Постояннее временного (джен)

Девочка, поющая взрослые песни,

Знает что, но не знает как.

— Короче, так, — Гермиона пролистала первые страницы, освежая в памяти так называемый сюжет. – Есть девушка, наследница чего-то там, богатая, в общем. Есть трое ее престарелых родственников, каждый из которых хочет выдать ее замуж за своего сына. Она упирается и отказывается. Тогда они обращаются к своему общему незаконнорожденному племяннику, чтобы он женился на ней вместо их сыновей. И он ее насилует, совершенно уверенный в том, что после этого она тут же пойдет за него замуж. Она нанимает небольшой корабль и драпает от них всех в Новый Орлеан, но капитан корабля и все матросы желают ее изнасиловать, так что в итоге она оказывается за бортом. Ее подбирает другой корабль, капитан которого хочет — угадай чего?

— Я знаю! Он хочет ее изнасиловать! – с видом отличницы, вызубрившей урок, сказала Джоан, ее компаньока по этим дурацким чтениям. – Да?

— Не совсем. Он хочет, чтобы она с ним переспала добровольно, в качестве платы за спасение. Но в целом, конечно, одна фигня. В итоге он от нее отвязался, хотя намекать не перестал. Они приплыли на Багамы, где он познакомил ее со своими друзьями, и один друг немедленно захотел – угадай, что!

— С ней переспать. Или все-таки изнасиловать?

— Нет! У нас новый глагол! Он захотел на ней жениться. Хотя, судя по тому, как они все там с ней обращаются, для автора "переспать", "изнасиловать" и "жениться" – это примерно одно и то же.

— Короче, у тебя там весело, — подытожила Джоан. – А у меня тоска: он ее босс, она девственница за тридцать, он в нее влюблен, она в него нет, он ее вывез за границу, типа соблазнять, купил ей платье, и вот уже пять страниц уговаривает ее снять лифчик, потому что с платьем он не смотрится.

— Да, как-то скучно. Может, книжку сменишь?

— Ну нет, должна же я хоть одну добить целиком! А не целиком, так хоть до постельной сцены! – с отчаянным упорством возразила она. Джоан читала гораздо медленнее Гермионы, а навык «чтения по диагонали» ей вообще был не знаком до этого лета. Поэтому прочитанных и даже пролистанных книг на ее счету было куда меньше, но ее это только раззадоривало. Еще несколько минут они молчали, и слышен был только хруст чипсов и шелест страниц.

— О. Она все-таки сняла лифчик.

— Что, прям перед ним? – безучастно уточнила Гермиона.

— Нет, в примерочной. Но эмоций у него при этом столько, как будто, и правда, перед ним. Интересно, мужчины и правда настолько тащатся от женской груди?

— Спроси у кого-нибудь из них. О, этот друг, который жениться собирался, тоже решил ее изнасиловать! Какие-то они все неразнообразные.

— Если разнообразие – это как в той книжке, когда героиню поймал какой-то маг-маньяк, то лучше уж так, нет?

— Зато с маньяком были любовные сцены нормальные! А тут она опять дала пощечину и сбежала, — Гермиона со вздохом пролистнула пару страниц причитаний о мужской природе, чтобы снова добраться до действия.

Так они проводили почти каждый вечер последние пару недель, с тех пор, как тетя Джоан, гостившая здесь, уехала, оставив в доме свое собрание… хм… книг, если можно назвать это книгами. Начинали они с прогулки, а потом покупали в ближайшем магазинчике всякую калорийную ерунду, вроде чипсов или конфет (Гермиона полагала, что Берти Боттс подошли бы идеально, но Статут Секретности же), и устраивались в комнате Джоан, наугад вытаскивали из толстой стопки романы, читали по диагонали, пересказывали друг другу особенно глупые сюжеты и периодически зачитывали вслух любовные сцены. Эти книги открывали Гермионе совершенно новый для нее мир. Мир, в котором все люди поголовно идиоты, неспособные справиться ни с одним инстинктивным устремлением. Мир, в котором мужчины думают только о том, как бы переспать с женщиной, и либо идут на все, включая насилие, чтобы достичь этой цели (и считают это нормальным!), либо ведут себя так, будто выпили Амортенции: таскаются за объектом и ноют, ноют, ноют! Мир, в котором любая женщина теряет голову, если кто-то потрогал ее грудь, и непременно получает оргазм даже при изнасиловании, если оно длится больше пары минут (и если при этом насильник не забыл о ее груди, конечно).

Если мир половозрелых человеческих особей и правда выглядел подобным образом, то Гермиона не хотела бы иметь с ним ничего общего. Но она надеялась, что реальность хоть немножко отличается от написанного в этих книгах. Люди, которых она видела вокруг, возможно, влюблялись и занимались с кем-то сексом, но, вроде бы, не переставали при этом вести себя адекватно и социально приемлемо. Взять хоть ее родителей… хотя нет, лучше не надо. А то ведь представит, начитавшись.

— У меня поворот сюжета! – торжественно объявила она.

— Да что ж такое-то?! Так нечестно! Почему опять у тебя? Вот мои даже до сих пор не переспали, хотя он ее пять раз к стенке уже прижал!

— Не даёт?

— Не даёт, — сокрушенно, будто болельщик проигрывающей команды, пожаловалась Джоан. – Ну и что там у тебя?

— Этот капитан, который ее привез, пошел на свидание с любовницей. Я уже настроилась на любовную сцену, но как только «его плоть дрогнула и встала», конец цитаты, он услышал крики под окном и пошел спасать героиню, которую опять хотели изнасиловать.

— Этот, который жениться собирался?

— Нет, уже опять другой. Капитан, значит, набил ему морду и героиню увел к кораблю, но не доходя до корабля изнасиловал сам.

— Ну да, не доверять же такое ответственное дело другим. Это он, короче, и есть главный мужской персонаж, да?

— Да. Так что ему это удалось, и героиня в процессе даже получила удовольствие. Только он при этом обнаружил, что она не девственница, и начал ломать ей руку, чтобы она ему рассказала, кто был первым.

— Какой… добрый и галантный мужчина. А она?

— А она, ясное дело, поплакала и рассказала. Ну и он забрал ее обратно на корабль. Учить искусству любви.

— Счастье-то какое!

— И не говори! Короче, так. Еще три попытки изнасилования – и я бросаю это читать, потому что скучно, а детальных описаний ноль. Ничего более конкретного, чем «он прикусил ее сосок» я пока не встретила.

— После мага из башни не тянет, да, — ухмыльнулась Джоан.

— После него вообще никто не тянет! Он, помнится, всем предметам вокруг находил извращенное применение. Но этот сюжет откровенно слабый по сравнению с чем угодно, по-моему.

Еще через десять минут чипсы кончились. Терпение Гермионы кончилось тоже. Она уже собралась об этом объявить, когда Джоан вскочила с места с воплем:

— Да! Да! Они наконец-то переспали! И ей понравилось.

— Девственнице за тридцать? – с сомнением уточнила Гермиона.

— Ну… он был нежен и осторожен.

— А, ну тогда конечно.

— А у тебя что?

— А она сбежала с корабля, когда тот причалил в Новом Орлеане. Ее тут же попытались изнасиловать, конечно. Трое прохожих. И я вот теперь думаю, считать это за три попытки или все-таки за одну?

— Считай за три, не мучайся. Я против насилия над мозгом! Бросай эту книжку в прочитанное, бери другую.

— Почему это в прочитанное? – занудно уточнила Гермиона. – Мы ведь ее не дочитали!

— А ты думаешь, мне охота ее читать, после такой-то рекламы?! Нет уж, в прочитанное!

Гермиона не стала спорить и взяла новую книжку. Аннотация обещала ей что-то про язычницу, выросшую в тропическом раю, которые все хотят купить, но полюбит только один. Все как всегда, в общем. Но вместо того, чтобы вгрызться в новый текст в поисках эротических сцен, она застыла, с недовольным видом глядя перед собой. Пару минут Джоан просто искоса поглядывала на нее, ничего не спрашивая, но потом все-таки не выдержала:

— Ну что?!

— Меня бесит тот факт, что все это написала женщина, — не стала отпираться Гермиона. – Даже я могу поставить себя на место героини, хотя у меня подобного опыта нет и, надеюсь, никогда не будет. Так почему она не может? Неужели не очевидно, что не может девушка, которую пятнадцать минут назад пытались изнасиловать и при этом били по лицу и по голове, испытывать неземное блаженство и страстное желание, когда ее начнет целовать следующий. Разве нет? Ну да, адреналин, да, допустим, шок у нее. Но не до такой же степени!

— Ну слушай, это глупая книжка, и так понятно. Чего ты так завелась-то?

— Понимаешь, если почитать эти книжки, создается впечатление, что насилие – это как бы и вовсе не ущерб. Ну, то есть, девушке, возможно, будет немножко больно, но если она не будет трепыхаться, то хорошо потом тоже будет. А потом она немножко поплачет – и все, она как новенькая, можно жить дальше. Но ведь некоторые с этим разбираются годами: со страхами, с собственным чувством вины, с сексуальными проблемами… как можно делать вид, будто это такое небольшое и простительное зло, примерно как поругаться из-за какой-нибудь ерунды? И ладно бы это писали мужчины и для мужчин, но ведь вот это вот называется "женский роман"!.. И почему вот эта девушка, которая якобы с норовом и темпераментом, ни разу всерьез не отбивалась?!

— А ты бы стала? – скептически посмотрела на нее Джоан.

— А я бы вообще живой не далась, — в запале ответила Гермиона и сама же испугалась. Потому что поняла – это правда. Та девушка из книжки вела себя, конечно, ужасно глупо, но не о том речь. Она переживала все это, потому что очень хотела остаться живой и относительно невредимой. А она… она могла умереть, упав с метлы на первом курсе. Или если бы профессор Квиррелл решил ее не усыпить, а убить, почему бы нет. Или на втором курсе, когда она неожиданно проснулась в снегу и могла бы не дойти до хижины мистера Хагрида. Или позже, если бы посмотрела не в отражение в стекле, а в глаза василиску, — кто знает, защитили бы ее очки?.. Она могла погибнуть как минимум четыре раза за последние два года, но по-прежнему была готова скорее умереть, чем пережить нечто настолько неприятное и чем... проиграть кому-то сражение за саму себя. Значит ли это, что она так и не научилась ценить собственную жизнь? Или наоборот?..

— Грейнджер, не грузись, бросай уже эти книжки, они дурно на тебя влияют. Идем лучше чаю выпьем!

Это был очень своевременное предложение.

Мое лицо на спине похоже на рыбу хи,

Мое лицо на лице вообще ничего не поймет.

— Во Франции ведь тоже есть школа магии? – как бы между прочим спросил папа прекрасным солнечным июльским утром во время завтрака.

— Да, она называется Шармбатон, — ответила Гермиона и слегка напряглась. Она понимала, к чему он ведет.

— Возможно, мы могли бы ознакомиться с ней во время поездки? Если не с самой школой, то хотя бы с условиями перевода и учебы, — развил мысль папа. Гермиона чуть слышно вздохнула. Этого, конечно, следовало ожидать, учитывая, что с момента ее возвращения они не раз обсуждали возможность ее перевода в другую школу. Она не сразу, но все-таки рассказала им, пусть и без подробностей, как выглядел «несчастный случай, повлекший за собой оцепенение», и родители выдали вполне ожидаемую и очень резкую реакцию. И, поверив ей наконец, что судиться со школой не только бесполезно, но и технически невозможно, стали думать, куда бы ее перевести. Дурмштанг отпадал, туда не брали маглорожденных. Известные Гермионе американские школы, тот же Салем, вроде бы подходили, но очень уж родители не хотели переезжать в Америку. Они скорее думали об Австралии, но вот там школы магии, хоть сколько-то сравнимой с Хогвартсом, не было вовсе. Теперь, значит, пришел черед изучения перспектив в Европе. Логично, учитывая, что очень скоро они должны были поехать во Францию.

Сама Гермиона не могла определить свое отношение к возможному переводу. Ее маглорожденный здравый смысл полагал, что это прекрасная идея: если в школе небеопасно, переведись в другую, благо процедура ясна: надо просто («просто», ха!) переехать в другую страну. Но ее магическая часть, обладающая крайне извращенной логикой, боялась перевода. В Хогвартсе, по крайней мере, уже убили имевшегося там василиска, следовательно, его больше нет. И дневник Волдеморта благополучно умерщвлен Гарри Поттером, это минус еще одна опасность. А кто знает, сколько неучтенных чудищ бродит по подвалам того же Шармбатона! И кто знает, как там относятся к маглорожденным? Ведь на словах может быть одно, а на деле совсем другое. Так-то и в Британии, по идее, официально нет дискриминации маглорожденных. Теоретически. С практической же стороной вопроса Гермиона была знакома не понаслышке и, кажется, понемногу училась справляться. Не придется ли на новом месте начинать с нуля?

Поэтому, слыша разговоры о переезде и переводе, Гермиона напрягалась и дергалась. Родители, бесспорно, заботились о ней, ее безопасности и ее будущем, они даже пытались позволить ей принять решение самой, хотя Гермиона видела, что отцу иногда очень хотелось прикрикнуть погромче и скомандовать «переезжаем немедленно». Это было даже как-то странно, то есть, понятно, что самой себе Гермиона казалось взрослой и разумной, но она понимала, что для своих родителей она всего лишь тринадцатилетняя девочка, и тот факт, что они советуются с ней и уговаривают вместо того, чтобы просто распорядиться, сбивал ее с толку. И раз уж они так любезны, ей стоило бы быть их союзницей в этом вопросе и хотя бы так облегчить им жизнь.

Но на самом деле все, чего она хотела, — это отговорить их от этих мер. Порой она жалела, что не стала придерживаться версии о «несчастном случае». На тот момент это показалось ей правильным. Она и так постоянно врала родителям – с одной стороны, ни о чем важном, с другой стороны, о самом важном: о самой себе. Надо же хоть где-то сказать правду! Потом она не раз удивлялась эмоциональному порыву, который привел ее к подобному выводу, и пыталась понять: где тут логика? Если она постоянно врала, почему именно теперь надо было сказать правду? Почему именно эту правду? И зачем?.. Но сделанного не воротишь. Конечно, для таких случаев и придумали любимый Локхартом Обливиэйт, но во-первых, ей он недоступен (как и любая магия на каникулах и как слишком сложное заклинание), а во-вторых, использовать его в любом случае было бы не только неэтично, но и… неспортивно, что ли. Имела глупость сделать глупость – пожинай последствия и обсуждай школы магического мира.

После завтрака Гермиона отправилась писать письмо своему бывшему старосте, Генри Фоули. Она помнила, как он упоминал, что его семья живет в Европе, а значит, была вероятность, что он сможет проконсультировать ее насчет смены школы. Правда, тот факт, что сам-то он учился в Хогвартсе, некоторым образом намекал на то, какую именно школу считала лучшей семья Фоули. Но может быть, для них это вопрос традиции, или Генри отдали именно в Хогвартс из еще каких-либо соображений? В любом случае, спросить стоило. Все равно Гермиона не знала, у кого еще спрашивать.

Она написала недлинное и предельно вежливое письмо – рассказала, что едет во Францию, спросила о магических достопримечательностях, которые стоит посетить, рассказала, что думает о смене школы и попросила совета. Но под конец не удержалась и в постскриптуме вписала то, о чем не догадалась рассказать ему за последние учебные дни: «Кстати, Г.П. узнал, что тот человек, который беспокоил нас в прошлом году, был не одним из членов упоминавшегося общества, а его основателем».

И так и отправила, надеясь, что даже если сова быстро найдет Фоули (а так оно, скорее всего, и будет), последнее сообщение отвлечет его от скучных вопросов про школу. И информацию он ей дать забудет, а потом прилетит сова из Хогвартса, а там и учебный год не за горами, и переводиться вроде уже как-то некогда… Да, конечно, тянуть время и надеяться, что проблема «как-нибудь сама» решится, — это не очень честно, но что делать-то? И потом, она могла бы вовсе «забыть» написать это письмо, а она молодец и ответственная.

* * *

— Джоан, а ты с того раза пробовала еще гадать? – вдруг вспомнила Гермиона, читая о сложных любовных перипетиях цыган из двух враждующих таборов.

— Нет, а что? – Джоан нехотя оторвалась от своего томика: видимо, как раз дошла до любовной сцены.

— Как насчет снова потренироваться на мне?

— Что, чтение навеяло? – улыбнулась она, покосившись на обложку книжки Гермионы.

— Нет, то есть да, но дело не в этом. Просто, ты не зазнавайся, конечно, но то, что ты нагадала мне зимой, можно считать, сбылось. Поэтому я хочу поставить эксперимент и попробовать еще раз.

— Да ты что?! – восхитилась Джоан и тут же перешла на заговорщический шепот. – А эта карта… ну, та, которая «Смерть», она тоже сбылась?

Гермиона нехотя кивнула. Распространяться о подробностях она не слишком хотела, да и опять же, Статут, всегда Статут.

— И как это было?

— Как-как… все умерли, — развела руками она. – Так будешь мне гадать или нет?

— Буду! Вы когда уезжаете?

— Двадцатого числа.

— Ну вот давай тогда девятнадцатого. А ты пока подумай, какой вопрос хочешь задать.

Гермиона собралась было ответить, что она, разумеется, уже это знает, но вдруг поняла, что действительно не имеет понятия, о чем хотела бы спросить. Переведут ли ее в новую школу? Это по ответу карт все равно не поймешь. Не влюбится ли она в следующего учителя ЗОТИ? Какая гадость будет угрожать ее жизни в новом учебном году? Или что?

— В крайнем случае, ты всегда можешь спросить у карт, как пройдет ваша поездка, — сочувственно подсказала Джоан, и Гермиона поспешно кивнула. В самом деле, чем не вопрос.

Сова от Генри прилетела всего спустя пару дней. В коротком письме он рассказывал, через какие кафе проще всего пройти на Площадь Семи Фей, центр парижского магического квартала, велел непременно оповестить, когда Гермиона туда прибудет, «тогда встретимся и все обсудим». В конце письма красовалась лаконичная приписка: «Грейнджер, ну вообще!». И никакой информации про Шармбатон или еще какую-нибудь школу – кроме, собственно, обещания поговорить. Гермиону это полностью устраивало.

Оставшиеся до отъезда дни она отдыхала: читала «Пророк», делала домашние задания, составляла новый комплекс упражнений и листала французский разговорник, чтобы при случае суметь сказать не только «ou est ma chatte», но и что-нибудь более актуальное. Хотя главная-то сложность, конечно, заключалась не в том, чтобы что-нибудь сказать, а в том, чтобы понять ответ. Но без вопроса ведь и ответа не будет.

А вот вопрос для гадания никак не придумывался. В конце концов они с Джоан постановили перенести эксперимент на последние дни каникул, перед самой школой, а оставшееся до поездки время посвятили целенаправленному добиванию стопки романов. Чтобы уже разобраться с этим – и больше никогда!..

А за день до отъезда Гермиона прочитала в «Пророке» о том, что семье Уизли повезло выиграть в лотерею. Ну да, учитывая все их проблемы прошлого года, когда-то же им должно было повезти.

Монету брошу на дорожку –

Пускай решить она поможет…

Гостиничный номер был настолько компактен, что производил впечатление кукольного домика. В других обстоятельствах это, быть может, даже смутило бы Гермиону, но летом в Париже это не имело вообще никакого значения. Грейнджеры туда приходили только для того, чтобы лечь спать, а утром вскочить, съесть предоставляемый гостиницей завтрак и уйти гулять – иногда с заранее составленной культурной программой, а иногда вовсе без оной. До сада Тюильри и Лувра они запросто доходили пешком, а оттуда при желании можно дойти и до площади Согласия и дальше к Елисейским полям, или наоборот, пойти по длинной-длинной улице Риволи. Или спуститься к Сене и пойти по набережной. Или… да мало ли вариантов! Возвращались на метро, смертельно уставшие и переполненные впечатлениями, чтобы утром снова уйти бродить по городу. Гуляли, разумеется, не просто так. Соревновались, кто помнит больше исторических фактов и указанных в путеводителях деталей, заодно обменивались сведениями, ну а Гермиона по возможности дополняла их деталями из магической истории.

А ведь были еще организованные экскурсии – пешком по Латинскому кварталу, и тот же Лувр, и Монмартр. Вот там-то, когда экскурсия закончилась и часть туристов организованно поехала домой, а часть осталась еще погулять, Грейнджеры переместились из Парижа обычного в Париж магический.

В Волшебный квартал можно было попасть через несколько входов. Большая их часть была устроена так же, как вход в Косой переулок: незаметное для маглов заведение, задняя дверь которого выводит к запертому входу, открывающемуся с помощью волшебной палочки. Но вход на Монмартре был устроен иначе: маленькая пекарня была вполне заметна даже родителям Гермионы. Это было обычное, очень по-магловски устроенное заведение, как ни в чем не бывало торгующее выпечкой. Но в дальнем его углу за занавеской была спрятана неприметная дверь с надписью «только для персонала», которая вела прямиком на площадь Семи Фей. Причем дверь эта открывалась без помощи волшебной палочки. Этим входом мог воспользоваться кто угодно. Поэтому, хоть маги тоже частенько пользовались им, считалось, что это вход специально для сквибов, маглов и тех магов, у которых в силу каких-либо обстоятельств волшебной палочки нет. А чтобы никакой случайный магл не сунулся за эту дверь, нарушая Статут Секретности, она была зачарована и пропускала только тех, кто точно знал, куда идет. Если бы в дверь заглянул человек, не знающий о существовании магического мира, то он увидел бы только пыльную кладовку.

Все это Гермиона узнала из письма Фоули. Сами Грейнджеры, конечно, никакой кладовки не увидели, а просто вышли на площадь. В центре ее бил такой шикарный фонтан, что мама с восхищенным возгласом схватилась за фотоаппарат, но тут же с досадой его опустила: техника здесь, разумеется, не работала. Разноцветные струи взмывали в воздух и переплетались, образуя замысловатые фигуры, и Гермиона застыла перед фонтаном, не столько любуясь, сколько пытаясь понять, что еще, кроме чар левитации, в каком количестве и к чему тут применяли. От площади лучами расходились в разные стороны шесть улиц, по которым шли, бежали, прогуливались люди в легких летних мантиях. Все это, с одной стороны, ужасно напоминало Косой переулок, с другой стороны, ни капли на него не походило.

— В книжный мы пойдем в последнюю очередь, — непреклонно заявил папа, и Гермиона, повздыхав для виду, искренне с ним согласилась. Ведь заранее понятно, что ее оттуда будет не вытащить, и тот факт, что французский у нее не очень, нисколько не помешает ей закопаться в книгах, только слегка замедлит процесс изучения и выбора. Поэтому сначала они пошли на почту, отправлять письмо Фоули, потом просто прошлись, изучая местность, потом изучили ассортимент местной аптеки, зашли в сувенирную лавку – прикупить пару подарков, потом перекусили в местной кофейне, и только после этого зашли в книжный. Вышла Гермиона оттуда только спустя пару часов с чувством глубокого неудовлетворения жизнью: такие красивые и наверняка полезные книжки так и остались стоять на полках, родители категорически отказались покупать все то, что она себе присмотрела, ссылаясь на перевес багажа. Пришлось удовольствоваться тонкой – правда, тонкой! – исторической книжкой про времена Инквизиции. Как раз пойдет дополнительной литературой к летнему эссе.

Выходов из Волшебного квартала было шесть, по одному в конце каждой улицы, но только для одного, ведущего на Монмартр же, не была нужна волшебная палочка. Им они и воспользовались.

* * *

Сова от Фоули прилетела уже через день, а на следующее утро родители проводили ее до очередного входа в Волшебный квартал, взяв страшную клятву вернуться не позже девяти часов вечера. Гермиона, конечно, пообещала. Сама она полагала, что освободится гораздо раньше (о чем ей целый день трепаться с Фоули?!), но решила, что если что, проторчит оставшееся время в книжном. Не портить же родителям романтику! Когда еще они смогут целый день пробыть в таком ужасно романтичном Париже вдвоем, без нее? Вот именно. Ну и не будут же они сильно ругаться, если она купит на свои карманные деньги еще всего одну книжечку… или две.

Генри уже ждал ее на площади, на одной из скамеек под фонтаном. Совершенно такой же, как в школе, только в светло-серой мантии, без слизеринских цветов. Увидев ее, он вскочил и вместо приветствия указал на ближайшее кафе:

— Идем-ка туда. Я кофе выпить утром не успел, надо наверстывать.

— И тебе привет, — улыбнулась Гермиона, мысленно прикидывая, хватит ли ей денег на книжки, если выпить кофе с Фоули. А если еще и булочку съесть?

Пока ждали заказа, трепались ни о чем: о магловских и магических достопримечательностях, домашнем задании Гермионы, о здешней выпечке и чарах на фонтане. Генри уверял, что нет там никаких левитационных, а одни сплошные иллюзии; Гермиона спорила, напирая на то, что от струй летят брызги; сошлись на том, что надо будет на площади сунуть руку в фонтан и проверить, вода или иллюзия. Поспорили на два галлеона. А потом, когда Генри получил вожделенный кофе, он воздвиг вокруг столика защиту от подслушивания и резко сменил тему:

— Насчет этого твоего постскриптума. Ты сама-то понимаешь, что написала? Понимаешь, что это значит?

— Пока что я понимаю только то, что у этого самого лорда, — Гермиона тактично решила не говорить «Волдеморт», а то мало ли как он среагирует, — было простое человеческое имя. И фамилия почему-то не из известных чистокровных – хотя, может, я чего не понимаю.

— Ты вообще ничего не понимаешь, Грейнджер! Это значит в первую очередь то, что у всех этих невнятных разговоров про «он не умер» и «он еще вернется» есть основание!

— Было основание, — поправила его Гермиона. – Поттер же уничтожил дневник.

— Хорошо, он его уничтожил, это отлично. Но кто сказал, что у него был всего один такой артефакт? Сколько он мог их создать за свою жизнь? Не знаешь? И я не знаю. Да их десяток может быть!..

— Так уж прямо десяток, — усомнилась Гермиона. – Сам же говорил: это долго, трудоемко и так далее.

— А это зависит от того, какой был способ создания. Но поскольку дневник никто сведущий не исследовал, мы этого так и не знаем. В общем, я бы хотел быть оптимистом и считать, что Поттер проблему решил, но что-то как-то не получается.

— Ты думаешь, он может таким образом вернуться? Прямо вот полноценно, сам по себе? Или он может только чужое тело захватить?

— А ты считаешь, есть разница? Он в любом виде много чего может, мы в этом году уже убедились, разве не так?

— И что тогда будет?

— Не знаю, Грейнджер. Плохо будет, это точно.

— Да ты оптимист! Слушай, Генри… а зачем ты мне вообще все это говоришь?

— А сам не знаю, — вздохнул Фоули. – Просто ты все время около Поттера вьешься…

— Чего?!

— Ну или он около тебя. Или не все время. Короче, вы информацией обмениваетесь. Бывает ведь? Бывает. Ну и вот. Вдруг когда-нибудь пригодится. А если пригодится, то вы когда-нибудь потом пригодитесь мне.

— То есть, ты считаешь, что Поттер будет сражаться с Темным Лордом, если вдруг… что-нибудь?

— А у него есть выбор, что ли? – Генри отмахнулся от ее вопросов, как от несущественных, и резко сменил тему. – Скажи мне лучше, что там у тебя за ерунда со сменой школы? С чего ты вдруг решила переводиться?

— Ну… — Гермиона замялась, не зная, как удачнее это объяснить. – На самом деле, это не я решила, а мои родители. Я рассказала им про василиска, ну и они решили, что учиться в Хогвартсе слишком опасно.

— Ясно. У маглов свои представления о безопасности, да? Грейнджер, а сама-то ты чего хочешь?

— А я сама не знаю, — призналась она. – Я не слишком-то хочу переводиться, вдруг в новой школе окажется еще хуже. Но и доводы родителей я понимаю.

Генри сочувственно посмотрел на нее.

— Ну хочешь, я их заобливиэйчу? У меня богатая практика, вреда не причиню. И проблема сама собой решится.

— Ну знаешь, Фоули! – возмутилась она, но спохватилась и сбавила обороты. – Ты бы стал проблемы со своими родственниками решать Обливиэйтом?

— Нет, но они-то не маглы.

— Ну вот и мои для меня не маглы, а родители, понимаешь?

— Честно говоря, не очень, — признался он. – Но раз так, то извини, конечно. Но переводиться я бы тебе все-таки не советовал.

— А почему?

— А потому, Грейнджер, что по Хогвартсу, скажем, просто василиск ползал – без жертв, прошу заметить! А вот в Шармбатоне лет пять назад одну маглорожденную просто утопили в этом их знаменитом омолаживающем фонтане. Не факт, конечно, что это случилось из-за того, что она маглорожденная. Но если смотреть просто по количеству смертей в стенах учебного заведения, Хогвартс, пожалуй, действительно окажется самой безопасной школой.

Инквизиция – это не где-то,

Это то, что случилось уже.

— А Салем, например?

— Ну, там, по слухам, ничего, и там очень терпимо относятся не только к грязнокровкам, но и к темным существам. Община оборотней-то совсем неподалеку, и говорят, были прецеденты, когда ученики меняли статус и природу прямо во время учебы. И ничего, учились себе дальше. Хорошие там, должно быть, преподаватели. Понимающие. И ЗОТИ знают на "Превосходно" всем составом. И, предвосхищая твой вопрос, уровень преподавания там лучший по Штатам, остальные считаются послабее.

— А Римская школа?

— Узкая специализация, сплошное Зельеварение и колдомедицина и больше толком ничего. Оно тебе надо? Да и учить-досдавать кучу всего придется.

— А Латинская Америка?

— Ну ты еще про Африку спроси! Вообще другая школа, замаешься переучиваться, и в той же Британии потом вообще никому будешь не нужна с таким дипломом.

— А в Дурмштанг точно не берут маглорожденных?

— В последние лет десять не берут. У них, вообще-то, директор бывший Пожиратель Смерти, я бы на твоем месте воздержался.

— Но наш декан-то, вообще-то, тоже…

— Наш декан – исключение. Подтверждающее правило. И то тебе не все в Слизерине рады.

Гермиона мученически вздохнула.

— Что, вообще, что ли, нету вариантов, кроме Хогвартса?

— Почему нету? Есть, — легко сменил пластинку Фоули. – В частности, в тот же Шармбатон тебя наверняка запросто примут, если немного подучишь французский. Ну, в процессе придется еще сдать всякую ерунду, которой в Хогвартсе не было, вроде этикета и танцев, тебе это все на один зуб. Фонтан там, правда, все еще на месте, но теперь на него, вроде бы, наложены какие-то чары, и утонуть в нем нельзя. Но ты уж определись, Грейнджер: мы ищем для тебя новую школу или мы ищем аргументы для твоих родителей, почему тебе не надо переводиться?

— Лично я хочу не выборочные факты, а объективную картину! – возмутилась Гермиона.

— Да кто ж тебе ее даст? Лично я могу тебе дать только немножко информации плюс свое личное мнение. И мнение мое такое: не занимайся ерундой, доучивайся в Хогвартсе. Его диплом много где ценится, в нем по статистике действительно безопасно, к тому же, у тебя там уже есть знакомые и союзники, а в том же Шармбатоне первые года полтора тебе придется тратить на то, чтобы завоевывать положение и обзаводиться связями и знакомствами. Причем на этот раз тебе может не повезти так, как повезло с Флинтом и Поттером.

— Ты же мне сам не так давно нудел о том, что я это положение скоро потеряю, и в том же Хогвартсе мне тоже придется всячески изворачиваться.

— Так-то оно так, но в Хогвартсе тебе хотя бы есть что терять. И часть этого ты можешь и сохранить, если очень постараешься. А в Шармбатоне у тебя нет ничего, ты придешь в уже сложившийся коллектив, который тебя совершенно не ждал. И я очень удивлюсь, если они не станут проверять тебя на прочность.

— Генри, ты такой пессимист, что аж тошно.

— Ну что ты, Грейнджер. Я реалист, не более того. Да ты ведь и сама все это понимаешь, верно? Неспроста же тебе не хочется переводиться. Ты просто неосознанно чуешь все то, что я тебе сейчас озвучил. Отбивайся, Грейнджер. Отбивайся. Фактов я тебе дал достаточно и могу дать еще.

Конечно, Гермиона потребовала еще. Когда они договорили, было уже почти три часа. Времени на разговор ушло гораздо больше, чем Гермиона изначально предполагала. Расплатившись, они вышли из кафе на площадь, и Гермиона сразу же сунула руку в прохладную, мокрую и совершенно настоящую воду фонтана. Фоули тут же полез за кошельком, хотя как он, явно побольше Гермионы бывавший на этой площади, до сих пор сам не проверил фонтан, было непонятно. Ссыпав ей в руку две монетки, Генри улыбнулся:

— Давно хотелось проверить, не наложены ли на этот фонтан какие-нибудь дополнительные чары, ну там, крылья или хвост отрастить, или волосы перекрасить. Французы любят такие шутки. Просто никак не подворачивался кто-нибудь, кого не жалко. Спасибо, Грейнджер, без тебя еще сто лет не собрался бы.

Гермиона отмерла, перестала хватать ртом воздух, мстительно прищурилась, запустила руку в фонтан – еще поглубже! – и щедро плеснула водой на Фоули. На этом она сочла себя отомщенной, и они распрощались, к взаимному удовольствию.

* * *

— Гермиона, я не хочу выбирать школу по принципу «где меньше вероятность, что моего ребенка убьют»! – возмущалась мама. – Я хочу просто выбрать безопасную школу, неужели я слишком много требую?!

— Мама, я тоже этого хочу, но получается, что Хогвартс и есть самая безопасная школа. В ней за последние пятьдесят лет ни разу не умер ни один ученик – ни из-за несчастного случая, ни по злому умыслу. Да, мне в прошлом году не повезло, и я сама хотела бы перевестись туда, где безопаснее. Но оказывается, что объективно Хогвартс и есть место, где безопаснее, понимаешь?

Гермиона беспомощно обернулась к отцу, но он почему-то самоустранился в начале разговора, и ни поддерживать ее, ни спорить с ней не стал.

— Да к черту такое понимание! Давай-ка ты просто вернешься в магловскую школу, а? – принялась уговаривать мама. – Если тебе так необходимо учиться магии, выйдем как-нибудь из положения. Может быть, можно нанять репетитора или…

Опять то же самое. Все ведь уже обсуждали!

— Нельзя, мам. Помнишь, я же уже говорила! Я обязана доучиться хоть в какой-нибудь школе, хотя бы до их совершеннолетия, до семнадцати лет. В семнадцать я сама смогу расторгнуть контракт, а до семнадцати никак. Либо доучиваться в Хогвартсе, либо переводиться куда-то еще, но с тем, что мы знаем о других школах, перевод теряет смысл.

— То есть, ты предлагаешь просто сидеть сложа руки и надеяться, что больше с тобой ничего не случится?

— А есть варианты лучше? Если отбросить несбыточные, вроде «бросить эту школу и не учиться» или «найти безопасную школу, которой нет». Я уже их все перебрала, я ведь тоже об этом думала.

— Нет, это бред какой-то! Я тебя туда не пущу!

— Мама, контракт, ты помнишь? Если мы его нарушим, то к нам могут применить и сбивающие с толку заклинания, и модифицирующие память. Совершенно обыденно и законно. И я все равно поеду в Хогвартс, только мы еще и в своих головах кому-то позволим покопаться.

— А ты и рада туда поехать, я смотрю! – исчерпав разумные аргументы, мама взялась за неразумные упреки. Гермиона ее, в принципе, понимала, но ситуация от этого вовсе не становилась приятнее.

— Не надо на меня кричать! Я не виновата, что все так складывается!

— А кто виноват, мы с отцом, да?

— Да какой смысл виноватого искать?! Что от этого изменится? Ну хочешь, считай, что я во всем виновата, я такая родилась, была бы у вас другая дочь, не было бы проблемы. Ну извини, так получилось!

— Гермиона, ну что за чушь, и не надо менять тему, — но Гермиона уже не слушала, выскочила из номера и понеслась к лестнице. Только в холле она поняла, что поздним вечером, в почти домашней одежде и без денег далеко не уйдешь, и сменила план с «уйти и гулять по улицам всем назло, сколько хватит сил» на «погулять, успокоиться, вернуться в холл, а там посмотрим».

Вернулась она быстро, как только додумалась до того, что родители могут решить ее искать и поднять на уши всю гостиницу. К счастью, ее еще не искали. Только отец сидел в холле, прикрывшись газетой и неубедительно делая вид, что он просто вышел почитать. Увидев ее, он сложил газету, подошел и тихо предложил:

— Ну что, пойдем мириться?

Гермиона только кивнула. Мама была все еще ужасно недовольна и всем своим видом намекала, что она осталась при своем мнении, однако признала, что, видимо, Хогвартс является лучшим вариантом, и дала добро на возвращение туда.

— Но если тебя еще хоть раз подвергнут там опасности, мы вернемся к этому разговору!

Гермиона кивала, про себя думая, что пока не сформулировано предельно четко, что такое опасность, договоренность вполне можно обойти.

Следующим утром сова доставила ей «Ежедневный Пророк» с крайне зловещего вида колдографией беглого преступника на передовице. Гермиона решила родителям об этом не рассказывать. Ведь лично ее это опасности подвергнуть не должно, а все и так только-только успокоились.

* * *

Орлеан, Дижон и Тулуза слились в памяти Гермионы в один монолитный ком достопримечательностей, дорог, номеров, кафе и скверов. Потом, уже дома, проявив фотографии и разложив их хронологически, она могла почти уверенно сказать, что за чем следовало и в каком городе было дело. Но не сразу, далеко не сразу после поездки. Еще до возвращения домой она дочитала купленные в Волшебном квартале книжки и попыталась утрамбовать их в эссе по Истории. Книжки сопротивлялись. Эссе выходило слишком длинным. Но больше всего удручало даже не это, а тема Инквизиции.

Официальная история утверждала, что Инквицизия была бессмысленной и не такой уж страшной, поскольку все настоящие волшебники (а не многочисленные сожженные маглы, это ведь не так страшно) умели замораживать огонь и притворяться, что им очень больно… прямо театральный кружок, а не маги. А что происходило потом, после сожжения? Они умело притворялись мертвыми и слегка обгоревшими? Или просто колдовали иллюзию или Конфундус и уходили? А зачем тогда замораживать огонь, почему не сбежать сразу, если есть палочка? Ну, если не считать прецедентов, вроде той сумасшедшей, которая, по легенде, горела на костре сорок семь раз…

Но больше всего Гермиону смущало даже не это, а то, что сама она, например, не умела замораживать огонь. И если бы кто-нибудь решил сжечь ее как ведьму, она бы, вообще говоря, сгорела. С какого возраста во времена Инквизиции разучивали это заклинание, интересно? Знали ли его подростки? Знали ли его одиннадцатилетние дети? Знали ли его маглорожденные, которые отказались учиться магии? Или их, как обычно, никто не стал учитывать? И были ли палачи столь любезны, что оставляли пойманным магам все их вещи, включая волшебные палочки, на тот случай, если им придет охота поколдовать на костре?..

Нет, конечно, Инквизиция не становилась более ужасной от того, что в огне горели не только маглы, но и – предположительно – некоторые волшебники. Но Гермиону поражала эта манера делать вид, что не существует других волшебников, кроме взрослых, обученных и с палочкой в руках. Она, конечно, знала, что именно надо писать в эссе, и собиралась получить за него «Превосходно». Так что в нем было много воды по истории Инквизиции по обе стороны тогда еще не принятого Статута, были корректные соображения про «замораживание огня» из учебника и не было ни единого неправильного вопроса. Но от того, что они не были записаны на пергаменте, они никуда не девались из ее головы.

А я пою с котами

То в тон, то невпопад,

А где не то местами,

То это авангард!

— Неужели, мисс, у вас ни одного самого даже завалящего мага в родне? – с притворным сочувствием спросил Сириус Блэк. – Ни единого? Ни даже сквиба? Вот ведь вам не повезло! Мисс Грейнджер, да вы же грязнокровка! Вы ведь в курсе, что таким, как вы, не место в магическом мире? Похоже, мне придется вас убить.

Он злобно оскалился и поднял палочку. Полыхнуло зеленым, Гермиона дернулась, уходя от несущегося на нее луча, и проснулась. Убедить родителей в том, что в Хогвартсе безопасно, оказалось не так уж трудно. Куда труднее было убедить в этом саму себя. «Пророк» нагнетал панику по поводу Блэка, телевидение показывало того же самого Блэка, который был все еще на свободе и все еще опасен. И Гермиона нервничала, да. Мало ли, что стукнет в голову преступнику, когда-то убившему тринадцать человек разом. Вдруг он зачем-нибудь проберется в Хогвартс? Ну, просто чтобы поддержать тенденцию «ни года без происшествий».

«Сама не знаешь, чего хочешь, — мысленно укорила она сама себя. – То переводиться не хотела, то теперь вот страшно тебе… дура ты, Грейнджер». Гермиона повернулась на бок и попыталась снова заснуть. Минут через десять, когда сердце перестало колотиться, она провалилась в дрёму, напоследок успев подумать: «А вот был бы у меня фамилиар, я бы его натравила на Блэка». Мысль была по-сонному идиотская, ведь Блэк наверняка мог бы легким движением палочки убить и сову, и кошку, и жабу, и даже недозволенную Хогвартсом собаку, но почему-то идея о фамилиаре понравилась Гермионе настолько, что даже утром она об этом не забыла. Конечно, от Блэка фамилиар не защитит, но какая-нибудь польза от него очень даже может получиться. И своя сова бы ей не помешала. А кошачья шерсть, например, используется в некоторых зельях, если в правильное время собрать…

Родители к идее покупки животного отнеслись благосклонно, особенно после того, как Гермиона пообещала, что возьмет его с собой в Хогвартс, а не бросит дома, повесив на маму и папу обязанность заботиться о волшебной зверюшке. В этот раз родители отпустили ее за покупками одну – видимо, как и ей, им хватило впечатлений от прошлого визита в британский магический мир. Они только подвезли ее до «Дырявого котла». Она, вообще-то, ожидала, что они закатят истерику и не пустят ее «в это жуткое место», особенно мама, но видимо, французский Волшебный квартал немного успокоил их, продемонстрировав, что Гермиона вполне может войти в какое-нибудь волшебное место и вернуться из него живой.

Она посетила аптеку, зашла за новыми мантиями (старые, как выяснилось при примерке, были уже коротковаты и тесны в груди), немало озадачилась во «Флориш и Блоттс», глядя на какие-то безумные книжки по Уходу за магическими существами, и порадовалась, что решила взять Нумерологию и Древние Руны, а то и ей бы пришлось покупать это зубастое нечто. До сих пор Гермиона и не предполагала, что какая-либо книга может вызвать у нее неприязнь. Но оказалось – может. В итоге у нее осталось около десяти галлеонов на покупку животного. Она еще не знала наверняка, кого именно купит, хотя склонялась к сове как к наиболее полезному варианту. Выйдя из книжного, она осмотрелась – до сих пор как-то не обращала внимания на магазины с животными и не знала, где они расположены, — увидела вывеску «Волшебный зверинец» и направилась к ней.

Внутри магазина было тесно, душно и ужасно шумно. Все углы и все поверхности были заставлены клетками с животными, как знакомыми Гермионе, так и вовсе неизвестными (видимо, слишком экзотическими, чтобы быть упомянутыми в «Волшебных тварях», и недостаточно опасными для курса ЗОТИ). Только она привыкла к здешнему полумраку и галдежу животных, который в первый миг ее совершенно ошеломил, как дверной колокольчик звякнул, и в магазин вошли Поттер и Уизли. Удивительно, неужели другого времени не нашли? Конечно, в последние дни перед школой шанс встретиться в Косом Переулке велик, но чтобы прямо вот так, в маленьком магазинчике, в котором, к тому же, ничего из школьного списка не продается… Гермиона досадливо вздохнула. Не то чтобы она имела что-то против гриффиндорцев, но общаться с кем-то, кроме неизбежных продавцов, ей сегодня совершенно не хотелось. Тем более с гриффами, уж это всегда требует дополнительных усилий.

К счастью для Гермионы, они ее не заметили. Еще бы! Вокруг было слишком много всего интересного, и прыгающие крысы, и черепаха с бриллиантовым панцирем, и забавные меховые шарики, и совы, и кошки... Гермиона сделала пару шагов в сторону, скрываясь от Поттера и Уизли за вольерой с воронами, и принялась рассматривать сов. Чего тут думать-то столько времени, надо уже прицениться и купить какую-нибудь.

Уизли тем временем покупал крысотоник для облезшего чучела, которое он именовал крысой. Судя по виду, оно давно должно бы было издохнуть, да все никак. И все было чинно и спокойно до тех пор, пока нечто большое и рыжее не метнулось с верхней полки на голову Рону, а оттуда на прилавок, где валялась его крыса. Грызун проявил неожиданную юркость и под вопли и стенания продавщицы быстро сбежал из магазина. Уизли побежал следом, а за ним, конечно, поплелся и Поттер. Гермиона же подошла ближе к виновнику переполоха. Виновник оказался большим рыжим котом с очень густой шерстью, кривоватыми (но, судя по прыжку, сильными и ловкими) лапами и слегка приплюснутой мордой. Она скептически осмотрела его. Кот ответил ей точно таким же взглядом и будто бы даже приподнял бровь, хотя какие могут быть брови у кота?!

— Косолапсус, ну что же ты наделал, зачем ты напал на эту крысу, это очень грубо! Ты обидел моих посетителей, — отчитывала кота ведьма-продавщица. Кот внимал нотациям с отсутствующим видом и признаков раскаяния не проявлял. Гермиона поняла, что этот зверь ей чем-то симпатичен. Вот странно, обычно она не любила такие приплюснутые морды, вспомнить хоть кошку Миллисенты Булстроуд. А тут ей, пожалуй, было все равно. Кошачья харизма перевешивала все недостатки.

— Какой интересный кот, — обратилась она к продавщице. — А почему он не в клетке, как другие?

— О, это не просто кот, это полукниззл, они очень умные и живут куда дольше обычных кошек. Косолапсус уже много лет живет в моем магазине, давно освоился здесь и обычно не проявлял никакого интереса к животным посетителей, — она укоризненно посмотрела на кота. Он слегка прижал уши и виновато взглянул на нее, но стоило ей отвернуться, снова принял вполне невозмутимый вид.

— Много лет? То есть Вы его не продаете? Это просто ваш кот?

— Нет, мисс. Вы сами видите, у него имеются... некоторые дефекты внешности. Никто не хочет его покупать.

Кот еле слышно то ли чихнул, то ли все-таки фыркнул, а поймав взгляд Гермионы, мгновенно преобразился. Теперь это было несчастное, обиженное животное, скучающее по хозяину и ласке. Кривые лапы выгодно усиливали образ, делая его вид еще более жалким. Морок продлился секунд пять, после чего кот раздраженно потряс головой – только уши замелькали туда-сюда – и выжидающе уставился на нее. Гермиона представление оценила. Вообще-то она не собиралась покупать кота. Если уж брать не сову, то только кошку, черную или белую, чтоб для зелий сгодилась. Но полукниззл… в книгах написано, что книззлы проницательны, чувствуют человеческие намерения и могут предупредить хозяев об опасности. Возможно, это даже лучше совы. Общественные совятни от нее никуда не денутся. Она еще некоторое время взвешивала плюсы и минусы такой покупки, но в глубине души уже понимала: никуда она без него не уйдет. Это ее кот, и все тут.

— О, бедненький! Он же на самом деле такой хорошенький, — засюсюкала Гермиона. Глаза кота слегка округлились: да, эпитет явно неподходящий. Зато теперь его разумность не вызывала у Гермионы ни малейшего сомнения. – Я с радостью куплю его, я как раз хотела присмотреть себе фамилиара!

— Неужели? — обрадовалась продавщица. — Слышишь, Косолапсус, у тебя наконец-то будет хозяйка и свой дом! Как замечательно!

Снова услышав имя Косолапсус, Гермиона невольно поморщилась: это же надо так назвать такого шикарного кота! Кот среагировал на свое имя примерно такой же брезгливо-недовольной миной. Вот и отлично, значит, можно будет его переименовать.

Кот то ли понял, что его купили, то ли просто решил продолжить эффектные прыжки: стоило Гермионе полезть за деньгами, как он без предупреждения прыгнул на нее. Она успела подхватить его руками до того, как он впился в нее когтями, чтобы удержаться, и сдавленно охнула: весил он немало.

— Что, хочешь ко мне? Вот и замечательно, — шепнула она ему. Гермиона быстро расплатилась и поспешила покинуть магазин, стараясь успеть до того, как вернутся за крысотоником Поттер и Уизли. Ей не хватило всего минуты, чтобы разминуться с ними: они столкнулись прямо в дверях.

— Так это твой кот?! — вознегодовал Уизли. – Он только что чуть не убил мою крысу!

— Поттер, Уизли, я тоже рада вас видеть. Примерно так же, как и вы меня. Да, я купила его минуту назад. А в чем проблема? Коты и должны ловить крыс и мышей, так что он молодец! Правда, он красавец? — и Гермиона демонстративно стиснула кота в объятьях. Кот выпустил было когти, но получил легкий тычок пальцем в бок и перестал сопротивляться и громко, напоказ замурлыкал. Умный зверь.

— Он чуть не снял с меня скальп!

— О, я уверена, он не нарочно, — нежно (в тон коту) промурлыкала Гермиона.

— Он чуть не съел мою Коросту! — все продолжал возмущаться Рон.

— Правда, замечательно, что мы с тобой на разных факультетах? Иначе тебе постоянно пришлось бы следить за сохранностью твоей крысы. А так, я уверена, все обойдется, — заявила Гермиона и откланялась. Поттер не стал влезать в их с Уизли перебранку, а только кивнул ей на прощание:

— Увидимся в Хогвартсе.

Увидятся, это неизбежно.

Как только они с котом завернули за угол, Гермиона перехватила его более гуманным образом. Теперь он сопел ей в ухо, внимательно и деловито обнюхивая ее волосы.

— Я буду звать тебя просто Кот, ладно? — спросила она. Кот отозвался басовитым одобрительным мявом. Они точно найдут общий язык.

Позже она так даже самой себе так и не смогла честно признаться: что именно заставило ее принять решение о покупке Кота? Может быть, дело было в его явной разумности. Может быть, в мрачноватом обаянии и непростом (почти как у нее самой) характере. А может быть, это просто было что-то вроде судьбы. Если, конечно, хоть на минуту допустить, что она существует.

Тесно было порознь, пусто было вместе

В сентябре.

Магловский мир Коту решительно не понравился. Если по дороге домой он всего лишь недовольно чихал, сидя в корзине, и время от времени горестно орал, то прибыв на место, он безумным взглядом оглядел чуждую ему обстановку и молниеносно забился под кровать, в самый дальний угол. На переговоры он долго еще не шел, отвечая на все увещевания Гермионы гулким рычанием, иногда переходящим в шипение.

— Кот, перестань. Тут не так уж страшно. Вылезай, я тебе курицы дам! Ну ладно тебе шипеть, никогда не поверю, что такой здоровенный и грозный кошак боится непривычной обстановки. Это такая же мебель, просто чуть поновее, чем в твоем магазине.

— Мраааа! – взревел Кот, вторя реву мотоцикла за окном.

— Да ладно тебе, в этом твоем зверинце было гораздо больше шума. Ну чего ты паникуешь? Ты никогда раньше не был в магловском мире, да?

— Рррррау!

— Не волнуйся, завтра мы поедем в Хогвартс, и вокруг тебя несколько месяцев снова будет сплошная магия.

— Мррры?

— Честно. Но потом мы все равно вернемся сюда. Здесь мой дом, Кот. И твой теперь тоже. Ничего не поделаешь.

— Мааааау!

— А думать надо было, прежде чем мне на руки прыгать! Не видел, что ли, что я маглорожденная? Мои однокурсники уверяют, что у меня это разве что на лбу не написано! Где я, по-твоему, должна была жить? На дереве в дупле?

Ответом ей было оскорбленное молчание.

— Ты увидишь, тут совсем не плохо. У тебя просто стресс от перемены места. Честно, Кот! Вылезай, пойдем на кухню. Неужели ты мяса не хочешь?

— Мяяяя.

— Вот именно. Вылезай. Я буду рядом и не дам тебя в обиду. Раз уж ты теперь мой кот.

Кот скептически фыркнул, намекая, что неизвестно еще, кто тут чей, но высунул из-под кровати нос, а следом за ним и все остальное. Гермиона подхватила его на руки и пошла на кухню. Но стоило ей выйти из комнаты, как в коридоре пронзительно зазвонил телефон. Кот содрогнулся всем телом и отчаянно забился, пытаясь вырваться и снова умчаться под кровать.

— А это телефон, Котик. Вроде связи по камину, только для маглов. И он звенит, чтобы мы знали, что кто-то нас вызывает. Сейчас мама поднимет трубку и будет разговаривать. Да, звонит громко. Это специально, чтобы мы в любой комнате могли его услышать. Его бояться несолидно и просто смешно. Ты же сов не боишься? И камина? Ну вот видишь. Телефон не остановит нас. Мы идем за мясом.

Отец внимал происходящему с живым медицинским интересом.

— Я не совсем рехнулась, просто книззлы разумны и понимают человеческую речь, — объяснила она.

— А меня он тоже понимает? – заинтересовался папа. Кот посмотрел на него с непередаваемо презрительным выражением морды. Очевидно, это значило что-то вроде «Ты сам-то речь понимаешь? Сказали же тебе: кот разумный». Или, наоборот: «Было бы что понимать».

— Сам видишь, — улыбнулась Гермиона. – Так что если он начнет делать вид, что он просто кот, не верь ему.

После продолжительной терапии, включавшей в себя кусок куриного филе, полмиски молока и получасовое почесывание за ушами, Кот смирился со своей участью настолько, что пошел изучать дом с таким независимым видом, будто это не он недавно орал от страха по любому поводу. Гермиона вздохнула с облегчением и ушла к Джоан, прощаться.

— А погадать-то мы так и не собрались, — спохватилась Гермиона совсем уже поздним вечером. – Может, прямо сейчас еще успеем?

— Конечно, сейчас я все брошу и пойду гадать! – возмутилась Джоан, напоказ размахивая непросохшим маникюром. – Сейчас какой-нибудь ноготь смажу, придется смывать и заново красить…

— Не понимаю, к чему такая морока, — вздохнула Гермиона. Джоан посмотрела на нее с состраданием, но отвечать на вопрос не стала.

— Хотя знаешь, я подумала, мы можем обойтись упрощенным вариантом. Видишь, в тумбочке ящики? Открой самый нижний. Там две стопки карт. Бери ту, что потоньше, это старшие арканы. И вытаскивай один наугад. О чем ты хоть гадать-то собралась?

— Каким будет этот учебный год.

— А я-то думала, про мальчика, — разочаровалась Джоан.

— Учебный год включает в себя и мальчиков, и всю прочую ерунду, — выкрутилась Гермиона и вытащила карту.

На карте была изображена высокая башня, странный неровный силуэт, от которого будто бы откололся большой кусок. С двух сторон от разломанной башки то ли падали, то ли летели две фигуры в просторных черных балахонах. Небо позади башни было изрезано молниями.

— Что тебе досталось?

— Номер шестнадцать. Там еще башня нарисована. Ты хоть что-то помнишь о ее значении или снова будешь в книжке рыться?

— В книжке рыться будешь ты, — Джоан старательно отмахнулась от нее обеими руками, пытаясь побыстрее высушить ногти. – Вон там посмотри.

Гермиона взяла книжку, нашла нужную страницу и зачитала, вслух и с выражением:

— Эта карта символизирует полный крах, распад всего, что до сих пор составляло основу существования, переворот представлений о мире, бессилие перед волей небес. Но это также и катарсис, очищение души от отягчавших ее грехов и страданий. Так, а можно мне другую карту, а?

— Ну, катарсис – это же, вроде бы, хорошо? – неуверенно уточнила Джоан.

— Это когда потом хорошо, но сначала очень плохо. И вот этого-то мне и не хочется.

— Ну, ты, конечно, можешь вытянуть еще, но…

— Но это нечестно. Да, я понимаю. Джоан, может, купишь себе другую колоду, а? Эта все время предсказывает мне какие-то гадости!

— Не все время, а только второй раз. И мы еще не знаем, сбудется или нет. Расскажи потом обязательно.

— Расскажу, а как же!

Дома ее ждали три погрызенных пергамента с домашним заданием, обслюнявленное с углов пособие по Нумерологии, отодранный когтями кусок обоев и скромно засыхающая в углу кучка. Это, надо полагать, был кошачий протест против сурового магловского мира. Гермиона сдержала порыв поймать Кота и потыкать его носом в содеянное, как обычного кота, убралась, осмотрела пергаменты и книгу, убедилась, что они подлежат восстановлению (вот завтра в поезде поколдует чуть-чуть – и будут как новенькие), уселась около кровати и дружелюбно объявила под нее:

— На этот раз я тебя прощаю, Кот. То есть совсем. Никаких обид и наказаний. У тебя стресс и все такое, я понимаю. Но запомни. Еще хоть раз умышленно испортишь мое имущество – и я тебя побрею. Будешь вообще без шерсти, только усы оставлю. И пусть над тобой посмеются все фамилиары Хогвартса. Будешь ходить так по каменному замку, мерзнуть и простужаться. А я сварю специальную модификацию Перечного зелья, для животных, и буду им тебя поить. И кофточку тебе свяжу. Будешь лысый, сопливый, в дурацкой одежде и с дымом из ушей. Честно, Кот! Лучше не делай так больше.

Из-под кровати раздался очередной мяв. Истолковать его Гермиона не смогла, поэтому решила: не шипение и не рычание – ну и слава Мерлину.

Ночью она проснулась от громкого раскатистого мурлыкания. Источником его был Кот, спящий у нее в ногах. Видимо, это был его способ мириться. Ну, или он просто был наглой непрошибаемой мурчащей скотиной.

* * *

По Хогвартс-экспрессу сновали туда сюда дети, знакомые и не очень. Некоторые из них заглядывали в ее купе, но, не обнаружив приятной компании (а только Гермиону и Кота), закрывали дверь и убегали. Гермиону это полностью устраивало. Она уже успела возмечтать, как поедет вообще без попутчиков, и достала учебник по Рунам, чтобы изучить в дороге, как вдруг дверь снова открылась и в купе вошла Дафна Гринграсс.

— Вот ты где, — сказала она вместо приветствия. Как будто они расстались пару минут назад, твердо договорившись ехать в одном купе. – Раз у тебя свободно, я еду здесь.

— У меня занято, не видишь, что ли? Нас тут уже двое, я и Кот. Ты не влезешь.

— Ничего-ничего, вот ты немножко сдуй свое объемное самомнение, и я вполне сюда помещусь, — Гринграсс вкатила свой сундук в купе, села и уделила внимание Коту. – В роду были книззлы? – одобрительно спросила она.

— Хозяйка магазина уверяла, что были.

— Хорошо. Полезное приобретение.

Кот недовольно распушился, прижав уши и опустив усы вниз. Очевидно, он не был согласен считать себя «приобретением».

— Кот, это Гринграсс, — со вздохом объяснила ему Гермиона. – Распушаться и возмущаться бесполезно, я уже пробовала. Она всегда такая.

— Да кто бы говорил!..

Постепенно бессмысленные пикировки сменились осмысленными, Гермиона между делом рассказала немного про Францию, а Гринграсс – о том, как ездила в Испанию. Обменялись впечатлениями о домашних заданиях и новых учебниках. Обсудили теоретическую возможность выучиться искусству Прорицания благодаря занятиям и книгам и оценили ее как маловероятную. А потом поезд начал постепенно сбавлять ход, резко дернулся и остановился. Лампы погасли, и они оказались в темноте.

Ведь быть одному — это почти умереть:

Стать кем-то иным где-то не там.

— Интересное нововведение, — сказала невидимая Дафна. — Внезапно тормозящий поезд, темнота, снаружи тоже мрак… первокурсники получат море впечатлений.

— Интересно, из-за чего мы остановились? Такое когда-нибудь раньше бывало? — спросила Гермиона. Они, не сговариваясь, засветили Люмосы. Стало светлее, но почему-то ненамного, будто мрак вокруг был темнее обыкновенной темноты. Но теперь они видели хотя бы лица друг друга.

— Если и бывало, то я не в курсе. Пойдем в коридор, попытаемся выловить кого-нибудь, кто знает, что происходит?

— Там и без нас людно, — фыркнула Гермиона, прислушиваясь к происходящему за дверью. Там уже раздавались возмущенные голоса, все пытались выяснить, почему поезд стоит и что происходит, но ответа, судя по всему, никто пока не знал. Внезапно голоса стали громче, орали что-то неразборчивое, зашумели, захлопываясь, двери купе, а затем все стихло.

Это насторожило Гермиону даже больше, чем все, что происходило до этого. Если до сих пор она надеялась получить какую-нибудь информацию из раздававшихся в коридоре выкриков, то теперь стало ясно, что сделать это не получится. Но и выходить в коридор самой совершенно не хотелось — учитывая, как резво все оттуда сбежали. Интересно, почему? Дафна тоже напряглась, прислушиваясь, но снаружи не раздавалось ни звука.

Гермиона вдруг поняла, что ее трясет — то ли от страха, то ли от холода, она никак не могла определиться, поскольку и холодно действительно было, и почему-то очень не по себе. Руки заледенели, почти как тогда, прошлой зимой, когда она проснулась в снегу. Кот сдавленно зашипел из своего угла.

Вдруг дверь купе плавно открылась, и Гермиона увидела большую фигуру в черном плаще… или этот черный плащ и был фигурой? Гермиона замерла, узнав существо, о котором читала в книгах. Опасное существо. И, как все опасные существа, очень, просто крайне неприятное. Это был дементор. Увидев его, Гермиона поняла, почему ей было настолько не по себе: ведь они питались эмоциями, человеческим счастьем, одним своим присутствием забирая у человека саму возможность быть счастливым и заставляя испытывать страх. И да, ей было страшно до полной обреченности. До заторможенности. До окаменения.

Что дементор делает здесь? Какого черта? Они же должны охранять Азкабан! Спрашивать об этом она не рискнула: ей совершенно не хотелось привлекать внимание этих существ.

Дементор слепо повел головой из стороны в сторону и приблизился к ней, будто бы обнюхивая. От ужаса в глазах потемнело окончательно. Гермиона даже не догадывалась, что умеет так сильно бояться.

— Не надо! Не трогай ее! Она же наша дочь! — поразительно отчетливый женский крик раздался прямо рядом с ней, такой громкий, что она вздрогнула. Дементор отпрянул, будто продолжая ее движение, и повернулся к Дафне, но не провисел рядом с ней и пяти секунд, выплыл из купе, оставив дверь открытой.

— Что… — Гермиона попыталась заговорить, но голос сел, и получилось какое-то невнятное сипение. Кроме того, она сама толком не знала, что хотела спросить. «Что это было»? «Что они здесь делали»? Еще что-нибудь? — Ты слышала крик? — спросила она, наконец прокашлявшись.

— Нет, — ответила Дафна и встала, чтобы закрыть дверь. — Я слышала… другое. Близость дементоров может заставить память очень точно воспроизводить худшие воспоминания: сначала только ощущения и звуки, потом может и картинка добавиться. Что же ты, заучка, простых вещей не помнишь? — она поразительно быстро сменила тон с растерянного на более привычный ехидный.

— В таких условиях у кого угодно память откажет!

— У меня же не отказала.

— О да, и я безмерно горжусь тобой, — Гермиона тоже постепенно приходила в норму. — Хочешь, спою тебе серенаду о своем восхищении, о прекрасная укротительница страшных тварей?

— Пожалуй, не надо, — поразмыслив, сказала Дафна. — А то, боюсь, дементоры покажутся мне не самой дурной компанией. Да хватит уже ежиться! — вдруг рявкнула она.

— А что я могу поделать? Холодно же, — пожала плечами Гермиона. Ее тут же в очередной раз передернуло.

— Так если холодно, пересаживайся сюда и давай руки!

— Зачем? — насторожилась она.

— Греть я их буду, вот зачем. Что, маглы так не делают?

Гермиона с изумлением воззрилась на нее (с чего вдруг такие вольности?), но удержалась от выражения недоумения вслух. Все-таки она действительно не отказалась бы погреться. Чаю бы сюда горячего! Она бы взяла кружку в руки и не выпускала бы из рук целый час. Но за неимением горячей чашки сойдет и Гринграсс. Она пересела к ней. Ладони у Гринграсс вряд ли были горячими, скорее уж чуть теплыми, но ее замерзшим пальцам этого было более чем достаточно. Понемногу согреваясь, Гермиона снова вспомнила тот женский крик. Что это было: просто слуховая галлюцинация или действительно отголосок настоящего воспоминания? И что это за воспоминание такое, если претендует на место худшего? И почему, в таком случае, она не узнает ни ситуацию, ни сам этот голос?

Услужливый мозг тут же предложил варианты на выбор: вытеснение, слишком ранний возраст, травма головы. Или это просто было не воспоминание. Может ведь быть и такое.

— Скорее бы кто-нибудь пришел и принес шоколада, — вздохнула Гринграсс. Гермиона согласно кивнула, прикрыла глаза — всего на секундочку! — и почти моментально же провалилась в полуобморочный сон.

* * *

— Не трогай ее! Она же наша дочь!

Мир вокруг нее был очень большим, а сама она — маленькой, напуганной и ужасно виноватой. В ухе звенело, и горела от удара щека. А еще ей было так стыдно! Пахло гарью. На окне — высоко-высоко, не достать — висела дымящаяся, наполовину сгоревшая занавеска.

— Она не нарочно это сделала! Она не хотела, правда, Бетти?

— Больше пальцем ее не трону, не бойся, — сказал мужчина. Он говорил очень спокойно, не повышая голоса, но что-то было в его тоне такое, что она сжалась еще сильнее. Отец сердился на Бетти. А Бетти — это она. — Ее, может, вообще опасно трогать! Мало ли, что еще она может поджечь? Я долго позволял уговаривать себя, что это просто совпадение, и дело не в ней. Но в этот раз ты не можешь сказать, что это была случайность. Мы оба видели, как она подожгла эту чертову штору. Взглядом подожгла! Как в книжке фантастической! Рейчел, послушай меня. Я не знаю, что это за чудовище, я не знаю, как она получилась такой, но это не человек. Пора перестать делать вид, что она наша дочь.

— Но она действительно наша дочь! — начала было возражать женщина.

— Перестань! Просто подумай: а если бы на месте занавески была ты? Или я? Она опасна. Мы не можем держать ее в нашем доме, как нормального человека, и делать вид, что все в порядке. Потому что ничего не в порядке! Я вообще уже не уверен, что она действительно родилась у нас. Может, ее принесли пришельцы, колдуны, бог знает кто еще! Может, это какой-нибудь инопланетный эксперимент, откуда нам знать!

Она старалась успокоиться, но у нее не получалось. Было очень обидно, и больно, и она испугалась, когда загорелась занавеска. Она не понимала, о чем говорят мама и папа, она знала еще не все слова, но по голосам чувствовала, как он злился, а она боялась. Они сердились друг на друга и на нее, они считали, что она плохая, она виновата, но она не понимала, что сделала не так. Она подползла к маме, встала, цепляясь за ее юбку, и попыталась залезть ей на колени. Если мама обнимет — все пройдет, все опять будет хорошо.

— Или я, или она, — тихо сказал папа, и ей вспомнилось: уже не в первый раз. — На этот раз тебе придется выбрать, потому что я больше не останусь с ней под одной крышей.

Мама внимательно посмотрела на нее, потом протянула к ней руки, но не взяла на колени, а крепко-крепко обняла, потом мягко отцепила ее пальцы от своей юбки, помогла усесться на пол, встала и отошла к папе.

— Конечно, ты, — тихо сказала она. — Ты же знаешь.

Она не понимала, что происходит, но почему-то точно знала, чуяла неизвестным ей органом: происходило что-то совершенно ужасное. И она сама была в этом виновата. Они вышли из комнаты и закрыли дверь. Она осталась одна. Это было больно.

— Грейнджер, просыпайся, ты мне все плечо уже отлежала! — недовольно шепнула Дафна, и Гермиона открыла глаза так быстро, будто и вовсе не спала. Она выпрямилась, потянулась, и сразу после этого в купе вошла новоиспеченная слизеринская староста-пятикурсница. Мэри? Минди? Как там ее звали?

— Вы тут как, в порядке? Министерство последние мозги потеряло, посылать с обыском дементоров! Послали бы наряд авроров, так нет, надо рисковать детьми! Вот, держите по шоколадке, мы по такому случаю в тележке все скупили подчистую, — она протянула шоколад Гринграсс, а потом, чуть помедлив и недовольно поджав губы, все-таки и Гермионе тоже.

Гермиона предельно вежливо ее поблагодарила, развернула шоколад и машинально откусила кусочек, а потом даже приняла участие в общей беседе, но мысли ее все еще оставались в том странном сне, с незнакомыми ей людьми, которых она считала мамой и папой. Была ли это просто фантазия на тему примерещившегося ей крика — или это было настоящее воспоминание? Могло ли такое быть? Могли ли ее когда-то звать Бетти?

Надо было проверить. Надо было спросить родителей или еще как-то убедиться. Но если подумать, это многое объяснило бы. Ей никогда не приходило в голову, что она приемная, просто повода не было для таких мыслей. Родители («возможно, приемные родители», — мысленно поправилась она) никогда ей этого не говорили, не намекали даже, а сама она не помнила тех людей, которых увидела в своем — она против воли была в этом почти уверена — воспоминании. Но она всегда так боялась реакции родителей, так боялась их разочаровать, оказаться не той, кем они хотят ее видеть. Она так старалась соответствовать, пряталась за масками, придумывала уловки… и лишь недавно стала задумываться: почему она так боялась? Почему была так уверена, что они разочаруются в ней, если она перестанет притворяться? Что они сделали с ней такого, что она сочла наиболее безопасным решением спрятаться от них и ото всех остальных за придуманной личностью?

Может быть, она просто обвиняла не тех родителей. Жаль, настоящего латиноамериканского сериала не получается: судя по реакции тех людей из сна, судя по тому, как панически «отец» испугался ее стихийного выброса, они были маглами, оба. Даже не сквибы. Куда смешнее было бы, выяснись вдруг, что она чистокровная или хотя бы полукровка, но нет, это крайне маловероятно.

Она неохотно откусила еще кусочек шоколада, но легче ей не стало. Сладкого ей не хотелось, а хотелось совсем другого. Хотелось к маме. И она не была уверена, к которой из двух.

Прошлое тоже зависит от нас:

Проболтаешься — станет не так.

Этот факт

Иной каждый раз.

Во время Пира первого сентября люди делятся на тех, кого больше интересует церемония распределения, и тех, кого больше интересует, когда же, наконец, будет еда. Ах да, и есть еще третья немногочисленная группа: те, кому больше всего интересен Поттер. К этой группе относился Драко Малфой, восторженно пересказывающий всем желающим и не желающим это слушать, что Гарри Поттер упал в обморок! Испугался дементора! Да он слабак и девчонка! Гермиона слушала долетающие до нее реплики и гадала: то ли Малфою повезло и в его купе дементор не заглядывал, то ли он испугался до такой степени, что теперь старательно доказывает себе, что он не трус, ведь героический Поттер испугался даже больше, упал в обморок и вообще… Поттера, кстати, за столом Гриффиндора не наблюдалось.

Он появился как раз к концу распределения, вид имел бледный и злой. Видимо, обморок действительно был, и видимо, ему хватило ума принять близко к сердцу малфоевские подначки. Чудной человек. Дальше были какие-то объявления. Представляли нового профессора ЗОТИ, потом почему-то мистера Хагрида. Гермиона не вникала. С первого же объявления, которое было о том, что в этом году, оказывается Хогвартс будут постоянно охранять дементоры, Гермиона погрузилась в уныние, да так из него и не выгрузилась до самого конца пира, и дальше, по коридорам, к подземельям так и следовала с неподъемной этой ношей, пока не получила ощутимый тычок в бок.

— Грейнджер, линяем немедленно! – Маркус Флинт придержал ее за рукав на повороте и потащил куда-то в сторону. И она, что характерно, сначала повиновалась, а потом уже возмутилась:

— Флинт, что это, к драклам, за шуточки? Я, может, спать хочу.

— Да вот решил показать тебе самое важное место в школе, а то ведь живешь дура дурой. Вот выпущусь я – кто тебе самое главное-то расскажет?

— Ты знаешь тайный проход в Запретную Секцию? – спросила Гермиона, подразумевая, что меньшим ее не подкупить.

— К счастью, не знаю. Иначе ты бы там поселилась и зачахла бы в пыли, да без солнышка. Смотри, вон там хаффлпаффская гостиная.

— Это и есть самое важное место в школе? В жизни бы не подумала.

— Неее, это ориентир, а нам надо дальше. Видишь картину? Ее-то нам и надо. Вот эту грушу, как учили меня старшие поколения, надо пощекотать, но я только пальцем тыкаю – ей хватает.

Гермиона уже хотела возмутиться: что это за цирк? Но тут груша превратилась в зеленую дверную ручку. Флинт открыл дверь и комично галантным жестом пригласил ее зайти. Переступив порог, Гермиона оказалась в кухне размером примерно с Большой Зал. В глубине ее горел очаг, четыре стола стояли в точности как в Большом Зале, а между столами суетились небольшие длинноухие человечки – видимо, те самые домовые эльфы, которые выполняют работу в домах волшебников. И в Хогвартсе, конечно, тоже, могла бы и раньше догадаться.

— Нет, ну сразу после пира же! – возмущенно воскликнул блондин в хаффлпаффской мантии со значком старосты на груди, стоящий посреди кухни. – На кухню, между прочим, вообще ходить запрещено, так что десять баллов…

— Да ладно, Диггори! Серьезно? – фальшиво удивился Флинт, тоже заходя внутрь. – Ты действительно будешь снимать баллы за то, что делаешь сам? А как же совесть и честь, а, барсучонок?

— Ты так говоришь, будто знаешь, что это такое, — буркнул Диггори, но попытку снять баллы не повторил.

— А у меня широкий круг интересов. Я и слов разных знаю много, и на игре тебя уделаю, вот увидишь.

— Это мы еще посмотрим, — улыбнулся хаффлпаффец. – Ладно, так и быть, я вас не видел, хотя вы обнаглели безмерно.

— На себя-то посмотри! – возмутился Флинт, но Диггори уже подхватил у нескольких эльфов какую-то корзину и вышел. Внимание эльфов переключилось на Флинта и Гермиону.

— Чего желают студенты Хогвартса? – многоголосо вопросили они.

— Шоколада две чашки мы желаем, и покрепче, — ответил Флинт за них обоих. Кухня моментально пришла в движение, эльфы понеслись к шкафчику, на ходу решая, кто будет готовить. В иное время Гермиона непременно задала бы не меньше сотни вопросов этим существам, но сейчас ей было совершенно не до них. И даже не до того, чтобы спорить с Флинтом. Выпить этот чертов шоколад, раз Флинт считает, что так надо, и пойти спать, больше ей ничего не хотелось.

— Об этом месте мало кто из слизеринцев знает, а кто знает, те не пользуются, — вещал тем временем Флинт. – Оцени, каким эксклюзивом я тебя снабжаю.

— Почему не пользуются? — все-таки включилась Гермиона.

— А потому что им западло собственными ножками топать к эльфам. Хотя, казалось бы, приказывать им можно точно так же. А для них – не так же. Привыкли у себя по имениям: пальцами пощелкал, и вот они уже тут. А если по первому щелчку ничего не получается, а надо сначала прийти, то это оскорбительно, и пользоваться кухней – дурной тон.

— А ты что же сюда ходишь, раз так?

— А я как раз специалист по дурному тону. С тобой вот общаюсь, например. Что мне после этого какие-то там эльфы.

Две чашки шоколада и два стакана воды материализовались перед ними подозрительно быстро. Флинт сделал глоток из своей чашки, удовлетворенно кивнул и сказал:

— А теперь рассказывай.

— Что рассказывать? – не поняла Гермиона.

— У тебя такое выражение лица, как сегодня, бывало только на первом курсе. Знаешь, когда во весь лоб крупными буквами написано: жить паршиво, сдохнуть лень, добейте кто-нибудь. Что тебя так капитально пришибло?

«Да ничего особенного, Маркус. Просто если все правда, то мой отец отказался от меня, потому что я ведьма. А моя мать отказалась от меня, потому что моего отца любила больше, чем меня. Лучше бы все-таки это была неправда».

— Понятия не имею, о чем ты.

— Грейнджер. Тебе, наверно, кажется, ты вся из себя такая загадочная, скрытная слизеринка, да? А на фига? Тебя же что-то грызет. Ты хочешь, чтоб правда сгрызло? Почему бы не поделиться с кем-нибудь?

— А почему вдруг именно с тобой? – скептически спросила Гермиона, уже не пытаясь отпираться.

— А у тебя много вариантов, что ли? Гринграсс, да я, да Поттер. Но Поттеру ты плакаться не пойдешь, если не совсем идиотка. Остаются двое…

— Ладно, ладно. В общем, все из-за дементоров.

— Этот вывод и так напрашивался. И что ты такое печальное вспомнила?

— Вот. В том-то и дело, что вспомнила то, что накрепко забыла, вообще не знала, что это когда-то случилось. И теперь не пойму: то ли такое и правда было, то ли я сама это придумала?

— Придумала? При дементорах? Вряд ли.

— А если вряд ли, — вздохнула Гермиона, — то получается, что я не совсем Грейнджер.

— Не понял.

— Я видела свое раннее детство. И у меня были другие родители. Не те, кого я всю жизнь считала мамой и папой.

— А! Так это же все объясняет! – нечувствительно к ее печалям просиял Маркус.

Это все объясняет, да. Она сама недавно именно так и подумала. Но вряд ли Флинт имел в виду то же самое, что и она.

— Что это объясняет, по-твоему?

— Я же так и знал, что такое чудо в перьях не могло родиться у маглов! Ну какова была вероятность, что умненькая и довольно неплохая ведьма, да еще слизеринка, действительно грязнокровка?

«Не те вероятности ты считаешь, Флинт. Лучше подумай, какова вероятность того, что чистокровная ведьма, или даже полукровка, окажется удочеренной семьей маглов. И какова вероятность того, что маглы удочерят ребенка других маглов, ведьма там она или нет».

Вслух, однако, Гермиона ничего не сказала, ошарашенная неожиданными выводами Флинта. Интересно, это только для него «совершенно очевидно», что раз ее родители ей не родные, значит, она не маглорожденная, или остальные слизеринцы подумают так же? Отчетливо вспомнилось начало первого курса и профессор Снейп, вот так же, после Пира, предлагающий ей поддельную родословную от которой она с возмущением отказалась. А сейчас – тоже отказаться? Заверить Флинта, что он ошибается? Или оставить обманываться, не подыгрывая, но и не возражая, и посмотреть, как быстро эта версия ее происхождения станет известна всему Слизерину? И в чем отличие такого умолчания от поддельной родословной? Только в том, что врать самой не надо?

— Но слушай, надо же найти твоих родителей! Ты помнишь фамилию, или хоть имена? Хоть что-нибудь?

Самое время заявить, что они маглы. Да? Или все-таки нет? Или все-таки оставить эту выдумку в качестве какой-никакой защиты от маглоненавистников?

— Я не хочу об этом говорить, — отчеканила она. – И искать их не хочу.

— Но почему? – опешил он.

— А как ты думаешь, почему я увидела их, когда встретила дементора? Если это так и было, если мне не просто придумалось почему-то... – Гермиона не хотела говорить это вслух, но делать слишком большую паузу не стоило, Флинт мог за это время что-нибудь додумать. Поэтому она собралась и прямо сказала: — Маркус, они от меня отказались. Неужели ты думаешь, что они будут рады видеть меня теперь? И неужели ты думаешь, что я буду рада их видеть?

— Вот оно как, — пробормотал он. – А я думал – может, тебя маглы украли…

«У других маглов. Конечно».

-Ну да, — фыркнула Гермиона. – Набежало стадо диких маглов и уволокло меня в свою нору, безутешные родители не могут меня найти, все рыдают. Нет, Флинт. Мои родители, те, которые Грейнджеры, видимо, удочерили меня после того, как те люди меня бросили. Так что счастливое воссоединение отменяется.

— Но ты же нормальная, сильная ведьма. Почему они могли тебя бросить? – недоуменно нахмурился Флинт.

«Как раз поэтому, Маркус. Как раз поэтому. Если это правда. Лучше бы все-таки нет».

— Я не хочу об этом говорить, — еще раз отрезала она, закрывая тему. Шоколад наверняка был прекрасным и вкусным, как подавляющее большинство блюд хогвартской кухни. Но Гермионе он показался совершенно отвратительным.

Что было раньше-позже,

Фамилия, айкью,

Но это не поможет,

Если я не устою!

«Это мог быть просто сон», — в очередной раз напомнила себе Гермиона, проснувшись утром. Она, конечно, имела в виду не то, что приснилось ей ночью, а тот самый коротенький эпизод, привидевшийся ей в Хогвартс-экспрессе и как-то внезапно поставивший под сомнение всю ее жизнь.

Это мог быть просто сон, вызванный послышавшимся ей непонятным криком и ее эмоциональным состоянием после встречи с дементорами. В конце концов, нелепо, что она так сразу поверила в эту версию, не имея ни одного, ни единого доказательства ее правдивости. Ни даже намека на таковое. Да даже если это и правда, какая разница-то? Однако, судя по сегодняшнему ее сну, разница была.

Гермионе приснился отец. Он сидел в любимом кресле, а она у окна, за столом, с заданием по математике, как было у них заведено в ее детстве, и пока она решала задачки, отец обстоятельно и выразительно что-то рассказывал, как опять же было у них заведено. Но вместо детских сказок и смешных баек он рассказывал ей о том, как они с мамой ее выбирали. Что, вообще-то, хотели либо мальчика, либо светловолосую девочку, можно не такую умную, как Гермиона, зато улыбчивую, веселую и ласковую. И посимпатичнее. «Увы, не получилось, всех разобрали, из детей подходящего возраста осталась только ты, — заключил он и развел руками. – Но в конце концов, мы тебя полюбили, как видишь!»

Бред какой. Гермиона никогда не интересовалась, как выглядит процедура усыновления, но подозревала, что широкого магазинного выбора там не предоставляют. Вряд ли у родителей вообще были варианты. И может быть, это все-таки неправда! И вообще, непонятно, почему ее это так зацепило. Ведь если она у них родилась, они тоже могли до ее рождения ожидать кого угодно. Мальчика, симпатичную блондинку, веселую красавицу. А потом им пришлось полюбить ее, потому что выбора у них все равно не было. Это что – тоже обидно? А если нет, то почему ее так расстроил этот сон? В чем вообще проблема?

И – да: это ведь мог быть просто сон!

Конечно, существовал простой способ это проверить: спросить родителей. Способ не со стопроцентной гарантией, они ведь могли бы солгать по каким-нибудь им одним известным причинам. Но могли ведь и правду сказать. В любом случае, если и была у Гермионы ниточка, с которой можно было разматывать эту историю, то это были именно мама и папа. Но спрашивать их об этом в письме ей не хотелось.

Странно: было время, когда она считала, что на бумаге изложение любой проблемы выглядит гораздо понятнее, и скорее предпочла бы написать письмо, чем сбивчиво объяснять что-то вслух. А теперь вдруг оказалось, что есть вещи, которые и вслух-то проговорить нелегко, но вот обсуждать их в письмах кажется и вовсе немыслимо. Ну в самом деле, как такое спросить? «Здравствуйте, мама и папа, у меня все хорошо, добралась отлично, новые предметы очень интересные, вы мои кровные родители или приемные?» — так, что ли? Или так: «Дорогие родители, мне приснился странный сон, и я внезапно подумала: а вдруг я не родная ваша дочь? Вы можете это подтвердить или опровергнуть?» — еще хуже. Или можно совсем уж честно: «Дело в том, что в поезде я встретила дементора – это такое существо, вызывающее худшие воспоминания, конечно, оно совершенно безопасно! — и вспомнила кое-что странное…» — ну да, и тема разговора неизбежно сменится на «не перевестись ли все-таки куда-нибудь подальше от этого странного места, где по школьным поездам разгуливают дементоры».

И потом, пока они будут писать ответ, могут успеть договориться о том, какой версии придерживаться. Если спрашивать при личной встрече, тогда у них такой возможности не будет. Это еще один аргумент за то, чтобы подождать до каникул.

От идеи «спросить родителей» ветвились варианты их ответа на вопрос: «они могут сказать, что я их родная дочь, и это может быть правдой», «они могут сказать, что я их родная дочь, потому что действительно так думают, и в этой истории все-таки замешана магия», «они могут сознательно солгать» и так далее, и тому подобное. Выходило, что единственный вариант ответа, в правдивости которого можно почти не сомневаться, процентов так на девяносто, — это если они все-таки признаются, что удочерили ее. Этот вывод удручал несказанно: родителям хотелось доверять, да и вообще, при такой степени недоверчивости недалеко до паранойи. Но если допустить, что они лгали ей все эти годы, скрывая от нее ее происхождение, то где гарантия, что они не продолжат действовать в том же духе? И где гарантия, что им вообще можно верить? И как она может предъявлять им претензии по поводу их лжи, если сама постоянно строила из себя невесть что? Или потому и строила, что они?.. Как легко и заманчиво переложить на родителей вину за все-все, включая ее собственный поганый характер! И как противно допускать, что это не совсем бессмысленно.

…Если она так и будет гонять эти мысли туда-сюда по кругу все это время, то ждать до рождественских каникул нет никакого смысла: она спятит гораздо раньше.

* * *

От сумасшествия ее спасла Нумерология, ставшая ее первым уроком в этом году. Для того, чтобы включиться в объяснение темы, пришлось выкинуть из головы все посторонние мысли. А после небольшой проверки выяснилось, что даже самые простые расклады, изучаемые в самом начале курса и даже просочившиеся через Статут Секретности, могут работать окклюментным щитом, не хуже, чем алгебраические уравнения, а вот внимания требуют не в пример меньше. В имеющихся обстоятельствах это было не слишком удобно, поскольку хотелось бы не думать вовсе ни о чем, но в принципе, щит, который не оттягивал на себя все внимание, был большим шагом вперед. Еще упрочить бы его, залатать окончательно дыры, но тут, кажется, ей ничто не могло помочь. Только практика и время, время и практика.

Дальше стало уже немного легче не думать на ту-самую-тему, у Гермионы это прекрасно получалось до самого обеда, и на обеде, и на следующем уроке. А после возвращения в Гостиную стало и вовсе не до того: там все имеющиеся в наличии старшекурсницы утешали зареванную Паркинсон, которая трагически заламывала руки и причитала: «он вот-вот умрет, а меня к нему даже не пустили!»

Первой (и довольно глупой) мыслью Гермионы было: «Неужели еще один василиск выполз, и в первый же день жертва?!» А первым порывом – срочно собирать вещи, еще одного года такой нервотрепки она бы точно не выдержала. Но оказалось, что жертвой был Малфой, и «практически убил» его не василиск и даже не Сириус Блэк, а гиппогриф, которого мистер Хагрид демонстрировал на Уходе за Магическими Существами. Тут девочкам пришлось отвлечься от страдающей Панси и объяснить Гермионе, с какой стати Хагрид ведет урок. Оказалось, что поэтому его и представляли вечером: теперь он тоже преподаватель в Хогвартсе – видимо, это было как-то связано с прошлогодней историей с его арестом, но никто не был до конца уверен.

— Да и какая разница, это великаново отродье чуть не убило Драко! – продолжала заливаться слезами Паркинсон. Потом, впрочем, все-таки выяснилось, что не убило, а максимум откусило руку, да и то вряд ли. Но Панси это ничуть не мешало переживать дальше с той же интенсивностью. В другом углу гостиной сидела Астория Гринграсс, внимательно слушала лепет Паркинсон и, судя по бледноватому виду, тоже переживала, но молча.

— Ой, ради Мерлина, Панси! – не выдержал Забини. – Не такая уж там страшная рана, не отвалится у него рука, не переживай. Ну подумаешь, кровь, в Мунго даже оторванную руку бы заново вырастили, было бы из-за чего переживать!

Панси побледнела аж до зелени и напустилась на Блейза:

— А ты бы и рад был, если бы это чудовище его изуродовало, да? Ты просто ему завидуешь, потому что Драко самый, самый…

— С мистером Малфоем все будет в порядке, он выйдет из Больничного Крыла в течение нескольких дней, — негромко сказал декан, заходя в Гостиную.

— Не сегодня?! Значит, он действительно очень серьезно…

— Мисс Паркинсон, ваше успокоительное. Примите и будьте добры впредь вести себя прилично. И не шуметь в Больничном Крыле, так вероятность того, что вас туда пустят, гораздо выше.

— Можно, я его навещу, сэр? Можно?! – Паркинсон приняла флакон с зельем из рук декана и демонстративно его осушила.

— Всё завтра, — ответил профессор Снейп и вышел. Вслед за ним, выждав полминуты, вышла Гринграсс-младшая.

— Паркинсон, все эти ваши страдания – это очень мило, но пойдешь к Малфою – передай ему: не выйдет из Больничного Крыла до выходных – вылетит из команды к мерлиновой матушке, — бодро заявил Флинт. Слушать возмущенный ответный лепет Панси (не столь убедительный после приема зелья) он не стал и быстро куда-то смылся. А Гермиона, глядя ему вслед, вспомнила вчерашний вечер на кухне, но вместо того, чтобы вернуться на все тот же круг бессмысленных риторических вопросов о своем происхождении, вспомнила про обитателей кухни. Вооружилась ежедневником и пером и пошла беседовать с домовиками.

Эти правила не нами установлены на свете,

И дома набиты теми, кто здесь вроде ни при чем.

— Ну хорошо, а как вы соотносите тяжесть проступка с наказанием?

— Мисс снова говорит непонятно, простите, мисс! – домовик печально глядел на нее, и Гермионе казалось, что еще немного, и она не только услышит мучительный скрип шестеренок в его голове, но и увидит эти самые застопорившиеся шестеренки. Через глаза. Что же, это был прогресс: поначалу, если домовики не понимали вопрос, они сразу начинали биться обо что-нибудь головами (неудивительно, что они мало что понимали, если к ним обращались не с привычным приказом, а с чем-то другим: тяжело, должно быть, жить с перманентным сотрясением мозга!). Но после того, как она в третий раз сказала им перестать и велела вместо битья головой говорить, что именно им непонятно, они стали просто лепетать «непонятно, мисс» и печально на нее смотреть. Она сильно подозревала, что, стоит ей уйти, они дружно отправятся все-таки биться головами, оптом за все вопросы, на которые не смогли ей ответить.

— Ну смотри. Если вы сделали что-то не так, вы будете себя наказывать, правильно?

— Да, мисс, конечно, мисс!

— Вам это приказывает хозяин?

— Нет, мисс, хозяин не должен об этом думать, эльфы сами! Хозяин может наказать, если хозяин хочет, но хороший эльф все равно накажет себя сам, мисс! Тоби – хороший эльф! Тоби всегда себя наказывает!

Какие у них оригинальные представления о хорошем.

— А откуда ты знаешь, Тоби, когда ты уже наказал себя достаточно?

— Ниоткуда, мисс! Тоби наказывает себя, пока ему хватает сил!

А вот теперь стало совсем страшненько.

— За любую ошибку одинаково?

— Нет, мисс, не одинаково! Тоби может прищемить себе уши, а может пальцы обжечь! Тоби наказывает себя по-разному! Или так, как прикажет хозяин.

Кстати о хозяине. Кто, интересно, хозяин хогвартских эльфов?

— А кто твой хозяин, Тоби?

— Тоби – эльф Хогвартса! Хозяин Хогвартса – хозяин Тоби!

— Хозяин Хогвартса – это директор?

— Да, мисс. Директор Дамблдор – хозяин Тоби!

— И он приказывает тебе наказывать себя?

— Нет, мисс! Никогда! У хозяина Хогвартса много дел, он занят! Тоби всегда наказывает себя сам. Тоби хороший эльф!

Это Гермиона уже поняла. Другие эльфы начинали рыдать примерно на третьем вопросе, особенно если вопросы подразумевали необходимость не только сообщать факты, но и немножечко думать. А Тоби – хороший эльф, зависал над такими вопросами всего по полминутки, да еще и кастрюлю чистить при этом не забывал.

— А все ли эльфы Хогвартса такие же хорошие эльфы, как ты, Тоби?

Глаза у Тоби моментально наполнились слезами. Ну что опять не так?!

— Тоби не знает! Простите, мисс! Тоби проследит и доложит мисс!

— Нет-нет, Тоби, не надо, мне не нужен точный ответ. Я просто хочу знать твое мнение. Даже если ты не знаешь наверняка, я хочу знать, что ты об этом думаешь?

— Что думает Тоби? – домовик снова впал в ступор и даже поставил на минуту кастрюлю. Интересно: они что, не могут совмещать работу и мыслительный процесс? Это с непривычки или врожденное свойство? – Тоби не знает, — шепотом признался домовик. – Тоби обязательно накажет себя за это!

Господи, да что ж за наказание, как с ними общаться-то, чтобы без телесных повреждений?

— Нет, Тоби, тебе не за что себя наказывать! «Не знаю» — это тоже мнение, вполне подойдет.

Эльф посмотрел на нее с сомнением, но вернулся к чистке посуды. Биться головой ни обо что не стал. Ай да Грейнджер, укротительница домовых эльфов!

— А скажи мне, Тоби, тебе нравится наказывать себя? Если бы тебе можно было обойтись без этого, ты был бы счастливее?

— Мисс говорит непонятно! – отчаянно заголосил Тоби. – Как можно не наказывать себя?!

— Ну, например, если бы ты не совершал ошибок…

— Тоби был бы счастлив! Тоби был бы лучший эльф на свете!

— …Или если бы хозяин решил, что за ошибки нужно не причинять себе боль, а делать что-нибудь другое. Например, еще какую-нибудь работу. И это было бы твоим наказанием.

— Мисс говорит непонятно! Так не бывает, простите, мисс! Работа – это не больно! Значит, работа – это не наказание!

А ей, помнится, кто-то из слизеринцев говорил, что домовики – безмозглые создания, которые не умеют ни думать, ни проявлять инициативу, а только выполняют приказы. Ну какие же они безмозглые, если умеют почти логически рассуждать? Логика, конечно, весьма своеобразная, но все-таки…

— А вот волшебников и людей часто наказывают таким образом. Их ругают или дают дополнительную работу, или что-то отбирают, а боль не причиняют.

— Но мисс, у эльфов нет ничего, что можно отдать! А если забрать у эльфа руки или ноги, он не сможет работать. И эльфы не волшебники! И не маглы! Простите, мисс. Мисс не права!

Раздался громкий гул – это домовик все-таки не совладал с собой и приложился к очередной сковородке. Его, словно эхо, подхватили то тут, то там раздающиеся удары: уши у домовиков длинные, и пусть остальные в разговоре и не участвовали, но подслушивали наверняка. И очевидно, были с ней не согласны и считали, что за такое следует себя наказать. Но были и те, кто не стал биться головой. Либо счел свою работу важнее наказания за крамольные мысли, либо они были с ней согласны (это, конечно, тоже крамола та еще, но, наверно, они этого еще не успели понять). Этих Гермиона постаралась запомнить, хотя лица у них для непривычного взгляда так похожи – поди различи.

— Тоби, а за что ты себя сейчас наказал? – с интересом осведомилась Гермиона, которой уже изрядно надоело его останавливать.

— Тоби спорил с мисс! Тоби не соглашался! Эльф не должен спорить с волшебником!

— А кто тебе это сказал? Разве кто-нибудь запрещал тебе спорить с волшебниками?

— Тоби домовой эльф, Тоби должен слушаться!

— Но ты ведь меня слушаешься. И если твоя цель в том, чтобы выполнять мой приказ, то мое мнение о том, выполняешь ты его или нет, должно быть важнее твоего. А я считаю, что все в порядке: ты до сих пор со мной разговариваешь, хотя я отвлекаю тебя от работы. Это и был мой приказ, вернее, моя просьба: поговорить со мной. А во всем со мной соглашаться я не просила.

Удар по сковородке раздался еще раз.

— Тоби плохой эльф! Тоби неправильно понял мисс! Тоби не угодил мисс!

О Мерлин.

— Тоби, а что будет, если я попрошу тебя не наказывать себя, когда тебе кажется, что ты допустил ошибку в разговоре?

— Тоби придется наказать себя за то, что он не может выполнить приказ мисс! – с готовностью ответил эльф.

— А если тебя об этом попросит хозяин?

— Тогда Тоби придется послушаться. Но что тогда Тоби делать, если Тоби ошибется?

— Просто учесть ошибку и в следующий раз поступить иначе? – с надеждой предложила Гермиона.

Эльф скроил крайне недовольную морду, но спорить с ней не стал, видимо, чтобы не биться об сковородку вновь, «за споры с мисс». Гермиона же решила пожалеть эльфов и оставить их на сегодня в покое. Вернее сказать, двигала ею не столько жалость, сколько опасение, что если она будет слишком на них наседать, они начнут разбегаться от нее, и никого она больше для приватной беседы не поймает. Теоретически, можно было бы попросить кого-нибудь из однокурсников позвать одного из своих домовых эльфов, но на самом деле нельзя. Не поймут они ее интереса, а она не сможет им внятно объяснить, чем ее зацепили домовые эльфы. Ее очень интересовало, каким чудом и какими методами убеждения, а главное, у какого злого гения получилось воспитать целую расу так, чтобы единственным их интересом было служение волшебникам, и не возникало даже мысли проявлять самостоятельность или инициативу. При том, что и инициатива, и собственное мнение у них явно были, это было очевидно даже по одному-единственному разговору. Волшебники привыкли к эльфам, они считают такое положение дел естественным: домовики служат, потому что так положено, наказывают себя, потому что так положено, не стоят внимания, потому что безмозглые и тупые. Им не нужны причины происходящего, как не нужны причины того, что земля внизу, а небо синее. Гермиона же в байки про «так положено» верить отказывалась, даже если в них верили сами эльфы. Их отношение к свободе (резко негативное, но не как к большому несчастью, подобному смерти или болезни, а как к чему-то позорному, вроде преступления) казалось ей неестественным и неправдоподобным. Если свобода – такая беда, то почему они не жалеют свободных эльфов, а презирают их? В принципе, это мог бы быть и защитный механизм, — рассуждала она сама с собой, — если отдалиться от тех, с кем случилась большая беда, и объяснить, чем они ее заслужили, то с тобой ничего подобного не случится, в это и люди порой верят. Но ей хотелось лично убедиться в этом, исследовать изгибы эльфийской логики и понять, как дать им хоть какие-то права, хоть какие-то возможности. У них же и правда ничего нет, Мерлин! Вообще ничего. Никакой собственности. Никакой защиты. Ни права на собственное мнение. Ни своих желаний. Ни времени на отдых. Вообще ничего. Вот разве что время на наказание всегда находилось. Это было настолько чудовищно, что просто в голове не укладывалось. Но волшебников все устраивало, поэтому до поры до времени она не собиралась излагать им свои мысли о положении домовых эльфов. Только иногда, на правах глупой маглорожденной, задавать вопросы. И слушать ответы.

Выйдя из кухни, Гермиона ушла не сразу. Некоторое время она постояла под дверью, вслушиваясь в глухие удары об посуду и мебель: очевидно, домовиков весьма впечатлила их беседа. Потом она тяжело вздохнула и пошла было к кабинету директора, единственного, кто мог бы помочь ей сделать так, чтобы эльфы перестали сотрясать свои многострадальные мозги при каждой беседе с ней. Но на полпути все же передумала. Встречаться с Альбусом Дамблдором ей не очень хотелось: она все еще помнила, в какую историю директор втравил Гарри Поттера на первом курсе (да и про второй были у нее некоторые догадки), и не хотела ничего подобного для себя. Она, конечно, не думала, что он немедленно вплетет ее в какую-нибудь свою интригу, стоит ей попасться ему на глаза. Она не бог весть какая важная фигура, в конце концов. Но все же привлекать его внимание совершенно не хотелось. Так что придется домовым эльфам пострадать еще какое-то время. Но может быть, они со временем к ней привыкнут?

Скромная я, скромная,

Только очень стрёмная.

Малфой вышел из Больничного Крыла в четверг перед занятиями. Руку на перевязи он нес перед собою, как особо почетную награду, на вопросы Паркинсон о самочувствии строил героическое лицо и жаловался на боли. Ему, возможно, даже поверили бы, если бы за спиной Панси он не перемигивался с Крэббом и Гойлом.

Первым уроком было Зельеварение, и Малфой чуть было не превратил его в цирк своим нытьем о том, что он не может справиться с тем, с этим, и нарезать он тоже ничего не может. Ну прямо инвалид. После первого такого заявления декан припряг Уизли помогать Малфою. Разумеется, Малфой был счастлив. И разумеется, после такого грандиозного поощрения он решил продолжать в том же духе. Гермиону весь этот детский сад разозлил несказанно, поэтому в следующий раз, стоило Малфою заикнуться о том, что он не может с чем-то справиться, она вспомнила свою любимую маску инициативной идиотки и подняла руку:

— Сэр, позвольте, я помогу Драко!

Декан был не в восторге от подобной самодеятельности. Холодностью взгляда он мог бы, пожалуй, потягаться с василиском. Тем не менее, он заявил:

— Три балла Слизерину за инициативность и взаимовыручку. Действуйте, мисс Грейнджер.

Гермиона принялась в ускоренном темпе подготавливать ингредиенты, чтобы хватило и на Малфоя.

— Вот, Драко, держи смокву, — она протянула Малфою заготовки, мило улыбаясь и ему, и Рону Уизли, который явно не мог определиться: то ли он был благодарен ей за то, что она спасла его от Малфоя, то ли презирал за то, что она сама, по своей инициативе, вызвалась ему помогать. Что бы он понимал.

— Какого дементора ты лезешь, грязнокровка? – возмутился Малфой. – Я ничего от тебя не приму, не нужна мне твоя помощь!

— А у тебя есть выбор? Ты же сам ничего нарезать не можешь, у тебя ручка болит.

— Да лучше бы Уизли!..

— Ты думаешь, Уизли нарежет все лучше меня? Да брось, Драко, ты же сам знаешь, что это не так. Тебе, все-таки, помощь нужна или Уизли? Кстати, уже пора добавлять.

Малфой приглушенно выругался и взял протянутую ему доску. Бесить Малфоя, конечно, совершенно неразумно, но иногда так приятно! И ведь ничего плохого человеку не сделала, сплошная помощь и взаимовыручка. Есть чем гордиться, да. А если посмотреть еще и на Панси… та тоже не могла определиться, то ли ей радоваться, что Драко все успеет, то ли беситься, что не она его обслуживает, а какая-то грязнокровка. День ломки слизеринских мозгов, определенно.

В этот день у гриффов (в том числе у третьего курса) состоялись первые уроки ЗОТИ, так что вечером вся школа знала, что «этот Люпин очень крутой, дело свое знает, жаль, что с ним тоже пакость какая-нибудь случится». Малфой был в корне не согласен с такой позицией, о чем громогласно заявил вечером посреди гостиной:

— Да не может он быть хорошим преподавателем! Вы на одежду его посмотрите, на эти обноски и лохмотья! Да у нас домовые эльфы так одеваются!

— А почему, кстати, ваши домовые эльфы так одеваются? – встряла Гермиона.

— Я-то почем знаю?! Наверно, слишком тупые, чтоб эти свои тряпки постирать. Не уводи меня от темы. Так вот!

— А что, вы сами не можете им приказать, чтобы они свои тряпки постирали?

— А почему это мы должны это делать? Грейнджер, чего тебе надо, вообще?

— Да просто не понимаю: вот тебе противно смотреть на своих домовых эльфов в лохмотьях. Ты легко можешь это исправить – просто приказать. И ничего не делаешь, предпочитаешь возмущаться их внешним видом. Почему?

Малфой замер на секунду, потом вознегодовал:

— Вот сразу видно грязнокровку! Что за бред ты несешь?! И вообще, я не об эльфах, я об это Люпине! Если он не может прокормиться своим знанием ЗОТИ и носит застиранные тряпки, это, знаешь ли, наводит на мысли.

Гермиона изобразила бурный мыслительный процесс.

— Слушай, Драко! Я поняла! Я знаю, кто, в таком случае, лучший преподаватель ЗОТИ в мире! Это же Локхарт! Вот кто всегда был прилично одет. И своим знанием Темных Сил он прекрасно зарабатывал.

Случившаяся рядом компания четверокурсников тихо захихикала, а Гермиона записала себе еще одно очко в игре «развлеки факультет».

Малфой негодующе надулся. Как выяснилось впоследствии, от своих убеждений насчет «профессора-эльфа» он не отказался, но высказываться стал чуть тише. То ли так и не придумал аргументов «против Локхарта», то ли вовсе не хотел утруждать себя спорами: просто поругаться, конечно, гораздо легче и приятнее!

Их первый урок Защиты состоялся на следующий день, но нервничать по поводу него Гермиона начала еще накануне, услышав краем уха, что гриффиндорцы проходили богарта. С одной стороны, богарт не был опасен. С другой, он показывал страхи, а страхи могут довольно много рассказать о человеке. Да даже если они ничего такого и не расскажут, зная страх, можно понять, чем человека испугать. Особенно, должно быть, это приятно обладателям всевозможных фобий. Любой, увидевший богарта такого человека, будет знать, как его достать.

И что, интересно, покажет ее собственный богарт? Фредди Крюгера, из-за которого она чуть ли не неделю спала со светом, когда ей было восемь? Василиска? Сириуса Блэка с ружьем? Чужого человека, которого во сне после встречи с дементорами она считала своим отцом? Ох, лучше бы Фредди. Его хотя бы понятно, как сделать смешным. Демонстрировать свои страхи слизеринцам-однокурсникам не хотелось совершенно, но не пропускать же из-за этого занятие. Да и потом, лучше все-таки иметь опыт борьбы с богартом, чем не иметь оного. К ночи Гермиона замаялась придумывать варианты собственных страхов и наконец-то заснула, понадеявшись, что Окклюменции будет достаточно, чтобы встретиться с киношным монстром вместо какой-нибудь реальной жизненной пакости.

Увы, ее надежда не осуществилась. На уроке она так старательно возводила щит в своем сознании, что даже толком не видела, чего там боялись другие, разве что мимоходом отметила зловещую фигуру в черном капюшоне у Малфоя (не дементор, нет: человек). Когда же очередь дошла до нее, метнувшийся к ней богарт внезапно превратился в нее саму. Гермиона Грейнджер, насупленная и лохматая. Только почему-то в гриффиндорском галстуке. Класс недоуменно замер, да и сама Гермиона взирала на богарта с искренним удивлением, гадая про себя, не переборщила ли она с щитом. Тем временем ее гриффиндорская копия открыла рот, и вот тут-то Гермиону прошиб холодный пот: ну да, гриффиндорцы – люди прямые, общительные и искренние. По крайней мере, если верить стереотипам, которые есть в том числе и у нее. И вот эта вот девочка сейчас может прямо и искренне поведать обо всех своих печалях, включая сомнения насчет собственного происхождения, планы на домовых эльфов, влюбленность в Локхарта на втором курсе и массу других мелочей, каждая из которых даст в руки всем услышавшим оружие против нее. Целый набор оружия. Оружейную лавку. Оружейный склад.

— Ридикулус! – заорала Гермиона, да так, что у самой чуть было уши не заложило. Гермиона Грейнджер с Гриффиндора обзавелась кошачьими ушами, настоящими, выступающими даже при сомкнутых губах бобровыми зубами и плоским пушистым хвостом и метнулась к следующей «жертве», на ходу превращаясь в вампира. Самой Гермионе было совершенно не смешно, но хохота окружающих оказалось достаточно. Гермиона понимала, что этот милый образ ей тоже припомнят в будущем. Но лучше уж пусть припоминают это, чем что-нибудь другое.

— Мисс Грейнджер, задержитесь ненадолго, пожалуйста, — сказал профессор Люпин после занятия. Дождавшись, пока все вышли, он присел напротив нее и осторожно сказал: — Судя по вашему богарту, у вас имеются некоторые проблемы с принятием себя. Я верю, что вы в состоянии справиться с этим самостоятельно, но если вам нужна поддержка…

Похоже, ее проблемы с богартом только начинались.

— Спасибо, сэр, я буду иметь в виду. Но все не так страшно, честное слово.

Вообще, конечно, показательно вышло. Чего боятся нормальные люди? Своей смерти, смерти близких, неведомых чудищ. Чего боится Гермиона Грейнджер? Того, что кто-то узнает, что у нее на душе. И ладно бы там какие-нибудь особо страшные тайны были, так ведь нет! Вот и пойми себя после таких фокусов.

* * *

— Тоби, а у домовых эльфов есть свои песни или сказки?

— Если мисс желает, Тоби может спеть мисс «Котел, полный горячей и страстной любви». Тоби знает слова!

— Если мисс желает послушать эту песню, Зизи может спеть! Зизи умеет петь, Тоби не умеет, простите, мисс!

— Нет, Зизи, Тоби, спасибо большое. Я имею в виду, есть ли у вас своя музыка, не такая, как у людей?

— Если мисс хочет, Зизи может спеть «Котел»…

— Нет. Мисс хочет… тьфу ты! Я хочу, чтобы вы ответили на вопрос, — два синхронных удара об стол, — петь эти песни не надо. Просто скажите, да или нет.

— Да, мисс! У эльфов есть свои песни, — все-таки повелась молоденькая Зизи. Подслушивающая эльфийская публика смотрела на нее с осуждением. – Но волшебникам нельзя их слышать! Нельзя-нельзя! Это опасно!

— Замечательно. Огромное спасибо, Зизи! А о чем эти песни?

— Нельзя! Волшебникам нельзя знать! – панический групповой перестук лбами об мебель. Гермиона стала лучше понимать, почему у них такие… довольно грубо сработанные столы и лавки с толстыми-толстыми досками. Меньше шансов, что эльфы доломают в волнении и стрессе. Ибо Репаро, конечно, прекрасно помогает, но его нельзя применять к объекту бесконечно.

— А если я попрошу вас спеть?

— Если мисс желает, я могу спеть «Котел, полный горячей и страстной любви», — нашелся Тоби после полуминуты всеобщего шокированного молчания.

— Нет, Тоби, пожалуй, все-таки не стоит. Но спасибо за предложение.

Они что угодно дадут за то,

Чтоб поглазеть, как горит твой дом…

Ночью гриффиндорка Гермиона Грейнджер пришла к ней во сне. На Ридикулус не среагировала. Присела на краешек кровати, посмотрела решительно и осуждающе:

— Знаешь что? Я гораздо лучше тебя! – заявила она. – У меня есть цели в жизни, у меня есть настоящие друзья, а у тебя – только ты и твои дурацкие секреты. Я бы никогда не смолчала, увидев несправедливость, я бы била во все колокола, узнав о положении домовых эльфов, а что делаешь ты? Ходишь вокруг да около, отговариваясь тем, что изучаешь. Ничего ты не изучаешь! Ты занимаешься собой, думаешь только о себе. Только себя и любишь. Неужели тебе самой не противно?

И так далее, еще минут на двадцать. И не то чтобы даже Гермиону проняло: в этой пламенной речи было слишком много неточностей и передергиваний, чтобы воспринимать ее всерьез. У нее даже разозлиться и обидеться по-настоящему не вышло. Да и какой смысл обижаться на саму себя, даже если это была не совсем она? Так что она просто лежала, слушала весь этот бред и отстраненно размышляла: а может быть, она оттого и оказалась в Слизерине, что от нее когда-то отказались биологические родители? Может, если бы она с раннего возраста не привыкла быть такой скрытной и двуличной, из нее бы получилась как раз вот такая вот, умная, прекраснодушная, благородная фанатичка? Может, она бы тогда была уверена в своей правоте, отважна, решительна, дружила бы с Поттером и Лонгботтомом… ну и Уизли, куда же без него. Может быть, они бы верили ей, а она им…

А может быть, не было у нее никаких биологических родителей, кроме Грейнджеров, и какая она выросла, такая и выросла, и вот эта насупленная девочка – плод ее воображения, и только. Никаких несбывшихся возможностей. Никаких других путей развития. Только она и ее нездоровое воображение. Скорее всего, так оно и было.

Плакса Миртл обрадовалась ей, как родной, когда в конце недели Гермиона наведалась в ее туалет, чтобы размяться. Выразила она это, разумеется, в форме скандала с претензиями, наиболее связной из которых была «ты не приходила сюда целое лето, а теперь вдруг вспомнила».

— Зато знаешь, сколько я о тебе думала? – парировала Гермиона.

— Сколько? – заинтересовалась Миртл.

— Много, — решительно отрезала она. Это даже была правда. Она неоднократно вспоминала всю эту историю с Тайной Комнатой, и разумеется, Миртл прилагалась комплектом к каждому такому воспоминанию. Да и к спортивным занятиям она, пожалуй, тоже шла комплектом: дома Гермиона внезапно обнаружила, что растягиваться без ее постоянной трескотни даже немножко скучно.

— Опять, что ли, устроишь здесь филиал спортзала? – сменила гнев на милость Миртл.

— Ты же не против? – на всякий случай уточнила Гермиона. Она еще с прошлого года запомнила, что ее совершенно обескураживает, когда кто-то спрашивает у нее разрешения. Грех не воспользоваться.

— Так уж и быть. Цени мою доброту! – задрала нос Миртл.

Жизнь входила в накатанную учебную колею. Уроки ЗОТИ с профессором Люпином оказались действительно ужасно интересными. Гермиона за предыдущие два года успела почти махнуть на предмет рукой, полагая, что больше всего материала по предмету можно получить, читая учебник. А тут вдруг и практика, и наглядные пособия, благодать! Слизеринцы, конечно, продолжали брезгливо морщиться при упоминании профессора, проходились и по его потрепанному внешнему виду, и по дешевой мантии, и по незнатной фамилии, однако по поводу его профессионализма гадостей никто не говорил: повода не было. Это кое-что да значило. Сам профессор смотрел на нее странно – видимо, что-то он такое себе вообразил насчет ее богарта. Но на беседы больше не оставлял, и на том спасибо.

Вроде бы, только втянулись в учебу, а вдруг выяснилось, что прошло уже почти три недели. В свой День Рождения Гермиона выскользнула из гостиной пораньше, мимоходом отметив, что в этом году никто Дафну хором поздравлять не стал: то ли выросли из этого, то ли это была еще какая-нибудь очень тонкая тонкость из взаимоотношений слизеринцев, о значении которой Гермионе оставалось только догадываться. Может, рейтинг Гринграсс упал, а может, вырос, как тут разобрать?

Сама она отловила Гринграсс вечером, вручила упаковку магических сладостей и магловские фломастеры – побольше цветов, чем в прошлом году. Гринграсс уже сетовала на недолговечность «магловских цветных палочек», так что наборов было даже три. Дафна дежурно поблагодарила ее, но тем дело и кончилось. Гермиона, рассчитывавшая еще и поболтать, была несколько разочарована.

— Гринграсс, ты чего такая кислая? Случилось что-нибудь или просто синдром Дня Рождения?

— Случилось, — эхом отозвалась Гринграсс. – Ерунда случилась, завтра в «Пророке» прочитаешь, если будешь достаточно удачлива, чтобы сообразить, что к чему.

— И это ты из-за ерунды впадаешь в меланхолию? Да ладно тебе, рассказывай.

— Грейнджер, считай, что я оценила твой благой порыв и твое хаффлпаффское участие. А теперь просто исчезни, ладно? Не беси меня больше, чем есть.

Гермиона пожала плечами и отступила. За последние пару лет она стала чуть лучше понимать людей, но вот какие-то тонкости, позволяющие, например, определить, когда надо вопреки всем возражениям остаться и выспрашивать, что случилось, а когда просто послушаться и уйти, все еще были ей совершенно недоступны. Да и не умела она утешать, так что толку от нее не было бы никакого.

Назавтра Гринграсс была совершенно невозмутима и выглядела как всегда, будто и не было накануне никакого приступа хандры. Разве что спина у нее стала чересчур прямой, когда совы принесли газеты. Слизеринцы, изучавшие прессу, частенько посматривали на Дафну, некоторые даже обращались к ней с репликами вроде: «Сочувствую! Какая жалость». От стола Рейвенкло поступила парочка похожих высказываний. Гринграсс в ответ лишь пожимала плечами и утверждала, что все к лучшему. Сидящая рядом с ней Астория в подобных диалогах не участвовала, но всем своим видом олицетворяла моральную поддержку. Сама Гермиона изучила газету вдоль и поперек, но фамилии Гринграсс там так и не встретила. Она уже готова была сдаться и признать себя полной идиоткой, не понимающей чего-то очевидного всем остальным, когда в колонке светской хроники заметила другую знакомую фамилию: Хиггз. Теренс Хиггз. Кажется, он учился на Слизерине и даже в Квиддич играл. И от кого же Гермиона так часто слышала эту фамилию на первом курсе? Ну да, правильно: от Гринграсс и слышала. Кажется, Хиггз тогда частенько возился с ней, Гермиона еще удивлялась, зачем ему компания первокурсницы. А теперь в «Пророке» было напечатано небольшое объявление о помолвке этого самого Хиггса с мисс Оливией Уильямс, и Дафна вчера была мрачнее тучи, а слизеринцы, дойдя до – она проверила – именно светской хроники, начинают выражать сожаление, кто искренне, а кто не очень. Неужели у них были какие-то… отношения? Да нет, маловероятно, — тут же одернула себя Гермиона. Какие «отношения» могут быть в одиннадцать-двенадцать лет, да еще так, чтобы все вокруг это знали? А вот помолвка вполне могла и быть, насколько она понимала. Это объясняло и внимание Хиггза к Гринграсс, и реакцию окружающих на новость. Наверно, ей и правда можно было посочувствовать.

— Ты его любишь? – спросила она вечером, найдя Гринграсс.

— Кого? – неподдельно изумилась та.

— Хиггза, конечно.

— Да нет, — с досадой отмахнулась Гринграсс. – Нет, он ничего, нормальный, но влюбляться…

— А чего ж ты тогда страдаешь?

— Типичный подход грязнокровки, — скривилась она. – Я, во-первых, не страдаю…

— О, ну конечно.

— Не страдаю, — настойчиво повторила она. – А во-вторых, раньше я хотя бы знала, за кого выйду замуж. Знала, как с ним поладить, о чем мы сможем договориться, а где мне придется уступать. На какие должности он сможет претендовать, а на какие вряд ли. Какой у нас будет доход и в каком доме мы будем жить. Сколько детей я рожу. А теперь я ничего не знаю! Теперь можно чего угодно ожидать.

— Но может быть, это и к лучшему? Может быть, ты найдешь себе кого-нибудь, кто понравится тебе больше Хиггза.

— Я? При чем тут я? Искать будут родители. И исходить они при этом будут из интересов семьи и из моего благополучия, а не из того, кто там может мне понравиться. Хиггз хоть и правда ничего был, симпатичный.

— Кстати, а из-за чего… ну, все это вышло?

— Из-за того, Грейнджер, что мистер Хиггз влюбился, — ядом, содержащимся в голосе Гринграсс, можно было бы отравить человек десять. – В какую-то полукровку! – Она сжала кулак, будто собиралась им ударить, но потом передумала и расслабила руку. – Он еще пожалеет. Полукровка не может быть лучше меня. Это невозможно.

— Ты не очень обидишься, если я с тобой не соглашусь? – усмехнулась Гермиона. На самом деле она была растеряна: пожалуй, это было первый на ее памяти случай, когда Гринграсс не просто ругалась нехорошим словом «грязнокровка», а всерьез высказывалась о своем превосходстве как чистокровной. Конечно, повод у нее был вполне уважительный, но все-таки…

— А мнение грязнокровки меня и вовсе не волнует, так что думай что хочешь, мне все равно.

— Эх, Гринграсс. Что ж ты такая чистокровная и такая дура. Я-то в чем виновата? Злилась бы на Хиггза.

— Иди ты к богарту в шкаф, Грейнджер! Сама ты дура! Без тебя разберусь, на кого мне злиться.

Гермиона вздохнула и, действительно, пошла. Не к богарту, правда, а в гостиную. Уже позже, ночью, она вспомнила один разговор, состоявшийся у них с Гринграсс на первом курсе. Дословно она его воспроизвести уже не могла. Но кажется, она тогда спросила у Дафны, почему Хиггз с ней возится, а та в ответ спросила: «а почему Флинт возится с тобой?» И утверждала, что это и есть ответ. Это что она имела в виду и какие аналогии проводила?!

И ведь не подступишься теперь, не расспросишь, пока не остынет и не отстрадается.

* * *

— И тогда Доби понял, что забыл подать хозяину кашу. Он прижег себе пальцы, расцарапал бока и отрезал кончики ушей, — торжественно декламировал Тоби, — но хозяин все равно понял, что Доби – дурной эльф. Хозяин достал красивую рубашку, — эльфийская публика испуганно охнула, — и отдал ее Доби. Он сказал «Убирайся, Доби»! И Доби стал свободный эльф, как Вили и как Мили.

Писк ужаса пронесся по кухне.

— А Тинки был на кухне, — сменил интонацию Тоби. – Он работал и за Вили, и за Мили, и за Доби. Тинки готовил! Тинки мыл! Тинки убирал! Он очень старался! Он все успел! И хозяин ничего не сделал Тинки. И Тинки служил хозяину, потому сыну хозяина, потом внуку хозяина, долго, до самой старости. А потом он умер, и ему отрезали голову. И сказали: "Тинки был хороший домовой эльф". Конец.

Эльфы растроганно вытирали глаза кончиками ушей. Кажется, их устраивала такая концовка. Тоби выжидающе смотрел на Гермиону.

— Очень… интересная сказка, спасибо, Тоби, — сказала она, испытывая ужасную неловкость.

— Мисс понравилось? – строго спросил эльф.

— Да, мне очень понравилось. Конечно, — а то ведь, не дай Мерлин, снова начнет себя наказывать.

Дверь открылась, и на кухню зашел староста Хаффлпаффа.

— Опять ты здесь! – возмутился он. – Да три же балла со Слизерина, сколько можно-то? Как в тебя столько еды влезает, что ты все время тут сидишь? – Гермиона могла бы спросить у Диггори то же самое. Он частенько заставал ее на кухне, то есть, и сам ходил сюда постоянно.

— Мисс не ест! Совсем не ест! – хором наябедничали эльфы. – Ни мясо! Ни мороженое! И даже чай не пьет!

— А что же она тогда делает? – удивился Диггори. Ответа Гермиона не услышала, поскольку вышла за дверь, но предполагала, что эльфы с одинаковым хоровым ужасом ответили что-нибудь вроде «мисс разговаривает». Возвращаясь в подземелья, она напряженно думала. Она не собиралась отказываться от походов на кухню, но и баллы терять из-за этого не хотелось. А значит, ей нужно было официальное разрешение там находиться.

В школе подводной учились часами мы:

Пять по питанию, пять по чесанию,

Значит, владеем мы главными тайнами

Письменно и устно!

По логике Гермионы, если она хотела и дальше беспрепятственно общаться с домовиками, не расплачиваясь за это баллами факультета, ей нужно было, чтобы это можно было назвать поручением кого-либо из преподавателей. Но кто мог бы дать ей работу, тема которой хоть как-то касалась бы домовых эльфов? Сама Гермиона полагала, что правильнее всего было бы обратиться к профессору Биннсу. Если на занятиях они изучают историю взаимоотношений магов с гоблинами, то почему бы не затронуть и домовых эльфов тоже? Но она подозревала, что в глазах окружающих эльфы должны быть скорее предметом изучения мистера Хагрида, чем профессора Биннса. Несмотря на то, что они, вообще-то, вполне себе обладают интеллектом. Не в силах определиться, к кому же идти первому, Гермиона пошла к декану.

Когда он услышал о ее затруднениях, у него было такое лицо, будто он сейчас рассмеется (Гермиона вдруг поняла, что ни разу не слышала, чтобы он смеялся). Но он все-таки сдержался, хотя с интересом расспросил ее о темах ее бесед с домовиками, параллельно просмотрев воспоминания (она не стала их скрывать, отфильтровав только потери баллов – кажется, вполне успешно).

— Если вы действительно решили переквалифицироваться в эльфоведа, я могу это устроить, мисс Грейнджер. Завтра получите разрешение на доступ к кухне от профессора Флитвика. Официально вы будете изучать эльфийскую магию и ее отличия от магии волшебников.

— Спасибо, сэр! Огромное спасибо!

— Разумеется, разрешение действительно только до тех пор, пока ваши беседы на кухне не сказываются на вашей успеваемости. Если хотя бы по одному предмету получите «Удовлетворительно», пропуск аннулируется немедленно.

Гермиону этот гнусный шантаж возмутил до глубины души, но поскольку она и не собиралась забрасывать учебу, она еще раз рассыпалась в благодарностях, заверяя, что ничего аннулировать не придется, ни в коем случае. Она будет так стараться!

— Думаю, вам не нужно объяснять, что работа по эльфийской магии должна быть действительно написана?

— Конечно, сэр! А какой объем…?

— Это к профессору Флитвику. Получите разрешение – поговорите с ним, — Гермиона сочла, что разговор на этом закончен, и уже почти собралась уйти, когда декан сказал ей в спину: — И почитайте уже что-нибудь по Легилименции. Когда вы пытаетесь продемонстрировать мне воспоминания, не понимая механизм считывания, это выглядит совершенно ужасно.

Гермиона подозревала, что дело не только в ее безграмотности в области Легилименции, но и в том, что воспоминания она все-таки пыталась слегка отфильтровать. Но скорее всего, декан был прав, да и когда это она отказывалась почитать что-нибудь интересное?

— Хорошо, сэр. Вы порекомендуете какие-нибудь конкретные книги?

— Не только книги. Есть еще пара публикаций в периодике. Я дам вам список. Зайдите завтра.

На следующий день профессор Флитвик действительно вручил ей разрешение общаться с домовиками на кухне. Отныне ей было что противопоставить любому старосте, который туда зайдет.

* * *

В начале октября на Истории Магии к ней прилетела измятая записочка.

«Если ты перестанешь дуться, я подарю тебе красивый рунный амулетик, зачарованный специально под тебя. Зелененький. Д.Г.», — заявляла она. Гермиона впала в легкий ступор, прочитав этот текст. «Если не будешь дуться», надо же! Отрадно, конечно, было, что Гринграсс решила прекратить их ссору, которая и ссорой-то не была, просто Гермиона стала обходить стороной «их» коридор, чтобы не мешать Дафне. Но подбор слов!.. Чистокровная леди боялась, что скончается от напряжения, если скажет «извини»?

— Что хоть за амулетик-то? – спросила Гермиона вечером, садясь напротив и стараясь звучать по возможности непринужденно. – Может, он мне еще не подойдет.

— Подойдет, — уверенно заявила Гринграсс. – Руку давай.

— Нет уж, сначала ты функции его объясни.

— Какая же ты все-таки зануда! В общем, это оберег, браслетик, нетеряемый, работать будет по принципу прошлогодней открытки, но должен быть чуть эффективнее. В критической ситуации обострит интуицию, придаст сил для рывка, если повезет, то ускорит реакцию, хотя насчет этого у меня есть сомнения. Кстати, прошлогодний-то ты, наверно, угробила, когда окаменела?

— Раньше, — покачала головой Гермиона. – Когда зимой попала в Больничное Крыло. Вероятно, он спас мне жизнь, так что у меня теперь перед тобой Долг Жизни.

Ну, когда-то же она должна была это сказать.

— Грязнокроооовка, — скорее печально, чем презрительно выдохнула Гринграсс. – Было бы, конечно, очень смешно позволить тебе и дальше так думать, но нет у тебя никакого долга. Ну сама-то подумай, если бы в такой ситуации мог бы образоваться Долг Жизни, то все изготовители защитных артефактов, а также добрая часть зельеваров, а также изготовители волшебных палочек и много кто еще давно ходили бы по уши в чужих долгах. И не надо мне рассказывать, что их услуги покупаются: жизнь за деньги не купишь и деньгами такой долг не выплатишь. Но никто ничего им не должен, кроме денег за услуги. Долг жизни образуется тогда, когда один волшебник лично – лично! – и осознанно спасает другого. Собственноручно. То есть, мне надо было присутствовать там, где ты попала в беду, осознать, что ты в опасности, и прийти тебе на помощь. Причем это не должно быть моей работой или долгом, иначе авроры и колдомедики правили бы миром за счет накопленных Долгов Жизни. А меня там не было, я вообще не знала, что ты попала в беду. Опять. Я просто сделала тебе небольшой подарок, и его, слава Мерлину, оказалось достаточно.

— Ясно, — протянула Гермиона. – Ну и отлично. Тупость с моей стороны несусветная, конечно, но мне простительно, в силу происхождения, которое ты так любишь поминать. Кстати, Гринграсс. Тебе что, так сложно было извиниться? Или даже просто сделать вид, что ничего не было. Этого, вероятно, было бы вполне достаточно.

— Я думала об этом, — кивнула Дафна. – Но браслетик-то надо было тебе отдать.

— То есть ты его не в качестве извинения сделала?

— Нет.

— А зачем тогда?

— Ну… вообще-то, я тебе его собиралась дарить девятнадцатого числа. Но с Хиггзом этим вообще про все забыла.

Гермиона не стала это комментировать, а подошла к Дафне и протянула руку:

— Давай его сюда. Спасибо. Завтра надену, хочу сначала на него посмотреть, в рамках пройденного на Рунах.

— Надеешься, что что-то разберешь? Ну-ну. Попытайся.

Гермиона пыталась до позднего вечера, в обнимку с тремя учебниками по Рунам, и поняла две вещи: во-первых, все ходы, использованные Дафной, довольно очевидны, во-вторых, сама она бы до них в жизни не додумалась. Для этого были нужны какие-то другие мозги, заточенные под совсем другие вещи. Позволив себе две минуты острой зависти, она утешилась тем, что вот Нумерология зато у нее отлично получается. И Зельеварение тоже ничего. И Окклюменцию она понемногу осваивает – надо зайти в библиотеку и попросить уже тот список, который дал декан… додумывала она уже во сне.

* * *

Кота первые несколько недель было почти не видно: должно быть, он исследовал замок и окрестности. Каждый раз, когда он все-таки появлялся, Гермиона уговаривала его приходить почаще и не нервировать ее длительными исчезновениями. Кот слушал, смотрел на нее как на идиотку, сгонял кошку Салли с ее кровати, мурчал ночь напролет, мешая Гермионе спать, а наутро снова исчезал. Чуть позже вставала Паркинсон, каждый раз покрытая красными пятнами, чешущаяся и злая. Связь между явлениями Кота и аллергической реакцией Панси была настолько явной, что Гермиона ее обнаружила примерно на третий-четвертый раз, но осталась по этому поводу в недоумении: ведь кошка Миллисенты ничего подобного не вызывала, так в чем разница?

К октябрю Паркинсон тоже обнаружила связь и вознегодовала:

— Как ты посмела привезти в школу книззла? Ты врешь всем, что это кот, а это книззл! Ты нарочно его купила, да?

— Конечно, нарочно, не случайно же. Хотела купить именно его, и его купила. Но он не книззл.

— Нет, книззл! Если у меня на него аллергия, значит, книззл!

— Панси, ну посмотри на него. Это кот! Может, у него в предках и были книззлы, но сам он максимум полукровка.

— Я пожалуюсь декану! Я пожалуюсь попечительскому совету! В школе можно держать кошек, а книззлов нельзя. Я сделаю так, чтобы его вышвырнули из Хогвартса, желательно вместе с тобой!

— Панси, если ты сумеешь организовать признание Кота книззлом, я тебе первая спасибо скажу! – развеселилась Гермиона. Она уже успела поинтересоваться: каких попало котов книззлами не признавали, а комиссия книззловодов, выдающая соответствующее заключение, была жестока, неподкупна и официально признавала книззлами только животных, выросших в трех-четырех проверенных питомниках. В общем, им с Котом такое счастье не светило. Собственно, им это и не было нужно, хотя быть владельцем именно книззла, а не полукровки с примесями неизвестных кровей, считалось жутко престижно. Настолько престижно, что Паркинсон натурально замкнуло от мысли, что она может оказать Гермионе такую помощь.

Вообще-то, Гермиона думала как-нибудь договориться с Паркинсон и попытаться облегчить ей жизнь. Но это было до того, как она начала разговор с претензий и угроз. После этого желание содействовать ей, и без того невеликое, пропало у Гермионы совершенно. Кот тоже впечатлился скандалом, который случился, на беду Панси, в его присутствии. Вскоре ей пришлось в совершенстве овладеть охранными чарами, поскольку иначе Кот норовил поваляться на ее кровати, на ее вещах, на ней самой… Гермиона понимала, что должна бы сочувствовать Паркинсон: аллергия – малоприятная вещь. Но все же чувствовала себя отмщенной.

* * *

— Вилли, а как у вас получается колдовать без палочек?

— Вилли плохой эльф!..

— Так, а ну дай сюда сковородку! Новую не бери! Почему плохой эльф?

— Вилли не может научить мисс! Никто не может научить мисс колдовать как эльф!

— А я не прошу научить. Я прошу просто рассказать. Как ты это делаешь? Что ты для этого делаешь? Что ты при этом чувствуешь?

— Мисс говорит непонятно! Вилли не знает, что рассказывать мисс! Вилли делает пальцами вот так – и у него получается колдовство. Вилли может взять сковородку?

— Да, бери. Спасибо, Вилли. А расскажи, пожалуйста…

— Ты опять здесь? Вот же неугомонная. Я с тебя мало баллов снял? Мне самому уже жалко слизеринские баллы.

— У меня есть разрешение. Вот.

Староста Хаффлпаффа помахал над ним палочкой и озадаченно воззрился на нее:

— Надо же, настоящее. А чего ж ты его мне раньше не показала?

— А раньше его не было.

— Ясно. Слизерин, — почти одобрительно улыбнулся тот и ушел вглубь кухни.

— Так, Вилли, вот когда ты щелкнул пальцами, ты призвал сковородку. А чтобы, например, убрать пятно, тебе надо будет так же щелкнуть пальцами?

— Хороший эльф не будет колдовать, хороший эльф возьмет тряпку. Вилли хороший эльф!

— Конечно, хороший. Я знаю. Ну а вообще, чтобы что-нибудь другое сделать, ты будешь колдовать так же?

— Нет, мисс, тогда Вилли сделает по-другому.

— А в чем разница?

— Вилли плохой эльф, Вилли не может объяснить!

— Стоять! Ни обо что не биться! Не можешь объяснить – ладно, Вилли, давай поговорим о другом.

Хаффлпаффец, некоторое время прислушивавшийся к разговору, вдруг подошел и присел неподалеку.

— Не возражаешь, если я поприсутствую? Никогда не приходило в голову расспрашивать домовых эльфов!

— Да пожалуйста, — пожала плечами Гермиона. Эльфы дружно тяжело вздохнули.

Это не рок –

Всё вроде бы так, но какой-то подвох…

— Время идет, люди вокруг взрослеют, меняются, а потом уходят, а ты все торчишь и торчишь в своем туалете, изнывая от скуки, и никому, совершенно никому нет до тебя дела! – завывала Миртл.

— Ну почему же никому? Мне вот есть до тебя дело. И Флинту. И наверняка кому-нибудь еще, — возразила Гермиона. Сегодня дыхание у нее почти не сбилось. Значит, можно этим немножко погордиться – и поговорить прямо во время упражнений. А в следующий раз надо увеличить нагрузку.

— Ты не слушаешь совсем! Вы все – все! – выпускаетесь из Хогвартса и забываете про меня. А я… я… я даже ТРИТОНы не сдалааааа! – горестно всхлипнула Миртл.

— Да, печальная история. Слушай, я пока не знаю, как, но может, ближе к экзаменам пойму… надо будет тебе попробовать их сдать.

Плакса с ужасом посмотрела на Гермиону.

— Но я ведь за столько лет все уже забыла! И заниматься не могу, я книжки в руках не удержу… — пораженная внезапной догадкой, она яростно взвыла: — Ты издеваешься, да?! Просто хочешь надо мной посмеяться!

— Ничего подобного! – возмутилась Гермиона. – Я считаю, что смерть образованию не помеха, тем более если тебе повезло стать призраком. А с учебниками что-нибудь придумаем. Идет?

— Придумаешь ты, как же, — проворчала Миртл. – Одни сплошные разговоры у тебя!

— А вот увидишь, придумаю, — развеселилась Гермиона. – В этом году не обещаю, но к своим выпускным уж точно…

Ей, собственно, давно было интересно проверить, могут ли привидения обучаться и узнавать что-то новое. Например, программу седьмого курса Хогвартса.

— Грейнджер, а слабо носом до коленок, а? – внезапно раздался голос Флинта от двери.

— А не слабо, — торжествующе улыбнулась Гермиона и сложилась пополам, лбом к коленям. После окаменения мышцы стали тянуться еще хуже, но за несколько месяцев кое-какие сдвиги наметились. До шпагатов, конечно, дело вряд ли дойдет, но хотя бы перед Флинтом выпендриться можно.

— Ну, хоть чему-то полезному ты научилась, — одобрил Флинт, и Гермиона даже не нашла, что сказать в ответ.

— Ты чего пришел-то? Меня кто-то искал? Или декан вызывает? Или что?

— Да нет. Я хотел узнать: ты в Хогсмид идешь?

— Конечно, иду. А что?

— Ну и хорошо. Пойдем вместе тогда.

Гермионе на секунду показалось, что она ослышалась. Нет, в принципе, в Хогсмид ходили разными компаниями, но то, что прозвучало из уст Флинта, было как-то подозрительно похоже на классическое «приглашение в Хогсмид», местный синоним приглашения на свидание. Или это у нее, после долгих бесплодных размышлений о той реплике Дафны на первом курсе, воображение разыгралось?

— В каком смысле вместе? – подозрительно уточнила она.

— В прямом! А ты в каком хочешь? – рассмеялся Флинт. – Выйдем вместе, пройдемся, я тебе хоть покажу, где что. А дальше уже сама пойдешь, если захочешь, да и у меня дела найдутся, вообще-то. Но не бросать же тебя на произвол судьбы, а то ты заблудишься в трех тупичках и книжный не найдешь.

— Ну… э… спасибо за заботу, конечно. Если тебе это удобно, то давай пойдем вместе, хорошо, — Гермиона судорожно соображала, считается это все-таки приглашением или нет. Вроде бы не похоже, но вдруг она что-то не так поняла? И напрямую она сразу не спросила, а теперь уже переспрашивать было неловко. Еще решит, что она напрашивается. – Но если у тебя другие дела, то не стоит. Другие же в Хогсмиде не теряются, и я как-нибудь ухитрюсь не потеряться.

— Ну да, конечно, — хмыкнул Флинт. – Грейнджер, ты влипаешь в неприятности даже на ровном месте, так что нет уж, вместе пойдем, хотя бы туда. Мне спокойнее будет.

— Ну, для твоего спокойствия я могу пойти вместе со старостами, например. И самому следить не надо будет. Как тебе идея?

— Ну балда же, — вздохнул Флинт. – Короче, ты слышала. Перед выходом чтобы дождалась меня в гостиной!

— Ну ладно. Тебе виднее, на какие глупости тратить свое время.

— Вот то-то же, — удовлетворенно сказал он и вышел.

Гермиона еще некоторое время посидела, тупо пялясь на закрытую дверь. Это точно не было приглашением на свидание. Точно-точно не было. Да сама мысль об этом глубоко абсурдна. Грейнджер, ты что?!

* * *

В субботу они вместе вышли из замка, провожаемые бдительным взглядом Филча. Ну, вместе – это сильно сказано, конечно. Шли они в компании многих других учеников Хогвартса, слизеринцев и не только, просто Гермиона держалась поближе к Флинту, стараясь, чтобы это было не слишком заметно. Они неспешно шли вдоль Черного Озера, постепенно рассредотачиваясь: кто-то торопился вперед, кто-то, наоборот, отстал и шел не спеша, прогулочным шагом. Погода, честно говоря, к прогулкам не располагала, но теплая мантия и водоотталкивающее вполне решали проблему, хотя Гермионе казалось, что простой человеческий зонтик вместо заклинания (или в дополнение к нему) был бы как-то уютнее. Но вот уж что-что, а зонтик с собой в Хогвартс взять она не догадалась.

— Итак, Грейнджер, что ты знаешь о Хогсмиде? – экзаменационным тоном спросил Флинт.

— Хогсмид – уникальное место, единственный в Британии населенный пункт, где живут исключительно волшебники, — в тон ему начала Гермиона.

— Правильно говоришь. А теперь забудь всю эту муру! Хогсмид – это единственное место, куда выпускают узников Хогвартса за хорошее поведение, и единственное, что имеет значение, это как получить от данной прогулки наибольшее количество удовольствий за ограниченное время. Поэтому, во-первых, тормози.

Они как раз прошли лодочный причал, до входа в деревню осталось совсем немного, но Гермиона послушно остановилась, даже не выражая недоумение: Флинт сейчас очень напоминал себя самого на квиддичном поле. Еще назначит дополнительную тренировку за споры с капитаном!

— Итак, смотри. Самый лучший вид – отсюда, проверено годами бездумного втыкания в местные пейзажи. Дарю, любуйся.

— Выглядит и правда неплохо, — признала Гермиона. Деревня была на редкость живописной, будто какого-то неплохого художника попросили написать картину на тему «волшебная деревня под дождем».

— Это ты еще не видела его весной, да при солнышке. Ничего, еще увидишь, — Флинт наконец пошел дальше, и очень скоро они вошли в Хогсмид. — Если отсюда повернуть налево, то вон там Визжащая Хижина, видишь? Местная достопримечательность и все такое, но как по мне, ерунда полная. Ну, дом, ну, заколоченный. При мне ни разу не визжал, а больше в нем ничего интересного. И сад одичавший, там ни магического ничего не растет, ни даже яблони какой нормальной нет. А вот здесь уже начинается жизнь! По левую руку у нас «Сладкое королевство», по правую – «Три метлы». В «Сладком королевстве» сегодня наверняка какая-нибудь дегустация, специально в нашу, школьников то есть, честь. Ну, и в честь Хэллоуина. Пойдем, посмотрим, что дают.

— Нет, минуточку! Мерлин с ним, со сладким. Ты мне книжный обещал.

— Увы, Грейнджер, книжного в Хогсмиде нет.

— Как это нет?! Ты же сказал…

— Я сказал, что без меня ты заблудишься и книжный не найдешь. Но не сказал, что ты найдешь его со мной. Зато не заблудишься – это точно.

— Да как тут вообще можно заблудиться, одна прямая улица и пара тупиков, — с досадой проворчала Гермиона. – И что, спрашивается, мне тут делать, если книжного нет?

— Говорю же: идти со мной в «Сладкое королевство».

— Флинт, можно я тебя стукну?

— Нельзя. Если ты случайно повредишь мне мозг, наша команда тебя не простит.

— Флинт…

— Зато если ты перестанешь ныть, я потом отведу тебя в «Волшебные перья». Насколько я знаю вид «человек-книжный червь», там тебе должно понравиться почти так же, как в книжном.

— О! – воспрянула духом Гермиона. – Это канцелярские принадлежности, да?

— Да.

— Так с этого и надо было начинать!

— Ничего подобного, сначала сладости, потом все остальное.

Флинт оказался прав: в «Сладком королевстве» давали попробовать новый сорт сливочной помадки. Ну и вообще, сладостей было столько, что глаза разбегались. Потратив почти целый галлеон на карамельные бомбы, леденцы и перечных чертиков, Гермиона немного подобрела и решила больше не бурчать. Ну, хотя бы попытаться. Флинт же в самом деле показывал ей Хогсмид. Хотя, видит Мерлин, она совершенно не понимала, зачем ему это надо. Потом он все-таки довел ее до «Волшебных перьев», а сам завис в «Зонко», и Гермиона решительно не хотела знать, что он там покупал. Чудесные перья и запасы пергамента оказали на нее поистине целительное воздействие. Они неспешно прошли всю деревню насквозь – в ознакомительных целях, — недолго посидели в «Трех Метлах», потом Гермиона вернулась в замок, а Флинт остался еще погулять. В целом она, пожалуй, была даже рада, что Флинт вызвался ее сопровождать: понятно, что она и одна бы не заблудилась, но когда рядом был кто-то, кто точно знает, что где искать, она чувствовала себя увереннее. Она была этому рада до тех самых пор, пока не дошла до гостиной, где ее немедленно спросили: «Грейнджер, это правда, что ты ходила в Хогсмид с Флинтом»?

* * *

— А что эльфы могут делать такого, чего не могут волшебники?

— Тоби плохой эльф! Тоби не может ответить на вопрос!

— Неправда, ты очень хороший эльф. А почему ты не можешь ответить на вопрос?

— Тоби не знает! Тоби не знает, как колдуют волшебники, Тоби знает только, что может Тоби.

Гермиона задумалась, как бы так составить опрос, чтобы не перебирать все заклинания и умения подряд, и решила начать с исключений. Например, в Трансфигурации.

— Ну например, ты можешь создать еду из воздуха?

— Да, мисс! Когда еды нет, Тоби может аппарировать туда, где еда есть! Тоби возьмет еду и принесет обратно. Так Тоби создаст еду.

О Мерлин.

— Ясно, Тоби, спасибо. А могут ли эльфы варить зелья?

— Нет, мисс! Эльфы никак не могут варить зелья! Нет-нет!

— А почему?

— Для этого нужны рецепты, а эльфы не знают рецепты!

О Мерлин.

— Спасибо, Тоби.

Зато, если продолжать опрос такими темпами, можно спрятаться на кухне от расспросов на весь вечер. Вот и хорошо.

…Всем чересчур известен

Мой каждый эпизод.

— Ты ходила с Флинтом на свидание. Ты о чем вообще думала? – змеей шипела на нее непривычно злая Гринграсс, лежа в спальном мешке на полу в Большом Зале. В гриффиндорскую башню пытался проникнуть Сириус Блэк, и Гермионе хотелось бы посмеяться над тем, что она таки угадала, он действительно пожаловал в Хогвартс во имя поддержания доброй традиции «ни года без происшествий», но почему-то было не смешно. И вот теперь они всей школой лежали вповалку в фиолетовых спальных мешках, а Гринграсс, вместо того, чтобы спать, пыталась промывать ей мозг. Не зря, ой не зря она после праздничного ужина пошла не в общежитие, а к эльфам на кухню! А то так было бы весь вечер…

Лежавшие неподалеку слизеринки явно прислушивались к разговору, а потому ответ у Гермионы непроизвольно вышел громче, чем ей хотелось. Чтобы слышали, раз им так надо. Она держалась той версии, которую озвучила, как только ее впервые об этом спросили:

— Это было не свидание, Гринграсс, сколько можно повторять! Мы просто разговорились по дороге в Хогсмид и поэтому пошли вместе. Это что – запрещено законом?

— Законом – нет, здравым смыслом – да! Это было свидание – и не отрицай! И это был идиотизм!

— Да смысл отрицать, если ты все равно не веришь? Это не было свидание! Гринграсс, ты слух давно проверяла? У тебя с ним все в порядке?

— А у тебя с совестью все в порядке? Или грязнокровкам ее иметь не полагается? У Флинта, между прочим, невеста есть, ты в курсе?

— Нет, я не в курсе, впервые слышу. И не понимаю, что это меняет. Гринграсс, это не было свидание! Зачем мне это, сама подумай? – на самом деле, известие о том, что Флинт помолвлен, хоть и не стало для нее шокирующим (если могла быть помолвлена Гринграсс, то почему Флинт не может), все-таки почему-то было неприятным. Но Гермиона решила проанализировать эту свою реакцию как-нибудь попозже. Сейчас ее больше интересовало другое: она наконец поняла, чего Дафна так взъярилась. Видимо, эта история (наполовину выдуманная самой же Дафной) напомнила ей ее собственную: какая-то девица невнятного происхождения – в данном случае и вовсе грязнокровка для пущего трагизма – уводит у хорошей девушки из чистокровной семьи жениха. Семьи в шоке, невеста в меланхолии, одному жениху все нипочем. С этой точки зрения поступок Гермионы выглядел ужасно, и поди еще докажи, что не было никакого поступка.

Но надо же, как сильно Гринграсс задела эта история! Стоило ей разглядеть некое призрачное сходство двух ситуаций, и логика у нее отключилась совершенно. Даже удивительно.

— Просто это… это некрасиво с твоей стороны, Грейнджер.

— Гринграсс, заткнись уже. До третьего повтора было смешно, а сейчас уже смотрится глупо. Утром поговорим.

— Утром я с тобой и разговаривать не стану.

— Да как угодно! – Гермиона пожала плечами и улеглась поудобнее. Гринграсс добилась чего хотела: теперь она тоже была очень, очень зла. Кроме всего прочего, она была зла на Флинта, который, умышленно или случайно, втянул ее в этот цирк. Он что – не знал, что все так на это отреагируют? А если знал, зачем ее повел? Или предполагалось, что она тоже знает, на что идет? А предупредить ее ему религия не позволила, что ли?

Все. К черту Флинта, и его мифическую невесту, и Гринграсс туда же, а также Сириуса Блэка, Хогсмид и Гарри Поттера. Просто для компании. Спать, Грейнджер. Спать.

* * *

Ловить Флинта за завтраком Гермиона не рискнула: если уж ее и так уже подозревают невесть в чем, то после этого просто съедят. Потребовалось полдня и изрядное количество везения, чтобы застать его одного. Флинт был мокр, зол и только что с тренировки, но Гермиону это не остановило.

— Флинт, надо поговорить.

— Это кому как. Мне вот – совершенно не надо! – возмутился он, но послушно упихнулся вслед за Гермионой в пустой класс неподалеку. – Ну чего, Грейнджер?

— А то ты не знаешь! – возмутилась она. – Меня вчера чуть не сожрали из-за того, что я с тобой в Хогсмид пошла! Ты знал, что так будет? И если знал, то зачем это затеял?

— Грейнджер, мне б твои проблемы, — вздохнул Флинт.

— И что же у тебя за такие страшные проблемы, что моя на их фоне может подождать?

— Да погода отвратная.

— И что?

— И то! В ближайшее время она не исправится, я узнавал. А нам с Гриффиндором играть. Малфой ни пса не увидит, Поттер снова словит Снитч, а мне останется пойти в туалет к Миртл и горько поплакать с ней на пару.

— Так замени Малфоя кем-нибудь.

— Да кем? Нет у нас запасного ловца! А он еще и норовит повыделываться, мол, рука у него болит. А хотя ты знаешь, Грейнджер, это мысль…

Флинт углубился было в размышления, но долго раздумывать Гермиона ему не дала.

— Флинт, меня не волнует твой Квиддич, меня волнует моя жизнь. Я не понимаю, как мне отбиваться от этих нелепых подозрений и почему я вообще должна это делать!

— Грейнджер, что ты знаешь о подозрениях! – расхохотался он. – Вот меня вчера и правда чуть на кусочки не порвали, тебе такое и не снилось.

— И что? Какой смысл-то в этом всем был? Тебе слишком скучно живется в последний год в Хогвартсе, или что?

— Имей терпение. Скоро все узнаешь. Да ладно тебе, Грейнджер, не так все страшно. Через недельку рассосется.

— Маркус, — Гермиона осеклась, осознав, что чуть ли не впервые за два с лишним года назвала его по имени, но решила не заострять на этом внимание, — если ты решил таким оригинальным манером порвать со своей невестой, то…

Флинт вытаращился на нее с искренним изумлением:

— Нет, ты что! Ни с кем я рвать не собираюсь, да я и не стал бы тебя так подставлять, — и, стоило Гермионе испытать нечто отдаленно похожее на благодарность, добавил: — Ты слишком мелкая еще, не потянешь, я же понимаю.

— Ну спасибо, Флинт! – Гермиона подавила порыв психануть и хлопнуть дверью. Решила, что с учетом очередных претензий Гринграсс и ситуации вообще лучше, чтобы был хотя бы один человек, с которым можно более-менее нормально поговорить. – Ладно. Я так ничего и не поняла, но могу я хотя бы надеяться, что ты не пытался таким образом мне навредить?

— Надеяться, Грейнджер, ты можешь вообще на что угодно.

— Флинт!..

— Говорю тебе, подожди пока. Расслабься. Ничего такого страшного не случилось.

— Вот и верь тебе после этого. Кстати, твоя невеста тебя не съест?

— За что? За то, что выгулял третьекурсницу до Хогсмида? Да ни в коем разе.

— А жаль, — веско сказала Гермиона и вышла из класса.

* * *

Через пару дней эта история, кажется, и правда стала слегка забываться. Гринграсс перестала демонстративно ее игнорировать, просто не разговаривала, остальные слизеринки вернулись к вежливому нейтралитету, и даже Паркинсон плевалась ядом в строго ограниченных количествах. Замок постепенно успокаивался после налета Сириуса Блэка и после поисков Сириуса Блэка, нанесших чуть ли не больше ущерба, чем визит страшного преступника. Все, вроде бы, налаживалось.

А потом Гермиону вызвал декан. И, глядя ей в глаза и довольно сильно продавливая щиты, светски поинтересовался, с какой целью она пустила по факультету слух о собственной чистокровности. И какого, собственно, дементора. Ошарашенная Гермиона вполне искренне клялась, что ничего такого никогда не говорила, и требовала показать ей того, кто может утверждать обратное. А сама в это время лихорадочно соображала. О том, что по поводу ее происхождения имеются какие-то вопросы, кроме нее самой знал только Флинт. И именно он так истолковал ее слова, в пользу чистокровности. И, похоже, именно он и стоял за расходящимся слухом. Ну, коль скоро уж это совершенно точно не она. Но Мерлин, зачем?!

В который раз Гермиона совершенно не понимала его мотивов, от этого чувствовала себя совершенно беспомощной и потому ужасно злилась. Она не без удовлетворения отметила, что без заклинания декан так и не добрался до спрятанной за щитами беседы с Флинтом на кухне, перебирая многочисленные беседы с эльфами, но решила, что скрывать ей, в общем-то, нечего, и показала воспоминания сама. Продемонстрировать сон не вышло, поэтому пришлось ограничиться демонстрацией беседы первого сентября.

— Что же, вы действительно ни разу не сказали, что вы чистокровная, — как-то невесело усмехнулся профессор Снейп. – Это возвращает мне веру в то, что разум у вас, в принципе, есть. Родителей вы, конечно, еще ни о чем не спрашивали?

— Нет еще, решила дождаться каникул, сэр.

— Дождитесь. И полюбопытствуйте. Если желаете, я тоже полюбопытствую. Возможно, у меня найдутся подходящие источники информации.

Гермиона сначала хотела отказаться, потом поняла, что не видит ни единой достаточно веской причины для отказа. Ну вот разве что – декан будет знать, кто она на самом деле такая. Да и Мерлин с ним, пусть знает. Она все равно не собиралась всерьез играть в чистокровную, что бы ни возомнил по этому поводу Флинт. Грязнокровка так грязнокровка. Это прозвище уже слишком привычно, чтобы менять его на что-то другое.

Так что она, конечно, согласилась.

* * *

— А может ли эльф, скажем, убить человека? – поручить бы эльфам убить Флинта. А что, заслужил.

— Нет, мисс, нет! – донеслось сразу с нескольких сторон, будто они боялись, что им действительно прикажут это сделать.

— Вам вообще запрещено? Или вам запретил нынешний хозяин? Или вам это противно?

— Нельзя, мисс! Эльфам нельзя!

— А животное? Забить курицу к обеду, например?

— Не все эльфы могут, — подумав, признался Тоби. – Тоби не может, и Зизи не может, а Вилли может, Вилли хороший эльф.

— Ты тоже хороший эльф, Тоби. Ты ведь тоже много что умеешь. А вот если на хозяина кто-нибудь нападет, эльф сможет защитить хозяина?

— Да мисс, эльф обязательно защитит хозяина! Иначе плохой эльф!

— А что эльф для этого будет делать?

— Эльф использует магию.

— И что тогда случится с врагом хозяина?

— Тоби не хочет знать! Тоби хочет только защитить хозяина, Тоби хороший эльф!

— А если, защищая хозяина, эльф случайно убьет его врага?

Ближайшие эльфы уставились на нее с крайним недоумением на лицах.

— Так не бывает, мисс!

— А почему?

— Эльфам нельзя!

Очень, очень содержательно.

Ты одна, и каждый одинок –

Люди никогда не смогут быть вместе.

Гермиона, конечно, так и так проводила на кухне у эльфов час-другой каждый вечер. Но в этот день она сидела там не только потому что интересовалась этими очень странными существами. Она пряталась. Ей очень хотелось поговорить с Флинтом и выяснить, что за чертовщину он затеял, и вот именно поэтому она не только не искала его сама, но и постаралась не проводить время в Гостиной и не пересекаться с ним во время ужина. Слишком уж велика вероятность сказать или сделать что-нибудь совсем не то. Сначала надо было все обдумать, записать, сделать хоть какие-то выводы. А потом уж разговаривать. Так думала Гермиона. Но Флинт счел иначе.

Она не задала эльфам еще и половины запланированных на этот вечер вопросов, когда Флинт зашел на кухню, оглянулся, убедился, что больше тут никого, кроме эльфов, нет, и направился к ней.

— Чаю принесите. А потом идите. Занимайтесь чем вам нужно, но не подслушивайте, — приказал он эльфам, и они тут же разбежались в разные стороны, кто за чаем, кто просто чтобы не подслушивать.

— А мое мнение никого не волнует? – кротко-кротко уточнила Гермиона.

— Грейнджер, не капризничай. Все равно же поговорить надо.

— О чем? – непонимающе выгнула бровь она. Надо уже отточить это движение перед зеркалом!

— Сама знаешь, о чем.

— Нет, понятия не имею.

— Да ладно тебе, хватит вредничать. Ты ведь наверняка уже знаешь, что тебя тут втихаря обсуждают.

— Допустим, — согласилась она. – И что?

— И ты, конечно, догадываешься, кто в этом виноват.

— Конечно, ты. Больше просто некому.

— И что? У тебя нет ко мне вопросов?

— Есть. Но я еще не составила полный список. Может, через годик… — Гермиона пожала плечами и уставилась в свой свиток по эльфам, чтобы не смотреть на Флинта. С полминуты они просто сидели и молчали.

— Ты обиделась, что ли? – наконец спросил он.

Гермиона еще раз молча пожала плечами. Вообще-то, она это так не называла. И она бы так не сформулировала. Но когда Флинт спросил, она поняла, что да, больше всего в ее эмоциях, пожалуй, именно обиды. Она ведь ему свой секрет доверила! Пусть и не все до конца рассказала, а все-таки. А он взял и использовал ее в какой-то непонятной возне, и теперь ей приходится во всем этом ориентироваться, пытаться понять, что происходит, а он ее даже не удосужился предупредить, что так будет! Не объяснил, зачем это надо. Не поинтересовался, надо ли это ей самой. И да, она обиделась. И нет, она не будет при нем реветь. Не будет. Не будет. Просто вот встанет сейчас и уйдет.

Но встать и уйти не удалось. Флинт все-таки был игроком в Квиддич, реакция у него была гораздо лучше, чем у нее, поэтому не успела она и пары шагов сделать, как он уже преградил ей путь и придержал за плечи. Она только и смогла опустить голову пониже, чтобы Флинту ее лица видно не было. При их разнице в росте это было несложно.

— Ну Грейнджер, ты чего? Да было бы из-за чего обижаться! Я, честно говоря, думал, ты мне для того и рассказала, чтобы слух пустить, тебе же еще тут учиться, даже когда я выпущусь. И лишний довод в твою пользу совсем не лишний. Даже если нет доказательств, что ты чистокровная, все равно всем запомнится, что разговор был, и что не все так просто, и что ты, может, и не грязнокровка… Я сначала ждал, что ты сама, может, говорить начнешь, а ты все молчала и молчала. Ну, я и решил, что так даже лучше будет. Естественнее. Мы с тобой идем в Хогсмид, потом меня за это, конечно, осуждают все, кому не лень, потому что нельзя гулять с грязнокровкой. А я отбиваюсь намеками, что ты не грязнокровка вовсе. И мне, скорее всего, поверят, потому что будь ты грязнокровкой, кто б с тобой пошел.

Какой прекрасный пассаж. Будь она грязнокровкой, кто бы с ней пошел? Очевидно, не Флинт.

— Вот, а потом, раз ты не грязнокровка, эту мою выходку скоро забудут, если не повторять. И ущерба мне, значит, почти никакого. А тебе польза.

Польза, о да. У нее всю неделю одна сплошная польза.

— То есть, будь я грязнокровкой, ты бы со мной в Хогсмид не пошел, даже в порядке одолжения, я правильно понимаю? – она выпалила это почти на одном дыхании, и ей удалось обойтись без всхлипов и прочих неуместных звуков.

— Ну вот что ты докапываешься? Зачем? Какая разница, что было бы, зачем это выдумывать, если все уже сложилось как сложилось?

— Нет уж, ты ответь, — повысила голос Гермиона, но тут-то он ее и подвел, сорвался самым позорным образом, так что она замолчала, вдохнула-выдохнула и передумала. – Хотя нет, не отвечай. Не хочу знать.

— Остыла? – сочувственно спросил Флинт. Она кивнула и вернулась за стол. Остывшей она себя совершенно не чувствовала, но толку-то ему об этом говорить?

— Я вообще не понимаю, чего ты так завелась. Радоваться надо, что все хоть знать будут, что ты не магла.

— А я, может, магла и есть, — вскинулась она. – Достали меня ваши чистокровные бредни! Флинт, я думала, хоть ты тут нормальный! Ты два года со мной общался и мне помогал, зная, что я грязнокровка, как вы выражаетесь. А теперь ты решил, что я чистокровная, и что? Что изменилось?! Я стала лучше, чем была, что ли, достойна чего-то большего? Так вот, Флинт, у меня одни родители – Грейнджеры. И я их дочь и грязнокровка. Это все.

— Грейнджер, ты пойми, дело не в этом. Ты можешь считать родителями кого угодно. Но кем считают тебя окружающие – тоже важно.

— Да плевать я хотела! Если я этим окружающим нужна только с чистой кровью, то они не нужны мне!

— Это ты зря, Грейнджер, ой зря…

Флинт осекся и замолчал, поскольку в этот момент на кухню вошел хаффлпаффский староста.

— О! Полку изучающих эльфов прибыло? – обрадовался он.

— Это вряд ли, — рассмеялся Флинт. – Я не по зверюшкам. Слушай, Диггори, я как раз с тобой поговорить хотел.

— О чем?

— Да вот, видишь ли, у меня тут ловец занемог. У него рука болит, он на метле держаться не может, короче, на днях я официально откажусь играть первый матч и уступлю эту честь вам. Готовьтесь, что ли.

— И зачем ты мне это говоришь? – нахмурился Диггори. – Чтобы мы узнали об этом раньше Гриффиндора? Мне кажется, это нечестно.

— А мне кажется, что нечестно то, что гриффы все это время усиленно готовились к матчу, а ваша команда думала, что у вас времени еще навалом. Короче, вам не помешает лишняя пара тренировок, пока Гриффиндор еще не в курсе замены. Это хоть как-то компенсирует их преимущество.

— Вот только не рассказывай, что тебя так волнует честная игра и наши равные шансы с Гриффиндором.

— Да даже не подумаю! Мне даром не сдались ваши равные шансы, я хочу, чтобы вы их размазали. Так у Слизерина будет гораздо больше шансов взять кубок, — оскалился Флинт.

— А что если я после такого выступления откажусь тебе содействовать? – поинтересовался Диггори.

— И что ты сделаешь? Нарочно проиграешь гриффам? Нет ведь. Упустишь шанс потренировать команду перед игрой? Тоже нет. Ты ж барсук. Зато теперь тебе не надо быть мне благодарным за то, что ты о замене узнал первым.

— Вечно у тебя какие-то интриги, Флинт, — поморщился Диггори. – Неужели ты не можешь просто спокойно играть, а?

В самом деле. Гермионе это тоже было интересно.

— Наверно, могу. Но так же интереснее. Ладно, я пошел, изучайте ваших эльфов на здоровье. А ты, Диггори, думай. Ты, Грейнджер, тоже подумай, кстати. Тебе есть о чем.

Подумать действительно было о чем, но было совершенно непонятно, с чего начинать. Поэтому Гермиона мысленно убрала весь этот разговор в самую дальнюю кладовку памяти и развернула свой список вопросов к домовым эльфам.

— Ты знаешь, почему эльфы не могут убивать? – спросила она у Диггори.

— А они не могут? – удивился он.

— По крайней мере, утверждают, что им нельзя.

— Кажется, список того, что им нельзя, гораздо обширнее списка того, что можно. А с чего ты вообще стала расспрашивать про убийства?

— Да все с того же. Хотела узнать, есть ли у них аналог Непростительных. Кажется, нету.

— Непростительные? Ну, ты даешь! Тут бы с бытовыми чарами разобраться! Вот например… кого бы спросить?

— Спросите Динки, сэр!

— Динки. Хорошо. Скажи пожалуйста, Динки, вы можете аппарировать в место, которое никогда не видели?

— Динки может, сэр! Если хозяин перенесет, сэр!

— А самостоятельно?

— Нет, сэр! Динки не может, если не знает, куда. Динки может аппарировать только на кухню, и в Большой Зал, и в спальни, и на стадион, и…

— Постой, Динки. Ты можешь аппарировать в Хогвартсе, да?

— Конечно, Динки может, сэр! Динки надо работать!

— Поздравляю. Удачный вопрос, — улыбнулась хаффлпаффцу Гермиона и быстро начала записывать.

Выключи мир из сердца — и станет тише!

Придя на очередной урок ЗОТИ, слизеринцы внезапно обнаружили на месте профессора Люпина собственного декана.

— Вы теперь всегда будете вести у нас Защиту, сэр? Неужели директор наконец-то образумился и взял вас вместо этого оборванца? – обрадовался Малфой.

— Увы, нет, — покачал головой декан. – Я лишь заменяю его на время болезни. Садитесь. Темой сегодняшнего урока будут оборотни.

Класс недоуменно переглянулся. Оборони находились в самом конце учебника.

— Но сэр, — вступил было Забини, однако профессор Снейп тут же его прервал:

— Вы слышали, что я сказал? Откройте учебники. Кто скажет мне, чем оборотень отличается от обычного волка?

Гермиона привычно подняла руку. Учебник она уже читала, да и по книгам Локхарта кое-что помнила (да, у него было много фактических ошибок и неточностей, но оборотней он описал очень прилично, она потом с учебниками сверила).

— Да, мисс Грейнджер?

Однокурсники раздраженно вздохнули. Хотя Гермиона до сих пор не понимала, чего они вздыхают, если сами не горят желанием ответить. Ладно бы она у них отнимала заслуженные баллы, так нет же, они ведь молчат. Ну и ладно. Она приступила к ответу. Урок пошел своим чередом. И только выйдя с занятия, почти полностью посвященного конспектированию материала об оборотнях, Гермиона по понятной ассоциации подумала: а ведь было как раз полнолуние. Интересно, это в честь него декан дал материал об оборотнях? Не просто же так, в пику Люпину, он решил перескочить в самый конец учебника.

— Грейнджер, а правду говорят, что ты может и не грязнокровка? – вдруг спросил ее Забини. Вокруг все не то чтобы замолчали, но как-то притихли: видимо, ответ интересовал не только Блейза. Гермиона глубоко-глубоко вздохнула. Да, конечно, все эти дни за ее спиной что-то такое обсуждали, она это прекрасно понимала, хотя предпочла бы, чтобы о ней забыли напрочь и нашли какую-нибудь более интересную тему. Но конечно, о ней не забыли. Она же их ручная грязнокровка. Они же переживали. И все-таки Гермиона надеялась, что они не снизойдут до прямого вопроса. Однако любопытство Блейза Забини оказалось сильнее всего, что могло бы помешать ему спросить ее об этом. Очень жаль.

— Тебе не кажется, что это идиотский вопрос? – попыталась увильнуть она. Без шансов, конечно, но нельзя же совсем не попробовать.

— Может, и так. А ты все-таки ответь.

Ну, она же знала, что без шансов.

— Нет. Неправду говорят. Мои родители – маглы. Следовательно, я грязнокровка. Все? – она перехватила сумку покрепче и прибавила шагу, но Забини ее догнал.

— Нет-нет, стой! Не все! Они же твои приемные родители, да?

Гермиона впервые на своей памяти испытала сильнейшее желание дать кое-кому по морде своей сумкой. Со всеми лежащими там книгами. И нет, этот «кое-кто» был не Забини, а Флинт.

— Говорю один раз. У меня только одни родители – Грейнджеры, никаких других я не помню и не знаю. Они меня вырастили, я ношу их фамилию. Они – маглы. Я понятия не имею, были ли другие, и знать не хочу. И я не знаю, были они маглы, сквибы, маги… мне все равно. Меня это не касается. Я маглорожденная. Понятно?

Дальше она шла молча. Забини приотстал. Видимо, переваривал и искал подтексты и скрытые смыслы. Шедшая неподалеку Гринграсс смерила ее нечитаемым взглядом и тоже отстала. Ну и слава Мерлину.

Гермиона вполне умышленно выразилась хоть и категорично, но неясно. Не сказала, например, как могла бы, что каких родителей ни возьми, кровных ли, приемных ли, и те, и другие были маглы. Оставила простор для спекуляций и сомнений. Сначала она думала, если кто-нибудь ее прямо спросит, то именно так она и скажет, и пусть Флинт идет куда подальше с его идиотскими якобы хитроумными комбинациями. Но потом сообразила, что если она так ответит, то тем самым его подставит. Если она правильно его поняла, поход с ней в Хогсмид был не одним проступком, а как бы двумя сразу: отдельно рассматривалось собственно «свидание» с какой-то девочкой при живой-то невесте, но как раз это прегрешение и Флинту, и Гермионе вполне могли и не припоминать; и отдельно рассматривался призрачный намек на романтический интерес к грязнокровке, и вот этого Флинту не простят. И ей, возможно, тоже. Так что даже если бы она решила, что Флинт сам виноват и поделом ему, все равно стоило придерживаться более туманной версии: не ради Флинта, так хотя бы ради себя. Но, как ни странно, она делала это и ради него тоже. Она была ужасно зла на Маркуса из-за всей этой истории, она не хотела с ним разговаривать, но она не хотела испортить ему жизнь. Все ее кровожадные грезы о мести заканчивались где-то примерно на «съездить все-таки ему по лицу, вдруг хоть больно получится». Зла она ему при этом, как ни странно, не желала. Он ведь действительно хотел ей помочь – в меру своего понимания ситуации. И возможно, она даже чем-то подтолкнула его к подобным действиям, не рассказав ему всей правды.

Считала ли она себя виноватой в том, что солгала Флинту? Пожалуй, все-таки нет. Ведь даже если она доверила ему только часть, эта часть, тем не менее, была ее секретом. Личной информацией, что-то вроде того. И он не имел никакого права распоряжаться тем, что узнал, и передавать это кому попало.

И ведь она до сих пор не знает, правдива ли эта информация, Мерлин! Она ведь даже еще не проверяла. А уже столько всего случилось из-за этого. Ну как все ухитрилось так запутаться?

— Да она сама выдумала это все, чтобы цену себе набить, — вякнул где-то сзади Малфой. – Грязнокровка она, и все тут!

Гермиона обернулась и смерила его долгим взглядом. Доказывать что-то Малфою – это, конечно, бывает и азартно, и интересно, но для этого надо хотя бы в это верить.

— Малфой, даже не смешно, — грустно сказала она и пошла в добровольное заточение.

В последние дни она выходила из спальни только в учебные часы, или поесть, или сдать в библиотеке одни книги и взять другие. Сидела в кровати за пологом, там читала, там же приспособилась делать домашнюю работу. К эльфам иногда заходила, но бессистемно, чтобы Флинт не вычислил. Не то чтобы она полагала, что он будет ее специально выслеживать, ловить и вести с ней бесконечные разговоры, но просто для своего спокойствия предпочитала перестраховаться.

Явившийся из очередного загула Кот критически осмотрел ее, еще более критически обнюхал и остался в замке. По ночам, судя по всему, убегал гулять, зато днем дожидался ее после занятий и весь вечер лежал рядом с ней, мурлыча и отпугивая Паркинсон. Гермиона втихаря шутила с ним, что, должно быть, плохи ее дела, если даже Кот расщедрился на моральную поддержку. Но Кот и ухом не вел, а продолжал спокойно нести свою вахту.

А может, дало было вовсе и не в ней. Может быть, ему просто наконец-то стало мокро и холодно снаружи.

* * *

— Мисс больше не приходит на кухню. Эльфы обидели мисс? Эльфам надо наказать себя?

— Тоби, Вилли, вы чего?! Как это «не прихожу»? Вот я, пришла, вы же видите.

— Мисс приходила каждый вечер. А теперь нет.

— Просто сейчас так получается. Когда смогу, опять буду приходить каждый вечер. Вы не против?

— Мисс спрашивает мнения эльфов! Мисс так добра!

— Да ладно вам, можно подумать, я в первый раз вас спрашиваю.

— Мисс интересно знать про эльфов! Только мисс интересно знать про эльфов! Мисс хорошая!

— Надо же. Я думала, я вам уже надоела ужасно своими вопросами.

— Нет, мисс! Нет-нет, мисс! Мисс много раз говорит непонятно…

— Мисс спрашивает очень странное…

— Мисс говорит ужасные вещи…

— Но эльфам тоже интересно!

— Тоби интересно, что еще спросит мисс.

— И Вилли интересно, что спросит мисс.

— Ох, ничего себе. Вы меня удивили – только не вздумайте себя наказывать, удивлять меня – это хорошо, если мне не вредит. А кстати, Тоби, Вилли, у эльфов есть свой язык, ну, кроме английского?

Эльфы помолчали, с сомнением глядя на нее.

— Мисс говорит непонятно. Зачем нужен еще язык? Английский очень трудно знать, еще один язык – совсем трудно!

— А ваши песни вы на каком языке поете?

— Мисс нельзя!

— Ладно-ладно. Нельзя, так нельзя.

* * *

В день квиддичного матча Гермиона вышла на завтрак, поела и снова сбежала в спальню. Она считала, что в такую гадкую погоду имеет полное право туда не ходить, тем более, что Слизерин в игре не участвовал. А Поттер вряд ли будет безутешно рыдать, если она не придет за него поболеть. Диггори – тем более. Она тихо сидела за пологом, вслушиваясь в суету. В гостиной довольно долго было людно. Кто-то бегал мимо двери спальни за зонтиком. Кто-то хохотал в коридоре. Потом все стихло. Все ушли смотреть игру. Гермиона выждала еще минут десять для верности и вышла в гостиную: все-таки читать там было удобнее.

Она уселась в кресло неподалеку от камина, раскрыла один из рекомендованных деканом журналов и только настроилась хорошенько поучиться, как услышала тихий шорох открывающейся двери.

— Попалась, Грейнджер, — сказал Флинт, зашел и сел напротив.

Девочка-скерцо,

Здесь всё так зябко,

И всё так зыбко.

— Флинт, там, вообще-то, Квиддич начался, — сказала Гермиона. Она решительно отказывалась верить собственным глазам. По ее расчетам, уж кого-кого, а его сейчас здесь быть точно не могло.

— Я в курсе, — кивнул он. – Но что ж поделать, если в другое время ты не ловишься.

— Ты что, серьезно из-за этого решил пропустить Квиддич?! Не верю. Флинт, иди на стадион, а то меня совесть будет мучить.

Флинт болезненно поморщился, но не ушел:

— Грейнджер, что ты как маленькая, заладила: Квиддич, Квиддич. Не Слизерин же играет, а то да, была бы натуральная трагедия. А так – просто мелкое упущение. А результат и ход игры мне доложат, я всем объяснил, куда смотреть и чего считать.

— Я поняла. Ты хочешь, чтобы моя совесть съела меня живьем, да? Ну так она уже начала. Флинт, зачем?! Иди смотри игру, потом поговорим.

— Нет уж. Сначала давай уладим эту дурацкую ситуацию, чтоб ты перестала от меня ныкаться по углам.

— Не только от тебя. И вообще, тебе-то это зачем? – проворчала Гермиона. – Какая тебе разница, в спальне я сижу или в гостиной?

— Да тебя же и жалко, балда. Зрение себе гробишь, нервы портишь, а ради чего? В общем, так. Я извиняться не буду, потому что и не понял, что уж я такое страшное сделал. Но и то, как ты от меня бегаешь, мне не нравится. Поэтому вот тебе мое предложение. Давай мириться.

Гермиона, несмотря на напряжение, не отпускавшее ее с тех пор, как Флинт вошел, рассмеялась от неожиданности:

— И как ты себе это представляешь?

— Да как-то так и представляю, — он протянул ей руку. – Мир?

Гермиона посмотрела на протянутую руку с сомнением. Честно говоря, Флинта ей в эти дни здорово не хватало. Не говоря уж о том, что ей просто уже очень надоело учитывать его перемещения в своих планах. Получалось почти как на втором курсе, только пряталась она не от василиска и по собственному желанию. Но все-таки, она была на него зла. И очень хотела ему объяснить, в чем он был не прав.

— Нет уж, подожди, — сказала она. Судя по изменившемуся лицу Флинта, подобное развитие событий ему даже в голову не приходило. Вне квиддичного поля Гермиона его настолько злым не видела, кажется, вовсе никогда. А вот во время игр и тренировок примерно с таким лицом он обычно «совершенно случайно» сшибал кого-нибудь с метлы. Гермионе стало как-то особенно неуютно: она очень не любила становиться объектом агрессии. Да и кому бы такое могло понравиться? Но она надеялась, что всерьез эта агрессия на нее не выплеснется. Как бы угрожающе этот парень ни выглядел – ну, это же все-таки Флинт. – Я хочу с тобой помириться, но только при одном условии.

— Вот как, — глухо проговорил он. – Ты полагаешь, что можешь еще и условия ставить? А ты кто такая, Грейнджер, чтобы чего-то от меня требовать?

Гермиона пожала плечами и сменила позу, сдвинув руку на карман с палочкой. Так, на всякий случай.

— Я думала, что «помириться» значит пойти навстречу друг другу. Например, если мы помиримся, то я постараюсь не держать на тебя зла за то, в чем считаю тебя виноватым, и вообще нормально с тобой общаться. Это потребует от меня некоторых усилий, но я постараюсь и уверена, что у меня получится. А в чем пойдешь мне навстречу ты?

— А почему я должен идти тебе навстречу? Я предложил тебе помириться, потому что это будет нам обоим на пользу. Но это не значит, что мне это необходимо. Мне есть чем заняться в Хогвартсе и без тебя. Почему я должен чем-то поступаться, чтобы помириться?

— Потому что можешь? – предположила Гермиона. – Почему тебя так оскорбляет мысль сделать так, как я прошу, хотя ты не так давно сам, добровольно придумал для меня целую интригу? Я, может, не оценила результат, но я видела, сколько ты вложил усилий. А теперь ты не хочешь даже выслушать мои условия.

— Выслушать, говоришь? Ладно, излагай, я послушаю, — бросил Флинт, откидываясь в кресле. Гермионе стало чуть спокойнее: из такой позы он встанет не так быстро, как мог бы до этого, и у нее будет пара лишних секунд на Петрификус или Ступефай, если что… Мерлин, о чем она вообще думает?!

— Ну так вот тебе мои условия: если тебе еще когда-нибудь вдруг покажется, что я тобой тонко манипулирую, пытаясь добиться от тебя каких-то действий, даже если тебе это будет совершенно очевидно, потрудись меня об этом спросить! Если бы ты сделал так в этот раз, то всего этого бы не было. И всем было бы легче. Я в свою очередь обещаю, что не стану отпираться, а скажу тебе все как есть: нужно ли мне это или нет. А ты, пожалуйста, постарайся в мой ответ поверить. Идет? – теперь уже Гермиона протянула ему руку, но Флинт не спешил ее пожимать.

— Вот смотрю я на тебя, Грейнджер, и не пойму, какого Мерлина ты делаешь в Слизерине? – задумчиво спросил он.

— В каком смысле? – растерялась Гермиона. Вопрос-то в целом был привычный, вот только те, кто его задавали, обычно имели в виду, что она маглорожденная, а Флинт, вроде бы, в этом как раз сомневался.

— В прямом. Уж так распиналась, ораторствовала тут, практически меня дожала. И тут, вместо того, чтобы что-нибудь потребовать – компенсацию, я не знаю, долг какой-нибудь, да любой каприз, ты просишь ерунду какую-то, да еще и напоследок обещаешь правду говорить. Хаффлпафф, первый курс. Не, я не против, но ты нормальная вообще?

— Конечно, ненормальная, — вздохнула Гермиона. – Нормальная поступила бы как раз так, как ты говоришь. Наверно. Ну так что, теперь – мир?

— Теперь – мир. Так и быть, постараюсь соблюдать это твое условие. Но честно, Грейнджер, ты так себя вела, что мне и в голову не пришло, что ты можешь быть против!

— Нормально я себя вела, с учетом обстоятельств, — проворчала Гермиона, пожимая руку Флинту. – Иди на поле, давай, может, еще успеешь игру посмотреть.

— Есть идея, — он все еще держал ее за руку и отпускать, кажется, не собирался. — Раз мы помирились, то давай-ка вместе и пойдем.

— Чтоб меня и дальше клевали, что я тебя отбиваю у приличной чистокровной невесты? Нет уж!

— Да ладно тебе, Грейнджер, кто увидит-то? Все уже на стадионе. А дойдем – сядем на разные места, да и все.

— Конспиратор, — прошипела она. – Ладно, идем, отпусти меня уже!

Но на игру они так и не попали. Когда они вышли из замка, было ужасно темно, дождь лил как из ведра, и если бы они полагались только на зрение, то так ничего бы и не заметили. Но для того, чтобы заметить дементоров, совершенно не обязательно их видеть. Гермиона замерла, почувствовав, как сердце сжимается от страха, и почти тут же рядом остановился Флинт. Дементоры целенаправленно летели к стадиону.

* * *

Как потом рассказывали в слизеринской гостиной, при приближении дементоров Поттер снова упал в обморок. Прямо с метлы. Нотт очень сокрушался, что он не разбился насмерть, Забини находил это вполне естественным, учитывая, что Поттера даже Авада Кедавра в свое время не взяла. Малфой находил манеру Поттера падать в обморок уморительной и пародировал ее еще несколько дней подряд. Да, а снитч поймал Диггори, и Хаффлпафф выиграл с отрывом в сотню с лишним очков. Флинт был очень доволен.

В субботу прошел слух, что метла Поттера врезалась в Дракучую Иву, и от нее остались только щепки. Малфой после этого счел, что теперь снитч в любом случае поймает он. После этого заявления вся гостиная имела удовольствие наблюдать долгую и невыносимо нудную воспитательную беседу, в которой Флинт подробно объяснял Малфою, что именно и как может сделать Поттер на старой метле, если у поттеровского капитана хватит мозгов его научить; и что и как сам Флинт сделает с Малфоем, если тот вздумает халтурить, как в прошлом году. Малфой от нотаций легкомысленно отмахивался.

В понедельник сумрачного бледного Поттера выпустили из Больничного Крыла, а довольный, но не менее бледный Малфой снял бинты со своей руки. Гермиона плохо представляла, что же это должна была быть за страшная рана, если она заживала больше двух месяцев – это при наличии магии и зелий! Либо этот гиппогриф действительно почти отгрыз Малфою руку, либо кое-кто нагло притворялся. Вторая версия была в разы правдоподобнее.

К следующему уроку ЗОТИ вернулся профессор Люпин (тоже бледный и очень болезненно выглядящий) и, к неудовольствию Гермионы, отменил домашнее задание по оборотням. Она после этого даже слегка обиделась на профессора: ведь она уже проделала работу! Даже с учетом того, что в процессе она почерпнула много интересной информации, все равно обидно и жалко времени и усилий. Могла бы это время на Легилименцию потратить или Нумерологию порешать.

* * *

— Тоби, а домовики чувствуют дементоров?

— Да, мисс, от них очень страшно, мисс, и Тоби сразу вспоминает, как был плохим эльфом! Тоби приходится опять наказывать себя. Дементоры – плохо, мисс. Дементоры у Хогвартса – очень, очень плохо, мисс.

— А дементор может выпить душу домового эльфа?

— Тоби не знает, мисс. Тоби пойти к дементору и узнать?

— Нет, ни в коем случае! А ты можешь говорить с дементорами?

— Конечно, мисс.

— И понимаешь, что они говорят?

— Нет, мисс. Тоби не хочет понимать, что говорят дементоры. Нет. Иначе они могли бы тоже приказывать Тоби. А так не могут.

— Очень удобно.

— Да, мисс. Мисс понимает!

Говорили много слов, но невпопад и не про то…

Темным-темным ноябрьским вечером в темном-темном, холодном и промозглом коридоре сидела не очень темная (но тут уж ничего не поделать) Гермиона Грейнджер. Сидела она не просто так, а в засаде. Караулила Дафну Гринграсс. Коридор помимо прочего был известен в узком кругу (состоящем из двух примерно человек) тем, что в нем когда-то впервые заговорили Гринграсс и Грейнджер. И Гермионе очень хотелось, чтобы коридор с такой хорошей историей помог ей поддержать эту тенденцию и сделать так, чтобы Гринграсс и Грейнджер и дальше разговаривали. Уже и с Флинтом они помирились, и все вокруг более-менее перестали шушукаться о ней и жили теперь ожиданием матча Хаффлпафф-Рейвенкло, и Кот бросил переживать за ее судьбу и снова пошел бродить по своим кошачьим делам, а Дафна все еще ее игнорировала, хотя казалось бы, сколько можно-то.

По-хорошему, Дафна могла бы и сама подойти, ведь явно же перегнула палку, когда предъявляла Гермионе свои претензии. Но она это делать не спешила, а Гермионе просто надоело ждать, поэтому она последовала хорошему примеру, самой же Дафной и поданному, написала Гринграсс записку и назначила встречу, вот прямо в коридоре.

Она не была уверена, что Гринграсс придет. И вообще не представляла, что ей говорить и делать, если Гринграсс действительно придет. Как с ней объясняться? Как сделать так, чтобы она перестала злиться, если она все еще на что-то зла? В голове не всплывало ничего, кроме нетленного флинтовского «давай мириться», но это звучало как-то… глупо?.. Больше всего Гермиона надеялась на то, что Гринграсс, как и она сама незадолго до этого, просто перестанет корчить из себя обиженную, и можно будет нормально с ней поговорить. Но Мерлин ее знает, как она себя поведет.

— Чего хотела, Грейнджер? – нелюбезно спросила Гринграсс, присаживаясь напротив. Нелюбезность ее, впрочем, была вполне обычной, такой, откуда-то из первого курса. Видимо, ей все-таки надоело злиться. Наконец-то!

— Поговорить хотела.

— О чем, например?

— Да о чем получится. Мне, видишь ли, без тебя скучно, Гринграсс.

Дафна вытаращилась на нее, не слишком правдоподобно изображая изумление:

— Что я слышу?! Наша грязнокровка – или не грязнокровка? – вдруг признает свою слабость? Прямо вот так открытым текстом заявляет, что ей кого-то… не хватает. Грейнджер, как это жалко и убого выглядит, ты бы знала!

— Я догадываюсь, — кивнула Гермиона. – И все равно смогла это сказать. Видишь, насколько я смелее и круче тебя?

— Скажем прямо, это не то, в чем мне хотелось бы брать с тебя пример.

— Хорошо, тогда я не буду учить тебя этому. И, Гринграсс, никогда больше так не говори. А то я, чего доброго, решу, что в чем-то другом ты бы хотела взять с меня пример.

— Упаси Мерлин.

— Я так и думала.

Некоторое время они играли в гляделки с серьезными-серьезными лицами, будто спорили только что по-настоящему, но потом Гермиона не выдержала и улыбнулась, и почти тут же сдавленно фыркнула, пытаясь скрыть смех, Дафна. Впрочем, обе они тут же сделали вид, что ничего такого не было.

— Значит, Флинт тебя уже недостаточно развлекает? – самым светским тоном спросила Гринграсс.

— Флинт тут вообще ни при чем. И он меня не развлекает, он меня пугает. Мало ли, что он еще придумает, а мне потом перед тобой оправдываться.

— Грейнджер, только не говори мне, что ты действительно пошла с ним в Хогсмид без всякого подтекста, просто так…

— Но так оно и было, сколько можно-то уже об этом!

— Ну и дура ты тогда, — спокойно заключила Дафна.

— Это еще почему? – опешила Гермиона.

— А потому что теперь никто из слизеринцев тебя в Хогсмид уже не пригласит, по крайней мере, из тех, кто помнит Флинта. А те, кто его не помнит, в следующем году только на первый курс придут, да и им расскажут.

— Можно подумать, кто-нибудь из слизеринцев, кроме Флинта, когда-нибудь решил бы позвать меня в Хогсмид.

— Маловероятно, — согласилась Гринграсс. – Но курсу к шестому кто-нибудь мог бы и дозреть. Особенно в свете ходящих про тебя слухов. А теперь – вряд ли.

— Да почему?!

— Потому что ты ходила с Флинтом в Хогсмид, — раздельно, как маленькой, объяснила она. – А значит, то ли у него на тебя виды, то ли у тебя на него…

— Какие у кого могут быть виды?! Кто мне все уши прожужжал этой его невестой?!

— Грейнджер, ну что ты, в самом деле. Когда и кому это мешало?

— Дай угадаю. Всем и всегда.

— Неправильный ответ. В любом случае, что есть, то есть.

— Гринграсс, это все-таки какой-то бред. Как из одной мелкой предпосылки можно делать такие выводы?

— Ну да, бред, — кивнула она. – Захотелось тебя попугать слегка. Ты так смешно задергалась. Но, кстати, любой слизеринец действительно подумает трижды, прежде, чем тебя пригласить. Чтобы случайно не перейти Флинту дорогу.

— Ой, давай, расскажи мне еще, что Флинт ужасно влиятелен и все его боятся до дрожи, включая Малфоя.

— А что, тебя интересует Малфой?

— О Мерлин, разумеется, нет! – содрогнулась Гермиона. – Я так, для примера.

— Ах, ну если для примера… Нет, конечно, Флинтам далеко и до Малфоев, и даже до Ноттов. Они, вероятно, на уровне Гойлов где-то. Зато Флинт очень неплох в магических дуэлях и совсем уж хорош в обычных драках, которые без палочек. И у него очень, очень тяжелая рука. И очень, очень плохо с тормозами.

— Никогда не замечала, — почти удивилась Гермиона.

— Просто тебе не случалось его разозлить. И ставить эксперимент не советую.

— Гринграсс. По-моему, ты морочишь мне голову.

— Разве что самую малость.

— А у меня тем временем есть для тебя подарок. С твоим браслетиком, конечно, не сравнится, зато ни у кого из чистокровных точно такого нет. Дикие обычаи диких маглов, знаешь ли.

Гермиона достала из кармана простенький браслет из бисера, который сплела на днях буквально за полчаса, вспомнив школьный кружок бисероплетения, в который она когда-то отходила недели, что ли, две, до первой ссоры с местной самой-талантливой-девочкой, оказавшейся по совместительству дочерью руководительницы. Нитки и бисер ей прислала на днях мама.

— И в чем суть? Как оно работает? – спросила Гринграсс, явно мысленно уже примеряя безделушку.

— Очень просто. Надеваешь на руку. При необходимости смотришь на него. И вспоминаешь меня.

— И? Что тогда?

— И все. Говорю же, дикие обычаи диких маглов. Никакой магии, совсем, представляешь?

— Грейнджер, ты… — Гринграсс замешкалась, подыскивая подходящее слово.

— Грязнокровка, спасибо, я в курсе. Возьмешь или нет?

— Так уж и быть, возьму. Сама плела?

— Сама.

— Это правильно. Говорят, ручной труд облагораживает. Может быть, и тебе поможет.

— А, так ты из этих соображений мне подарок изготавливала? – обрадовалась Гермиона и принялась левитировать браслетик через коридор, к Дафне.

— Без комментариев, — заявила та, убирая подарок в карман мантии. – Кстати о Флинте. Где ты теперь пропадаешь по вечерам?

— О Мерлин, при чем тут Флинт-то? Это не «кстати о Флинте», это «кстати о ручном труде». По вечерам я бываю на кухне.

— Неужели за ужином не наедаешься?

— Нет, я не есть хожу. Я с эльфами разговариваю.

— С эльфами, — медленно повторила Гринграсс. – С домовыми. Вот эти лопоухие создания для обслуживания.

— Ну да.

— О чем с ними можно разговаривать?

— Ты не поверишь, но о многом. О них самих, например. Знаешь, у них ведь своя культура есть, свой фольклор, свои какие-то убеждения. Очень интересно пытаться их понять.

— Зачем мне понимать домового эльфа, Грейнджер? Приказ он и так выполнит, а больше и смысла-то в этом никакого нет.

— Ну не скажи! Они, ты знаешь, очень занятно понимают приказы. Мне Тоби рассказывал уже три сказки, в которых эльфы находили лазейки в прямых запретах, потому что им не нравились ни запреты, ни хозяин. Эльфийское общество такие штучки очень осуждает, но в принципе они вполне на это способны.

Хотя Гермиона и сохраняла ровный тон, про себя она моментально вскипела. Не от того, что Гринграсс не разделила ее увлечения домовыми эльфами, это как раз было ожидаемо. А вот от этого типично чистокровного «зачем мне понимать того, кто ниже меня». Да в самом деле! Зачем им понимать маглов, гоблинов, домовых, маглорожденных, русалок, кентавров и кого угодно еще из тех, кого они назначат ниже себя! Пусть лучше их все понимают, пусть под них все подстраиваются, а они будут воспринимать это как должное и еще возмущаться теми, кто недостаточно рьяно мимикрирует и соблюдает их традиции. Прекрасная позиция, просто прекрасная.

— Ну, не знаю, Грейнджер, по-моему, ты занимаешься ерундой.

— Может быть, и так. Ну и что? Я же не зову тебя тоже заниматься ерундой. А мое время – мое, на что хочу, на то и трачу.

— А могла бы и позвать, между прочим. Мне же тоже интересно. Покажи мне хотя бы, где эта твоя кухня находится! А то вдруг мне понадобится тебя найти… ну и вообще.

* * *

— Знакомьтесь, ребята, это Дафна Гринграсс.

— Добрый день, мисс! Мисс желает рисовый пудинг? Мисс желает пирожное? Может, две мисс желают чай?

— Подождите, рано еще, я вас представлять не закончила. Гринграсс, а это Тинки, это Зизи, это Тоби, это Вилли, это Бобби, а остальных я еще не запомнила, извините.

— Мисс извиняется перед эльфами! Эльфы недостойны!..

— Так, никто ни обо что не бьется, все достойны, все продолжают работать, — Гермиона не слишком нравилось призывать эльфов к работе, но напоминание о ней почти гарантированно отвлекало их от наказаний, так что она все-таки пользовалась этой уловкой, стараясь не злоупотреблять. – Я сегодня не буду долго вас отвлекать, зато обязательно зайду завтра. А сейчас просто расскажите мне, как ваши дела.

— Мисс говорит непонятно, — нестройным хором возвестили эльфы.

— Что мисс хочет знать? – уточнил Тоби.

— Ну… расскажите мне, что у вас случилось с тех пор, как мы виделись в последний раз. Не все, а только то, что вам самим кажется интересным.

Эльфы молчали. Светских бесед она с ними еще не вела, и теперь поняла, что это было упущением с ее стороны.

— На этот вопрос не может быть неправильного ответа, тут нельзя ошибиться. А если вы не знаете, что говорить, вы можете просто сказать, что у вас все хорошо.

— Все хорошо, мисс, — почти дружно ответствовал хор эльфов. Ну, хоть так.

— А у Зизи новая наволочка, с цветочком, — вдруг выступила эльфийка, со смущенным видом расправляя намотанную на нее тряпку так, чтобы было видно: действительно, наволочка, и цветок там правда есть.

— Здорово, Зизи, рада за тебя. Очень красиво, и тебе очень идет.

— А Вилли… Вилли вчера видел рыжего кота мисс! У мисс хороший кот, большой.

— А Тоби, Тоби был в кабинете директора! Тоби видел феникса, мисс!

— А Мэри научилась завязывать бантики, Мэри старалась, мисс.

Все больше эльфов подходили, чтобы сообщить Гермионе свои новости. Она обернулась на Гринграсс. Та стояла у самой двери, бледная почти до синевы, и смотрела на эльфов совершенно круглыми глазами.

Отдаю себе отчет – это ученичество,

Хоть не знаю, чему и зачем учусь.

— Гринграсс, я так и не поняла, что же тебя так сильно взволновало? — поинтересовалась Гермиона после того, как выволокла Гринграсс с кухни, поддерживая под руку.

— Грейнджер, я не хочу об этом говорить, ни сейчас, и никогда вообще, — категорично отрезала Дафна и тут же продолжила, сама себя опровергая. – Они же, получается, живые, вообще живые, да? Как гоблины примерно, только совершенно чокнутые, а я никогда не замечала. И ты тоже совершенно чокнутая, Грейнджер, как ты до этого додумалась, как тебе в голову пришло с ними разговаривать, зачем?!

— Гринграсс, ты не хочешь об этом говорить, — напомнила Гермиона, потому что не знала, что еще можно на это ответить. Домовые эльфы живые – тоже мне, открытие. У нее дома наверняка свой есть, возможно, даже не один, и кто же ей виноват, что за все эти годы она не нашла времени к ним присмотреться?

— А если я туда приду… ну… без тебя, то что они сделают?

— Что и обычно: предложат чаю и всех имеющихся в запасе вкусностей.

— А не набросятся?

— А что, должны? Гринграсс, ты чего? Это же домовые эльфы. Они пугливые и послушные, только головами бьются громко.

— Точно?

— Точно. И, Гринграсс. Не рассказывай никому, ладно?

— Почему это вдруг? – резко пришла в себя она. – Мне-то ты сразу рассказала, значит, секрета из этого не делала.

— Не делала. Но тогда я еще не видела твою реакцию. А теперь боюсь, что если кто-то это услышит в твоем изложении, он просто пойдет и всех их перебьет, на всякий случай.

— Может, и к лучшему, — пробормотала Дафна, и Гермиона не удержалась и ущипнула ее за ту самую руку, под которую поддерживала. – Ай! Да что такое?

— А то! Никогда при мне больше такого не говори, ясно?

— Грейнджер, ты не просто чокнутая, ты бешеная! Больно же!

— Есть мнение, что физические наказания способствуют перевоспитанию. Может, и тебе поможет.

— Грейнджер, ты…

— Никому не скажешь?

— Ладно, не скажу. Будешь еще щипаться, вдарю Ступефаем, ясно тебе?!

— Ясно. А ты больше глупостей не говори.

— А ты…

Кажется, они потом ругались еще полчаса, так, впрочем, и не поссорившись.

* * *

Изучение Легилименции застопорилось. Все, что можно было узнать теоретически из рекомендованных деканом источников, она узнала. Но некоторые вещи все равно оставались непонятными и, по идее, должны были разъясниться при практическом занятии. Только вот практиковаться было не на ком. Можно было попросить кого-нибудь из однокурсников побыть подопытным кроликом, хотя и мало было тех, к кому Гермиона решилась бы обратиться с такой просьбой. Только вот, во-первых, она совершенно не хотела лишний раз демонстрировать свои пусть и невеликие, но нестандартные возможности: мало ли, где и когда они ей пригодятся, чем меньше людей о них знает, тем лучше. А во-вторых, Гермиона не настолько себе доверяла, чтобы сразу практиковаться на людях. Хоть все источники в один голос и уверяли, что самым худшим из возможных последствий Легилименции является сильная головная боль, да и та со временем проходит, Гермиона очень боялась своим вмешательством в чужое сознание что-нибудь в нем повредить.

— И вот что тут делать, Кот? – вполголоса жаловалась она, сидя на кровати за пологом и на всякий случай заглушающим. – Я пошла к декану, думала, может, он чем-нибудь поможет, раз уж теоретический материал выдал. А он мне говорит: «Это ваши проблемы, мисс Грейнджер, я вам не учебное пособие».

Кот отчетливо фыркнул, Гермиона кивнула, соглашаясь.

— Да, я тоже не в восторге. Он, конечно, прав, и он действительно не обязан мне помогать, но зачем тогда было литературу-то подсовывать? Понятно же, что я ее без практики все равно не освою. Это Окклюментный щит можно строить в одиночку, иногда проверяя об кого-нибудь на прочность. А для Легилименции нужен объект. А где мне его взять?!

Кот тронул ее лапой, привлекая внимание.

— Что? Что ты хочешь сказать?

Он выжидающе смотрел на нее, только глаза сверкали в полумраке.

— Не понимаю, Кот.

Кот вздохнул, коротко неодобрительно мявкнул и полез мордой к ней в карман. Зубами извлек оттуда ее волшебную палочку, уселся обратно и положил палочку между ними.

— Мя? – коротко поинтересовался он. В переводе с кошачьего это, видимо, означало что-то вроде «теперь понятно?» Теперь Гермионе было понятно, но она была в корне не согласна с его идеей.

— Кот, ты сдурел?!

— Мр?

— Ты меня плохо слушал? Повторяю: возможны ничем не снимающиеся головные боли, временная дезориентация, спутанность сознания, плюс, скорее всего, по неопытности я первым делом наткнусь на самые яркие твои воспоминания, в том числе и неприятные. Я не могу с тобой так обойтись!

Кот посмотрел на нее с недовольством, почти переходящим в презрение. Гермиона не была уверена в том, что он при этом думал, но условно перевела как «раз так, ты никогда не научишься, побоишься пробовать».

— Ну Кот. А если я тебе что-нибудь поврежу при этом?

Кот мотнул головой, только уши замелькали, и сменил позу на более скучающую и расслабленную.

— Думаешь, не смогу? А если вдруг?

Кот зевнул во всю свою кошачью пасть и опять уставился немигающим взглядом сначала на Гермиону, потом на ее палочку, потом опять на Гермиону.

— Кот, ты точно уверен, что?..

Кот, не дослушав ее, приглушенно зарычал.

— Ладно-ладно, я тебя поняла, спасибо. Только не сегодня, хорошо? И… давай ты мне для начала поймаешь какую-нибудь мышь или крысу? У них, конечно, сознание куда менее четкое, чем твое или человеческое, но я хотя бы смогу убедиться, что не убью ее на месте Легилименцией. И мне будет спокойнее.

— Мррр.

— Если завтра вечером получится, то принесешь добычу в коридор, где я часто сижу, помнишь, мы там виделись как-то? Вот. А я тебя буду там ждать. И посмотрим, что у нас получится.

* * *

Коридоры, коридоры, ходы, норы, снова ходы, все было такое большое и мелькало так быстро, что Гермиона ничего толком не сумела понять. Более-менее ярко крыса запомнила только огромное чудище, которое ее в итоге и сцапало. Но Гермиона и не рассчитывала почерпнуть у крысы какие-либо ценные сведения. Зато она убедилась, что подвергнутая Легилименции крыса буквально через минуту пришла в себя и бросилась прочь. Эксперимент прошел успешно.

* * *

В следующем матче Рейвенкло выиграл у Хаффлпаффа с каким-то разгромным счетом. Гриффиндорцы приободрились: это пусть немного, но увеличивало их шансы на победу. Флинт был доволен и вовсе безмерно: несмотря на то, что команда Слизерина еще ни одного матча не сыграла, он считал, что шансы взять кубок по Квиддичу у Слизерина достаточно высокие, и уж точно выше, чем у Гриффиндора. Это все Гермиона слышала из разговоров в гостиной. Сама она, хоть и перестала Флинта избегать, старалась общаться с ним поменьше. Слишком уж много его стало в ее жизни. Хогсмид, и эти его нелепые интриги, и то, сколько она была вынуждена думать о нем и его мотивах, — все это как-то странно на нее повлияло. Она стала чаще искать его взглядом в Большом Зале и в гостиной, стала больше думать о том, где он в данный момент находится и что делает (привычка учитывать его перемещения сказывалась, что ли?), несколько раз она даже видела его во сне. Это раздражало. Гермиона надеялась, что если сведет общение с Флинтом до невызывающего минимума, то со временем этот странный эффект сойдет на нет. Эффект пока не проходил, разве что все чаще выходило так, что, высмотрев Флинта, она встречалась с ним взглядом и, конечно, тут же переставала таращиться в его сторону. Ужасно неловко получалось.

* * *

— Сегодня вопрос совсем простой, и на него тоже не бывает неправильного ответа. Кто из вас чем любит заниматься?

— Мисс говорит непонятно! – за всех ответил Вилли. Раньше он держался от Гермионы подальше и в беседах не участвовал принципиально, но с недавнего времени почему-то проникся, хотя Гермиона так и не поняла, чем это заслужила. Теперь ей все чаще отвечал не Тоби, первоначально принявший удар на себя и усердно удовлетворявший ее любопытство, а именно Вилли. Тоби же работал чуть дальше, готовый, чуть что, вмешаться в беседу, но как правило, ему оставалось только подтверждающее кивать.

— Ну, наверняка ведь есть занятия, которые нравятся вам больше других, у каждого свои. Вот я и хочу узнать, какие.

— Мисс говорит непонятно. Эльфы любят трудиться. Эльфы любят трудиться для волшебников. Эльфы любят служить. И это все.

— Понятно, — сговорчиво кивнула Гермиона. – Я вот тоже люблю учиться, например. Всему-всему, вообще. Но больше всего я радуюсь, когда хожу на Руны, Нумерологию и Зелья. Они и получаются у меня лучше всего, и больше всего нравятся. Неужели у вас такого нет?

— Нет, мисс, — помотал ушами Вилли. – Эльфы любят трудиться!

Он немного подумал и шепотом добавил:

— Но Вилли больше всего любит трудиться в теплицах, мисс. Там цветы и добрая миссис профессор.

— Вилли любит не всю работу? – вредным голосом уточнил Тоби. – Вилли не любит вытирать пыль? Вилли не любит мыть посуду? Может быть, Вилли – плохой эльф?

— Вилли хороший эльф! – испуганно вскричал тот. – Вилли любит трудиться!

Кажется, вопрос о любви к труду показался Тоби достаточно удобным предлогом для продолжения какого-то конфликта. Это было очень интересно, но ужасно не вовремя. Вот так запомнит Вилли, что отвечать на ее вопросы вредно для здоровья, и больше ничего ей не расскажет.

— А что любишь ты, Тоби? – попыталась вклиниться в разговор Гермиона. – Всю-всю работу одинаково?

— Тоби хороший эльф, — отрезал он.

— Конечно, хороший. Но и Вилли тоже хороший эльф. Наверняка он выполняет все, что ему поручают, верно?

— Верно, мисс.

— И даже курицу убить может, если нужно, я правильно помню?

— Да, мисс. Мисс правильно помнит. Вилли хороший эльф. Но эльф должен любить работать!

— Но ведь он и любит. Как и ты, Тоби. Ты ведь тоже очень хороший эльф.

— Мисс слишком добра, — проворчал Тоби, и Гермиона решила сменить тему от греха подальше.

Только когда она собралась уходить, у самой двери Тоби догнал ее и тихо шепнул:

— Тоби любит мыть посуду и печь пироги.

И где-то во мне есть выход вовне…

Они сидели в пустом пыльном классе, закрытом для пущей надежности на Коллопортус. Гермиона за партой, а прямо на парте, презрев правила хорошего тона, развалился Кот. В другое время Гермиона, возможно, сделала бы ему замечание, но сейчас ее волновало совсем другое.

— Кот, а может, все-таки не надо?

— Мяу!

— А может, сначала еще одну-две крысы?

— Мрррры!

— Кот, ну я боюсь.

Кот тряхнул лапой, будто наступил в лужу, и сердито уставился на нее. Надо полагать, ему тоже было слегка неспокойно.

— Ладно, все, не буду больше тянуть, я понимаю, ты тоже нервничаешь. Последний раз: ты уверен?..

— Мя!

— Ну, тогда приготовься, — вздохнула Гермиона. Отступать дальше было некуда. – Легилименс!

Ей давно хотелось узнать, где шастает Кот, когда в очередной раз пропадает. Но с первого раза ей это не удалось. Сначала – на безумной скорости, сменяя одна другую – замелькали картинки из жизни Кота в «Волшебном Зверинце», и тайная охота молодого книззла на клобкопухов, и добрая старая ведьма из дома напротив, выставлявшая ему мисочку молока по вечерам (Кот голодным не был, но лишнее угощение ценил), и побег от стаи собак, однажды ночью вышедшей из Лютного переулка, и схватка со слишком много о себе возомнившим пуделем какой-то маглорожденной. Морды, лица, лапы, хвосты, симпатичные кошки, снова морды мельтешили перед глазами и сбивали с толку, а Гермиона пробивалась через них, пытаясь найти в воспоминаниях Кота себя и Хогвартс, пока ее не отвлек истошный вопль.

Она не сразу поняла, что это орал от боли Кот, а когда поняла, стала поспешно выбираться из его сознания, стараясь при этом не сделать еще больнее. Управилась довольно быстро, но даже закончив Легилименцию, она еще некоторое время не могла отделаться от мелькавших перед глазами картинок чужого прошлого. Чем-то это было похоже на то, что случилось с ней, когда она очнулась после оцепенения: масса нужной и ненужной информации, хлынувшая, как волна, прямо на нее, сбивающая с ног, накрывающая, увлекающая за собой. Только в этот раз к ментальным неполадкам добавились еще и физические: в глазах двоилось и ужасно тошнило. Гермиона подозревала, что если она захочет встать, то выяснится, что у нее к тому же кружится голова.

Кот тем временем с трудом поднялся, ошалело посмотрел на Гермиону, прижал уши и с громким рыком полоснул когтями по ее руке. Ну, то есть, хотел он, вероятно, попасть по руке, а попал по парте.

— Котик… Котик, ты как?

Кот зашипел, всем своим видом намекая, что могло быть и лучше.

— Если тебя это утешит, мне тоже паршиво.

Кота не утешило, и он слегка укусил ее ладонь.

— Слишком долго, да? Надо было быстрее разорвать контакт… но я просто пыталась найти определенные воспоминания, а у тебя их так много, что я потерялась… Кот.

Он встряхнулся и сел. Кажется, понемногу приходил в себя.

— Кот, это была паршивая идея. Больше не будем так делать.

Кот посмотрел на нее негодующе, потом аккуратно ткнулся носом в ее руку с палочкой.

— Думаешь, надо?

— Мя.

— Но не сегодня, это точно. Сегодня с нас обоих хватит.

— Мя.

— Кот, дай поглажу.

Кот смерил ее взглядом, прикидывая, достойна ли она, и сделав какие-то выводы, перепрыгнул к ней на колени, устроился там и замурлыкал. Гермиона погладила теплый кошачий бок. Кто бы еще ее саму погладил после такой встряски. Везде написано о последствиях для объекта Легилименции, но почти нигде не пишут, что Легилимент, вообще-то, тоже может огрести. Некоторое время Гермиона держалась, надеялась, что успокоится и так, но потом все-таки разревелась — от напряжения и общей паршивости. Кот вздохнул, недовольно посопел и замурчал еще громче.

В гостиную до отбоя еле успели.

* * *

В декабре наконец-то закончились дожди и начались морозы, а Гермиона и Кот достаточно отошли от предыдущего опыта и решили попробовать еще раз.

— Давай так. Я хочу увидеть последние события. То, что происходит с тобой здесь, в Хогвартсе. Куда ты ходишь, где бываешь. Может, если ты будешь знать, что мне нужно, и думать об этом, у нас получится лучше? Легилименс, — осторожным полушепотом сказала она, стараясь не «надавливать» на сознание Кота больше необходимого. И одновременно стараясь понять, как вообще можно надавливать на сознание.

И у них получилось, пусть и не сразу. Замелькавший перед Гермионой хоровод морд-хвостов-лиц посетителей «Волшебного Зверинца» благодаря совместным усилиям Гермионы и Кота почти сразу сменился коридорами Хогвартса, и Гермиона увидела, как Кот гулял по замку с миссис Норрис, потом еще с какой-то белой кошечкой, потом однажды что-то не поделил с мелким, но злым серым котом. Видела встречу с домовым эльфом Вилли, видела изнутри гриффиндорскую башню, и как Рон Уизли и Гарри Поттер поочередно гоняют Кота оттуда, а он снова и снова лезет, пытаясь поймать крысу Уизли – и далась же она ему!

Потом перед ней мелькнул и Хогсмид, и немножко Запретный Лес – ну ничего себе, как далеко Кота заносит! А потом она увидела странное: как Кот гуляет бок о бок с большой черной собакой. Собака изредка что-то тявкала, Кот мяукал в ответ. Выглядело это так, будто они разговаривают друг с другом, и Гермиона ужасно пожалела, что Легилименция позволяет увидеть только то, что физически происходит, оставляя скрытым, что объект при этом думает, чувствует или понимает. Вот бы знать, о чем они говорят!

Впрочем, это воспоминание быстро исчезло в общем хороводе.

Разорвав контакт и придя в себя (на этот раз было легче, кажется, она начала понимать, что надо делать и, кстати, о чем говорил ей декан), она вопросительно уставилась на Кота. Кот выглядел скорее смущенным, чем страдающим от Легилименции. Видимо, она и правда в этот раз выступила удачнее.

— Кот, ты водишься с собаками? Я думала, у книззлов с ними тоже вражда. Что у тебя за дела с этой псиной? Вы правда разговаривали или мне показалось?

Кот вздохнул и посмотрел на нее как на идиотку. Логично: ответить-то он все равно не мог.

— Надо будет потом еще раз попробовать. Тебе ведь легче было, да? Вот и хорошо. Спасибо, ты мне так помогаешь!

Отпустив Кота по его кошачьим делам, Гермиона в который раз засела за источники, перепроверять теорию. С одной стороны, Легилименцией нельзя передать ни мысли, ни чувства, ни ощущения, ни, например, сны. С другой стороны, наиболее надежная защита от вторжения в сознание как раз и построена на мысленных образах, которые, впрочем, ни чувства, ни ощущения, ни сны. И эти-то мысленные образы вторгающийся увидит вместо воспоминаний. Обычно, правда, это не длинные сцены и фантазии, а что-то совсем простое. Но что если детально проработать какую-то сцену и поставить ее щитом? Или даже не так: поставить вторым щитом после простенького нумерологического? Впрочем, это может быть полезно, если нужно дезинформировать легилимента, в остальных случаях смысла в такой защите нет: ведь просмотрев воображаемую сцену и даже приняв ее к сведению, легилимент, скорее всего, все равно пойдет дальше и увидит и то, что от него хотели скрыть. То есть, по-хорошему, надо укреплять нумерологический щит, возможно, добавлять к нему второй слой, следующим за щитами слоем располагать однообразные незначительные воспоминания, чтобы в них можно было надолго застрять, а потом уже все остальное… но сама идея щита-фантазии очень даже неплоха. А еще ведь где-то было упоминание, что в продвинутом курсе рассматривается возможность создания и внедрения фальшивых воспоминаний. Ой, сколько еще интересного предстоит выучить и попробовать!

* * *

— Грейнджер, в Хогсмид со мной пойдешь? – спросил ее Флинт, когда объявили, что в последние выходные перед каникулами можно будет выйти прогуляться в волшебную деревню. Гермиона на минуту впала в ступор от такого вопроса, но потом все-таки поняла, что происходит:

— Флинт, ты издеваешься, что ли?!

— Да уж не без этого.

— Вот не надо так делать! Мне, знаешь ли, не нравится.

— Как знаешь. Но вообще и правда можем пойти вместе. Ходили ведь уже, и ничего, выжили. А то потащишься одна, а это же уныло.

— Нет, я иду с Гринграсс.

— А она в курсе, что ты с ней идешь?

— Еще нет. Но я ей сейчас об этом расскажу.

Гринграсс оказалась не против. Гермиона ждала Хогсмида с нетерпением и ужасом одновременно: надо ведь будет покупать подарки родителям на Рождество. И вот как, спрашивается, выбирать им какие-то волшебные безделушки, будто бы ничего не происходит, если ей с ними еще разговаривать о том, родная она или приемная? И как выбрать им такие подарки, чтобы сразу было видно, что ничего не изменилось и она все равно их любит? Или, если она будет так старательно подбирать им что-то особенное, это и будет значить, что изменилось абсолютно все? Гермиона уходила на новый виток бредовых переживаний по незначительному поводу. Это позволяло ей почти не думать собственно о предстоящем разговоре. Каникулы неумолимо приближались.

Свет на бисерный браслет,

Бусы из муравьев…

Гермиона мало что успела сделать в рамках своей официальной работы по домовым эльфам, так, прошлась по верхам. Слишком уж часто она отвлекалась от заявленной темы исследования на посторонние разговоры с домовиками, да к тому же, последние несколько вечеров она потратила изрядное количество времени, которое могло бы быть посвящено учебе, на возню с бисером. Поэтому она просто нашла несколько отличий в бытовой магии, изучила, насколько смогла, способность эльфов обойти аппарацию (здесь существенно не хватило материала для проверки: действительно ли домовые эльфы могли аппарировать везде – или здешние эльфы могли аппарировать в Хогвартсе, потому что служили в нем, а другие не смогли бы), упомянула о принципиальной невербальности эльфийской магии. Приправила все это кратким изложением нравов общины домовиков Хогвартса и, скрепя сердце, сдала эту халтуру профессору Флитвику, десять раз оговорив, что это только черновик, и что на полноценное исследование не хватило времени.

Работа получилась, конечно, немаленькой, но даже до летнего эссе по Истории Магии не дотянула по объему. Профессор Флитвик, тем не менее, был доволен и даже обещал ей выдать пропуск на кухню и в следующем семестре, если она продолжит изучение эльфов и их магии, более подробно и углубленно.

— Если вы сумеете удержать хотя бы такой же уровень проработки материала и дальше, мы с вами вполне можем со временем сколотить из этого неплохое исследование, — сказал он, бегло просматривая ее свиток и не замечая, как мучительно неловко стало Гермионе при упоминании уровня работы. – Да-да, исследование магических возможностей волшебных народов. В соавторстве, если вы не против, мисс Грейнджер. Разумеется, не стоит останавливаться только на домовых эльфах. У меня довольно много материала по гоблинам, можно найти желающих сотрудничать и среди кентавров, и… Впрочем, не будем забегать вперед. Продолжайте собирать материал по эльфам. И к вашему выпуску, дай Мерлин, мы встряхнем этих ретроградов, полагающих, что свет клином сошелся на их волшебных палочках!

Тут-то Гермиона с запозданием – не вспомнила даже, ведь она знала это и так, — а скорее осознала, что профессор Флитвик – полукровка. И поняла, почему декан отправил ее именно к нему, а не к тому же Биннсу, который, вполне вероятно, легко дал бы ей пропуск на кухню, не вникая, зачем это вообще нужно. Может быть, впрочем, она и ошибалась, приписывая декану желание одновременно осчастливить интересной работой и ее, и профессора Флитвика, но даже если это и не входило в его намерения, получилось все именно так, и Гермиона была ему искренне благодарна.

Наконец закончились уроки, и сумка с вещами и книгами на каникулы была уже собрана, оставалось только сходить в Хогсмид за подарками родителям. И в воскресенье после завтрака Гермиона в компании Гринграсс вышла в Хогсмид. В планах у нее было, конечно, «Сладкое Королевство», а еще «Дервиш и Бэнгз», магазин перьев и «Шапка-невидимка», но это уже просто так, полюбопытствовать.

— Почему ты так озабочена этими подарками? – спросила Гринграсс, глядя, как Гермиона придирчиво изучает ассортимент «Дервиш и Бэнгз», уже после того, как они потратили почти час в «Сладком королевстве», выбирая что-то одновременно выглядящее волшебным, не прыгающее и не дергающееся при поедании и не запредельно дорогое. – Маглы же все равно всего этого не видели, им любая штучка будет в диковинку, так бери что попроще. Вон, три напоминалки возьми, поставите рядком в шкафчик, будет красиво.

Гермиона замерла на секунду, пытаясь прикинуть, какую бы полуправду выдать, чтобы не выворачиваться перед Гринграсс совсем уж наизнанку, но быстро сообразила, что тут либо запираться, либо говорить почти все как есть. В любом случае, на факультете уже знают, что вскрылась какая-то давняя история, из которой можно сделать вывод, что она приемный ребенок. Гринграсс же вполне в состоянии сложить два и два, и даже более крупные числа, так что и вопрос-то задала, наверно, не для того, чтобы узнать ответ, а просто потрепаться. Ну, вернее, посмотреть, как Гермиона будет извиваться, чтобы не рассказать всю историю целиком.

— Я не подарками озабочена, Гринграсс, а своими нервами. Я их так успокаиваю. Мне дома предстоит довольно неприятный разговор, возможно, даже не один. Подарки его, конечно, не отменят и не отсрочат, но могут поработать хорошей приметой. Если выберу что-то дельное, то и разговоры пройдут благополучно.

— Грязнокровные суеверия, — хмыкнула Дафна. – Забавная тема. Надо будет когда-нибудь изучить ее подробнее. А эти твои разговоры как-то связаны с ходящими в последнее время сплетнями?

— Ну ты же сама понимаешь, что да, — вздохнула Гермиона, изучая простенькие бусы-хамелеоны, меняющие цвет под одежду. – И нет, я не хочу об этом говорить. Ни с тобой, ни с кем другим. Сначала я хочу поговорить с родителями.

— А Флинту ты, вроде бы, сказала, — заметила Гринграсс.

— Случайно вышло. Я в тот день была не в себе, вот и проболталась, как только он слегка надавил. И, обозревая результат, могу сказать, что жалею об этом.

— Да ладно тебе, ничего страшного не случилось. А вообще, будет жаль, если ты вдруг окажешься не грязнокровкой. Я, знаешь ли, уже привыкла тебя так звать.

— Да, мне тоже будет жаль, — совершенно искренне согласилась Гермиона, и только услышав, как поперхнулась Дафна, поняла, что выдала не ту реакцию, которую ждала Гринграсс.

— Грейнджер, ты… странная.

— Спасибо, ты тоже.

— А я-то почему?!

— Ну, дружишь же ты со мной. А это явно не признак нормальности.

— Ты полагаешь, я с тобой дружу?

— Ну, если эта формулировка тебя оскорбляет, то скажем так: ты со мной общаешься. Тоже, в общем, странно.

— Даже не знаю, что и возразить. Грейнджер, хватит возиться с этими бусами, купи ты их, наконец!

* * *

Гермиона осталась довольна выбранными подарками. Упаковав их и сложив в сумку, она отправилась на ужин, но до Большого Зала так и не дошла: еще в холле ее перехватил Поттер. Это само по себе было странно: в этом году они практически не общались, ограничиваясь редкими приветственными кивками, и их обоих это устраивало. Но и состояние Поттера тоже был странным: взъерошен, зол, бледен и решителен. Как будто они вернулись на полтора года назад, и он сейчас пойдет останавливать профессора Квиррелла, твердя идиотское «я должен».

— Грейнджер, ты мне нужна, — безапелляционно заявил он. Потом, видимо, сам сообразил, что сказал, и поправился. – В смысле, мне нужна твоя помощь.

— Да? И что у тебя случилось? – поинтересовалась Гермиона, без особого желания плетясь за ним в коридор потише и поуже.

— У тебя ведь нормальные отношения с другими слизеринцами? Ты можешь их кое о чем расспросить?

— Ну, смотря, что назвать нормальными отношениями, — вздохнула Гермиона, — но кое-кого спросить действительно могу. А что ты хочешь узнать?

— Я хочу узнать как можно больше о Сириусе Блэке.

— А зачем тебе? – оторопела Гермиона.

— Грейнджер, пожалуйста.

— Поттер, не дави. Я все равно сначала хочу узнать, зачем. Мне совершенно не хочется доставать людей глупыми вопросами ради твоей прихоти.

— Грейнджер, мне очень надо. На самом деле.

— Ты опять ввязался в какую-то опасную историю? – уточнила она, уже, впрочем, зная ответ.

— Я никуда не ввязывался! Но Блэк все равно охотится за мной, и я должен узнать о нем! Невилл и Рон считают, что нет смысла, что он опасный преступник, и больше тут и знать нечего, а я хочу понять. Хочу понять, как отец мог… — Поттер осекся и замолчал.

— Давай так. Ты мне расскажешь то, что уже знаешь. Хотя бы для того, чтобы я понимала, что мне спрашивать. Иначе я проделаю дурную работу.

— Ладно, — выдохнул он. – Понимаешь, оказывается, Сириус Блэк – мой крестный. И он был лучшим другом моего отца.

* * *

История о том, как Сириус Блэк предал одного лучшего друга и убил другого, изложенная Гарри Поттером, оставила Гермиону в глубокой задумчивости. Она никогда особенно не задумывалась о понятии предательства: просто незачем было. Для того, чтобы предать, например, друга, нужно, чтобы этот друг был. А у нее до недавних пор были только родители и она сама. Сейчас же у нее была еще Гринграсс, но друг она или нет – совершенно непонятно; и Флинт, который тоже как-то не очень друг; и Кот. Смогла бы она предать кого-нибудь из них? Не по мелочи даже, а вот так вот, с размахом, выдать врагу, зная, что их убьют. Ради чего она могла бы пойти на это? Что ей должны бы были пообещать, чтобы – вот так? Она думала и не находила ответа.

А еще она думала о том, где пролегает граница между шпионажем и предательством. Вот например, профессор Снейп. Как утверждают слухи, он был Упивающимся Смертью, но поставлял информацию Дамблдору. Он – шпион. Сириус Блэк был другом Поттеров, но выдал их Волдеморту. Он – предатель. Есть ли между ними разница, кроме того, что декан поставлял информацию победившей стороне, а Блэк проигравшей? В таком вот весьма раздумчивом настроении она пришла на кухню, прощаться с домовиками.

— Всем привет!

— Здравствуйте, мисс! Мисс желает чай? Или кекс? Или пудинг?

— Нет, спасибо. Я зашла поздравить вас с Рождеством.

— Мисс? Поздравляет? Эльфов? С Рождеством? – разноголосым хором переспросили они, повышая интонацию с каждым новым вопросом.

— Ну… да. Ой, я не сообразила, что не знаю, празднуете ли вы Рождество, или Йоль, или у вас какие-то свои праздники. Я вас не обидела?

— Нет, мисс! Спасибо, мисс! Эльфы не празднуют, мисс, в праздники очень много работы. Некогда.

— Ясно. Но вы ведь не против праздника, да? Просто у вас не получается? Я правильно поняла?

— Правильно, мисс!

— Тогда с Рождеством вас. И еще я хотела спросить. Эльфам нельзя иметь одежду, правильно?

— Нельзя, мисс! Нет! Никакой одежды, мисс! – в ужасе вскричали эльфы.

— Хорошо. Это понятно. А может ли эльф надеть простую нитку на руку или на шею? Это ведь не одежда, верно?

Тоби и Вилли, обычно отвечающие на особо заковыристые вопросы, застыли, недоуменно переглядываясь.

— Зачем эльфу надевать нитку, мисс? – наконец решился уточнить Тоби.

— Ну, например, для украшения. Чтобы было наряднее.

— Но нитка не украшает, мисс! Эльф может надеть нитку, но это странно, мисс!

— А если на этой нитке случайно окажутся бусинки или бисер? Такую нитку эльфы могут надеть?

Тинки и Вилли снова озадаченно молчали, но прежде, чем они до чего-либо додумались, не выдержала Зизи.

— Нитка – это не одежда, значит, Зизи может надеть нитку! У мисс есть такие нитки? Мисс может показать Зизи нитку?

— Да, у меня есть нитки, — улыбнулась Гермиона и полезла в карманы. – Это мои вам подарки на Рождество. Не знаю, понравится ли вам, но…

Это были, в самом деле, просто нитки с нанизанным на него бисером. Никаких плетений или узоров, чтобы результат как можно меньше напоминал «настоящие украшения»: вдруг это окажется слишком близко к одежде? Коротенькие – для браслетов, длинные – вроде как ожерелья. Если Гермиона ничего не напутала с чарами, то после примерки они должны были подстроиться по размеру к руке или шее хозяина. Однотонные и цветные, матовые и блестящие, темные и яркие, бело-розовые, красно-черные, серебристые, золотистые, всех цветов, какие только нашлись в старых запасах Гермионы. Благо, на тонкую руку эльфа много бисера не изведешь, так что разных ниток Гермиона заготовила больше полусотни.

Эльфы стояли вокруг, молча созерцая выложенные ей богатства и явно не понимая, что делать дальше.

— Ну, подходите, пусть каждый выберет что-нибудь, если только вы можете это носить. Если вам не подходит, то не волнуйтесь, я это просто унесу.

— Нет, мисс, Зизи очень подходит, — взволнованно воскликнула эльфийка и подскочила к столу, поспешно выдергивая из общей кучи длинную малиновую нитку. – Спасибо, мисс! Зизи правда можно, мисс?

— Правда можно, Зизи. Бери, пожалуйста.

Вслед за Зизи подтянулась Мэри, и Мими, и все остальные эльфы постепенно сдались, глядя, как Зизи вертится перед начищенным подносом, примеряя обновку. И началось. Гермионе, как она и опасалась, пришлось решить парочку споров о том, кто раньше увидел эту конкретную нитку, срочно предлагать альтернативы и следить, чтобы обошлось без драк. Через десять минут почти все эльфы, кроме десятка особо недоверчивых, были принаряжены, и даже Тоби, не переставая ворчать, что «это очень странно, мисс», взял себе маленький серый браслетик.

Несмотря на то, что история Блэка никуда не делась, да и предстоящий разговор с родителями не отменился за то время, что Гермиона провела на кухне, вышла она оттуда довольная донельзя. Неизвестно, угадала ли она с подарками родителям, зато с подарками эльфам угадала. А это хорошая примета. Каникулы должны пройти хорошо.

Мой детский взгляд со старого фото

Выдает все о том, кто я есть.

Дома было так хорошо – хоть плачь. Не от нелюбви к домашнему уюту, конечно, а от того, что скоро всю эту рождественскую идиллию – с неспешными домашними ужинами, с посиделками за хорошим кино, с традиционным имбирным печеньем и кексами – придется разрушить. Придется задавать вопросы, придется взвешивать, верить или не верить ответам.

Гермиона тянула время, как могла. Например, потратила день на прогулку с мамой по торговому центру в поисках магловского подарка для Генри Фоули. А потом еще полдня – на то, чтобы сочинить ему письмо, в достаточной степени поздравительное и информативное, чтобы он не возмущался, что она снова обращается к нему за информацией. Да, Гермиона решила начать сбор сведений о Блэках с Фоули. Хоть они и жили в основном за границей, но то теперь, а в восьмидесятые и раньше могло быть иначе, так что Гермиона решила попробовать. Но вечно тянуть было невозможно, и на третий день Гермиона собралась с духом и спросила:

— А кто все-таки мои биологические родители?

Мама шумно вздохнула, отец снял очки и начал сосредоточенно их протирать, видимо, давая себе время подумать.

— Давно ты знаешь? – наконец спросил он.

— С сентября, — ответила Гермиона, испытав буквально за пару секунд радость, облегчение (родители не стали отпираться, она может просто взять и поверить им!) и горчайшее разочарование (она действительно не их дочь… могло ли что-либо быть хуже?).

— И ты все это время справлялась в одиночку, ни с кем не поделившись? – вознегодовала мама. – Гермиона, ты должна была сразу же нам написать!

— А смысл? – пожала плечами она. – Не думаю, что у вас получилось бы утешить меня письмом. И потом, я не знала наверняка. Думала, может, я ошибаюсь…

— Кстати, откуда ты узнала? – спросил отец.

— Вспомнила кое-что, — туманно ответила Гермиона. – Один эпизод, который совершенно точно не мог случиться у нас с вами.

О дементорах она решила не упоминать. Во избежание. Только новых разговоров о переводе ей сейчас не хватало!

— Что-то неприятное, да? – предположила мама. – Не расскажешь?

— Может, позже, — решила Гермиона. – Пока мне хотелось бы, чтобы вы мне рассказали: как так вышло, что вы никогда не говорили мне, что я не ваша родная дочь? Почему вы решили это от меня скрывать?

— Видишь ли, Гермиона… — отец наконец отложил очки и посмотрел на нее, слегка прищурившись. – Мы никак не могли решить, нужно ли это. Когда мы удочерили тебя, ты совершенно ничего не помнила о том, что было с тобой раньше, где ты жила, кто твои родители. Очень быстро ты начала считать нас мамой и папой, а мы, понятное дело, были только рады этому. Но дело не только в этом. Дело еще и в том, что юридически ты наша родная дочь.

— Это как? – оторопела Гермиона. – И что значит «юридически»? Вы же сами только что сказали, что удочерили меня, так?

— Так. Но при этом у нас есть твое свидетельство о рождении, в котором мы вписаны твоими родителями, твоя медкарта, в которой мы с самого начала записаны твоими родителями, и еще ворох всяких нужных и не очень нужных бумаг, и во всех мы значимся твоими родителями, и нигде не упоминаются ни твоя прошлая фамилия, ни твои биологические родители. Как будто их никогда не было, а были только мы. Причем все бумаги подлинные – ну, в смысле, мы же и переезжали, ты помнишь? И отправляли тебя в школу, и оформляли визы, и нигде, никогда, ни разу не имели ни малейших проблем.

— Как такое может быть? – спросила Гермиона, но тут же поняла, что как минимум один ответ у нее есть: магия. Хотя, возможно, существуют и другие ответы, до которых она просто пока не додумалась. – И вам это никогда не казалось удивительным или странным?

— Казалось, конечно. Но нас тогда сразу предупредили, что это некая новая программа по раннему усыновлению детей-сирот…

— То есть, мои родители умерли?

— И родители, и все прочие родственники, которые могли бы оформить над тобой опеку тогда. Так нам сказали. Прости, дорогая, нам очень жаль…

— Да нет, ничего, — пожала плечами Гермиона. – Я их даже толком не помню. Так и что там с новой программой?

— Ах да. Новая программа, предполагающая, что приемные родители полностью заменят детям биологических, поскольку те их не помнят. Нам это показалось странным…

— И не совсем этичным. Мы бы предпочли обычную процедуру, с ней хотя бы все более-менее понятно.

— Но нам показали тебя. И мы согласились. Сами не знаем почему.

«Конфундус? Империо? Легкий Обливиэйт? Внезапно взыгравший родительский инстинкт? Первый вариант самый вероятный».

— И мы никогда об этом не жалели, Гермиона.

Гермиона была признательна маме за эти слова, но больше ее сейчас занимало другое.

— То есть, не осталось никаких свидетельств того, кто я такая на самом деле, верно?

— Да. По крайней мере, их нет у нас. Нам тебя тогда представили как Гермиону Джонс. Но при таком количестве странностей вокруг тебя, сама понимаешь, мы не можем быть уверены, что это твоя настоящая фамилия.

Гермиона кивнула. Она была согласна с отцом: маловероятно, что это была настоящая фамилия. Учитывая, что имя у нее в том сне-воспоминании было другое. А воспоминанию, судя по всему, хоть и с оговорками, но можно верить. Но все это… звучало просто невероятно.

— И вы никогда потом не пытались как-то прояснить эту ситуацию? Узнать, что это за «новая программа»?

— У нас были подобные мысли. Но после того, как мы поняли, что об этой программе никто ничего не слышал, а возможно, ее и вовсе не существует, мы перестали где бы то ни было поднимать эту тему. Что если бы тебя у нас забрали?! Мы не могли так рисковать.

— Вам не приходило в голову, что в этом всем была замешана магия? И если да, то как вы вообще отпустили меня в Хогвартс?

— Мы слишком поздно поняли, что дело может быть в магии, — признал папа, резко помрачнев. – За столько лет мы почти перестали думать об этой ситуации, перестали искать отгадку. И, узнав о магии, просто не успели связать ее с теми событиями. А когда додумались до этого, было поздно: согласие на твое обучение в Хогвартсе мы уже дали.

— То есть, вы не только из-за василиска так хотели перевести меня в другую школу?

— Гермиона, тебе не кажется, что это более чем достаточное основание для перевода? – возмутилась мама.

— Кажется. И все-таки?..

— Да. Мы опасались, что эта история с твоим оцепенением каким-либо образом связана с тем, кто ты есть. Кто-то, возможно, умеющий колдовать, так хотел тебя спрятать, что даже отправил к нам, к маглам, как они выражаются. Вдруг для этого была причина?

Все это было как-то немножко слишком. Слишком похоже на дурной авантюрный роман, из тех, которые так легко перетекают в любовные. Сколько таких зачинов она перечитала этим летом? Ну, там, юную наследницу, которой грозит опасность, отправляют к черту на рога, чтобы никто никогда ее не нашел, и только старая служанка помнит, что по родинке на левой пятке можно опознать дочь великого рода… тьфу! О чем она, вообще? Ах, да. Авантюрный роман. Если подумать, сама по себе эта теория была не хуже других. Вот только она совершенно не вязалась с воспоминанием Гермионы.

— Не понимаю, кто и зачем мог бы решить меня спрятать. Судя по тому, что я вспомнила, те мои родители тоже были обычные люди. Они ужасно испугались моей стихийной магии…

— А что за стихийная магия? – удивилась мама, и Гермиона вдруг поняла: ни разу, никогда, вообще никогда у нее не было стихийных выбросов при маме и папе. Да, бывали странности, однажды склеилась порванная домашняя работа, однажды вредина Лиза из параллельного класса чуть не подвернула ногу, цветок как-то раз раскрылся под ее взглядом буквально за минуту. Но дома – никогда. Ни разбитой или склеенной посуды. Никаких странностей. Никаких, конечно же, подожженных занавесок. Ни разу. Родители даже не запомнили толком, что бывает стихийная детская магия. Они ее не видели. Какое интересное совпадение…

Да кому ты врешь, Грейнджер! Совпадение, как же! Просто, похоже, кое-кто так сильно боялся показаться родителям неправильной, ненормальной, что даже стихийная магия подчинилась этому желанию. Звучит еще более невероятно, чем тот факт, что при ее устройстве в семью, возможно, применялась магия.

— Я тогда, кажется, подожгла занавеску, — все-таки созналась она. – Так иногда бывает, дети не могут контролировать магию, и…

— И они испугались? – подхватила мама, когда поняла, что Гермиона продолжать не собирается.

— Ну да. И из-за этого…

Эту реплику мама продолжать не стала. «Из-за этого они меня бросили. Из-за этого они от меня отказались. Потому что я их пугала. Потому что была неправильной, не такой, как им хотелось. Потому что они считали меня опасной. Потому что я правда была опасной».

— Я пойду, наверно, спасибо, что рассказали, — Гермиона умудрилась произнести это так, что голос ни разу не дрогнул. Она наверняка загордилась бы собой, если бы не был так занята тем, чтобы не разреветься. Она успешно дошла до комнаты, аккуратно прикрыла дверь и только тогда дала волю слезам.

Через пять минут в комнату вошла мама и присела рядом, обнимая ее. А Гермиона все ревела и пыталась вспомнить, когда она в последний раз вот так вот обнималась с кем-то из родителей, не приветствуя, не прощаясь, не позируя для фотографии, а пытаясь получить тепло и поддержку. Наверно, когда-то такое все-таки было. Не могло не быть. Но она не помнила ни единого раза.

Задашь вопрос — не получишь ответ,

А захочешь догнать — потеряешь след.

Гермионе пришлось приложить изрядное количество усилий, чтобы убедить родителей, что ее не нужно непрерывно утешать. Что, возможно, ее совсем не нужно утешать. Что за те несколько месяцев, которые она провела наедине со всевозможными подозрениями, она успела уже и позлиться, и поторговаться, и принять, что ее родители могут оказаться не ее родителями… и даже самостоятельно додуматься до того, что это, собственно, ничего не должно менять. А если и должно, то только в лучшую сторону.

Однако мама с папой эту концепцию воспринять почему-то не могли и с упорством, достойным лучшего применения, пытались вызвать ее на откровенность, уверенные, что в глубине души она ужасно страдает. А она почему-то, наоборот, почти совсем успокоилась, выслушав их версию событий. Как будто, выплакавшись после этого, разом сбросила остатки стресса и просто перестала считать историю своего появления в семье Грейнджеров проблемой. Неплохо было бы, конечно, выяснить все-таки, кто ее родители. Но ведь даже эта информация ничего не поменяет в ее отношениях с мамой и папой. Не должна поменять.

Оказавшись дома, Гермиона начала понимать, что ей чертовски повезло: она могла всю жизнь прожить с теми боящимися магии людьми, которые наверняка никогда не простили бы ей ее «изъяна». Какой бы она стала тогда? Агрессивной, как биологический отец, или, напротив, боящейся даже тени? Смогла бы принять себя и свою магию или вечно мучилась бы чувством вины? Поехала бы в Хогвартс или вовсе отказалась бы учиться там, среди жутких ненормальных детей? Теперь уже не проверишь. Она попала к Грейнджерам и столько лет подозревала их невесть в чем, принимая при этом их любовь и доброе отношение к ней как должное.

Дойдя до этого этапа своих размышлений, Гермиона неожиданно подумала, что, возможно, утешение нужно не ей, а как раз родителям. Интересно, каково им пришлось? Взять в семью ребенка, надеяться, что этот ребенок вскоре станет своим, их собственным ребенком, и биться, биться в тщательно выстроенную ей стену, вынужденно держать дистанцию — и принимать даже это. А потом еще и магию. Ох… Гермиона осознавала, что ее бросает из одной крайности в другую, что идеализировать родителей — это все же лишнее. Лучше бы наконец-то увидеть в них людей. Но надо же было с чего-то начинать! Хоть что-то менять в своем отношении к ним.

Она все-таки поговорила с ними по душам. Сначала с мамой, потом с отцом. Это были малоинформативные, но очень эмоциональные разговоры, после которых у Гермионы трещала голова от непривычных усилий — не отстраняться, не насмешничать, не анализировать, не искать противоречия и логические несостыковки в чужих эмоциях, а просто слушать и сочувствовать. Это были очень утомительные разговоры, но, кажется, они действительно были нужны. По крайней мере, мама и папа слегка успокоились. А сама она, кажется, стала чуть лучше их понимать. На это ушел весь остаток каникул, Гермиона даже до Джоан ни разу не дошла. Не то чтобы совсем не было времени. Скорее уж, не было моральных сил общаться, улыбаться и делать вид, что ничего особенного не происходит. А рассказывать, что происходит, и обсуждать это еще с кем-то сил не было тем более.

В день отъезда в Хогвартс прилетела сова от Фоули, так что в поезде Гермиона вместо традиционной книжки читала его письмо. Он, конечно, выражал недовольство тем, что ему по ее милости пришлось «копаться в этих древних никому не интересных сплетнях». Но, тем не менее, улов был. Одна из многочисленных тетушек Фоули училась в Хогвартсе на пару курсов младше Блэка. На Слизерине, конечно, но Блэк, по словам Фоули, в те годы был для всего их факультета таким раздражителем, что они следили за ним несколько больше, чем следили бы за любым другим гриффиндорцем. Сначала шла информация, которую Гермиона уже знала от Поттера: поступил на Гриффиндор, дружил с Поттером-старшим, профессором Люпином и неким Питером Петтигрю. Потом шла краткая справка о семье Блэк вообще. На краткой биографии Беллатрикс Блэк, в замужестве Лестрейндж, Гермиона перестала недоумевать, почему Сириус Блэк предал своего друга Джеймса Поттера, и стала задаваться вопросом, как он с таким анамнезом вообще оказался на Гриффиндоре. Впрочем, Фоули писал, что Блэк вообще охотно шел наперекор семье и довольно рано ушел из дома, что для чистокровных семейств нехарактерно.

«Если будешь расспрашивать на факультете, ради Мерлина, не лезь к декану! — предупредил Генри. — А то потеряешь почем зря кучу баллов. Они с Блэком, говорят, ужасно враждовали в школьные годы, была там какая-то мутная история с деканом, Поттером, Блэком и нижним бельем профессора, я точно не знаю, и тебе интересоваться не советую».

О, Мерлин. Что он вообще имел в виду? Гермиона озадаченно тряхнула головой. С одной стороны, что бы там ни происходило у декана и Блэка, она действительно не хотела этого знать. Ради собственного спокойствия. С другой стороны, она же теперь будет перебирать возможные варианты той истории, которая может быть куда безобиднее, чем она себе представила. А может и не быть.

Дальше факты заканчивались и шли впечатления. Всем казалось, что Блэк маглолюбец. Все были уверены, что он ужасно рассорился с семьей, в том числе из-за того, что не поддерживал идеи о превосходстве чистокровных. Ходили слухи, что он входил в организацию, созданную Дамблдором для противостояния Темному Лорду. Все точно знали, что они с Поттером были друзья — не разлей вода. Семейная репутация делала историю с предательством логичной и обоснованной, но сам по себе Сириус Блэк, если забыть о его родне, был из тех, от кого чего-то подобного ожидали в последнюю очередь. С одной стороны, грош цена тому шпиону и предателю, которого могут в этом заподозрить. С другой стороны, ну не могли же его в одиннадцать лет готовить к тому, чтобы втереться в доверие к противнику, поступив для этого в Гриффиндор? Это как-то… слишком. Даже для чистокровных. Или не слишком?

Гермиона вздохнула и быстро переписала основные пункты из письма, чтобы отдать этот список Поттеру. Про нижнее белье декана она писать не стала. Незачем гриффиндорцу такое знать. Чем бы это «такое» ни было на самом деле.

* * *

Как выяснилось по возвращении, Поттеру нынче было не до Блэка. Некий анонимный доброжелатель подарил ему крутую метлу взамен сломавшейся на предыдущем матче, но профессор МакГонагалл довольно быстро об этом узнала и забрала метлу на экспертизу, проверять на проклятия. По мнению Гермионы, это была очень разумная мера. По мнению Поттера — нет. Поттер страдал и дулся. Впрочем, получив исписанный Гермионой пергамент, он слегка отвлекся и вышел из роли страдальца. Не сказать чтобы ее очень волновало душевное состояние Поттера, но было бы довольно обидно не получить даже вяленького «спасибо» за проделанную работу. Пусть даже за очень небольшую по объему работу.

А потом она пошла на кухню, где ее ожидали печальные вести.

— Эльфы не умеют носить нитки, мисс, — мрачно сообщил ей Тоби. — Мисс добрая мисс, мисс подарила эльфам красивое. Эльфам понравились нитки! Но Мэри подралась с Зизи, Зизи украла нитку у Мими, Вилли отобрал короткую нитку у Элджи, а Тоби устал всех мирить. Эльфы отвлекаются и хуже работают. Заберите нитки обратно, мисс.

Остальные эльфы, хоть и не бросали работу, но старались подтянуться поближе — лица печальные, уши траурно опущены, парочка ушей перекручена — то ли в драке пострадали, то ли снова себя наказывали за дурное поведение. Первым порывом Гермионы было собрать свои неуместные подарки, извиниться и уйти, бросив всю эту затею. Жили эльфы в рабстве веками, и вроде бы всем довольны, так чего она лезет? Зачем? Они не могут даже украшения поделить самостоятельно, они ничего не могут без присмотра, зачем ей эта морока? Но все-таки зачем-то это было ей нужно.

— Скажи, Тоби. Когда эльфы рождаются, они сразу умеют ходить, говорить и колдовать?

Тот посмотрел на нее недоуменно. Еще бы: он ей про нитки толкует, а она…

— Нет, мисс. Сначала эльф лежит и ничего не умеет, о нем заботятся другие. Потом эльф учится ходить, потом начинает говорить и колдовать.

— А когда эльф начинает ходить, у него сразу хорошо получается?

— Нет, мисс! Сначала эльф часто падает, но потом он учится.

— Знаешь, почему я спрашиваю об этом, Тоби? Я думаю, вы не умеете владеть вещами. У вас никогда не было никаких своих вещей, кроме этих ваших наволочек, и вы просто не умеете с ними обращаться. Это как если бы вы учились ходить и падали. Скажи, Тоби, разве хорошо будет, если эльф, один раз упав, даже не попытается снова попробовать пойти?

— Чтобы работать, нужно ходить, мисс. А нитки не нужны, чтобы работать, — упрямо нахмурился Тоби.

— Но может быть, вы все-таки попробуете? — Гермиона заметила, что Тоби колеблется, и усилила нажим. — Давай, все эльфы сейчас пообещают тебе и мне, что не будут драться, таскать и отбирать друг у друга нитки. Можно только меняться, но на обмен должны быть согласны оба эльфа. Если эльфы не смогут вести себя лучше, я приду и заберу нитки, как ты и просил. Я ведь теперь здесь, и это можно сделать в любой вечер. Но давай дадим вам шанс. Ты согласен, Тоби? А остальные эльфы? Вы согласны пообещать?

Эльфы закивали головами столь энергично, что казалось, еще немного, и головы просто поотрываются от тоненьких шей.

— Мисс слишком добра, — в который раз проворчал Тоби, но все-таки согласился.

Посмотрю налево и направо

И скажу тихонько: «Боже правый!»

Профессор Люпин снова выглядел очень плохо. Примерно так же, как и в прошлый раз после болезни. Глядя на него во время урока ЗОТИ, Гермиона невольно задумалась: чем же он таким болен? На ее памяти это было уже третье… Что именно? Третье обострение? Третий приступ? Третье проявление некоего недуга профессора Люпина, в общем. И не факт, что их всего было три, ведь она же не наблюдала за ним постоянно. Она вообще за ним не наблюдала.

Интересно, цикличны ли эти приступы? Равномерные ли между ними промежутки? Или интервал сокращается? Или, наоборот, увеличивается?

В прошлый раз профессор Люпин был примерно в таком же состоянии то ли на полнолуние, то ли сразу после. В позапрошлый раз тоже, профессор Снейп им тогда еще задал работу про оборотней, которую профессор Люпин потом отменил. И вот он снова болен, и полнолуние было буквально на днях…

На этом этапе рассуждения фактов вдруг оказалось достаточно. Они выстроились в ряд перед внутренним взором Гермионы, и ее прошиб холодный пот. Либо это уже третье совпадение болезни профессора с полнолунием, либо никакая это не болезнь, просто он оборотень. Это хорошо объясняет не только его изможденный вид и отсутствие на занятиях в полнолуние, но и то, что декан, заменяя его, зачем-то задал им тему, которую им определенно было еще рано проходить. Но если декан знал, что профессор Люпин — оборотень, и ничего не сделал, только выдал намек, который больше всего похож на самодурство злого преподавателя, значит, ничего более серьезного он сделать или не может, или не хочет. Скорее все-таки не может, учитывая, что о неприязни профессора Снейпа к преподавателю ЗОТИ знает весь Хогвартс. Значит ли это, что директор в курсе природы профессора Люпина? И значит ли это, что остальные преподаватели в курсе? И как обезвреживают оборотня в полнолуние, если никто ничего до сих пор не слышал и не понял? И по чьей воле, интересно, в этом году был выбран именно профессор Люпин: было ли то желание директора, или Министерства (хотя это вряд ли), или еще какой-то силы, которая может влиять на учебный процесс?..

И не слишком ли далеко идущие выводы она сделала из простого совпадения двух событий во времени?

Гермиона машинально записывала новую тему, пару раз подняла руку и заработала два балла Слизерину, а сама все обдумывала такую логичную и жуткую версию, стараясь на всякий случай не слишком-то пялиться на профессора. И надеялась, что если он оборотень, то не может сейчас учуять, насколько ей страшно. Кажется, в человеческом виде обоняние у них слабее… да и в любом случае, судя по виду, ему сейчас совершенно не до того.

Она не имела ничего против профессора Люпина. Как человека она его толком не знала, а вот преподаватель он был замечательный: интересно рассказывал, подробно объяснял, отвечал на возникающие вопросы и давал много практики. Он был гораздо лучше профессора Квиррелла, и уж конечно, лучше Локхарта! Он нравился Гермионе, честное слово, нравился! Но если он и правда оборотень, это означало, что в полнолуние его личные и профессиональные качества не имеют никакого значения, как и симпатии Гермионы. В полнолуние он в любом случае опасен. Как можно было пустить его в школу, полную детей? Как он сам-то осмелился работать в школе? Неужели не боится, что, сам того не желая, кого-нибудь убьет?

То, что никто до сих пор не знает о его природе, свидетельствует о том, что какие-то меры предосторожности все-таки принимаются — меры, достаточные для того, чтобы какой-нибудь ученик, вздумавший в полнолуние побродить по замку, не наткнулся в коридоре на оборотня. И слава Мерлину, что так. Но, памятуя об одержимом профессоре Квиррелле и о василиске, ползавшем по Хогвартсу в прошлом году, Гермиона не могла чувствовать себя в безопасности. Ведь получалось, что от оборотня ее охраняют те же самые люди, которые обеспечивали безопасность учеников в Хогвартсе год и два года назад. И Гермиона никак не могла им доверять.

Как будто мало Блэка и дементоров вне замка, еще и оборотень прямо здесь!

Весь урок Гермиона просидела как на иголках, а сразу после него отправилась к профессору Снейпу. Нет, не для того, чтобы поговорить о странностях профессора ЗОТИ, это, в конце концов, надо бы доказать еще как-то, кроме того, что он пару раз не вел занятия в полнолуние. Она шла поговорить о том, что узнала от родителей. Ей совершенно не хотелось делиться с ним или с кем-либо еще новостями из дома, не было такой потребности, но он ведь говорил, что может быть, попробует узнать о ее биологических родителях. Значит, в ее интересах сделать так, чтобы декан знал об ее ситуации как можно больше. Хотя бы то, что знает она сама. Вдруг это поможет?

Профессор выслушал ее с заметным интересом.

— Вы принесли довольно занятную информацию, мисс Грейнджер, — сказал он наконец. — Подозреваю, что вы сами не представляете, насколько занятную, так что я попробую объяснить вам, что именно вы мне только что рассказали.

Гермиона не стала ничего переспрашивать, просто уселась поудобнее и приготовилась слушать.

— В самом конце семидесятых годов одно из самых заметных политических движений того времени предложило на рассмотрение Визенгамота новый закон, согласно которому осиротевшие дети-маги, будь то маглорожденные или же оставшиеся без родных чистокровные и полукровки, обнаруженные обливиаторами при работе или любым другим путем, должны были получить приоритет при устройстве в семью.

— Приоритет?

— Именно. Проще говоря, таких детей должны были устраивать в семью настолько оперативно, насколько это вообще возможно.

Гермиона хотела уточнить, что же можно сделать, чтобы ускорить эту процедуру, но тут же сама поняла, что имел в виду профессор Снейп:

— То есть, их должны были устраивать первыми, независимо от очереди других детей?

— Именно.

Раз профессор заговорил об этом, значит, это имеет отношение к тому, что с ней произошло. Неужели ее тоже вот так вот устраивали «вне очереди»? Интересно, кого «отодвинули» для того, чтобы она попала к Грейнджерам? Попал ли этот ребенок в семью? Все ли у него хорошо сейчас? Чего и кому стоило ее счастливое детство с нормальными родителями?

— Это… — Гермиона замешкалась, подбирая подходящее слово. Самым подходящим казалось «несправедливо». И еще «гадко». Но это было как-то по-детски. — Это дискриминация, разве нет?

— Да, безусловно. Противники этой инициативы тоже указали на дискриминацию и ущемление прав детей-маглов, и проект ушел на доработку, а потом, видимо, был заброшен и вовсе забыт.

— Но зачем это вообще могло понадобиться? Какова цель этого проекта? — и кто вообще мог придумать такую гадость?

— Это же очевидно, мисс Грейнджер. Цель проекта — психическое здоровье и благополучие маленьких волшебников. Потеря семьи — тяжелый удар по психике любого ребенка, однако у травмированного волшебника гораздо больше разрушительных возможностей, чем у травмированного магла. Следовательно, их реабилитацией нужно заниматься в первую очередь. Они потенциально опаснее.

Ну, если смотреть с этой точки зрения.

— Все равно, это несправедливо? Почему надо было это делать за счет детей-маглов?! Пусть бы таких детей забирали себе волшебники, и никакой очереди. У волшебников же нет своих детских приютов, верно?

— Верно. Также у большинства нет желания брать в семью чужого ребенка с непроверенной родословной. Слишком велик шанс вложить семейные ресурсы в грязнокровку.

Гермиона открыла было рот, но поняла, что сказать ей на это просто нечего.

— Почему вы упомянули об этом проекте, сэр? Вы ведь сказали, он не был принят, тогда какое отношение он имеет ко мне?

— Ваше устройство в семью выглядело очень на него похоже. Я, конечно, знаю о нем лишь в общих чертах, только то, что можно было почерпнуть из прессы, но сходство несомненно прослеживается. И это несколько сужает круг лиц, которые могут быть причастны к вашей судьбе.

Гермиона кивнула: ну да, наверно, если кто-то пользовался наработками по тому самому проекту, то он либо участвовал в его разработке, либо имел доступ к нему позже. Хотя не факт, совсем не факт, возможно, этот человек так же, как и профессор, просто читал о проекте в газетах и оттуда и почерпнул идею. Но озвучивать свои сомнения Гермиона не стала. Ей и без того определенно было о чем подумать.

— Сэр, чей это был проект?

— Подумайте над этим самостоятельно, мисс Грейнджер. Подумайте, кто больше всех заботится о том, чтобы маги не причинили вреда маглам.

Мы забывали задать свой вопрос — и обижались, что не слышим ответ.

Спустя несколько дней после начала учебы Гермиона вдруг поняла, что за это время вообще не видела Флинта, как будто не было такого ученика в Слизерине. Подивившись этому обстоятельству и уделив немного внимания тому, что происходит вокруг, она выяснила, что отсутствовал не только Флинт, но и все остальные члены квиддичной команды, включая Малфоя. Просто остальные ее не слишком интересовали, а Малфой так и вовсе успевал надоесть еще на уроках.

Причина их отсутствия была очевидной: в выходные им предстоял матч с Рейвенкло, и Флинт гонял команду еще круче, чем обычно. Все это было понятно, ожидаемо и привычно, но почему-то Гермионе было слегка досадно, что теперь она не могла вот так вот запросто поймать его в гостиной или случайно встретить в коридоре по пути к кухне. И еще более досадно было то, что сам он не искал встречи с ней, как бывало раньше. Ему было не до того. Он был занят. Это тоже было понятно, объяснимо и привычно, но если раньше она вовсе могла не заметить очередного приступа квиддичной лихорадки и отсутствия Флинта, то в этот раз что-то было не так. Гораздо чаще, чем раньше, ей хотелось знать, что он делает, чем занят, да и просто перекинуться с ним парой слов. Выходило, что она… соскучилась? Похоже, что так.

Это было не слишком-то приятное открытие. Ладно бы она скучала по Гринграсс, но по Флинту-то с какой стати?! Мало он, что ли, ее доставал осенью? Тогда Гермионе казалось, что она будет рада, если он просто о ней забудет и не будет звать в Хогсмид, мутить непонятные интриги и заставлять ее разбираться в его мотивах. Но оказалось, что она куда более сложная и противоречивая натура, чем ей хотелось бы. И непонятно, с чего она вообще взяла, что имеет право на его внимание. Ну, повозился он с ней немного, подумаешь!..

Тем неожиданнее было встретить его вечером перед матчем в коридоре неподалеку от совятни. Флинт неподвижно стоял там и смотрел в окно. Гермиона на какой-то миг даже усомнилась, он ли это, настолько это внимательное созерцание было ему несвойственно. Хотя… что она, собственно, знала о Флинте? Может, в перерывах между тренировками он частенько уделяет время наблюдению за природой? Почему бы и нет?

— Привет. Ты что тут делаешь? — спросила она. Ну, не проходить же мимо молча! А письмо она отправить успеет, совы от нее никуда не денутся.

— О, Грейнджер! — Флинт отмер и приветственно кивнул ей. — Да вот, стою, в окошко смотрю. Любуюсь.

— Серьезно?!

— Неправильный вопрос. Правильный вопрос — на что!

— И на что же?

— Да на умненькую команду Рейвенкло, они думают, что если разучат парочку трюков, то их это спасет. Но они ошибаются. Хотя кое-что из их арсенала определенно создаст нам завтра проблемы.

Ах, вот оно что! Гермиона подошла поближе и посмотрела в то же окно. Из него, действительно, было видно квиддичное поле, над которым кружили несколько фигурок.

— А ты уверен, что это именно Рейвенкло?

— Грейнджер, вот зря ты очки сняла. Зрение у тебя все-таки паршивое. Вон там, видишь? Это Чанг мечется, точно тебе говорю. А вот это Дэвис, а это Бёрк.

— Ты их всех можешь прямо по силуэту опознать?

— Да нет, конечно. Просто я точно знаю, что они сейчас должны тренироваться. А если знаешь состав команды, то несложно вычислить, где кто.

Гермиона кивнула, мысленно соглашаясь. Она-то не знала наизусть составы чужих команд, но если бы это были слизеринцы, то даже она сама точно опознала бы там и Флинта, и Малфоя, и кое-кого еще.

— Ну что, Грейнджер, как насчет пожелать мне удачи перед завтрашним матчем?

— Ну… удачи.

— Не пойдет, давай еще раз, с чувством только.

Гермиона усмехнулась и попыталась еще раз:

— Удачи, Флинт! И разнесите их завтра в пух и прах! Зря, что ли, ты тут торчишь, шпионишь.

— Вот, совсем другое дело. Придешь за нас поболеть?

— Приду, — уверенно заявила Гермиона, хотя вообще-то собиралась посидеть в библиотеке, собрать дополнительную информацию по оборотням, пока в замке тихо. Но раз уж Флинт сам ее спрашивает, как тут отказаться?

— А ты молодец, Грейнджер, — вдруг сказал он, — на человека становишься похожа.

— В каком смысле? — подозрительно спросила она.

— Ну, как же. Я ведь еще помню, каких трудов стоило затащить тебя на матч пару лет назад. А теперь вон, идешь как миленькая, без дополнительных уговоров. Стала понимать, значит, какие-то простые вещи про жизнь в обществе.

Гермиона была не совсем согласна с такой трактовкой ее действий, но возражать не стала. Она еще какое-то время постояла рядом с Флинтом, глядя на полеты команды Рейвенкло, в которых сама она не видела никакой системы, потом спохватилась:

— Ладно, я пойду, мне еще письмо в совятню отнести.

— Иди-иди, — кивнул Флинт, не отрываясь от наблюдения. Гермионе даже стало немного обидно. Хоть бы голову повернул в ее сторону, что ли! О Мерлин, ей мерещится — или она правда реагирует как идиотка? Флинт делом занят, что ей от него надо-то? — Если завтра не придешь — обижусь и запомню, так и знай.

— Приду, я же сказала, — заверила его Гермиона и ушла отправлять письмо. Когда она возвращалась обратно, Флинта у окна уже не было.

На следующий день Гермиона имела возможность убедиться, что Малфой действительно неплохой ловец. Они с Чанг кружили над полем в ожидании снитча, гонялись друг за другом и выделывали такие трюки, что дух захватывало. То есть, Гермиона не сомневалась в том, что Поттер, например, смог бы все это повторить. А вот она бы точно не смогла, даже и пытаться бы не стала. В целом игра у Слизерина не задалась, Рейвенкло вырвался вперед на сотню очков и вполне мог бы и увеличить разрыв, но тут на поле появился снитч, ловцы бросились за ним, и Малфой все-таки оказался быстрее. Слизерин выиграл, но когда Гермиона подошла поздравить Флинта, он только отмахнулся от нее. Вид у него был самый что ни на есть похоронный.

— Даже не трудись, Грейнджер. Я и сам знаю, что это было жалко. Один Малфой сегодня молодец, вот стоит убрать с поля Поттера — и он нормальный. А как с Гриффиндором будем играть — ума не приложу, — он вздохнул, встряхнулся и продолжил уже обычным своим бодрым тоном. — Ладно, шансы взять кубок у нас все еще есть, а это значит, идем праздновать!

* * *

Когда Флинт закончил разносить команду за несобранность и тупость, факультет все-таки начал праздновать, и Гермионе, которая до этого искренне развлекалась, слушая капитанское выступление, стало скучно. Возможность попробовать алкоголь ее не привлекала, выражать свое восхищение игроками и радостно вопить ей тем более не хотелось. Поэтому она сбежала из гостиной в поисках иных развлечений. Первым пунктом в списке возможных радостей значилась библиотека, а вторым кухня, но ни в одно из этих мест Гермиона не дошла, поскольку наткнулась на Гринграсс.

— Там, вообще-то, все праздуют, — сказала она, присаживаясь напротив.

— Я в курсе, — кивнула Дафна. — Поэтому, собственно, я здесь.

— Боишься общества?

— Не боюсь. Просто уши закладывает и собственных мыслей не слышно.

— О, тогда здесь тебе самое место. Здесь, пожалуй, даже от мыслей может образоваться эхо!

— Могло бы, — поправила ее Гринграсс. — Но теперь пришла ты и все испортила. Мне кажется, в качестве компенсации ты могла бы развлечь меня беседой.

— Отличная идея, Гринграсс, но давай лучше так: я подкину тебе тему для беседы, а развлечешься ты сама.

— Я, конечно, понимала, что ты ленива, но чтобы до такой степени… — фыркнула она. — И какая же у тебя тема?

— Оборотни.

— Несколько неожиданно… и расплывчато. Сформулируй более понятно.

— Куда уж понятнее? — пожала плечами Гермиона. — Меня интересует, что ты знаешь об оборотнях. И что ты о них думаешь.

— А что о них можно думать? — скривилась Дафна. — Про кисточку на хвосте и щелевидные зрачки я тебе рассказывать не стану, ты, небось, учебник вдоль и поперек перечитала. А так… Мерзкие здоровенные кровожадные твари. Надеюсь, когда-нибудь их всех перебьют.

— Ну, кровожадные-то они, вроде бы, только в полнолуние…

— А тебе мало, что ли? Ты представляешь, каких дел может наделать всего за одну ночь чудовище, полагающее своей дичью именно людей?! Благо еще, что они и маглов тоже жрут.

Гермиона пристально уставилась на Дафну, всем своим видом транслируя: «Думай, что говоришь».

— Ради Мерлина, Грейнджер! — закатила глаза та. — Все эти твои речи о всеобщем равенстве звучат эффектно, но это не тот случай. Маглов больше, десяток-другой маглов не такая страшная потеря, как десяток волшебников. К тому же, укушенные маглы просто умирают, а вот укушенные волшебники пополняют количество этих нелюдей. Поэтому да, я предпочла бы, чтобы оборотни кусали только маглов. А лучше бы просто передохли.

— Откуда такая кровожадность? Оборотни ведь не виноваты ни в том, что когда-то их укусили, ни в том, как они ведут себя в полнолуние.

— Это не делает их менее опасными!

— Но есть ведь аконитовое зелье. Если оборотней им обеспечить…

— Ты совсем наивная? Думаешь, никто не пробовал? Думаешь, не пытались оборотням помогать? Знаешь, почему свернули программу помощи оборотням? Из-за невостребованности! Никто, видишь ли, за помощью так и не обратился. Странно, да? Оборотни же такие бедненькие, им так нужна помощь!

— Знаешь, это не удивительно, учитывая такое отношение! — Вообще-то, Гермиона не намерена была защищать оборотней в этом разговоре, но очень уж это безапелляционное «кровожадные твари» напомнило ей столь же уверенные высказывания про домовиков, про маглорожденных… да много про кого. Волшебному миру дай только понавешать ярлыков! — Я бы тоже не захотела признаваться, что я оборотень, чтобы меня потом…

— Конечно, это так страшно неприятно, что лучше уж ежемесячно убивать людей!

— И все-таки, получается, выбора у них практически нет. Либо они справляются своими силами, как умеют, либо они признаются, что они оборотни, и становятся объектами всеобщей ненависти.

— Есть, вообще— то, еще один выход. Мой дед, Грейнджер, однажды встретился с оборотнем. Давно, еще до моего рождения. И оборотень успел укусить его прежде, чем дед его убил. Рана была глубокая, но не смертельная. Он мог бы добраться туда, где ему оказали бы помощь, выжить, выздороветь и жить дальше — оборотнем. Он предпочел умереть, так что я его знаю только по портрету. И я считаю, так и должен поступить в подобной ситуации каждый порядочный волшебник. А те, кто выбирают жизнь такой ценой… твари они и есть.

— А сама бы ты как поступила, если бы тебя укусил оборотень?

— Именно так и поступила бы. Жить после этого все равно незачем, — уверенно сказала Дафна, а Гермиона вспомнила, как сама летом рассуждала о том, что «живой не дастся», по другому поводу, а все-таки. Все-таки, у них с Гринграсс куда больше общего, чем различий.

* * *

— Тоби, а могут ли домовые эльфы отличить обычного волшебника от оборотня?

— Да, мисс! Это очень легко! Оборотни покрыты шерстью, у них морды, и лапы, и клыки. Очень страшно.

— А если оборотень выглядит как человек? Без лап и клыков?

— Тогда нет, мисс. Эльфы не могут отличить, они узнают, только если увидят или услышат.

— Понятно, спасибо за ответ. Скажи пожалуйста, а нет ли оборотня среди преподавателей? — задавая этот вопрос, Гермиона понимала, что за этим последует, и заранее чувствовала себя виноватой, но она должна была проверить. Конечно, Тоби немедленно принялся колотиться головой об стол:

— Тоби плохой эльф! Тоби не может рассказать мисс!

— Хватит, хватит! Перестань, пожалуйста! Не можешь — не рассказывай, ничего страшного.

Ведь все и так было понятно. Не было бы оборотня — Тоби ответил бы «нет» или «не знаю». Сейчас же он старается защитить тайну преподавателя. В общем, можно смело считать, что ответ был «да».

Нам не везло всё это время: мы смотрели чуть-чуть не туда.

Собрать информацию о Сириусе Блэке оказалось не так-то просто. Почти все, что могли сказать про него слизеринцы, Гермиона уже знала из письма Фоули и рассказа Поттера. В целом сведения делились на две большие группы: «все знают, что» и «этого никто не ожидал».

Все знают, что Блэк дружил с Поттером-старшим и Петтигрю, а также, как выяснилось чуть позже, с профессором Люпином. Все знают, что он был гриффиндорцем и пошел против своей темной семьи, с самого распределения, а потом еще, и еще, и еще. Все знают, что он был на ножах с кузиной Беллатрикс, нынче также заключенной в Азкабан, профессором Снейпом, собственным младшим братом и любыми приверженцами идеологии чистокровных. Все знают, что он был задирой и примерным поведением не отличался, но и отпетым хулиганом не был: мало ли любителей терять баллы приходит в Хогвартс каждый год?

Никто не ожидал, что он может оказаться Пожирателем Смерти. Никто не ожидал, что он может убить своего друга Питера Петтигрю. Никто толком не знал о том самом предательстве, которое интересовало Поттера. Официально Сириус Блэк сел в Азкабан именно за убийство Петтигрю и двенадцати маглов. А про Фиделиус и выданных Волдеморту Поттеров никто не упоминал, то ли потому что это не расценивалось как преступление согласно магическому законодательству, то ли никто и правда не знал таких подробностей. Немного поразмыслив, Гермиона допустила, что могли и не знать: вряд ли, действительно, раскрытие Фиделиуса (не важно, чьего и кому) было таким уж значительным и серьезным преступлением на фоне убийств и службы Волдеморту.

Время шло, приближался февраль, а Гермиона так и не собрала никакой новой информации. Разве что с удивлением узнала, что Сириус Блэк приходится довольно близким родственником Малфою — ну, чуть ближе, чем вообще все чистокровные приходятся друг другу. Но от этой информации пользы уж точно не было никакой.

Стояли холода, и в подземельях было еще прохладнее, чем обычно. У Гермионы ужасно мерзли руки и ноги, и каждую ночь, забираясь под одеяло, она долго ворочалась, пытаясь согреться, прежде чем ей наконец-то удавалось заснуть. Неудивительно, что вечера она старалась проводить где-нибудь, где хотя бы немного теплее. В этом плане кухня подходила идеально: там всегда что-то грелось, варилось, парилось, мылось в горячей воде. Идеальное место для мерзнущего человека. Даже в библиотеке было холоднее.

Жаль, что эльфы не помнили Сириуса Блэка. Хотя этого и следовало ожидать: даже если он заходил на кухню, когда учился в Хогвартсе, и даже если нынешние эльфы тогда уже работали здесь (сами они затруднялись сказать, кому сколько лет), вряд ли Блэк знакомился с эльфами и представлялся им по всей форме. Так что для них он был просто еще один "ученик Хогвартса, сэр", и ничего нового о нем они сказать не могли. Поэтому Гермиона с чистой совестью болтала с домовыми эльфами о вещах более приятных, чем беглые преступники. О магии, обычаях домовиков, о том, кто в каких местах Хогвартса убирается и о том, какую бисерную нитку кому изготовить следующей. Домовики кое-как сумели совладать с тем смятением, которое охватило их после получения рождественских подарков, хотя в самых тяжелых случаях Гермионе пришлось просто приказать им не красть и не отбирать украшения у других. Она сильно сомневалась, что ее приказ действительно имел силу для домовых эльфов Хогвартса. Но раз он помогал им держать себя в руках — почему бы и нет, решила она.

В один из таких вечеров, наполненных неспешными беседами, в кухню пожаловал хаффлпаффский староста. То есть, наверняка он и в другие вечера приходил, но с Гермионой они не встречались.

— Все донимаешь бедных эльфов? — весело спросил он вместо приветствия. — Я думал, ты уже написала эту свою работу.

— Написала. Но профессор Флитвик решил, что ее можно доработать, так что я продолжаю собирать материал.

— Много насобирала?

— Столько, что теперь еще пару лет систематизировать. И ведь, считай, только начала! — пожаловалась Гермиона.

— Кажется, из тебя выйдет прекрасный ученый.

— С чего ты взял? — подозрительно спросила она, поскольку вовсе не была уверена, что он не издевается.

— Ну а кто еще смог бы найти прямо у всех под носом интересную тему для разработки? Которую, заметь, все видели, но никто не оценил.

— Да ну, просто повезло, — отмахнулась она.

— Конечно, повезло. Но это тоже важно.

Гермиона неопределенно пожала плечами. С одной стороны, при чем тут какое-то везение? Чтобы заметить эльфов, нужно было всего-то смотреть по сторонам и время от времени думать головой и задавать вопросы. С другой стороны, ей было приятно считать, что у нее есть некое выигрышное качество, которого нет у других. Так что спорить с Диггори она не собиралась. Она вообще не собиралась с ним спорить, а думала еще поговорить с эльфами, но они уже разбежались выполнять выданные хаффлпаффцем поручения, а кому поручений не хватило, просто разбрелись кто куда — работать. Ну вот. всех распугал.

— Меня ведь отец рассчитывает пристроить в свой отдел после Хогвартса, — откровенничал тем временем Диггори. — И я, честно говоря, весьма опасался попасть в Бюро по распределению домовых эльфов, скучища ведь страшная. А теперь понимаю, что не такая уж и скучища, если повнимательнее присмотреться. Так что я тебе, Грейнджер, искренне благодарен, честно.

— Твой отец работает в Министерстве? — Гермионе все-таки удалось вычленить из его речи самое интересное.

— Ну да, Отдел регулирования магических популяций.

В этот момент ей очень захотелось взять пример с домового эльфа и пойти побиться обо что-нибудь твердое. Ну, молодец, Гермиона Грейнджер! Это же надо — вести беседы с домовиками при сыне сотрудника того-самого-отдела! А если они учтут собранную ей информацию, чтобы еще посильнее привязать и подавить эльфов? Хотя сильнее, кажется, уже некуда... но наверняка это только кажется.

— И в каком же он подразделении?

— Не в том, о котором ты подумала, — рассмеялся Диггори. — Он в секторе по борьбе с домашними вредителями. — Он немного помолчал. — Ты испугалась, что я расскажу ему о твоих исследованиях? Почему? Ты же ничего плохого не делаешь, просто изучаешь домовиков.

— Может, мне не хочется делиться с ними славой, — пробурчала Гермиона, не зная, что соврать. Вообще, самый эффектный из придуманных ей ответов звучал так: "Не думаю, что отделу понравится перспектива менять бюро по распределению на управление по связям с эльфами". Но она слишком хорошо понимала, насколько до этого далеко, чтобы такое сказать. Да и не стоило этого говорить сыну министерского работника. Это уж точно.

— В любом случае, я никому не скажу, так и знай. Мне интересно, что у тебя выйдет.

— Спасибо, это очень мило с твоей стороны.

Вообще-то, Гермиона ему не поверила. Ну, а с чего бы она должна верить ему на слово? Но поскольку от ее веры или неверия в данном случае совершенно ничего не зависело, стоило побыть вежливой. И просто быть немного осторожнее впредь. Сделав это очень разумное заключение, Гермиона тут же сделала все наоборот, поскольку вдруг сообразила:

— Слушай, а это же в том самом отделе занимаются оборотнями?

— Ну да. Есть бюро по контролю и регистрации, и вообще существует еще управление по поддержке, но...

— Но оно не востребовано, им никто не пользуется, я знаю. Я как раз хотела спросить, а ты знаешь, чем занималось это управление по поддержке? Какую поддержку оно предлагало?

— Нет, не знаю, — признался староста. — Как-то никогда не интересовался. Но могу спросить у отца. А тебе зачем?

А кстати, зачем? И зачем она у него это спросила? Ох, Грейнджер, где твои мозги? Диггори, конечно, выглядит дружелюбно и весь такой к себе располагающий, но нельзя же так!

— Да так, интересно просто.

— Ясно, — протянул он. — Еще одна тема для исследования, да? Ну что же, доверимся твоему чутью.

Когда Диггори наконец-то ушел, эльфы снова обступили ее, и Тоби печально спросил:

— Мисс больше не будет нас изучать? Мисс будет изучать оборотней?

— Нет, конечно, Тоби, с чего ты взял? А, ну да, разговор слышал. Стоять! Оставь уши в покое, ты ничего не нарушил, я не запрещала вам слушать наш разговор и не собираюсь этого делать. Если мне понадобится поговорить без свидетелей, я просто уйду с кухни. Понятно?

— Да, мисс. Мисс спрашивала про оборотней, — упрямо свернул к интересующей его теме Тоби.

— Да, спрашивала, потому что мне интересно. Может быть, я даже действительно буду их немножко изучать, — толпа домовиков издала вздох, слишком печальный, чтобы быть вздохом облегчения. Гермиона почувствовала себя ужасно неловко. — Но даже если и так, я все равно буду к вам приходить. Мне у вас нравится, я к вам привыкла, — Гермиона вздохнула поглубже, готовясь изречь самую чудовищную банальность в своей жизни. — К тому же, я вас не только изучаю. Я с вами дружу. Вот. Ну перестаньте. Перестаньте немедленно, — недовольно сказала она, когда откуда-то из толпы послышались всхлипы. — А то я тоже сейчас заплачу. Все. Давайте завтра поговорим. И я вас не брошу, так и знайте.

Гермиона вышла в коридор и быстренько вытерла глаза. Да Мерлин бы побрал этот переходный возраст с его психологической нестабильностью, скачками настроения и прочими радостями жизни!

У меня был друг, теперь его нет,

Во всем виноват дедушка Фрейд.

Утро было совершенно обычным, если не считать всего одной не вписывающейся в представления о привычном детали. Таковой деталью стал красно-рыже-золотой Рон Уизли прямо перед слизеринским столом.

— Твой кот, — заявил он, — вчера вечером сожрал мою бедную Коросту!

Гермионе потребовалось не меньше двух секунд, чтобы понять, о чем речь.

— Коросту? А, это твою крысу так звали? Мне очень жаль. Может, я могу как-то компенсировать тебе эту потерю? — вообще-то, у Гермионы было не так уж много карманных денег, но она решила, что повод того стоит. — А кстати, почему ты решил, что это именно мой Кот? Ты сам это видел?

— Мерлин, конечно, нет! — Уизли даже передернуло. — Но твое чудовище вечно пыталось это сделать, мы постоянно гоняли его из спальни. И вот теперь Короста пропала, а на моем одеяле кровь и рыжая шерсть. Какие тебе еще нужны доказательства? Лично мне — никаких!

Да кто бы сомневался. Если что-то где-то случилось, виноваты слизеринцы. Или хотя бы кот слизеринки. Логично и очень по-гриффиндорски.

— А что, мой Кот — единственный рыжий кот, который бывает в вашей гостиной? Ни у кого из гриффиндорцев нет рыжих котов или кошек? Почему ты так уверен, что это был именно Кот? Его вообще кто-нибудь у вас видел в тот день?

— Я даже не сомневался, что ты будешь покрывать эту свою пушистую тварь! Другие рыжие коты, ну конечно! А цвет шерсти — просто совпадение, да? Ты еще скажи — Короста сама где-нибудь эти рыжие волоски добыла, принесла, а потом пошла и совершила самоубийство!

А кстати, смешная мысль. Гермионе бы и в голову не пришло.

— Ты свободно выпускаешь это свое чудовище, и оно везде гуляет. Ты не думала, каково это для тех, у кого питомцы крысы?

— Я думаю, что каждый должен сам следить за своими питомцами. Если б твоя крыса жила в клетке, ничего подобного не случилось бы, — отрезала Гермиона. Она действительно разозлилась. Он еще пытается назначить ее ответственной за жизни чужих крыс, с ума сойти!

— А я давно говорила, что этот ее полукнизл опасен, — внезапно вступила Паркинсон. — Гриффиндорская крыса — это пустяки, но я бы не пускала это животное в Хогвартс. Впрочем,я бы не пускала в Хогвартс и второе животное, которое хозяйка кота.

— Спасибо, Паркинсон, я обязательно передам Коту твое мнение по этому вопросу, нам ведь всем оно так интересно, — улыбнулась Гермиона. Повернувшись к Уизли, она смерила его взглядом, потом снова взглянула на Паркинсон. Хорошие, мол, у тебя союзники. — Я поняла твои претензии, Уизли. Мой Кот все равно будет гулять точно так же, как все другие коты, живущие в Хогвартсе. Он ничем не хуже них. Тем более, что крысы у тебя все равно уже нет — извини, мне жаль.

— Слизеринка, что с тебя взять, — Уизли безнадежно махнул рукой и отошел от стола.

— Так как насчет компенсации? — спросила вдогонку Гермиона. — Я могу что-нибудь для тебя сделать, если уж ты считаешь, что это именно Кот виноват?

— Не пытайся меня купить, — отрезал он. Гермиона на это только плечами пожала. Ну и сам дурак. Останется без нового питомца.

День, начавшийся с перебранки и претензий, ничем хорошим закончиться не мог. То есть, на самом деле, Гермиона не считала, что это так, не верила в не подтвержденные магическими исследованиями приметы и вещи в духе "подобное притягивает подобное". Но этот день выдался каким-то очень уж неудачным. И за контрольную по Трансфигурации она получила только "Выше ожидаемого".

После занятий ее поймал Флинт. Он несся мимо про коридору, увидел ее, резко затормозил и с возгласом: "Грейнджер, тебя-то мне и надо!" подхватил под руку и потащил за собой.

— Куда идем? — поинтересовалась она, прибавляя шаг, чтобы успеть за Флинтом.

— Да вон там свободный класс, поговорить надо.

— Что, прямо так срочно? Ты бы хоть спросил, может, у меня дела.

— Нет у тебя никаких дел, уроки закончились, а я у тебя ну максимум полчаса отниму. Топай давай.

— Так что за спешка? — снова спросила Гермиона, когда они зашли в класс и Флинт аккуратно закрыл дверь.

— На самом деле, никакой особой спешки, — улыбнулся он. — Просто я потом опять забуду, решил, пока помню и мы оба ничем не заняты, надо поговорить.

— Ну, и?

— Подожди. Я формулирую.

Чтобы у Флинта начались проблемы с формулировками? Интересный, должно быть, будет разговор.

— Значит, так, — наконец сказал он. — Ты уже в курсе, что я помолвлен, да?

— Ну да, — кивнула Гермиона, — мы это как-то обсуждали.

— Это, значит, дело решенное, года через три-четыре я женюсь.

— А почему только через три-четыре?

— Потому что через три года Мари учиться закончит, тогда уже можно и свадьбу назначать.

— Это сколько же ей сейчас лет?

— Да она, вроде, на год тебя старше. Значит, пятнадцать, да?

— Да. Понятно. Колдографию у сердца носишь? — непонятно зачем спросила Гермиона.

— А как же, — рассмеялся Флинт. — Показать?

— Покажи.

Флинт полез вовсе не к сердцу, а в карман мантии, откуда и извлек изрядно пожеванный листочек. На колдографии изящная темноволосая девушка делала книксен, откидывала упавшую на лоб слегка волнистую прядку и открыто и немного кокетливо улыбалась в камеру.

— Прелесть же, правда?

— Правда, — искренне сказала Гермиона. И ничего она не завидовала! Ну, почти. — А чего она у тебя в таком жутком состоянии? Убрал бы, я не знаю, в книжку какую-нибудь, чтобы не смялась. Ну или чары бы хоть наложил.

— В книжку? Я ж ее потом не найду никогда. Да и Мерлин с ней, честно говоря. Еще пришлет. У меня эта уже пятая, что ли.

— Ты о чем поговорить-то хотел? — спохватилась Гермиона.

— А! Так я же начал, а ты меня сбила. Я рассказывал, что с браком моим все понятно и решено. Но, честно говоря, это все не столько для меня, сколько для семьи затеяно, семья Руж — акционеры... ай, неважно чего, не вникай. Короче, если мы поженимся, всем будет радость и объединение активов, а мне — почти ничего. Зато у меня есть официальное разрешение от семьи найти себе кого-нибудь поинтереснее, чтоб со скуки не взбеситься.

Гермиона про себя посочувствовала изящной девочке с колдографии. Она там старается, улыбается, а Флинт, вон, заранее уверен, что ему с ней будет скучно. И даже собирается кого-то "поинтереснее" подыскивать.

— Мне показалось, она тебе нравится.

— Ну, она симпатичная, да. Но при этом, по-моему, дура дурой, — Флинт помолчал немного и неохотно добавил: — Правда, когда я с ней в последний раз говорил, ей двенадцать было. Может, она с тех пор выросла. Но двенадцать — это как ты на первом курсе, например. А ты, вроде, вполне разумная была, хоть и чудная.

— Ладно, допустим. Хотя, по-моему, это ужас ужасный, ты еще не женился, а уже планируешь, как будешь изменять жене.

— В чем ужас-то? — искренне удивился Флинт. — Ей никто верности и не обещал, а обещали по контракту совсем другие вещи. Их мы ей обеспечим, и условия, и содержание, и воспитание наследников, все как положено, мы ж порядочные люди.

Вот как, оказывается, выглядят порядочные люди. Понятно.

— По-прежнему не понимаю, зачем ты мне это все рассказал.

— Потому что думаю, что было бы очень неплохо, если бы той, с кем я буду спасаться от скуки, была ты.

Мир сузился до выемки в камне, на которую Гермиона пялилась, пытаясь переварить сказанное. Наконец она сумела оторвать взгляд от стены и посмотреть на Флинта. Она всмотрелась в его лицо и с ужасом поняла, что он говорил серьезно.

— Флинт, — сказала она, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Ох, и красная она, наверно! — Флинт, почему я? Я же тебе даже не нравлюсь. Ведь так?

— Ну, вообще, мелковата ты еще, чтобы мне нравиться, — признал Флинт. — Вот еще полгода-год — и станет точно видно. Но и сейчас понятно, что ты вырастешь очень даже ничего. При этом внешность — Мерлин бы с ней, даже если б ты страшная была, зато у тебя мозги есть. Будут дети — могут пойти головой в тебя, очень неплохая перспектива.

— Дети. У нас с тобой. Мерлин, Флинт, у меня такое ощущение, что ты бредишь! Ты даже толком не знаешь свою невесту, а уже строишь такие планы! А вдруг она чудесная девушка, ты ее полюбишь и не захочешь ей изменять? А тут уже, например, я, и ты со мной уже договорился, а?

— М-да, Грейнджер, все-таки зря я иногда забываю, что ты мелкая еще. Ну на кой боггарт мне эта любовь сдалась? Ну, допустим даже, будем мы жить с Мари душа в душу, кому это помешает-то? Тебя я бы все равно хотел держать поблизости, ну и лишняя пара детей роду в ближайшие лет десять лишней не будет, это да.

— Они же будут...

— Бастарды? Это никого не смутит, поверь. Образование дадим, семейную поддержку обеспечим — неявно, конечно...

— Бобры они будут, Флинт, — сказала Гермиона. Ее уже слегка потряхивало от этого всего. — Бобры. Ты давно свои зубы видел? А мои? Ты представляешь, что у нас с тобой родится? Тебе их не жалко?

— Да дались тебе эти зубы! Если так волнуют, сходи к колдомедику да исправь, дел на три минуты. И детям потом. Меня вон тоже матушка все засылала исправить. Но я первые два курса столько дрался из-за этих зубов, пока не отстали, что они мне как-то дороги уже.

Гермиона попыталась глубоко вздохнуть, но в груди все как-то сжалось, и по-настоящему глубоко все равно не вышло. Она никак не могла поверить, что этот разговор происходит на самом деле. И самое главное, она никак не могла разобраться, как она относится к предложению Флинта. Она понимала, как должна бы реагировать. Понимала, что логично будет отказаться, и отказывалась. Но в глубине души она чувствовала себя польщенной, что Флинт выбрал именно ее. И ужасно обиженной. Потому что он сам сказал — она ему не нравилась по-настоящему. Просто показалась подходящей кандидатурой.

— Мы опять какую-то ерунду говорим. Флинт, я... не знаю, что ты там себе придумал, но я же не чистокровная. Скорее всего, даже не полукровка, — это был последний довод, контрольный, можно сказать.

— Да я уже догадался, — спокойно сказал Флинт. — Иначе с чего бы ты так взбесилась, когда я пытался о твоем происхождении рассказать? Знаешь, меня это не очень волнует, я ж не Малфой. Меня волнует, что по этому поводу другие скажут, ну так они уже сомневаются, теории строят, откуда ты такая взялась, а большего и не нужно.

— И все-таки, Флинт, почему я? И почему сейчас? Ты мог бы подождать год-другой, посмотреть, понравлюсь ли я тебе, когда вырасту, и тогда уже предложить.

— Потому что, во-первых, все девушки старше и чистокровнее делятся на помолвленных, занятых, тех, с которыми мне точно не светит, и глупых или страшных.

— Честный ответ. Даже чересчур.

— Ну извини уж, если тебе комплиментов надо, то это не ко мне, сразу говорю. А почему сейчас — потому что я же видел, что к тебе филин Фоули пару раз прилетал. Кто его знает, что у него в голове? Да и другие наверняка к тебе присматриваются. Ну, слизеринцы, допустим, после нашего похода в Хогсмид к тебе не полезут, это точно, — так вот зачем это было... — Но может ведь найтись какой-нибудь отмороженный хаффлпаффец, который тебе про любовь напоет. И вот я явлюсь, а ты уже слово дала или вообще помолвлена. Лучше заранее обо всем позаботиться.

Гермиона молчала. Она понимала, что сейчас ее реплика, но не знала, что тут сказать.

— Грейнджер. Это не то предложение, от которого нельзя отказаться. Если тебе это настолько не по душе, не страдай тут, а просто скажи "нет".

— Да, точно. Я просто еще в ступоре. Извини, Флинт, это очень лестно, но все-таки нет.

— Ну, должен же я был попробовать, — он пожал плечами и вышел из класса, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Нас штампуют не машины, а родные и соседи,

Мы ходить умеем строем, зная с детства, что почем.

— Ну и дура, — сказала Гринграсс. — Надо было соглашаться сразу. Он ведь может больше и не предложить.

— Надеюсь, что и не предложит. Это ужасно, Гринграсс, правда, как вы вообще так живете?

— Нормально живем. Тебя забыли спросить, как нам жить!

— Серьезно, для тебя нормально, что твой жених, еще не став твоим мужем, планирует, как будет тебе изменять?

— А вот это сейчас было дурно с твоей стороны, Грейнджер, — прошипела Гринграсс. — У меня больше нет жениха, забыла? И если бы он вместо того, чтобы сразу все рвать, пришел бы и спросил меня, я бы, может, и согласилась. Но эта полукровная тварь же гордая. Она же в любовницы не пойдет. Она лучше отберет у меня все и сразу.

— Гринграсс, хватит уже. Я понимаю, конечно, что быть несчастненькой — это довольно удобный способ выиграть спор. Но выглядит уже неправдоподобно.

— Да? — удивилась Дафна. — Странно. Я старалась.

— И это было заметно, — кивнула Гермиона. — Так вот! Продолжая разговор. Я, конечно, очень тебе сочувствую, но понимаю ту девушку. Я тоже не захотела бы находиться в такой унизительной роли. И не хочу.

— Да чего унизительного-то? Неужели ты не хочешь устроить будущее своих детей?

— Да я не знаю, хочу ли я вообще детей, о каком их будущем может идти речь?

Гермиона ожидала, что Дафна начнет горячо ей возражать, но ответа не последовало. Пауза затянулась.

— Это уже как-то чересчур, Грейнджер, — наконец сказала Гринграсс. — Как-то слишком уж грязнокровно даже для меня.

— "Даже" для тебя? Ты хочешь сделать вид, будто обычно вся из себя свободных нравов, и только мое ужасно аморальное высказывание тебя доконало?

— Если тебе так нравится, считай, что ты меня переспорила, — раздраженно отмахнувшись, Дафна встала. — Но я все равно считаю, что ты глупо поступила. Надо думать о будущем. И Флинт тебе, вроде, нравится, разве нет?

— Нет! — возмутилась Гермиона. Потом подумала и чуть тише продолжила: — Не знаю. Ну, мне нравилось с ним общаться. Но это было до того, как он мне все это предложил.

Гринграсс тяжело вздохнула и снова села, но почему-то не на свое место, а рядом с Гермионой. Подумала немного и взяла ее за руку. Гермиона в немом изумлении уставилась на нее: что это за новости?

— Это я так привлекаю твое внимание. Чтобы ты точно меня услышала, — пояснила Дафна. — Грейнджер, что бы ты ни думала о предложении Флинта, не смей обижаться на него за то, что он его озвучил. Он сделал то, что любой бы сделал на его месте. Он искренне считает, что это прекрасный вариант. Я, кстати, тоже не понимаю, что тебе в нем не нравится. Но если не нравится, ладно, пусть. Но если ты начнешь из-за этого хуже относиться к Флинту, то будешь не просто дура, а... — она запнулась, не находя нужного слова. — В общем, ты будешь очень сильно не права.

— Я одного не понимаю, Гринграсс. Зачем ты мне сейчас это все говоришь? Тебя так волнует Флинт? Ты считаешь, он пострадает, если я на него обижусь?

— Да что ему будет-то. Я считаю, что пострадаешь ты, если рассоришься с Флинтом.

— Гринграсс, мне показалось, или ты сейчас проявляешь заботу? — переспросила Гермиона. Это и правда было настолько неожиданно для нее, что спросила она почти всерьез.

— Конечно, я проявляю заботу. Ты моя ручная зверюшка, а я о своих питомцах забочусь.

— Вот спасибо тебе! Я прямо оценила, знаешь.

— Ну, лучше поздно, чем никогда. Помирись с Флинтом, — с нажимом повторила она. — Не веди себя глупо.

— Но слушай, как я вообще теперь буду ему в глаза смотреть? Он же правда подразумевал, что мы с ним когда-нибудь в будущем... — Гермиона беспомощно замолчала. Так легко было летом обсуждать подобные вопросы на примере героев книжек, и так сложно подобрать подходящее слово сейчас! "Мы с ним переспим"? "Мы с ним будем любовниками"? "Мы с ним будем заниматься сексом"? Как ни скажи, звучит ужасно. Особенно когда речь идет о ней и Флинте.

— Он в первую очередь предложил тебе сделку. И никто не виноват, что в силу примитивности, свойственной грязнокровкам, ты способна оценить только эту сторону дела. Все, я ухожу. А ты думай.

Гермиона смотрела в спину удаляющейся Гринграсс и улыбалась. Может быть, та и рассчитывала, что ее выступление про "зверюшку" и "грязнокровку" отвлечет Гермиону от сути их разговора. Но ничего у нее не вышло. Гермиона все услышала. И все запомнила. Но говорить с Флинтом ей все равно совершенно не хотелось.

* * *

— Такие дела, Кот, — шепотом рассказывала Гермиона, наглаживая густую рыжую шерсть и пытаясь понять, что у него там за колтун такой на боку: сам выгрызет или выстригать придется? — И представляешь, Гринграсс тоже считает, что это нормально. Если бы один Флинт, я бы решила, что он просто такой придурок. А теперь сомневаюсь. А может, они сговорились? Как раз для того, чтобы я засомневалась и согласилась? А? как думаешь?

Кот внимательно посмотрел на нее и презрительно чихнул.

— Да знаю я, знаю, что ерунду несу. Я же так, просто... Кот. Мне так плохо. Сама не знаю почему. Ну, нет же в этом ничего такого ужасного? А почему я тогда так тебе ною?

Кот боднул лбом ее ладонь: не отвлекайся, мол, давай, гладь. Впрочем, при большом желании это можно было принять за жест поддержки — "я с тобой", или что-то вроде того.

— Спасибо, Кот. Да еще Блэк этот. Я про него должна узнать для Поттера, а я так толком ничего и не накопала. Исследователь из меня никакой. А я-то всегда думала...

Кот вдруг прекратил мурлыкать и уставился на нее. Его глаза в полутьме казались горящими.

— Что? Что ты смотришь?

Кот тряхнул ухом и снова улегся и замурлыкал. Видимо, ничего он такого в виду не имел. Просто показалось.

* * *

Гермиона успешно избегала Флинта еще почти неделю. Судя по тому, что это не стоило ей ровным счетом никаких усилий, он тоже не рвался с ней говорить. Но в пятницу они просто столкнулись в дверях гостиной: Гермиона выходила, Флинт входил.

— В библиотеку, небось? Давай провожу, — сказал он. Гермиона в ответ только плечами пожала:

— Ну давай. О чем на этот раз говорить будем? — спросила она, когда они отошли достаточно далеко от гостиной.

— Да я просто сказать хотел, чтоб ты от меня сильно-то не шарахалась. Если ты думаешь, что я на тебя злюсь или обижаюсь из-за твоего отказа, то не думай, ничего подобного.

— Это хорошо, — вздохнула Гермиона. И на всякий случай уточнила: — Я тоже на тебя не злюсь.

— Еще бы ты злилась! — фыркнул он. — Я вообще удивляюсь, чего ты отказалась-то, но дело, конечно, твое. Только знаешь, что? Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала.

Ну вот, началось. Стоило ей расслабиться!

— А если не пообещаю?

— А вот тогда я обижусь. Потому что уж это-то ты точно можешь.

— И что же я должна тебе пообещать?

— Что если кто-нибудь когда-нибудь тебе предложит то же, что и я, то ты все-таки вспомнишь, что я предложил первым. И его предложение принимать не будешь. Или мое, Грейнджер, или ничье. Гуляй с кем хочешь, выходи за кого хочешь, но если еще хоть кто сунется с таким же предложением...

Гермиона очень надеялась, что ей больше никогда в жизни не доведется попасть в такую ситуацию, а следовательно, обещание не будет иметь совершенно никакого значения. Но из чувства противоречия все-таки уточнила:

— А если у меня с тем человеком будет любовь?

— Э нет, если у вас с тем человеком будет любовь, то пусть он на тебе женится, ну или не женится, ни на тебе, ни на ком. Тогда пожалуйста, живите как хотите. Но если он предложит... ну, ты поняла, в общем.

— Поняла, — кивнула Гермиона. — Думаю, я могу тебе это обещать, потому что вряд ли когда-нибудь на такое соглашусь, и не важно, кто предлагает.

— Посмотрим, Грейнджер, что ты скажешь об этом через пару лет.

— Посмотрим, — согласилась Гермиона. Она-то знала, что мнение не изменит.

— Значит, договорились. Вот и отлично, как раз тренировка скоро начнется. Все, Грейнджер, до библиотеки один пролет, дойдешь, а я побежал.

* * *

— Тоби, а расскажи мне, как появляются новые эльфы?

— Тоби плохой эльф! Тоби не может рассказать мисс! Такое нельзя рассказывать! — взвыл Тоби, косвенно подтвердив догадку Гермионы, что деторождение у эльфов похоже на человеческое, по крайней мере, в части зачатия. И тоже считается неприличной темой. Хотя, конечно, есть вероятность, что они размножаются почкованием, и это страшный секрет, который никто не должен знать.

— Что нельзя, то не рассказывай. Но вот например, люди обычно создают семьи, чтобы завести детей. А эльфы?

— Все эльфы Хогвартса — семья, — тведо сказал Тоби. — Но не семья для детей, а просто семья. Для детей семья не нужна.

— А что нужно?

— Нужно, чтобы хозяин приказал. Хозяин говорит: нужен еще эльф. Хозяин выбирает двоих, говорит, кто должен родить нового эльфа. Эльфы выполняют приказ.

— И... и вас это устраивает? Вы довольны, когда вам дают такое задание? — переформулировала Гермиона, видя, что эльфы не понимают ее вопрос.

— Родить нового эльфа — честь для любой эльфийки, — убежденно сказала Зизи.

— И для эльфа, — добавил Вили.

Гермиона хотела спросить что-то еще, но так и не спросила. Не придумала, как сформулировать вопрос, чтобы он не содержал слово "любовь".

В прорези глаза сверкает правда,

Ноги танцуют у края пропасти.

— Грейнджер, ты ведь не будешь сидеть в библиотеке, пока твой друг Поттер будет рассекать по полю и пытаться сделать Чо Чанг?

— Он мне не друг, — машинально открестилась Гермиона, и только потом поняла, кто и что у нее спросил. — Ты решил проконтролировать, чтобы я сходила на игру?

— Ну да, — Флинт присел напротив, сдвинув в сторону стопку взятых ею книг. — Как Малфой выяснил за завтраком, всем нам на радость, новая метла Поттера — действительно "Молния". Значит, на игре может быть интересно. Идем, идем уже! Сдавай свои книжки и вперед.

— А зачем это тебе? — подозрительно уточнила Гермиона, не двигаясь с места.

— Так говорю же, игра будет интересная. А если Гриффиндор все-таки продует, то вылетит из соревнований, и нам даже будет что отпраздновать.

— Флинт, зачем тебе нужно, чтобы я появилась на игре?

— Вот ты подозрительная стала! — возмутился он. — Просто хотел вытащить тебя на игру, по-дружески. Не хочешь — ну и сиди тогда среди своих книжек.

Гермиона поспешно закрыла пособие по Гербологии: ругаться с Флинтом она вовсе не хотела! И тут же сообразила, что скорее всего, это просто небольшая манипуляция, чтобы она почувствовала себя виноватой и ни о чем больше не спрашивала.

— Согласись, у меня есть повод быть подозрительной, — как можно спокойнее сказала она. — В последнее время слишком уж часто твои идеи оказывались с двойным дном.

— Вообще-то, могла бы и сама сообразить, Грейнджер, — в тон ей сказал Флинт. — Я хочу, видишь ли, чтобы ты и дальше существовала в школе одним куском, а не трогательными маленькими клочками. Поэтому я хочу, чтобы ты пошла на игру, села рядом с Гринграсс и общалась с теми, кто готов общаться с тобой. Связи налаживала, Грейнджер, связи. Чтобы был кто-нибудь кроме меня, кто сможет рявкнуть, когда Малфой или еще кто умный захочет потравить местную грязнокровку. Фоули нет, меня тоже не будет скоро, Найджел за тебя впрягаться не станет, а Гринграсс мелкая пока, да к тому же девочка.

— Что, слово девочки весит меньше? — фыркнула Гермиона.

— Ну вот видишь, сама все понимаешь. Идем уже, пока Поттер твой без тебя с метлы не навернулся.

— Он не мой, он гриффиндорский.

Гермиона подозревала, что Флинт если и сказал правду, то не всю. Но все-таки сдала книги и пошла за ним, потому что как ни крути, а он был прав: совсем скоро у нее не останется весомых защитников на факультете. Порой ей казалось, что защитники ей вовсе не нужны: выжила же она как-то в начале первого курса, и от Малфоя и Паркинсон отбивалась может быть и не очень успешно, но и они ей большого ущерба не нанесли (память неприятно царапнул случай падения с метлы, и Гермиона постаралась убрать его подальше за окклюментные щиты). Но второй курс отчетливо показал, что настроение на факультете легко может поменяться и что те люди, которые сегодня готовы признать ее "почти человеком", завтра могут захотеть ее уничтожить. Просто за то, что она грязнокровка.

Сейчас между нею и остальными стоял тоненький щит: слухи о неясностях в ее происхождении. Но если маглоненавистнические настроения на факультете начнут обостряться, одних слухов может оказаться мало для того, чтобы выйти из-под удара. Но с чего бы им обостряться? Дневник Волдеморта уничтожен, слава Мерлину, и Гермиона искренне надеялась, что других у него нет. А если и есть, то хотя бы не одушевленные.

Так-то оно так, но... мало ли что! Истории с Василиском ведь ничто не предвещало. А уж насколько ничто не предвещало профессора Квиррелла на первом курсе! Вряд ли общение с однокурсниками могло всерьез застраховать ее от повторения чего-либо подобного, но если это немного повышает ее шансы, то почему бы и не сходить на матч?

* * *

Флинт сидел через два ряда от нее, но столь громогласно комментировал происходящее, что слышал, наверно, весь факультет.

— А Поттер-то красавчик! Третий курс, а уже знает, чем порадовать приглянувшуюся девочку. Надо уступить ей дорогу к снитчу, вот и все! А она умная, села ему на хвост и болтается там, все же знают, что Поттер глазастый, хоть и четырехглазый. Давай, Поттер, пропусти ее еще разок! О, смотрите, и правда пропускает. Интересно, если в нее бладжер полетит, он бросится защищать ее своей грудью? Народ, я придумал! Надо взять в команду Грейнджер! И выпускать ее на игры с гриффами, в качестве дополнительного бладжера. Она летит на Поттера, Поттер как воспитанный мальчик тормозит, Малфой ловит снитч, все счастливы.

— Почему именно Грейнджер? — спросил кто-то из команды после взрыва смеха. — Ее не жалко?

— Потому что она точно на метле держится и сразу не убьется. Сам учил. А про остальных девиц наших ничего не знаю. О, Вуд очнулся. Молодец, капитанище, мог бы до конца матча проспать. Давай, Вуд, объясни Поттеру, что игроки в Квиддич девочками не интересуются.

— Интересные новости, Флинт! И давно ли?

— Неправильный вопрос. Правильный вопрос — в каких командах.

— Ну слава Мерлину! А то мы уж испугались. Смотрите, Поттер снитч опять нашел!

— О, и правда. Чанг, поднажми-ка... Ах ты ж твою мать!.. Малфой! — Флинт внезапно сорвался с места и бросился вниз, на квиддичное поле. Замолчавшие на полуслове слизеринцы изумленно наблюдали за тем, как он буквально несколькими прыжками преодолел лестницу и устремился к своей цели: трем фигурам в черных балахонах, чинно двигавшихся по полю. Мерлин! Неужели дементоры?! Гермиона испугалась до оторопи: сначала просто так (откуда здесь дементоры? Как попали на поле? Что теперь будет?), потом за Флинта (зачем он к ним несется? Что, если они на него нападут?). Потом, спустя одну бесконечно длинную секунду, она сообразила, что эти фигуры быть дементорами никак не могли: она их не чувствовала. Не ощущала их присутствия. Да, она испугалась, но той подлинной жути, той безысходности, порожденной ее собственными воспоминаниями, этого ада в голове — всего этого не было. В этот момент взвизгнула и сменила курс Чанг, а Поттер, не снижая темпа, достал палочку, выкрикнул какое-то заклинание и продолжил полет за снитчем. Плотное облако серебристого тумана подплыло к поддельным дементорам примерно тогда же, когда их догнал Флинт. Центральная фигура шарахнулась от облака, налетела на Флинта, окончательно потеряла равновесие, потянула за собой двух других поддельных дементоров — и вчетвером, вместе с Флинтом, они рухнули на землю и остались барахтаться там, тщетно пытаясь выпутаться из своих балахонов.

Матч закончился, Поттер поймал снитч, Гриффиндор выиграл, но не это занимало внимание Слизерина, а совсем другое:

— Пятьдесят баллов со Слизерина! — выговаривала наконец-то высунувшемуся наружу Малфою профессор МакГонагалл. Взгляд попавшего под раздачу за компанию Флинта не сулил ничего хорошего Малфою, Крэббу и Гойлу. Гермиона, конечно, присоединилась к мысленному стону слизеринцев. Пятьдесят баллов! Не катастрофа, но очень, очень неприятная потеря. Но кроме этого обстоятельства ее занимало еще одно. Заклинание, которое использовал Поттер. Заклинание против дементоров, судя по всему. Она ведь читала о нем — еще бы она не читала о методах борьбы с дементорами! Патронус, очень серьезная магия. Настолько серьезная и сильная, что Гермионе даже не пришло в голову, что она может этому научиться! Нужна незаурядная магическая сила, было написано в книгах, нужен опыт, много всего нужно, чтобы освоить эти чары. И вот третьекурсник Гарри Поттер вызывает Патронуса, очень плотного Патронуса, не слезая с метлы! Это как понимать?! Это он такой вундеркинд — или... или Гермиона тоже могла бы, если бы постаралась?

В чем же тут дело: в том, что Поттер сильнее нее — или в том, что кто-то научил его заклинанию? Гермиона наблюдала за подошедшим к гриффиндорцам профессором Люпином. Профессор Люпин преподает ЗОТИ, и хорошо преподает. И, кажется, общается с Поттером. Мог ли он научить его Патронусу? Нет, как сказал бы Флинт, это неправильный вопрос. Правильный вопрос: да кто же еще-то, кроме него, мог бы это сделать? И ни одного варианта ответа.

Гермиона решила, что завтра же пойдет к профессору Люпину и попросит, чтобы он научил и ее тоже. Он, наверно, откажет, но вдруг все-таки нет? Но утром выяснилось, что преподавательский состав всю ночь прочесывал коридоры школы, потому что Блэк снова был в замке, и на этот раз ему удалось проникнуть в гриффиндорскую спальню и до полусмерти напугать Рона Уизли.

Так что Гермиона повременила с визитом к профессору Люпину. Вместо этого она выловила Кота и спросила его, готов ли он повторить опыт с Легилименцией. Тот посмотрел на нее тоскливо и затравленно, но сбежать не сбежал, даже мявкнул утвердительно. Гермиона очень его понимала. Могла бы — сама посмотрела бы затравленно на того, кто предлагал ей снова издеваться над Котом и над собой подобным образом. Проблема в том, что инициатор и виновница ее страданий в зеркале счастливой тоже не выглядела.

Этот раз оказался не тяжелее прошлого опыта — и успешнее. Гермиона сумела сориентироваться в потоке кошачьих воспоминаний и даже — ненадолго, но все-таки! — самостоятельно направить этот поток. На этот раз их не несло неуправляемо, и не Кот показывал ей что считал нужным, она сама двигалась, сама просматривала то, что хотела. Смотрела — и увидела.

И когда они разорвали контакт, она схватила Кота за шкирку, переждала приступ слабости, подняла и хорошенько встряхнула.

— А теперь, скотина ты эдакая, мы повторим. И ты мне покажешь все, что касается Сириуса Блэка!

Убийцы спешат по своим делам, они не ищут меня...

Сириусу Блэку нужна была крыса Рона Уизли. Когда Гермиона просмотрела воспоминание Кота в первый раз, она решила, что чего-то не поняла. Во второй раз она подумала, что возможно, чего-то не понял Кот. Но утром, приблизившись к Уизли, она три раза прослушала его выступление на тему "какой страшный был Сириус Блэк и какой большой у него был нож", которое он повторял снова и снова для каждого вновь подошедшего желающего послушать. И все сходилось. Блэк полез не к Поттеру, а почему-то к Уизли. Можно предположить, что он просто перепутал кровати, но можно предположить и иное. Блэк мог бы быстро понять, что ошибся, но почему-то провозился не у той кровати, пока Уизли не проснулся. Можно предположить, что он просто тугодум, но можно предположить и иное. Блэк мог убить Уизли, когда тот закричал, или пока он еще даже не закричал, да он вообще мог перебить всю спальню мальчиков, пока они там просыпались, но вместо этого он просто сбежал. Можно предположить, опять же, что крик Уизли был так ужасен, что у Блэка сдали нервы. Но можно предположить и иное.

Можно предположить, что Гермиона все поняла правильно, и Кот тоже все понял правильно, а значит, Сириус Блэк просто рехнулся. Можно также было предположить, что желание завладеть крысой Уизли было вызвано не пост-азкабанским безумием, что оно имело какой-то смысл, было частью какого-то плана. Чтобы проверить это, надо было еще пару-тройку раз пролегилиментить Кота, чтобы выяснить, говорил ли что-нибудь об этом сам Блэк. Должен же он был как-то объяснить Коту свое желание, чтобы тот так охотно ринулся его выполнять? А впрочем, Кот невзлюбил крысу Уизли с первого взгляда, вполне возможно, что повод ему нужен не был. А еще надо было сесть, подумать и набросать варианты, для чего Упивающемуся Смертью — крестному Гарри Поттера — может быть нужна крыса друга Гарри Поттера. Почему не любая другая крыса — их же наверняка полно и в Хогсмиде, и в окрестностях замка? Но ни того, ни другого Гермиона сделать не могла. Повторная легилименция Кота даром не прошла, и голова у нее болела ужасно. Не помогли ни сон, ни зелье мадам Помфри. В таком состоянии не то что легилименцией заниматься, даже думать не очень-то получалось. Да и Кота (у которого, наверно, голова болела тоже) в доступе больше не было: он обиделся на столь грубое обращение и куда-то сбежал. Жаловаться Сириусу Блэку, надо полагать. Кретин пушистый.

Сумасшествие Сириуса Блэка, на взгляд Гермионы, было куда более вероятной версией, чем продуманный логичный план, включающий в себя (зачем, господи?!) крысу Уизли. Но все-таки Кота надо было пролегилиментить еще разок-другой. До этого ничего нельзя было утверждать с уверенностью, что давало Гермионе отсрочку и возможность подумать, как решить одну маленькую моральную проблему. Проблема заключалась в том, что Гермиона все еще помнила свое обещание Поттеру рассказать то, что ей удастся узнать о Блэке. И ей все еще казалось, что слово надо держать. И даже всякие скользкие отговорки вроде "рассказать о Блэке не означает непременно рассказывать любой бред, можно отобрать только что-то действительно полезное" никак не помогали. Рассказать было нужно. Но при этом Гермиона никак не могла придумать, как это сделать, не затрагивая тему Легилименции и Окклюменции. Не то чтобы Легилименция была чем-то запретным или нехорошим. И Гермиона вовсе не считала, что должна непременно скрывать свои занятия ото всех без исключения. Нет, конечно, лучше никому не рассказывать такие вещи, но это не правило, а всего лишь рекомендация. И все же говорить Поттеру Гермиона не хотела. Даже если он поймет правильно, не будет постоянно ждать, что она вот-вот прочтет его мысли, не растреплется об этом всей школе и не сделает никакую иную глупость, которую Гермиона вообще не в состоянии просчитать, он как минимум непременно возмутится поведением Кота. Это уж наверняка. Если общение Кота с преступником возмущает даже Гермиону, то Поттера это и подавно не оставит равнодушным. А это значит: спор из-за Кота, которого она все равно ведь будет защищать, какая-нибудь очередная тупая ссора с Уизли, а еще с них ведь станется ловить Кота в замке, чтобы лично высказать ему свое негодование... нет уж, не надо ей таких радостей. А значит, рассказывать Поттеру об интересе Блэка к крысе надо так, чтобы Кот там не фигурировал. Ну и что здесь такого можно наврать? "Шла по лесу и случайно услышала, как Блэк говорит сам с собой"?

В общем, отсрочка была очень кстати. С больной головой Гермиона точно не придумала бы путного вранья. Пусть сначала пройдет. И Кот пусть вернется.

Через день голове полегчало, и тогда Гермиона занялась тем, что отложила из-за вторжения Сириуса Блэка в замок. Она пришла к профессору Люпину и попросила его научить ее вызывать Патронуса.

— Зачем вам это, мисс Грейнджер? — закономерно спросил он, и Гермиона поняла, что придется уговаривать, как она и опасалась. Вот нет бы взять и сказать: "Разумеется, я только и мечтал об еще одном ученике, особенно таком способном, как вы".

— Для защиты, профессор. Я очень боюсь дементоров и не хотела бы оказаться наедине с ними, понимая, что никак не могу защитить себя.

— Вряд ли вам когда-либо придется оставаться с ними наедине. В замок они проникнуть не могут, они только патрулируют окрестности.

Гермиона с полминуты просто на него смотрела, надеясь, что профессор сам понимает, какую ерунду он сказал, — это после того памятного всем мачта, когда дементоры почтили своим визитом стадион!

— По крайней мере, больше они не вторгнутся на территорию Хогвартса без прямого приказа, — поправился профессор.

— Мне очень хочется в это верить, профессор. Но есть ли еще какие-то причины в это верить, кроме того, что мне очень хочется? — Профессор Люпин нахмурился, но замечания ей делать не стал. Надо же, а декан уже отчитал бы за непочтение, нарушение субординации и еще что-нибудь. А на самом деле, наверно, за то, что нечего откровенничать без особых к тому предпосылок. — И потом, сейчас, может быть, они действительно не станут нарушать приказ, хотя кто знает? Но кто знает, где и когда еще доведется с ними встретиться? Я хотела бы быть к этому готовой.

— Для этого и существует курс ЗОТИ, — покачал головой профессор. — И в свое время, я надеюсь, он подготовит вас и к этому. Но сейчас вам просто слишком рано изучать это заклинание, мисс Грейнджер.

— Гарри Поттеру не рано, а мне рано? — не выдержала и возмутилась Гермиона.

— Так вот в чем все дело, — улыбнулся он, — вам просто обидно, что мистер Поттер делает нечто такое, что недоступно вам? Насколько я понял, вы весьма амбициозны...

— Это совершенно не отменяет того, что я действительно боюсь дементоров...

— Как и все мы.

— ...И хочу уметь от них защищаться.

— Просто не подходите к ним близко.

Очень смешно.

— Профессор, вам не кажется, что это фаворитизм? — сделала новый заход Гермиона. Это, конечно, была уже наглость, но в конце-то концов, она столько лет отыгрывала ярого борца с несправедливостью, почему бы хоть раз не сделать это с пользой? — Почему Гарри Поттеру, гриффиндорцу и известной личности, вы делаете уступки, а неизвестной слизеринке нет? А как же декларируемое равенство факультетов и учащихся?

Она взглянула на профессора Люпина, надеясь, что не разозлила его, и увидела, что он, похоже, едва сдерживал смех. Кажется, его вся эта ситуация его просто смешила! Что же, иногда это к лучшему. Забавным людям иногда позволяют то, чего не позволяют серьезным и... как там... амбициозным. Гермиона с самого начала надеялась, что сможет его рассмешить.

— Да, мисс Грейнджер, вы правы, это фаворитизм. Но основывается он не на предпочтениях относительно факультета, а на том, что родители Гарри Поттера были моими друзьями. Так что я учу его не как преподаватель Хогвартса, а как друг семьи. А факультативов я не веду и частных уроков не даю.

— Но почему, профессор? Можно было бы действительно оформить факультатив...

— Мисс Грейнджер, этот разговор никуда не ведет, — вздохнул профессор Люпин. Видимо, она начала ему надоедать. А раз так, терять было нечего. Профессор явно не из тех, кто будет занижать ей отметки или придираться из-за личного отношения. Ну, выгонит, если она палку перегнет, максимум отработку назначит, да и все.

— Тогда у меня остался только один, последний аргумент.

— Сомневаюсь, что он действительно у вас есть.

— Есть, сэр. Я предлагаю вам взятку.

Увидев, как профессор изменился в лице, Гермиона спешно задвинула за окклюментный щит осознание того, что разговаривает с оборотнем. Сейчас не полнолуние, профессор не опасен, не опасен, не... И не менее поспешно она достала из сумки коробку и открыла ее. У профессора Люпина все-таки были на диво выразительные глаза. Гнев сменился удивлением, а удивление — снова смехом. Если бы Гермионе надо было изготовить картотеку разных выражений лиц, она взяла бы глаза профессора Люпина для иллюстрации.

— Шоколад?! Мисс Грейнджер, это... просто...

Если б он знал, каких усилий ей стоило раздобыть его, не выходя в Хогсмид!

— Я подумала, может быть, вы посчитаете, что обучать меня слишком накладно?

Профессор все-таки рассмеялся. В этот момент Гермиона с изумлением поняла, что даже если он сейчас откажет ей и выставит ее вон, она зачтет себе это достижение: его смех. Она вовсе не была уверена, что действительно сможет вызвать у него такую реакцию, но она подумала как следует — и у нее все получилось! Он мог рассердиться, обидеться на нее или вовсе остаться равнодушным, но он действительно смеялся!

— Ладно. Считайте, вы меня уговорили. Три занятия, не больше, мисс Грейнджер. Я дам вам теоретическую базу, мы начнем практику, а дальше вы будете тренироваться сами.

— Спасибо, профессор!

— Идите, мисс Грейнджер. И заберите свою коробку. Принесете на занятие, она вам действительно понадобится.

Возвращаясь в общежитие, Гермиона все никак не могла перестать думать: а что было бы, если бы вместо всего этого цирка она попробовала шантажировать его своим знанием о том, что он оборотень? Возможно, это было бы гораздо проще и эффективнее. Если бы он не убил ее на месте. Так почему же она даже не рассматривала такую возможность?

* * *

— Тоби, а вы не видели в последние дни моего Кота?

— Тоби помнит кота мисс! Кот рыжий и большой.

— Да-да, именно он. Вы не видели его?

— Тоби не видел, мисс. Но Тоби же не плохой эльф? — ого, какой прогресс, поразилась Гермиона. Он хотя бы стал это уточнять!

— Конечно, нет. Ты отличный эльф, Тоби. Ребята, никто моего Кота не видел?

— Вилли видел, мисс. Вчера, у теплиц.

— Здорово. Как он выглядел?

— Вилли кажется, ему очень хотелось прижечь себе уши.

Бедный Кот. Может ли такое быть, что он не обиделся, а ему просто стало... стыдно?!

— Какой ужас. Если кто-нибудь его снова встретит, передайте ему, пожалуйста, чтобы пришел ко мне. У меня к нему разговор. И уши его я трогать не буду, так и скажите.

Иллюзия света, коллизии тьмы,

Момент ощущенья пронзительного счастья,

Но мы все за дверями единой тюрьмы.

Гермиона не могла понять, что она делает не так. Профессор Люпин был с ней терпелив и объяснял так же хорошо и подробно, как на уроках. Но у нее все равно ничего не получалось.

— Это всего лишь первое занятие, мисс Грейнджер. Заклинание действительно сложное, ничего удивительного, что оно не выходит с первого раза и даже с пятого. Главный секрет в том, чтобы подобрать действительно подходящее счастливое воспоминание. Попробуйте еще раз.

И Гермиона пробовала снова и снова, но выходила какая-то ерунда. Она ведь бывала счастливой! Она знала это чувство и помнила, в какие моменты была действительно счастлива. Но...

Конец первого курса. Она вместе со всеми болеет на квиддичном матче, радостный Флинт подхватывает ее и кружит в воздухе, она возмущается и боится высоты, но вообще-то она в этот момент — да, счастлива. Потому что азарт, потому что игра, потому что весна, потому что Флинт возится с ней, хотя мог бы не возиться, и это ужасно приятно.

Потом этот Флинт предложит ей когда-нибудь в будущем стать его любовницей — не от большой симпатии даже, а просто потому что ничего лучше ему не светит, и он это осознает.

Заклинание не получается.

Лето перед вторым курсом, она заходит в книжный магазин и видит там самого красивого человека на свете — Гилдероя Локхарта. Это момент безоговорочного, трепетного, оторопелого счастья, что такие люди вообще существуют. Момент, когда она абсолютно точно понимает, что всё, на что она может претендовать, — это быть рядом с этим человеком, даже не рядом, а просто где-то неподалеку, восхищенно смотреть на него снизу вверх, и ей этого достаточно для счастья.

Потом Гилдерой будет преподавать ей Защиту, которую впору будет переименовать в Локхартоведение, станет непрерывно делать глупости и перестанет их делать только попав в Мунго. Палочка выдает одну искру, после которой отсутствие результата становится еще заметнее.

Лето перед третьим курсом, Париж, она гуляет с родителями, и ей хорошо, отлично ей. Это такое спокойное, надежное счастье, без особенного надрыва, просто она с семьёй, и ей не надо слишком много притворяться перед ними, и вокруг красота...

Потом выяснится, что её родители — не совсем её родители. Делает ли это их хуже? Должно ли это омрачать счастье того момента? Не должно. Но воображаемые дементоры плавно входят в воспоминание, делая и его непригодным для использования.

Гринграсс дарит ей закладку, а потом отмахивается от долга жизни — ты, мол, грязнокровка и ничего не понимаешь. Гринграсс стоит за ее спиной, глядя вместе с ней в зеркало Еиналеж. Гринграсс навещает её, оцепеневшую, в Лазарете. Гринграсс удивленно переспрашивает: "А я с тобой дружу?" Гринграсс шипит на неё, как она смела ходить на свидание с Флинтом, а потом она же говорит, что надо было соглашаться на предложение. Гринграсс взвешивает в руке подарок, делая вид, что ей не интересно, что там внутри. Гринграсс подбрасывает ей блокнот с семейной формулой заклинания.

И никаких "потом". Гринграсс всегда была несносной и бесила, поэтому никогда не разочаровывала. Гермиона невольно улыбнулась, поймала где-то внутри себя какое-то новое ощущение, быстро сказала: "Экспекто Патронум!"

Легкая серебристая дымка вырвалась из палочки, самим своим присутствием умножая ощущение счастья. Профессор Люпин говорил что-то одобрительное, но Гермиона его не слушала, она разглядывала серебристый дымок и прислушивалась к себе, впитывая и фиксируя ощущение счастья.

Так вот оно какое, подумала Гермиона, тщательно пакуя это ощущение в какое-то как бы отдельное от прочих место, за такой щит, который не даст испортить его последующими наслоениями. А потом пошла от обратного. Рассмотрела это чувство подробнее, распробовала его и начала искать в памяти моменты, когда ощущала что-то похожее. Их оказалось неожиданно много.

Гермиона впервые заходит в библиотеку Хогвартса. Генри Фоули тычет в неё пальцем и объясняет всему Слизерину: "Она — часть дома". Кот трогает её лапой, намекая, что она может экспериментировать на нём. Она сидит в своей комнате с мамой и плачет. Флинт показывает ей вид на Хогсмид с такой гордостью, будто сам его создал. Профессор Ремус Люпин смеётся. Профессор Снейп раздает проверенные эссе, а там — заметка про зеркало Еиналеж...

Кажется, у неё не было абсолютно счастливого воспоминания, такого, чтобы дух захватывало. Зато это ощущение счастья можно было набрать, нацедить по крупицам из тех крохотных моментов счастья, которых на самом деле было так много. Гермиона снова подняла палочку, снова сказала: "Экспекто Патронум". И у неё снова получилось!

— Второй раз подряд! Отлично, мисс Грейнджер, — голос профессора Люпина наконец-то пробился к ней. — Теперь мы можем с уверенностью сказать, что вы поняли принцип. К сожалению, этого мало, чтобы противостоять дементору. Ужас, который он вызывает своим присутствием, сильно усложняет задачу. Но поскольку дементора нам достать негде, вам остаётся разве что практиковаться...

— А Гарри Поттеру вы тоже сказали просто практиковаться, сэр? — спросила Гермиона. Безо всякого подвоха спросила, просто желая убедиться, что она правильно поняла, и действительно за один урок получила всё, что можно было получить от этого обучения. Но профессор Люпин неожиданно замялся:

— Не совсем, но Гарри... с ним другая история. У него есть некоторая возможность практиковаться.

— Какая возможность, сэр? Он что, ходит к дементорам?!

— Мерлин, конечно, нет! — ужаснулся профессор Люпин.

— А что тогда? Может быть, я тоже могла бы...

— Полагаю, нет, — покачал головой профессор Люпин. Немного подумал и поправился: — Хотя думаю, мне стоит спросить об этом Гарри. Я сообщу вам, если будет возможно, чтобы вы присоединились к его занятиям. А пока что практикуйтесь, Гермиона, у вас отлично получилось для первого раза. И хоть счастливое воспоминание необходимо для вызова Патронуса, одного его недостаточно, правильно поставленный навык тоже очень важен.

Это, конечно, было очевидно, как очевидна была и попытка профессора Люпина дать ей какую-то мотивацию просто заниматься дальше самой. И отвлечь от того, что он будет почему-то согласовывать с Поттером, можно ли учить Гермиону так же, как его самого. Что же такого секретного у них происходит на занятиях, интересно?

На следующий день Гермиону вызвал к себе декан, сказал с плохо скрываемым недовольством:

— Слышал, вы напросились на дополнительные занятия к профессору Люпину, мисс Грейнджер.

— Да, сэр, — сказала она, не вполне понимая причины его недовольства. Она, конечно, знала, что декан его не любил, но и представить не могла, что из-за этого она не может лишний раз взять у профессора Люпина урок.

— И как, был ли этот урок вам полезен? — еще более недовольно спросил он.

— Да, сэр, я немного поняла, как вызывать Патронуса.

— "Немного"? — скептически уточнил он.

Гермиона, всё ещё несколько робея, начала объяснять свои затруднения с выделением счастливого воспоминания и способы решения проблемы, постепенно увлеклась и начала говорить чуть свободнее, тем более что профессор Снейп заинтересовался и начал задавать вопросы.

— В Темных искусствах используется тот же принцип, — наконец сказал он. — При применении Непростительных Заклинаний, например.

Это был неожиданный поворот.

— Но там ведь нужны плохие эмоции, сэр? Злость, ненависть... я думала, их проще в себе вызвать, нет необходимости делать что-то дополнительно...

— Это путь в истерики или сумасшедшие, мисс Грейнджер. Ненависти на всех не напасешься, если ты хоть сколько-то вменяем, — сказал декан, криво усмехнулся, и у Гермионы по спине пополз нехороший такой холодок, как тогда, когда она осознала, что профессор Люпин, вероятно, оборотень. Теперь она точно так же заново осознавала то, что ей уже давно сообщили: профессор Снейп когда-то был Пожирателем Смерти. Вполне возможно, он практиковал Непростительные заклинания. Вполне возможно, он сейчас делился с ней не теоретическими изысканиями, а собственным опытом. Мерлин, зачем? Даже не так. За что?! За что ей это?!

Она сделала над собой усилие, вынырнула из изумленного ужаса и попыталась поддержать теоретическую беседу, расспрашивая декана о нюансах оперирования собственными чувствами. Прямо сейчас её это не слишком интересовало, но она осознавала, что во-первых, лучше говорить о чем угодно, лишь бы не дать декану понять, о чем она сейчас думает, а во-вторых, потом, когда она немного опомнится, ей станет интересно, не расспросит сейчас, пока декан готов отвечать, — будет кусать локти.

Весь оставшийся день она ломала голову, зачем профессор рассказал ей это. Всерьез хотел обучить, полагал, что пригодится? Хотел шокировать или напугать? Намекал на что-то. И ближе к ночи ей пришел в голову вариант совершенно абсурдный и дикий, но показавшийся вполне вероятным. Возможно, это была преподавательская ревность. Возможно, профессор Снейп просто хотел научить ее чему-то, чему не мог обучить профессор Люпин.

* * *

— Тоби, а есть ли у домовых эльфов способы бороться с дементорами? Какие-нибудь чары или что-то в этом духе?

— Лучший способ сражаться с дементором — убежать, мисс! — наставительно сказал Тоби. — Эльфы хорошо умеют убегать, эльфы аппарируют!

Гермиона не это имела в виду, но подумала, что замечание Тоби не лишено смысла. Аппарировать от дементора — куда надежнее, чем пытаться вызвать Патронуса. По идее. Но что делать, если ты, например, третьекурсница, которую Патронусу хоть как-то обучили, а аппарации начнут учить только на шестом курсе?

— А если всё-таки надо не убегать, а дементора отпугнуть? Вы такое можете?

Тоби с сомнением посмотрел на Гермиону, на столешницу, будто раздумывая, не побиться ли об нее головой, но всё-таки не стал.

— Лучше всё-таки убегать, мисс. Тоби очень хорошо умеет убегать!

Гермиона деликатно сделала вид, что не заметила, что Тоби ушел от темы, не отвечая на вопрос.

Я слова запираю в шкаф

Зная тайны пустых листов

Приближался очередной поход в Хогсмид, и замок как будто уже заранее его предвкушал, это чувствовалось в фоновом гудении общих разговоров, в этих вечных выяснениях, кто с кем и куда пойдет. Гермиона в этом не участвовала, она собиралась идти одна. Навязываться Гринграсс, как в прошлый раз, она постеснялась, а больше было не с кем. И, если честно, её такой расклад вполне устраивал. Связи связями, но один-то раз она может просто от всех сбежать? Хотелось побыть одной где-то вне замка, чтобы не чувствовать давление факультетского любопытства. Её больше никто не осаждал с вопросами, даже шепотков за спиной почти не было, но внимание — было. Ощутимое, почти постоянное, очень утомительное. Выйти погулять, слиться с толпой и чтобы несколько часов никто не знал и не думал, где она...

— Грейнджер, ты с кем в Хогсмид идешь? — Гермиона подняла голову от книжки и увидела Флинта. Надо же, даже в библиотеку пришел за каким-то чертом. Неужели для того, чтобы ее про Хогсмид спросить? И что, интересно, она должна ответить? Не может же он не понимать, после всего, что уже было в этом году, что это абсолютно идиотская затея? Она вздохнула и закрыла книгу, понимая, что вопросу придется уделить некоторое время.

— Я иду определенно не с тобой, — тихо сказала она.

— Просто если тебе не с кем, — как-то неуверенно (боясь обидеть, что ли?) начал он, — то можем опять пройтись вместе. Во второй раз это будет уже не сенсация, ничего особо не случится, вот увидишь.

— Это ты так хочешь закрепить результат, что ли? — спросила Гермиона, вспомнив, что и Гринграсс, и сам Флинт говорили ей про "отпугивание" от неё других слизеринцев и роль походов в Хогсмид в этом деле.

— Это я так хочу тебя поддержать, — не признался он. Но Гермиона была уверена, что угадала.

Они посидели немножко молча, глядя друг на друга. Гермиона пыталась сообразить, как бы отказаться повежливее, а не просто "я лучше одна пойду, чем с тобой". Что думал Флинт в это время, она даже представить не могла.

Странное дело: вроде бы, они никогда не были особенно близкими друзьями, если подумать, они знали-то друг друга довольно плохо, но Флинт... он просто у неё был, как явление, как человек, который может внезапно прийти и сделать лучше, чем было. Или к которому она могла прийти. Это сложно даже назвать дружбой, ведь между ними всегда была дистанция — возраст, происхождение, много всего. Чего между ними не было раньше, так это стены, которую Гермиона теперь ощущала всё время, когда смотрела на Флинта. Вроде бы, вот он, сидит напротив, всё такой же дружелюбный и расположенный, но при этом его как бы для неё нет, от него нельзя принимать ничего: ни внимания, ни помощь, ни разговоры, — и давать ему взамен тоже нельзя ничего, потому что неизвестно, какие у этого их взаимодействия будут последствия. Она понемногу начала ощущать это ещё с их похода в Хогсмид, но тогда было терпимо, казалось, что еще чуть-чуть — и всё наладится и станет как было. Последующее Флинтовское предложение всё усугубило. А все их разговоры и примирения так и не смогли ничего исправить. И в тот момент, сидя в библиотеке напротив него, Гермиона ощутила это сильнее, чем когда-либо раньше. Поэтому вместо отказа неожиданно для себя самой сказала то, что очень хотелось сказать:

— Как же жалко, что ты мне всё это предложил.

Флинт выругался вполголоса, потом уже внятнее признался:

— Да я и сам уже жалею.

И ей немедленно стало обидно.

— А ты почему?

— Да потому что так всё было просто и ненапряжно, а теперь ерунда какая-то. Мне казалось, раз с тобой легко и просто, то и это всё мы обсудим тоже легко и просто. Но надо было, конечно, как-то не так. Я бы отмотал всё назад, да оно не отматывается. А Обливиэйт я не очень умею.

Гермиона, успевшая за время его речи опустить глаза, снова посмотрела на Флинта, чтобы убедиться, что насчет Обливиэйта он всё-таки шутит.

— То есть ты жалеешь не о том, что предложил, а о том, что неправильно это сделал? — уточнила она.

— Грейнджер, не докапывайся, а? Что ты в душу лезешь, как колдомедик? — сердитый шепот в исполнении Флинта балансировал на грани допустимого для библиотеки, но мадам Пинс пока что не обращала на них внимания. — Я сам ни кнарла не понимаю. Что понимаю, то говорю.

— Ладно, извини, — она хотела свернуть разговор, но Флинт её не услышал.

— Правильно, неправильно... не вовремя — это точно. Надо было подождать всё-таки, а мне хотелось уже сейчас ответ получить... ну, получил, чо. И главное, я же знаю, что ничего плохого тебе не сделал, а почему-то выходит, будто я виноват. Грейнджер, вот что тебе было не так, а?

"Не так" было всё, но Гермиона совершенно не понимала, как объяснить это Флинту. Тем временем мадам Пинс всё-таки посмотрела на них, недовольно поджав губы. Гермиона знала это выражение лица, это было своеобразное "последнее предупреждение". Еще одно нарушение тишины — и их выставят вон.

— Флинт, я... — "чуть было в тебя не влюбилась" подсказал разум, как-то внезапно просуммировав всё, что происходило внутри Гермионы с начала года. Она задвинула эту мысль подальше, на потом. — Я хочу в этот раз пойти одна. Правда хочу, я специально не ищу компанию.

Флинт ничего не ответил, он продолжал выжидающе смотреть на неё. Секунду. Другую. Десять.

— А на вопрос ответить ты не хочешь?

— Хочу, но тоже не знаю, как, — пожала плечами она.

— Ладно, — он вздохнул и поднялся. — Уверена, что не хочешь пойти со мной? Может, разобрались бы во всем этом наконец.

— Уверена, — кивнула Гермиона. — Но спасибо за предложение, Флинт.

Он ушел, Гермиона снова открыла книгу и минут десять сидела над одной и той же страницей, никак не могла понять смысл прочитанного. Потом это всё-таки прошло.

* * *

Вечером Гермиону вызвал к себе декан. Она уже почти привыкла, что все странные и вынимающие душу вещи обычно происходят вместе, целой компанией, поэтому ждала чего-то необычного. И дождалась. Профессор Снейп внимательно осмотрел её с головы до ног, будто что-то в ней искал, а потом сказал:

— Мисс Грейнджер, я всё-таки нашёл, кто устроил вас в семью.

В этот момент Гермиона будто бы разделилась надвое. Одной её части хотелось закрыть уши и ещё завизжать для надежности, чтобы точно ничего не услышать. Другая её часть с ликованием ждала возможности взять след.

— И кто это был, сэр? — спросила она, пока половина её хотела убежать из кабинета немедленно.

Профессор Снейп вместо ответа показал ей колдографию. На колдографии была женщина средних лет, полная, с большими почти круглыми карими глазами и широким ртом. Гермионе она как-то сразу не понравилась, впрочем, это было неудивительно: даже если бы женщина была красивой (а она не была), вряд ли она могла бы вызвать у Гермионы симпатию, раз она как-то замешана в её личной истории.

— Кто это, сэр? — спросила она у декана, запоздало удивляясь, почему он начал с колдографии, а не назвал имя.

— Долорес Джейн Амбридж, она сейчас работает в отделе Магического Правопорядка.

Гермиона кивнула, запоминая имя и всматриваясь в фотографию. Долорес Амбридж как бы кокетливым жестом поправляла коротко стриженные волосы. Декан молчал.

— Вы знаете, почему она это сделала, сэр? — спросила Гермиона, ожидая услышать "нет". Но услышала другое.

— Теперь знаю. Это стоило мне некоторых усилий, но усилия окупились, информация открылась интереснейшая.

И он снова замолчал. Гермиона недоуменно посмотрела на него: обычно ей не нужно было постоянно подыгрывать профессору Снейпу, задавая вопросы. Что случилось на этот раз?

— И что вы узнали, сэр?

Декан вздохнул, будто собираясь с мыслями, и наконец начал объяснять.

— Для начала я должен предупредить вас, что мадам Амбридж, скажем так, придерживается весьма радикальных взглядов в том, что касается чистоты крови волшебников. Она резко отрицательно относится к маглорожденным волшебникам и магическим существам. Чистокровность для нее крайне важна, тем интереснее было узнать то, что я узнал, — декан снова сделал паузу, но на этот раз недолгую, для усвоения материала. — Я узнал, что у мадам Амбридж есть родной брат Дэвид, он сквиб. О его существовании практически никто не знает, так как он довольно давно живет в магловском мире. Как и мать самой Амбридж. Магла Эллен Кракнелл. Брат мадам Амбридж живет в магловском мире под фамилией матери. Эту же фамилию он передал своей дочери. Вам. Элизабет Кракнелл, вот как вас тогда звали, мисс Грейнджер.

Гермиона новым, еще более неприязненным взглядом посмотрела на колдографию.

— То есть, это — моя тётя?

— Увы, похоже, что так, — то ли ей показалось, то ли декан и правда посмотрел на неё с сочувствием?

— Вы предупредили меня о её взглядах, потому что она не захочет, чтобы кто-то узнал, что она полукровка?

— Верно, мисс Грейнджер. Настоятельно не рекомендую обсуждать это с кем-либо. Тем более с ней самой.

— Не сходится, — подумав, сказала Гермиона. — Мой... отец там, в моем сне, вёл себя так, будто ничего не знает о магии. Он испугался. Но если он сквиб...

— Вполне возможно, что он лгал, — пожал плечами декан. — Вероятно, он не желал и впредь иметь ничего общего с магическим миром. Правда, для этого ему пришлось обратиться к сестре, но всего один раз. Судя по всему, они не поддерживают отношения.

— То есть, вы думаете, он просто отдал меня мадам Амбридж, чтобы та... сделала со мной что-нибудь?

— Судя по результату, так.

— И она устроила меня к маглам. Почему?

— А что еще она могла с вами сделать? Оставить себе? Дочь своего брата-сквиба и маглы? Вы бы испортили ей всю тщательно выстраиваемую биографию. А про усыновление в среде волшебников мы с вами уже говорили. Тут шансов практически не было. Зато с маглами — были. Очевидно, она подняла тот самый не прошедший законопроект и имитировала описывавшийся там механизм устройства в семью. Результат мы знаем. У вас есть еще вопросы?

— Сейчас нет, сэр, но я думаю, они появятся позже. Я смогу их вам задать?

— Полагаю, да, приходите, когда возникнет такая необходимость.

Гермиона встала и пошла к двери, не выпуская из рук колдографию Долорес Амбридж. Уже у двери она сообразила кое-что и повернулась к декану.

— Профессор, у меня есть одна просьба.

— Какая, мисс Грейнджер?

— Пожалуйста, если можно, не рассказывайте об этом никому. То есть именно обо мне, — поправилась она, поскольку подозревала, что всё, что декан узнал, он очень даже собирался использовать. — Я не хочу, чтобы хоть кто-то знал, что мы родственники.

— Весьма здравое суждение, мисс Грейнджер. Будьте спокойны, о вас я никому не скажу.

Я умираю от счастья, схороните меня в газетах...

Поход в Хогсмид прошел по плану: Гермиона сумела спокойно прогуляться одна, не найдя неприятностей на свою голову и не столкнувшись ни с кем, кто захотел бы составить ей компанию. Вернувшись в замок, она узнала, что Малфой со свитой прогулялся гораздо занимательнее: он встретил в Хогсмиде Рона Уизли и голову Гарри Поттера, якобы парящую в воздухе. Потом еще некоторое время происходила суета, преподаватели бегали туда-сюда, а декан ходил с таким лицом, что Гермиона, у которой как раз начали назревать некоторые вопросы насчет мадам Амбридж, решила покамест к нему не соваться. Ради своего и его спокойствия. В конце концов, ее вопросы вполне могли подождать. Они могли ждать сколько угодно долго, если честно: вряд ли Гермионе светило хоть когда-либо в жизни столкнуться с Амбридж лицом к лицу.

Интригой про голову Гарри Поттера Гермиона решила собственную голову не занимать. Что у Поттера полно каких-то своих секретов, это она ещё на первом курсе поняла. Может, это была мантия-невидимка, а может, что-то из арсенала "Зонко", Мерлин его знает.

Утром совы принесли газеты.

Вообще, читать газеты теперь стало гораздо занимательнее. Страничка с политическими новостями, которую Гермиона раньше воспринимала как скучноватую, но необходимую для понимания контекста, что-то вроде лекции по истории в исполнении профессора Биннса, вдруг заиграла новыми красками. Мадам Амбридж не была постоянной героиней передовиц, но исправно давала комментарии по разным вопросам, и чаще всего от лицемерия и фальши этих ее комментариев Гермионе хотелось просто спалить всю страницу целиком. Останавливало лишь то, что с обратной стороны были мировые новости, их хотелось сохранить.

Газету, вышедшую утром после похода в Хогсмид, Гермиона тоже в первую очередь открыла на политических новостях, но Амбридж там не обнаружила. Это было приятное разнообразие, которое, впрочем, продлилось недолго. Оказалось, неугомонная мадам просто сменила одну рубрику на другую и теперь давала комментарий в качестве эксперта по делу о гиппогрифе, причинившем вред ученику прямо на занятии. Напрямую её это дело не касалось, в Комитете по Устранению особо опасных существ она не состояла, хотя, кажется, приложила руку к тому, что делом гиппогрифа занимался этот комитет, то есть вопрос изначально был не в том, чтобы установить вину мистера Хагрида или присудить компенсацию Малфоям, например, нет. Вопрос был поставлен так: убивать или не убивать гиппогрифа. Этот Комитет по-другому вопрос не ставил. И Комитет постановил, что гиппогрифа следует казнить.

"Дети — наше будущее, самое дорогое и ценное, что у нас есть, — комментировала решение Комитета Долорес Амбридж. — Разумеется, мы хотим, чтобы они были в безопасности, тем более в школе, в месте, которое должно стать им вторым домом на целых семь лет. Подобные происшествия недопустимы, особенно когда речь идет о самом цвете нашей нации, об уважаемых семьях, таких, как семья Малфой. Когда я думаю, какой трагедией всё могло закончиться, я понимаю, что иного выхода не было. Гиппогрифа следует уничтожить, чтобы никогда никто больше не пострадал от его кровожадности. Я рада, что Комитет, пусть и после некоторых колебаний, принял верное решение".

Она это серьезно?!

Гермиона оторвалась от газеты и посмотрела по сторонам. Малфой сиял самодовольством и рассказывал кому-то (не в первый раз, осознала теперь Гермиона), что гиппогриф точно покойник. За гриффиндорским столом Поттер, Уизли и Лонгботтом сидели в некотором подобии траура. Остальным, похоже, было в целом всё равно. Гермиона на секунду задумалась, взволновала бы ее эта новость или нет, если бы там не была замешана Амбридж, но потом решила, что это не важно. Теперь-то она эту новость уже видела. И сочла её совершенно, абсолютно, катастрофически несправедливой. И мадам Амбридж была здесь совершенно... ладно, почти совершенно ни при чем.

Вечером Гермиона выловила Поттера в библиотеке.

— Поттер, я не следила за всем этим делом с гиппогрифом, объясни мне, Мерлина ради, что там случилось, почему его казнят?

— Хагрид сказал, Малфой запугал весь комитет, — сумрачно сказал Поттер. — И он ничего не смог сделать. Там, кажется, должна быть еще апелляция, но... вряд ли, конечно, он ее выиграет.

— Не знаешь, там хоть свидетели-то были? Если я правильно поняла, Хагрид объяснил вам технику обращения с гиппогрифом, а Малфой ее нарушил, правильно?

— Ну да.

— И как, кого-нибудь из учеников вызывали в качестве свидетеля? Может, опрашивали хотя бы? Тебя, Поттер, кто-нибудь спрашивал, что там случилось?

— Меня — нет, а вообще не знаю, — огрызнулся он. — Что ты меня допрашиваешь, откуда мне знать?

— Как откуда? — оторопела Гермиона. — Ты ж у нас Хагридовский друг, я была уверена, что ты в этом деле участвовал... нет?

— Я... вообще забыл, — признался Поттер, и Гермиона поняла, что его прежнее возмущение было вызвано неловкостью от того, что он толком ничего не знал. — Блэк этот, дементоры, в общем... я не думал об этом, пока вчера Хагрид не прислал мне записку, что он, оказывается, ездил в Лондон на слушание. И что они проиграли.

— Подожди, ты хочешь сказать, Хагрид сам выступал в суде? — ужаснулась Гермиона. — С ним хоть кто-то ездил?

— Ну, я так понял, они были вдвоем с Клювокрылом.

— Клювокрыл? Это кто?.. А, гиппогриф?

— Ну да. А кто же еще?

Похоже, школа не слишком-то дорожила жизнью гиппогрифа, если предоставила Хагриду расхлебывать всё это самому. Гермиона не верила, что у школы нет какого-никакого адвоката. И даже если его действительно не было, неужели нельзя было найти Хагриду защитника, который помог бы ему на слушании, отправить с ним свидетелей или хотя бы собрать их показания?.. В общем, похоже, Хогвартс просто отдал Уход за магическими существами на растерзание Малфою, довольный тем, что Малфой решил казнить гиппогрифа, а не выбивать из Хогвартса денег или еще чего похуже.

— И где этот Клювокрыл теперь?

— Хагриду разрешили привезти его обратно в Хогвартс, ждать казни.

— А когда его казнят?

— Он сказал, дату пока не назначили, наверно, после апелляции решат.

— Ну да, логично... — Гермиона посидела, подумала немного. — Знаешь что, если Хагрид проиграет апелляцию, надо будет гиппогрифа увести куда-нибудь и спрятать. Якобы он сбежал.

— А ведь правда, — немного воспрял Поттер. — Я скажу Хагриду...

— Не вздумай!

— Это еще почему? — Поттер напрягся, было видно, что он вспомнил, что говорит со слизеринкой, и теперь искал подвох.

— Потому что Хагрид врать не умеет. Дракона помнишь? Помнишь, как он "умело" его скрывал? Его даже я смогла расколоть тогда. Он не должен ничего знать, должен искренне изумиться и недоумевать. И должен суметь подтвердить на допросе, что вообще не в курсе, чьих это рук дело. Понимаешь?

— Ну да, логично, — признал он. — Но как-то странно. Почему ты вдруг решила в это влезть, Грейнджер?

"Потому что меня бесит Амбридж".

— Потому что меня бесит Малфой, — абсолютно честно ответила Гермиона. — И вообще я считаю, что гиппогриф ни в чем не виноват.

На её взгляд, виноват был Хагрид, это он не уследил за учеником. Но если быть последовательной, то она лично видела, как декан допустил на уроке взрыв котла и страшные ожоги у Лонгботтома, и ему за это ничего не было; как мадам Хуч допустила, чтобы ученики взлетели над полем без её присмотра, и один из них упал, и ей ничего за это не было. Так почему им можно допустить ошибку, недосмотреть за классом, а Хагриду нельзя? Хагрид виноват не больше, чем они. А значит, это просто нечестно.

— Скажи мне, когда будешь знать дату казни, — подытожила Гермиона. — Ты ведь тоже не хочешь, чтобы Клювокрыла убили?

— Не хочу, — подтвердил Поттер. — Вообще-то, я думаю, мы и сами с этим справимся. Но так и быть, Грейнджер, я тебе скажу. В конце концов, хуже, чем есть, ты всё равно не сделаешь.

Вот это точно.

* * *

— Помнишь, ты меня как-то спрашивала, что там с программой помощи оборотням? — спросил Диггори, заходя на кухню, где Гермиона как раз обсуждала с Вилли вопросы грузоподъемности эльфийской магии: что у них вместо Левиосы и сколько оно может поднять.

— Помню. Ты что-нибудь узнал?

— Ну да. Я написал отцу, он был рад, что я заинтересовался его работой, так что прислал мне толстое-толстое письмо. Для тебя там не слишком много интересного, если коротко, то так. Судя по истории вопроса, с оборотнями всегда была одна и та же проблема: Министерство одной рукой пытается их посчитать и как-то взять под контроль, а другой рукой создает всякие чудесные законодательные инициативы, из-за которых признаваться, что ты оборотень, катастрофически невыгодно. Никто и не признаётся.

— Ну, это я и так знала, — с некоторым даже разочарованием сказала Гермиона.

— В последний раз, вроде как, хотели сделать не так, хотели и правда открыть программу помощи и всё такое. Но тут, как обычно, параллельно приняли закон, запрещающий брать оборотней на работу. То есть понимаешь, да? Если оборотень хочет помощи и аконитового зелья, он может его получить, а вот денег легально заработать не сможет вообще. На что он, спрашивается, будет жить? В общем, вышло как всегда. Папа две страницы ругался на этот закон и на его автора, я так понял, у него с этой Амбридж какая-то личная неприязнь ещё...

И здесь Амбридж. Гермиона отметила это даже с некоторым удовлетворением. Она, конечно, прекрасно понимала, что Амбридж далеко не единственный плохой человек в Министерстве: ну да, она написала мерзкий закон, но кто-то же его принял? Однако ей было приятно, что она может абсолютно свободно, нисколько не стесняясь, испытывать ненависть к этой женщине. Нет, вовсе не потому что та отдала ее маглам, хотя приходилась ей роднёй. А потому что она олицетворяла всё то, что Гермиона и без того ненавидела.

Есть ли тебе, что сказать

Миру, что смертью повязан?

Есть ли такая фраза,

Что может все развязать?

"На днях я с удивлением прочитала в "Ежедневном Пророке" комментарий некой сотрудницы Министерства Магии, Долорес Амбридж, что дети — это, оказывается, наша драгоценность и наше будущее, которое мы должны всячески оберегать. Для достижения этой, несомненно, достойной цели, упомянутая мадам Амбридж считала полезным убить гиппогрифа, который поранил руку мальчику на Уходе на магическими существами (рука, кстати, уже в порядке). Это, конечно, впечатляющий подвиг — казнить животное.

Но я всё никак не могу понять, как Министерство, а особенно отдел Обеспечения Магического Правопорядка, к коему уже дважды упомянутая мной сотрудница Министерства имеет непосредственное отношение, может, вслух декларируя ценность подрастающего поколения, в то же самое время совершать форменное преступление против детей Магической Британии — прямо сейчас, когда вы читаете эти строки, всё время, да-да, это длящийся процесс и длящееся злодеяние. Эти чудесные люди, так озабоченные безопасностью и благополучием детей — они же! — отправили к Хогвартсу дементоров. Дементоров! К школе, полной детей!

Уважаемый читатель, вы когда-нибудь сталкивались с дементорами? Если да, то вы знаете, что дементору совершенно не обязательно нападать на вас, чтобы причинить вам ущерб. Достаточно уже того, что он находится где-то неподалеку. Это уже очень сильно портит вам настроение, сбивает рабочий настрой, отвлекает, вызывает депрессию и суицидальные мысли... и в такой вот обстановке мои (все наши!) бедные дети с самого начала года пытаются постигать учебные дисциплины!

О, они не жалуются, разве что самую малость. Не все даже понимают, что именно происходит. Просто очень грустно, просто всё время холодно, ничего не радует, учёба не идёт, плохо спится и мучают кошмары. Они не понимают, но мы, взрослые,- почему мы делаем вид, что ничего не понимаем?! Почему мы соглашаемся, чтобы наши дети жили чуть-чуть получше узников Азкабана?

Сириус Блэк, говорите? Дементоры — это защита от опасного преступника? О, ну давайте поговорим о Сириусе Блэке. Все, чьи дети сейчас в Хогвартсе, знают, что Сириус Блэк уже дважды проникал в замок, и дементоры, отравляющие жизни наших детей, никак не смогли этому помешать. Так ради чего, в таком случае, мы позволяем им находиться близ Хогвартса? Ради какой-такой мнимой безопасности? В чем она заключается, если спустя несколько месяцев Блэк по-прежнему на свободе и чувствует себя вполне вольготно, а страдают только дети? Почему нашим уважаемым министерским работникам интереснее казнить гиппогрифа, причинившего вред всего лишь одному ребенку, да и то исключительно из-за нарушения этим ребенком техники безопасности, чем перестать, наконец, травить "наше будущее" дементорами?

Недоумевающая Элизабет Кракнелл"

Гермиона еще раз перечитала текст, заменила слишком отчетливо магловские "депрессию", "суицидальные мысли" и "технику безопасности" на "уныние", "мысли о самоубийстве" и "правила обращения с гиппогрифами", немножко посмотрела на совершенно дико и инородно выглядящую подпись и пару минут раздумывала, не взять ли всё-таки какой-нибудь менее связанный с ее прошлым псевдоним. Подумала — и не стала. Всё равно ведь не опубликуют. Ну и ладно, зато душу отвела.

Она села писать это "читательское письмо в газету", когда поняла, что вот уже вторые сутки кряду мысленно ведет диалог с мадам Амбридж. Про то, как они там все ценят детей, про манеру назначать крайними самых безответных, например, животных, про дементоров, много про что. Учиться это всерьез не мешало, но всё-таки отвлекало. А еще ее злило, что она никак не может выкинуть из головы очередной лицемерный пассаж Амбридж, просто забыть его и перестать вести этот бесконечный внутренний спор. И тогда она села и написала письмо. Не самой Амбридж (много чести!), а как бы по следам публикаций в "Пророке". Сначала писала просто так, чтобы выбросить всё это из головы на бумагу, но в процессе вдруг подумала, что можно же и правда сделать из этого письмо в газету, ну, а почему нет. Только писать письмо в "Пророк" от себя Гермионе совершенно не хотелось. Ведь помимо всего прочего, кого интересует мнение третьекурсницы? Кто вообще обратит внимание на её письменный лепет? Взрослая женщина куда авторитетнее. А еще лучше, конечно, взрослый мужчина, но нет, пусть будет женщина. Тогда появилась воображаемая Элизабет Кракнелл, волшебница средних лет, мать двоих детей, учеников Хогвартса непонятно каких курсов (оно и удобно, что непонятно), женщина активная и не способная смолчать, когда видит несправедливость. Гриффиндорка, наверно. А что однофамилица матери и брата Амбридж (и полная тёзка племянницы Амбридж), ну так мало ли какие бывают совпадения.

Ещё некоторое время Гермиона сомневалась, что это письмо стоит действительно посылать в газету: в конце концов, она написала вполне очевидные вещи, вряд ли это может быть кому-либо интересно. Элизабет Кракнелл таких сомнений не ведала: у неё, в конце концов, двое детей, и она с ними такого повидала, что к тому моменту, когда младший наконец пошел в Хогвартс, осталось чрезвычайно мало вещей, способных её смутить или сбить с толку. И её не очень-то волновало, как там сотрудники редакции будут смотреть на её письмо. Она хотела высказаться и донести свою позицию. В идеале, до читателей "Пророка". Но если не получится, ну что же, она хотя бы попыталась.

Поэтому Элизабет Кракнелл еще раз вычитала письмо, запечатала его и отправилась в совятню. То есть, на самом деле, конечно, это сделала Гермиона, потому что у неё не было ни одержимости, ни раздвоения личности, и она прекрасно контролировала воображаемую миссис Кракнелл. Если бы она сочла нужным, она бы запросто остановила этот порыв и не стала ничего никуда отправлять. Но она нужным останавливаться не сочла. Поэтому письмо отправилось в "Пророк". А второе, точно такое же, — в "Придиру". Гермионе не слишком нравилось то, что печатали в "Придире", большая часть статей казалась ей какой-то безумной недоказуемой конспирологией, но следовало признать, что страница с письмами читателей там была вполне неплохой, причем письма бывали очень разные, порой авторы писем вступали в полемику друг с другом... в общем, попробовать стоило.

Когда совы с письмами улетели, Гермиону наконец-то отпустило. Значит, не зря старалась.

Наконец-то явился загулявший Кот. Гермиона знала, что он не совсем сбежал, эльфы говорили, что время от времени видели его в замке, но к ней он не заходил, справедливо опасаясь за свои уши и голову свою бессовестную. И вот, наконец, решился. Гермиона была так ему рада, что торжественно пообещала отложить все разборки на несколько дней и просто радоваться тому, что у неё снова есть теплый шерстяной зверь, который отлично согревает, если уляжется в ногах. Шерстяной зверь с такой постановкой вопроса не согласился и показал ей лапой на палочку — неужели что-то новенькое для Легилименции принёс?

— Кот, оно не подождёт? — меньше всего Гермионе снова хотелось лезть кому-то в голову, это было чуть ли не хуже Окклюменции. Кот коротко куснул её за руку, намекая, что нет, не подождет.

Они заняли пустой класс, и Гермиона, произнеся заклинание, изо всех сил постаралась не мешать Коту показать именно то, что он хотел показать. А в его воспоминании Сириус Блэк, куда менее зловещий, чем на колдографиях, четко, будто специально для будущего легилимента, объяснял Коту:

— Мне нужна крыса Рона Уизли, потому что это не крыса. Это Питер Петтигрю. Он анимаг. Не мог он сдохнуть, раз до сих пор не сдох. Он сбежал. Надо защитить Гарри от него.

Воспоминание закончилось, сменившись очередной прогулкой бок о бок с черной собакой, и Гермиона завершила Легилименцию, понимая, что всё, что Кот хотел ей показать, он показал.

— Анимаг?! — вариантов было два: либо Сириус Блэк совсем сошёл с ума в Азкабане и теперь бредит, либо... либо нет. — Кот, ты поэтому так на эту крысу бросался? Потому что это анимаг?

Кот издал такое выразительное рычание, что сомнений у Гермионы не осталось: именно поэтому бросался, и еще бросится столько раз, сколько надо будет. Ну, или... не поэтому, но Кот тоже однозначно считал крысу Рона Уизли чем-то особенно вредным и опасным.

— Ты ему веришь? Ты считаешь, он правду говорит? — Кот тихо заурчал. — Но тогда получается, что Блэк его не убивал, этого Петтигрю. Тогда часть его обвинения, ну, того, за что его в Азкабан посадили, недействительна. А маглов он всё-таки убил или тоже нет? А Петтигрю почему в таком виде, от кого прячется? От Блэка? И от кого Блэк собрался защищать Гарри? И почему он вообще намеревается защищать Гарри, он же выдал Поттеров Волдеморту? Или... нет?

Кот страдальчески сморщил свою выразительную морду и лёг, всем своим видом выражая отчаяние и безнадежность. Гермиону так и подмывало лечь с ним рядом: вроде бы, она получила новую информацию, но яснее ничего пока что не стало. Непонятно было даже, верить в неё или нет, а уж тем более какие выводы из этого всего можно сделать. Кот верил, и это была довольно сильная рекомендация, всё-таки книззлы в роду — это серьёзно. Но Блэк ведь мог сам искренне верить в придуманный им бред. Смог бы Кот распознать такие нюансы человеческих состояний?

Спрашивать об этом у Кота было вполне бессмысленно. А у кого стоило бы спросить, Гермиона пока что не поняла.

История идёт, свои законы у неё,

Героям — своя воля, а я пишу своё

В этот раз голова прошла гораздо быстрее, уже через пару часов Гермиона была способна более-менее связно рассуждать, а потому достала блокнот и начала набрасывать список вопросов. От вопросов ветвились стрелочки, пометочки и прочие условные знаки, но самым главным вопросом среди всех прочих был вот какой: можно ли верить Блэку или он рехнулся? Без ответа на этот вопрос бесполезными были и дополнительные уточнения, от кого Блэк собрался защищать Поттера, как и когда узнал, что крыса-якобы-Петтигрю живет у Уизли (не в Азкабане же ему сообщили), кто убил маглов, кто предал Поттеров, — все-все эти вопросы не имели смысла без ответа на главный вопрос: правда ли это или спасительный бред, выдуманный Блэком, чтобы не сойти с ума в заточении (ну, то есть, всё-таки сойти, но в другую сторону).

А как это можно проверить? Вариант несбыточный: поймать крысу Уизли и применить к ней заклинание для возвращения анимагу человеческой формы (его еще надо найти в библиотеке, и срочно!) или хотя бы Легилименцию, если то заклинание окажется слишком сложным. Вариант чуть менее несбыточный: выяснить у кого-нибудь, кто дружил с Петтигрю, не был ли тот случайно анимагом. А кто у нас дружил с Петтигрю? Правильно, профессор Люпин. Мог ли он это знать? Вероятно, мог. Но мог и не знать. Поэтому, если вдруг он скажет, что нет, этого не может быть, это, к сожалению, не будет точно означать, что Блэк бредит. Зато если вдруг профессор подтвердит... Гермиона снова с тоской посмотрела на страницу со своими многочисленными вопросами, их так хотелось обдумать, но так не хотелось тратить время и силы, теоретизируя о том, что может быть просто чужой галлюцинацией. Вот если профессор подтвердит, можно будет обдумать всё это всерьёз, а пока следовало сосредоточиться на других вещах.

Например, на том, что рассказать обо всём Поттеру всё-таки придется. Потому что именно Поттеру следует задавать вопросы профессору Люпину. Профессор, конечно, справедлив и непредвзят, а всё-таки следует учитывать, что она слизеринка, а он бывший гриффиндорец. Такие вещи достаточно мешают взаимному доверию. Так что лучше перестраховаться.

Одно было хорошо: Гермиону больше не мучил вопрос, в какое бы такое враньё завернуть для Поттера всю эту историю. Ни в какое! Она не может выдать источник, и всё тут. Врать не хотелось и не имело смысла, это превратит и без того бредовое сообщение в какую-то полную выдумку. Говорить правду она тоже не обязана. Она может отделаться простым "не скажу"! Как же ей это раньше в голову не пришло?..

Поттер, конечно, может ей не поверить, тогда придется идти к профессору Люпину самой, это будет гораздо менее эффективно. Но это будет уже не её вина, а Поттера, в конце концов.

И еще стоило бы сгонять Кота к Блэку еще разок, со списком уточняющих вопросов, но Гермиона решила не делать этого, пока не поговорит с Поттером. Гонять Кота к убийце лишний раз — ну нет! Правда, Кот, судя по всему, всё равно частенько проводил время с этим убийцей, и тот ему никак не вредил, но мало ли в какой момент Блэка перемкнет. Нет. Всё потом, сначала Поттер.

На следующий день Гермиона нашла в библиотеке Поттера — на удивление, в компании Уизли. Тот обложился книгами про гиппогрифов, из чего можно было сделать вывод, что Рон впрягся помогать Хагриду с его апелляцией. Гермионе это почему-то оказалось приятно.

В первый момент она подумала было увести Поттера, чтобы поговорить с глазу на глаз, но потом решила: а какого черта, пусть Уизли тоже слушает. Во-первых, это его крыса, вдруг он сможет что-нибудь по делу сказать; во-вторых, Поттер ведь всё равно ему перескажет, так пусть лучше Уизли сейчас при ней попытается доказать, что она врёт, чем потом убеждает Поттера в её отсутствие. Так она хотя бы с ним поспорить сможет. Так что она подсела к ним и вполголоса сказала:

— У меня новости про Блэка.

Поттер мгновенно оторвался от книги, демонстрируя готовность слушать. Уизли же мельком глянул на неё, как бы оценивая обстановку, и уткнулся обратно в своих гиппогрифов, но Гермиона была уверена, что он тоже слушает.

— Только новости у меня очень странные. И я не могу рассказать, откуда я это знаю. И я вас пойму, если вы мне не поверите. Вот.

— Не тяни уже, Гермиона, — сказал Поттер. Она, вздохнула, решаясь. Всё, дальше тянуть, действительно, было уже некуда.

— Блэк искал в замке не Поттера. Он искал крысу Рона.

Вот тут Уизли резко поднял голову и набрал было воздуха, чтобы сказать ей... Гермиона, в целом, могла представить, что именно. Она подняла руку, как бы прося возможности договорить.

— Он считает, что это не просто крыса, а анимаг, Питер Петтигрю. И что он почему-то опасен для Гарри.

— Да что за бред! — возмутился Уизли, как только она договорила и опустила руку. — Ты что, всё это придумала только для того, чтобы не отвечать за то, что твой кот мою бедную Коросту съел?

— Да зачем мне, Уизли, сам-то подумай. Я ведь и так не ответила бы. Ну, злишься ты на нас с Котом, это неприятно, ну и что. Так ты и сейчас злишься и всё равно мне не веришь. Да я и сама не очень-то верю.

— А зачем тогда рассказываешь?

— Потому что в это верит Блэк. Не я, а Блэк, понимаешь? Может быть, он просто с ума сошел. Но я решила, что должна вам рассказать, потому что даже если это бред, для него-то это правда.

— Ты просто всё это сама придумала. Не знаю, зачем, но если бы ты не придумала, ты бы сказала, откуда ты это знаешь. Или тебя вообще Блэк подговорил? Гарри, скажи ей...

Рон посмотрел на Гарри. Гермиона тоже. Она вдруг осознала, что он не спешит возмущаться бредовостью её новостей, а сидит и о чем-то думает.

— Знаешь, Рон, я ведь как-то видел на карте... — он покосился на Гермиону, запнулся и замолчал. Ох уж эти их секреты.

— Если вам надо что-то обсудить без меня, то я сейчас уйду. Я только одно хотела сказать: для проверки стоило бы спросить профессора Люпина, он ведь дружил с Петтигрю, он может знать, не был ли Петтигрю случайно анимагом.

— Даже если и был, при чем тут моя крыса? — не согласился Уизли. — Я её с детства знаю, уж наверно я заметил бы, если бы это был анимаг!

— С детства? А сколько, кстати, твоей Коросте лет?

— Да какая разница?!

— Рон, а правда, сколько? — вдруг поддержал её Поттер. Уизли задумался.

— Ну, лет десять точно, — неуверенно сказал он. — Она старая уже.

— Вообще-то, крысы, кажется, живут год-два. Ну, некоторые три, — неуверенно вспомнила Гермиона. — Но десять?..

Неужели Блэк говорил правду?

— Мерлин, да этого просто не может быть! Вы сговорились и голову мне морочите!

— Я сейчас пойду, пока нас всех не выгнали, — Гермиона встала, прерывая спор. — Поттер, вы спросите у профессора Люпина насчет Петтигрю?

— Спросим, — кивнул он. Посмотрел на Рона и еще раз, для него, добавил: — Спросим. Спасибо, Грейнджер, хотя я не понимаю, откуда ты это всё узнала. И если бы ты рассказала, мне было бы проще поверить.

— Я понимаю. Но я не могу, — вздохнула она. — Но ты и не обязан мне верить. Но хотя бы это проверить-то ты можешь.

— Может, у неё внутреннее око открылось, как у Трелони, — тихо проворчал Уизли. Сам накалил обстановку — сам и разрядил, всегда бы так.

— Упаси Мерлин, — улыбнулась Гермиона. — Расскажете мне потом, что узнаете?

— Если и правда что-нибудь узнаем, — уклончиво, но всё-таки скорее положительно ответил Поттер.

До каникул оставались считанные дни, и Гермиона постаралась выкинуть из головы всё лишнее, чтобы сделать как можно больше домашних заданий еще в Хогвартсе, пока вся библиотека под рукой. Остальные были заняты примерно тем же, впрочем, это казалось Сизифовым трудом: стоило разгрести одну гору заданий, как преподаватели давали ещё парочку новых, будто поставили себе целью сделать так, чтобы на каникулах все с утра до ночи сидели и учились. Гермиона в общем была даже не против, но дома это было бы не совсем кстати, так что она старалась изо всех сил и так увлеклась, что новый номер "Придиры" чуть было не отправился в стопку "прочесть когда-нибудь потом, когда будет совсем нечего читать". Почти случайно она открыла его на странице с письмами читателей и сразу увидела подпись "Элизабет Кракнелл". Её письмо опубликовали! Да, "Пророк" его, конечно, проигнорировал, но хотя бы в "Придире" она смогла высказаться! Интересно, ответит ли ей кто-нибудь?

* * *

— Ребята, я зашла сказать, что уезжаю домой на каникулы, так что в ближайшие дни меня не будет, не думайте, будто это я к вам не хожу.

— Эльфы понимают, мисс, эльфы знают, когда каникулы. Ученики уезжают, готовить меньше, — покивал Тоби.

— Грустное время, мисс, — подхватила Зизи. — Совсем мало работы.

— Ничего себе "мало"! — изумилась Гермиона. — На вас же всё равно и готовка, и стирка, и уборка целого замка, и наверняка много всего ещё.

Эльфы в ответ только вздохнули. Потом как-то все подобрались и выжидающе уставились на Тоби, мол, давай. Тот смущенно откашлялся и сказал:

— На прошлые каникулы мисс дарила нам подарки. Эльфы решили тоже сделать подарок для мисс, — Тоби щелкнул пальцами, и в руках его появилась небольшая кукла из ткани, по пропорциям похожая на домовика и даже одетая в миниатюрное подобие наволочки. — Это чтобы мисс не забывала про нас, — сказал он и протянул ей куклу.

— Спасибо большое, — Гермиона взяла её и еле удержалась, чтобы не начать тут же её раздевать и разглядывать каждый шов. — Мне очень приятно! Расскажите мне про неё. Это игрушка? Или украшение? Или какой-то амулет?

— Это игрушка или украшение дома, как мисс пожелает, — кивнул Тоби. — Но главное, если мисс будет держать наш подарок в руках, мисс сможет позвать кого-нибудь из эльфов Хогвартса, и они услышат. Мисс сможет позвать нас для какого-нибудь дела или просто поговорить.

— Даже если я буду дома?

— И дома, и в Хогвартсе, мисс. В любом месте, куда может аппарировать эльф, мисс. Достаточно взять куклу в руки и позвать.

Смотрел при этом Тоби настолько намекающе, что Гермиона поняла: если не позовёт — обидятся страшно. Придется и дома освободить себе немного времени на разговоры с эльфами.

— Я даже представить себе не могла, что такое может быть!

— Эльфы тоже не могли представить, мисс, — вразнобой закивали головами из толпы. — Но эльфам очень хотелось, и они смогли!

О Мерлин. Теперь Гермионе было ужасно интересно, что ещё эльфы могут сделать, если им "очень захочется". Но вот включать это в свою работу по магии домовых эльфов она не собиралась. Ну, по крайней мере, не в этом году.