Как я провел лето (джен)

— Северус, Северус, ты слышишь меня?

Резкий запах жженых перьев бьет в ноздри. Я рефлекторно дергаюсь и открываю глаза. Как темно! Свечи не горят, только на кончике волшебной палочки Дамблдора светится слабый огонек. Директор склонился надо мной, тревожно вглядывается в лицо. Я лежу на полу, рядом скорчился Кричер. Он закрывает лапками мордочку, раскачивается и тихо скулит: «Не будите нас, не зовите нас. Мы спим вечным сном, мы мертвы...» Нет, это же я шепчу на незнакомом языке, отдаленно похожем на гэльский.

За спиной Дамблдора побледневший Блэк сжимает палочку, явно готовясь обезвредить свихнувшегося легилемента.

— Похоже, это эльфийский фольклор, — я с трудом подбираю английские слова. — Песня мертвых? Все время крутится у него в голове...

Я закрываю глаза и перевожу дыхание. Что они поняли из моей невнятной речи? Я и себе не могу объяснить толком, что почувствовал в сознании Кричера.

Моих губ касается край бокала. Я сжимаю зубы.

— Это просто вода, — успокаивающе произносит Дамблдор.

Правда, вода. Я делаю несколько глотков и приподнимаюсь на локте. Открываю глаза, жду, пока комната перестанет вращаться. Эльфа не видно.

— А почему так темно?

— Свечи погасли, — отвечает Дамблдор, зажигая их вновь. — Прости, что заставил тебя пройти через это.

Он помогает мне подняться и сесть на диван. Я осматриваюсь. Да, зрелище впечатляет: шторы распахнуты, словно порывом ветра, но окна закрыты — ураган бушевал внутри. На стеклах иней, пергамент и перья разлетелись по всей комнате, книги попадали с полок. Весело здесь было, то-то Блэк в боевой стойке замер.

Мой галстук висит на спинке стула. Я касаюсь воротника — пуговицы расстегнуты, рубашка распахнута. Пальцы не слушаются, и я решаю не возиться с одеждой.

— Кричер не смог выполнить последний приказ своего хозяина, — я, наконец, смог сформулировать главное. — Он не уничтожил крестраж.

— Что? — восклицает Дамблдор.

Блэк роняет палочку.

Я рассказываю, стараясь ничего не упустить и не увязнуть в деталях. Блэк несколько раз порывается задать вопрос, но Дамблдор его останавливает. Директор слушает очень внимательно, из его взгляда исчезает лукавая улыбка, между бровей залегает вертикальная морщинка.

— Как Кричеру удалось вернуться? — Блэк все же ухитряется встрять.

— Магия эльфов. Чары в пещере ее не распознают.

— Значит, крестраж здесь, в доме? — спрашивает Дамблдор.

Чуть ли не впервые за время нашего знакомства, я слышу в его голосе искреннее, плохо замаскированное волнение.

— Он у Кричера. Плоский круглый медальон с вензелем СС из стилизованных змей...

— Салазар Слизерин! — выкрикивает Блэк.

— Вероятно. На нем древние заклятия и чары Темного Лорда, — «не считая кусочка его души». — Все эти годы темная магия воздействовала на сознание Кричера, поврежденное зельем из чаши. Он не считает себя живым. Эльф не сумел выполнить приказ хозяина, не исполнил свой долг, и не заслужил покоя. Он, как инфери в озере, влачит жалкое существование, мечтая об окончательной смерти. Регулас запретил ему говорить о происшедшем, и Кричер не мог ничего рассказать хозяйке. Он смотрел, как она сходит с ума, умирает... Запрет мог снять только глава рода, а его не было! — он сидел в Азкабане, но обезумевший эльф такие детали осознать уже не мог. — Если бы Блэк спросил его о судьбе брата, Кричер должен был рассказать. Он хотел рассказать! Но его не спросили, и Кричер потерял надежду когда-либо избавиться от своего долга. Когда Блэк сгинет, он останется в этом доме, с портретами хозяев, головами предков, со своей виной...

— А если Сириус разрушит медальон? — прерывает меня Дамблдор.

В его глазах вспыхивает огонек вдохновения:

— Кричер освободится от своего долга, и его преданность хозяину будет столь же безграничной, как и ненависть.

— Я не настолько разбираюсь в психологии домовых эльфов, чтобы строить прогнозы.

Дамблдор, захваченный своей идеей, мою реплику пропускает мимо ушей.

— Уничтожить крестраж очень непросто, — размышляет он вслух, — тем более, медальон самого Слизерина. Если только артефакт, принадлежащий другому Основателю... Меч Гриффиндора!

— Я разрублю медальон мечом Гриффиндора! — выдыхает Блэк.

— Именно так, — Дамблдор сияет. — Мы соберем завтра Малое Собрание Ордена. Кингсли, Аластор, Артур... Северус, тебе незачем возвращаться в Хогвартс, а потом обратно. Переночуй здесь.

Я киваю. Дамблдор и Блэк выходят, обсуждая детали предстоящего мероприятия. Наконец, их голоса стихают в отдалении.

* * *

Я гашу свечи, оставляю одну зажженную. Ставлю подсвечник на секретер. Дрожащий огонек отражается в черном стекле. Мое собственное отражение выплывает, будто из темного озера. Мертвенно-бледное, застывшее лицо, черные провалы глазниц. Чем не инфери? Я накрываю огонек ладонью, но не чувствую жара. Кричер не считает себя живым. А я? Мое существование чем-то отличается от его? От псевдожизни инфери? У меня нет собственных целей, стремлений. Я ничего не жду от будущего. Не надеюсь на прощение. Я служу Альбусу Дамблдору, таков мой долг, а наградой мне будет сон, вечный сон... Могу ли я считать себя живым человеком? Некий вид нежити, сохранивший память и минимальную свободу воли. Дамблдора можно поздравить — он добился впечатляющего результата, не прибегая к некромантии.

— Северус, ты не спишь? — деликатно постучав, Дамблдор открывает дверь и заходит в комнату.

«Нет, мой господин. Как и подобает инфери, я пребываю в анабиозе, но, услышав ваше повеление, очнусь и выполню вашу волю», — проглатываю готовый сорваться с языка ответ.

— Прости, что тебе пришлось погрузиться в такой кошмар, — вздыхает Дамблдор, усаживаясь на диван. — Ты совершенно измотан, постарайся отдохнуть.

Возможно, он прав, и мое погребальное настроение объясняется крайней усталостью и тем, что я нахватался от Кричера. Я пытаюсь взять себя в руки.

— Оно того стоило. Крестраж. Сколько бы мы его искали?

— Да, — кивает Дамблдор. — Кричер принес медальон. Он, действительно, принадлежал Слизерину. Мощнейший источник темной магии. Из-за него в доме была такая гнетущая атмосфера.

— Неужели? — фыркнул я.

— Ну, в том числе, — Дамблдор слегка смутился. — Орден соберется завтра. Минерва, к сожалению, еще будет в больнице. Гарри должен присутствовать, больше никого из детей звать не будем. Я объявлю, что Регулас Блэк погиб героем.

— Он не погиб. Он остался в пещере, стал живым мертвецом.

— Это очень печально.

Дамблдор не понимает, о чем я говорю?

— Если бы Регулас обратился ко мне, — продолжает он, — или к Сириусу...

— К Сириусу?! — я все-таки срываюсь. — К брату, который отвернулся от него сразу после распределения, и ни разу за все годы учебы не подошел? Конечно же, его интересовал великолепный Джеймс Поттер, занятный оборотень, межфакультетская война! На что мог рассчитывать жалкий слизеринец? На какую помощь?

— Северус, это не так.

— На что мог рассчитывать любой из нас?

— Ты же пришел ко мне, — произносит Дамблдор с мягким укором.

— Я ничего не просил для себя. Я просил спасти ваших любезных гриффиндорцев!

«А вы не спасли, не спасли, не спасли!» — я сжимаю голову ладонями, чтобы заглушить бьющийся в висках крик.

— Вы получили в свое распоряжение связанного обещанием темного мага.

— Мальчик мой, — Дамблдор кладет руку мне на плечо, но я отшатываюсь и сбрасываю ее. — Я хотел помочь тебе...

— Вы спасли меня от Азкабана, но я вас об этом не просил. Я хотел получить свой приговор, хотел сгинуть, исчезнуть! Но я обещал вам «все, что угодно», и вы велели мне жить. Вы сказали, что должен исполнить свой долг.

Я собираюсь сказать, что меня держит только его воля, что я четырнадцать лет пытаюсь заслужить право на смерть, но не успеваю.

— А как же факультет? — тихо спрашивает Дамблдор.

Я словно с разбегу натыкаюсь на стену.

— Факультет. Слизеринцы, — усилием воли я разжимаю стиснутые пальцы. — Когда вы предложили мне возглавить факультет, вы говорили, что хотите предотвратить травлю. И это удалось, но на слизеринцев по-прежнему смотрят с подозрением, а это ломает, — я криво усмехаюсь. — Темному Лорду удалось набрать армию из вчерашних выпускников, играя, в том числе, на обидах, оскорбленном самолюбии, желании взять реванш. Сейчас слизеринцы поддержали Амбридж, и вовсе не потому, что она им нравится. Назло всем, кто на матче по квиддичу болеет за победу их противников. Из тех же соображений они поддержат Темного Лорда. А те, кому его идеи и методы отвратительны, все равно не придут к вам.

— Ты, действительно, так считаешь? Слизеринцы его поддержат?

Я пожимаю плечами:

— Их уже считают Пожирателями Смерти. Соответствовать ожиданиям всегда проще, чем ломать стереотипы. Никто в Хогвартсе не видит в них детей, никто не хочет помочь...

— А как же ты, Северус? На тебя, они всегда могут рассчитывать, — улыбается Дамблдор. — Ты не совсем прав, мне кажется, Слизерин изменился: ученики бьются за кубок школы, стараются опередить всех в учебе, квиддиче. Пусть, соперничество носит жесткий характер, оно вписывается в школьные рамки. А главное дети доверяют своему декану.

— Знаете, а ведь это ужасно.

Не часто мне удается сбить с толку Дамблдора.

— Мое прошлое бросает тень на весь факультет. Это и раньше было достаточно плохо, теперь же, когда возродился Темный Лорд, надвигается война и мое место среди Пожирателей Смерти... Как мне убедить тех, кто мне доверяет не следовать за мной?

Дамблдор молчит. Долго. Снимает очки, вертит их в руках, снова одевает. Я не то, чтобы открыл какую-то новую истину, скорее проговорил вслух то, на что он до сих пор старательно закрывал глаза. Декан одного из факультетов Хогвартса не может занимать двусмысленную позицию в гражданской войне.

— Ты не можешь уйти от Него сейчас, — наконец произносит Дамблдор. — Мы останемся слепыми и глухими.

— Верно, — я согласно киваю. — Поэтому мне придется уйти из Хогвартса. У слизеринцев должен быть другой декан. Тот, чья лояльность не будет вызывать вопросов. Глядя на которого, всем будет ясно — можно быть слизеринцем и не служить Темному Лорду.

— Северус, — Дамблдор, кажется, хотел что-то сказать, но передумал. — Мальчик мой, — произносит он с другой интонацией, — мы обсудим это перед началом учебного года. Ты очень устал, постарайся заснуть.

Он выходит из комнаты. Я послушно трансфигурирую мантию и сюртук в подушку и одеяло, вытягиваюсь на узком диване, очищаю сознание. Свое — успешно. Однако изгнать из подсознания эмоции Кричера не удается. Плещется озера, льется в горло отрава, терзает тоска. Вина, долг, отчаяние... Ненавистное существование, ускользающая смерть, манящий покой... Может ли Темный Лорд поднять мертвецов, используя Метку? Быть может, мы обречены служить ему вечно, не живые, не мертвые, наводящие ужас слуги Мрака... Стоп! Это уже мои мысли, Кричер здесь не причем.

Я снова очищаю сознание. Дождь за окном. Монотонный, бесконечный. Мелкие капли оставляют косые штрихи на стекле, по подбородку стекает яд...

Хватит! Я рывком сажусь на диване. Заснуть не удастся, для снотворного слишком мало осталось времени. Нужно заняться чем-нибудь полезным. Попробовать понять, что за зелье было в чаше, например, и как оно появляется в ней? Похоже, пещера, озеро с инфери, яд в чаше — единая система, возможно, созданная магом. Если понять, как она работает, можно вычислить создавшие ее чары и попробовать отменить их действие.

Я подбираю с пола листы пергамента, нахожу в ящике секретера чернила и новое перо. Что известно о зелье в чаше? Я вызываю в памяти ощущения Кричера, записываю, делаю поправку на разнице в восприятии эльфов и людей. У меня получается несколько правдоподобных вариантов. Для того, чтобы проверить, нужна лаборатория, ингредиенты. Перо скользит по пергаменту, разворачивается план работы...