Треснувшие ступени (джен)

Ллин цвел, обрушиваясь на жителей столицы не только множеством опадающих лепестков, но и смесью запахов, слишком сильных и резких, чтобы непривычный человек смог не потерять сознание. Но на этой улице только Эйд, редко бывавший в городах, опирался о стену ближайшего дома и хватал ртом воздух. Для остальных стоял привычный вечер Оживления, самый обыкновенный, как множество лет до этого. А он здесь был незваным гостем, которого старательно обходили стороной.

Поняв, что резкий запах цветов, заточенный в узких улочках, заменил собой чистый воздух, Эйд откашлялся, попытался втянуть его носом, чтобы смириться, и чихнул. Неужели снова простуда? Эйд не боялся заболеть, но простуда причиняла значительное неудобство. Смешно было вспоминать, но по пути в столицу он чуть не умер из-за подобной мелочи, но на счастье оказался рядом с лесом Солеа.. А еще, подумал юноша мельком, он бы не выжил, очутись в тот раз среди людей. Вон как косо глянул на него мужчина, проходящий по другой стороне улицы, и сжал пальцами рубаху. Не рубаху, а кулон, что прятал под ней — это Эйд знал хорошо, у него был такой же. Но вокруг не кружило ни одного сегбеда, да и простуда, разве она так опасна? Эйд снова чихнул и вытер нос грязным рукавом.

Кива ткнулась носом ему в плечо, и парень, кивнув, медленно пошел дальше. Быстрее идти он не мог, да и спешить пока было некуда. Нужно найти постоялый двор с конюшней. Хотя кого он обманывает? Эйд прекрасно понимал, что за постель и бочку горячей воды придется расплатиться лошадкой, какой бы хорошей и выносливой она ни была. А лошадь оправдывала свое имя и, пожалуй, еще пару месяцев назад за нее бы дали такую сумму, какую Эйд никогда в глаза не видел. Но кто теперь поверит, что она эльфийская? Наверное, и заикаться не стоит, разве что хозяин таверны упрется и не заявит, что за такую кобылу не даст и пару медяков. А, да, нужно бы и немного монет выручить, чтобы прикупить новую одежду — в такой к королю соваться точно не стоит! Она тоже была эльфийской, но пыль и грязь настолько впитались в ткань, что даже стирка вряд ли бы ее спасла. А еще было бы хорошо поесть, но если к постели не будет прилагаться ужин, то что ж, Эйд перетерпит. Давно уже привык засыпать на голодный желудок, так что еще одну ночь переживет. Обидно, конечно, будет, если его не пустят к правителю из-за бурчащего живота, но тот, похоже, уже понял, что хозяин мольбам не внемлет, так что крайне редко давал о себе знать.

Эйд шел по улице, разглядывая дома и выискивая постоялый двор, но нет-нет, а ловил себя на том, что рассматривает прохожих. Люди привлекали его не меньше, чем дома, хотя тело и молило найти поскорее кровать, в которую можно упасть и забыться крепким сном. И все же вот они какие, ллиновцы. Эйд с усмешкой вспоминал, как они с Бэйв мечтали попасть в столицу. Какими же глупыми были, когда совсем детьми верили, что когда-нибудь доберутся до Ллина, ведь их отец — староста деревни! Ага, староста. Много ли это давало? Уже через пару лет они поняли, что Рмоу — их предел. Еще какой-то год они убеждали друг друга, что если не в Ллин, то хотя бы в Ионад непременно попадут, но и эта мечта постепенно превратилась в привычку.

— А вот попадем с тобой на ярмарку в Ионаде, куплю тебе эльфийские подвески, будешь самой красивой в деревне!

— Дурак ты, я и так самая красивая!

Вот и все мечтания. Постепенно они перестали говорить и об этом.

— Видела бы ты Ллин, Бэйв, — прошептал Эйд и нехорошо усмехнулся. — Ничем не лучше Рмоу. И горожане точь-в-точь как наши, ну совсем не отличаются.

Ллиновцы не нравились Эйду больше, нежели сам город. Такие праздные! Казалось, они боялись только сегбедов. Нет, сегбедов, конечно, бояться стоит, но только если рядом чумной, а не просто грязный худой путник, время от времени чихающий и вытирающий нос рукавом. Казалось, что эти мужчины и женщины, торопливо переходящие на другую сторону улицы и шепчущие молитвы против болезни, даже не представляли, что на свете есть существа и пострашнее, которых ни молитвой не отпугнешь, ни жертвами не задобришь — для них ты и есть жертва, и чем больше таких, как ты, тем лучше. Эйд еле сдержался, чтобы не плюнуть одному из ллиновцев прямо в лицо, когда тот, грязно выругавшись на юношу, заслонил своим необъятным телом дочурку, будто в случае чего, это и правда могло спасти.

— Как-то не так я все это представлял, — признался Эйд Киве, и лошадка понимающе заржала. Впрочем, грусть ненадолго затуманила его голову, и юноша снова улыбнулся своей несколько кривой улыбкой. — Но ничего! Не найдем бочку горячей воды, так в холодной искупаемся! И тебя почистим и покормим, — Эйд кивнул сам себе. Говорить лошади, что скоро отдаст ее за ночлежку, которая, скорее всего, окажется местом на конюшне, было неловко. Пусть Кива — всего лишь животное, но если бы не она, Эйд вряд ли бы добрался до Ллина.

Ночь стремительно приближалась. Весной всегда темнело как-то неожиданно, вот вроде бы еще солнце и не намерено садиться, и вдруг, как обухом, полная темень. Иногда удавалось поймать этот недолгий миг и устроиться на ночлег, но Эйд в этом деле все равно не сильно преуспел. Чаще всего он почти на ощупь спускался с дороги на обочину, рискуя переломать ноги не только себе, но и лошади. Спать в такие дни приходилось как попало, так что в итоге Эйд почти всю ночь бодрствовал, вскакивая от каждого шороха, не зная, кого боится больше: разбойников, диких зверей или же детей Бриннена, слуг Властелина Ки Моури. В городе все обстояло совсем иначе. Солнце еще не успело скрыться, как ллиновцы принялись вывешивать на своих домах клетки с эрциниями. Не все, конечно, спешили осветить улицу — в основном, в этом были заинтересованы владельцы таверн и постоялых дворов, но и на некоторых жилых домах тоже появлялись чудо-птицы с ослепительным опереньем — видимо, их хозяева считали, что свет отпугнет воров. Может, они были и правы. Пожалуй, не заметь Эйд, как перед самым его носом некий мужчина повесил клетку, он бы снова осознал, что наступила ночь, только оказавшись в полной темноте. Хотя какой темноте, когда вокруг было столько эрциний! Но проситься на ночлег было бы уже поздно.

Эйд хотел было заговорить с мужчиной, который так долго мучился с клеткой, спросить о каком-нибудь дешевом постоялом дворе или чем-то в этом роде, но тот открыл рот первым и лишь для того, чтобы обругать юношу, обозвать его попрошайкой и прогнать подальше. Эйд, конечно, никуда не ушел — одних слов «Вали отсюда» для этого было недостаточно, но когда он посмотрел на вывеску, освещенную эрцинией, настроение юноши окончательно испортилось. Уж если тебя не пускают в таверну «Кривое копыто», то есть ли вообще надежда найти крышу над головой?

— Интересно, как бы поступили в Рмоу, — задумчиво пробубнил Эйд, припадая к грязному окну таверны и пытаясь хоть что-то рассмотреть внутри. Ясное дело, что так же — Эйд это знал.

А внутри вовсю шло веселье. Три клетки освещали помещение недостаточно хорошо, оставляя много темных углов, так что Эйд даже на мгновение соблазнился мыслью тихо пробраться внутрь. Только вот что потом? Таскать еду со столов, как последний воришка? Нет уж, ни за что! Да и о Киве нужно было позаботиться. Он уже хотел пойти дальше, все еще надеясь, что хоть где-то сможет пристроить лошадь и хотя бы выспаться, как дверь «Кривого копыта» открылась, выпуская развеселую гурьбу подвыпивших. Вместе с их смехом и хохотом оставшихся внутри, на улицу выпорхнула легкая залихватская песенка. Эйд замер. Текст ее, кажется, был простым, незамысловатым, какие любят петь не только горожане, но и крестьяне, умеющие веселиться от души. Причем звучала она на языке людей, но только что-то в ней было не так. Попросив Киву вести себя смирно, юноша юркнул в проем прежде, чем дверь успела закрыться, и спрятался в тени.

Вот оно что! На небольшом возвышении на простых табуретах сидели эльфы: один, постарше, пел, держа в руках арфу, второй, младший, подыгрывал на свирели. Эйд наблюдал за ними, разинув рот. Кто бы мог подумать, что простая песенка превратится во что-то такое… А вот какое именно «такое» он описать все-таки не смог бы. Когда речь заходила об эльфах, ему всегда не хватало слов. Точнее теперь не хватало. А ведь как раньше все было просто! Играя с Бэйв, мечтая когда-нибудь встретиться с эльфами, они придумывали множество синонимов, описывая их внешность, голоса, походку. А потом Эйд побывал в Солеа и понял, что слова нисколько не отражали реальность. Какие же подходили, он так и не узнал и потому не мог описать, какой именно стала простая человеческая песенка в исполнении эльфа. Легкой, но не воздушной, не такой, как гусиный пух, а ниспадающей… Да, именно, как капли дождя, текущие по длинным листьям.

— Хочешь есть?

Эйд вздрогнул от неожиданности и повернулся на голос. Снова вздрогнул и чуть не вскрикнул, даже хотел попятиться, но отступать было некуда. Перед ним стоял один из музыкантов, тот, что играл на свирели. Юноша метнул взгляд на возвышение — второй эльф все еще сидел на табурете, напевая какую-то балладу и подыгрывая себе на арфе. Через несколько тактов Эйд узнал и ее. Снова человеческая, но звучавшая совсем не так, как он привык слышать. Надо же, он даже не заметил, как одна песня сменилась другой!

— Энна перешел на баллады, значит, у меня есть небольшой перерыв. Песни на две, думаю, — сообщил тем временем второй музыкант.

Говорил он на лиахском, но при этом пристально разглядывал лицо собеседника, будто пытаясь узнать, понимает тот его или нет. Лиахский считался общим языком, известным всем народам, но на деле среди людей его знали далеко не все. В основном надобность общаться с представителями других рас была у торговцев и у городской знати. В деревне лиахский знал только староста, да и то набор общих фраз. Эйду и Бэйв еще повезло, что отец одной зимой разрешил им отправиться в Рмоу. Там брат с сестрой прислуживали гранди, за что тот учил их общему языку. Гранди на деле сам оказался лишь учеником посла, но языком владел значительно лучше, нежели староста деревни. Через год ребята заработали денег и купили книгу на лиахском. Книги для бедняков вообще казались дорогой вещью, так что в их домах сложно было найти что-то, кроме «Слова Дахана», написанного на языке людей. Та же книга, что купили Эйд и Бэйв, совсем тонкая и потрепанная, с загнутыми углами и пометками на страницах, для ребят стала настоящим сокровищем. Это были сказки о разных существах, сюжеты которых в большинстве своем оказались знакомы с детства. Но это не имело никакого значения. Эйд и Бэйв открывали книгу, когда рядом никого не было — эта тайна принадлежала только им, и учились читать, а заодно пытались представить, кто держал книгу прежде и кто оставлял эти пометки. Был ли это мальчик из светлых эльфов, который, спрятавшись от родителей в гуще леса, читал сказки и представлял, как станет Героем? Или же девочка из ночных эльфов, которая, как и героиня одной из легенд, собиралась объехать весь мир, а потому в этой сказке столько пометок и особенно подчеркнут список вещей, взятых героиней с собой? А может, ее читал юный хогмен, следя одним глазом за пасущимися невероятными голубыми зверями? Эйд и Бэйв представляли все это и учили лиахский, чтобы однажды встретиться с другими расами (а может, и с теми, кто читал эту книгу). Уроки пригодились Эйду: он спокойно общался с солеанскими эльфами, лишь изредка переспрашивая значение их слов. Таким он видел общение в Ионаде и, если честно, в Ллине тоже, так что поведение эльфа-музыканта удивило его не меньше, чем услышанные из эльфийских уст песенки людей. Чтобы рассеять сомнения паренька, Эйд кивнул, хотя тут же подумал, что такой жест ни о чем не говорит. Подобрать слов для ответа он так и не успел: эльф заметил, что на него смотрят не пустыми глазами, и победоносно улыбнулся.

— Я бы горло промочил, но бесплатно нам только пиво положено, а оно мне не нравится, — он забавно скривился и подмигнул. — А если заказывать за деньги, так почему заодно и еду не попросить? Кстати, меня Осху зовут.

— Э… Эйд, — удивленно ответил юноша, когда тонкие пальцы обвились вокруг его запястья и с неожиданной силой рванули к столу.

Свет от ближайшей эрцинии заиграл бликом на колыхнувшейся сережке эльфа, и юноше даже показалось, что он услышал перезвон тонких висюлек. Точно, серьги! Такие носил каждый светлый эльф, длинные, созданные из маленьких сочленений. При резких движениях они мелодично звенели, и именно с этим звуком у Эйда ассоциировалось пение и игра музыкантов.

— Эйд! — тем временем восклицал Осху, так и горящий внутренним огнем. — Отлично! Так что будешь есть?

— Еду, — ответил тот, все еще не понимая, что происходит. Энна незаметно перешел к следующей песне, так что Осху нетерпеливо усадил Эйда за стол и начал очень живо жестикулировать, привлекая к себе внимание трактирщика. — Зачем ты это делаешь? — нахмурившись, спросил Эйд, потянув эльфа за рукав и вынудив того сесть.

— Пока он подойдет, выслушает, что я хочу, уйдет, вернется, закончится песня, и мне нужно будет вернуться… Эй! Хозяин! Стакан воды и что-нибудь поесть. Воды поскорее.

— Это ты! Я же сказал!.. — трактирщик, завидев Эйда, забыл об эльфе и пропустил его просьбу мимо ушей. Обслуживать оборванца он явно не собирался. Говорил, как и на улице, на языке людей.

— Он мой гость. А я заплачу. Ты же знаешь, — нахмурившись, заявил Осху. Понял ли он слова трактирщика или же догадался по его позе и интонации, было неясно. Зато выяснилось, что трактирщик отлично понимает лиахский. — Воды! Ох, не успел. Тогда еды уж. А увижу, что ты ему ничего не принес, испорчу песню и расскажу про клопов.

Трактирщик и Эйд проводили эльфа удивленным взглядом. Тот же взмыл на возвышение и уселся на табурете так, будто и не покидал его. Снова поднес к губам свирель и заиграл веселую мелодию, прикрыв глаза, будто растворяясь в музыке. Но стоило Эйду подумать, что Осху забыл о своем требовании, как эльф открыл глаза и внимательно посмотрел на трактирщика.

— Ладно, — почесав затылок, произнес тот снова на языке людей и повернулся к юноше. — Чего хочешь?

* * *

Когда последние посетители разошлись, музыканты и их гость поднялись в отведенную им комнатку, эльфы уселись на полу, приняв позу, уже хорошо знакомую Эйду, и он повторил за ними, сумев замысловато скрестить ноги со второго раза (для человека такое — верх мастерства!) и даже почти идеально выпрямил спину. Конечно, ему не нужно было так издеваться над собой, но сидеть самым банальным образом, когда рядом создают из себя удивительные скульптуры такие изумительные существа, он не мог. Не выходило в Солеа, а теперь уже привык. Эйд решил, что с эльфами всегда так — хочешь не хочешь, а пытаешься перенять их обычаи. Конечно, не выходит — человеческие тела для такого не созданы, — но все равно пытаешься. Ноги переломаешь в нескольких местах, пока так заплетешь, а потом без чужой помощи не расплетешься, но все равно попытаешься приблизиться к идеалу. А тут, в небольшой комнате, восседало целых два идеала, и уйти от них было нельзя — показаться неблагодарным Эйду хотелось меньше всего. В конце концов, эти музыканты приютили его на ночь в их небольшой, но светлой комнатке под крышей с нормальными кроватями и чистыми простынями, одна из которых достанется Эйду. Накормили, позаботились о Киве и даже дали возможность вымыться. И все это безвозмездно! Эйд, конечно, уже обдумывал, как отплатит эльфам. Когда он поговорит с королем, то сразу же запишется в ряды собранной против Властителя Ки Моури армии, но выступят они, скорее всего, не сразу же. Как бы юноша ни хотел поскорее расквитаться с мерзавцем, он понимал, что поднятие большой армии — дело непростое и требует время. И если все действительно окажется, как представлял Эйд, у него будет несколько дней, когда он сможет помочь братьям-музыкантам и таким образом расплатиться за их доброту.

Ну а пока он мог лишь сидеть рядом с эльфами и не мешать им. Осху и Энна уже застыли, прикрыв глаза, но не полностью, и стали настолько похожи на статуи, что по спине Эйда пробежал холодок. Они не дышали! Точнее, конечно, глупости — дышали, но только делали это настолько незаметно, что создавалось впечатление, будто они не рождены, а созданы непревзойденным мастером. А потом братья запели. Их голоса сплетались, читая чуть нараспев стихи на эльфийском языке. Эйд хотел узнать, о чем эта песня, даже подумал, что запишет ее и покажет Бэйв, но так и не сделал этого. Молитвы Дахану — не простые стишки, и Эйд полагал, что ему оказана великая честь слышать их, пусть даже не понимая значения слов. В лесу эльфы молились на рассвете и закате, если не считать личных молитв, которые каждый эльф произносил по своему усмотрению, благодаря Создателя. Насколько понял юноша, они никогда ни о чем не просили Дахана, полагая, что тот дал им и без того достаточно, чтобы вымаливать что-то еще. И все-таки Эйд подозревал, что не совсем точно понял объяснения эльфийского жреца — тогда он недостаточно знал лиахский, так что жрецу приходилось упрощать речь, и в конце он смотрел на юношу так снисходительно, что тот решил проглотить оставшиеся вопросы и закончить разговор.

Братьям-музыкантам приходилось молиться не на закате — в это время в трактире начиналась самая жаркая пора — а перед сном. Осху поведал, что Энна поначалу страдал из-за этого, но быстро свыкся и решил, что Дахан услышит его слова и во сне, улыбнется и повернется на другой бок. (Энна, услышав вольный пересказ младшего брата, заявил, что ничего подобного не говорил, но при этом так широко улыбался, что у Эйда закралось подозрение — доля правды в рассказах Осху была.) Сам же Осху спокойно воспринимал молитвы в темноте, замечая, что раз Дахан велик, то ему ничего не помешает услышать слова, и когда солнце покинуло горизонт. Этот юный эльф совсем не походил на тех благородных существ, которые спасли Эйда и дали приют в лесу, хотя в том, что Осху тоже благороден, хотя несколько иначе, сомневаться не приходилось. Это он уговорил брата взять на себя расходы о незнакомце.

— Он отлично знает лиахский и на нем эльфийские одежды, — заявил паренек, аргументируя свое решение. Эйда бы подобная фраза не удовлетворила: наверняка эльфы торгуют в Ионаде одеждой, так что описанный этими словами человек мог оказаться простым купцом, а купцы — народ жухлый. Среди них и честные есть, конечно, но если у человека на уме одна прибыль, как можно ему столь безоговорочно доверять? Впрочем, Энне было достаточно и такого заявления.

Закончив молитву — она всегда длилась недолго — старший музыкант сразу отправился в постель. Осху же явно не спалось. Он с интересом рассматривал Эйда, пытающегося распрямить ноги, затем встал, плавно и быстро, вызывая у юноши волну зависти, забрал клетку с эрцинией и какую-то ткань, затем присел напротив своего гостя.

— Рассказывай, — потребовал эльф, накидывая на клетку ткань. В комнатке сразу стало совершенно темно, отчего голос Эйда прозвучал совсем нерешительно.

— Чего?

Осху внезапно приподнял край ткани, осветив свое лицо снизу, Эйд вздрогнул и попятился, но далеко не уполз, быстро сообразив, что перед ним все тот же эльф, а не порождение Бриннена.

— Кто ты?

* * *

Его звали Эйдом, Эйдом из деревни Аруил, Эйдом, сыном Калваха. Отроки людского племени становятся мужчинами в шестнадцать, но Эйду пришлось пойти иным путем. Возможно, с юношеской страстью он не раз и заявлял, что готов стать взрослым, но если бы ему сказали, что взяв свои слова назад, он изменит случившееся, Эйд, сын Калваха, непременно бы отрекся от них. Ему не дали выбора, ни до, ни после.

В тот вечер закат полыхал особенно ярко, и девушки собрались в коровнике гадать. Бэйв не хотела поддаваться уговорам подружек, считая такие затеи — играми дурочек, но сдалась, когда Эйд шепотом предположил, что сестрица вместо суженого может увидеть что-то важное. Он часто называл ее Сосье, но лишь наедине — крестьяне полагали, что все колдуны отдали сердца Бриннену, и теперь вместо них в груди — комья грязи с шевелящимися червями. Но Эйд знал, что именно сердцем его Сосье в эту ночь увидит что-то важное.

А чуть позже уже сам юноша пытался отказаться идти в коровник с друзьями наблюдать за гадальщицами, потому что полагал предательством увидеть Бэйв без одежд. Но пошел, решив, что спугнет девушек раньше, чем юноши успеют разглядеть чьи-либо прелести: позволить им увидеть голой свою сестру Эйд не мог.

Снега уже почти сошли, но землю еще покрывала холодная корка — она громко хрустела под ногами, и в темноте, сменившей слишком яркий закат, казалось, что за их спинами раздается скрежет чьих-то клыков. Света от птенца эрцинии не хватало, да и его старались прятать, чтобы девушки не узнали о приближении наблюдателей. Вытащить птенца из-за пазухи — проверить дорогу — снова спрятать. Эйд думал, что такие хитрости излишни — их услышат по хрусту наста под ногами.

Скрежет преследовал их неотрывно, но даже зная, что это трескается тонкий лед под подошвами ботинок, избавиться от страха ребята не могли. Они не смели разговаривать и подбадривать себя шуточками, опасаясь, что их голоса в полной тишине ночи прозвучат слишком громко, и единственным их утешением был птенец эрцинии. А ведь раньше ни один человек не смел выходить из дома, когда на землю спускался Бриннен и выпускал своих тварей на волю. Эйду такое описание ночи всегда казалось очень красивым, но только теперь, идя рядом с друзьями, скрадываемыми полной тьмой, и оттого оставаясь наедине со своими страхами, юноша думал, что речь шла не о каждой ночи.

Скрежет шел по пятам и обходил справа, но смельчаки не останавливались, пока не услышали такой же скрежет чуть слева впереди. Затем раздался девичий крик, а что дальше — Эйд помнил смутно. Эрцинии у него не было, и куда делся тот, кто нес птенца, Эйд не знал, но он помнил путь к коровнику. Он мчался, проваливаясь в рытвины, и скрежет клыков усиливался, ему вторил жуткий вой, звучащий прямо за спиной юноши. Девичий крик повторился, и Эйд забыл о собственных страхах — он узнал голос близкой подруги Бэйв. Слева послышался злобный рык и затрещал лед. Юноша на бегу пригнулся и перекатился через голову, лишь через мгновение почувствовал, что часть рукава осталась в чей-то пасти. Остановиться он не мог. Замер, лишь когда услышал сзади крик одного из своих друзей, оглянулся: яркая вспышка (птенец эрцинии пытался взлететь) озарила дорогу и лежащее на земле тело, но вскоре исчезла и она, проглоченная тенью, похожей на волчью морду. Вместе с эрцинией исчезли и мысли из головы Эйда, пока вновь не раздалось рычание. Теперь в голове юноши плясал вопрос, как он найдет дверь в сарай в полной темноте. Искать долго не пришлось, да и двери уже не было. Где-то сзади продолжали рычать черные твари и кричать друзья, а впереди бешено мычали коровы, заглушая все остальные звуки.

В коровнике властвовала тьма. Тьма и безумие. Найти там Бэйв. Как? Эйд не задавался этим вопросом, он знал, что должен, и это было главным. Под ногами одной из коров мелькнул огонек и белоснежная кожа. Эйд ринулся туда, но замер, услышав шорох сена, отступил назад — перед ним промчалась очередная тень, невидимая глазу, но слышная даже в безумном мычании. Нащупав за спиной вилы, приставленные к стене, Эйд схватился за деревянную рукоять и прислушался. В прошлом году ему довелось пасти коров и даже встретиться с волком, так что юноша уже знал, как важно заставить сердце перестать биться громче, чем шелест травы под лапами хищника. В дальнем углу замычала корова и вскрикнула девушка. Нет, не Бэйв, но рубаха Эйда все равно пропиталась холодным потом — в том самом углу кто-то чавкал.

Снова вспышка — совсем рядом, почти напротив юноши — и тихий вскрик. На этот раз сердце Эйда замерло. Он не увидел ее лица, но понял, что перед ним стояла сестра, а между ними… Юноша сделал выпад, пронзая темноту на удачи. Хриплый взвой, снова крик сестры. Он ее задел? Нет, не может быть!

— Бросай! Бросай их!

Эйд отпустил вилы, и чья-то рука потянула его в сторону. Нет, не чья-та.

— Вот, — прошептала Бэйв, быстро вложив в ладонь юноши что-то. «Серп», — догадался юноша.

Они уже бежали прочь из коровника, по полю. Сестра теперь не держала Эйда за руку, но он слышал треск льда под ее ногами, и пока этот жуткий хруст раздавался рядом, он был спокойным.

— К реке, — еле слышно выдохнула девушка.

— Догонят.

— Может быть. Или нет.

Их, кажется, не преследовали — твари были заняты другим. Ребята соскользнули с оврага и забрались в воду. Речушка была неглубокой, но она — дар Дахана, его рука, кормящая крестьян, а сейчас обнимающая двух детей. Она должна защитить, иначе… Иначе!..

Так они и сидели до рассвета, по пояс в воде: Бэйв в наспех надетом платьице и куртке отца, в которой прятала птенца эрцинии и прижимала его к сердцу, словно оберег, и Эйд, сжимающий в одной руке серп, а второй прижимая к себе сестру. Оба одними губами шептали молитвы, пока небо не обратилось в серую муть.

* * *

— Когда совсем рассвело, мы отправились в деревню, — хрипло закончил Эйд. — Там никого не было, одни трупы.

— Так это?.. — Осху, слушавший рассказ юноши, не проронив не слова, потянул за ткань, и яркий свет озарил комнату. Сидеть и дальше с тенями в углах они не могли.

— Да, его слуги, — уверенно заявил Эйд. — Отец рассказывал, что бывают такие ночи, когда тьма пожирает земли. Он не говорил прямо, никто никогда не говорил прямо, будто боясь сглазить. Но ведь это случилось! — он не заметил, как повысил голос. В глазах защипало от несправедливости, но Эйд и этого не чувствовал. — А еще они всегда говорили, что нужно на ночь запирать двери и окна, читать молитвы и вешать обереги. Помогли им засовы, железяки и символы?! Нет! Только мы… Я и Бэйв… Ведь они не просто убиты были, Осху, их жрали, как девушек в коровнике, а я… — Он шмыгнул носом и вытер его рукавом. — Я отвел Бэйв в Рмоу. Она хотела со мной, но мы не знали, опасно ли на дорогах или уже нет. Рмоу пострадал, но не так сильно, только окраины, район бедняков. Сестра осталась у одного гранди, мы работали у него как-то, и он согласился позаботиться о ней, я же отправился к королю. Почему мы должны жить в вечном страхе? Сколько деревень погибло в ту ночь? Я не проверял. Мне и того, что случилось с Аруилом, достаточно. Король живет слишком далеко и, наверное, потому не знает, а нашему маргрейву сейчас не до визитов ко двору: надо городом заниматься. Может, письмо он и отправил, не знаю, и если так, значит, король уже в курсе и согласится меня принять. А если нет… Но он же наш правитель! Он должен заботиться о всех нас! Уверен, он послушает и согласится, что больше терпеть нельзя.

Эйд с отчаянием смотрел в глаза Осху, будто говорил не с эльфом, а с самим королем и теперь ждал его ответа. От прежней улыбки нового знакомца не осталось и следа, а его взгляд стал таким печальным, что у Эйда все сжалось изнутри: он уже не знал, кто только что пережил заново самую темную ночь, рассказчик или его слушатель.

— В общем, вот так я и оказался в Ллине.

Осху решительно кивнул, а затем как-то странно качнул головой.

— Да, он непременно услышит, — согласился эльф. — Только вот… — он задумчиво покусал губу и внимательно посмотрел на юношу. — Не хочу тебя огорчать, но ты не в Ллине.

Глаза Эйда расширились, и он упал на локти, отпрянув от слов Осху, будто от них можно было на самом деле уйти.

— К-как? — только и смог он выдавить из себя.

Эйд действительно не понимал, как могло случиться, что он ошибся. Нет, скорее он что-то не так услышал. Он уже в столице! Ведь город такой большой, и люди такие… и… Юноша опустил глаза и шумно выдохнул, шепча себе под нос: «И так похож на Рмоу…» Глупец! Он же заметил это сразу, так почему не заподозрил неладное?

— Это Гаррен, — раздалось откуда-то из-за спины Эйда, и тот резко обернулся. Энна не спал, а полулежа наблюдал за сидящими на полу. Встретившись взглядом с юношей, старший музыкант тепло улыбнулся. — Отсюда до столицы, — он задумался, что-то вспоминая, затем кивнул: — где-то столько же, сколько от окраин Солеа до Гаррена.

— Всего-то! — радостно воскликнул Осху и легонько толкнул Эйда, вновь выпрямившегося напротив, в плечо. — Не серей: уже совсем скоро увидишь короля.

Юноша невольно улыбнулся. «Не серей». Он ведь правда чуть не посерел от огорчения. Точнее, люди называют такое выражение лица иначе. «Не кисни», например. Но «Не серей» тоже показалось верным. Эйд поднял глаза, собираясь поблагодарить внезапного знакомца, и улыбнулся шире. Да и как не улыбаться, когда напротив тебя сидит будто бы настоящее солнце и хитро щурится.

— И мы пойдем, — внезапно заявил Осху. — Король, конечно, согласится, тут сомнений нет, но мне ой как хочется это увидеть своими глазами.

— А потом сложить песню? — со смехом уточнил Энна.

— Балладу о великом правителе людей! — серьезно кивнул эльф.

* * *

— Что за глупости?!

Когда они добились встречи с королем, Эйд решил, что дело сделано. Пренебрежение гранди, которых они так долго убеждали в важности будущего разговора, юношу ничуть не смущало. Прежде он не часто общался со знатью, но и тех случаев ему хватило, чтобы понять — гранди нет дела до простого народа. Им куда важнее выслужиться перед маргрейвом или королем, нежели разбираться, зачем пришли очередные просители. Эйд также понимал, что не все из желающих увидеть правителя пришли по серьезному вопросу, поэтому не ленился разъяснять, почему его просьба особенная. Осху, правда, шепотом уверял, что ни один из тех, с кем они разговаривали, не был гранди на самом деле, что они просто служащие или как-то так — подобрать верное слово на лиахском он не мог, а у эльфов таких должностей вообще не было. Эйда не смутила его ошибка, и чванливое поведение служащих показалось ему еще понятнее: им повезло оказаться среди знати, так что с простым народом они говорить теперь не хотели.

Они долго мучились с разными служащими и гранди, пытаясь рассказать свою историю, их через слово прерывали и требовали уйти, угрожая позвать охрану, но все же не выполняя угрозы. И все-таки они добились своего: счастливые и полные уверенности, что тирании Темного сына Бриннена пришел конец, предстали перед королем. Но для чего? Неужели для того, чтобы услышать:

— Что за глупости вы несете?

Король усмехнулся, глядя на двух юношей, почти мальчишек, одного — человека, второго — эльфа. Оба аккуратные, в чистых эльфийских одеждах, прекрасно владеющие лиахским и вроде бы здоровые рассудком. В последнем, однако, король явно сомневался. Эйд отвечал на его насмешливый взгляд упрямым молчанием. Конечно, хотелось высказать все то, что уже крутилось на языке, но мысли путались, и в голове звучали лишь обрывки фраз, поэтому оставалось медленно дышать и пытаться успокоиться. Эйд даже не знал, что злило его сильнее: сам отказ или интонация и слова, которые использовал король.

— Послушайте, дети, — снисходительно произнес Его Величество и чуть подался вперед, вызывая у Эйда новый приступ ярости. Вот теперь он почти вспылил, даже рот открыл, чтобы сообщить королю, что давно уже не ребенок, с той самой ночи, о которой только что рассказывал. Не успел — Осху коснулся его руки, и Эйд промолчал.

— Может, вы и не знаете, — продолжал король, — но мы так счастливо живем лишь потому, что уже несколько веков следуем Договору. Господин Ки Моури собрал на своих землях всех чудовищ, которых только видели эти небеса, потребовав с нас незначительную плату. Если вы оглянитесь вокруг, если пройдетесь по городам и деревням, если вдохнете воздух, наполненный ароматом цветов, то согласитесь: плата совсем мала. Да, иногда он выпускает своих тварей, но это случается так редко, что наш мир стоит и таких жертв. Наши земли могут зваться Бео, лишь покуда действует Договор.

Они молчали, не веря своим ушам. Нет, что-то подобное отец рассказывал Эйду, да и Осху слышал от брата о каком-то договоре с Правителем Мертвых Земель, но то были лишь отголоски истории, и в них не звучало ни слова о крови. Эйд полагал, что речь шла о деньгах и натуральном хозяйстве, Осху думал, что говорилось о драгоценных камнях и металлах, но ни один из них даже представить не мог, что за их спокойную жизнь, за то, чтобы они могли беззаботно спать по ночам и просыпаться с первыми лучами солнца, уже давно платят болью и скорбью. Да кому нужен такой мир? Разве можно быть счастливым, зная, что ради этого погибают целые деревни? И ведь их никто не спросил, готовы ли они отдать жизни ради остальных жителей Бео? Никто из Аруила не думал, что тот яркий красивый закат окажется для них последним.

— Теперь-то вы поняли? — продолжал правитель людей. — Тогда подумайте, чего просите. Собрать армию, огромную армию — треть всего человечества, если не больше — чтобы развязать войну, которую мы, скорее всего, проиграем! Думаете, после такой выходки Темный сын Бриннена согласится и далее следовать Договору? Очень сомневаюсь.

— Но почему? — не выдержав, выкрикнул Эйд. Он всю речь короля то сжимал кулаки, то разжимал их, но вот уже несколько фраз пальцы сжимались настолько сильно, что побелели костяшки, разжать их теперь он не мог.

— Что почему? — с усмешкой переспросил король.

— Почему мы обязательно проиграем?

— Потому что на его стороне все самые злобные твари, которые только смог придумать Бриннен.

— И никакой надежды? — с вызовом спросил Эйд.

Король вздохнул и прикрыл глаза:

— Будь ты постарше, знал бы ответ на свой вопрос.

— Зато я знаю, — буркнул юноша себе под нос и, резко развернувшись, покинул дворец. Осху просил его не сереть, так что сдаваться он не собирался.