Драбблы по Форкосигановской Саге (джен)

Марк просыпается от того, что его трясут за плечо.

— Вставай, у тебя в десять экзамен! — раздается настойчивый голос Карин

— Глупости, — ворчит он, сворачиваясь в плотный клубок. — Я не принимаю экзаменов. В этом году — нет.

— Ты его сдаешь, — подтверждает она. — В Департаменте. Забыл?

— Ох! — Марк рывком садится на постели.

Он действительно забыл. И всплывшая в памяти перспектива наполняет его легким ужасом.

Поэтому все утро он беспрестанно ворчит.

Намазывая в ванной лицо депилятором:

— Зачем я только на это согласился?..

За завтраком — кофе, фруктами и кашей:

— Терпеть не могу экзаменов, это для детишек…

Одеваясь к выходу:

— …Я давно взрослый человек…

— …уважаемый, — подхватывает Карин, расправляя завернувшуюся складку официального саронга. — А теперь еще и консультант в экономическом колледже Силики.

— Вот именно! — сердито подтверждает он, приглаживая короткую жесткую шевелюру.

— Ты сам подписал контракт на эти пять лет, милый, — подмигивает Карин. — И знал, что таковы здешние правила. Сам говоришь, что…

— "…правила следует нарушать важные и исполнять мелкие", — договаривают хором.

— Да знаю, знаю! — вздыхает Марк.

— Не бойся! — напутствует его Карин у порога. — Я уверена, что ты готов.

* * *

Чиновник стандартно деловит.

— Приветствую вас, мистер Форкосиган.

Марк уже привык к подобному обращению, каким бы смешным оно ни казалось ему сперва.

— Процедуру вы знаете? — Марк кивает. — Прекрасно. Начнем с самого простого вопроса.

Он все учил. Не раз. И Карин его проверяла. Он все знает. Ну?

Сердце колотится.

— Расскажите, почему вы желаете получить родительскую лицензию?

— ...такие яркие цвета. И клетка. Удивительно, что Карин, при ее элегантности, положила это покрывало в своей гостиной.

— Она разумная женщина. — Граф Петр пожал плечами. — Талисман приносит удачу даже тому. кто в него не верит.

— Талисман? Вы меня разыгрываете, сэр! — эта фраза за сегодняшний вечер, казалось, прилипла к языку Корделии. Трудно предположить, что суровый свекр вздумал над ней подшутить, но…

— Ничуть, девочка. Наш народ бывает суеверен, но дурного в том нет. Мы любим символы. Талисман, — он назидательно воздел палец, — это символ. Как герб... как знамя, если тебе это понятнее. Ты же офицер.

Капитан в отставке Корделия Нейсмит послушно сложила руки на округлившемся животе и приготовилась слушать. Лимузин полз медленно, и рассказ Петра был неплохим способом скоротать время в поездке.

— По слухам, именно под ним император Ксиан однажды нашел свой закатившийся скипетр. Это, конечно, легенда, а вот что старший оруженосец императора Влада махал им в окно, подавая знак подходившим подкреплениям — чистая правда. Неудивительно, ведь расцветка — действительно вырви-глаз. — Он усмехнулся. — И так далее. Не всякий кусок ткани способен стать знаменем, но история подтверждает, что гербу Форбарр благоволит шотландский плед в цветах клана МакМастер. Хотя никто так и не знает, почему.

— …Да, мой выбор. И тест подтвердил. В конце концов, все логично. Способности к П-В скачкам — это наследственное. Они были у прадедушки…

— Тебе-то откуда это знать?

— Тоже мне, тайна! Надо просто уметь читать архивы. Я умею.

— Что же ты с таким талантами не просишься сразу в аналитики СБ?

— Не смешно, папа. И вообще не отвлекайся. Дед командовал флотилией…

— Ты знаешь, чем это кончилось!

— Знаю. Стал национальным героем.

— Один национальный герой посмертно на пять поколений меня вполне устраивает.

— Сам-то ты воевал! Не припомнишь, кто мне рассказывал, что рубка крейсера — самое безопасное место в бою?

— Это была шутка. На войне нет безопасных мест.

— Что ж, опасность — самое форское дело. То, что мой отец — император…

— Рад, что ты это помнишь.

— …означает только то, что я — фор из форов. И при этом не наследник и не достояние империи, как мой старший братец. И, заметь, мне хватает благоразумия не рассчитывать на торговый корабль. Тогда старик Аллегре точно сошел бы с ума в попытках обеспечить мою безопасность на другом конце галактики.

Император Грегор почувствовал, что его загнали в угол. Простое и без объяснений «нет, я запрещаю» не действовало на его детей и в пять лет, что уж говорить про теперь.

— Ну, папа, брось. Мне скоро двадцать, пора определиться с профессией… На «Императора Дорку» как раз через три года будут требоваться скачковые пилоты!

"Господи, и чем я думал, когда решил оставить близняшек?" — взмолился император затравленно. Когда много лет назад ошарашенный техник пришёл к нему с сообщением, что эмбрион разделился, решение казалось очевидным. Теперь он уже сомневался в своей правоте... "Две дочери — две проблемы. Одновременно".

Позавчера вторая принцесса объявила отцу, что выходит замуж за собственного оруженосца.

Разукрашенный дворец притих, чтобы через час взорваться гулом разряженной толпы и звоном бокалов. Все было готово к празднику и выглядело безупречно. Хозяйка Дворца — в том числе.

"Вы в этом наряде прямо Госпожа Осень, миледи…", польстила ей горничная.

Осень, подумала Корделия, глядя в зеркало. Пожухлые листья. По-барраярски дикое буйство природы, обращающееся в разложившуюся органику. Кому она может показаться романтичной?

Бетанская рациональность тут же пришла ей на помощь. Короткий световой день — вот и причина для преходящей депрессии. Не будет же она из-за этого грустить на Дне Рождения своего приемного сына!

Первый праздник для Грегора, который приходится организовывать ей самой. Увы, не как матери маленького мальчика — как первой леди Империи. Всего год назад она ехала сюда гостьей, а не хозяйкой. Еще не случилось ночи солтоксина, и Майлз не пострадал, и Карин была жива…

Прекрасное барраярское платье цвета осенних листьев вдруг стиснуло ее, словно тесный бронзовый панцирь.

Что ж. Панцирь нужен, если хочешь противостоять этому миру. Сражаться за лучшее будущее для Майлза и Грегора. Вот только старая бронза, к сожалению, не греет…

— Ты прекрасна, милый капитан, — раздался голос от дверей. И на душе у Корделии медленно потеплело, словно солнце выглянуло из-за осенних туч.

Романтика — уловка природы. Идет рука об руку с любовью.

На холме возвышался замок. Точнее, его обгорелые развалины, видневшиеся сквозь распахнутое окно.

— И "Крепость над водами" снимали тоже не здесь, — махнул рукой Майлз, не выпуская вилки. Его гость слушал внимательно, но сам предпочитал молчать и есть. — Я, когда был маленький, с ума сходил по историческим фильмам и как-то пристал с вопросом к деду, так тот мне с этакой гордостью заметил, что этой глупости в своих родовых владениях не допустил. Вот уж не знал, что ты любишь старое голо.

— Может, и любил. Не помню, — признался Саймон спокойно. — Кажется, я по ее службе ходил смотреть, вот только никак не могу понять — зачем? Скачал тут, посмотрел. Очаровательная старая чушь. И почему-то там не поют. А мне казалось, что пели. Давно это было, еще когда я капитанских кубиков не носил…

Майлз с сочувственным видом кивнул. Не помнит, еще бы. Что тут можно ответить, не ступив на минное поле?

— Целую вечность назад, — подытожил Иллиан, ткнув вилкой в форель. — Знаешь, а за тридцать лет я успел привыкнуть к этому званию. Была какая-то забавная ирония в том, что капитану подчиняются генералы. Может, поэтому я и считал, что с тебя для командования флотом хватит лейтенанта?

Капитан-уже-в-отставке Иллиан не боялся минных полей. И не избегал вспоминать о том, чего потерял. У него было чему поучиться.

— Мама! Ты вправду веришь, что наша маленькая Лия — преступница?

— Корделии никогда не нравилось это уменьшительное, Альберт, — строго поправила миссис Нейсмит.

— Сестренка нас сейчас не слышит, — старший брат Корделии пожал плечами. — А вот ты, мама — не слушаешь.

— Но послушай сам, Берти…

— Мама, мне не нравится это… — машинально поправил Альберт Нейсмит и тут же улыбнулся. — Понял. Молчу.

— Пойми, обвинение в рецидиве асоциального поведения и чуждой ментальной коррекции — не та вещь, которую можно снять парой звонков моей подруге в Управление психического здоровья.

— Сама знаешь, что это грязные игры госдепартамента. Проявившего по отношению к национальной героине черную неблагодарность. У меня хватает знакомых журналистов, и я немедленно разверну кампанию за возвращение доброго имени моей сестре. А твое дело, мама, убедить ее, что дома ей ничего не будет грозить, и что это крайние меры и просто безумие — прятаться за шовинистической мужской защитой в варварской глуши.

— Но она говорит, что любит…

— Мама! — возмутился Альберт. — Ты сама веришь, чтобы наша независимая, строптивая Корделия полюбила милитариста с отсталой планеты, где женщин считают вторым сортом?

Над платой комм-пульта застыла физиономия Корделии Нейсмит, ныне леди Форкосиган. Электронное письмо исправно донесло до Беты ее слова, но чувства к диску не приложишь. "Мама, поздравь меня и раздели мое счастье — я вышла замуж…"

Двое сидели в самом сердце императорских покоев, глубокой ночью и изрядно навеселе.

— …Итак, за спасение тысячи младенцев они облизали меня с ног до головы, — рассказывал Майлз, дирижируя бокалом, — назначили почетным аутом и почти намекали захаживать в гости почаще.

— Тогда чего ты такой взвинченный?

— Видишь ли, Грегор… — Майлз отставил бокал на столик и задумчиво поскреб подбородок. — Когда в прошлый раз Джияджа повесил свою побрякушку мне на шею, он через Бенина честно предупредил, что награда может мне не понравиться. Сдается мне, за годы его чувство юмора не изменилось.

— Запросто, — оценил один император другого.

— И нынешняя великая честь заодно может оказаться долгоиграющим предупреждением.

— То есть? — Грегор развалился в кресле и приготовился слушать.

— Ты же знаешь, пафос я не перевариваю. Мне хватило наглости в самый торжественный момент пошутить, что, дескать, дело скорей в воспитании, чем в наследственности. А аут Пел меня не осадила, только улыбнулась. Теперь я все время думаю, почему? Вдруг она прекрасно знала, что я ошибаюсь, и способность ставить вселенную на уши — наша родовая черта? Понаделают с меня цеты маленьких гиперактивных аутят, посадят на трон, поставят командовать войсками…

— Перспектива жуткая, — согласился Грегор. — Одна надежда, что либо эти ребята вырастут больше похожими на Марка, либо мой старшенький удастся в своего прадедушку.

— Болван! Ничтожество!

Провинившийся супруг опасливо втянул голову в плечи. Гнев женщины из рода Форратьеров — это вам не фунт изюму. Обычная жена могла бы со злости огреть мужа сковородкой — а его супруга не постесняется снять со стены что-нибудь из коллекции фамильного оружия. Потом, конечно, заплачет о своей горькой вдовьей доле — а толку-то?

Загрохотала в осколки об каменный пол большая ваза. Ну и хорошо, никогда ее не любил, подарок на пятилетие свадьбы от Форпатрилов, у графини вечные нелады со вкусом…

— Как ты мог связаться с этими инопланетными мошенниками?! С их фальшивыми драгоценностями? Нет бы вспомнить, что у тебя семья!

— Но, дорогая, именно о семье я и ду…

— Ты думал? Чушь. Когда боги раздавали мозги, ты, должно быть, отлучился выпить. А ведь матушка предупреждала меня…

Ну-ну. Кто, как не ее мать, и устроила этот брак?

— Ты оставил нас нищими! Голодранцами! Мне стыдно будет показаться людям…

Граф обвел взором парадную гостиную замка. Уж до нищеты им точно далеко. Да он виноват — польстился на синтетические камни. Но разве ущерб фамильному состоянию — повод целиться серебряным кубком в зеркало, которое, между прочем, входит в приданое его дражайшей женушки?

— Мы наверстаем эту потерю, дорогая, — обещал он умиротворяюще. — Ведь с приходом инопланетников на Барраяр округ Форкосиганов, несомненно, ждет процветание.

Майлз уставился на дорогого кузена так, будто у того выросла вторая голова.

— Просто взял и опоздал к отлету?

— Ну. Такая девочка… — Айвен обрисовал в воздухе контуры. — Если вспомнить, что увольнительных у нас — раз и обчелся, и живых девиц мы теперь увидим только на выпускном балу Академии… Я не устоял, а кто бы смог?

Майлз зажмурился. Бесследное. Дезертирство. Имперского офицера. На территории чужого государства. Вряд ли братцу грозит четвертование, как Джезеку, не те нынче времена, но пожизненная служба младшим ассенизатором на острове Кайрил — вполне реальное и заслуженное наказание. Майлз ни на йоту не считал себя законопослушным подданным, но при всем своем хитроумии ему пришлось бы попотеть, разруливая ситуацию.

— Тогда я не растерялся и проявил должную инициативу! — гордо прибавил Айвен. Под "инициативой", надо понимать, имелось в виду путешествие в сомнительной компании на борту бетанского грузовика через три локальных пространства до Тау Верде.

У Айвена с детства такой талант. Регулярно вляпываться вслепую в идиотские… да, идиотские и опасные обстоятельства. Майлз покачал головой. Будем честны, кузену к тому же удается выбираться из них без царапинки: с недоуменным "а чего сразу я?", ухмылкой на лице и воспоминанием о приятно проведенных часах и милых людях, с которыми успел познакомиться.

И по-прежнему остается дурак дураком.

А дуракам везет.

Отделение нейрохирургии военного госпиталя. Стерильная, комфортабельная палата на одного. Дежурный врач проводит осмотр, цокает языком.

— Так-так. Имплант прижился. Наблюдается устойчивая проводимость сигнала по срощенным нервным путям. Это уже определенный прогресс!

Пациент вежливо улыбается. Хотя бы улыбаться он способен не криво, а обеими половинами рта — луч нейробластера пришелся ниже шеи. Повезло.

— За нейропротезированием будущее, и ты, парень, у меня еще встанешь на ноги, — преувеличенно бодро обнадеживает врач и уходит.

Ку задумчиво почесывает сетку заживающих шрамов на левой руке. Сейчас это все равно что кожу дивана царапать, вот только то и дело выше запястья начинается зуд, дикий, беспричинный, и так же непонятно с чего сходит на нет.

Левая рука чешется — к деньгам?

К деньгам, еще бы! К пенсии по инвалидности. А еще к жалостливым взглядам мамы с сестренкой, брезгливости соседей, бесконечным воспоминаниям о том, как сын бакалейщика возмечтал о военной карьере и даже пробился в Академию… И вспомнить-то нечего! За три с небольшим года он так не разу не увидел врага. Его подстрелили свои.

Может, то, что луч не пришелся ему в голову — вовсе никакое не везение?

Мичман Куделка одергивает себя. Не расчесывать шрамы — раз. Не растравливать жалость к себе — два.

"Мы еще повоюем", — обещает он себе. — "Поборемся с этой проклятой немощью…"

Гимнастерку расправить, рукава крест-накрест, правый на левом, пуговица на пуговице...

— Живей, ты, урод!

Он машинально сутулит плечи, ожидая удара, но не прекращает складывать снятую одежду на стуле точно по уставу. Правый рукав поверх левого, складка от плеча, никак иначе. Демоны завывают на тысячу голосов зимнего ветра, они только и ждут его оплошности, чтобы ворваться в щель окна. Если он не будет осторожен, сорвется в бездонную пропасть, на дне которой пахнет кровью.

Что бы он только ни отдал, чтобы оказаться подальше отсюда: в драке, на войне, среди пристойной радости законного убийства. Убивать — приятнее, чем с женщиной, а убивать в бою — еще и честнее. Но кто его спрашивает?

— Давай, трахни мне ее, сержант.

Поможет ли магия военной формы, когда к кровати его толкает прямой приказ?

Молодая шлюха сжалась и застыла на постели, неуверенно поворачивает голову, огонек керосиновой лампы отражается в испуганно косящих, сверкающих белками глазах. Все бабы дуры. Торгуешься со Зверем — всегда будешь внакладе, не знала?

Он бы на такую не польстился — слишком мелкая, слишком слабая — только ветер воет уже под самым окном. Девчонка, слабо пискнув, извивается под ним, пытаясь сперва на все свои десять марок изображать страсть. Он выполняет свою работу, без желания и по приказу, как шлюха выполняет свою, и алым зрачком подмигивает перстень с руки довольно ухмыляющегося господина.

Демоны подступают к самой кровати, ветер свистит, девка поскуливает, ржаво скрипит сетка, и он знает, что долго ему не сохранить рассудок.

Молодцеватый полковник шагал вдоль недлинного ряда флаеров. "Вот оно, наше будущее, а не коняги Петера," мысленно спорил он, заслоняясь перчаткой от мелкой измороси, которую бросал ему в лицо осенний ветер. Уже не новенькие, посеченные ветром и столкновениями с противником, машины оставались его страстью, тем более искренней, что самому ему подниматься в воздух приходилось редко.

Тем досаднее было сегодняшнее происшествие.

— ...не допущу к вылету, сэр, — непоколебимо повторял офицер охраны старшему механику. — Только полный осмотр. Посторонние возле восемнадцать-восемьдесят...

"18-80" было номером командирской машины. Вот почему полковник месил сейчас грязь на летном поле, намереваясь лично обуздать упрямца.

Рядом с флаером виднелось еще двое: вытянулся в струнку пилот-стажер и дрожала на холоде — или в испуге — щуплая фигурка. Женщина? Нет, подросток. С грамотно завернутой в захвате рукой, как будто это был не мальчишка, а матерый диверсант.

— Доложите обстановку, — бросил командир, подходя.

— Старший караула, сэр, — доложил охранник, моментально бросая свободную руку к виску, но не выпуская нарушителя. — На объекте задержаны посторонние.

— Что за посторонние, откуда?

— Не знаю, откуда мичман его взял и зачем, — буднично доложил охранник, чуть скривившись и кивнув на мальчишку, а молодой пилот в расстегнутом шлеме отвел глаза, — но колпак кабины открыт, и без осмотра я вашу машину поднять не разрешу.

— Паранойя, лейтенант, э-э?.. — ядовито осведомился полковник, меряя взглядом упрямую коренастую фигуру.

— Негри, сэр. Так точно, — покладисто согласился тот. — Разрешите считать взыскание наложенным и продолжать исполнять обязанности?

Что-то в этой бдительности было заразительное. Полковник Эзар Форбарра усмехнулся и отступил.

— Ладно. Осматривайте машину. А вечером мне сам доложишься.

Коммодор Галени откровенно наслаждался зрелищем жены, расплетающей на ночь замысловатую башню золотистых волос. Делия смотрится истинной леди, не утрачивая при том деловой хватки и цепкого, как у его аналитиков, ума. Такую красоту стоит лелеять и подчеркивать. И подарить супруге к наступающему дню рождения что-нибудь изысканное…

Кстати о дне рождения.

— …Это же твой праздник, Делия. Хочешь тихий вечер в кругу семьи? Никого постороннего? Отлично.

Тесная компания, негромкие мужские разговоры и дамские смешки в стороне.

— …Твои сестры: да, и вопросов нет. Уже пригласила?

Спецотряд блондинок Куделка снова в бою? Нельзя не признать, вчетвером они выглядят ослепительно.

— …Оливия с Доно приведут малышей? Правильно, пусть покажут вам троим пример. Шучу, конечно.

Они с Делией сразу решили, что не станут спешить с детьми. Его служба и, что греха таить, политическая карьера; ее работа… Успеем. Пока полюбуемся на племянников.

— …Согласен, Оливия наверняка так соскучилась по Тасии с Рене…

Надеюсь, уж эта пара оставит сына дома под присмотром няни?

— …Будет Марк, значит, мы обязательно позовем и Майлза.

И, говоря откровенно, со старшим из братьев Форкосиганов он до сих пор общался с большей охотой, предпочитая компанию просто друга обществу свояка.

— …коммодор и мадам Куделка непременно должны прийти!

Спрашивается, зачем они так обставляли гостиную, как не затем, чтобы принять там всех, кто дорог Делии? И кто любит ее — неудивительно, что дом их едва вмещает.

— …Говоришь, мама будет рада увидеть Гре… Что?! Дорогая, а ты уверена, что императорский визит тоже подразумевается в определении «тихий семейный вечер»?

— Марк приедет к нам, — решительно объявила графиня Форкосиган. — Я бы хотела, чтобы это случилось не при таких страшных обстоятельствах, но… Той частью рассудка, которая еще способна на радость, я рада.

— А я… скорее озадачен, — осторожно сформулировал Эйрел. Усталость и волнения глубже прочертили резкие морщины у него на лице. — Он действительно этого хочет?

— Ох. Ты надеешься, что я отвечу «да», и тебе не придется признаваться, что этого не хочешь ты?

— Знакомство с ним меня здорово беспокоит, — ответил граф Форкосиган честно.

— И меня тоже. Но он наш сын. — Корделия пожала плечами. — И мы вдвойне должны ему то, чего недодали.

— По крови — да. Однако вода ведь принимает форму сосуда, в который налита.

— Не вы ли, барраярцы, говорите: «кровь — не водица»? Биологически неточное, но меткое замечание.

— Туше. К черту метафоры. Я только хотел сказать, что это мальчик с Джексона, которого воспитывали комаррцы.

— А ты так боишься убедиться, что Форкосиган может вырасти и без Барраяра? — парировала Корделия сердито.

— Если у мальчика хватит смелости приехать на жуткий Барраяр, мне тоже не к лицу бояться, — попробовал отшутиться Эйрел.

Оба помолчали.

— Я верю, что Майлз найдется, — ответила Корделия на незаданный вопрос и крепко стиснула его ладонь.

Эйрел тоже хотел бы верить. Но он только надеялся.

После парадного ужина с родителями все девочки забиваются в комнатку Карин.

— А теперь скажи честно, как тебе Бета? — берет быка за рога Дина, подружка давняя, верная и бесцеремонная.

Как в одну фразу вместить все странные, привлекательные или дикие черточки чужой планеты?

— Интересно. Завлекательно. И немного шокирует.

— Ага, еще бы, раз там разгуливают в одних коротких юбочках. Неужели ты тоже так ходила? — подкалывает ее Оливия.

— Саронги все носят, жарко же, — невольно оправдывается Карин. — Неприлично выделяться на улице.

— На улице! — Дина скептически хмыкает. — Я слышала, там можно прожить полгода, ни разу не выбравшись из их подземелий.

— Ой, ну какое это подземелье… — Карин облегченно улыбается, поменяв тему. — Туннели там широкие, как наши проспекты, зеленые, все в светящейся рекламе, по ним ездят шарокары. А квартира миссис Нейсмит вообще в старой части города, где купол на поверхности. Можно выйти и глядеть на закат…

— Закатов хватает и дома, — рассудительно замечает Марсия. — Зато на Бете настоящее образование. И свобода. Так?

Карин ужасно нравится Бета. Там множество возможностей, среди которых она никак не выберет одну. Миллион разных дорог… а миллион — это слишком много. А еще там Марк. Но и Марка она привезла с собою с Барраяра…

— Ага. Только интересно, — задумчиво добавляет она, — почему оттуда сбежала тетя Корделия.

— Ты творчески подошел к выбору жены, — заметил император сухо. Было ли это сухой иронией или наглухо сдерживаемым гневом, гадать заранее смысла не было. Разговор шел наедине и, значит, предполагал дальнейшую откровенность.

— Я не был так ограничен правилами в выборе супруги, как в свое время вы, батюшка, — поклонился принц Ксав.

— Дерзишь. Совсем взрослый сделался, — безгневно окоротил Дорка Форбарра своего бастарда.

Все-таки это обычное ворчание отца по поводу того, какую жену сын привел в дом, с облегчением понял Ксав. А отнюдь не свирепый разнос императора в связи с поступком, не подобающим принцу, пусть даже ненаследному. Что ж, ворчание — священное право любого свекра.

— Ты ведь понимаешь, что бетанку придется учить всему? Носить человеческое платье, есть нормальную еду, даже раздергивать шторы на окнах, потянув за шнур, а не с помощью этой смешной коробочки, как там она зовется, «контролька»?

— Дженнифер понимает, что ей как можно скорее необходимо адаптироваться к другой культуре, отец. И готова учиться.

— Как ни старайся, она будет то и дело выглядеть глупо. Высший свет примется судачить, не закрывая ртов. Отнюдь не лестно для тебя.

— Я дипломат, — принц первый раз за разговор позволил себе улыбнуться. — Неловкие ситуации — моя работа.

— Что же, пусть твоя леди позабавит высшее форство. Тот, кто смешон, не выглядит опасным.

У сестры ветрянка.

Вет-рян-ка. Веселое, легкое словечко — сначала Соня думает, что это такая игра, и очень расстраивается, узнав, что всего лишь болезнь.

«Ветрянка — это значит ветром принесло? Надуло?» — вворачивает она где-то подхваченное слово. Ох, хватается за щеки няня, что за глупости, деточка! Твоя сестра скоро выздоровеет, и уж будь добра, маленькая леди, не повторяй при ней такого.

Соня пропускает выговор мимо ушей. Няня вечно волнуется и ворчит.

Вот мама не ворчит почти никогда. Но сегодня и у нее непривычно сжаты губы, когда она отдает приказы няне и всем слугам.

Соня специально выспрашивает про «карантин», забравшись к маме на колени, и сразу бежит к запертой сестриной двери:

— Тебя не выпускают, да, Оля? И к тебе нельзя? А давай играть, что тебя дракон запер в башне? А я…

Ей уже восемь, она прочитала целую кучу сказок. Только на мгновение она задумывается, кого же ей сыграть.

— … А я твой верный оруженосец!

Семнадцатилетняя принцесса Оливия всхлипывает за дверью. Ей не до игр. Скоро должны приехать гости, а ей еще три дня нельзя никому показаться на глаза.

От неспецифических местных инфекций не спасет никакой прекрасный рыцарь, даже молодой герой войны, граф и генерал. И обещание покататься вместе с ним верхом.

С первого раза пилотирование ты завалил. И со второго тоже. Не катастрофа, конечно — машину посадил, пусть и зацепил три световых вешки. Инструктор только сказал с уже привычной сухостью: "Бывает, кадет".

Они все так говорили, если ты ошибался. Суровым дядькам в погонах, обучившим на своем веку десятки новичков, неловкость была совершенно не по чину. Просто они никак не могли взять в толк, как им следует с тобой обращаться. Так что твои преподаватели, как один, на всякий случай делали каменную физиономию с плаката и держали дистанцию. А ты, тринадцатилетний, смущался, стискивал зубы и от этого смущения сам подхватывал их скупую манеру держаться. Это было достойно. По-взрослому.

И не рассказывать же офицерам, героям войны (в то, что эти железные люди на завтрак закусывают космическими катерами, ты еще немного верил) про свои глупые страхи?

Да, ты боялся летать. Хотя нет, "боялся" — неверное слово. Ты терялся. То чудился в кабине невозможный запах гари, то окрик инструктора вызывал в памяти совсем другой голос, сорванный до яростного хрипа. Едва стоило завыть турбине двигателя, ты проваливался в прошлое, в короткую вспышку воспоминания восьмилетней давности.

Черт с ним, с пилотированием, хуже другое. Вправе ли император снова чувствовать себя растерянным младенцем, которого дядя Негри куда-то увозит от мамы?

Бутылка контрабандной гиперводки заставляет глядеть на многое под другим углом.

— Давай, лейтенант, — предложил император Эзар почти добродушно. — Объясни свое возмутительное поведение. Завтра тебе писать объяснительную: потренируйся с ответом на мне, пока еще языком ворочаешь.

Несмотря на монаршее присутствие, Эйрел Форкосиган благоразумно даже не пытался подняться с дивана. Взгляд у него поплыл. Должно быть, в глазах парня сейчас хорошо двоилось, и единоличный монарх Барраярской империи, вопреки положенной всякому гвардейцу политической лояльности, представал ему сразу в нескольких экземплярах.

— Напиться во дворце — положено, правильно и пристойно. А угостить императора к тому же парт… порт… тьфу. — Помотав головой, Форкосиган по слогам продекламировал: — Па-три-о-тич-но.

«Мальчишки», подумал Эзар рассеянно. «Которым идея напиться вдрызг в императорских покоях кажется смелостью сегодня — и окажется полным идиотизмом назавтра».

— Маешься от безделья, да, Эйрел? — спросил он напрямую.

— С корабельной службы меня списали, — пожал тот плечами. — Для плакатных гвардейцев, куда вы меня заткнули, я экстерьером не вышел. Отец, и тот от меня отстал. Пить? Хорошая идея.

"Бравирует. Еще бы".

Эзар покачал головой.

— Ждешь от меня разноса? Обойдешься. Ты большой мальчик, и имеешь право нажраться того, чего сам желаешь. Пока не вывернет.

— От гиперводки нет похмелья, — усмехнулся Эйрел.

— А разве я про нее?

— Да куда я его мог засунуть!… — возопил Ксиан, нервно расхаживающий от стены к стене.

— Знаешь, засовывают в… кхе, — начал Форталия и осекся. Запретное продолжение фразы вертелось на кончике языка, однозначно просясь наружу. А нельзя было.

— Скипетр. Как можно потерять скипетр? — Ксиан плюхнулся в соседнее кресло. — Это, между прочим, регалии, а не хрен собачий…

Императору выражаться можно, но ему…

Кто виноват, что Форталия Храбрый недавно ввязался в пьяный спор со своим другом и сюзереном? И был незаслуженно обвинен в сквернословии? Нормальный мужской способ выражаться, не более того, тут Ксиан был категорически неправ. Это не причина подначивать его на идиотское пари, что "достойному лорду Форталии под силам хотя бы неделю выражаться в присутствии сюзерена со всем вежеством, не прибегая к лексикону, достойному лишь столичных трущоб".

— Ну? Что скажешь?

— Такую штуку сложно про.. проглядеть, — выдавил Форталия. Сформулировать было нелегко. Богатый внутренний мир, со всем изобилием однокоренных слов, навязчиво стучался в стенки черепа. В память лезло множество запрещенных сложностосоставных выражений, которыми он мог бы точнейшим образом прокомментировать растяпистость своего императора — и все они были под запретом.

Иногда жизнь чертовски несправедлива!

— Я? Задумал? — Форкосиган приподнял брови. — Я выжидаю подходящей возможности, лейтенант.

Вообще-то, это совсем не форкосигановский стиль — оставлять дела идти на самотек в ожидании, что звезды сложатся удачно, и проблема исчезнет. Тем более, что удачного исхода ждать не приходилось: сам он — под арестом по обвинению в покушении на командующего, его женщину ищут по всему кораблю чуть ли не с собаками, а его личный шпион…

А его личный шпион готов пойти под то же обвинение за компанию с ним. И с отягощающими обстоятельствами в виде диверсии, если потребуется. Ложь, фальсификация данных и даже убийство казались Иллиану незначительными проступками на фоне его задачи сохранить жизнь, статус и репутацию подопечного.

Но, черт побери, Форкосиган мог бы поделиться хоть какими-то сведениями, чтобы эта диверсия имела шансы на успех! А не отделываться ничего не значащими фразами насчет выжидания. Лейтенант Иллиан ненавидел оставаться в неведении, почитая информацию своим хлебом насущным и аварийным запасом кислорода.

— Я постарался запутать армейскую СБ. Теперь у вас есть ваша пауза в двое суток, сэр. Общегалактических. Делайте с ней все, что пожелаете, — ограничился он мрачным советом.

Конечно, Форкосиган — гений стратегии. Но даже гений за сорок восемь часов строгого ареста не способен совершить чудо.

Хотя, если его бетанка хорошенько об этом чуде помолится...

— Хм! — только и сказал курсант Егоров, разглядывая очередной орех, плюхнувшийся в кастрюлю с холодной водой. По хорошему, орехом это быть не могло, потому что еще пять минут назад являлось не страдающим мутациями старым добрым картофелем, но художественная резьба по клубню, выполненная вторым курсантом, сократила его именно до вышеупомянутых размеров и странной неправильной формы.

— Что "хм"? — оглянулся Грегор. Он просмотрел на выразительную физиономию своего товарища по несчастью и вздохнул. — Думаешь, не очень?

Егорову посчастливилось учиться в другой группе и не видеться ежедневно с собственным императором нос к носу, не говоря уж о совместном ползаньи в грязи на полосе препятствий или отмокания после нее в общих душевых. А отбывание наряда вне очереди на кухне — это было вообще за пределами его воображения.

Конечно, если императорская воля — стать ближе к народу, кто такой курсант Егоров, чтобы возражать? Вот только народ в его лице пребывал в некотором, тщательно скрываемом недоумении. От приятелей он твердо знал лишь то, что обращение "сир" строго настрого запрещено, но это не решало проблемы.

— Думаю, — Егоров совершил чудо дипломатии, умудрившись не назвать сокурсника ни по имени, ни по фамилии, — что нам это ведро зачтут в лучшем случае как тренировочное. Т-ты... — запнулся он только на мгновение, но потом решил, что хуже уже не будет, — что, никогда картошки не чистил, честно?

Грегор помотал головой, с тем же чувством такта удержавшись от обиженного вопроса "а где?". Те редкие случаи, когда он видел картошку не в виде ровных поджаренных ломтиков и не фигурно выложенного на тарелке пюре, были в Форкосиган-Сюрло, где Майлзу иной раз приходило в голову устроить пикник в горах и запечь ее в золе.

— Нет, — честно признался он. — Покажи!

Над Этой Кита распростерся чудесный летний день.

Курсанты Сада Доблести взмокли от жары и усердия.

И добро бы предмет был понятен — астронавигация, скажем, или биологическое вооружение. Да хоть бы статуты гем-грима! Но "Астрополитика и дипломатия" в приложении к варварским планетам не укладывалась в голове даже у самых усидчивых.

Будущие цетагандийские офицеры прошли Бету с ее смехотворной чехардой президентов — едва успеешь выучить фамилию, как она уже поменялась — битком набитый самозваными баронами Джексон и явно напрашивающуюся на завоевание Тау Кита, а теперь добрались до Барраяра.

Заткнув уши, гем-курсант скороговоркой бубнил:

— В зоне особого внимания находятся первые лица государства; в настоящее время в Барраярской Империи эти посты занимают…

Сперва кое-кто из однокурсников порадовался, что теперь им предстоит изучать не очередную аморфную галактическую демократию, а пусть варварскую, но империю. Но орешек оказался твердым. С явным злым умыслом все важные барраярцы поделили между собой одну длинную гортанную фамилию на Ф. С ма-аленькими, но досадными вариациями.

Фор-как-его-там и Фор-так-и-сяк.

Проклятое "фор" билось в пустой голове, словно шарик в свистке. И никакой тебе осмысленной трели.

Формат? Форсаж? Форпост?

И перспективный гем-офицер осознал с такой же ясностью, с какой различал доносящееся с улицы чириканье форо… тьфу, воробья.

Эту планету им никогда не победить.

Ее даже понять невозможно.

За панорамным стеклом сияла разноцветными огнями елка станционного рукава, увенчанная снежинкой отражателя.

Капитан Торн уставился в пространство. Тоскует по полетам? Стесняется немощи?

— Давай расскажу новости про наших, — попробовал оживить обстановку Майлз, — а то за всей этой катавасией не успел.

— Рассказывай. — Бел усмехнулся и отвернул гравикресло от обзорного окна комаррской станции.

— Если вкратце, то… Баз переквалифицировался в няньки, сидит с дочкой, пока Елена получает лицензию на должность первого помощника круизного супер-лайнера. Танг засел у себя в амазонских джунглях, загорел дочерна, рулит то ли местной мафией, то ли туристическим бизнесом, а на досуге клеит в бутылках модели военных крейсеров, вся полка заставлена. Элли пишет на Барраяр часто, но в основном рапорты: из нее вышел классный адмирал, и нашим чинушам из Главного Тараканника она доставляет куда меньше проблем, чем я в свое время. Ард — авантюрист, подписался лететь с какой-то научной экспедицией, рассчитывает на премиальные. Таура, — он чуть помедлил, — пока в порядке.

— И мы с тобой тоже остепенились, — подвел итог Бел. — Думал ли ты о таком будущем пятнадцать лет назад, собирая дендарийцев? А, адмирал?

— Смеешься! — Майлз облегченно выдохнул и честно признался: — Тогда я думал максимум на пару суток вперед, причем мозжечком.

"Все барраряцы — психопаты".

Кем еще надо быть, чтобы считать за родину это царство террора, а за национальную идею — кромешное варварство? Империя! Пфф! Нечто столь же замшелое, как первобытные каменные идолы. Сер Гален на Земле на археологические музеи времени не тратил, но Интернешнл Джеографик все же читал и прекрасно помнил снимок со зловещей плоской рожей одного такого.

"Точь-в-точь Комаррский Мясник".

Галена затрясло от ненависти, едва перед его мысленным взором всплыла тяжелая и бесстрастная физиономия, на которой жили только злобные цепкие глаза.

А вы посмотрите на форкосигановского сынка! Представленный во плоти моральный генотип барраярских агрессоров. Скрюченный, перекореженный, неуправляемый. Невыносимый даже для самих барраярцев — кому же понравится глядеть в лицо собственной ущербности! Поэтому всемогущий папаша обеспечил своему сыну целый флот игрушечных солдатиков и предусмотрительно убрал его с глаз долой.

"Вот его слабое место, ха-ха. Сюрприз вам понравится, господа! Мой клон мальчишки готов к подмене. Правильно воспитанный мною лично, обученный сдерживать форкосигановскую порочную натуру. Еще спасибо скажете за то, что я заменю вашего маленького маньяка на нормального человека.

Хотя точно не сам Форкосиган. Его же порождение его и убьет. Да, пусть сдохнет от руки своего сына — достойное воздаяние за то, что отнял у меня верность моего собственного.

"Кто психопат? Я?! Глупость какая!"

— Как мало мы знаем о людях… — голос Фордрозды приобрел вкрадчивость. — Вы знаете, что вашему вассалу секундус принесли присягу уже больше тысячи человек, и это число стремительно растет?

— Точных сведений у меня пока нет, — ответил Грегор сухо. — Эта Тау Верде так далеко…

— О, да. Так далеко, чтобы Форкосиган не казался опасным — и оставался вне вашего контроля. Но это же флот, он, простите за очевидность, летает… И, кажется, специализируется на блокировании П-В туннелей?

Грегор бледно усмехнулся:

— Со взятием Комарры прошли те времена, когда Барраяр возможно было блокировать.

— Несомненно. Вот только во флоте, стерегущем Комарру, все старшие офицеры поголовно боготворят отставного адмирала Форкосигана — и назначены на свои посты с соизволения регента Форкосигана… Нет-нет, я не обвиняю. Пока что. Ни молодого Майлза, ни графа Эйрела, ни его так таинственно пропавшего племянника… Но можете ли Вы назвать для действий этой семьи иную причину, помимо притязания на Ваш трон?

— Вы говорите странное, граф, — император поморщился. — Форкосиганы мне — не чужие люди.

— И один некогда называл себя вашим другом, а другой — опекуном? Я помню. Но время опеки миновало, сир… Разумеется, Ваша порядочность мешает Вам поверить в предательство со стороны близких. Но проявите и присущую Вам императорскую твердость, умоляю вас!

И Фордрозда придвинул к нему пока не подписанный лист.

— …Опять занята на работе в министерстве? Придется тебя похитить! — Принц Ксав решительно завладел ладонью своей дамы и слегка ее поглаживал. Ничего неприличного даже по строгим барраярским меркам, а по бетанским — и вовсе. — Впрочем, все по правилам. У тебя же есть старшая сестра, и она пока не замужем.

— Она не что? — уточнила Агата, рассеянно не отнимая ладони.

— Не нашла себе партнера для получения родительской лицензии, — быстро перевел Ксав. — Уф, как вы язык на этом не ломаете?

— А! Не спарилась, — поправила его девушка. — Сейчас говорят так. Но при чем тут моя сестра?

Она смотрела серьезно и явно ждала объяснения.

— Это шутка, — слегка смутился Ксав. — Барраярская. У нас не принято, чтобы младшая дочь уходила из семьи раньше старшей. Считается, что тогда влюбленный похищает свою даму сердца из семьи, и они вьют свое счастливое гнездышко где-нибудь подальше. Родители, разумеется, в курсе, но официально гневаются до тех пор, пока у нее не родится первенец.

— Ты собираешься меня похитить и отвезти получать родительскую лицензию? — восхитилась Агата, выдернув ладонь и всплеснув руками. — Прямо на глазах мамы и обоих ее брачных партнеров? Здорово! Только подожди, пока придет из университета моя сестра — она тоже захочет посмотреть.

Иллиан уверенными движением программировал автопилот.

— Не вижу оснований, Майлз. — Его голос был рассудителен и чуточку суховат, словно тот обижался на недоверие. — Приглядывать за мною не нужно. А Элис уже нагостилась у вас в поместье, и ей будет приятно, если я сам за ней заеду.

Проклятье! Уговорить Иллиана на машину с оруженосцем-водителем Майлз так и не смог. Похоже, все дело в романе между его грозной тетушкой и бывшим командиром. Как переспорить влюбленного, решившего устроить своей даме романтический ночной полет наедине обратно в столицу?

Мысль напроситься в попутчики до Форкосиган-Сюрло возникла в минуту отчаяния и показалась Майлзу удачной. По дороге туда о важных мелочах напомнит Саймону он, по дороге обратно — леди Элис, и гордость отставного шефа СБ не будет ранена.

…Разряд прошил небо перед самым носом машины, и флаер, повинуясь программе безопасности, стремительно пошел вниз. Полусонный Майлз панически вцепился одновременно в комм и в кобуру парализатора, прежде чем понял, что это не покушение, а просто молния. Несмотря на антигравы, флаер жестко тряхнуло, когда он, накреняясь, замер на горном склоне в тесном объятии с деревом.

— Саймон! — непочтительно возопил Майлз, когда обрел дар речи. — Погодная карта; ты что, забыл посмотреть?

— Я смотрел, — с достоинством заявил Иллиан. Он нажал несколько кнопок, ткнул пальцем. — Вот.

Майлз выдрал драгоценный куб-карту из рук Иллиана, всмотрелся и вздохнул. — Май — пятый месяц, Саймон. Не четвертый. Месяц назад здесь действительно стояла чудная ясная погода. А теперь обещают грозу до самого утра…

Карин зависла над голографическим меню с электронным пером в руке и решимостью в глазах.

— Ну, что закажем на сегодня?

В ее глазах горел такой откровенный энтузиазм, что Марку сразу стало жарко. Карин — она такая: если за что берется, это получается по-настоящему классно. Сейчас, твердо намереваясь соблюсти все предписания терапевта, она была непреклонна. А вот Марк мялся, ел ее взглядом, и на лбу у него потихоньку собиралась озадаченная складка.

— Карин, — осторожно начал он, — Шар — это здорово. Но в прошлый раз, помнишь, когда мы заказали «буколическую идиллию», меня укусил муравей… м-м, пониже спины.

— Там нет муравьев, — улыбнулась Карин. — Это была твоя проявленная психотравма, сам знаешь.

— Гм, может, ты и права. Зато в позапрошлый, по сценарию «ромовая баба», я чуть не объелся сладким, пока тебя облизывал.

— «Чуть» не считается.

— И эта, как ее, одадетка — ну, две недели назад …

— Одалиска?

— Да, точно. Короче, из тебя она получилась куда лучше, чем из меня — султан. Может, ну их, эти ролевые игры? Мы с тобой можем просто вернуться в постель…

— Ладно, — согласилась она моментально, захлопывая голограмму. — Только все равно поиграем. В шикарную игру — в тебя и меня. Чур, я буду тобой!

Когда Майлз наконец перестал восторженно улыбаться и то и дело тянуться к воротнику, чтобы потеребить новые красные кубики, он нашел силы расстаться с ними на минуту, чтобы опустить в бокал с вином и торжественно обмыть новое звание. Вино, беседу и компанию ему обеспечил сводный брат и повелитель.

— Ну как, поговорил ты с моей матерью? — спросил Майлз под конец, припомнив их разговор в саду пару недель назад и практически уверенный, что в ответ услышит «да».

Грегор за последние дни явно успокоился и по своим обычным меркам угрюмой мрачности выглядел сейчас очень даже неплохо. Спокойно, уравновешенно. Никто не поверил бы, что этого человека всего полмесяца назад обозвали «тощим неврастеником». А подобное чудо не случается просто так.

Молодой император улыбнулся и сказал просто:

— Ты знаешь, я не стал.

Майлз, растекшийся в кресле, ошеломленно сел.

— Это почему? То есть, в смысле, как? Как тебе это удалось?

Уклониться от разговора с графиней Форкосиган, когда та считала это необходимым, было так же невозможно, как спорить с законами природы. А в том, что его мама мечтала подвергнуть своего блудного приемного сына психологическому разбору с тех самых пор, как он нашелся, Майлз не сомневался. Виртуозный допрос, который она устроила по возращении самому Майлзу, был тому подтверждением.

— Вообще-то, — пунктуально поправил Грегор, — мы с леди Корделией поговорили, конечно. Просто я не стал упоминать при ней о… о принце Зерге. Сказал только, что был нетрезв, захотел приключений, как дурак, а потом мне было просто стыдно вернуться.

Он не сказал «о моем отце», отметил Майлз машинально. Как и то, что лицо Грегора на мгновение сделалось жестче.

— Решать тебе, — Майлз не оставил без внимания императорскую гримасу, поэтому очень безразлично пожал плечами и предложил: — Считать, что я уже забыл тот разговор, так?

Грегор невесело улыбнулся:

— Майлз-Майлз. Будто я не знаю, что свое «почему» ты без ответа не оставишь. С твоей матерью я на эту тему говорить не хочу, но с тобой — почему нет?

Он поставил локти на стол, положил подбородок на сплетенные пальцы и произнес, глядя Майлзу прямо в глаза:

— Они ведь знали, что он был такое. Оба. Регент не мог не быть в курсе, и леди Корделия… твоя мать не из тех, кто постесняется все узнать о вещах жестоких и мерзких просто потому, что не женское это дело. Все это оказалось не так сложно выяснить — если знать, где искать.

Он расцепил пальцы и раздраженно пристукнул кулаком по столу.

— Если знать! Если бы не это дурацкое слепое пятно у меня на глазах! Размером с каньон Хоггарта, как любит выражаться твоя мать. Все эти подробности, гадкие мелочи — о, теперь они на меня как из дырявого мешка посыпались. А твои родители все прекрасно знали. Знали, Майлз! Вот только мне все эти годы они рассказывали сказки, как маленькому. Когда мне уже давно было пора перестать верить в Папашу Мороза… и в добродетели моего собственного папаши — тоже, — Грегор скривился. — Кронпринц Зерг…. Ладно, хоть он мне и биологический отец, в нем разочароваться оказалось не так обидно. Но я никогда не подумал бы, что Корделия Форкосиган может мне солгать. Вот уж от кого я не ожидал…

Грегор помотал головой, сглотнул, оттянул пальцем воротник. И, помолчав секунду, добавил очень буднично и спокойно:

— Императорам обиды не к лицу, я знаю. Но с твоей матерью я о кронпринце Зерге говорить не буду, Майлз. Извини.

Припечатал... как приказ императорской печатью.

— ...опора и надежда Барраяра, мой дражайший кузен!

И он позволяет себе вольность смачно облобызать императора, расцеловав в обе щеки.

Юрий невольно отшатывается, губы складываются в недовольную гримасу, едва прикрываемую любезностью.

— Вижу, ты празднуешь свое повышение в чине с самого утра, генерал? — говорит он чуть брезгливо.

Темные, выразительные глаза императора вспыхивают опасным огнем, но кузен не замечает и лихо салютует бутылкой.

— Так точно, сир! Разрешите удалиться и продолжить празднование?

Взмах рукой сходит за позволение.

Эзар вываливается за дверь, где крупные холодные звезды горят над черной плоскостью плац-парада. Пустая дорожка ведет к дворцовым воротам, там его ждет машина.

Генерал пересказывает происшедшее своему водителю. Сухо, четко, как докладывает. Тот не поворачивает головы от дороги, но плотный затылок закаменел в напряжении.

— Стоило ли так рисковать, сэр? Без этого представления можно было и обойтись.

— Можно. Но я обязан был изъявить благодарность, чтобы не потерять новенькие погоны вместе с головой. А еще мне нужен был благовидный повод поскорее убраться из столицы. Теперь он есть. Придется за городом поразмыслить над своим поведением, — он смеется. — Тебя в детстве матушка в угол не ставила?

— Да вы пьяны, — без осуждения говорит шофер.

— Издержки маскировки, Негри, — соглашается генерал Форбарра.

Почти пятьдесят лет — и двадцать восемь. Барраярец и комаррец. Начальник и подчиненный. Ну и что? Профессор Галени регулярно наслаждается дружеской беседой за чаем с директором колледжа Белгравия. Однако с тех пор, как Дув поделился с ним своим рискованным намерением, каждый разговор тот сворачивает на мягкое, настойчивое увещевание.

— Мальчишеское безрассудство! Можно понять моих выпускников, когда те взахлеб рассказывают, как попадут в Академию. Но блестящий преподаватель не должен хоронить свой талант в армейских окопах. Что за затмение на вас нашло, уважаемый Галени?

Дув сам втайне считает свое намерение авантюрой. Диссертация о традициях Имперской Службы — одно, реальность — совсем другое. В прошении ему могут отказать. Он может запросто не вписаться в уставное мышление барраярских солдафонов. Не справиться с учебой среди мальчишек. Или после выпуска попасть — как комаррец, потенциальный смутьян — в захолустный гарнизон. Стоит ли игра свеч?

— Думаете, я спятил?

— Сами ставьте себе диагноз, доктор, — вежливо уклоняется от порицания пожилой директор.

— Я не тот доктор, — хмыкает Галени. — Уж если я ученый, считайте меня экспериментатором, а не безумцем.

Он помнит, каким восторгом наполнила его ученая степень доктора философии в двадцать пять. Теперь следующая манящая вершина — матерчатые погоны барраярского кадета.

Интересно, к чему он будет страстно стремиться, когда сам достигнет пятидесяти?

Обучение рекрута — это вам не сахар. Особенно если мастер-сержант славится дурным характером.

— Новобранец Таура, временный старший отделения. Та-ак... — Сержант Дайб скривился, словно ему в рот попало что-то горькое. — Результаты твоей четверки хуже всех, ты в курсе? Стрельбы, нормативы, тактика, все никуда к чертовой матери не годится. Ты либо тупа, либо просто не способна объяснить своим людям задачу и научить их. Если так, из тебя солдат — как из манной каши пуля...

Таура стояла неподвижно, стиснув зубы до скрежета. Мастер-сержант сделал к ней еще один шаг.

— Или ты, детка, веришь во всю ту чушь, что тебя пичкали на Джексоне? Суперсолдат и все такое? Забудь. Гора мускулов и страшная физиономия помогут тебе разве что сделать карьеру в голо. Для того, чтобы быть десантником, да еще в Дендарийском флоте, этого мало, запомни.

Это парадоксальное утверждение удивило ее настолько, что она с любопытством вытянула шею. Реакция последовала незамедлительно.

— И не смей нависать надо мной! То, что ты выросла дылдой, ничего не значит. Стойка вольно: ноги на ширине плеч, спина ровная, взгляд прямо перед собой — это не сложно усвоить даже малолетке.

Таура невольно восхитилась. Коренастый мастер-сержант не доставал ей и до плеча, и ему приходилось задирать голову, когда он на нее орал, но это его совершенно не смущало. Он ухитрился с ходу запомнить, что ей всего шестнадцать, и тыкал этим каждый раз по поводу и без.

"Надо было мне соврать, когда я заполняла документы. Назваться взрослой. Вряд ли они стали запрашивать на меня заверенное свидетельство о рождении у барона Бхарапутры". Но ведь медики... и вообще, укоренившееся у Тауры с детства неприятие вранья. Ей — лгали, но она — никогда. Сейчас это отсутствие привычки врать должно было стать полезным качеством. Люди обычно больше расположены к тем, кто всегда правдив. Остается проверить, перевешивает ли это качество клыки и когти? Судя по сержанту, не очень.

Майлз честно предупреждал ее, что сержант Дайб недолюбливает женщин-рекрутов. И Лорин говорила то же. Но из их слов Таура решила, что сержант традиционно считает женщин слишком мягкими для военной службы и воспитывает в них агрессивность — и что уж к ней эти вещи не относятся. Что она поняла неверно? Не может быть, чтобы он хотел от нее проявления еще большей свирепости. Или?

Для пробы она слегка улыбнулась. Она твердо знала, что такая сдержанная улыбка с демонстрацией клыков вызывает у окружающих особые чувства. Но психованный сержант только набычился и уставился на нее в упор.

— Что скалишься, зверюга? Не терпится меня покусать и порвать на клочки? Рискни, чего ж. Не думаю, что после этого ты останешься на службе. Даже несмотря на все покровительство адмирала.

Мастер-сержант знал, куда уколоть. При упоминании своего обожаемого Майлза она невольно напряглась. Сжала бы сейчас в злости кулаки, но... не с ее же когтями. Раздерет ладони в клочья, вот и весь результат. Почему Канаба не сделал ей втягивающиеся когти, жалко было, что ли?

Женщины для сержанта Дайба слишком мягкие. А восьмифутовая девица-мутант с Джексона — слишком дикая. Похоже, сержант обладал умением приводить своих рекрутов к общему знаменателю, хотя процесс этого приведения был здорово неприятной штукой.

"Сдерживайся", — повторила себе Таура в который раз. — "Аутоагрессия — тоже проявление истерики. Будь умной девочкой, Будь уравновешенной. Не веди себя, как хищный зверь".

До чего же трудно! После того, как ей полдюжины лет вдалбливали: дикость и свирепость — ее самые ценные качества как солдата.

— Вот мы и одни, — Корделия оглянулась на захлопнутую дверь спальни и убедилась, что толстый слой дерева отделяет их двоих от всего мира. — Сегодня был очень долгий день. Я сражалась с местной бюрократией, управляла флаером, разбиралась в ваших устаревших картах, надеялась и боялась. Теперь я устала и хочу в постель. Тебе нужен более явный намек, Эйрел Форкосиган?

Она с размаху шлепнулась на край антикварной резной кровати и приглашающе похлопала рядом с собой. Эйрел не заставил себя ждать.

— Никогда не слышал ничего более воодушевляющего. Только я пьян, имей в виду, — Эйрел посмотрел на нее сокрушенно. — Я хочу тебя так, что зубы ноют, и мечтаю о тебе уже год — и при этом ухитрился нажраться так, что женщине в постели от меня никакого толку.

— Влияние этанола на половую функцию? — с любопытством уточнила Корделия, теребя пуговицы на его рубашке. Мелкие и неудобные; может, поэтому у барраярцев и есть специальные слуги, помогающие мужчине одеваться? — Или банальный стыд?

— О, ничуть не банальный. Огромный и сокрушающий. Калибром не меньше тяжелого крейсера.

— Спорим, что я найду, как тобой воспользоваться, мой стыдливый барраярец? — шепнула она ему. "Глупости. Ты мне нужен весь, трезвый или пьяный, во всем всеоружии полного возбуждения или не очень. Мечтаешь об этом уже целый год, да? И я не меньше. Отговорки не принимаются".

Эйрел закинул руку ей на шею, притягивая к себе. Она толкнула его в плечи, опрокидывая на расшитое шелковое покрывало.

От него отчетливо пахло спиртным, но это Корделию не останавливало. Она скользнула языком между его губ и, устроившись на широкой груди поудобнее, сосредоточенно предалась долгожданному, глубокому, взрослому поцелую. Эйрел под нею глухо застонал и решительно принялся нащупывать подол новенького цветастого платья. Ткань смялась под широкой ладонью, задираясь на поясницу. Корделия выгнулась, подтянула коленку повыше, подставляясь в его руки.

И к черту одежду. В крайнем случае, она введет его в расход на новую рубашку, потому что с этой сейчас отдерет пуговицы с мясом.

"Я не должна, не должна была ее отпускать!"

Вдовствующая принцесса Карин вжалась в спинку кресла, с усилием потерла виски, словно ароматический бальзам мог прогнать неослабевающую головную боль. Она знала, что это не поможет.

В последние дни она слишком часто прибегала к сослагательному наклонению, перебирая свои ошибки одну за одной, как бусины ядовитого ожерелья.

«Я не должна была отсылать от себя Дру». Дру спасла бы ее мальчика, в это Карин верила с иррациональностью отчаяния.

Дру не погубила бы Грегора.

Хотя, если вдуматься, что смогла бы агент Друшнякова там, где не справился ее могущественный шеф?

И все равно. Друшнякова всегда была последней линией защиты, прикрывающей Карин и ее дитя. Но после утверждения регентства принцесса позволила себе успокоиться, безрассудно поверить, что больше стоит не на линии огня. И даже страшное покушение на леди Форкосиган, казалось, это подтвердило. Кстати, именно ловкая девочка Дру поймала убийцу.

«Как бы она была нужна мне здесь!»

Как защита. Как утешение. Как… подруга?

Поздно сожалеть об ошибках. Она сама отпустила Дру с женской половины дворца туда, куда та мечтала: к «настоящей военной» патронессе.

Ее подвели все, на чью помощь она рассчитывала: Дру, Негри, Форкосиган. Она осталась одна.

«Одна. Какое страшное, холодное слово».

Что ж, пора научиться защищать себя самой.

Император смотрел в окно: седой, ссутулившийся, мрачный, как грозовая туча.

— Я переезжаю в летнюю резиденцию. Не спорь. Хватит с меня придворного шума. И южный климат в мои годы полезнее для здоровья.

"Его годы? Это шестьдесят-то?"

— А ты поступаешь в распоряжение лорда Форсмита для обучения; покидать его я тебе запрещаю. Официально.

— Ты отсылаешь меня?.. Думаешь отсидеться за городом, пока эти мутанты займут столицу? Выбрал трусость и меня заставляешь?!

Отец даже не повернул головы. Поморщился:

— Остынь. Знаю, ты бы предпочел с саблей наголо атаковать цетагандийский крейсер. Красиво и безумно. Смею только тебе напомнить, что нарушение моего приказа будет считаться изменой. Даже для тебя.

— Я не…

— Помолчи. — Дорка сделал паузу сам и добавил почти брезгливо: — Надо все разжевывать? Ладно. После поражения при Керославе от барраярской армии остались ошметки; цеты ждут нашего открытого сопротивления, как подарка, чтобы довершить разгром. Черта с два. Я старый, больной, усталый человек, и я демонстративно отправляюсь в загородное имение вместе с преданной дочерью и декоративным эскортом. Ксав — в галактику за помощью, потихоньку. Юный Форкосиган — в свои горы, строить отряды герильяс, чтобы сорвиголовы вроде тебя не полегли зря прежде времени. А ты — учиться у полковника Форсмита, Юрий. Долго. Вернусь — решу, доверять ли тебе армию.

Когда Форкосиган подъехал к полянке, чалая лошадь паслась себе у дерева как ни в чем не бывало, а всадник уныло сидел на земле.

— Здорово болит? — неторопливо спешившись, поинтересовался граф.

— Не-а, — двенадцатилетний Зерг помотал головой и скривился. Болело, конечно же, зверски. В лодыжку словно иголку вогнали.

— Отек знатный, — заметил Форкосиган без особого сочувствия. Он возвышался над Зергом как парадная статуя. — Вставать не пытайся. Есть ли перелом, не знаю, доктора скажут. Вызывал ты их?

Принц неохотно ткнул в кнопку комма.

— А то вы, дядя Петя, сами с лошади не падали, — вздохнул он с обидой.

— Падал. — Форкосиган прислонился к дереву и невозмутимо чистил ногти щепочкой, с высоты своего роста поглядывая на Зерга и прекрасно видя и распухшую ногу, и злые слезы на глазах. — И влетало мне за небрежность от инструктора, парень, по первое число. Не то, что тебе.

Можно подумать, Зерг не предпочел бы трепку от инструктора короткому разговору с отцом. Тот хоть и разрешил, чтобы принца учил верховой езде его старинный приятель Форкосиган, но без восторга. «Баловство», читалось как обычно в его холодном взгляде — вот так посмотрит, словно припечатает, и вернется к своим делам. «Неудачник».

Да. В положении кронпринца империи есть свои минусы.

Милорд Майлз свой первый кубок на Окружных скачках он завоевал в четырнадцать лет. Разумеется, это сопровождалось горячими спорами, и граф Форкосиган втайне неимоверно гордился внуком, его храбростью и упрямством. Разумеется, не обошлось без жарких споров, когда внук отстаивал свое право выступать во "взрослой", вернее, вне возрастов категории, а дед моментально срезал его утверждением, что тот слишком мал и вообще еще молод для состязаний, пусть и в самом удачном для жокея весе.

Но я из той истории лучше всего запомнил, как милорд настаивал, что для боевого духа ему нужна поддержка на трибунах, и решил организовать себе для этого специальную команду.

* * *

— ...Но все-таки помпоны были хорошей идеей, — задумчиво заметил лорд Майлз. — Привлекательной. И я их уже сделал. Нельзя, чтобы задумка пропала из-за недостатка добровольцев, просто не понимающих, какую они возможность теряют.

Я так не считал. Бетанское спортивное шоу, запись которого милорд прокручивал уже несколько дней в поисках свежих идей, отличалось обычной для этого народа скудостью в одежде, поэтому в нелепых пушистых шарах в руках болельщиц был смысл: ими они хоть как-то могли прикрыться. Или хотя бы отвлечь внимание от того, что верхнюю часть своего наряда забыли дома.

— Я показал Елене... помпон, — торопливо поправился маленький лорд, понимая, что иной вариант не встретил бы у меня одобрения, — и объяснил, что с ним делают. Она в принципе не отказалась. Сказала, что все равно собиралась за меня болеть. Но ты же понимаешь, ее одной будет мало, хотя и здорово, что с вашим ростом ее видно в любой толпе. Но я сомневаюсь, сержант, что она согласится прыгать на трибунах с помпонами в руках и визжать.

— Да, м'лорд, — подтвердил я, обрадованный, что лорд Майлз сам это понимает. — Неприлично так себя вести девице в ее возрасте.

— Если вопрос в возрасте, подойдут старшие Куделки, — решительно сказал он. — Ну то есть старшие младшие Куделки, Делия и Марсия. Визжать они умеют замечательно, сам знаю. Надо бы попросить маму пригласить сюда капитана и Дру на выходные.

— Дети? Вы уверены, м'лорд? — усомнился я.

После того, как в прошлый раз молодой лорд водил юных Куделок в пещеру, смотреть на гнездо летучих мышей — еще та редкость в наших краях, — маленькая мисс Марсия лишилась изрядной пряди волос и действительно продемонстрировала все свои вокальные данные.

Мой юный сюзерен погрузился в мрачное молчание. Наверное, он счел эти дуракцие украшения талисманом на удачу, поэтому никак не решался от них отказаться.

— А, может, мне попросить у деда еще несколько оруженосцев? Они могли бы тоже... помахать с трибун, — милорд явно стушевался на середине фразы, посмотрев на меня и наглядно представив эти штуки у меня в руках. И неуверенно договорил: — Все-таки наши, родовые цвета, коричневый с серебром...