеноби бросали короткие одобрительные фразы на эту тему, время от времени подносили чашки к губам и ставили обратно.

Один из шпионов Шива докладывал, что Энакин как-то спросил, в чем вообще смысл, если по окончании каждой такой встречи обе чашки всегда оставались полными. Кеноби, похоже, объяснил, что это представляло собой сочетание церемоний и демонстрации, насколько сложно незаметно изменять позиции масс. Любому, не владеющему пониманием Шива, показалось бы, что Кеноби сказал, будто Энакину надо проделать все так, чтобы по окончании часа его чайная чашка была пуста. И после предложил поработать над этим навыком.

Энакин решил, что его не интересуют дополнительные занятия по использованию Силы для развития очень редко пригождающегося навыка, что встречи с сенатором скучны, а церемонии — просто глупость. Так что Шив обнаружил, что попытки перетянуть на темную сторону мальчика из пророчества каким-то образом превратились в регулярные «чаепития» наедине с Кеноби.

Шив даже не был уверен, кем его считает Кеноби — другом или врагом, но тот определенно держался поблизости. И вот, после того, как Шив окончательно оставил все свои планы насчет Энакина, Кеноби пригласил его в храм джедаев на поздний завтрак.

Учитывая, что Кеноби давно досаждал ему новыми и необычными способами, особенно раздражало то, что он также был любезным и великодушным.

— Мне известно, что вас в некотором роде заботит судьба юного Энакина с тех пор, как тот подружился с королевой Амидалой, и я подумал, вам может быть приятно увидеть его прогресс, — сказал Кеноби, даже бровью не поведя от явного лицемерия, которого были полны эти слова: ведь он сам больше года предотвращал такое наблюдение за Избранным.

Шиву каким-то образом удалось не заскрипеть зубами и даже улыбнуться на манер доброго дедушки.

— Мои воспоминания о мальчике и правда исключительно теплые. Но у меня есть и некоторая озабоченность насчет того, что ребенок, которому мои люди обязаны столь многим, живет так близко к вашему падавану, за которым в прошлом прослеживалась жестокость нравов.

Кеноби безмятежно улыбнулся.

— Они вполне неплохо друг на друга влияют. Мой падаван — умелый боец и постепенно превращается в талантливого учителя в этой сфере, а у Энакина есть способность сохранять в душе свет даже в самых мрачных обстоятельствах, чему он учит и моего падавана.

— Если такой светлоте души можно научить, то это, определенно, талант. — Шив надеялся, что намек ясен: в такой способности он сильно сомневался.

— Пройдемте, посмотрим, как они тренируются.

И так Шив обнаружил, что стоит в храме джедаев у одной из тренировочных арен, имитирующих пустынную местность, и наблюдает за тем, как его бывший ученик тренирует светлого, без единого намека на зло в своей натуре и сообразительного ребенка. Мол же, очевидно, нес в себе еще достаточно злобы, так как заметил наблюдателей, неприятно ухмыльнулся своему старому мастеру и затем продолжил занятие, показывая в деталях, насколько тщательно он игнорировал все, чему его учил Шив.

И Шив гадал, не проявлял ли Мол особенную мягкость и доброту, только чтобы ткнуть этим ему в лицо. Здесь и сейчас Шив не мог избить Мола до полусмерти за каждое сказанное доброе слово или содрать с него кожу за каждую мягкую поправку Скайуокера. Боли, страху и злости необходимо было учить — и так же хорошо, как боевым навыкам! А не подобной пародии с отсутствием ненависти.

Палпатин отвернулся, отказываясь наблюдать за этим до конца.

Кеноби лишь кивнул двум ученикам, тем самым говоря продолжать тренировку, и последовал за Шивом, непринужденно сопровождая его по краю песчаной арены.

— Скажите мне, Шив, как думаете, сколько песка вы сможете удержать в ладонях?

— С чего такой вопрос? — Шив постарался скрыть глубокую подозрительность и сделать так, чтобы фраза звучала легко. Обычно. По-дружески.

Кеноби нагнулся, зачерпнул обеими руками песка и выставил перед собой в сложенных чашечкой ладонях.

— С открытыми ладонями я удержу гору.

— Полагаю, что назвал бы это в лучшем случае холмиком, — суховато отметил Палпатин.

Кеноби понимающе улыбнулся, услышав подколку, но продолжил:

— Я потеряю часть песка, как только попробую сжать ладони.

Он свел ладони вместе так, чтобы они напоминали закрытую капсулу, а не глубокую чашу, как раньше. Большая часть песка ссыпалась обратно на землю.

— Как и прежде, песок никуда не может деться из моих рук, но его стало гораздо меньше.

Шив осознал, что негромко рычит на джедая, самоконтроль дал сбой — а он-то думал, что давным-давно искоренил такую слабость. Любому другому джедаю, кроме Кеноби, это уже сказало бы о его темной натуре ситха. Но Оби-Ван даже не стал отвлекаться от демонстрации. Шив так и не понял, был ли Кеноби настолько увлечен, что ничего не заметил, или же он к этому моменту хорошо знал природу Шива.

Оби-Ван снова изменил положение рук, теперь он держал песок в двух сжатых кулаках, несмотря на то, что большее количество песка уже высыпалось.

Наконец он раскрыл кулаки и показал те крупицы, что в них остались. Зарычав, Шив оттолкнул от себя его руки, но Кеноби лишь улыбнулся и отряхнул ладони, с них на землю упали последние песчинки.

— Чем откровеннее контроль, тем он безуспешнее. Так какой метод удерживания лучше?

— Вы потратили слишком много времени, тренируя простодушных детей и глупцов, — Шив даже не мог притвориться, что оценил эту грубую метафору.

— И значит, мне будет особенно приятно позавтракать с вами, ведь вы не относитесь ни к одной из этих категорий.

Однако если метафора с песком была грубой, то еда в этом смысле едва ли отличалась, при том, что приготовлена была неплохо. По крайней мере, Палпатин успел восстановить самообладание к тому времени, как увидел накрытый стол, и смог его прокомментировать более-менее светским тоном:

— Интересный выбор блюд.

— Да, — согласился Кеноби. — Удивительно, но в разных культурах существуют такая еда, которую другие народы посчитали бы слишком испорченной, чтобы есть и, более того, наслаждаться ею.

На столе были расставлены квашеные овощи, сыры многолетней выдержки, йогурты, обжаренные до хруста тарталетки и ферментированные напитки. Каждое блюдо представляло собой изысканный пример питательности и разложения, доведенных до совершенства.

Шив предложил начать наполнять тарелки, и Кеноби вежливо и молча уступил, будто бы не провел последний год, отказываясь от чая и пирожных, чтобы избежать отравления. И это особенно бесило, потому что Палпатин на тот момент не располагал ни одним полезным ядом. Дарт Плегас был бы так им разочарован.

Еда была довольно хороша. То, что блюда были замысловатыми и дорогими, только подбавляло масла в огонь: такие мог бы собрать на одном столе и предложить сам Палпатин, чтобы высмеять какого-нибудь гостя-джедая таким же намеком о восхитительной испорченности. Но вместо этого Кеноби перевернул все с ног на голову и подал это ему. Как же бесило. Он должен отыскать способ переплюнуть Кеноби на их следующем совместном чаепитии.

После момента тишины, во время которой они просто наслаждались едой, Кеноби заговорил:

— У меня был скрытый мотив, когда я пригласил вас сюда.

Палпатин отстраненно задумался, какое же двойное, тройное, или даже четверное дно содержалось в подобном заявлении. Конечно же, у Кеноби был скрытый мотив, но каким бы тот ни был, он не имел ничего общего с тем, в котором Кеноби собирался признаться.

— Ах, я нужен вам лишь из-за своего политического влияния, — Шив постарался, чтобы в интонациях слышалось поддразнивание. И был не совсем уверен, что у него это получилось.

— Влияние вы накопили очень значительное, и, признаю, есть многое, что мне хотелось бы осуществить. Мне пришло в голову, что если бы вы стали верховным канцлером, — небрежно сказал Кеноби, словно это было каким-то пустяком, — то могли бы заинтересоваться расширением Республики. Уверен, Энакин был бы бесконечно вам благодарен, если бы в Республику вошел Татуин: таким образом, рабство там было бы отменено. Но нет, — Кеноби отмел свои предположения, будто бы это не было всем, чего хотел Палпатин: пост верховного канцлера, захватническая война, признательность Избранного и его чувство долга, соединившиеся вместе. — Нет, я хотел спросить о ваших планах на будущее.

— О моих планах, — Шив даже не был уверен, что тут сказать. Кеноби буквально только что их и выложил.

— Да. Каковы ваши цели? Если вы не против мне рассказать, конечно, — Оби-Ван говорил легко и скромно, как будто Шив мог просто оборвать на этом разговор, как будто не испытывал жажды, подобно какому-нибудь наркоману, — жажды узнать, к чему именно тот ведет.

— Вообще-то говоря, я совсем не прочь стать верховным канцлером, — Шив постарался скопировать непринужденность Кеноби, будто бы его жгучее желание являлось всего-навсего смутными и несбыточными мечтаниями.

— И если бы у вас был выбор… — начал Кеноби и затем умолк.

— Да?

— Из двух вариантов: быть верховным канцлером расширяющейся и процветающей республики, обладающим полнотой власти, но мирящимся с бюрократией, которую влечет за собой такая власть, или же быть верховным императором уменьшающейся империи с абсолютной властью… Что бы вы выбрали?

В этом-то и был вопрос, не так ли? В этом и была суть проблемы, к которой Кеноби — джедай, сознательно или нет связавшийся с лордом ситхов, — подбирался год, чтобы показать своими грубыми метафорами варианты.

Шив хотел быть верховным императором расширяющейся империи! И, судя по выражению лица Кеноби, тот знал это. Знал, что Палпатин жаждал власти и нуждался в ней так, как остальные нуждались в воздухе.

Вопрос был таким же резким, как и все вопросы, которые когда-либо задавал ему Плегас — не хватало только подозрительных и садистских ноток старого учителя.

Шив отбросил всю свою притворную доброту и, наклонившись вперед, прошипел в лицо джедаю:

— У меня в руках будет великая, продолжающая расти империя.

Кеноби даже не вздрогнул.

— Процветающая республика, — Оби-Ван приподнял открытую ладонь и затем сжал ее в кулак. — Или умирающая империя.

Шив зарычал.

Кеноби был непреклонен.

— Власть или подобие власти. Вам надо выбрать.

И Шив знал ответ.

Скоро у него будет сила контролировать всю Республику, какой она сейчас была. Он всегда думал, что в этот момент его притворство подойдет к концу. Что после достижения поста верховного канцлера он раскроет себя, станет Императором и Темным Лордом и установит во Вселенной превосходство ситхов. Что будет жестоко подавлять восстания, которые неизбежно вспыхнут. Будет обладать бесконечной силой!

Это была его мечта. Никогда прежде ему не приходило в голову критически взглянуть на идею становления всемогущим императором.

И, как открыто указал ему Кеноби, власть и контроль могли оказаться вещами совершенно разными. Тот вид неявной власти, которой Шив владел в совершенстве, основывался на том, что люди сами хотели исполнять его приказы и поручения. Даже Кеноби, казалось, был не против подыгрывать до тех пор, пока испорченность Палпатина по крайней мере работала на благо. Всемогущий император с абсолютным контролем в конечном счете будет обладать меньшей властью, ибо народы и планеты будут пытаться ускользнуть из его рук.

Его уже распланированное будущее растоптали так убийственно и болезненно, словно нанесли горящую рану световым мечом, и он оказался скован своей же алчностью. Несколькими метафорами за завтраком Кеноби разрушил мечту Шива, показав, как он заблуждался на этот счет. Самопознание не помогало. Кеноби, лишивший Шива всех иллюзий, которые тот питал, был так же жесток, как и Плегас, и смотрел на него столь же безжалостно.

Кеноби даже ни разу не удостоил его попыткой победить в схватке на мечах, как поступил бы любой другой джедай при обнаружении такого, как Шив. Вместо этого он одарил Шива своими словами и выбором, который на самом деле им не являлся, и наблюдал, как тот терзается в процессе принятия решения.

Но власть должна быть превыше всего.

И Шив скорее будет играть доброго правителя, целую вечность скрывающего за улыбками свою ярость, чем согласится растерять хоть каплю власти.