Другая Надежда (гет)

“Она была бессильна перед судьбой,

она хотела жить, не ведая, что уже умерла”

Августа Летицкая “Биография Леди Гермионы”.

Дальнейшие события развивались слишком быстро. Девушка спрыгнула со шкафа, но Лорд исчез. Она упала на пол и выронила подсвечник. Резко обернувшись, девушка увидела Риддла. Он сидел в кресле у камина. На нём была тёмно-синяя рубашка, выгодно оттенявшая цвет его глаз, и чёрные брюки. В руках он вертел волшебную палочку.

— Поставь пятисвечник на место, — сказал он, даже не взглянув на гриффиндорку.

Девушка всё ещё пребывала в шоковом состоянии, а потому без слов подчинилась. Она поставила подставку на место и обернулась к Волдеморту, тот жестом приказал ей занять кресло напротив.

Гермиона села и спросила:

— Где я?

— Риддл-Мэнор, — последовал ответ.

— Зачем? — задала она свой главный вопрос.

Лорд медлил. Он не торопясь осмотрел сидящую перед ним девушку с ног до головы. Его взгляд остановился на её покрасневших глазах. Он вглядывался в них несколько минут и, наконец, произнёс, будто не расслышав вопроса Гермионы:

— Хорошо спалось?

Если бы несколько месяцев назад кто-то сказал гриффиндорке, что сам Тёмный Лорд будет интересоваться, как она спала, девушка, не задумываясь, вызвала бы целителей из св. Мунго, чтобы они помогли этому человеку.

— Хорошо, — буркнула она первое, что пришло в голову.

Лорд усмехнулся:

— Кошмары не мучали?

“Он издевается, сволочь”, — подумала Гермиона и ответила:

— Нет, — и тут же выплюнула, — милорд.

— Что тебе снилось, деточка?

— Ваша смерть, Повелитель, — прошипела она, разозлённая таким обращением. Риддл вскинул брови в притворном удивлении:

— И поэтому ты плакала?

— Не дождётесь, — последовал ответ.

— Если ты не хочешь говорить, тогда я посмотрю сам, — предупредил он.

Герми почувствовала, как он проникает в её сознание.

— Нет! — выкрикнула она и схватилась руками за голову, желая закрыться от его вторжения. — Я всё расскажу. Сама.

— Слушаю.

Особого выбора не было. И Гермиона пересказала Волдеморту содержание своих сновидений. Лорд слушал её, не перебивая, на его лице не отражалось никаких эмоций, так что нельзя было определить, имели ли эти сведения для него какой-то смысл или нет.

— И что ты об этом думаешь? — собеседник прервал молчание.

— Что это бред, — категорично отрезала девушка.

— Ты действительно так считаешь? — спросил Тёмный Властелин. В его голосе явственно звучала издёвка. Было очевидно, что он ни на йоту не верит Гермионе.

Девушка вздохнула. Интерес Риддла к её снам очень настораживал. Зачем ему было знать, что ей снится? Тут же не было никакой связи. Ну, по крайней мере, Гермиона её не видела.

— Полагаешь, что её нет? — прервал её размышления Волдеморт.

— Кого нет?

— Связи.

“Чёртов легилимент, мать его”! — зло подумала она и постаралась сосредоточиться на какой-нибудь глупости. Думать при нём было опасно.

— Именно, — согласился Лорд.

Что он имел в виду, так и осталось загадкой. Был ли он согласен с тем, то он легилимент или с тем, что думать было опасно? Мерлин его разберёт. Да и какой ей был прок от того, что он узнает её соображения? Точно, ни жарко, ни холодно.

— Да, думаю, что нет, — заключила девушка после недолгого раздумья.

— Хорошо. Кто эта женщина? — тихо поинтересовался Риддл.

— Моя мать, — голос гриффиндорки против воли дрогнул.

Миссис Грейнджер всегда выглядела слишком молодо и жизнерадостно, для нее существовала только её дочь; она жила для неё и ради неё. Девушка платила ей тем же. Просьбы и наказы матери всегда выполнялись в срок и с особой тщательностью; а если мать что-то советовала, то проигнорировать это её дочь никогда бы не осмелилась. Для Гермионы мать была целым миром, окунаясь в который можно было почувствовать себя ребёнком. Попросить “спрячь меня” и знать, что тебя надёжно укроют и защитят. С раннего детства мать стала для девушки авторитетом, наставником, к которому девушка обращалась. Она была всем при жизни. Осталась всем и после смерти. Гермиона вспоминала… В тот момент ей было плевать, что все её эмоции слишком явно отражаются на лице, слишком честно.

Да, она скучала. Сердце до сих пор кровоточило. И некому было поплакаться в жилетку. Теперь некому. Она ушла.

Парадоксальное существо — человек. Он страшно боится одиночества, но когда вокруг собирается слишком много народу, начинает задыхаться. Он может сбежать, сменить имя, переехать в другой город, страну. Но всё равно останутся люди, от которых он не сможет скрыться — самые близкие родственники. А когда они уходят, человек действительно остаётся один, сколько бы друзей и приятелей он при этом не имел. Так случилось и с Гермионой. Только она тогда не знала, что смерть родителей — это не последний удар судьбы. Оставшись один на один с миром, девушка впервые по-настоящему испугалась. И страшно было не потому, что она боялась не справиться, а потому, что посоветоваться было не с кем. Решая за себя, бывшая гриффиндорка никогда не пренебрегала советами более мудрых и более опытных. Не надо говорить, что судьба поступила с девушкой несправедливо, просто перемена оказалась слишком резкой. И то, что Гермиона до сих пор была в здравом рассудке, было настоящем чудом.

Но эти сны... Они делали её слабой, воскрешая в сердце те чувства, от которых она старательно пыталась отгородиться, забыть. Что, в конечном итоге, было невозможно. Как смерть для любого человека, когда он последовательно пытается не думать о ней, выкинуть из головы, но временами сдается, и осознание неминуемого накатывает с новой силой, осознание того, что ты скоро умрёшь и ничего не сможешь с этим поделать. Это сейчас и происходило с Гермионой. Теперь девушка по опыту знала, что время не лечит, оно просто обезболивающее с очень непродолжительным сроком действия, оно не помогает и не скрывает, просто притупляет боль. И увидев во сне мать, девушка снова почувствовала себя одинокой, и если год назад это чувство было продиктовано потерей близких, то сейчас оно было тяжелее, потому что ушли все: и близкие, и друзья.

Лорд видел, как мысли и эмоции сменяют друг друга на лице девушки. И чем дольше она думала, тем тяжелее ей становилось. И если бы Риддл мог чувствовать, он бы понял это. Но, к её несчастью, он всего лишь виртуозно манипулировал чувствами других, не переживая их сам. Он не умел этого.

— Хочешь узнать, кто она? — наконец негромко проговорил он.

Девушка долго смотрела на него, а потом кивнула:

— Да.

— Я помогу тебе, — ответил Лорд.

— А какая Вам от этого выгода? — изумлённо выпалила собеседница.

— С чего ты взяла, что она есть?

— Вы — слизеринец, — припечатала гриффиндорка.

Риддл ожидал продолжения.

— А змеи ничего не делают без личной выгоды. Чего вы хотите?

— Вижу, общение с Малфоями пошло тебе на пользу, — прокомментировал маг.

— Так чего же вы хотите? — повторила Гермиона, не обратив внимания на его выпад.

Она нервничала. Её затравленный взгляд невольно скользнул вглубь комнаты к кровати со змеями. Она содрогнулась. Лорду не надо было читать мысли, чтобы понять, о чём она подумала. Девушка вновь посмотрела на собеседника и увидела, что тот пристально наблюдает за ней. В его глазах был какой-то непонятный блеск. Если бы она хоть немного знала Тёмного Лорда, то поняла бы, что он изо всех сил старался сдержать смех. Она, сама того не ведая, дала ему против себя ещё одно оружие. Риддл с удивлением понял, что ничто так не пугало отважную гриффиндорку, бившуюся в своё время с ним и его пожирателями, как близость с мужчиной. Он находил это забавным. Такие знания никогда не были лишними, если знать, как ими пользоваться. А мельком взглянув на её мысли, Лорд призвал на помощь всё своё самообладание, чтобы не рассмеяться в голос: девчонка представляла, что он может с ней сделать. Она так сильно побледнела, что он начал всерьёз опасаться, что она упадёт в обморок. Нужно было прекратить этот зрительный контакт. И он сказал то, ради чего сюда пришёл:

— Мне нужна твоя кровь.

Её удивление было таким искренним, что Лорд невольно задумался, а так ли она его поняла. Решив удостовериться, он произнёс:

— Ты не ослышалась.

— Но... но зачем? — спросила девушка, запоздало сообразив, что он не будет давать ей отчёт.

— Да, не буду.

Герми дёрнулась, как от удара — он снова читал её мысли. Это уже не вызывало удивления, только неприятное чувство вторжения в личное пространство. Но, Мерлин, зачем ему кровь? Неужели он собирается использовать её в черномагическом ритуале? Или саму её принести в жертву? Моргана, помоги!

— У тебя слишком бурная фантазия, девочка, — почти нежно заметил маг, — хотя это весьма неплохая идея.

Он видел её реакцию: она вцепилась в подлокотники кресла так, что ладони покраснели от напряжения.

Лорд поднялся и, преодолев, разделявшие их расстояние, навис над девушкой. Если бы можно было исчезнуть, Гермиона бы так и поступила. Но гриффиндорская гордость не позволила ей этого. Она сидела в кресле и смотрела на него снизу вверх, не позволяя себе отвести взгляд.

— Гриффиндорцы, — проговорил Лорд, — ваша так называемая храбрость граничит с безумием. Но и вы ломаетесь рано или поздно.

Он провёл рукой по её волосам, заправив за ухо выбившуюся прядку. Дотронулся до щеки, кожа была тёплой и гладкой. Риддл наклонился ниже, еле касаясь волос девушки, и прошептал:

— Знаешь, чем отличаются под Круциатусом гриффиндорец от слизеринца?

Гермиона молчала.

— Ничем. Они одинаково умоляют прекратить пытку. У всех людей одни и те же слабости и страхи, — ответил маг.

— У гриффиндорцев есть хотя бы честь! — смело возразила девушка.

— Честь, — повторил Лорд и добавил, — не идеализируй себя. Любой из нас готов мать родную продать, главное не ошибиться с ценой.

— Да, то-то ты и продал её. На что ты её выменял? На силу и власть? Продешевил ты, однако, продешевил.

Герми не знала, что бы она ещё добавила, потому что сразу за её словами последовал удар. Она вывалилась из кресла, едва не перевернув его, и растянулась на полу, слизывая кровь из разбитой губы. Она слышала, как Волдеморт подошёл к ней и следующим, что она почувствовала, была боль. Волна боли поднималась изнутри, от неё невозможно было отгородиться, невозможно скрыться. Она была везде: от кончиков пальцев ног до ладоней, взрывалась в голове красными искрами, растекалась по всему телу. Девушка видела перед собой только красную пелену, дышать становилась всё труднее, из груди вырывались короткие, перемешанные с кровью, хрипы. Осколком сознания, за который она так истово пыталась зацепиться, Герми понимала, что не должна кричать, пусть пытает до смерти, но неотделимое от сущности человека желание жить взяло верх над разумом, и гриффиндорка закричала. Пытка не прекратилась. Крик перешёл в неясное бормотание и вскоре совсем стих. Из последних сил девушка постаралась сфокусировать взгляд, но у неё не получилось, и тогда она просто повернула голову туда, где по её предположению был Риддл, и прошептала:

— Умоляю, милорд.

Заклинание перестало действовать. А Гермиона всё продолжала просить Волдеморта остановиться. Вдруг она почувствовала, как что-то твёрдое коснулось её щеки. Девушка открыла глаза. Зрение с трудом приходило в норму. Рядом с ней присел Тёмный Лорд и водил палочкой по её лицу. Её взгляд стал наполняться ужасом, стоило ей посмотреть в его глаза. Они пылали яростью, холодной и безжалостной. Он сдерживался из последних сил. Гриффиндорка застыла, она не пыталась отодвинуться или закрыть глаза, потому что любое её действие могло снова спровоцировать Лорда. Вдруг он резко встал и отошёл к окну. Девушка облегчённо вздохнула и тут же зашлась в приступе кашля — кажется, буря миновала.

Волшебница встала на колени и прижалась лбом к подлокотнику кресла, всё тело ломило, а руки онемели.

— Тебе ещё нужны доказательства? — раздался голос Риддла.

В ответ Герми отрицательно помотала головой — сил говорить не было.

— Отвечай! — голос прозвучал ближе и, подняв голову, девушка обнаружила, что Тёмный Лорд вновь стоял рядом с ней. Он взял девушку за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. Волдеморт был спокоен, ледяная маска надёжно скрывала его эмоции, и девушка прошептала:

— Нет, милорд.

— Впредь не смей рассуждать о том, чего не понимаешь, девчонка! — предостерёг маг, и, отпустив её, стремительно вышел из комнаты. Несколько раз повернулся в замке ключ, и девушка осталась одна.

* * *

Гермиона осторожно добралась до ванной и залезла в душ. Включив холодную воду, она несколько секунд стояла неподвижно: вода притупляла боль и давала иллюзию, что ничего страшного не случилось. Наконец, завернувшись в полотенце, девушка вылезла из ванны и прошла в комнату. Натянув джинсы и футболку, она расчесала волосы и легла в постель. Ощущения были как при гриппе: ледяные ладони и пылающие щёки. Были ли это последствия Круциатуса или купания в холодной воде, трудно сказать. Да и девушку это мало волновало. Она лежала и думала о том, что только что сделала. Она уступила. Не просто проиграла, а даже не попыталась бороться. Герми горько усмехнулась. Одного проклятья хватило, чтобы её сломить. Сколько продолжалась пытка? Десять секунд или пять минут? Она не помнила, да и не было особой разницы, и то, и другое было одинаково позорно. Она должна была реабилитировать себя! Она всего лишь проиграла одну битву, но не войну! Она будет бороться! И Волдеморту её не победить.

Но сейчас, лёжа в постели и находясь между сном и явью, о том, что эта была уже не первая, проигранная ею битва с Лордом, девушка предпочла не думать. Она не хотела верить, что Волдеморт уж победил в этой войне, и у замученной Круциатусом и запертой в одной из комнат его особняка девочки не было шанса победить. Но она была из гриффиндорцев, а им никто не запретит пытаться! И уж подавно она не думала о том, что своими рассуждениями и поведением лишний раз подтверждала отношение Лорда к её факультету. Мысли становились всё запутаннее, планы всё грандиознее, и Гермиона не заметила, как уснула.

Её сон не потревожили ни поворот ключа в замке, ни легкие, приближающиеся к кровати шаги, ни теплая рука, коснувшаяся её холодных ладоней, ни едва слышный шёпот, из которого нельзя было разобрать ни слова. Девушка повернулась лицом к двери и подложила ладони под голову — руки снова становились тёплыми. И уж тем более Гермиона не услышала, как где-то ещё через полчаса кто-то вновь запер её и неслышно удалился.