Как я провел лето (джен)

Ночь окутала старинный особняк темным покрывалом, погрузила в сон его обитателей. Ах, как не хочется тревожить ночную тишину — и голоса приглушены, свет люмоса неярок.

— Значит, он не собирается предпринимать активных действий, пока не узнает Пророчества?

— По крайней мере, открыто.

— Он мог бы проникнуть в Отдел Тайн сам, — звучит почти мечтательно.

— Не думаю.

— Не в его духе, — понимающе. — Скорее всего, он попробует спровоцировать Гарри — сыграть на его стремлении узнать правду. Мне следовало бы рассказать мальчику о Пророчестве, — со вздохом, — но это опасно — Том может узнать все, что известно Гарри.

Разговор приобретает опасный оборот — сейчас подымется тема окклюменции. Она всплывает с завидной регулярностью при каждой беседе.

— Том попытается воздействовать на Гарри, запутать его, обмануть, а мальчик совсем не умеет закрывать сознание.

Молчание. Это же не вопрос и не требование, так, констатация факта.

— У Гарри очень опасный возраст, и у него нет наставника, которому он мог бы всецело доверять, а мы вынуждены многое скрывать от него. Естественно, он злится и поступает неблагоразумно. Если Гарри овладеет окклюменцией, я смогу доверить ему важную информацию, и мальчик станет вести себя благоразумнее. Северус, тебе самому будет проще! Вам нужно возобновить занятия.

— Я не буду обучать Гарри Поттера окклюменции.

Бесстрастное лицо, твердый, спокойный голос, четкая формулировка отказа. Казалось бы, разговор должен на этом закончиться. Как бы не так!

— Северус, больше некому. Ты сам знаешь, как редки легилименты, а без практики окклюменцией не овладеешь. Конечно, Ремус мог бы прочитать ребенку лекцию о ментальной магии, Аластор — рассказать о приемах, которые используют авроры, но тренировать они его не могут. Кроме тебя Гарри никто не поможет.

— Я не буду обучать Гарри Поттера окклюменции.

Решительный отказ без объяснений. Главное, не дать втянуть себя в дискуссию. Дамблдор этого и добивается. Он зацепится за любую фразу, за случайную обмолвку, будет переубеждать, уговаривать, и вырвет согласие.

— Я понимаю, Северус, ты злишься. Ты имеешь на это полное право — Гарри поступил очень нехорошо. Отчасти здесь есть и моя вина — я должен был предупредить тебя, что мальчик уже пользовался этим Омутом памяти. Но знаешь, он ведь был наказан за свое любопытство — вряд ли Гарри понравилось то, что он увидел.

— Я не буду обучать Гарри Поттера окклюменции.

Никаких эмоций. Лицо застыло неподвижной маской, только губы шевелятся. Пустой, безжизненный взгляд. Нельзя давать волю ярости, спорить, объяснять. Дамблдор обернет несдержанность в свою пользу, даст выговориться, посочувствует, пристыдит, перевернет все с ног на голову. Так ведь уже было и не раз. Взять хоть историю с оборотнем — Северус опомниться не успел, как оказался связанным обязательством следить за состоянием его здоровья.

— Пора уже отпустить прошлое, мой мальчик, не нужно растравлять раны, искать у Гарри черты Джеймса. Он — всего лишь ребенок. Характер у него, конечно, не самый легкий, так ведь и судьба его не баловала. Ему нужна твоя помощь, Северус.

— Я не буду обучать Гарри Поттера окклюменции.

Этот разговор повторяется снова и снова. Дамблдор убеждает, стыдит, упрашивает, нажимает на болевые точки, просит об одолжении — безуспешно. Северус повторяет, как заведенный: «Я не буду обучать Гарри Поттера окклюменции». Сорвался он только раз, когда рассказывал, вынужден был рассказать о том, что прекращает занятия. Тогда он оговорился и назвал младшего Поттера Джеймсом. Дамблдор мгновенно вцепился в эту обмолвку и стал доказывать, что Гарри — это не Джеймс, да и сам Джеймс не был таким уж чудовищем. Возможно, Дамблдору и удалось бы чего-то добиться, но Северус сорвался по-настоящему. Все, что висело на стенах, попадало, сервиз разбился вдребезги. Беседа вышла скомканной и завершилась ничем. Дамблдор, видимо, решил дать ему немного успокоиться, а потом дожать. Однако Северус ушел в глухую оборону и, сколько директор не пытался выбить почву у него из-под ног, демонстрировал чудеса выдержки. Применяя ту самую окклюменцию, которой отказывался учить Гарри Поттера. Тем не менее Дамблдор не сдавался.

— Мальчику угрожает опасность. Том не оставит его в покое. Боюсь, он натворит глупостей и попадет в беду.

— Я обещал защищать его и не отказываюсь от своих слов.

— Знаю. Северус, просто будь внимательней, прошу тебя.

Тема окклюменции закрыта. Надолго ли?

Это было неизбежно. Поттер даже не пытался контролировать сознание. Не прикладывая специальных усилий, я чувствовал его любопытство, жгучее, как кайенский перец, терпкую, вяжущую тревогу, бодрящий с лимонной кислинкой азарт. Такие яркие эмоции, да еще и направленные на него самого, Лорд не мог не заметить. Он, конечно же, ухватился за них и обнаружил Поттера со всеми его страхами и желаниями. Хуже всего, что в пряном коктейле собственных эмоций мальчишка не мог распознать постороннюю примесь. Глупец, вообразивший себя идущим по следу охотником, стал дичью.

Видение захватило его целиком: черная дверь, истерзанный Блэк, Пожиратели Смерти в серебряных масках... Темный Лорд заманивал его, путал мысли, будоражил эмоции. Поттер не мог отстраниться, и не чувствовал чужой воли, сковавшей его сознание. Я был бессилен: я видел его отчаяние, метания по Хогвартсу, голову Кричера в камине, но не мог пробиться к нему.

Успокойся. Стряхни морок. Приложи хоть какие-то усилия, бестолочь! Я свяжусь с Орденом. Ты должен меня услышать!

Бесполезно. Эмоции его оглушают — меня он не слышит. Не понимает, что Лорд ведет его на поводке взбудораженных чувств к собственной цели.

Достать палочку и вломиться в сознание Поттера? И тем самым выдать себя. Быть может, наслать на него порчу? Проблюется, отдохнет в Больничном крыле, кишечник прочистит — мысль соблазнительная. Однако вряд ли Дамблдор одобрит подобные методы...

Я делаю вид, что устранился, выхожу из кабинета и направляюсь в подземелья.

— Господин Барон, — обращаюсь я в пустоту, — у меня к вам личная просьба — не могли бы вы проследить за мистером Поттером, мисс Грейнджер, мистером Уизли и мистером Лонгботтомом? Они учатся не на нашем факультете, но нуждаются в присмотре. Я был бы вам очень признателен.

Кровавый Барон на мгновение проявляется, кивает и растворяется. В пламени камина возникает взъерошенная голова Блэка.

— Тебе чего надо?!

Этого представителя благородного семейства здороваться не научили. Мне, тем более, не возбраняется быть хамом:

— Где ты шляешься, Блэк?

— А то ты не знаешь?! — тут же вспыхивает он. — Сижу здесь, как проклятый! А ты уже мои перемещения контролируешь, Сопливус? Неймется тебе...

У меня нет желания выслушивать очередную порцию бессвязный оскорблений, и я обрываю его:

— Твой крестник убежден, что тебя схватили и пытают, а твой эльф подтвердил, что ты покинул дом...

— Что?! Но почему Гарри не связался со мной? Я же подарил ему Зеркало!

— Так вызови его и утихомирь!

— Господин декан, — внезапный холод оповещает о появлении Барона.

Погасив камин, я оборачиваюсь к нему.

— Дети отправились в Запретный Лес. Юная мисс пообещала показать, где хранится оружие.

Оружие?! Час от часу не легче!

— Юная мисс из немагической семьи, — уточняет Барон.

Грейнджер! Почему-то ее план доверия у меня не вызывает. Я спешу в Запретный Лес. Детей там уже нет, зато имеются следы фестралов и кентавров. Последние утащили Амбридж. Само по себе это неплохо, но чревато последствиями. А Поттер с компанией, похоже, оседлали фестралов и рванули... Куда? В штаб Ордена? Прямиком в Министерство ломать черную дверь? Ничего, что согласно видению, там Лорд с Пожирателями? Как же мальчишку накрыло — даже о зеркале не вспомнил! Или Блэк не объяснил, как им пользоваться? С него станется. Чем он, кстати, сумел так досадить эльфу — покусал что ли? Помнится, у Малфоя пару лет назад были такие же проблемы...

Я отправляю сообщение Дамблдору. Кому расскажешь, что мне материальный Патронус приходиться развоплощать до серебристого облачка — засмеют. Возвращаюсь в Хогвартс и связываюсь с Орденом. На этот раз в камине появляется голова Люпина, Блэк подскакивает через секунду.

— Дети отправились в Министерство, в Отдел Тайн. Там их ждут Пожиратели Смерти, возможно, сам Лорд. Поттер, Грейнджер, двое Уизли, Лонгботтом и Лавгуд, — Люпин кивает, будто фарфоровая собачка. — Блэк дождись Дамблдора...

— Кто ты такой, чтобы мне указывать?! — рявкает чертова псина и разрывает связь.

Разумеется, он помчится в Министерство, и я его прекрасно понимаю. Разумеется, Люпин не остановит лучшего друга. И что будет твориться в Министерстве? Если авроры попытаются арестовать Блэка, бойцы Ордена Феникса вступятся за него. Открытое противостояние Министерства и Дамблдора, раскол в Аврорате — чудесный подарок Лорду! А я не могу покинуть Хогвартс, не могу бросить в Лесу министерскую жабу!

Легкое морозное покалывание напоминает, что Кровавый Барон еще здесь. Жаль, привидение не может покинуть территорию Хогвартса. А вот эльф — легко! И проникнуть в Министерство для него — не проблема. Наверное, если бы не ложь Кричера, я бы не вспомнил малфоевского эльфа, который спасал Поттера от происков своего же хозяина. Мальчишка освободил его весьма оригинальным способом, а Дамблдор взял на работу. Первый свободный эльф в Хогвартсе.

— Добби!

Ушастое, глазастое существо в коротких штанах, трикотажной футболке и разных носках тут же появляется передо мной. Очевидно, это и есть Добби — прочие эльфы Хогвартса носят полотенца с эмблемой школы. Ах, нет! Есть еще одна особа в замызганном платье, но она, как правило, в слезах и пьяна.

— Господину Гарри Поттеру угрожает опасность, — сообщаю я с должным трагизмом.

Эльф смотрит с недоверием и неприязнью — значит, точно малфоевский.

— Твой бывший хозяин заманил его в ловушку. Он поджидает Гарри Поттера в Министерстве Магии, в Отделе Тайн.

Я никогда раньше не видел на мордочке домового эльфа выражения ярости, но этот просто пышет гневом.

— Спаси Гарри Поттера!

С каким-то птичьим клекотом Добби исчезает.

— Браво! Я готов аплодировать вам, господин декан! За неимением конницы посадить в седло пехоту — решение достойное полководца.

От аплодисментов, однако, Кровавый Барон воздерживается, только звенит цепями мне вслед.

А я уже лечу по коридорам Хогвартса. Школа бурлит. При ближайшем рассмотрении выясняется, что бурлит только львятник. Я загоняю их в гостиную под присмотр префекта и налетаю на Флитвика — почему его ученица самовольно покинула Хогвартс? Потребовав обеспечить порядок в школе, отправляюсь на поиски Амбридж.

Магический след приводит меня на широкую поляну. Где-то рядом кентавры. Много. Они меня видят, а я их нет. Наверное, им это внушает чувство превосходства. Я театрально взмахиваю мантией, и десяток стрел сгорает в воздухе, не долетев до меня пару футов. Можно было бы поставить обычный щит, но так эффектней. Кентавры оценят.

— Зачем ты пришел? — как и Блэк, они не считают нужным здороваться и вообще проявлять свое воспитание. И так же нервно реагируют на отсутствие вежливости в их адрес.

Я приветствую их по правилам этикета и перехожу к делу:

— К вам попала женщина, она глупа и, возможно, по своему невежеству оскорбила вас. Но она принадлежит могущественному волшебнику, от него зависит благополучие Хогвартса и Запретного Леса. Я прошу отпустить ее.

— Ты говоришь о своем хозяине, клейменный? — сквозь зубы сплевывает кентавр. Блэк нашел бы с ним общий язык. — Мы не подчиняемся Самозванцу, а тем более, его рабам!

— Эта женщина принадлежит другому магу, с которым Альбус Дамблдор не хотел бы ссориться.

— Вы прогнали Дамблдора!

Поттер тоже с кентаврами бы поладил.

— Дамблдор скоро вернется.

Кентавры смеются мне в лицо.

— Твое сознание закрыто от нас — значит, ты лжешь, — холодный, бесстрастный голос убежденного в своей правоте кентавра.

Я смотрю прямо в его глаза:

— Дамблдор вернется в Хогвартс. Скоро. Он будет благодарен, если вы отдадите женщину, не причинив ей вреда.

Кентавр не отводит от меня взгляда, на его лицо наползает тень. Наконец, он прикрывает глаза и отворачивается.

— Пусть Дамблдор приходит за ней, — бросает он через плечо. — Мы подождем до восхода луны.

Здесь я сделал все, что мог. В сущности, то, что кентавры стали со мной говорить — уже достижение, а согласие не трогать Амбридж до восхода луны — тянет на орден Мерлина.

В Хогвартсе Флитвик и Спраут навели порядок. Мне остается ждать известий от Дамблдора или от Лорда. Время тянется мучительно. Ничего не происходит. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не сорваться на учениках или коллегах. Ждать!

Ждать. Почему молчит Орден? Они обо мне забыли? Зато вспомнил Лорд — и к раздражению от ожидания добавилось жжение Метки. Нельзя покидать Хогвартс. Нельзя!

К возвращению Дамблдора рука горит нестерпимо, и я набрасываюсь на него:

— Ваш метод назначать старостами тех, кто не может, да и не хочет поддерживать установленный порядок, дал очередной блестящий результат! Грейнджер и Уизли не только не остановили Поттера, они сами покинули школу, заманив директора в Запретный Лес...

— Северус, — Дамблдор кладет руку мне на плечо, — дети живы, Орден подоспел вовремя. Никто серьезно не пострадал. Только эльф...

— Не рассказывайте! — перебиваю я. — Мне лучше не знать подробностей. Пока.

Дамблдор серьезно смотрит мне в лицо и кивает.

— Что случилось с Амбридж?

— Она попала к кентаврам. Я объяснил им, что вы не хотели бы ссориться с ее хозяином, но мои слова для них мало что значат. Впрочем, они согласились подождать до восхода луны. Так что у вас есть время.

— А у тебя? — спрашивает Дамблдор тихо.

— Мне пора, — я усмехаюсь, получается криво.

— Я буду ждать тебя на Гриммаульд-плейс.

Метка приводит меня в особняк Лестранжей. Формально он считается конфискованным по приговору суда, но авроры так и не смогли его обнаружить. Сбежав из Азкабана, Рудольф вернулся в родовое гнездо и пригласил Господина, а Министерство успешно игнорирует тот факт, что у Лестранжей все-таки был дом, так же как был он у Блэков.

Около десятка Пожирателей Смерти рассредоточились по парадному залу. Рудольфа нигде не видно, Рабастан с закрытыми глазами прислонился к одной из колонн. Беллатрикс мечется от стены к стене, словно шаровая молния. На паркете лежит тело, закутанное в плащ Пожирателя, я пытаюсь сообразить, кому не повезло. Не Эйвери — он пытается слиться со стеной...

— Снейп! — в мою сторону нацеливается палочка, сжатая бледно-зелеными пальцами.

Я падаю на колени и, запрокинув голову, встречаю горящий взгляд.

— Ты дал мальчишке возможность покинуть Хогвартс, — Лорд кивает, одобряя. Он просматривает воспоминания, хмурится, не находя ответа.

— Почему за ним отправился домовой эльф?

— Эльф? — я не понимаю, о чем речь.

Единственный эльф, о котором я сегодня слышал, принадлежит Блэку, он соврал Поттеру о местонахождении своего хозяина.

— Хогвартский эльф! — чеканит Лорд, ввинчиваясь в мой мозг.

— Ни один хогвартский эльф не покинет школу без приказа директора.

— Эльф предателя Малфоя! — вопит Беллатрикс и с яростью пинает неподвижное тело.

Плащ слегка сбивается, открывая светлые волосы. Люциус?

— Он явился в Министерство, разрушил дезиллюминационные чары, закрыл куполом этих мелких выродков, устроил настоящую бойню и уничтожил Пророчество!

— Домовой эльф Малфоя? — вспоминаю я эпизод трехлетней давности: Люциус, отброшенный магией своего же домовика, нагло ухмыляющийся второкурсник в одном носке... — Он вообразил Поттера спасителем всех магических существ и предал хозяина. Мальчишка освободил его обманом, а Дамблдор принял на работу.

— Эльф не может предать своего хозяина! — взвизгивает Беллатрикс.

Я ухмыляюсь ей в лицо:

— Эльф Блэков предал.

— Кричер верен роду Блэков! Он предал предателя рода!

Вздыбленные кудри Беллатрикс шевелятся, как змеи.

— Является ли предателем тот, кто предает предателя? — произношу я тихо, словно про себя. — Этот вопрос стоит обдумать на досуге. Предателей можно не любить, но они полезны. Полезны, пока не проявят себя. Кричер мог бы сделать многое. Особенно на летних каникулах, когда в доме Блэков обоснуется Поттер, — я делаю длинную паузу.

Беллатрикс подбирается, словно перед прыжком. Пальцы у нее на руках скрючиваются — собирается вцепиться ногтями мне в лицо? Я смотрю прямо в ее глаза, красивые, обрамленные длинными ресницами, только совершенно безумные, и говорю медленно, растягивая слова:

— Кричер для нас потерян. Без всякой пользы. Если бы ты рассказала мне о своем плане, мы продумали бы операцию так, что он остался бы вне подозрений.

Есть! Беллатрикс вздрагивает. На мгновение в ее глазах мелькает что-то помимо ярости. Это был ее план, она отстранила меня.

— Почему я должна делиться с тобой своими планами? — хрипло выкрикивает она.

— Потому что именно я присматриваю в Хогвартсе за Поттером. Если бы Амбридж не вздумала напоить мальчишку веритасерумом, я бы даже не узнал о его видении. А тесное общение с этой дамой помешало бы Поттеру не только посетить Отдел Тайн, но и, вообще, проявлять хоть какую-то активность.

Беллатрикс порывается что-то сказать, но я не даю ей такой возможности:

— Чего ты хотела добиться, отстранив меня от операции? Ты понимаешь, что натворила? В Министерстве резвились несовершеннолетние гриффиндорцы, авроры, орденовцы, сумасшедшие эльфы и, Мерлин знает, кто еще! Возрождение господина теперь невозможно отрицать, Пророчество уничтожено, а Дамблдор вернулся в Хогвартс. Хорошо получилось?

— Для тебя хорошо, — Беллатрикс гибким движением скользнула ко мне.

Ее лицо совсем близко — изжелто-бледное с наведенным румянцем и густо накрашенными тяжелыми веками. Она заглядывает мне в глаза — ее зрачки расширены настолько, что не видно радужки. Меня затягивает в трясину тоски, исступленной веры, безоглядной страсти, я захлебываюсь смрадом дешевого алкоголя и разлагающейся плоти. Мою мантию терзают скрюченные пальцы, широкий ярко-алый рот кривится в безобразной гримасе. Я задерживаю дыхание, борясь с тошнотой. Беллатрикс облизывает губы острым язычком и шипит, обдавая мою шею горячим дыханием:

— Нашему Господину ты скажешь, что операция провалилась, потому что тебя не поставили в известность, а Дамблдору заявишь, что сделал все возможное, но предательство Кричера... А может и сделал! — перебивает она себя. — Это ты сообщил аврорам! Ты!

— Разумеется! — я отрываю ее руки от мантии. — Эльфа на помощь Поттеру тоже я отправил.

— Хватит! — Лорду наша перебранка, видимо, наскучила. — Северус не знал об операции, но вовремя сообразил, что нужно выпустить мальчишку из Хогвартса.

Дрожащая Беллатрикс отступает от меня на шаг и устремляет взор на Господина.

— Пророчество пропало, однако, Поттеру теперь известно о нем.

— Мальчишка любопытен и упрям, — замечаю я. — Он не отстанет от старика, пока не узнает, о чем говорится в Пророчестве.

— То, что он узнает, недолго будет тайной. Ты меня понял, Северус?

— Да, Мой Лорд. Я позабочусь об этом.

Скоро каникулы, и Поттер отправится к родственникам, так что я могу обещать все, что угодно.

— Я должен знать точное содержание Пророчества, — подводит черту Лорд. — Пока мы не готовы к открытой войне, и мое возвращение следует скрывать. То, что произошло сегодня в Отделе Тайн — нелепая ложь Министерства, попытка оправдать бардак и коррупцию, неспособность обеспечить мир и процветание нашего общества. Именно так должна реагировать пресса, — на этих словах он обернулся к лежащему на полу Малфою.

Несколько секунд Лорд разглядывает неподвижное тело. Уверившись, что обсуждать кампанию в прессе Люциус вряд ли способен, отворачивается от него.

— Малфою следовало бы давно разобраться со своим эльфом, но он этого не сделал. Тщательно спланированная операция сорвалась, мы потеряли троих соратников! — он шипит, разъяряясь все больше.

Я почтительно склоняю голову, Беллатрикс замирает в нелепой позе, точно попавшая под обездвиживающее заклятие. Лорд внезапно успокаивается и заканчивает будничным тоном:

— Малфой будет наказан в свое время, но пока он мне нужен. Позаботься о нем, — это уже мне.

Я склоняюсь над Люциусом — он в сознании, но глаз не открывает и не шевелится. Правильно, в общем-то, делает. Беру его за руку, произношу заклинания. Пульс выравнивается, Люциус открывает глаза. Я помогаю ему встать на колени. Он покачивается, виновато склоняет голову. Лорд поднимает ему подбородок кончиком его же трости.

— Встань!

Люциус опирается на мою руку и встает. Отстраняется, старается не шататься.

— Год назад ты умолял о прощении, клялся, что не разочаруешь меня. Однако я разочарован. Другой на твоем месте уже был бы мертв, но ради твоей семьи, твоего сына... У тебя же хороший сын? — на этих словах Люциус вздрагивает всем телом. — Ради твоего сына я тебя пощажу, — несказанное «пока» повисает в воздухе.

Лорд бросает трость на пол и выходит из зала.

Люциус повисает на мне, всей своей тяжестью, чем сильно затрудняет перемещение. Хорошо, хоть каминная связь с Малфой-мэнором налажена! За доставку к родному крыльцу от ворот посредством Мобиликорпуса он мог и обидеться.

Мы вываливаемся из камина в холле. Рука Люциуса соскальзывает с моего плеча, мне едва удается удержать его от падения на мраморный пол. Обнимаю за талию и крепко прижимаю к себе. Он тяжелый и неудобный, как чемодан без ручки. Или свежий труп. На секунду отпускаю его руку, и стряхиваю с него маску. Не нужно пугать Нарциссу. Рука Люциуса сползает с моего плеча, он заваливается набок. Я его встряхиваю, обхватываю поудобнее и тащу в гостиную. Учитывая разницу в весе и росте, это почти подвиг.

Нарцисса живописно расположилась на миниатюрном диванчике перед белым ажурным столиком. В хрустальной вазе — свежие ландыши, рядом музыкальная шкатулка, инструктированная слоновой костью. Крышка откинута, и на декорированной розовыми кустами сцене крошечный менестрель поет на провансальском диалекте что-то невыносимо сладостное.

Я с силой пинаю дверь, и Нарцисса отвлекается от музыки. Якобы она не знала о каминном перемещении! На ее ухоженном лице нет ни тени удивления, или, хотя бы, любопытства. Я чувствую, как у меня по спине ползут струйки пота. К вискам липнут пряди, руки дрожат от напряжения. Пушистые волосы Люциуса лезут в нос, я чихаю, и едва не выпускаю его. Нарцисса равнодушно скользит взглядом по нам обоим, холодно кивает и движением палочки закрывает шкатулку. Она вызывает домового эльфа и приказывает ему повиноваться моим указаниям. Я с облегчением выпускаю из рук тяжелое тело, эльф обхватывает хозяина ладошками, они мгновенно перемещаются.

Нарцисса, не замечая меня, откидывает крышку — из шкатулки поднимается сизый туман, клубится, повинуясь движению палочки, уплотняется и обретает цвет... Уже на лестнице я оглядываюсь и вижу белоснежного единорога на лесной поляне, который осторожно приближается к поющей девушке. Лицо у нее кроткое, нежное, а рука за спиной сжимает кинжал.

Эльфы уже уложил Люциуса в кровать. Он едва дышит, губы посинели, в кои-то веки не похож на мраморную аллегорию Высокомерия. Слабый, измученный человек, напуганный до полусмерти. Напуганный не тем, что было — тем, что еще предстоит, тем, что грозит его сыну.

Через полчаса Люциус, напоенный зельями, отдыхает на пышных подушках. Я сажусь на краешек кровати и прикидываю, готов ли он к серьезной беседе. Томная бледность Малфоям идет чрезвычайно, но достаточно ли Лорд напугал моего скользкого друга?

— Как ты ввязался в эту авантюру?

— Белла, — кривится Люциус, — это все она. Ходила гордая, нос задирала — я и Поттера доставлю и Пророчество! Нарциссу втянула, — он замолкает и переводит дыхание. — Сев! Я не знал, что она затевает, не знал про этого сумасшедшего эльфа! Я бы рассказал тебе, — он приподнимается на локте, хватает меня за руку, пытаясь заглянуть в глаза, но падает обессиленный.

— Я знаю, Люциус, — говорю успокаивающе и накрываю его руку своей.

Разумеется, я ему не верю — не стал бы он меня предупреждать, как в свое время не предупредил о дневнике. И об эльфе он знал — только что проговорился: Белла «втянула Нарциссу» в переговоры с Кричером. Но Люциусу жизненно важно выглядеть безупречно в глазах того, с кем он в данный момент общается. Эта его черта спасла меня на первых курсах Хогвартса.

— Белла кричала, что я трус и предатель, что мне нельзя ничего поручить, а Лорд... Он после той истории с дневником... «Мой скользкий друг», — Люциус передразнил шипящий голос. Не похоже. — Я и сказал, что выполню любое поручение. Лорд усмехнулся и назначил меня ответственным за операцию. Белла просто взбесилась.

Я подавил неуместный смешок: Люциус, капризно надув губы, намекнул, что если ему не верят, если он не нужен, то он может и уйти. Лорд поймал его на слове: «Хочешь быть нужным? Вперед, на подвиги!», заодно и Беллатрикс по носу щелкнул.

— Я должен точно знать, что произошло в Министерстве, — говорю по возможности мягко. — Прости. Не хотелось бы тебя мучить, но...

Люциус, побледнев, согласно кивает. Я встречаю его взгляд и упираюсь в серебристую зеркальную гладь. Она обволакивает меня холодным жидким металлом, затягивает.

Пожиратели Смерти собираются в Министерстве, прячутся под дезиллюминационными чарами. Характерный треск оповещает о прибытии гостей. Напряжение Люциуса достигает предела. Сейчас Поттер войдет в Отдел Тайн, обнаружит Пророчество... Просто великолепно, если сам его возьмет! Мы хватаем детей — и все, дело сделано!

И тут с пронзительным воем материализуется домовой эльф, чары падают, перед сбившимися в кучу детьми оказывается десяток Пожирателей Смерти в черных плащах и серебряных масках. Ступефай Беллы отскакивает от магического щита — Добби поставил защиту. Эльфийскую защиту! Она понимает это мгновенно и направляет палочку на эльфа, но он мечется, выкрикивая проклятия Малфоям. Люциус и Лестранжи присоединяются к Белле, остальные безуспешно осыпают детей заклинаниями. Долохов пытается разрушить защитный купол, его толкают, пинают, сбивают с ног, он вынужден отвлекаться и ставить щиты, чтобы обезопасить себя от рикошета.

Неизвестно, как долго это все продолжалось бы, но безмозглые дети пытаются отвечать Пожирателям и сами проламывают защиту. Двое из них тут же падают, сраженные заклятьями. Добби с диким визгом отшвыривает Беллу от Поттера, и тут вваливаются Блэк, Тонкс, Люпин, Моуди... В Люциуса попадает Ступефай, он ненадолго теряет сознание.

Когда картинка проясняется, я вижу Поттера с Пророчеством в руках. Перед ним Лорд, направляющий палочку на обезоруженного Блэка и Беллатрикс, сжимающая в руке две палочки.

Эльф подскакивает к мальчишке, выхватывает у него шар и прыгает в Арку. Тут появляется Дамблдор и пытается усовестить Лорда. Зал постепенно наполняется аврорами, Пожиратели ретируются... Дальнейшее можно узнать у Дамблдора.

— Удовлетворен? — хриплый голос Люциуса возвращает меня в настоящее.

— Не слишком. Кто не смог уйти?

— Рудольф, Долохов, Макнейр, Яксли, Джагсон. Беллу Он сам вытащил.

— Значит, все вернулось на исходные позиции, — подвожу я итог. — Дамблдор в Хогвартсе, часть наших в тюрьме, Пророчества нет. Возрождение Лорда вполне реально скрыть. Кто-то, разумеется, будет слушать Дамблдора, но большинство предпочтет верить в бессмысленную акцию обезумевших в Азкабане фанатиков. Значит, у нас есть время для консолидации сил и вербовки новых сторонников.

— Он хочет заполучить Драко, — тусклым голосом сообщает Люциус.

— Разумеется, — подтверждаю я, — Лорду нужны ваши дети. И внуки, и правнуки... Он же собирается править вечно.

— Мы до самой смерти будем принадлежать ему.

— Не уверен, что смерть освободит от Метки.

— Северус! — Люциус смотрит на меня с неподдельным ужасом. — Ты же не имеешь в виду, что он сможет призвать через Метку и мертвых?

— Это вполне возможно.

— Он так не делал. Он не поднимал никого из наших!

— В этом не было нужды, — я пожимаю плечами. — Потом Лорд пропал. Вот сейчас, наверняка, попробует. Ему нужна армия, и он соберет всех, кого сможет.

Люциус кусает губы: война ему не нужна. В сущности, его вполне устраивала ситуация последних лет, когда он плел интриги, эпатировал общество и сотрудничал с высшими чиновниками Министерства. Лорд уже лишил его общественного положения, но это только начало.

— Пока я нужен Господину, как источник финансов, — глухо произносит Люциус. — Через год Драко будет совершеннолетним... — он запрокидывает голову и шепчет чуть слышно:

— А если мой отец ему тоже мешал?

Великолепно! Эта мысль пришла ему в голову только сейчас. Все же тщеславие несовместимо с проницательностью. Абрахас Малфой оказывал финансовую поддержку своим товарищам по факультету, в том числе обществу, основанному наследником Слизерина, а его наследник предоставил новоявленному Темному Лорду все ресурсы. Разница очевидна. И Люциус только сейчас задумался о своевременности смерти отца, да и то, в связи с собственной судьбой. Несчастный случай, болезнь, а лучше выпущенное аврором заклятье — и у Темного Лорда снова будет всецело преданный ему Малфой. Юный, самоуверенный, готовый на все. Только Драко — не Люциус, он золота из воздуха не добудет и суровых реалий террористической войны не вынесет.

— Лорд считает, что за время его отсутствия ты приобрел слишком большой политический вес. Он не желает уступать тебе важную роль.

Хм. Прозвучало так, словно Господин Малфою завидует. На самом деле он возмущен тем, что репутацию его организации использовали для достижения таких приземленных целей, как выгодные контракты и липовые должности. Люциусу переживаний Творца Темного порядка не понять, другое дело зависть неудачника, лишенного деловой хватки.

— На той стороне, — задумчиво произношу я, — всегда есть возможность второго раунда. А потом и третьего, и четвертого.

— Азкабан — не Авада? — усмехается Люциус, но глаза его серьезны.

Он просчитывает варианты: Дамблдор сейчас не должен привередничать в выборе союзников, с ним можно сторговаться, а потом... Когда не станет Лорда, можно возобновить закулисную борьбу и сместить ненавистного директора с должности.

Решится ли Люциус на такой шаг? По крайней мере, он задумался.

Я выпаиваю ему необходимые зелья, жду, пока глаза закроются, а дыхание станет ровным и глубоким. Спит. Я осторожно прикрываю дверь и спускаюсь вниз. Из боковой двери появляется Нарцисса.

— Мадам, — я склоняю голову, — позвольте откланяться.

— Я провожу вас, — Нарцисса приглашает пройти в сад.

Все же она хочет узнать, что случилось с мужем. Лет пятнадцать назад Нарцисса сидела бы у его постели, поила зельями, следила за пульсом и вытрясла бы из меня душу расспросами. Люциус испортил все сам, вот и лежит один в роскошной супружеской спальне под присмотром домовых эльфов.

Воздух напоен ароматом жасмина. В ветвях акации заливается соловей. Нарцисса накидывает на плечи кружевной шарф, спасаясь от ночной прохлады. Она прелестна и кажется совсем юной. Бело-розовая, как яблоневый цвет. Жаль, ей не понравится подобный комплимент. Особенно от меня.

Нарцисса оборачивается ко мне и поджимает розовые губки. Мы останавливаемся у фонтана, который обозначает границу антиаппарационного барьера. От воды веет свежестью. Кваканье лягушек заглушает трели соловья.

— Люциусу сильно досталось, несколько дней ему лучше оставаться в постели. Домовым эльфам я дал указания...

— Вы решили выступить сегодня в роли целителя, профессор? — перебивает меня Нарцисса.

— Ненадолго. Сейчас я выступлю в более привычной роли — декана. Видите ли, мадам, Темный Лорд не доволен вашим мужем, но ему нужен Малфой, — я подчеркиваю голосом фамилию.

Под моим взглядом с ее лица сбегает краска, даже губы белеют. Она поняла, что я имею в виду, и замерла в ожидании продолжения.

— Драко очень хочет угодить своим родителям, но он не понимает толком, чего вы от него хотите. Вам с Люциусом придется договориться, — я делаю паузу, — о будущем сына.

Я оставляю Нарциссу на дорожке сада и аппарирую.

Глава 4. Гриммаульд-плейс, 12. Ночь.

Я замираю на крыльце ненаходимого дома, медлю. Лондон сверкает неоновыми огнями, гудит автомобильными моторами, живет бурной, насыщенной жизнью, а за порогом...

Массивная дубовая дверь отсекает ночную прохладу и городской шум. Я вдыхаю затхлый запах нежилого дома — все усилия Уизли превратить фамильный склеп в уютное жилище пропали даром. Род Блэков умер, хоть его последний представитель еще жив, и родовое гнездо истлевает.

Коридор погружен во мрак. Горящие факелы не могут его рассеять, они бросают жутковатые багровые отсветы на стены, а пол и потолок тонут в густых тенях. Лишь из-за неплотно прикрытой кухонной двери пробивается яркий, домашний свет. Пахнет выпечкой, вареньем, свежезаваренным чаем. За столом сидит Альбус Дамблдор, от его чашки поднимается пар. Я неожиданно остро ощущаю усталость.

— Присаживайся, Северус, — Дамблдор кивает на гостеприимно отодвинутый от стола стул.

Я до боли стискиваю пальцы, стараясь подавить дрожь. Когда успел замерзнуть? Беру предложенную чашку — янтарный напиток пахнет медом и ромашкой. Неважно. Главное, чай горячий. Я обхватываю чашку двумя руками, грею пальцы, рассказываю.

Дамблдор слушает меня очень внимательно, уточняет детали. Он уже допросил Кричера — эльф стоит насмерть: «Приказов хозяина не нарушал! Если чем-то провинился, пусть меня обезглавят!»

— Кричер говорит правду, — печально заключает Дамблдор. — Со своей точки зрения. Я думаю, — он снимает очки и вертит их в руках, — возможно, если применить к нему легилеменцию...

— К эльфу? — я не верю своим ушам, — да еще и неадекватному? Это — безумие!

— Но ведь может получиться? — пронзительный взгляд ярко-голубых глаз впивается в меня. — Ты узнаешь, что домовой эльф рассказал Беллатрикс, какие сюрпризы она для нас приготовила.

— Или отправлюсь к Лонгботтомам.

Дамблдор укоризненно качает головой. Он водружает очки на переносицу, и его взгляд теряет беспощадную остроту, становится мягким.

— Ты недооцениваешь себя, Северус, ты справишься. Да, и кто, если не ты? Других вариантов нет.

Мне бы его оптимизм. Перспектива застрять в фантазиях спятившего эльфа весьма реальна. А других вариантов, действительно, нет. Не к Беллатрикс же легилеменцию принимать — шансы сохранить рассудок отсутствуют. Даже если казнить эльфа, это не обезопасит от подготовленных ловушек. Нужно узнать, где мы ошиблись, какой лазейкой Кричер воспользовался.

Я допиваю чай и встаю из-за стола. Поднимаюсь на второй этаж, в кабинет, зажигаю светильники. Длинная, узкая комната; у окна, плотно задернутого шторами, стоит секретер, перед ним резной стул.

Входит Дамблдор, за ним Блэк с прилипшим Поттером. Блэк плюхается на узкий кожаный диван.

— Сириус, будь добр, позови Кричера, — обращается к нему Дамблдор и мягко выпроваживает за дверь Поттера, который тщетно пытался прикинуться мебелью.

Повинуясь приказу хозяина, на середине ковра материализуется домовой эльф.

— Что тебе понадобится, Северус?

— Эльф должен оставаться на месте и слушать меня.

Дамблдор выжидающе смотрит на Блэка, и тот, скривившись, повторяет мои слова в форме приказа. Кричер замирает, ссутулившись. Я опускаюсь рядом с ним на колени, стараюсь поймать ускользающий взгляд.

— Кричер, посмотри на меня, — я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно и мягко. — Посмотри на меня. Я не причиню тебе зла.

Огромные тусклые глаза не видят меня. Я продолжаю говорить, не слишком задумываясь о смысле слов, стараясь лишь сохранить интонацию. Блуждающий взгляд эльфа встречается с моим, застывает зеркальной поверхностью. Я вижу отражения моих глаз, в которых отражаются глаза Кричера — бесконечный зеркальный коридор. Дорога отражений разворачивается передо мной, я вступаю на нее. Исчезает комната, Дамблдор, Блэк, ощущение собственного тела...

Я продолжаю говорить, кажется, на старогэльском, плавно, напевно. Та же мелодия звучит и в сознании Кричера. Я не знаю языка, но понимаю слова: «Мы мертвы, давно мертвы. Не зови нас. Подари нам покой и забвение». Глухое отчаяние, вина, невозможность исполнить свой долг затягивают меня, как трясина. Затхлая стоячая вода заливает рот, я запрокидываю голову, цепляюсь за тонкую ниточку надежды: «Придет хозяин и освободит Кричера!» От чего освободит? От жизни, от долга, вины...

Надежда тает, бедный эльф бьется над неразрешимой задачей, боль сжигает внутренности, нечто темное, леденящее вливается в душу. Невозможно различить явь и кошмар. Промелькнуло десять лет или прошло столетие? Вот появляется Хозяин и заявляет свои права, надежда вспыхивает и гаснет, засыпая сухим пеплом. Проклятые грязнокровки и предатели крови заполняют дом, дурной Хозяин клевещет на свой род и не задает Самого Важного Вопроса. О, если бы он потребовал, Кричер ответил бы, не мог не ответить! Если бы Глава рода, Хозяин потребовал, Кричер рассказал бы о своем Долге, о своей Вине! Но Хозяин не спрашивает. Кричер обязан ему повиноваться, и ненавидит его за это. Хозяин велит ему: «Убирайся!», и Кричер убирается. Он отправляется к мисс Цисси и мисс Белле, рассказывает им о том, что видел, но Кричеру запрещено разглашать тайны Ордена и причинять вред его членам. Как же избавить дом от несносных пришельцев? Мисс Белла знает.

Кричер наносит рану отвратительной твари, засевшей в спальне Хозяйки. Пока Хозяин возится с ним, караулит у камина. Он говорит мальчишке, что его крестный ушел. Хозяин вскоре и правда уходит, едва не размазав Кричера по стене. Вот сейчас, сейчас, дурной Хозяин сдохнет, и все закончится! Кричер останется в доме один, со своей виной, своим долгом...

Кричер забивается в каморку, достает круглый золотой медальон и пытается открыть его. Который раз, и вновь — безуспешно! Кричер бьется головой о стену, зовет Хозяина, Хозяина Регуласа.

Регулас, совсем юный, немного печальный, приказывает эльфу выполнять все распоряжения некого господина. Темный Лорд до своего исчезновения, то есть лет пятнадцать назад — а для Кричера это воспоминание реальнее, чем последующие годы, отравленные тьмой. Это и есть его тайна, понимаю я, его вина!

Кричер следует за господином в пещеру, из которой веет ужасом. Нежить. Страшно. Надо идти за господином. Озеро. В лодку может сесть только один волшебник, но эльфа магия не чувствует. Не смотреть на воду! Там жуть, участь, хуже которой нет для эльфа — быть неупокоенным, служить и после смерти, вечно. Вечно!

Остров. Чаша, наполненная зеленым ядом.

— Пей! — приказывает господин.

Кричер черпает и пьет. Невыносимо горько, огонь бежит по жилам, сжигает внутренности! Повинуясь приказу, он продолжает пить. Перед глазами плывет, над озером дрожит воздух, по воде идет рябь. На поверхности появляются головы инфери. Кричер слышит голоса, знакомые голоса! Это его предки, чьи головы висят на стене. Их проклятия хлещут шипастой плетью. Кричер плачет, но не смеет ослушаться. Он пьет. Когда чаша пустеет, господин кладет в нее медальон и отчаливает в лодке. Кричер мечется по острову, мертвецы зовут его. Да, его место с ними! В озере! Он идет к ним, идет!

Голос Хозяина пробивается сквозь морок. Кричер перемещается на зов. Добрый Хозяин, хороший Хозяин лечит глупого эльфа, слушает его бессвязные речи. Он чем-то озабочен. Кричер расстроил Хозяина? Кричер — плохой эльф! Как помочь хозяину? Кричер все сделает!

Вместе с Хозяином Кричер отправляется в ту же пещеру. Чаша опять полна. Хозяин дает Кричеру медальон и приказывает поить себя. А потом поменять медальоны и возвращаться домой. Разрушить медальон. Никому не рассказывать об этом. Никому! Кричер повинуется приказу, хотя его сердце разрывается от горя. Глаза Хозяина становятся бессмысленными, лицо тупеет, он мычит, неловко отворачивается. Кричер, обливаясь слезами, вливает ему в рот отраву. Чаша пуста. Кричер меняет медальоны и возвращается домой.

Он ждет Хозяина, ждет. Пытается уничтожить медальон. Безуспешно. Кричер пробует снова и снова. Никак! Глупый эльф, негодный эльф, предки проклянут тебя, ты не заслужишь покоя! Хозяйка ждет сыновей. Где ее сыновья? Они не умерли, но среди живых их нет! Их нет, но они не успокоились в могиле! И Кричер не может успокоиться, он не заслужил покой, не исполнил свой долг! Дурной эльф, негодный эльф. Кто подарит тебе смерть и покой? Блаженный покой, вечный покой...

— Северус, Северус, ты слышишь меня?

Резкий запах жженых перьев бьет в ноздри. Я рефлекторно дергаюсь и открываю глаза. Как темно! Свечи не горят, только на кончике волшебной палочки Дамблдора светится слабый огонек. Директор склонился надо мной, тревожно вглядывается в лицо. Я лежу на полу, рядом скорчился Кричер. Он закрывает лапками мордочку, раскачивается и тихо скулит: «Не будите нас, не зовите нас. Мы спим вечным сном, мы мертвы...» Нет, это же я шепчу на незнакомом языке, отдаленно похожем на гэльский.

За спиной Дамблдора побледневший Блэк сжимает палочку, явно готовясь обезвредить свихнувшегося легилемента.

— Похоже, это эльфийский фольклор, — я с трудом подбираю английские слова. — Песня мертвых? Все время крутится у него в голове...

Я закрываю глаза и перевожу дыхание. Что они поняли из моей невнятной речи? Я и себе не могу объяснить толком, что почувствовал в сознании Кричера.

Моих губ касается край бокала. Я сжимаю зубы.

— Это просто вода, — успокаивающе произносит Дамблдор.

Правда, вода. Я делаю несколько глотков и приподнимаюсь на локте. Открываю глаза, жду, пока комната перестанет вращаться. Эльфа не видно.

— А почему так темно?

— Свечи погасли, — отвечает Дамблдор, зажигая их вновь. — Прости, что заставил тебя пройти через это.

Он помогает мне подняться и сесть на диван. Я осматриваюсь. Да, зрелище впечатляет: шторы распахнуты, словно порывом ветра, но окна закрыты — ураган бушевал внутри. На стеклах иней, пергамент и перья разлетелись по всей комнате, книги попадали с полок. Весело здесь было, то-то Блэк в боевой стойке замер.

Мой галстук висит на спинке стула. Я касаюсь воротника — пуговицы расстегнуты, рубашка распахнута. Пальцы не слушаются, и я решаю не возиться с одеждой.

— Кричер не смог выполнить последний приказ своего хозяина, — я, наконец, смог сформулировать главное. — Он не уничтожил крестраж.

— Что? — восклицает Дамблдор.

Блэк роняет палочку.

Я рассказываю, стараясь ничего не упустить и не увязнуть в деталях. Блэк несколько раз порывается задать вопрос, но Дамблдор его останавливает. Директор слушает очень внимательно, из его взгляда исчезает лукавая улыбка, между бровей залегает вертикальная морщинка.

— Как Кричеру удалось вернуться? — Блэк все же ухитряется встрять.

— Магия эльфов. Чары в пещере ее не распознают.

— Значит, крестраж здесь, в доме? — спрашивает Дамблдор.

Чуть ли не впервые за время нашего знакомства, я слышу в его голосе искреннее, плохо замаскированное волнение.

— Он у Кричера. Плоский круглый медальон с вензелем СС из стилизованных змей...

— Салазар Слизерин! — выкрикивает Блэк.

— Вероятно. На нем древние заклятия и чары Темного Лорда, — «не считая кусочка его души». — Все эти годы темная магия воздействовала на сознание Кричера, поврежденное зельем из чаши. Он не считает себя живым. Эльф не сумел выполнить приказ хозяина, не исполнил свой долг, и не заслужил покоя. Он, как инфери в озере, влачит жалкое существование, мечтая об окончательной смерти. Регулас запретил ему говорить о происшедшем, и Кричер не мог ничего рассказать хозяйке. Он смотрел, как она сходит с ума, умирает... Запрет мог снять только глава рода, а его не было! — он сидел в Азкабане, но обезумевший эльф такие детали осознать уже не мог. — Если бы Блэк спросил его о судьбе брата, Кричер должен был рассказать. Он хотел рассказать! Но его не спросили, и Кричер потерял надежду когда-либо избавиться от своего долга. Когда Блэк сгинет, он останется в этом доме, с портретами хозяев, головами предков, со своей виной...

— А если Сириус разрушит медальон? — прерывает меня Дамблдор.

В его глазах вспыхивает огонек вдохновения:

— Кричер освободится от своего долга, и его преданность хозяину будет столь же безграничной, как и ненависть.

— Я не настолько разбираюсь в психологии домовых эльфов, чтобы строить прогнозы.

Дамблдор, захваченный своей идеей, мою реплику пропускает мимо ушей.

— Уничтожить крестраж очень непросто, — размышляет он вслух, — тем более, медальон самого Слизерина. Если только артефакт, принадлежащий другому Основателю... Меч Гриффиндора!

— Я разрублю медальон мечом Гриффиндора! — выдыхает Блэк.

— Именно так, — Дамблдор сияет. — Мы соберем завтра Малое Собрание Ордена. Кингсли, Аластор, Артур... Северус, тебе незачем возвращаться в Хогвартс, а потом обратно. Переночуй здесь.

Я киваю. Дамблдор и Блэк выходят, обсуждая детали предстоящего мероприятия. Наконец, их голоса стихают в отдалении.

* * *

Я гашу свечи, оставляю одну зажженную. Ставлю подсвечник на секретер. Дрожащий огонек отражается в черном стекле. Мое собственное отражение выплывает, будто из темного озера. Мертвенно-бледное, застывшее лицо, черные провалы глазниц. Чем не инфери? Я накрываю огонек ладонью, но не чувствую жара. Кричер не считает себя живым. А я? Мое существование чем-то отличается от его? От псевдожизни инфери? У меня нет собственных целей, стремлений. Я ничего не жду от будущего. Не надеюсь на прощение. Я служу Альбусу Дамблдору, таков мой долг, а наградой мне будет сон, вечный сон... Могу ли я считать себя живым человеком? Некий вид нежити, сохранивший память и минимальную свободу воли. Дамблдора можно поздравить — он добился впечатляющего результата, не прибегая к некромантии.

— Северус, ты не спишь? — деликатно постучав, Дамблдор открывает дверь и заходит в комнату.

«Нет, мой господин. Как и подобает инфери, я пребываю в анабиозе, но, услышав ваше повеление, очнусь и выполню вашу волю», — проглатываю готовый сорваться с языка ответ.

— Прости, что тебе пришлось погрузиться в такой кошмар, — вздыхает Дамблдор, усаживаясь на диван. — Ты совершенно измотан, постарайся отдохнуть.

Возможно, он прав, и мое погребальное настроение объясняется крайней усталостью и тем, что я нахватался от Кричера. Я пытаюсь взять себя в руки.

— Оно того стоило. Крестраж. Сколько бы мы его искали?

— Да, — кивает Дамблдор. — Кричер принес медальон. Он, действительно, принадлежал Слизерину. Мощнейший источник темной магии. Из-за него в доме была такая гнетущая атмосфера.

— Неужели? — фыркнул я.

— Ну, в том числе, — Дамблдор слегка смутился. — Орден соберется завтра. Минерва, к сожалению, еще будет в больнице. Гарри должен присутствовать, больше никого из детей звать не будем. Я объявлю, что Регулас Блэк погиб героем.

— Он не погиб. Он остался в пещере, стал живым мертвецом.

— Это очень печально.

Дамблдор не понимает, о чем я говорю?

— Если бы Регулас обратился ко мне, — продолжает он, — или к Сириусу...

— К Сириусу?! — я все-таки срываюсь. — К брату, который отвернулся от него сразу после распределения, и ни разу за все годы учебы не подошел? Конечно же, его интересовал великолепный Джеймс Поттер, занятный оборотень, межфакультетская война! На что мог рассчитывать жалкий слизеринец? На какую помощь?

— Северус, это не так.

— На что мог рассчитывать любой из нас?

— Ты же пришел ко мне, — произносит Дамблдор с мягким укором.

— Я ничего не просил для себя. Я просил спасти ваших любезных гриффиндорцев!

«А вы не спасли, не спасли, не спасли!» — я сжимаю голову ладонями, чтобы заглушить бьющийся в висках крик.

— Вы получили в свое распоряжение связанного обещанием темного мага.

— Мальчик мой, — Дамблдор кладет руку мне на плечо, но я отшатываюсь и сбрасываю ее. — Я хотел помочь тебе...

— Вы спасли меня от Азкабана, но я вас об этом не просил. Я хотел получить свой приговор, хотел сгинуть, исчезнуть! Но я обещал вам «все, что угодно», и вы велели мне жить. Вы сказали, что должен исполнить свой долг.

Я собираюсь сказать, что меня держит только его воля, что я четырнадцать лет пытаюсь заслужить право на смерть, но не успеваю.

— А как же факультет? — тихо спрашивает Дамблдор.

Я словно с разбегу натыкаюсь на стену.

— Факультет. Слизеринцы, — усилием воли я разжимаю стиснутые пальцы. — Когда вы предложили мне возглавить факультет, вы говорили, что хотите предотвратить травлю. И это удалось, но на слизеринцев по-прежнему смотрят с подозрением, а это ломает, — я криво усмехаюсь. — Темному Лорду удалось набрать армию из вчерашних выпускников, играя, в том числе, на обидах, оскорбленном самолюбии, желании взять реванш. Сейчас слизеринцы поддержали Амбридж, и вовсе не потому, что она им нравится. Назло всем, кто на матче по квиддичу болеет за победу их противников. Из тех же соображений они поддержат Темного Лорда. А те, кому его идеи и методы отвратительны, все равно не придут к вам.

— Ты, действительно, так считаешь? Слизеринцы его поддержат?

Я пожимаю плечами:

— Их уже считают Пожирателями Смерти. Соответствовать ожиданиям всегда проще, чем ломать стереотипы. Никто в Хогвартсе не видит в них детей, никто не хочет помочь...

— А как же ты, Северус? На тебя, они всегда могут рассчитывать, — улыбается Дамблдор. — Ты не совсем прав, мне кажется, Слизерин изменился: ученики бьются за кубок школы, стараются опередить всех в учебе, квиддиче. Пусть, соперничество носит жесткий характер, оно вписывается в школьные рамки. А главное дети доверяют своему декану.

— Знаете, а ведь это ужасно.

Не часто мне удается сбить с толку Дамблдора.

— Мое прошлое бросает тень на весь факультет. Это и раньше было достаточно плохо, теперь же, когда возродился Темный Лорд, надвигается война и мое место среди Пожирателей Смерти... Как мне убедить тех, кто мне доверяет не следовать за мной?

Дамблдор молчит. Долго. Снимает очки, вертит их в руках, снова одевает. Я не то, чтобы открыл какую-то новую истину, скорее проговорил вслух то, на что он до сих пор старательно закрывал глаза. Декан одного из факультетов Хогвартса не может занимать двусмысленную позицию в гражданской войне.

— Ты не можешь уйти от Него сейчас, — наконец произносит Дамблдор. — Мы останемся слепыми и глухими.

— Верно, — я согласно киваю. — Поэтому мне придется уйти из Хогвартса. У слизеринцев должен быть другой декан. Тот, чья лояльность не будет вызывать вопросов. Глядя на которого, всем будет ясно — можно быть слизеринцем и не служить Темному Лорду.

— Северус, — Дамблдор, кажется, хотел что-то сказать, но передумал. — Мальчик мой, — произносит он с другой интонацией, — мы обсудим это перед началом учебного года. Ты очень устал, постарайся заснуть.

Он выходит из комнаты. Я послушно трансфигурирую мантию и сюртук в подушку и одеяло, вытягиваюсь на узком диване, очищаю сознание. Свое — успешно. Однако изгнать из подсознания эмоции Кричера не удается. Плещется озера, льется в горло отрава, терзает тоска. Вина, долг, отчаяние... Ненавистное существование, ускользающая смерть, манящий покой... Может ли Темный Лорд поднять мертвецов, используя Метку? Быть может, мы обречены служить ему вечно, не живые, не мертвые, наводящие ужас слуги Мрака... Стоп! Это уже мои мысли, Кричер здесь не причем.

Я снова очищаю сознание. Дождь за окном. Монотонный, бесконечный. Мелкие капли оставляют косые штрихи на стекле, по подбородку стекает яд...

Хватит! Я рывком сажусь на диване. Заснуть не удастся, для снотворного слишком мало осталось времени. Нужно заняться чем-нибудь полезным. Попробовать понять, что за зелье было в чаше, например, и как оно появляется в ней? Похоже, пещера, озеро с инфери, яд в чаше — единая система, возможно, созданная магом. Если понять, как она работает, можно вычислить создавшие ее чары и попробовать отменить их действие.

Я подбираю с пола листы пергамента, нахожу в ящике секретера чернила и новое перо. Что известно о зелье в чаше? Я вызываю в памяти ощущения Кричера, записываю, делаю поправку на разнице в восприятии эльфов и людей. У меня получается несколько правдоподобных вариантов. Для того, чтобы проверить, нужна лаборатория, ингредиенты. Перо скользит по пергаменту, разворачивается план работы...

Посторонний шум буквально вырывает меня из мысленной лаборатории, где уже начаты с десяток экспериментов для идентификации зелья. Я прислушиваюсь: грохот, невнятное бормотание с покаянными интонациями — Тонкс опять что-то свалила в прихожей. Визгливую брань портрета перекрывают яростные выкрики Блэка — мне искренне жаль Фрейда — он мог бы расширить и обогатить исследование комплекса Ореста. Деревянный стук на лестнице — поднимается Аластор Моуди. Что это за сборище в восемь утра? Ах, да! Мы же сегодня будем уничтожать крестраж. Заодно проверим, ощущает ли Повелитель манипуляции с частями своей души.

Я возвращаю первоначальный вид мантии и сюртуку, собираю исписанные листы пергамента, сворачиваю и прячу их в карман. Мне едва хватает времени, чтобы умыться — кто-то деликатно стучит в дверь, приглашая на собрание. Я отбрасываю с лица мокрые пряди, уже на ходу застегиваю сюртук и поправляю манжеты.

Завтрак, видимо, закончился, Элиас Дож последним покидает кухню, дожевывая бутерброд. Я наливаю еще не остывшее какао — Тонкс упорно мостит дорогу к сердцу Ремуса Люпина — и прихватываю чашку с собой. В гостиной занимают свои места обличенные высоким доверием орденовцы. Перед Альбусом Дамблдором на столе возвышается Шляпа. Справа от него ерзает на стуле Поттер, рядом — Блэк, натянутый, как струна. Слева рассаживаются Кингсли, Артур и Молли. Младшие Уизли сегодня не присутствуют, однако, участие Поттера, на мой взгляд, сводит эффективность такой конспирации к нулю. Тонкс вертится на стуле, беспрестанно меняя оттенки шевелюры от нежно-розового до пурпурного. Когда Люпин берется за спинку ближайшего к ней стула, ее волосы вспыхивают закатным солнцем. Внезапно, всплеснув руками, он отступает в сторону, я оборачиваюсь по направлению его взгляда — в гостиную входит Минерва. Она бледна и выглядит не совсем здоровой, но весьма решительной. Посторонившись, я пропускаю ее к столу, Люпин предлагает свой стул, а сам садится на соседний. Волосы Тонкс становятся бледно-лиловыми, как облака на закате, когда солнечные лучи уже не достигают их.

Я поспешно допиваю какао и под укоризненным взором Молли ставлю чашку на подоконник. Назойливо ощущается присутствие Кричера — тоскливый вой на одной ноте. Его самого не видно, и, судя по всему, слышно только мне — побочный эффект легилеменции в действии. Не хочу ощущать эмоции несчастного безумного домовика! Мне Поттера достаточно.

Дамблдор встает со своего места и поднимает ладони, призывая к вниманию.

— Друзья мои, сегодня — великий день! Мы приблизим час нашей победы над явившимся в Мир Злом! Наш враг, могущественный и коварный, полагает, что обезопасил себя от возмездия. Чтобы достигнуть бессмертия, он совершил ужасное дело — расколол свою душу и создал несколько крестражей, — в ответ у собравшихся вырывается сдавленный вздох. — Один из крестражей Гарри уничтожил два года назад. Да, это был дневник, кивает Дамблдор на немой вопрос в глазах орденовцев. — Вот этот медальон, — он высоко поднимает артефакт, — некогда принадлежащий Салазару Слизерину, Волдеморт спрятал в зачарованной пещере, населенной инфери. Регулас Блэк достал его, пожертвовав собой. Он велел Кричеру уничтожить крестраж, но бедный эльф не смог этого сделать и сошел с ума от горя и отчаяния. Меч Годрика Гриффиндора в руке истинного гриффиндорца, — торжественно возвышает голос Дамблдор, — разрушит темные чары!

Блэк поднимается со своего места и погружает руку в Шляпу. Все замирают, кажется, даже воздух застывает неподвижно. Лицо Блэка, нахмуренное, сосредоточенное, светлеет, словно озаренное солнцем, он высоко поднимает над головой меч. Ослепительно сверкают драгоценные камни, зеркальная гладь металла отбрасывает яркие блики. В благоговейной тишине не слышно даже Кричера.

Торжествующий Блэк с блистающим мечом в руках мог бы позировать для картины «Апофеоз Гриффиндора». Ему, пожалуй, не хватает коня. Белого. Хотя... подойдет и гиппогриф. Блэк на белом гиппогрифе с мечом...

Я не могу удержаться:

— На белом гиппогрифе Блэк

С Мечом Гриффиндора в руках

Спустился с небес.., — кстати, куда спустился? —

Спустился с небес

В наш призрачный лес

Повергнуть злодея во прах!

Люпин вздрагивает, похоже, он мой почти беззвучный шепот услышал. И без того опущенные плечи сутулятся еще больше. Я не вижу его лица, но легко представляю закушенную губу, вспыхнувшую и погасшую искорку смешинки в глазах, тусклый пепел смущения и стыда. Ему хотелось бы усмехнуться, но среди гриффиндорцев ирония не в почете, а Люпин ее понимает и ценит. Вот и терзается: от осознания недозволенного желания посмеяться над Высоким, малодушного страха, заставляющего это желание скрывать, и своей неискренности.

— Гарри, нужно открыть медальон, — обращается Дамблдор к Поттеру. — Тебе уже доводилось открывать секретные артефакты Слизерина, — подбадривает он.

Поттер смотрит на медальон с недоумением, потом берет его, набирает в легкие воздуха и шипит на парлестанге. Крышка медленно открывается. Тихая, на грани слышимости мелодия ползет по комнате, обволакивает, проникает в душу. Сквозь шелест листвы и журчание ручья доносится невыразимо прекрасная песня, далекая, нездешняя. Она убаюкивает, усыпляет...

— Сириус, Сириус, — слышу я, словно сквозь дрему, — в твоих руках разящий врагов меч! Ты знаешь, кто твой враг? Он близко, он рядом, перед тобой — убей его! Он погубит Гарри, он его ненавидит, как ненавидел Джеймса! Он — лжец и предатель, он ненавидит всех вас — убей его! Он выжидает, готовя удар. Он подобрался так близко, он готов уничтожить Гарри! Убей его! Спаси Гарри! Убей!

Зрачки Блэка сужаются до размеров булавочного острия. Он отворачивается от медальона, сжимает меч двумя руками, заносит его над головой. Магия, понимаю я, воздействует на сознание, но никаких эмоций по этому поводу не испытываю. Все замерли под властью морока. Время течет медленно, словно нехотя. Мое сознание раздваивается. Я — Северус Снейп смотрю на себя, замершего у окна, на застывших орденовцев, на Блэка, медленно и неотвратимо приближающегося ко мне. Понимаю, что через мгновение рухну разрубленный, если срочно не начну действовать, но не ощущаю своего тела, не могу шевельнуться.

Я — у окна даже не пытаюсь достать палочку, как-то защититься. Меч Гриффиндора блистает нестерпимо ярко, на него больно смотреть. Я жду удара, я почти желаю его. Мгновенная боль и... освобождение! От всех клятв и обязательств. От долга и вины. А Блэк расколет свою драгоценную душу, с каким-то мелочным злорадством думаю я. Зачем же ему мешать? Пусть бьет! Я хочу, на самом деле, хочу пасть под ударом меча. Погибнуть, умереть, уснуть... Уснуть и видеть сны...

Опомнись! Пытаюсь я докричаться до самого себя, застывшего у окна. Но у меня нет голоса, нет власти над своим телом, и даже мысли норовят соскользнуть в дрему. Какие сны?!

Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят...

Ты не проснешься! Это не сон — морок, кошмар наяву — ты умрешь по-настоящему. Навсегда! Очнись!

Я вырываюсь на поверхность, словно из глубокого сна, сбрасываю оцепенение и в последний миг успеваю метнуться в сторону. Меч со свистом рассекает воздух там, где только что была моя голова. Блэк разворачивается для нового удара, я отшатываюсь, швыряю под ноги ему стул, он отбрасывает его ногой.

Экспеллиармус на меч Гриффиндора не подействует. Да и на боевые заклятия такой артефакт может среагировать нестандартно. Я направляю палочку на штору, сдергиваю и набрасываю на Блэка. Сектумсемпра! Золотой медальон в руках Поттера рассыпается на тысячи мельчайший осколков. Истошный крик, полный беспредельного отчаяния и нечеловеческой злобы, сотрясает дом. Смертельно раненным чудовищем мечется яростный вопль, отражаясь от стен, слабеет, истончается до едва слышного стона боли.

И наступает тишина. Оцепенение спадает. Кингсли бросается к запутавшемуся в шторе Блэку и прижимает его к полу. Тонкс помогает ему, пытается разжать пальцы, вцепившиеся в рукоять. Артур выдирает из рук меч. Поттер с ужасом смотрит на золотую цепочку в своей ладони и россыпь осколков.

— Ну вот, Волдеморт еще на один шаг приблизился к своей гибели, — совершенно буднично заявляет Дамблдор и садится за стол.

Поттер выпускает цепь и плюхается на стул. Его заметно трясет, меня, кстати, тоже, и я прислоняюсь к стене.

— Сириус, ты в порядке? — бросается к Блэку наконец-то очнувшийся Люпин.

— Естественно, в порядке. Еще никому не удавалось пострадать в схватке со шторой.

Мое замечание проигнорировали: Блэка ощупали, проверили заклинаниями, помогли встать. Он по-собачьи трясет головой и бормочет:

— Нашло что-то, будто оглушило... Ничего не соображал!

От такой наглой лжи у меня даже дыхание перехватывает. Ничего не соображал он — как же! Чары усилили его подлинные желания, но действовал он сам. Я же прекрасно осознавал и свое желание умереть, и то, что нельзя идти у него на поводу.

— Злой Хозяин, дурной Хозяин, лживый Хозяин, — завывает материализовавшийся на ковре Кричер.

— Заткнись! — рявкает Блэк.

Эльф замолкает, но не исчезает, а раскачивается из стороны в сторону, обхватив лапками голову. И его мысленный вой ввинчивается мне в мозг.

— Остается проблема домового эльфа, — Дамблдор кивает на Кричера. — Я, признаться, полагал, что уничтожение медальона подействует на него благотворно, но, похоже, ошибся.

— Разумнее всего и милосерднее было бы его казнить, — предлагаю я.

По крайней мере, это будет милосердно по отношению ко мне, вынужденному ощущать его эмоции.

Вой в моей голове стихает — Кричер застыл в ожидании. Слава Мерлину!

— Убить эльфа?! И кто же это сделает, уж не ты ли? — сквозь зубы выплевывает Блэк.

— Я могу выступить палачом, если ты — Хозяин — приговоришь его к смерти, как подобает по праву и обычаю.

— Никогда! Я — не убийца!

— Ты только что рвался им стать.

— Это был морок! — орет Блэк.

Кричер вновь принимается выть, тоскливо, безнадежно. Что-то успокаивающе бормочет Люпин, открывает рот Поттер, но ему не дают выступить. Дамблдор призывает к молчанию:

— Мы обязательно решим проблему домового эльфа. Не столь радикальными методами. Чуть позже. Это было серьезное испытание, нам всем нужно успокоиться и прийти в себя. Я предлагаю закончить собрание и приступить к трапезе.

Как же так?!

Общее настроение меняется, словно по волшебству. Молли направляется на кухню, за ней срывается Тонкс. Моуди достает свое флягу. Блэк, развалившись на стуле, призывает из буфета бутылку огневиски. Дамблдор наклоняется к Поттеру и что-то ему объясняет. Элиас благодушно кивает. Минерва переговаривается с Артуром.

— А как же Регулас? — тихо спрашиваю я.

— Погиб за правое дело, — отрезает Моуди. — Мир его праху, — подносит флягу к губам.

— Он не погиб. Он не стал прахом, — голоса за столом смолкают, на меня оборачиваются. — Регулас остался в пещере, в том озере. Он стал инфери. Неужели, ему будет отказано в погребении? — и том самом мире, о котором сказал Моуди.

-Ты что же предлагаешь упокоить живого мертвеца? — волшебный глаз прекращает безумное вращение и впивается в меня. — Хочешь заняться некромантией?

— Темная магия!

— А об опасности ты подумал?!

— Это — Азкабан!

— Ты с ума сошел!

Все заголосили одновременно. Только Поттер недоуменно хлопает глазами, и Дамблдор молчит, разглядывая столешницу.

— Регулас Блэк должен почить с миром, — чеканю я. — Мы должны сделать это для него, хотя бы из благодарности.

— Ничего мы ему не должны! — взвивается Блэк. — Он сам связался с этим уродом, а как запахло жареным — струхнул. Повиниться — кишка оказалась тонка, принялся ловчить, да мудрить — вот и вляпался! Трус и тихушник , как все слизеринцы...

Я сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладонь:

— Ты так хорошо знал своего брата, что можешь судить о его мотивах? Ты с ним хоть раз говорил с ним после распределения? Сейчас ты обрекаешь его на вечное проклятие, на участь, которая хуже смерти...

— Хватит! — Моуди с грохотом обрушивает кулак на стол, его фляга подпрыгивает. — Нечего тут рассусоливать. Струхнул парень, испугался Азкабана — вот и попал в переплет. И ничего уже не сделать.

— Я точно знаю, что Регулас Блэк никого не убивал и не пытал. Азкабана, вашего суда — он не боялся. Он сам себя осудил, — я понимаю, что говорю лишнее, но остановиться не могу. — Он не захотел пресмыкаться перед вами, вымаливать ваше милосердие. Ему было восемнадцать лет, он и не жил толком, а вы лишаете его смерти.

Я выхожу, и дверь за моей спиной бухает. Камин. Подземелья Хогвартса. Кабинет декана Слизерина.

Я сцепляю пальцы в замок, пытаясь унять дрожь. Ну же, надо успокоиться! Ощутить гордость — я ведь уничтожил крестраж Темного Лорда, артефакт самого Салазара Слизерина! Уничтожил заклинанием, которое создал в шестнадцать лет. Создал специально для Мародеров, с учетом темной природы Люпина. Только так на них по-настоящему и не опробовал. Поцарапал щеку Поттеру — и все.

Гордости почему-то нет. Вот Блэк с мечом явно гордился собой. Благородный, отважный гриффиндорец истребляет слизеринского змея, вползшего в доверие. Наверное, он бы гордился и, разрубив меня. По крайней мере, испытал бы облегчение: нет перебежчика — нет проблемы! А я опустошен, измотан и зол на себя за то, что сорвался. Не стоило говорить о Регуласе.

Северус Снейп на этом замолкает, и первая часть заканчивается. Вторая — начнется вместе с каникулами, а пока слово берет Автор.

— Представляете, Кричер хранил медальон Волдеморта! — Гарри не терпелось поделиться новостями с Роном и Гермионой, которые только сегодня вышли из больницы. — А в медальоне был кусочек его души, как в дневнике!

Гермиона ахнула и зажала рот ладошкой. При ярком свете солнца было заметно, что она осунулась и побледнела, но глаза у нее вспыхнули в предвкушении информации. Рон, напротив, помрачнел, услышав о дневнике.

— Кричер поэтому и был таким психованным, — возбужденно продолжал Гарри, — на него темная магия действовала. Он обещал хозяину, брату Сириуса, медальон уничтожить, но не сумел. Это был медальон самого Слизерина! Я его открыл, как Тайную Комнату — приказал на парлестанге, и нас всех накрыло темной магией, — Гарри взмахнул руками, показывая, как именно накрыло.

— Что это было?! — Гермиона едва не подпрыгивала от любопытства.

— Дамблдор сказал — морок. Как будто стоишь в пустоте, и вокруг туман. И музыка тихая, такая, и словно шепчет кто-то, я прислушивался, но разобрать не мог. А в дали, — Гарри замялся, — силуэты. Видно плохо было, но я разглядел...угадал... Я видел родителей! Хотел бежать к ним, но их туман прятал, они то слева, то справа появлялись. И одновременно я видел гостиную, но не по-настоящему... Как на колдографии. Сириус должен был медальон разрубить, но его тоже морок накрыл, и он на Снейпа бросился, — тут Гарри сделал паузу, этот эпизод не до конца был ему понятен, несмотря на все объяснения Дамблдора.

— А зачем на Снейпа бросился? — удивился Рон.

— Ну, вроде бы чары подталкивают сделать то, что тебе хочется, — неуверенно начал Гарри. — Сириус же Снейпа терпеть не может, а у него в руке был меч...

— Медальон защищался! — воскликнула Гермиона. — Он перенаправил агрессию на другой объект.

— Ага! Понимаете, никто пошевелиться не мог, даже Дамблдор замер, а Снейп на Сириуса штору набросил, а потом какое-то заклятие в медальон кинул. Я очнулся, а у меня в ладони цепочка и осколки на столе.

— А почему на Снейпа чары не подействовали? — удивился Рон.

— Потому что он владеет окклюменцией, — уверенно заявила Гермиона.

— Ну, да, — помрачнел Гарри, — Дамблдор так мне и сказал.

— Теперь ты понимаешь, как важно заниматься окклюменцией?

— Это он мне тоже сказал.

— Гарри, ты будешь заниматься?

— Снейп ничего не объясняет! И он меня ненавидит!

— Чушь! — сердито воскликнула Гермиона. — Даже если он тебя ненавидит, чему я не верю, это ничего не значит. Сопротивляться Империусу ты научился у Крауча, а уж он совершенно точно тебя ненавидел. И где бы ты был без его уроков?

— Да, ладно тебе, Гермиона, я уже пообещал Дамблдору заниматься окклюменцией. Но Снейп меня, действительно, ненавидит, — Гарри не мог рассказать друзьям, как залез в Омут Памяти: во-первых, Гермиона этого не одобрила бы, во-вторых, рассказывать друзьям об увиденном ему совсем не хотелось.

Он вздохнул:

— Я к Дурслям еду до конца июля. Это хуже окклюменции.

— Так Снейп медальон уничтожил? — спросил Рон. — Совсем? Вместе с кусочком этого?

— Да, но у Волдеморта еще такие крестражи есть. Он поэтому не умирает. А если их уничтожить, его кто угодно сможет убить, — Гарри старательно вспоминал рассказ Дамблдора. — А чтобы сделать крестраж, он раскалывал душу убийством.

— Ага, — Рон кивнул, — убийство раскалывает душу, поэтому даже преступников казнить нельзя.

— А как же поцелуй дементора?! — возмутилась Гермиона.

— Так они — темные твари, Рон пожал плечами. — У них души нет.

Гермиона хотела, видимо, возразить, но передумала и спросила:

— Гарри, ты сказал, что брат Сириуса велел Кричеру уничтожить медальон, но он же был Пожирателем?

— Ну, да, был — Гарри задумался.

Он пытался расспросить Сириуса о брате, но тот ничего конкретного рассказать о нем не мог.

— Он младше Сириуса на год, наверное, сразу после Хогвартса Пожирателем стал.

— А медальон у него откуда?

— Оттуда же, откуда дневник у Малфоя, — фыркнул Рон.

— Нет, — возразил Гарри, — Дамблдор сказал, что Регулас ценой своей жизни достал медальон из зачарованной пещеры.

— Значит, он раскаялся! Сириус, наверное, обрадовался, что его брат одумался? — спросила Гермиона с надеждой.

Гарри замялся. После устроенного Снейпом скандала с хлопаньем двери, Сириус в адрес слизеринцев мог только ругаться, а брата в сердцах назвал трусом и придурком. Возможно, расстроился, что Регулас не обратился к нему за помощью?

— Понимаешь, Регулас от Волдеморта ушел, но к нам-то он не пришел. Кто его знает, что у него в голове творилось?

— Ни нашим, ни вашим, — понимающе кивнул Рон. — Как министерские — они вроде бы не за Пожирателей, но и нам не помогают.

— Вы не правы! Если Регулас хотел уничтожить Волдеморта, значит, он выбрал правильную сторону. А к Дамблдору не пришел... Может ему стыдно было, или он хотел принести доказательство своего выбора — этот медальон?

— Может быть, — Гарри не собирался спорить о Регуласе Блэке. — В общем, он не смог выбраться из пещеры и стал инфери. Снейп требовал его упокоить, но все закричали, что это — темная магия.

— Некромантия, — кивнул Рон,— за такое в Азкабан сажают.

— Дамблдор так и сказал. Но я не понял почему. Инфери же созданы темной магией, значит, их нужно уничтожать?

— Инфери — живые мертвецы, — задумчиво произнесла Гермиона. — Может быть, все дело в том, что они не совсем умерли? Вот их и нельзя убивать, чтобы душу не расколоть.

— Инфери — мертвец, но душа его не покинула, — неожиданно вмешался Рон. — Она связана темной магией, и не может найти дорогу на Тот Свет. И тот, кто убьет инфери, сам станет одержимым — если уничтожить физическое тело, дух должен вселиться в кого-то другого, а темная магия притягивает темную магию.

— Вот оно что! А я понять не могла, почему столько написано, как защититься от ифери, отпугнуть их, и ни полслова — как уничтожить.

Приближалось время обеда, и друзья, не сговариваясь, направились к замку.

— А вообще, очень важно правильно хоронить покойников, — Рон, видимо, обрадовался, что его информация оказалась такой востребованной, и спешил поделиться всем, что знал. — Чтобы некромант не мог поднять. Если поднимет, не только сам мертвец будет мучиться, но и родственникам плохо будет, он родную кровь чует...

— А почему мучиться? — удивился Гарри.

— Как почему? Он умереть не может, а наш мир ему уже чужой. Говорят, раньше некроманты после битв поднимали убитых и снова отправляли их в бой. Ходили армии мертвецов, уничтожая все на своем пути, пока война не заканчивалась. И возвращались они домой, — Рон явно пересказывал слышанные в детстве страшилки, — стучали по ночам в окна, если их пускали, убивали всех, и они тоже становились инфери. А Темные маги предлагали свои услуги и требовали плату золотом.

Так они дошли до Большого зала, и Рон заторопился:

— Ну, войны запретили, некромантию тоже, темных магов стали сажать в Азкабан: а то они сами мертвецов поднимали, и деньги за упокоение требовали, или выпускали разъяренного духа, уже не связанного мертвым телом, и он такое творил!

За учительским столом Гарри увидел Дамблдора и успокоился. Он знал, что директора восстановили в должности, но опасался очередной каверзы Министерства.

Дамблдор поднялся, жестом призывая к молчанию.

— Друзья мои, — проникновенно произнес он, — вот и закончился этот учебный год. Трудный год, тяжелый для всех. Но то, что не убивает нас — делает нас сильнее и, я надеюсь, мудрее. К сожалению, некоторые ученики забыли для чего они пришли в школу Хогвартс, а пришли они сюда учиться. Я крайне огорчен тем, что соперничество между факультетами приняло безобразную форму открытой вражды и подхалимства перед администрацией. Это совершенно недопустимо, и я аннулирую результаты — Кубок в этом году не достанется никому.

Гарри взглянул на слизеринцев. Малфой сидел прямо, словно метлу проглотил и был белым, как мел.

— Самое печальное, что старосты двух факультетов совершенно забыли о своих обязанностях. Вместо того, чтобы поддерживать порядок и помогать в учебе, они занялись совершенно другими, не спорю, очень интересными делами. Я вынужден констатировать, что Драко Малфой, Гермиона Грейнджер и Рон Уизли не оправдали оказанное им доверие.

Гарри увидел широко распахнутые глаза Малфоя, перевел взгляд на Рона — тот застыл, как изваяние, Гермиона всхлипнула и закусила губу.

«Этого не может быть!»

— Я попрошу вас после обеда подойти к деканам и сдать значки. А теперь приятного аппетита!

Дамблдор говорил что-то еще, обращаясь к Хаффлплаффу и Райвенкло, но Гарри его не слышал. «Это все Снейп!» — стучало в висках. Он впился взглядом в ненавистное лицо, ожидая увидеть неприкрытое торжество, но никакого выражения не разглядел — Снейп казался совершенно безучастным, только в его глазах, Гарри почудилось, мелькнула тень удовлетворения. «Точно, Снейп! Потребовал награду за крестраж!» Он хотел поделиться этой мыслью с Роном и Гермионой.

— Почему? — с мукой в голосе произнес Рон. — За что?

— Все правильно, — всхлипнула Гермиона, вертя пальцами значок. — С Малфоя значок старосты сняли за инквизиторский отряд, а с нас за то, что мы были плохими старостами. Мы не помогали младшим курсам с учебой, не требовали соблюдения правил... Мы должны были заставить Гарри заниматься окклюменцией и не отпускать его из Хогвартса, а мы сами отправились в министерство и остальных за собой потащили.

— Что?! — возмутился Рон. — Никого мы не тащили! Думай, о чем говоришь! Все сами...

— А если бы Джинни погибла? — перебила его Гермиона. — Чтобы ты сделал? Старосты должны следить за тем, как бы ученики не свернули себе шеи, а не помогать им в этом.

— По-твоему, мы не должны были спасать Сириуса? — опомнился от удивления Гарри. — Нужно было сидеть в Хогвартсе и ждать, пока его пытали.

— Ты еще не забыл, что его никто не пытал? Тебя заманили в Отдел Тайн! Ты сделал то, чего от тебя хотел Волдеморт! Спасая нас погиб Добби, а мог погибнуть и Сириус. Тебе нужно было обратиться к члену Ордена Феникса, к Снейпу!

— К Снейпу?! — Гарри едва не заорал, но на них уже стали оглядываться.

С трудом сдержавшись, он скрипнул зубами и сказал придушенным шепотом:

— Ты с ума сошла! Он ненавидит Сириуса.

— Это не имеет никакого значения, — тряхнула кудрями Гермиона. — А еще раньше тебе следовало заниматься окклюменцией. Ты позволил Волдеморту обмануть тебя и завести в ловушку. Из-за твоего упрямства погиб Добби!

Похоже, Гермиону только домовики и волнуют!

— А Снейп хотел убить Кричера, — мстительно сказал Гарри.

— Так этому предателю и надо, — машинально отозвался Рон. — Так мы из-за тебя значков лишились?!

— Не из-за Гарри, а из-за собственных ошибок. Мы должны были проследить за тем, чтобы Гарри занимался окклюменцией.

— Он же нас обманул!

— А мы ему позволили!

— Теперь я точно не буду заниматься окклюменцией! По крайней мере, с этим гадом, — Гарри кивнул на Снейпа, покидающего зал.

Гермиона взглянула на него, как утомленная мать на капризного ребенка, и потянула Рона за рукав.

— Пошли к Макгоннагал — значки сдадим.

Гарри взглянул на слизеринский стол — Малфой со своей свитой уже направлялся к выходу, значка на его мантии не было, а выражения лица он разглядеть не мог.

* * *

Прощание с друзьями получилось скомканным. Рон был раздосадован, Гермиона старалась держаться, но, забывшись, кривила губы и шмыгала носом. Уверения Гарри, что к осени Дамблдор одумается и значки им вернет. Оба пропустили мимо ушей. Гермиона снова принялась твердить об окклюменции, Рон с остервенением пинал камень. Гарри обиделся. В конце концов, они едут домой, к родителям, а он — к ненавистным Дурслям! Могли бы и поддержать его. Конечно, Дамблдор обещал забрать его, а Сириус шепотом клялся, что сам приедет за ним. Но целый месяц на Тисовой улице! Это же кошмар!

Год закончился отвратительно.