Magla

Из Португалии — а кто говорит из Испании, но это всё едино — вывезли утку; прозвали её Португалкою; она несла яйца, потом её зарезали, зажарили и подали на стол, — вот и вся её история. Выводков из её яиц тоже звали Португалками, и это кое-что значило. Наконец, из всего потомства первой Португалки осталась на утином дворе только одна. На этот утиный двор допускались и куры с петухом, неимоверно задиравшим нос.
— Он просто оскорбляет меня своим неистовым криком! — говорила Португалка. — Но он красив, — этого нельзя у него отнять — хоть и не сравнится с селезнем. Ему бы следовало быть посдержаннее, но, ведь, сдержанность — это целое искусство, требующее высшего образования. Этим отличаются певчие птички, что гнездятся вон там в соседском саду на липах! Как мило они поют! В их пении есть что-то такое трогательное, «португальское» — как я это называю! Будь у меня такая певчая птичка, я бы заменила ей мать, была бы с нею ласкова, добра! Это уж у меня в крови, в моём португальстве.
И как раз в эту минуту к ней и свалилась с крыши певчая птичка. Она шарахнулась оттуда, спасаясь от кошки, и отделалась сломанным крылом.
— Как это похоже на кошку, на эту кровопийцу! — сказала Португалка. — Я знаю её ещё с той поры, как у меня самой были утята! И подумать, что такому созданью позволяют жить и бегать тут по крышам! Нет, уж в Португалии, я думаю, этого не увидишь!
И она принялась соболезновать о бедной певчей птичке. Соболезновали и простые утки, не португальские.
— Бедная крошка! — говорили они, подходя к ней одна за другой. — Сами мы не из певчих, но в нас есть внутренний резонанс или, как это назвать иначе? Мы чувствуем, хоть и не говорим о том!
— Так я поговорю! — сказала Португалка. — И сделаю для неё кое-что! Это прямой долг каждого! — С этими словами она подошла к корыту и зашлёпала во воде крыльями, так что чуть не потопила птичку под дождём брызг, но — от доброго сердца. — Вот это доброе дело! — сказала Португалка. — Пусть смотрят и берут пример.
— Пип! — пискнула птичка; сломанное крылышко не давало ей встряхнуться хорошенько; но она всё-таки понимала, что её выкупали от доброго сердца. — Вы очень добры, сударыня! — прибавила она, но о повторении душа не просила.
— Я никогда не думала о своей доброте! — ответила Португалка. — Но я знаю, что люблю всех моих ближних, кроме кошки! А этого уж от меня и требовать не вправе. Она съела у меня двух утят!.. Ну, будьте же теперь здесь как дома! Это можно! Сама я тоже нездешняя, что вы, конечно, видите по моей осанке и оперению. А селезень мой здешний, не моей крови, но я не спесива!.. Если вас вообще кто-нибудь поймёт здесь во дворе, то, смею думать, это я!
— У неё Портулакия в зобу! — сострил один маленький простой утёнок; остальные простые утки нашли это бесподобным: Портулакия звучит, ведь, совсем как Португалия! И они подталкивали друг друга, крякая: Рап! Вот остряк! — Потом они опять заговаривали с певчею птичкой.
— Португалка — мастерица поговорить! — сказали они. — У нас нет таких громких слов в клюве, но и мы принимаем в вас не меньшее участие! И если мы ничего не делаем для вас, то не кричим об этом! По нашему так благороднее.
— У вас прелестный голос! — сказала одна из пожилых уток. — То-то, должно быть, приятно сознавать, что радуешь многих, как вы! Я, впрочем, мало смыслю в пении! Оттого и держу язык в клюве. Это лучше, чем болтать глупости, каких вам столько приходится выслушивать.
— Не надоедайте ей! — вмешалась Португалка. — Ей нужен отдых и уход. Хотите, я опять вас выкупаю, маленькая певунья?
— Ах, нет, нет! Позвольте мне остаться сухою! — попросила та.
— А мне только водяное леченье и помогает! — продолжала Португалка. — Развлечение тоже очень полезно! Вот скоро придут в гости соседки куры; между ними есть две китаянки; они ходят в панталончиках и очень образованы. Они тоже нездешние, и это очень подымает их в моих глазах.
Куры явились; явился и петух. На этот раз он был настолько вежлив, что не грубиянил.
— Вы настоящая певчая птица! — сказал он птичке. — И делаете из своего крохотного голоска, что можете. Но надо иметь свисток посильнее, чтобы слышно было, что ты — мужчина!
Обе китаянки пришли от птички в восторг: она после купанья была вся взъерошенная и напомнила им китайского цыплёнка. — Как она мила! — сказали они и вступили с нею в беседу. Говорили они шёпотом и всё на «пе», как породистые китаянки.
— Мы, ведь, вашей породы! Утки, даже сама Португалка, принадлежат к водяным птицам, как вы, вероятно, заметили. Вы нас ещё не знаете, но и многие ли нас здесь знают, или дают себе труд узнать? Никто, даже из кур никто, хотя мы и рождены для более высокой нашести[1], нежели большинство! Ну да пусть! Мы смирно идём своею дорогой среди других, хотя у нас и другие принципы: мы смотрим только на одно хорошее, говорим только о хорошем, хотя и трудно найти его там, где нет ничего! Кроме нас двух, да петуха, во всём курятнике нет даровитых и в то же время честных натур. Об утином дворе и говорить нечего. Мы предостерегаем вас, милая певунья! Не верьте вон той короткохвостой утке, — она хитрая! А вот та пёстрая, с кривым узором на перьях, страшная спорщица, никому не даёт сказать последнего слова, и сама всегда неправа! Та жирная утка обо всех отзывается дурно, а это противно нашей природе: уж если нельзя сказать хорошего, лучше молчать! Португалка одна отличается хоть некоторым образованием, и с нею ещё можно водиться, но она тоже пристрастна и слишком много говорит о своей Португалии.
— И что эти китаянки расшептались! — удивлялась пара простых уток. — На меня они наводят скуку; я никогда с ними не разговариваю.
Вот, явился и селезень. Он принял певчую птичку за воробья.
— Ну да, я много не разбираю! — сказал он. — Всё едино! Она из породы шарманок; есть они — ну и ладно.
— Пусть себе говорит, а вы не обращайте внимания! — шепнула птичке Португалка. — Он зато весьма деловитый селезень, а дела, ведь, главное!.. Ну, а теперь, я прилягу отдохнуть. Это прямой долг по отношению к самой себе, если хочешь разжиреть и быть набальзамированною яблоками и черносливом.
И она улеглась на солнышке, помигивая одним глазом. Улеглась она хорошо, сама была хороша, и заснула хорошо. Певчая птичка почесала сломанное крылышко и прилегла к своей покровительнице. Солнышко так славно пригревало, тут было чудесное местечко.
Соседские куры принялись рыться в земле; они в сущности и приходили сюда только за кормом. Потом они стали расходиться; первые ушли китаянки, за ними и остальные. Остроумный утёнок сказал про Португалку, что она скоро впадёт в «утиное детство». Другие утки закрякали от смеха. «Утиное детство!» Ах, он бесподобен! Вот остряк!» И они повторяли и прежнюю его остроту: «Портулакия». Ужасно забавно было! Затем улеглись и они.
Прошёл час, вдруг на двор выплеснули помои и всякие кухонные отброски. От этого всплеска вся спящая компания проснулась и забила крыльями. Проснулась и Португалка, перевалилась на другой бок и пребольно придавила певчую птичку.
— Пип! — пискнула та. — Вы наступили на меня, сударыня!
— Не попадайтесь под ноги! — ответила Португалка. — Да не будьте такою неженкой! У меня тоже есть нервы, а я никогда не пищу!
— Не сердитесь! — сказала птичка. — Это у меня так вырвалось!
Но Португалка не слушала, бросилась на поживу и отлично пообедала. Покончив с едой, она опять улеглась. Птичка снова подошла к ней и хотела было доставить ей удовольствие своим пением:
Чу-чу-чу-чу!
Уж я не промолчу,
Я вас воспеть хочу!
Чу-чу-чу-чу!
— Теперь мне надо отдохнуть после обеда! — сказала утка. — Пора вам привыкать к здешним порядкам! Я спать хочу!
Бедная птичка совсем растерялась: она, ведь, хотела услужить! Когда же госпожа Португалка проснулась, птичка уж опять стояла перед нею и поднесла ей найденное зёрнышко. Но утка не выспалась, как следует, и, разумеется, была не в духе.
— Отдайте это цыплёнку! — крикнула она. — Да не стойте у меня над душой!
— Да вы сердиты на меня? — спросила птичка. — Что же я сделала?
— Сделала! — повторила Португалка. — Выражение не из изящных, позвольте вам заметить!
— Вчера светило солнышко, — сказала птичка: — а сегодня так серо, темно! Мне так грустно!
— Вы не сильны во времяисчислении! — сказала Португалка. — День ещё не кончился! Да не смотрите же так глупо!
— Теперь у вас точь в точь такие же злые глаза, как те, от которых я спаслась сюда!..
— Ах, бесстыдница! — сказала Португалка. — Вы меня приравниваете к кошке, этой хищнице? В моей крови нет ни единой злой капельки! Я приняла в вас участие и научу вас приличному обхождению!
И она откусила птичке голову; птичка упала мёртвая.
— Это ещё что?! — сказала Португалка. — И этого перенести не могла? Ну, так она и не жилица была на этом свете! А я была для неё матерью, это я знаю! Сердце у меня есть!
Соседский петух просунул голову на двор и закукурекал, что твой паровоз.
— Вы изводите меня своим криком! — сказала утка. — Это всё вы виноваты! Она потеряла голову, да и я свою скоро потеряю!
— Не много-то места она теперь занимает! — сказал петух.
— Говорите о ней почтительнее! — сказала Португалка. — У неё был голос, она умела петь, была образована! Она была нежная и любящая, а это также приличествует животным, как и так называемым людям!
Вокруг мёртвой птички собрались все утки; утки вообще сильно чувствуют и выражают свои чувства: и зависть и жалость. Тут завидовать было нечему, так они жалели. Пришли и куры-китаянки.
— Такой певчей птички нам уж не нажить! Она была почти что китаянка! — И они всхлипывали; другие куры тоже, а утки ходили с красными глазами.
— Сердце-то у нас есть! — говорили они. — Этого уж у нас не отнимут!
— Сердце! — повторила Португалка. — Да, этого-то добра у нас здесь почти столько же, сколько и в Португалии!
— Подумаем-ка лучше, чем бы набить зобы! — заметил селезень. — Это важнее всего! А если и разбилась одна шарманка, что ж? Их ещё довольно осталось на свете!