Дым и зеркала (джен)

— Лори! Лори, драккл бы тебя подрал!

Вопреки тому, что его голос разносился по доброй половине служебных помещений, Блейз Забини вовсе не кричал. Он говорил тихим, хорошо поставленным голосом, ни на секунду не напрягая связки. Только Сонорус, только самообладание. Даже если ему хочется придушить Лори – этого «административно-технического специалиста и специалиста по вопросам снабжения», а по-старому – кладовщика и мальчика на побегушках.

— Что-то случилось, мистер Забини? – в дверь просунулась голова, белокурая и тщательно – волосок к волоску – прилизанная какой-то старомодной магловской пакостью вроде бриолина. Лори МакРосс собственной персоной.

На лице юного кладовщика не читалось особенного испуга. Он старательно изображал почтительный ужас и удивление, но именно что «изображал». Блейз нахмурился и едва подавил желание запустить в него бутылкой с минеральной водой. Вместо этого он её потряс и открыл, целясь в МакРосса.

— Это что, я тебя спрашиваю? – не убирая Сонорус, громогласно осведомился Блейз.

Лори отпрыгнул и совершенно правильно: вода, шипя и пузырясь, вырвалась из бутылки, словно нефть из скважины, словно заклинание из палочки, словно семечки из бешеного огурца… — одним словом, быстрый и неукротимый поток лизнул потолок и опал, оставив слегка мокрого и теперь уже всерьёз перепуганного Лори и совершенно сухого, но по-прежнему злого Забини на разных берегах разлившегося «Лохнесского озера».

Поверхность воды всё ещё пузырилась. В воздухе стоял еле различимый запах углекислоты.

— Вода, — решил разыграть из себя дурака Лори.

— С чем? – ласково осведомился Забини. Букву «С» он почти прошипел.

— С…

— С газом! – рявкнул Блейз, но тут же остановил сам себя и продолжил прежним, мнимо спокойным голосом: — Сколько раз я говорил, холера ты эдакая, что мне. Нельзя. Воду. С. Драккловым газом? Сколько?

— П-п-простите, мистер Забини, — пролепетал МакРосс, окончательно растеряв свою напускную сонную наглость

Теперь Забини мог быть уверен, что Лори запомнил урок. Гнев схлынул так же быстро, как разгорелся, и Блейз почти меланхолично поправил:

— Для тебя и для всех в этом заведении, «мисс Кристалл».

— Мисс Кристалл, — покорно повторил Лори.

— Так-то лучше, — усмехнулся Забини. – Убери здесь и принеси воду. Нормальную. Живо!

Лори скрылся в лабиринтах закулисного пространства с такой скоростью, словно это был аппарировавший домовой эльф. А Блейз остался в гримёрке. Готовиться к выступлению.

* * *

В детстве Блейз Забини искренне считал, что капризы звёзд сцены – от избалованности и плохого характера. Иными словами, что артисты и музыканты – это просто чуть более талантливый вариант его товарища по играм и одноклассника Драко Малфоя.

Пять лет вокальной муштры и четыре года выступлений убедили Забини, что нелепых требований нет. Есть просто люди, не понимающие, что такое Голос. Блейз всегда – и вслух, и про себя – произносил это слово с заглавной буквы, а иногда и кеглем заголовка первой полосы. Когда говоришь о Голосе, нельзя быть «слишком почтительным» или «чересчур пафосным». Он – всегда нечто большее, чем можно выразить словами.

Голос похож на строптивую любовницу. Иногда он звучит божественно, и ты сам млеешь от того, какое чудо живёт и вибрирует внутри тебя. А иногда – без всякой причины — он начинает капризничать, в нём появляются болезненные и недовольные, глухие нотки. Сверкающий хрусталь блекнет и оборачивается потёртым, поцарапанным желтоватым пластиком. Это приводит в отчаяние. В такие минуты, кажется, готов отдать всё, чтобы он зазвучал как прежде. Ты умоляешь его разве что не на коленях: пьёшь зелья, полощешь горло, распеваешься то с низких нот, то с высоких, кружишь лисой, не решаясь подобраться к самому важному… И он возвращается!

Голос не любит сильно пахнущие цветы, особенно фиалки, поэтому надо быть очень внимательным с букетами. Голос ненавидит сквозняки. Громкий крик. И воду с газом. Дело даже не в том, что пузырьки могут вызвать отрыжку и нарушить правильное дыхание – в конце концов, отрыжку можно заблокировать заклинанием. Просто от углекислоты садятся связки.

Блейз взял несколько нот. Те, благодарение Моргане, прозвучали чисто, и он удовлетворённо выдохнул: значит, сегодня с Голосом всё в порядке. До выхода оставалось полчаса. Забини поудобнее уселся перед туалетным столиком, не спеша накладывая грим.

* * *

I am who I am

I chose to be me!*

Блейз поднял руку в жесте, который, вероятно, напомнил бы маглам знаменитое «No pasaran», и резко тряхнул волосами. Со стороны казалось, что он наслаждался каждым моментом на сцене. На самом же деле, Забини ненавидел поп-музыку почти так же сильно, как подвыпившую клубную публику. К счастью, начальство Квир Клаба не требовало импровизаций, и Блейз пел и двигался почти как заводная игрушка, не обращая внимания на ставшие автоматическими движения, не уделяя им внимания. Он пел хит Лары Фабиан, кажется, в двухсотый или трёхсотый раз. Публике нравилось. Не могло не нравиться: «Я – это я, я выбираю быть собой» — есть ли более сладкие слова для всех этих причудливых, искажённых будто в кривом зеркале персонажей, собравшихся под вывеской ничего толком не объясняющего слова «Странный»?

Understand if you can

That I am who I am, who I am!

Блейз допел припев и замер, прижав микрофон к груди, выжидая. Длинная инструментальная вставка, а потом снова припев. Он посмотрел в зал – рассеянно, поверх голов: не дай Мерлин хоть на ком-то задержаться взглядом! – и внезапно увидел их. Серые мантии с серебристым шитьём на рукаве, капюшоны низко надвинуты на глаза, словно у инквизиторов. «Да они и есть инквизиторы», — подумал Блейз. Авроры.

Забини мог видеть издалека, как они разговаривают с хозяином клуба, Роджером Паттоном, а тот кивает: преувеличенно энергично и услужливо, почти подобострастно. Почему-то у Блейза не возникло ни малейших сомнений, что они разговаривают о нём. «Драккл». Вдох-выдох. Вдох-выдох. Стробоскопические огоньки под потолком перемигивались слишком быстро, так, что кружилась голова, а сердце стучало, как бешеное – в такт морзянке света. Вдох-выдох, вдох-выдох. «Хорошо, что это последняя песня», — подумал Блейз, почти не чувствуя под собой ног. Он приказал себе успокоиться. И допеть.

Голос взвился чисто и звонко, ни разу не сорвавшись. Словно ему были чужды тревоги его обладателя.

Когда Блейз кланялся публике, ему хлопали и никак не хотели отпускать. Он широко улыбнулся. Почти искренне. «Кто знает, возможно, я больше никогда не ступлю на эту сцену, — говорил он себе. – Квир Клаб, я не любил тебя, но ты – то из двух зол, которое я бы выбрал не задумываясь».

_____

*собственно, строчка из песни Lara Fabian. Голос Лары классифицируется как «лирическое сопрано», верхние ноты лежат значительно выше любого мужского диапазона, включая контр-тенор и фальцет. Однако ж, данная конкретная песня исполняется на относительно низких нотах, поэтому Забини будет вполне по силам =)