Бешеный Воробей

#ПЛиО #зарисовки

Чувств не было - только спокойствие, острое, как сталь, горькое, как яд. В первый момент, едва он увидел смерть Деймона и его сыновей, его затопило отчаяние пополам с ненавистью, но почти сразу отхлынуло, не оставив ничего, кроме одной мысли.
Отомстить. Убить. Уничтожить.
Он знал, что за ним пошли, знал с того самого момента, как развернулся - это было хорошо, значит, кто-то сумеет спастись из чудовищной западни. Самому ему было все равно - у него была своя цель, а что будет дальше, его не волновало.
Отомстить. Убить. Уничтожить.
Когда он проносился мимо тел брата и племянников, Чёрное Пламя само вскочило ему в руку. В его голове тут же зазвенел вопль отчаяния и гнева, кричал кто-то, кто потерял кого-то очень близкого; Эйгор потере сочувствовал, но велел замолчать. "Мы его убьем, слышишь? Убьем. Обещаю".
Мерзкое отродье встречало его во главе слета трупоедов; когда Чёрное Пламя встретилось с Тёмной Сестрой, над полем разнесся пронзительный похоронный звон. Клинки продолжали звенеть в их руках; это была песня, братоубийственная и ужасающая. Песня, которую допоет лишь один.
Он не знал, не помнил, сколько времени прошло, сколько времени они сходились друг с другом - красное и чёрное, преступление и гнев - когда Чёрное Пламя взвилось над бледной падалью в смертельном ударе. Конь падали рванулся, и удар прошёл вскользь, однако из-под меча все равно хлынула кровь, горячая и алая, а один из глаз падали превратился в кровавую дыру; Чёрное Пламя заурчало, будто сытый кот, когда багровые капли побежали по лезвию. Падаль заорала, закаркала; не удержавшись в седле, рухнула с коня, трепыхнулась раз, другой, замерла - и больше не поднялась.
И тогда Эйгор вспомнил, кто он и где.
- Отступаем! Отступаем!! Уходим через холмы!!

#ПЛиО #зарисовки #AU

...По воспоминаниям очевидцев, это была самая страшная свадьба из всех, на которых им когда-нибудь доводилось. Дело было не в массовой резне или отравленном угощении, нет, ничего этого не было; просто в воздухе - в Великой Септе ли, в Красном замке ли - витало странное, абсолютно не свадебное напряжение: такое напряжение обычно уместно на поле битвы за мгновение до того, как командиры объявляют атаку. Что касается жениха и невесты, то ненависть, повисшую между ними в воздухе, можно было резать на куски и раздавать гостям вместо свадебного пирога - настолько плотной она была. Сами гости, впрочем, тоже были хороши: во взглядах, направленных на пару у алтаря Матери, читались отвращение, сожаление, непонимание - все, что угодно, но не восхищение. И трудно сказать, к кому именно из новобрачных эти взгляды относились.

Невеста, казалось, не замечала никого и ничего вокруг. Невысокая и хрупкая, как тростинка, в тяжелом свадебном одеянии она казалась еще моложе своих неполных восемнадцати лет; ей отчаянно хотелось оказаться подальше от этого города, от этих людей, но богов об избавлении она давно не молила - это были не ее боги, и помочь ей они не могли. Ее глаза блестели довольно странно, но оставались сухими, в то время как ее младшая сестра уже почти не сдерживала слез - ту со дня на день отсылали за Узкое море, с солидным приданым и настоятельными рекомендациями не возвращаться ко двору как можно дольше. Сама невеста предпочла бы, чтобы сестра осталась с ней, по ряду причин... но мнения и желаний сестры изменника никто не спрашивал. Ей и так предоставили выбор - замуж или в септы; поговаривали, что она умоляла короля отпустить ее к Молчаливым сестрам, и тот почти дал свое согласие, если бы не вмешательство королевы - та была категорически против: столь высокородной девице, по ее мнению, не пристало заниматься таким гнусным делом, как работа с покойниками. В септы девушка, исповедовавшая веру в Старых Богов, пойти не могла, поэтому ей оставалось только стоять здесь и стараться не смотреть на человека рядом.

Жених тоже замер, как статуя, глядя в одну точку - только ноздри раздувались от еле сдерживаемого гнева. Ему также очень не нравилась вся эта затея, но поделать он ничего не мог: такова была воля его короля, человека, которому он привык подчиняться с детства и единственного, чью власть над собой признавал. К тому же, он не мог отрицать того, что в словах короля была доля истины: стоит лишь выпустить эту... почти-его-жену из Королевской Гавани, как она упорхнет к своему братцу-ублюдку, и ищи их по всей стране. А девчонка видела и слышала слишком многое, чтобы так просто ее отпускать; можно было, конечно, выдать ее и за кого другого из придворных... но вот только кому другому они с братцем живо напоют в уши против короле. Счастье, что десница - не кто угодно, и королю верен безоговорочно. Хотя цепь, говоря по чести, бывает чересчур тяжелой...

Когда септон спросил, нет ли причины, мешающей этому браку, жених вновь и бровью не повел; невеста дернулась было, но бежать было некуда: позади нее стоял король, бывший посаженым отцом, а за ним - трое рыцарей Королевской Гвардии во главе с новым лордом-командующим, поэтому она лишь глубоко вдохнула и через силу покачала головой. Были даны семь обетов и семь благословений - жених цедил слова сквозь стиснутые зубы, невеста шептала их едва слышно; когда настало время менять плащи, она замерла и стиснула кулаки.

- Не подходите ко мне, - прошипела она так же на грани слышимости. - Не прикасайтесь ко мне, вы, оба!
- Ради Семерых, не устраивай скандала, - прошептал король и широким жестом снял с нее плащ. Жених практически тут же набросил ей на плечи свой, сколов у горла фибулой в виде конской головы, и они замерли друг напротив друга. Со стороны казалось, что они готовы вцепиться друг другу в глотки; жуткое ощущение усиливалось за счет того, что они были похожи, будто близнецы: оба темноволосые, с правильными чертами лица... и фиалковыми глазами, наследием древней Валирии. Наконец жених отмер и, наклонившись к невесте, быстро коснулся губами ее губ - едва заметно, чтобы соблюсти церемонию.

- Этим поцелуем я клянусь тебе в верности, - хрипло произнес он, - и признаю тебя своей леди и женой.
- Этим поцелуем я клянусь тебе в верности, - тихо ответила она, - признаю тебя своим лордом и мужем... перед твоими богами, но не перед своими.

Септон облегченно выдохнул, вскинул кристалл и, заглушая последние слова девушки, объявил, что отныне сир Эйгор Риверс из дома Таргариенов и Бракенов и леди Гвенис Риверс из дома Таргариенов и Блэквудов - одно тело, одно сердца, одна душа, и да будет проклят тот, кто встанет между ними. Люди в септе разразились приветственными, но не вполне искренними выкриками; король Деймон Блэкфайр, первый этого имени, сдержанно кивнул новобрачным. Эйгор вернул брату и королю кивок и позволил себе перевести дух: змеиное гнездо наконец-то было разрублено. Дейрон казнен; Эйрис с племянниками и матерью укрылся в Дорне, но ничего не стоит выкурить его оттуда, Бейлор и Мейкар мертвы; шлюха Милесса со старшей дочерью час назад прибыли в столицу из сожженного дотла Рейвентри и уже заняли свои новые комнаты на третьем ярусе темниц. Неприятно, конечно, что Ширу отсылают в Лисс, но так она не сможет передавать сведения своему бледнорожему любовничку... который, к слову, все же умудрился удрать в дневном переходе от Стены. Ничего, далеко не убежит - такую внешность ничем не спрятать.

А с молодой женой проблем возникнуть не должно. Хочет, чтобы с матушкой и сестрицей все было в порядке - заткнется и будет делать то, что ей скажут.

Пы.Сы. Chaucer, Imnothing, lonely_dragon, не бейте, оно само! >_<