Возвращение в Порт-Ройял (джен)

— Ты должна была спасти нас обоих.

Мерное покачивание шлюпа, на котором они плывут в Нассау, Бог весть почему вызывает у Энн дурноту. Она не подвержена морской болезни и не беременна, что бы Макс ни убедила её поведать судьям. Возможно, это всего лишь её желудок, привыкший к тюремной баланде за время заключения, бунтует с непривычки после того, как Макс уговорами влила в неё несколько ложек наваристого супа.

— Я не всемогуща, — сухо отвечает Макс, сидящая на соседней койке в своих пышных юбках. — В Нассау я могу все или почти все, но за пределами острова моя власть ограничена. Губернатору Ямайки нужно было повесить кого-нибудь, чтобы продемонстрировать успехи в борьбе с пиратами, и Джек оказался прискорбно подходящей кандидатурой. Я пыталась. Увы, этот дуралей разозлил чем-то начальника тюрьмы, и все надзиратели это знали. Никто не рискнул идти против прямого начальства за деньги, а такие секреты, которыми можно прижать к ногтю, есть не у всех. Я писала Марион Гатри в надежде, что она сможет нажать на нужные пружины, но все свершилось слишком быстро.

Слова, так много слов. Энн лежит, свернушись клубочком, на койке и её тошнит.

— Эта стерва старуха Гатри просто бросила его подыхать, — выплевывает Энн. — Как бросила в свое время Элинор, когда её судили в Лондоне. Она даже для своей внучки не готова была пальцем пошевелить, почему я должна верить, что она сделала бы что-то для Джека? Эта гадина совсем тебе мозги задурила, если ты правда так считаешь.

— Думай, что хочешь, — Макс зримо замыкается в себе.

— Это была твоя идея.«Договоримся с Марион Гатри, все будет шито-крыто, подкупим кого надо». Не больно-то вышло у тебя со взятками, когда надо было спасти Джека.

— Это была идея моя и Джека. Он был моим партнером. И ты не хуже меня знаешь, что он делал вещи намного более безрассудные. Вещи, которые могли обойтись очень дорого не только ему или тебе — всем нам.

— Ты можешь хоть раз не умничать, будто все знаешь лучше всех?! — не выдерживает Энн.

— Энн, — мягко начинает Макс.

— Не надо. Я всего только и хотела, чтоб у нас с Джеком была нормальная жизнь и немного деньжат, но разве меня хоть раз кто-нибудь спросил? — Энн Бонни никогда не плачет, но слезы, мать их, подступают к глазам, не в силах пролиться, а в горле стоит ком.

Макс, кажется, собирается сказать что-то — что-то очень язвительное, судя по выражению лица, — но молчит.

Энн переворачивается на другой бок, чтобы не видеть её взгляд.

* * *

Они прибывают в Нассау, но без Джека город кажется пустым, и Энн не находит себе места. Бродит, неприкаянная, по дому Макс, пугая своим видом прислугу, пару раз заходит в бордель — не потому, что ищет развлечений, но это их с Джеком место. Макс пытается быть с ней деликатной, кормит лучшей едой и ведет душеспасительные беседы о шрамах, которые оставляют потери (свои шрамы Макс скрывает под дорогими шелками и, по всему видать, ей с ними живется неплохо). Энн слушает, но эти речи ничем не могут ей помочь, они как вода, проходящая сквозь сито.

В конце концов, слов на вкус Энн становится слишком много, она не выдерживает и садится на корабль, на котором можно добраться на Ямайку. Её могут опознать, но её это не особо заботит. На Ямайке, в Порт-Ройяле, остался Джек⁽¹⁾, а значит, её место — там.

* * *

Годы идут, а Энн так и не находит в себе силы навсегда покинуть этот чертов остров, забравший у неё Джека. Она знает, что многие из местных её узнали — кто видел на суде, в Спаниш-Тауне⁽²⁾, кто в других местах, но никто не пытается её арестовать, а если бы и попытался, она, возможно, ничего не имела бы против. Но она свободна — той свободой, которая давит как тяжкий груз, как невыносимое проклятие.

Она нанимается на контрабандисткие шлюпы, снующие между островами. Называет себя Джеймсом Бонни, и окружающие делают вид, что ей верят (возможно, из нежелания получить ножом в живот). Иногда она берется за работу погрязнее. На островах полно людей, желающих свести с кем-нибудь счеты или убрать ставшего лишним человека, а Энн, по большому счету, безразлично, сколько мудаков поубивают друг друга сами или с чужой помощью. Сказать по правде, после смерти Джека ей стало безралично все. Она думала о том, чтобы убить чертова губернатора Ямайки или чертова начальника тюрьмы, но это не вернуло бы ей Джека, так какая к дьяволу разница.

Однажды её находит Макс. У нынешней негласной хозяйки Нассау много информаторов, а Энн особо и не скрывается. Макс по-прежнему вся в шелках, на шее и в ушах побрякушки, волосы завиты. Не сильно изменилась, в общем.

— Энн, пожалуйста, вернись.

Энн упрямо мотает головой.

— Прошу, — Макс падает перед ней на колени, не заботясь о том, что пол тесной комнатушки, где ютится Энн в перерывах между плаваниями и прочей работой, весь грязный. Пышные юбки метут солому и уличную грязь, Макс сжимает её руки, и на Энн накатывает странное чувство, что однажды все это где-то уже было, но где — она хоть убей не может вспомнить. К горлу подкатывает неведомо откуда взявшаяся тошнота, совсем как тогда, когда Макс везла её в Нассау после казни Джека.

— Что-то я много выпила накануне, пойду проблююсь, — Энн резко высвобождается и выходит в палящий зной ямайского лета. Рядом, у соседнего дома, кто-то и впрямь блюет, по улице бегают куры, которых хозяйка ближайшей таверны разводит на заднем дворе, а Энн и сама уже не может вспомнить, почему не покидает этот город, где её ничто не держит (кроме давно мертвого Джека), но не может оставить Ямайку — и все.

* * *

На дворе Рождество тысяча семьсот тридцать третьего года, и Энн Бонни знает, что умирает: после такой дырки в боку еще никто не вставал, а она уже немолода и не слишком здорова. Тропические болезни треплют и местных, у неё плохо с желудком, её все чаще подводит левое колено и... да много что подводит. «По крайней мере, не придется медленно помирать от какой-нибудь мерзкой болячки».

У Макс, когда она появляется на пороге, глубокие круги под глазами. Волосы в кои-то веки не выглядят безупречно, и Энн замечает седую прядь. Она не спрашивает, как Макс узнала — в этом давно нет ничего удивительного. А вот скорость, с которой она появилась на Ямайке, необычна.

— А ты быстро, — кривится от боли Энн.

— У меня были дела в Спаниш-Тауне. Как только я услышала... Я привела врача.

В комнату действительно заходит какой-то долговязый мужик в кафтане и парике. И как Энн ни больно, она не может сдержаться, чтобы не закатить глаза.

— Это с каких пор ты стала предпочитать таких чистеньких господ старым добрым мясникам и повитухам?

— Я настоятельно советую пациентке поменьше говорить и двигаться, — изрекает этот чопорный доктор с дипломом. Ужас, да и только — её, Энн Бонни, будет пользовать вот эта ходячая благопристойность.

— Энн, — устало произносит Макс, — прошу, раз в жизни будь послушной.

— Идите оба нахуй, вот что, — Энн прикрывает глаза. Она и так слишком долго терпела, и сейчас, пожалуй, пришла пора заканчивать спектакль. Были плохие годы, были терпимые годы, были годы, когда ей хотелось выть на луну и биться головой о стены. Но хорошего в её жизни не было уже давно — с тех пор как умер Джек. Она заслужила немного покоя в конце пути. То, что Макс пытается лезть не в свое дело, притащив доктора, вроде и раздражает, но, по большому счету, Энн давно уже все равно.

Этот умный доктор еще что-то говорит Макс, но Энн уже не слушает. Или не слышит?

— Энн! Энн! — Макс кидается к ней и испуганно трясет за плечо.

* * *

Хоронят Энн Бонни на кладбище Порт-Ройяла, и за гробом идут только немолодая мулатка в дорогом платье да нетрезвый тип из местных контрабандистов, который заплетающимся языком рассуждает, что «вот Бонни была настоящий мужик, ну ты поняла» и между делом пытается со своей спутницей флиртовать. Мулатка, не обращая внимания на непрошенного кавалера, тихо молится на свежей могиле (в её речитатив вплетаются пьяные реплики, восхваляющие заслуги Бонни по выпусканию кишок), и, кутаясь в темную шаль, идет прочь.

1) Джек Рэкхем был казнен в Порт-Рояле 18 ноября 1720 года, затем его тело было выставлено напоказ на крошечном островке у главного входа в Порт-Роял, который теперь известен как остров Рэкхема (Rackhams Cay). Карта-снимок из космоса, где виден Рэкхемс Кэй: https://images2.imgbox.com/9e/11/G2vFGhrW_o.png

Вернуться к тексту

2) Административный центр Ямайки в тот период. Именно в Спаниш-Тауне судили исторических Джека Рэкхема и Энн Бонни.

Вернуться к тексту