Где любят нас - лишь там очаг родимый (джен)

Она знала, что находится тут уже достаточно долгое время. Очень часто она теряла счет времени, забываясь в собственных криках и боли, оглушающей сознание. Быть может, даже больше месяца. И даже больше двух. Но наверняка она не знала. Ей казалось, что она находится тут долгие тысячелетия, целую вечность.

Сегодня все должно было измениться. Это точно. И это единственное, в чем она была уверена. Она выработала идеальный план. Почти. Минус был в том, что девушка не знала ни расположения комнат в этом доме, ни расположения самого дома. У нее были лишь догадки, не более. Если быть точнее, это был замок, не дом. Какой-то очень старый замок.

Это было плохо. Очень-очень плохо. Даже если она выберется, куда ей идти? Аппарировать? Но она не умеет. Училась этому раньше, в далекой-далекой, совершенно другой жизни, но до конца этой техникой так и не овладела. Может, хотя бы сейчас получится? А куда? Куда ей перемещаться? Этого она тоже не знала.

Она горько усмехнулась — ну надо же, лучшая ученица Хогвартса за последние двадцать лет чего-то не знает! Смешно.

На территории Хогвартса аппарация запрещена. Хогсмид? Не лучший вариант, учитывая, что сейчас, насколько она была в курсе, директором Хогвартса была Амбридж. Она и сама не поняла, как ей удалось услышать эту информацию — только по какой-то случайности. Правда, счастливой ее не назовешь. Парочка Пожирателей переговаривалась прямо за ее персональной камерой, а когда поняли, что у них есть слушатель, больше не заговаривали при ней ни на какие темы. Только перед уходом немного повеселились.

Она поморщилась, те удары словно снова ожили, глухой болью отдаваясь в ребрах.

Она была совершенно отрезана от внешнего мира, словно слепая и глухая. Они тщательно заботились о том, чтобы она ничего не знала и ничего не ведала, какие события творятся за стенами этой крепости.

В конце концов девушка решила, что будет разбираться на месте, по ситуации. Она знала, кто сегодня дежурит. Новенький, щуплый, вечно дрожащий паренек, только-только вступивший в организацию. Ей не составит труда с ним разобраться, даже учитывая свое нынешнее состояние.

Наступил вечер. Эту вещь она тоже знала наверняка — потому что сменилась стража. Прислушиваясь к звукам, девушка дождалась, когда тяжелые шаги утихнут, и слабо постучала. В ответ раздалось грубое:

— Ну что еще? — паренек почти всего боялся, предпочитая нападать первым, чтобы окружающие не раскусили его истинное лицо.

Она разомкнула сухие губы и провела по ним потрескавшимся языком, прохрипев:

— Воды… Дай мне… воды.

Русоволосый мальчик, сощурившись, с сомнением посмотрел на худую и изможденную девицу со впалыми щеками и кругами под глазами, и, рассудив, что справится с ней, налил из кувшина в стакан воды и открыл дверь. Он осторожно зашел, сделав пару шагов, и остановился, вытянув вперед дрожащую руку. Девушка благодарно кивнула, подняла обе руки, собираясь принять стакан, и… резко схватила за узкое запястье, со всей силы дернув на себя. Парень от неожиданности пошатнулся, с расширившимися глазами наблюдая, как словно в замедленной съемке падает стакан, разбиваясь вдребезги о каменную кладку пола, и с удивлением отмечая про себя, откуда в столь хрупком и замученном теле взялось столько силы. Чувствует, как в ту же секунду траекторию его движения меняет девичья нога, сделавшая подножку, и падает на спину к ногам пленницы. А еще через секунду юноша чувствует холодную сталь, скользнувшую по его шее и затянувшуюся подобно удавке. Отчаянно захрипев, он дернулся, пытаясь скинуть с себя эти цепи, сковавшие его, но женские руки, с недюжинной силой еще больше затянувшие узел, не дали этого сделать. Еще несколько мгновений он пытался вырваться, царапая себе горло, вдыхая носом затхлый воздух и тут же заходясь в булькающем кашле, мешающем дышать. Последние секунды своей жизни он провел, до рези в слезящихся глазах всматриваясь в темноту, окружившую их двоих, и пытался понять, почему. Почему именно он? И почему именно сегодня? И от ее руки.

Ма-ма…

Вот кого он вспомнил перед смертью, вот чей образ привиделся. Один он у нее был. А теперь уже нет. И его теперь больше нет.

Как же она без него?..

Девушка, с горечью накинувшая свои кандалы ему на шею, пару секунд держала зрительный контакт, молясь про себя о том, чтобы все это быстрее закончилось, и все туже прижимала к горлу холодный металл, перекрывая доступ к кислороду. Он хрипел и пытался вырваться, но она не могла позволить этому случиться.

Прости, прости, прости…

Шептал голос в ее голове, но почему-то она не чувствовала раскаяния. Внутри было пусто, словно все выжгло Адским пламенем, оставив после себя лишь пепел да зияющую дыру, которая постоянно кровоточила и никак не хотела закрываться. Она посильнее сцепила зубы и натянула цепи изо всех сил. Она не глядела на него. Она не хотела запоминать и этот образ. Но какая-то неведомая сила, внутреннее чутье, интуиция заставила ее опустить голову и посмотреть в его выпученные глаза с полопавшимися красными артериями, залившими собой белок; открытый в немом крике рот, отчаянно пытающийся вдохнуть воздух; скрюченные пальцы в попытке хоть немного оттянуть свой ошейник.

А ведь это всего лишь ребенок, которому всего лишь шестнадцать лет, у него есть родители, не знающие, что их сын сейчас умирает, так и не познав жизни. Всего лишь запутавшийся ребенок, у которого не оказалось рядом друзей, объяснивших, что плохо, а что хорошо.

Чей-то голос произнес эти фразы у нее в голове, заставив лишь на секунду пожалеть о содеянном, но в следующее мгновение вина исчезла, растворилась в воздухе.

Это война. Либо ты, либо тебя.

Она знала это. Они оба знали это. Она готова была понести наказание, но потом. Все потом. А сейчас у ее ног лежало мертвое тело ее охранника, так отчаянно смотрящего на нее своими зелеными глазами, в которых читался немой укор.

Ну за что ты так со мной? Ну зачем? Ведь я так хотел жить…

На секунду она задохнулась, на месте врага увидев Гарри, но быстро прогнала наваждение — это не он, это не он. И не смотри так.

Переступив через труп, она забрала его палочку и ужом выскользнула наружу, замерев в коридоре.

Куда теперь?

Плевать. Лишь бы подальше отсюда. Подальше от своего персонального ада, в котором она варилась Мерлин знает сколько дней! Тихо ступая, она перебежками передвигалась по длинному коридору, останавливаясь на развилках и осматриваясь, словно затравленная лань.

Впрочем, сейчас она таковой и являлась. Всего лишь бедной запуганной девочкой, пережившей жуткий кошмар своей жизни. Крепко сжимая палочку в холодной ладони, она на секунду встала перед винтовой лестницей, ведущей куда-то наверх, а потом стала быстро подниматься, боясь, что передумает идти туда. Ступеньки были старыми, как и сам замок, крошась под босыми ногами девушки и впиваясь мелкими камешками в когда-то нежную кожу ступней, а теперь уже загрубевшую, но пленница этого словно не замечала, стремясь покончить со всем этим как можно скорее.

Наверху ее ждал не совсем приятный сюрприз — вместо двери там был люк.

Девушка нахмурилась и закусила губу, нервно оглядываясь назад и пытаясь обдумать свое положение.

Двери нет — это раз. И это плохо. Есть люк — это два. Тоже нехорошо.

Она прислушалась к тому, что происходило наверху. Тишина. Она тяжело вздохнула.

Была не была! Это ее единственный шанс сбежать. Если не сейчас, то когда? Возможно, следующий шанс представится не так скоро, а, может, и вовсе никогда не наступит. Она прекрасно понимала, что если обнаружат ее побег и успеют ее перехватить, то, во-первых, за сам факт побега ее точно по головке никто не погладит. А во-вторых, узнав о том, что она убила одного из них… Будет еще хуже. Так что — либо сейчас, либо никогда.

Она еще раз вздохнула и аккуратно приподняла люк. Черт! Не поднимается! У нее все похолодело внутри. А что если это не выход?.. А если ловушка?.. Нужно просто сосредоточиться и все. Она напряглась и плечами попыталась снова сдвинуть его в сторону.

Ты волшебница или кто?

Она с тихим стоном хлопнула себя по лбу и, прошептав заклинание, аккуратно выглянула наружу. Еще один темный коридор, освещаемый несколькими факелами, а самое главное — он был пустой. Девица проворно подтянулась, вылезла, люк поставила на его законное место и рысью побежала дальше. Она не знала, куда двигается, ей просто хотелось уйти отсюда. Стены слишком давили на нее своей тяжестью и вековой мощью, заставляя с трудом дышать.

Внезапно она услышала чьи-то тяжелые шаги и испуганно затихла, не зная куда деваться. Быстро осмотревшись по сторонам, она заметила еле различимый во тьме поворот и шмыгнула туда, прислонясь к стене и, по возможности, пытаясь с ней слиться.

Совсем рядом прогремели шаги, а спустя секунду загрохотал люк, отодвигаемый мужскими руками.

Черт, черт, черт! Нужно быстро сматываться отсюда! У нее есть две-три минуты. Через это время ее пропажу и труп мальчика заметят, уж тогда ей не поздоровится.

Она втянула в себя воздух и с бешеной скоростью рванула дальше по этому ответвлению. Впереди замаячила какая-то дверь, и девушка ускорилась, отмахнувшись от мыслей, что эта дверь вполне себе может вести к Пожирателям, либо же к его покоям. Где-то позади она услышала мужские крики, возвещающие о том, что пленница исчезла.

Рванув на себя долгожданную дверь, она приготовилась бежать дальше и… поняла, что не чувствует под ногой ничего. Глянула вниз и тут же поджала ноги под себя, отпрыгнув в сторону.

Что за чертовщина?!

Она попала в какое-то странное помещение, больше похожее на чью-то гробницу, нежели на полноценную комнату. Потолки находились очень высоко, их поддерживали огромные колонны, кое-где уже разрушившиеся, в некоторых местах пол просто отсутствовал. Она подошла к одному обрыву, вглядываясь в черноту и гадая, куда она ведет. Ни черта не видно. Само помещение освещалось факелами, которых здесь было предостаточно. А вот там… она огляделась и взяла камень, бросив его вниз и прислушиваясь.

Ничего. Она ничего не слышит. Вообще.

Падать туда будет очень больно…

Хотя, скорее всего, наверное нет. Если там такая большая высота, она умрет еще в полете, а на землю упадет уже мертвое тело.

— Стоять, чертова сучка! — взревел знакомый голос, от которого кровь застыла в жилах, а волоски по всему телу встали дыбом. Она резко обернулась, увидев ухмыляющегося Сивого у двери, также чуть было не навернувшегося вниз. Он на секунду нахмурился, посмотрев в обрыв, и шагнул в сторону:

— Думала, сможешь сбежать? — оскалился мужчина, нехорошо цокнув языком и расслабленно откидываясь на стену. — А ты не такая уж и глупая. Дождалась, пока закончится моя смена, и прикончила мальчишку… Бедный-бедный мальчик… — он покачал головой и смахнул невидимую слезу, будто он и в самом деле горевал по пареньку.

— Заткнись, не делай вид, словно тебе и правда его жаль! — зашипела девушка, озвучивая свои мысли.

— А тебе? — мигом перестав ломать комедию, произнес оборотень, став серьезным, но через пару секунд снова начав ухмыляться. — Тебе было его жаль, когда ты душила его, а?

Через секунду дверь отворилась, являя взору двоих собеседников третьего, в широкой мантии и с палочкой наготове.

— Наша пленница решила бежааать? — прошипел Волан-де-Морт, вперившись красными глазами в замершую девушку. — Дорогая… неужели ты думаешь, что я отпущу тебя просто так?

Конечно нет… как ты можешь отпустить подружку Поттера?

— Давай ты не будешь делать глупости, малышка? — спокойно проговорил мужчина, медленно перекатывая в руках палочку и приближаясь к ней. — Просто подойди ко мне, и ты вернешься обратно.

Шатенка поджала губы:

— Я больше туда не вернусь, Том.

Мужчина резко остановился, споткнувшись и замерев на месте, мгновением позже подняв голову. Девушка увидела горящие глаза и сжатые челюсти, говорящие о том, что их обладатель, мягко говоря, сейчас был в ярости.

Он втянул со свистом в себя воздух:

— Откуда ты узнала, грязнокровка?!

— Твое имя? — усмехнулась девушка. — Было нетрудно догадаться.

Пожиратель прикрыл глаза, успокаиваясь:

— А ты и правда умная ведьма… Теперь подойди сюда, — приказал он.

— Я не твоя собачонка, — рыкнула волшебница.

— Гриффиндорцы! — зашипел Волан-де-Морт. — До тупости храбрые! Ты думаешь, твоя смелость тебе поможет?! — он остановился, задумавшись, через секунду хищно улыбнувшись. — Маленькая, глупая, храбрая львица… Ты думаешь, что отличаешься от нас, считаешь нас безумными убийцами, проливающими невинную кровь… Скажи… кто ты сейчас?

Она замерла, облизывая вмиг пересохшие губы. Сознание услужливо подкинуло образ окоченевшего трупа.

— Теперь ты одна из нас… такая же, как и все мы, — он обвел рукой зал, как будто здесь находились все его приспешники. — Твои руки запятнаны чужой кровью, твоя чистая душа осквернена! Что теперь скажут? А что скажет Гарри Поттер, узнав об этом?

Ее словно шибануло током, стоило услышать имя лучшего друга. Как ей теперь быть?..

— Как ты посмотришь ему в глаза? Бедное, наивное дитя… он и не знает, что скрывается за маской лучшей студентки…

— Заткнись! Я не такая, как ты! — вскрикнула девушка, зажав руками уши.

— Ооо! Ты и не знаешь, какая ты на самом деле! — расхохотался мужчина, подойдя к беглянке и наклонившись ниже. — Ты и не ведаешь, какие демоны живут в тебе! Первое убийство всегда прекрасно! Дальше пойдет как по маслу, родная. Сначала убиваешь незнакомца, потом еще, еще… а затем переходишь на близких. О, извини, я и забыл, ты ведь уже перешла!

Она вздрогнула и сморгнула слезы, навернувшиеся на глаза.

— Замолчи, ты ничего обо мне не знаешь! — вскинула она голову, смело заглядывая ему в глаза.

Он покачал головой, будто он отец, а она — неразумная дочь:

— Это ты ничего не знаешь о себе…

— Я не вернусь обратно! — закричала она, вскидывая спрятанную в рукаве палочку и откидывая мужчину от себя. Оборотень, до сего момента ничего не предпринимающий и стоявший у стены, тут же сорвался с места. Девушка бросилась в сторону, царапнув пальцами колонну и пытаясь за нее зацепиться, а секундой позже поняла, что выхватила из нее камень, осколком торчащий наружу, и летит куда-то в пропасть.

— Держи ее!

Фенрир в долю секунды оказался рядом, в последнее мгновение успев схватить девчонку за руку. Он облегченно вздохнул.

— Черта-с-два вы меня получите! — прошипела ведьма, подтянувшись на руке и со всей силы укусив нападающего. Оборотень взвыл сиреной и дернул руку на себя.

Этого мига беглянке хватило для того, чтобы выдрать руку из ослабившейся хватки и полететь вниз.

Проснувшись в четыре утра, Гейл Хоторн понял, что снова заснуть ему не удастся. Какое-то дурное предчувствие чего-то плохого заставляло сжиматься в страхе желудок, и сердце билось о ребра, казалось, в сто крат сильнее, чем обычно.

Сегодня было воскресенье, день охоты, день свободы, но почему-то он не мог радоваться этому дню. Тяжело вздохнув, он сел на кровати и протер рукой лицо.

— Гейл?

— Да? — повернув голову, ответил парень.

— Ты уже уходишь?

— Почти, Рори, — улыбнулся юноша и встал с кровати. — Давай, ложись спать, еще совсем рано.

Охотник быстро умылся, схватил куртку и лук со стрелами и направился в сторону леса.

С Китнисс отношения после 74-х Голодных Игр не складывались совершенно — он не то, что признаться ей не мог, они уже даже и не разговаривали как прежде! Она сильно изменилась, стала молчаливее, серьезней и мрачнее, чем обычно, почти не появлялась на улице, что уж говорить про охоту. Была только один раз, а после него уже не делала попыток поохотиться со своим другом — ей тогда, выстрелившей в оленя, показалось, будто она убила трибута. В этой ситуации радовало только одно — девушка также избегала общества Мелларка, сына пекаря, из-за которого вся эта заварушка и произошла. Впрочем, тот и сам не стремился быть рядом с Эвердин.

Гейл не знал, что между ними двумя случилось, но был уверен, что подробностей знать ему совсем не хочется. Сама девушка этого не рассказывала. Правда, факт того, что соперник почти не появлялся на горизонте, совсем не прибавлял шансов самому охотнику завоевать сердце победительницы.

Только вот сама мысль о том, что весь этот фарс, что они затеяли, чтобы выбраться с арены живыми, может быть правдой, съедала его изнутри, не позволяя рассудку взять верх над чувствами. Он пытался ненавидеть пекаря, очень хотел, но… почему-то не мог. Как ни старался.

Еще пытался отловить Китнисс, но и с этой задачей он не мог справиться. Она почти не выходила на улицу, предпочитая все время проводить дома, в кругу семьи. А у него и времени-то особого не было ее отлавливать — шесть дней с утра до самого вечера он усердно трудился в шахтах Дистрикта, и только одно воскресенье было свободным, лучом света в его жизни. Еще и Кискисс, конечно, только вот она упорно не желала ему показываться, омрачая еще больше его и без того постоянно хмурое настроение.

Листва тихо шелестела под тяжелыми ботинками, почти износившимися, поблескивая утренней росой. По утрам в лесу было особенно уютно, как-то… по-домашнему и очень красиво.

Гейл первым делом проверил ловушки, поставленные им пару дней назад поздно вечером, и раздосадованно цокнув языком от осознания того, что ничего не попалось. Не считая одной белки. Значит, надо поймать что-то сейчас.

Впереди мелькнуло что-то большое. Олень! Тот самый олень, которого тогда чуть было не подстрелила Китнисс!

Он подкрался поближе, медленно переставляя ноги и пытаясь не обнаружить свое присутствие, и натянул тетиву. Только вот, видимо, удача была сегодня не на его стороне, потому что чуть правее воздух как будто начал плавиться, спугнув животное.

— Черт! — выругался парень и отошел немного назад, зайдя за дерево и держа лук наготове.

Воздух тем временем продолжал плавиться, вращаясь во все стороны и превращаясь в воронку, поблескивающую всеми цветами радуги.

— Что еще за?.. — удивленно прошептал юноша, чуть опустив оружие.

Буквально через секунду это нечто выплюнуло из себя… нечто и тут же закрылось, не оставляя после себя ничего, кроме… этого нечто, которое влетело в дерево, за которым прятался шахтер.

— Какого черта?! — воскликнул охотник и кинулся к…

Господи, это что, человек?!

Отбросив лук, он перевернул лежащего на спину.

Это что, еще и девушка?!

С каждой следующей секундой осознавания происходящего его глаза все больше вылезали на лоб.

— Вот это поохотился… — изумленно пробормотал Хоторн, осматривая молодую женщину. Нет, похоже, что все-таки девочку.

— Господи, да ей же еще шестнадцати нет!

Что-то в ее образе не давало ему покоя — он казался смутно знакомым, будто когда-то они виделись раньше.

Спутанные каштановые волосы, худое и изможденное тело, одета она была в ночную рубашку небесного цвета, правда, сейчас уже какого-то грязно-серого, местами порванную, с красными пятнами. Аккуратно пристроив ее на земле, парень принялся ее осматривать. В руке она крепко сжимала какую-то палку и никак не желала отпускать ее, как бы он ни пытался разжать ее пальцы. Пока он занимался этим делом, он вдруг заметил что-то темно-красное на запястье. Нахмурившись, он приподнял рукав ночнушки и оторопел от увиденного — на нежной коже была вырезана надпись «ГРЯЗНОКРОВКА». Он не знал, что значило это слово, но это было неважно. Кто сделал с ней это, а главное зачем? На умиротворенном лице было пару кровоподтеков, внимательно присмотревшись, шахтер увидел тонкую полоску шрама на шее у девушки. Еще больше нахмурившись, он осмотрел ее ноги — вроде в порядке. Только после всех этих манипуляций он вдруг понял, что не видит, как поднимается ее грудь. Внутри все похолодело от ужаса. Он и сам не понимал, почему вдруг так волнуется за незнакомку.

С чего это вдруг? Он также понимал, что тут дело даже не в простом человеческом сочувствии и сострадании. Он волновался, будто если б это была… Китнисс? Или Рори, Пози…

Открытие этого факта ошарашило юношу, он оторопело уставился на неподвижное тело девушки. Секундой позже спохватился и опустил голову на грудь с отчаянно гулко бьющимся сердцем и надеждой услышать ответные удары.

Ничего.

Совершенно, черт побери, ничего!

Где-то внутри неприятно засосало под ложечкой.

Он с ужасом посмотрел на спокойное лицо, даже не подозревающее о волнении бедного шахтера.

Для начала Гейл разорвал ободок рубашки, давая доступ к воздуху. Затем он положил левую руку ей под шею, а правой с силой раскрыл сжатые челюсти. Времени катастрофически было мало — кто знал, сколько она пробыла в таком состоянии без медицинской помощи! Быть может, его теперешние действия совсем уже не имеют никакого смысла, но он надеялся все-таки на обратное, потому что… он и сам не знал почему.

Он набрал побольше воздуха в легкие, наклонился, вдувая его незнакомке, а потом положил сложенные руки ей на грудь.

Кажется, так: четыре раза нажать, потом продуть легкие, потом снова грудь, и так по кругу…

Ему казалось, будто он сидит уже целую вечность, весь перемазанный в грязи, продрогший, но девица все упорно не хотела дышать!

Что я неправильно делаю?!

Под не перестающими работать руками что-то нехорошо хрустнуло вот уже второй раз.

Черт, черт, черт! Давай, начинай уже дышать!

Тот факт, что у него ничего не получается, настолько разозлил, что он вспомнил кое-что другое — удары! Он не помнил, как они называются, так как не особо вслушивался в школьный курс по оказанию первой помощи человеку, и сейчас очень жалел об этом. Теперь Хоторн помнил только какие-то отрывки. На секунду он в нерешительности остановился — а что, если он все делает неправильно? А если сейчас его действия окончательно добьют девчонку? А ведь она еще совсем ребенок…

Он резко ударил по грудной клетке кулаком, присмотрелся и ударил второй раз. Девица дернулась, выгнулась и захрипела, зайдясь в кашле.

Слава богу!

Гейл облегченно вглядывался в лицо незнакомки, чуть не расхохотавшись от осознания того, что она все-таки жива.

И у него получилось! Получилось!

Он легонько похлопал ее по щекам:

— Эй, ты в порядке?

Веки незнакомки немного затрепетали и приоткрылись.

Шахтеру показалось, будто его прошибло током.

Карие глаза, почти ореховые с золотыми крапинками в упор глядели прямо на него.

Где-то я уже видел такое…

Девушка как-то снова дернулась, и помутневшим взором уставилась прямо в лицо Гейлу.

С силой разлепив потрескавшиеся губы, она что-то попыталась сказать:

— Г. г. кха.

Хоторн нахмурился и склонился еще ниже.

Она что, меня знает? Но откуда?! Я ее ни разу не видел!

— Га. рри… э… тыы?.. — с трудом прохрипела незнакомка, попытавшись пошевелить пальцами.

— Нет, ты ошиблась, — буркнул парень и принялся снимать с себя куртку.

Потом снова глянул на девушку, но она уже закрыла глаза.

Его снова прошиб холодный пот, но, приглядевшись, он увидел, что она дышит.

Просто потеряла сознание. С ней все хорошо.

И от осознания этого факта ему стало легче, будто с плеч упал какой-то неподъемный груз.

Стащив с себя верхнюю одежду, он аккуратно завернул в нее отключившуюся девицу. Лук со стрелами решил спрятать здесь, подумав, что вернется за всем этим позже, а сейчас ему нужно помочь пострадавшей.

Подняв ее на руки, он удивился — она почти не чувствовалась.

Господи, да кто ж с ней сделал-то такое?!

Неужели… а если Капитолий? Тогда что она сделала, чтобы ее так наказали?!

Похоже, что ее практически совсем не кормили — настолько худой она была.

Подойдя к забору, он положил ее на землю, прополз первый, а затем протащил ее по земле, ухватившись за подол куртки. Приблизившись к Дистрикту, он встал как вкопанный, лихорадочно раздумывая, что делать дальше. Куда ему теперь идти с этой ношей на руках.

Сначала ноги понесли его к дому Эвердин, но потом он вспомнил, что матери Китнисс сейчас нет дома — насколько он был в курсе, ее не будет здесь ближайшую неделю, она уехала по каким-то своим делам. С этими мыслями он резко развернулся и быстро зашагал в обратную сторону, постоянно оглядываясь по сторонам — только бы миротворцы не увидели, только бы не увидели!

Ногой открыв дверь дома, он также ее закрыл:

— Мама! — Дойдя до комнаты матери, он постучал. — Мама, ты спишь? Выйди, пожалуйста, мне нужна твоя помощь!

Заспанная женщина открыла дверь, уже собираясь поинтересоваться у сына, что такого случилось, что он решил так рано разбудить ее в выходной день, но, увидев девушку на руках у серьезного Гейла, она закрыла рот. Потом снова открыла:

— Гейл! Что это такое? Ты откуда ее взял? Ты что, украл девушку?!

— Что?! Мама! Да она сама на меня свалилась! — попытался оправдаться Хоторн.

Хейзел нахмурилась:

— Как это — свалилась?

— Все потом, мама! Ей нужна помощь!

Женщина все больше хмурилась, попутно слушая рассказ сына и давая указания:

— Положи ее сюда! Сними куртку! Принеси воды!

Потом она вытолкала его за пределы своей спальни и захлопнула дверь перед самым носом Гейла. Юноша тяжело вздохнул и зажмурился, сжав пальцами переносицу.

Столько вопросов и ни одного ответа.

Откуда она вообще взялась? Кто это?

Он мог поклясться, что раньше не видел ее здесь, в Двенадцатом, но тогда почему она казалась ему такой знакомой? Будто когда-то они виделись, и даже не один раз. У кого-то он видел такие же глаза. Глаза такого цвета были большой редкостью у них в Дистрикте, как и сама внешность девушки. Каштановые вьющиеся волосы — таких волос почти ни у кого не было, только у единиц. И глаза.

Голубые глаза тоже довольно-таки редкое явление здесь.

Эта мысль пронеслась у него в голове со скоростью света, услужливо подбросив образ Пита Мелларка.

Еще он мог кляться в том, что видел эту воронку. Что это вообще было? Он никогда не видел такого.

Природное явление?

Бред. Об этом ничего никому неизвестно, да и к тому же кто, когда и где видел воронку, выплевывающую истерзанных девушек?!

Гейл помотал головой, прогоняя всякие глупости, что носились внутри подобно осиному рою.

* * *

Хейзел озадаченно смотрела на девушку, покрытую грязью и кровью, кое-где уже запекшуюся и покрывшуюся коркой.

Бедная девочка… да кто ж сотворил с тобой такое?..

Смачивая тряпку в холодной воде, она старательно отмывала тело незнакомки, все больше хмурясь.

Господи, да откуда такие шрамы?!

Через какое-то время, оглядев труды своей работы, она убрала мешающие пряди волос с лица девушки.

— Что это?.. — озабоченно пробормотала женщина, наклонившись вниз. На висках у девочки были какие-то пятна, которые все никак не хотели смываться — они были похожи на два синих круга, немного потемневших. — Как будто чем-то ударили.

Перевернув девушку на живот, женщина замерла от увиденного — кровь застыла в жилах, а по телу пробежались мурашки. Спина была в ужасных шрамах, как будто ее били плеткой, очень сильно исполосована — раны начали заживать, но неправильно. Женщина опустила взгляд еще ниже и застыла в ужасе — на пояснице был выжжен рисунок, изображающий череп со змеей, выползающей изо рта.

На этом изумление миссис Хоторн на сегодня не закончилось — она обработала раны и начала вглядываться в спокойное лицо девушки, показавшееся ей смутно знакомым, как будто они когда-то встречались.

Но как они могли встречаться, если женщина могла поклясться, что не видела эту юную девочку в своем Дистрикте?!

* * *

Гейлу казалось, что он сидит на кухне уже целую вечность, внимательно вглядываясь в окно — солнце уже встало, и наступил новый день, хотя на самом деле прошло всего лишь пару часов.

Наконец-то он сзади услышал тихие шаги и повернулся, увидев серьезную мать.

— Что с ней?

Женщина нахмурилась и глянула на сына исподлобья, одарив его тяжелым взглядом, потом покачала головой — в это время сердце охотника будто остановилось и ухнуло камнем вниз, и села на стул:

— Я не знаю, сынок… ей нужна профессиональная медицинская помощь, а не то, что могу предложить ей я — лекарские манипуляции. Тут даже мать Китнисс не справилась бы, — она вздрогнула на этих словах. — Ей надо в больницу.

Юноша немного расслабился и потер виски, собираясь о чем-то спросить Хейзел, но она опередила его:

— Гейл… тебе не кажется эта девушка знакомой?

Он удивленно поднял глаза на хмурую женщину:

— Да. так ты тоже так думаешь?

Она кивнула.

— Слава Богу, я уже начал думать, что схожу с ума! — он вымученно улыбнулся.

— В таком случае это коллективное помешательство… — пробормотала его собеседница.

— Что? — забеспокоился Хоторн. — Подожди, что ты имеешь ввиду? Ты ее знаешь? Кто это?

Женщина снова кивнула и взглянула на Гейла:

— Видишь ли, сынок… я думаю, что здесь многие ее знают.

— В каком смысле?

Миссис Хоторн снова тяжело вздохнула и на секунду прикрыла уставшие веки:

— Ты помнишь об одном случае, который произошел здесь… — она запнулась, что-то подсчитывая в уме. — Шесть лет назад? Ты знал эту девочку. Насколько я знаю, близко с ней знаком не был, но имя ее ты знал. Она тогда пропала шесть лет назад. Просто исчезла. В лесу, где ты ее и нашел. — Она еще раз вздохнула и открыла глаза, в упор глядя на старшего сына и кидая слова, словно стрелы, в его душу:

— Ее зовут Гермиона. И она сестра Китнисс и Прим.

* * *

Информация, которую он только что получил, была сродни огромной скале, упавшей с обрыва и придавившей его к земле всем своим весом, не давая вздохнуть ни секунды и дышать полной грудью.

Он совершенно не знал, что с этим делать, а главное — как преподнести это семье Эвердин, но знал точно, что сделать это надо, и как можно скорее.

Именно поэтому сейчас он направлялся в деревню Победителей.

Несколько секунд он топтался у входной двери, пару раз поднимая руку и снова ее опуская.

— Ее сейчас нет дома, — раздался сзади мужской голос.

Гейл медленно повернулся — в светло-синей рубашке и черных штанах напротив стоял его соперник.

Как бы он ни хотел этого признавать, но Пит Мелларк со своей неординарной внешностью, совершенно не вписывающейся в быт и жизнь их захудалого Дистрикта, был красив и хорошо сложен.

— А ты следишь за ней? — услышал он свой хриплый голос.

— Мы были у Хеймитча, я уже ушел, а она осталась там, — передернул плечами пекарь, внимательно рассматривая охотника.

— Прим дома?

— Должна быть. Что-то случилось? — обеспокоенно спросил юноша, увидев тревогу Хоторна. — Я. могу чем-то помочь?

Гейл хотел было огрызнуться, но вовремя остановил себя — сейчас эти разборки были совершенно ни к чему. Сейчас куда важнее было помочь этой девушке.

Гермионе.

Поправил он себя мысленно.

Поэтому он лишь вздохнул и тяжело посмотрел:

— Ты умеешь. оказывать медицинскую помощь?

Теперь настал черед блондина хмуриться — да что такое стряслось, что шахтер спрашивает его об этом:

— Какую именно? Не думаю, что могу помочь как-то значительно, я знаю лишь некоторые медицинские травы, здесь тебе действительно сможет помочь только Прим.

Гейл коротко кивнул и постучал в дверь несколько раз — теперь это делал с большим облегчением, радуясь небольшой передышке перед встречей с Китнисс.

Дверь почти сразу же распахнулась:

— Гейл? — изумленно спрашивает девочка, стоя с веником на пороге. Потом она разглядела маячившего за спиной охотника Мелларка. — Пит? Что-то случилось?

— Можно и так сказать, — кивает Хоторн. — Нужна твоя помощь как медика.

Примроуз вмиг становится серьезной, на пару минут исчезает в доме и появляется снова с сумкой на плече, закрывает дверь и говорит:

— Веди.

Гейл на секунду останавливается и оборачивается назад, смотря на победителя, не понимающего, в чем дело, с трудом выдавливая из себя слова:

— Сходи.. за Китнисс. И скажи, чтоб она пришла ко мне. Надо поговорить. — Он видит замешательство и беспокойство на лице пекарского сына и как открывается его рот в попытке возразить, и добавляет, процедив сквозь зубы с отчаянием:

— Пожалуйста.

Пит замирает на секунду и почти бегом, насколько позволяет его протез, направляется к дома Хеймитча.

— Гейл, объясни теперь мне, пожалуйста, что случилось? — спрашивает девочка, пытаясь не отстать от слишком быстро идущего рядом парня.

— Я нашел в лесу девушку. Она ранена, и ей нужна помощь.

Прим поджимает губы и ускоряет шаг — кто бы ни была эта незнакомка, сейчас нужно поторопиться и вылечить ее. Судя по тревоге Гейла, дело нехорошее.

К тому времени, как они пришли домой к Хоторнам, вся семья уже встала, а дети со страхом жались друг к другу, не понимая, что творится.

* * *

Из спальни Прим вышла вся заплаканная, остолбеневшая, дрожащая, но с дурацкой улыбкой на лице. На негнущихся ногах она подошла и рухнула мешком на стул.

— Она жива. — девочка закрыла лицо руками, продолжая вздрагивать. — Она жива! Мы похоронили уже ее, Китнисс с папой думали, что не найдут и ее костей, предполагая, что она стала жертвой диких зверей в лесу.

Она отняла руки и сказала:

— Надо сказать Китнисс и маме! — потом повернулась к Гейлу и начала его благодарить:

— Гейл, мы и вовек не расплатимся с тобой за то, что ты сделал! Спасибо тебе!

Юноша смущенно выпростал свою кисть из цепкой хватки девочки.

— Прим! Прим! — раздался оглушающий и взволнованный крик Китнисс. — Ты здесь? Что случилось?!

Она влетела в дом и, словно обезумевшая, стала искать сестру, нашла ее сидящей на стуле и бросилась к ней:

— Что такое? С тобой все нормально?

— Китнисс, Китнисс, встань, со мной все хорошо! — подняла Примроуз старшую сестру с колен. — Не волнуйся, Китнисс, сядь.

— Так… что тогда случилось? — она обвела всех присутствующих внимательным и угрюмым взглядом, всего лишь на секунду остановившись на лице Гейла, а потом и вовсе отвернувшись от него.

— Хейзел? — спросила она женщину, прижавшуюся плечом к дверному косяку и скрестившую руки на груди.

Зашедший следом за победительницей Пит, немного запыхавшийся, мялся на пороге и с все возрастающей ревностью смотрел на реакцию Хоторна.

Шахтер пожирал абсолютно разъяснившимся взглядом охотницу, чувствовавшую себя неуютно под таким пристальным вниманием.

Как же долго он ее не видел!

Пит видел, как тут же преобразился Гейл при виде победительницы — из вечно хмурого, нелюдимого отступника он превратился в статного парня, расправившего плечи и глядевшего на Китнисс с нескрываемой надеждой. В одну секунду то, что, видимо, съедало его изнутри и из-за чего он тревожился, тут же развеялось в прах, стоило ему увидеть возлюбленную. Беспокойство в одно мгновение исчезло — то, что его тяготило до этого момента, больше не мешало ему.

Более не в силах смотреть на это, Мелларк отвернулся, разглядывая прогнившие деревянные половицы.

— Да что стряслось, вы можете мне сказать или нет?! — вспылила охотница, не выдерживая больше напряжения и сверлившего ее затылок взгляда друга. — И чего это вы такие счастливые? — с подозрением спросила победительница.

Она обвела окружающих ее людей своим взором и ничего не могла понять — Гейл не мог перестать на нее смотреть; дети с опаской выглядывали из-за угла; Пит глядел куда угодно, только не на нее и не на Хоторна; с лица Прим не сходило непомерно идиотское счастье, причины которого она никак не могла раскусить, и в итоге уставилась на мать Гейла, как на самого адекватного человека. Женщина немного оторвалась от стены и качнулась в ее сторону:

— Китнисс. Сегодня утром Гейл нашел в лесу одну девушку в тяжелом состоянии и принес ее сюда, Прим оказала ей первую помощь.

Эвердин резко выпрямилась и сначала посмотрела на довольную донельзя сестренку, а потом перевела взгляд на своего друга.

Девушка?..

— И эту девушку, — продолжила Хейзел. — Зовут Гермиона.

Слова матери Гейла выбили почву из-под ног охотницы, которая шокированно вытаращилась на говорившую.

— Этого. — услышала она свой собственный заплетающийся язык. — Этого не может быть…

— Но это так, — кивнула Хейзел.

Китнисс поднялась со стула, ухватившись за столешницу и думая, как бы ей сейчас удержаться.

— Это бред, — спокойно сказала Китнисс, хотя внутри бушевал самый настоящий ураган из всех эмоций. — Она давно мертва. Мы даже нашли ее обглоданную дикими животными кисть!

— Значит, это была чья-то другая кисть, потому что кисть Гермионы сейчас на своем месте, — парировала женщина, встретив потемневший взгляд девушки.

— Гермиона давно мертва, — процедила сквозь зубы Эвердин. — Вы не имеете права сейчас издеваться так над нами! Прим, идем домой, — схватила она запястье сестры, но та вырвала руку и отпрыгнула в сторону, поближе к Гейлу.

— Прим… что ты творишь? — изумленно прошептала Китнисс, глядя, как упрямо сжимаются губы ее Утенка.

— Китнисс, это правда. — Твердо произносит младшая Эвердин. — Неужели ты думаешь, что миссис Хоторн стала бы так шутить?

— Да вы что, все здесь с ума посходили?! — зашипела на манер рассерженной кошки брюнетка, обводя всех взглядом, метавшим молнии. — У вас коллективное помешательство или галлюцинации?!

— Я сама ее видела! — вскрикнула Примроуз, сжимая ладони в кулаки.

Победительницу будто окунули в ледяную воду и не давали вдохнуть долгожданного и спасительного воздуха:

— Что?.. — севшим голосом поинтересовалась Китнисс.

— Пойдем покажу!

— Прим, это не может быть Гермиона! Гермиона умерла, понимаешь? Умерла! Как и наш отец! А Гейл нашел просто очень похожую на нее девушку, вот и все!

— Хорошо, — кивнула Прим и потащила старшую сестру дальше по коридору. — Если это так, тогда давай просто посмотрим и все.

При виде болезненно бледной незнакомки, лежащей на кровати, у охотницы заныло сердце — она действительно была очень похожа на покойную сестру. Те же волосы, те же брови, губы похожи.

Но это была не она.

Потому что ее сестра давно умерла, там, в лесу. Мертвые не восстают из пепла. Они не становятся живыми.

— Если это не наша сестра, тогда объясни мне это, — в помутневший рассудок Китнисс ворвался голос Утенка. Та подошла к брюнетке и вывернула ее ладонь кверху — у основания большого пальца расположилась маленькая родинка, похожая на пятиконечную звезду. Потом она проделала те же манипуляции с ладонью неподвижно лежащей девушки на кровати. У нее на ладони находилась такая же родинка.

— Быть такого не может… — изумленно прохрипела победительница, прикрыв дрожащей рукой рот.

— Может, — уверенно заявила Прим, а потом, видя сомнения, добавила:

— Помнишь, очень давно, ты мне рассказывала, когда вам было по десять лет, что вы лазали по деревьям, и Гермиона упала? Ты сказала, что у нее остался интересный шрам на щеке, похожий на зигзаг?

С этими словами она повернула голову шатенки и показала на еле заметный шрамик у основания уха.

Желудок сделал двойной кульбит, и сердце, казалось, вырвется из груди. Китнисс неверяще провела пальцами по щеке своей сестры.

* * *

— Мне все кажется, что это сон, — проговорила тихо Китнисс Прим, когда они вышли на улицу.

— Мне тоже, — ответила девочка. — Что будем делать?

— Для начала подождем, когда она очнется. Надо перенести ее к нам с наступлением темноты, сейчас опасно предпринимать какие-либо действия.

— Все будет в порядке, Китнисс. Она жива, а это главное.

— Да, наверное, ты права, — слабо улыбнулась брюнетка, потрепав сестру по голове.

С этими словами она перевела взгляд на дом Хоторнов, покосившийся и одиноко стоящий в конце Дистрикта вдалеке от всех, и какая-то тревога кольнула ее изнутри.

Шестым чувством Китнисс понимала, что с пробуждением сестры много изменится. Ей почему-то казалось, что как только Гермиона очнется, случится что-то непоправимое.

Она вздохнула, попытавшись успокоиться и понять, что все страшное давно осталось где-то позади.

Голодные Игры закончились. Утенок в порядке. Гермиона нашлась и она жива.

Но, несмотря на внутреннюю мантру, какое-то беспокойство продолжало метаться в душе и расцветало ядовитыми шипами, отравляя сознание.

С наступлением темноты они перенесли находившуюся без сознания Гермиону в дом Эвердин.

После этого все разошлись по домам — Гейл направился к себе домой, Пит немного помялся, пытаясь предложить свою помощь, но Китнисс совершенно не обратила на это внимания, полностью поглощенная найденной сестрой, Прим неловко улыбнулась и проводила пекаря, сообщив, что если он понадобится, они его обязательно позовут.

— Китнисс, — тихо позвала застывшую старшую Эвердин девочка, подойдя поближе и тронув ее за локоть.

— Что? — не оборачиваясь, спросила брюнетка, внимательно следя за Гермионой.

— Пойдем спать. Сейчас ты ей ничем не поможешь. Все, что могли, мы сделали, — уверенно произнесла блондинка, утягивая сестру за собой.

— Ты права, — слабо раздвинула губы в улыбке Китнисс. — Просто я боюсь, что стоит мне отойти хоть на секунду от нее, она исчезнет. Как будто все это всего лишь прекрасный сон.

— Я понимаю, — кивнула Примроуз и тяжело вздохнула. — Я принесу стул и пойду в соседнюю комнату. Если очнется, зови.

— Спасибо, Утенок, — поблагодарила младшую сестренку победительница.

— Кря-кря, — засмеялась девочка и вышла за дверь.

Всю ночь девушка не сомкнула глаз, держась на бурливших внутри эмоциях, захлестывающих через край. Почти под утро она заметила, как зашевелилась сестра, и тут же вскочила со стула, нависнув над ней и затаив дыхание.

— Гермиона? — тихо позвала охотница, вслушиваясь в рваное дыхание девушки.

Лежащая нахмурилась, застонала и схватила простыни в ладони, сжав их в руках:

— Га… Гарри… прости… прос… еня…

Китнисс подняла голову, не понимая, что происходит.

Она зовет какого-то Гарри… Кто это?

Гермиона затихла, перестав бормотать, но простыни так и не отпустила.

Эвердин села обратно на стул и задумалась, устремив уставший взгляд в окно.

Кто такой этот Гарри? Ее друг? Ее… возлюбленный? Почему ты зовешь его, Гермиона? Где ты была все это время? Как ты жила? А главное, кто с тобой это сотворил?

Она прикрыла глаза, думая о своей сестре и бедах, выпавших на ее долю. После ее мысли плавно перетекли к пекарскому сыну и она подумала, что ей надо поговорить с ним и извиниться.

Она понимала, что ему было больно и неприятно от ее поступка, но ведь она же не знала! Она и не ведала, что была дорога ему.

У нее не было другого выбора, если бы она не… они бы оба погибли.

Неожиданно вздрогнув, она вскинулась, открыв глаза и не понимая, где находится. Посмотрела в окно и увидела, что солнце уже поднялось над горизонтом, освещая деревню Победителей розоватыми лучами.

Похоже, что она все-таки немного задремала, пока сидела здесь. Девушка зевнула и протерла лицо руками, поворачиваясь к кровати и смотря прямо в карие глаза напротив.

Сглотнув, Китнисс опустила взгляд вниз, почувствовав ту самую странную палку, которую так упорно не хотела отпускать Гермиона, упиравшуюся теперь прямо в ее шею.

Глаза, находящиеся противоположно, опасно сузились, а их обладательница хрипло спросила:

— Кто ты такая? И где я нахожусь?

Эвердин ошарашенно замерла, услышав вопрос сестры, который кинжалом вонзился в самое сердце.

— Что… — она прокашлялась, прочистив горло. — Что ты говоришь, Гермиона? Ты меня не помнишь?

— Откуда… — начало было говорить девушка, но осеклась. — Откуда ты знаешь мое имя, черт возьми? — она с интересом и настороженно рассматривала лицо охотницы.

— Это же я, Китнисс! Ты что… меня не помнишь?

Услыхав это, Гермиона принялась внимательно смотреть на победительницу, окидывая ее взглядом с головы до ног. Брюнетка с надеждой вглядывалась в свою сестру, но с отрицательным взмахом головы почувствовала, как боль начинает заполнять ее изнутри.

— Я могу поклясться, что не знаю никого с именем Китнисс, — шатенка опустила палочку, но не убрала ее. — И все-таки, может, ты объяснишь мне, где я нахожусь?

Победительница заерзала на стуле под изучающим и тщательным взглядом сестры и тяжело вздохнула, ничего не понимая, но начиная говорить:

— Мы сейчас в Деревне Победителей, в Двенадцатом Дистрикте. — Она подняла глаза и заметила, что Гермиона никак не отреагировала на ее слова, продолжая цепко смотреть на нее, приподняв бровь.

— Меня зовут Китнисс Эвердин, а ты — моя сестра Гермиона Эвердин! — отчаянно добавила она, видя, что ей не верят.

Тут шатенка поперхнулась воздухом и закашлялась:

— П… п… прости, что?..

— Я — Китнисс Эверди… — терпеливо начала повторять охотница.

— Нет-нет, другое! — помахала руками девушка, перебив брюнетку.

— Ты — моя сестра Гермиона Эвердин, — уже не совсем уверенно проговорила победительница, сама уже почти не веря в то, что говорит.

Несколько мгновений Грейнджер смотрела на сидящую визави девушку, а потом неожиданно расхохоталась, хлопая себя по коленям.

В соседней комнате свалилась с кровати Примроуз, услышав хохот, идущий из рядом расположившейся спальни, и решила посмотреть, в чем дело.

— Китнисс, Китнисс! Что случи… — открывшая дверь Прим замерла на пороге. — …лось…

— А это еще кто? — резко перестав смеяться, ведьма перевела взгляд с появившейся девочки в дверном проеме на сидящую Китнисс.

— Что значит «кто это»? — оторопело выдавила блондинка, вытаращившись на двух сестер.

* * *

— Так получается, что ты нас не помнишь?

— Если бы помнила, то узнала б, — равнодушно процедила волшебница, прикладывая ко лбу пальцы правой руки.

— Сейчас я вернусь, — сообщила Прим и куда-то вскочив, понеслась наверх.

Гермиона устало смежила уставшие веки, тяжело вздохнув.

— Гермиона… я понимаю… ты нас не помнишь, но постарайся, пожалуйста…

— А зачем? — безразлично поинтересовалась гриффиндорка, открыв глаза и уставившись прямым взглядом на передернувшую плечи Китнисс. — Вы — не моя семья, дорогая, вот в чем дело. Моя память тут не при чем.

— Гермиона, послушай же!..

— Нет уж, это ты меня послушай! — ведьма вскочила, яростно сверкая глазами. — Как тебя?.. Китнисс. Так вот, Китнисс, я повторяю в тысячный раз — я не ваша сестра!

— Я нашла! — воскликнула Прим, забегая на кухню с чем-то в руках.

— Послушайте, — девушка снова вздохнула, пытаясь говорить спокойно и размеренно, переводя взгляд с одной девушки на другую. — У меня довольно типичная внешность — каштановые волосы, карие глаза, распространенные черты лица…

— Вот, смотри! — раздался нетерпеливый голос блондинки, сунувшей под нос Грейнджер небольшую стопку каких-то бумаг.

— Ну что там еще, — закатив глаза, раздраженно произнесла волшебница и опустила глаза вниз.

Стопкой бумаг оказались старые фотографии. Самой верхней лежала фотография, изображавшая семью из четырех человек — блондинка, улыбающаяся прямо в камеру, сидящий рядом темноволосый мужчина, на коленях которого расположились две девочки; следующая фотография содержала уже пять человек — к двум повзрослевшим девочкам и их родителям добавилась еще одна, совсем маленькая.

Рассматривая изображения, Гермиона не понимала, что они от нее хотят, пока не наткнулась на самую последнюю фотографию. Она рвано вздохнула, хватаясь рукой за стул и поднимая ошеломленный взгляд на девушек.

— Не может быть… — прошептала она, дрожащими руками удерживая снимок. — Этого просто не может быть! — потрясенно воскликнула она, садясь обратно на стул.

На фотографии приветливо и задорно улыбались две десятилетние девочки, обе чумазые и перемазанные в грязи, в волосах были листья и запутавшиеся мелкие веточки, но даже это не могло скрыть того факта, что брюнетка на изображении была Китнисс, а шатенка с вьющимися волосами — Гермионой.

Она прижала трясущуюся руку ко рту, во все глаза рассматривая снимок.

* * *

— До сих пор не могу поверить в то, что все это — правда, — проговорила тихо волшебница.

— Я тоже, — ответила Китнисс. — Ты… ничего не помнишь?

Собеседница замотала головой:

— Вообще ничего. Как будто… как будто мне стерли память до десяти лет. Я никогда не обращала на это внимания, довольствовавшись тем объяснением, которое предоставляли мне… — она запнулась на этом моменте. — …родители. Они сказали, что я ударилась головой, упав со второго этажа, и поэтому забыла весь период своей жизни до десяти лет.

Китнисс нахмурилась:

— Родители? Ты была в чьей-то семье все это время?

Гермиона кивнула:

— Да. Я была с ними все эти шесть лет.

— Где они сейчас? Они знают, что ты пропала?

Гермиона повернулась к сестре, устало покачав головой, и горько усмехнулась:

— К счастью, нет. — Потом на ее лицо набежала туча, омрачив его, и она отвернулась. — Они мертвы.

Китнисс открыла было рот, чтобы что-то сказать, но вовремя остановилась, накрыв своей ладонью руку сестры.

Та неожиданно дернулась и странно посмотрела на брюнетку, но ничего не сказала и руки не вырвала.

Пусть. Плевать. Сейчас она может подержать меня за запястье. Это мимолетная слабость. В следующий раз я не позволю ей этого сделать.

Она чужая мне. Чужая. Я ее не знаю. Может, она и добрая, но…

Добрая?.. Когда в последний раз ты ощущала доброту по отношению к себе, а, Гермиона? — прошелестел противный голосок в ее душе. — Ты уже давно забыла, что это такое.

А единственного человека, который решил помочь тебе, протянул руку помощи… вспомни-ка, как ты его отблагодарила?

Заткнись, — сжала зубы Гермиона.

Ответ пришел сразу.

Ты задушила его собственной цепью…

Я не могла поступить иначе. Если бы я… проявила слабость, я бы никогда оттуда не вырвалась. Никогда.

Услышав болезненный вздох, она удивленно повернула голову и заметила сморщившееся лицо Эвердин, а потом опустила взгляд и поняла, что слишком сильно сжала кисть сестры.

— Прости, — поспешно отдернула руку и извинилась Гермиона, устремив свой взор куда-то вперед, больше не обращая никакого внимания на окружающую ее обстановку.

Через несколько минут хлопнула входная дверь. Девушки встрепенулись, а шатенка вскочила со стула, выставив палочку и принимая стойку.

— Гермиона! Успокойся, это всего лишь Гейл! — попыталась успокоить сестру Китнисс.

Вошедший на кухню парень растерянно замер в дверях, увидев устремленный на него взгляд шоколадных глаз.

— Гермиона, опусти… ммм… оружие… все хорошо. Это мой… друг, — он видел, как она споткнулась на последнем слове, скосив глаза в его сторону.

— Прости, — пробормотала шатенка, убирая палочку и отступая назад.

— Гермиона, это Гейл Хоторн, это он нашел тебя в лесу, — представила своего друга Китнисс, обеспокоенно смотря на сестру.

Девушка сначала застыла, рассматривая вошедшего юношу, потом широким шагом подошла ближе и начала обходить его по кругу.

— Ты… кажешься мне знакомым… — задумчиво произнесла Грейнджер, склонив голову вбок и проводя пальцем по губам.

— Ты вспомнила его? — обрадованно спросила победительница, с надеждой всматриваясь в отрешенное лицо сестры.

— Нет, просто… где-то я тебя видела, — помотала головой девушка, продолжая смотреть на охотника.

— Потому что ты очнулась на несколько секунд там, в лесу, — процедил сквозь зубы парень.

— Мм… я что-то говорила? — напрягшись, задала вопрос девушка, потом резко повернулась к Эвердин:

— Когда я была без сознания, я что-нибудь говорила?

— Да, ты просила прощения у Гарри… — растерянно ответила охотница и нахмурилась. — Кто это?

— Ооо, черт, — простонала ведьма, закрывая лицо руками.

— Когда ты очнулась, ты назвала меня Гарри, — хмуро произнес шахтер, скрестив руки на груди.

— Оо, Мерлин! — продолжала стонать дальше девица, которой хотелось уже стучаться головой об стену.

— Что еще я говорила? — глухо спросила девушка, все еще не отнимая руки от лица.

— Больше ничего… — уже вконец потерянная, ответила Эвердин. — А что такое?

— Слава Мерлину… — облегченно сказала шатенка, тяжело вздохнув. Протерла глаза и взглянула на присутствующих:

— Итак… я хотела бы задать пару вопросов, чтобы понять, где я все-таки нахожусь…

Гейл и Китнисс переглянулись и молча сели за стол.

— Вы когда-нибудь слышали о Лондоне? — безмятежно спросила Гермиона сестру, хотя внутри сердце билось словно отчаянная птица в клетке. Пальцы с каким-то отчаянием сжали спинку стоящего перед ней стула, а глаза внимательно следили за реакцией сидящих людей.

Брови обоих друзей приподнялись вверх и затем нахмурились, охотники явно не понимали, о чем идет речь.

Грейнджер резко побледнела и подавила вздох.

— Великобритания? Франция? Шармбатон? Дурмстранг? Хогвартс? — на вопросы, задаваемые девушкой, друзья только отрицательно мотали головой.

— О Господи… — тихо прошептала волшебница, садясь на стул.

— Что это такое? То, что ты называла? — спросил парень.

— Это страны. Я жила в Великобритании.

— Мы не слышали о такой стране, Гермиона. Здесь такой нет, — с сожалением произнесла Китнисс.

— Я это уже поняла. Боже, все намного хуже, чем я себе представляла… — безнадежно прошептала ведьма.

— Почему? Что ты имеешь ввиду? — обеспокоенно спросила брюнетка, еще больше хмурясь.

— Мне надо вернуться обратно… сначала я надеялась, что нахожусь где-то в другой стране, и вернуться не представляет никакого труда. Но теперь… теперь мне надо все хорошо обдумать и понять, что сделать, чтобы вернуться домой.

— Что? Подожди… но ведь Двенадцатый Дистрикт и есть твой дом! Ты что… хочешь туда, где ты была все эти шесть лет?!

— Ты можешь говорить все, что угодно, Китнисс, — серьезным голосом ответила Гермиона, вставая и опираясь об стул обеими руками. — Ты можешь убеждать меня в том, что я — твоя сестра, и этот дом, — она обвела одной рукой кухню. — Мой дом тоже. Но это не так. По крайней мере для меня, и по крайней мере сейчас, — добавила она поспешно, увидя, как открылся рот Эвердин, собирающейся уже что-то сказать. — Все дело в том, что я не помню этого. Все мои воспоминания связаны с другим миром, Китнисс, моим миром. И я собираюсь вернуться туда.

— Туда, откуда ты прибыла в таком состоянии?! — тяжело дыша, процедила брюнетка. — Ты действительно… действительно собираешься вернуться туда, где с тобой так обращались и оставили эти ужасные шрамы?!

Гермиона и бровью не повела, лишь ответила более тверже:

— То, где я получила эти шрамы, тебя никоим образом не касается. Я… упала с лестницы.

— Ага, несколько раз, причем с раскаленной и обтянутой шипами, — язвительно сказала победительница.

Волшебница ничего не ответила, она развернулась и вышла из комнаты.

Эвердин с трудом вздохнула и упала обратно на стул, закрыв ладонью лицо.

— Ты должна дать ей время. Она ничего не помнит о вас, память обязательно восстановится, — неожиданно мягко заметил Гейл.

Китнисс отняла руку и с удивлением взглянула на парня, словно уже и позабыла об его присутствии.

— Знаю, — выталкивая слова, ответила девушка. — Просто… это все так странно. Я и подумать не могла о том, что она может и вовсе не помнить о нас.

* * *

Я ничего не понимаю. Что за чертовщина происходит?!

Какой к черту мой дом?! Это не мой дом! И не мой мир!

Что она пытается мне этим сказать?

Я бы могла подумать, что она врет мне, что-то скрывает, но эта фотография… и остальные снимки утверждают меня в обратном.

И ее мысли. Она действительно ничего не слышала о Великобритании и магических школах.

Мерлин, куда я вляпалась?! И как?!

Мне нужно срочно искать выход отсюда. Я сбежала из плена. Сбегу и из этого мира.

Только вот как?!

Мне нужно наведаться в тот лес, где нашел меня этот парень… кажется, Гейл. Нужно спросить его, где он наткнулся на меня.

Самое главное — это, возвращаясь, не попасть обратно в тот ритуальный зал…

Девушку передернуло от этих мыслей — не хотелось бы ей снова оказаться там.

И что делать? Попасть в Хогвартс — это я знаю точно. Увидеть Рона, Джинни, Гарри…

Гарри!

Господи, как он там? А ведь я даже не успела извиниться перед ним… Он никогда не простит меня…

Что мне сделать? Как теперь вымолить его прощение?

Ведьма судорожно встала и принялась ходить по комнате из угла в угол, пытаясь успокоиться и взять себя в руки.

В последний раз она видела Гарри, кричавшего в руках мистера Люпина. Ей до сих пор снится в кошмарах его искаженное болью и страданиями лицо. Она видела его тогда, его сгорбленную фигуру и никак не могла забыть.

Чувство вины с тех самых пор преследовало ее до этого дня, и будет преследовать дальше, всю ее оставшуюся жизнь — в этом она была абсолютно уверена.

Она и не знает, как он отреагирует на ее слова, что скажет, как посмотрит… безумно боится и тайно надеется, что все-таки простит.

Только… разве такое прощают?..

* * *

— Гермиона… — неуверенный стук в дверь. — Я могу к тебе войти? — раздается тихий юный голосок.

— Да.

Нет.

— Ты не… сердись на Китнисс, — Прим аккуратно прикрыла за собой. — Она хорошая и добрая, хоть иногда и бывает груба.

Грейнджер промолчала и села на кровать, внимательно смотря на младшую сестру и следя за ней.

Младшая сестра.

Как странно это звучит.

— Ты нас не помнишь?

Девушка устало помотала головой.

— Ой, извини пожалуйста! — девочка проворно вскочила со стула, на который присела менее минуты назад, и прижала руки к груди. — Ты, наверное, отдохнуть хочешь, а тут я к тебе со своими разговорами лезу, спокойной ночи!

Она хотела было уже выскочить за дверь в коридор, но тут Гермиона прикрыла глаза и вздохнула, чувствуя, как в душе шевельнулось что-то, похожее на вину, и быстро, даже поспешно, произнесла, боясь, что передумает:

— Подожди! Это ты меня… извини. Я… меня это все немного выбило из колеи, поэтому я такая… — она замялась, подбирая подходящее слово. — … неприветливая. — Она скомканно улыбнулась и похлопала по постели. — Ты присаживайся, не стесняйся.

Ну и зачем ты это ляпнула, дура?

Прим радостно вернула улыбку в ответ и плюхнулась рядом.

— Расскажи о себе, — попросила она, пытаясь удобно устроиться и положив мягкую перьевую подушку на своих коленях. — Где ты была все это время?

— Я жила в Великобритании.

— Никогда не слышала о таком месте, — озадаченно нахмурилась девочка, сведя тонкие светлые брови вместе.

— И неудивительно, — хмыкнула ведьма. — Потому что это другой мир.

— Другой мир?! — удивилась блондинка, вытянувшись в струну. — Разве такое бывает?

— Видимо, бывает…

— Вау! Это очень классно!

Я бы с этим не согласилась, девочка…

— А что там за мир? — девчонка все не унималась, продолжая донимать расспросами сестру и глядеть на нее своими чистыми голубыми глазами.

Гермиона улыбнулась, вспоминая дождливый Лондон:

— Там очень красиво. Хотя и погода иногда не радует. Тот мир делится еще на два, совершенно разных и таких непохожих.

— И ты бывала в обоих?

— Да. До одиннадцати лет я жила в одном, а затем… когда узнала, что… — тут она внезапно споткнулась, не могущая сказать слово «волшебница» — и что теперь говорить-то? Можно ли открыть, кто она на самом деле? Девочка-то поверит, она может доказать свою правоту магией, да и по меркам волшебного мира она уже совершеннолетняя, но имеет ли она право открыть правду в этом мире о себе?

Она не собирается оставаться здесь надолго в любом случае, но…

Мерлин, ну и за что ей это? Что теперь ей делать?

Она не сдержала смешок, рвущийся из груди.

— Что? Так что ты узнала? — спросила Прим, вглядываясь в вдруг ставшее таким отрешенным лицо собеседницы.

Гриффиндорка перевела взор на девочку, глядевшую с таким любопытством и нетерпением в глазах.

Это же ребенок. Она еще всего лишь ребенок.

Она тяжко вздохнула и потрепала сестру по голове:

— Ничего-ничего. Не обращай внимания, — она снова неловко улыбнулась, как будто ее губы уже давно и позабыли, каково это — улыбаться. В общем-то, это действительно было так — за то время, что она провела в плену, она забыла все. И как улыбаться, и как радоваться каждодневным мелочам в быту, а уж смеяться — так тем более!

Где ж там смеяться, когда ты сидишь в промерзлой темной камере на ледяном полу и ждешь, когда вечером к тебе придут за информацией, которой ты ни черта не владеешь и которую у тебя буду упорно выбивать, не слушая никаких возражений и доводов разума. В буквальном смысле выбивать. И выжигать. Не плеткой, так кулаками. Не кулаками, так металлическим клеймом. Или Круцио. Впрочем, некоторые быстро поняли, что оно уже не представляет особой боли и страданий, как и прежде. Тогда они начинали изощряться в способах причинить ей эту боль — надо сказать, в этом они весьма и весьма преуспели.

Еще они успели понять, что физическую боль ее тело уже воспринимало не так, как раньше.

Тогда они придумали другой способ — моральная. Уж эта боль была с ней всегда, глубоко сроднилась, прорастая корнями в легкие и сердце. Хотя иногда ей начинало казаться, что и эта боль ей боле не доступна, она больше не может ничего чувствовать. В такие минуты на нее прохладным шелковым покрывалом опускалось равнодушие, безразличие и хладнокровие.

Ей думалось, что теперь ее ничто не может изумить, удивить, вывести из душевного равновесия и безмятежия, заставить хоть что-то почувствовать. И именно в этот момент, когда она почти уверялась в этом, шелковое покрывало спадало наземь, она оставалась нага, вдыхая чистый и свежий воздух, раздирающий в клочья ее легкие, она снова начинала чувствовать и ощущать.

Тут из вороха мыслей, охвативших сознание Грейнджер, вывело какое-то движение слева — она взглянула и ее мрачный до этого взгляд просветлел и несколько смягчился — девочка уснула прямо на кровати, сидя, в обнимку с подушкой.

Она аккуратно вынула подушку, положила ее под голову Примроуз и укрыла ту одеялом. Ласково посмотрела и убрала прядь, упавшую на лоб, за ухо.

Легко встала с постели и выключила свет, на секунду замешкавшись и потом пройдя обратно.

Я подумаю об этом завтра, — решила она, как всегда думала любимая героиня любимой книги — Скарлетт О’Хара.

* * *

После всех потрясений, произошедших сегодня, Китнисс легла спать и даже не зашла в комнату к своему Утенку, а утром, не обнаружив ту в кровати, забеспокоилась и заметалась по дому словно раненая лань.

Быстро проснувшись, она решила зайти к сестре, распахнула дверь и так и замерла на пороге.

Обе сестры спали на постели — Гермиона будто сжалась в комочек, нахмурив лоб, а Прим пристроилась рядышком, на левой стороне кровати. Казалось, что и во сне шатенке не бывает покоя, что-то не желает ее отпускать ни наяву, ни в грезах.

Несмотря на отступившую на время тревогу, охотница почувствовала, что тепло накрывает ее изнутри, согревая и даря покой и уют.

Брюнетка немного улыбнулась и тихо закрыла дверь, ощущая, как ее затапливает счастье, от самой макушки до пят.

* * *

Гермиона долго не могла заснуть. Сначала она ворочалась, комкая простынь, потом успокоилась и просто лежала, уставившись безучастным взглядом в темноту.

Она пристроилась на краю кровати, заложив руки под подушку и закусив губу.

В голове было совершенно пусто, она отяжелела после такого трудного и чересчур эмоционального дня, но сухие уставшие глаза упорно не хотелись закрываться. Она боялась, что, сомкнув веки, больше не проснется. Или лучше так — не проснется в этом мире, а окажется в своей камере, опять в плену у своих врагов.

Она понимала итак, что, заснув, к ней прибудут тотчас же кошмары, не отпускавшие ни на секунду.

Впереди, далеко впереди, до самой полоски уходящего куда-то вдаль горизонта, простилалось соломенное поле. Над головой ярко сияло солнце, по чистому голубому небу плыли воздушные комья белоснежных облаков.

Она огляделась — вокруг не было ни души, она одна стояла в этом поле.

Девушка опустила взгляд — длинные колосья посеянной пшеницы доставали до пояса, легко наклоняемые в сторону от летнего ветра.

— Гермиона! — услышала она чей-то окрик, знакомый голос.

Грейнджер подняла голову и обомлела — к ней шел, улыбаясь и сияя точно начищенный пятак, Гарри, пропуская сквозь ладони колосья и без проблем поднимаясь к ней по склону.

— Гермиона, ты чего тут застыла? Пошли с нами!

Она молчала, жадно пожирая его взглядом — какой он стал высокий! А ведь совсем недавно они были одного роста, а теперь она едва достает ему до подбородка.

— Ты так вырос, Гарри! — она восхищенно выдохнула, запрокинув голову и чуть щурясь от яркого света, бьющего прямо в глаза.

— Ты что, Гермиона? Мы же не виделись всего-то неделю! — засмеялся юноша и схватил ее за руку. — Пойдем!

— Куда? — удивилась девушка, однако приняла предложение друга и покорно пошла за ним, ведомая его рукой.

— Скоро узнаешь, — зеленые глаза весело смеялись, искрились и бушевали, точно огонь. Свежий ветерок ерошил непослушные волосы, отросшие до мочки уха и взметая и куда-то ввысь, в небо и к птицам.

— Ну, хорошо, — согласилась гриффиндорка, подхватывая юношеский смех и крепче сжимая его ладонь.

Как же давно она его не видела!

Пусть он говорит, что всего лишь неделя — ей казалось, что прошло несколько вечностей, прежде чем они наконец увиделись!

Странно… и почему ей так кажется?

Она почти бежала за ним, улыбаясь и смотря вниз — под ногами петляла земля, скрытая пшеницей, местами оголяясь, но ненадолго, почти сразу же вновь исчезая под желтыми колосьями.

Внезапно поле закончилось, и на смену ему пришла голая земля с камнями. Девушка споткнулась и остановилась, вынуждая остановиться и своего спутника.

— Что-то случилось? — произнес голос друга над головой.

— Да так, ничего, секунду, — отмахнулась Гермиона и присела, рассматривая поврежденную ногу — она бежала босиком, без обуви, и теперь должна была сделать небольшой привал из-за острого камешка, воткнувшегося в ступню.

— Ну, вот и все, — радостно произнесла девушка, поднимая голову. — Гарри?

Юноша стоял, вперив в нее свой пытливый и внимательный взгляд.

— Гарри?.. Что-то… случилось?.. — упавшим тоном спросила шатенка, уже зная его ответ и чувствуя, как бьется собственное сердце, грозясь выломать грудную клетку.

— За что?.. За что ты так поступила со мной, Гермиона? — мрачно прошелестел он, отступая назад. — Я же любил тебя, словно сестру, а ты?.. Обманула и предала меня. Ты лишила меня единственного человека, который был мне семьей.

— Гарри, позволь мне все объяснить…

— Это был твой план, — не замечая нелепых попыток своей подруги, он отходил все дальше. — Ты все придумала сама. И заставила меня поверить.

— Гарри, я… — она шагнула к нему, вытянув ладонь.

— Не лги! — Брюнет отшатнулся, словно от удара, и уставился на нее горящим взглядом, в котором плескалось безумие и жестокость, сплетенные воедино. — Ты — мерзкая лгунья, Гермиона Джин Грейнджер! Ты — убийца! Посмотри, что ты сотворила! — он шагнул в сторону, показывая ей поляну.

И виселицу. В петле висел человек, юноша, почти ребенок, еще мальчик.

Девушка всхлипнула и попыталась пройти к нему, но ноги подогнулись, и она упала на колени, возведя руки к мальчишке, а ее сухие обветренные губы все шептали «прости, прости, прости».

— Что? Ты просишь прощения? — склонился к ее лицу гриффиндорец и усмехнулся. — За что? Ведь это ты убила его. Задушила своей же цепью.

Он подошел к ней и вывернул ладони кверху:

— Взгляни на свои руки! И не смей их больше никому протягивать, слышишь?! Не смей! Потому что они по локоть в крови! И ими ты собираешься — что ты собираешься ими делать?! Обнимать меня? Рона? Джинни? Ты к ним и на пушечный выстрел больше не подойдешь, уж я об этом позабочусь! Или, быть может, ты хочешь обнять ими своих новообретенных сестер?.. — он хрипло рассмеялся. — Взгляни туда! — он повернул голову шатенки в другую сторону — туда, где лежали обезображенные тела Китнисс и Прим.

— Ооо!

Она потрясенно раскрыла глаза и прижала руку ко рту, сдерживая рвотные позывы.

— Это не я… я не могла…

— Это именно ты, — кивнул Поттер, без сожаления и с каким-то презрением смотря на бывшую подругу.

Она отчаянно замотала головой, поворачиваясь к нему.

Он присел, чтобы глаза оказались на одном уровне, и провел большим пальцем по губам застывшей девушки:

— Вот видишь, Гермиона, — шепнул он, глядя на нее. — Вот видишь, к чему приводит твоя… доброта. Ты убиваешь. Убийца. Твои руки в крови, ты купаешься в ней, ты не отмоешься от нее, — он снова взял ее кисти в свои руки и сова начал трясти.

Она глянула вниз и на какой-то миг ей показалось, что и впрямь в крови.

А в следующий миг уже ничего не было, ничего не осталось — раздался крик «Фенрир!», она успела только перевернуться и упасть на спину — и все, что ей оставалось, это только глядеть, как безумный и огромный, словно скала, оборотень в прыжке летит на нее, раскрыв зубастую пасть.

Судорожно закричав, она проснулась, завозилась, не понимая, где она и что происходит, и упала с кровати, ударившись пятой точкой, но совершенно не обратив на это внимание.

От ее крика вскочила Примроуз, взъерошенная, точно воробушек, после сна, и широко раскрытыми глазами уставилась на Гермиону:

— Гермиона? Что такое? Что случилось?

Не имея возможности ответить, девушка встала и кинулась сначала под кровать, потом выглянула на улицу, побежала к шкафу, раскрыла его и начала рыться в его содержимом. После она вроде бы успокоилась и прислонилась лбом к его прохладной дверце, тяжело дыша.

— Гермиона? — прозвучал испуганный голосок за спиной.

Раз, два, три… вдох-выдох…

Она выдохнула и повернулась:

— Извини, Примроуз… просто кошмар…

* * *

Услыхав внизу стук, они обе спустились по лестнице и встретили на пороге Пита с дымящимся подносом на руках.

— Доброе утро, — поздоровался блондин и смущенно продолжил:

— Я, наверное, не вовремя… у вас все в порядке?

— Доброе утро, — ответила Прим, расплывшись в улыбке. — Мм, как вкусно пахнет? Сырные булочки?

Пекарский сын кивнул.

— Китнисс их очень любит! — обернулась она к шатенке. — Ой, забыла представить! Это Гермиона, а это — Пит Мелларк, живет напротив, — с этими словами она подхватила поднос у юноши и унеслась с добычей на кухню, предоставив им самим разбираться с формальностями.

— Приятно познакомиться, — мягко улыбнулся Пит, протягивая руку.

Гермиона с сомнением посмотрела на него и медленно пожала его кисть, буркнув:

— Мне тоже.

— А вы похожи с Китнисс, — усмехнулся он.

— Это чем же?

— Ну… — неожиданно смутился парень, взъерошив волосы на макушке.

Прямо как Гарри…

Она замотала головой и сфокусировала взгляд на победителе.

— Ты в порядке? — с беспокойством спросил он, всматриваясь в побледневшее лицо девушки.

— Да, — кивнула она. — Все в норме, не волнуйся. Кошмары, — добавила она, видя, что он ей не верит. Его лицо разгладилось, и он понимающе кивнул.

— Так что ты говорил о сходстве?

— Что вы обе не совсем приветливы и дружелюбны, — нехотя ответил юноша и после этого тут же замолчал — видимо, было неловко говорить такое.

— О, — протянула Грейнджер и потом встрепенулась:

— Извини. Правда, извини. Сегодня встала не с той ноги, да еще и кошмары. Проходи, чего стоишь на пороге!

— Да я… — снова смутился Мелларк, и его взгляд тут же заметался по прихожей. — Я только занести… и… и все…

— Глупости какие, — заявила шатенка, хватая растерявшегося парня за локоть и таща его за собой. — Пойдем, попьешь чаю с нами. Ты сам булочки печешь?

— Да, сам…

— Ого! Молодец! Я никогда печь не умела, пыталась когда-то научиться, да так и не получилось ничего путного — видимо, не мое…

Девушка, на удивление Прим, развила бурную деятельность, без умолку болтая, задавая бесконечные вопросы и внимательно слушая ответы, ставя чайник, раскладывая булочки и печенья, что принес пекарь.

Прим оставалось только изумляться изменениям, произошедшим в поведении старшей сестры, и радоваться.

И бедной девочке было совсем невдомек, что шатенка таким образом пытается забыть свой кошмар и слова Гарри, до сих пор стучащие в висках тяжелым набатом «убийца, убийца…».

Девушка в общем-то, всегда отличалась бесцеремонностью и где-то даже наглостью, и не всегда понимала, что своими действиями смущает кого-то или надоедает — она попросту об этом никогда не задумывалась, предпочитая думать совсем о других, более серьезных вещах, отбрасывая мелкие, ненужные ей мысли подобно старому хламу, которому давно пора на помойку.

Так было и сейчас.

* * *

Спустя какое-то время пришла Китнисс, замерла на пороге, изумляясь поведению сестры, силой была посажена рядом с поперхнувшимся чаем Питом и через пять минут уже цедившая пряную жидкость из своей кружки.

Прошло еще время, прежде чем оба они как-то заторопились, встали, произнесли какие-то комканные извинения и быстро испарились.

Гермиона удивленно взглянула на опустевшие стулья и обернулась к Прим.

* * *

Китнисс и Пит неспешным шагом прогуливались по Двенадцатому Дистрикту, изображая несчастных влюбленных.

— Твоя сестра… совсем не похожа на тебя, — юноша замялся, начиная разговор.

— А какой она должна быть? — тут же ощетинилась девушка.

— Хотя нет… похожа, — засмеялся юноша, не замечая удивленного взгляда победительницы.

— Возьми меня за руку, — шепнул он.

— Зачем это? — подозрительно спросила брюнетка.

— Ну… обычно так делают влюбленные.

— Ну, хорошо, — пожала плечами девушка, подумав, что Пит, должно быть, и правда больше нее осведомлен в этой области, и сделала так, как он сказал.

Где-то глубоко внутри неприятно кольнула мысль о том, откуда же он все-таки набрался таких знаний о возлюбленных, но быстро прогнала ее, крепче сжав мужскую ладонь.

В молчании они добрались до Городской Площади, где обычно в редкие для них дни праздников устраиваются гуляния и танцы.

Там люди смотрят на них с любопытством и удивлением.

Видимо, действительно давно не выбирались…

— Еще разок? — спрашивает он, и Китнисс не понимает, о чем он, не успевает ответить, спросить, что он имеет в виду, как чувствует, как он притягивает ее к себе за талию и целует.

Под ногами словно разверзается пропасть, в которую она тотчас упадет, если б не его руки — горячие и обжигающие даже сквозь одежду, и чтобы не свалиться туда, она сжимает в ладонях его рубашку.

От поцелуя кружится голова, становится пусто, все мысли куда-то исчезают, и все хорошо, так хорошо, что…

Она чувствует чей-то взгляд на своей спине.

И даже знает, кому он принадлежит.

Для этого ей и оборачиваться не следует — все итак ясно.

Когда они отрываются друг от друга, брюнетка оборачивается, и среди восторженных взглядов толпы натыкается только на один-единственный, полный гнева, злости, обиды и презрения.

Взгляд Гейла Хоторна.

Пит тоже замечает его, неосознанно крепче сжимая ладонь стоящей рядом девушки:

— Пойдем навестим Хеймитча.

Она заторможенно кивает, только в глазах мелькает вина, она отворачивается и идет за пекарем.

Шахтер задыхается от ревности и пыли и собирается уже рвануть следом, под бурей эмоций, как его останавливает чья-то девичья рука, на удивление цепко и твердо вцепившаяся в рукав его потрепанной куртки, и женский насмешливый голос:

— Куда-то собрался, Гейл?

Охотник раздраженно оборачивается, намереваясь высказать посмевшему его остановить все, что он думает, и тут же замирает, с оторопью разглядывая, несомненно, одну очень наглую и беспардонную девицу.

— Какого черта ты тут забыла? — с еще большим раздражением шипит он, разворачивая назад от ликующей толпы девушку и буквально таща ее позади себя на буксире.

Гермиона морщится и резко выдергивает руку из медвежьей хватки:

— У меня есть имя, между прочим, Гейл! — она останавливается и смотрит на него снизу вверх, щурясь от яркого солнца и скрестив руки на груди.

Он тоже останавливается, шумно вздыхает и выдыхает, а потом глухо цедит сквозь зубы:

— Хорошо. Какого черта ты тут забыла, Гермиона?

Она некоторое время молчит, вглядываясь в его непроницаемое и нахмуренное лицо, и насмешливо качает головой:

— Тоже самое я бы хотела спросить у тебя. Какого черта ты хотел сделать, а?

Парень поджимает губы и хватает ее за воротник накинутой в спешке куртки, продолжая тащить ее дальше:

— Это не твое дело.

— А, ну конечно, да-да, — с пониманием кивает девушка и снова вырывается, уходит из-под его руки и встает перед ним, ставя ладони на свою талию и мрачно оглядывая его.

Хоторн зябко поводит плечами.

Кто бы мог подумать, что эта девица с отсутствием всяких манер в этой позе и с таким взглядом так сильно похожа на его мать!

Юноша в жизни ничего и никого не боялся, был всегда смелым и решительным в своих действиях, прямым и справедливым в словах и поступках.

Но одно только слово его матери — и он тут же превращался из взрослого, совершеннолетнего мужчины, содержащего всю свою семью в маленького мальчика. Она редко позволяла себе ругать старшего сына, делать какие-то замечания или останавливать его, считая, что тот уже достаточно вырос, чтобы читать ему нравоучения, и у него есть своя голова на плечах, но в некоторых ситуациях, если они того требовали, ей достаточно было взглянуть на него или жестом показать, что он не прав.

А тут…

Не может того быть, чтобы девчонка Эвердин обладала над ним такой же властью, каковой обладает над ним его мать! Даже Китнисс не всегда могла усмирить и усадить его, только одной-единственной женщине он позволял это делать.

А теперь, что же получается?

— Гейл, не хочешь ничего мне объяснить? — упрямая девица все продолжала стоять перед ним, не давая проходу и легонько притоптывая ногой.

— Я не обязан тебе ничего объяснять, — хмуро кидает он и собирается обойти сестру Китнисс, уже и позабыв о том, что хотел проводить ее до дома и прочитать ей нотацию.

— А ну стоять, — ледяным голосом произносит девушка и с невиданной для нее силой хватает его за рукав и тянет обратно.

Юноша только удивляется — откуда в этом хрупком и маленьком теле взялось столько силы, да и к тому же еще вчера она только очнулась.

Еще он удивляется — пару секунд назад в ее глазах плясали какие-то чертики, насмешливо следя за ним, а теперь все исчезло, уступив место хладнокровному спокойствию.

— Надо поговорить, — серьезно говорит Эвердин и толкает его вперед, идя размеренным шагом рядом с ним.

Некоторое время они идут молча, приближаясь к деревне Победителей, но перед самым входом в нее, шатенка вдруг останавливается.

— Отведи меня в то место, где ты обнаружил меня.

Шахтер хмурится:

— Зачем тебе это?

Она также мрачно смотрит на него и повторяет:

— Отведи меня туда, Гейл.

И добавляет:

— Пожалуйста…

Несколько секунд она молчит и снова заговаривает:

— Я должна увидеть то место. Сейчас я не в состоянии вернуться обратно, но… я все равно должна буду вернуться. Что бы ни говорила твоя подружка.

— Зачем тебе туда возвращаться?

Она глядит на него темными глазами и отвечает неожиданно смягчившимся голосом:

— Потому что там моя семья. Там мои друзья, Гейл. И им нужна моя помощь.

— Помощь в чем? — спрашивает Хоторн.

Девушка отводит взгляд и уставляется им в землю, явно не горя желанием отвечать на поставленный вопрос.

— Гермиона, — жестко произносит юноша. — Помощь в чем?

Она тяжело вздыхает, прикрывает на секунду сухие и воспаленные глаза и зажимает пальцами переносицу:

— Какая тебе разница? Это неважно. Я должна помочь им. Я… не могу оставаться здесь, зная, как сильно они нуждаются во мне.

Шахтер молчит, он только сверлит угрюмыми глазами собеседницу.

— Я не могу оставаться здесь еще по одной причине.

— По какой? — нетерпеливо спрашивает Гейл.

— Я не могу оставаться в месте, о котором я ничего не помню. Я не могу находиться в окружении, которого я не помню. Я не могу жить в семье и… каждый день обнадеживать ее, что в один прекрасный момент ко мне вернутся утерянные воспоминания, — строго отвечает ведьма и смотрит печальным взглядом на юношу.

— Но ведь когда-нибудь они вернутся! — разводит руками Хоторн, озадаченно глядя на понурившуюся Эвердин.

— А если нет? — глухо спрашивает она. — Что, если они никогда не вернутся? Что тогда?

Некоторое время он молчит, вглядываясь в горизонт, и потом серьезно говорит:

— Значит, будешь заново узнавать эти места, заново узнавать окружение и семью. А мы в этом деле… постараемся тебе помочь, — он не знает, понятия не имеет, как именно надо успокаивать женщин, поэтому тянется рукой похлопать по плечу, погладить, но девица видит этот жест и резко уворачивается, отходя в сторону.

Молодой человек хмурится и растерянно глядит на нее, не понимая, что именно он сделал не так, и прячет ладонь.

— Что-то не так?

— Все… нормально, — она выдавливает из себя слова и старается отойти еще дальше.

Охотник в недоумении и замешательстве — он замечает ее нежелание находиться рядом и напряжение, прямо-таки волнами исходящее от нее, но не понимает, чем вызвано такое поведение.

Украдкой осматривает себя — да, он не совсем сейчас опрятен, но что он может тут поделать, если он работает целыми днями в шахте и ходит практически весь день чумазый как черт? Также незаметно он принюхивается к себе — и опять же! Все та же чертова шахта! Он же уже насквозь пропитался ее запахом, несмотря на то, что только недавно начал работать там. Да и одежда у него не из новейших, вся заштопанная, в заплатках, но снова! Что он может тут поделать? Денег почти не хватает, он-то ладно! Детям надо в чем-то ходить, вон на днях они истратили почти все свои сбережения только, чтобы купить Рори ботинки. Конечно, не новые, но хоть что-то.

И все-таки! Почему-то местных девушек это нисколечко не смущает, когда они едва ли не толпами бегают за ним и прыгают чуть ли не сразу в койку, готовые идти за ним хоть на край света, ну или в данном случае — прогуляться по Дистрикту, позволить себя поцеловать, а иногда и большее… и несмотря на то, что он в такой одежде.

Но ведь она не местные девушки…

С этим он соглашается — все-таки шесть долгих лет она провела вдали от этого места, совершенно в другом мире, как бы странно и абсурдно это ни звучало.

Тут он снова удивляется — пока он размышлял над причинами ее поведения по отношению к себе, она уже нацепила на себя маску спокойствия и расслабленности, но это только маска, поскольку он видит, как до сих пор сильно напряжены ее плечи, будто готовясь к броску, бою, будто он…

Неожиданно его прошибает пот.

Неужели она думает, что я… нападу на нее?! Ударю?.. Изнасилую?..

Пораженный своей догадкой, он продолжает наблюдать за девушкой.

Вот она спокойно и прямо встречает его пораженный взгляд, приподнимает голову и с привычной дерзостью и наглостью в голове вопрошает:

— И все-таки, Гейл. Отведешь меня в то место?

Видя, что ей не собираются отвечать, девушка раздраженно выдыхает воздух сквозь зубы:

— Хорошо-хорошо… — кивает она и поворачивается прямиком в сторону Луговины. — Это там?

Снова не дожидаясь ответа, она опять кивает и с усмешкой делает реверанс, произнося преувеличенно бодро и громко:

— Благодарю вас, мистер Хоторн, за то, что проводили меня до дома, большое спасибо! Боюсь, боле ваша помощь мне не понадобится, сэр, я ничем вас в будущем не побеспокою! А теперь, извольте, с вашего дозволения, откланяться — неотложные дела, увы! — едва закончив эту фразу, волшебница поворачивается к оторопевшему шахтеру спиной, стирает с лица усмешку и быстрым шагом устремляется прочь от него.

Напыщенный индюк! Эти глаза цвета вечно хмурого неба напоминают мне Малфоя с его дебильным поведением и шуточками.

По какому праву он вообще меня хватает за руки, когда ему вздумается?! Здесь что, так принято?!

Кретин…

Боже, и как Китнисс вообще смогла с ним подружиться?! Вечно хмурый, мрачный, озлобленный!

Чего он вообще привязался ко мне?! Ну и хватка у него…

Она чуть поморщилась, потирая руку.

Как вцепится, так и не отстанет!

Нельзя больше позволять ему так хватать меня! У меня итак достаточно шрамов, спасибо… Да и взгляд у него неприятный.

Пусть он хоть тысячу раз ее друг, мне он — точно никто! Пусть только попробует тронуть — нос сломаю.

С каждой последующей мыслью она все прибавляла скорость, чуть ли не переходя на бег и чувствуя, как злость переполняет ее изнутри, грозясь вылиться в оскорбления на любого, кто посмеет сейчас к ней обратиться.

Пребывавший в недоумении и удивлении Гейл будто очнулся и увидел, как девушка широкими шагами направляется в противоположную от него сторону.

— Хах, много чести… — пробормотал он и уже пошел было домой, как понял, что девица унеслась совсем не туда! С возрастающим изумлением, страхом и яростью он увидел ее удаляющийся силуэт, который приближался к лесу.

А чтобы пройти в лес, нужно…

Твою мать!

Там же ограда! И ток!

Брюнет чертыхнулся и бросился за убегающей.

Это надо же — быть такой дурой!

Господи, хоть бы успеть…

Пусть она услышит, как работает ток.

А еще лучше — пусть успеет он перехватить ненормальную!

— Стой! — крикнул юноша.

Девушка, услышав его разъяренный голос, споткнулась и чуть не упала. Она обернулась, переходя на бег, с насмешкой глянула на него и… показала язык?..

Хоторн от удивления поперхнулся воздухом и сам следом за ней чуть было не упал на землю.

Бежать?!

О Господи, да она еще невыносимее и сумасшедшее, чем он думал!

— Стоять, кому говорю! — взревел парень и побежал еще быстрее, чем до этого.

Ого, как я его разозлила! — подумала беглянка, удивившись. — Значит, бегу в правильном направлении!

Только бы успеть, Господи, только бы успеть! Ну что за идиотка!

Черт ее дернул туда рвануть!

Ну кто ее просил же, а?!

Если бы ты сам показал ей, как она и просила, этого всего бы и не случилось, — прошептал внутренний голос с ехидством. — А теперь вот мучайся, бегай за ней…

Как только догоню — всыплю по первое число и не посмотрю, что она сестра Китнисс, и мне плевать, что она только вчера встала! Вон как рванула! И откуда только силы взялись!

Всыпешь, всыпешь… — все шептал голосок, хихикая. — Ты только догони…

И откуда в ней столько сумасбродства?!

Еще чуть-чуть… совсем немного! Ну же! Почти догнал! Пусть она и бегает, как укушенная, но все-таки он выносливее ее в несколько раз! Совсем немного… еще рывок…

Шахтер завернул за последний поворот и остановился как вкопанный, похолодев от ужаса.

Девица уже стояла у ограды и собиралась взяться за нее, пока по ней идет ток!

— Стой, дура! — гаркнул юноша.

Гермиона подскочила от неожиданности и обернулась назад.

Он стоял напротив нее с потемневшими от злости глазами и сжавшим кулаки.

Как небо перед грозой… — подумала шатенка, вглядываясь в серые глаза.

Она подбоченилась и упрямо уставилась на него:

— Можно было бы и повежливее, мистер Хоторн!

— Ты… совсем с катушек съехала? — тихо спросил парень.

Мерлин, да таким голосом только деревья рубить надо! И реки морозить!

— Ну, ты же не захотел меня провожать!

— Прислушайся.

— О Господи, избавь меня от нотаций, прошу тебя, — закатила глаза девушка.

— Да послушай вокруг! — взорвался Гейл, подскакивая к Эвердин.

Она замолчала и сделала так, как он сказал.

— Что ты слышишь?

Девушка нахмурилась:

— Треск… как… как будто…

— Это ток, — пояснил юноша, указывая кивком головы на ограду. — Дотронешься до него и все, никакие врачи не помогут.

— А то я не знаю, что от тока бывает, — огрызнулась девушка, вслушиваясь в треск.

— Все, пойдем, я провожу тебя, — решительно сказал Хоторн, протягивая руку вперед и стремясь ею ухватиться за локоть Гермионы.

Она пригнулась и отпрыгнула в сторону, а его пальцы схватили только воздух.

— Что ты?..

Она качает отрицательно головой, поджимает губы и цепляется за забор.

У охотника открывается рот, а он сам застывает на месте, не смея и пошевелиться от ужаса, охватившего его от головы до пят, и только его вытянутая дрожащая рука говорит о том, как ему страшно.

Девушка тоже раскрывает рот, ее глаза расширяются в изумлении, и сама она начинается трястись, не в силах разжать пальцы, намертво приклеившиеся к забору.

Через другую секунду, когда его сердце уходит куда-то в прохудившиеся ботинки, а в горле пересыхает и становится как-то горько, она вдруг неожиданно улыбается и, быстро работая руками и ногами, одним прыжком в конце перемахивает через ограду и отпускает пальцы.

— Что… — он еле разлепляет губы и все не может прийти в себя. — Как это… как… это невозможно! — хрипит он, вытаращившись на смеющуюся девицу. — Как ты это сделала?! — рявкает он, в одно мгновение придя в себя.

Она перестает смеяться и только улыбается, пожимая плечами и разводя руками в стороны.

— Ведьма… — пораженно шепчет он, все еще никак не понимая, каким образом она проделала этот трюк.

Гермиона хитро щурится из-за ограды:

— Есть такое…

— В смысле? — тут же нахмуривается юноша и делает шаг вперед, но его останавливает девичий голос, в котором явственно слышится испуг:

— Стой, придурок!

— Что? — спокойно говорит он, отступая назад. — Теперь ты меня будешь останавливать?

— Идиот совсем? — шипит девушка, тут же стирая с лица улыбку. — Только я могу это делать, а если попробуешь ты… тебя ни один врач не спасет, полоумный, — говорит она его фразу.

Гейл кивает:

— Ага… ты мне еще объяснить это должна. А пока подождем.

— Чего? Пока я перелезу обратно? Не дождешься! — фыркает Гермиона и скрещивает руки на груди.

Он хмыкает:

— Ток должны отключить через несколько минут.

— И что? Я теперь ждать тебя должна здесь? — насмешливо произносит Эвердин и отворачивается.

— Подожди ты, тебе что, жить надоело? — со злостью кидает Хоторн вопрос ей в спину.

Она на секунду замирает.

Надоело?

О Господи…

Да, как надоело! Боже, ты даже не догадываешься, как ты прав, шахтер!

Девушка только приподнимает брови в ответ:

— Не волнуйся ты так, я большая девочка, позаботиться о себе могу.

— Я говорю, дождись меня, и пойдем вместе! — рычит он от бессилия.

Сейчас ему ее не поймать. Он не может, как и она, схватиться за забор и остаться в живых.

И как только ей это удалось вообще?

Почему только она может?

— Ну, уж нет, когда вырвешься отсюда, тогда и придешь. Догоняй, папочка, — она усмехается и быстро скрывается за зелеными кронами деревьев.

Совсем с ума сошла…

Все, что остается сейчас делать молодому человеку — так это просто терпеливо ждать и скрежетать зубами от беспомощности и невозможности остановить безрассудную идиотку.

Откуда она вообще взялась на его голову?

Вот черт ее понес сюда! Сидела бы дома себе и сидела! Так нет же! Приключений на задницу захотелось!

Ну что за характер?

Треск наконец исчез, и юноша быстро перелез под забором, оказавшись по ту сторону жизни.

Он шумно и много вдохнул свежего воздуха, который разом прогнал все сомнения и тревоги, уступив место спокойствию.

Ну, почти…

Гермиона тем временем быстро шла по протоптанной тропинке между высокими деревьями, между листьями которых еле-еле просачивался солнечный свет, постепенно угасая. Внезапно она остановилась, увидев небольшое покореженное пространство — трава местами была примята, тут и там темнели лужи, на два метра впереди несколько деревьев были практически сожжены дотла. Она подошла ближе и присмотрелась, закрыв рот рукой — темные лужи оказались просто засохшей кровью. Ее кровью. Она это знала.

Это то место, где он ее нашел.

Почему деревья были сожжены?

Было ясно, что произошло это недавно. Девушка сделала шаг вперед и почувствовала, что наступила на что-то твердое. Камень?

Она опустила взгляд вниз.

Камень.

Мерлин Великий!

Да это же тот самый камень, за который она ухватилась, когда падала в пропасть!

Он очень острый, неотесанный и кривой.

Девушка нахмурилась. Ну не может такого быть, чтобы такой камень использовали при строительстве колонн! Колонны все округлые, отполированные, ровные, без всяких шероховатостей и впадинок. Он совершенно не вяжется с образом этих колонн.

Как украшение? Тоже никакого смысла. Точнее, никакой красоты и никакого изящества колоннам подобный камень и не придал бы! Так почему он там оказался и так легко выскользнул?

Она зажмурилась, пытаясь вспомнить — был ли он как-то прикреплен к столбу или же просто оказался выдолблен оттуда, но вместо воспоминаний к ней пришла только головная боль.

Образы были размытые и нечеткие. Кто знает, может, этот камень просто лежал тут годами, десятками лет, а она начала выдумывать какую-то чушь! Гермиона горько усмехнулась и бросила камень в чащу леса.

Идиотка!

И как она могла подумать, что может когда-нибудь выбраться отсюда? Откуда вообще взялась эта глупая надежда, расцветающая прекрасными букетами в ее искалеченной душе? Кто вообще дал ей эти семена, давшие рост и пустившие корни глубоко в сердце, опьяняя его будущей встречей с друзьями?

Что, если этот Хоторн прав? Что, если она никогда не найдет выход и останется тут навсегда?

В чужом мире, в чужом доме, в чужой семье…

Пусть они говорят, что им всем вздумается, ей плевать!

Они — не ее семья. Ну и пусть, что есть эти чертовы фотографии. Какая разница? Кто дал право показывать их ей?

Нет.

Она решительно замотала головой и сжала кулаки, вдохнув лесной вечерний воздух и устремив свой взгляд куда-то вглубь.

Плевать. Ее семья там, в Хогвартсе. Ее семья — это Гарри, Рон, Джинни! Господи, да даже Грег был ее семьей!

— Ты ничего не найдешь здесь, Гермиона, — глухо произнес мужской голос за спиной девушки. Она снова подпрыгнула и резко обернулась с выставленной палочкой в руке.

Охотник поднял обе руки вверх и успокаивающе произнес:

— Эй, это я, Гейл, — и аккуратно сделал небольшой шаг вперед.

— Прости, — выдохнула ведьма и спрятала палочку. — Не подкрадывайся ко мне никогда сзади, я ведь могла тебя… — тут она замолчала и поджала губы.

Он приподнял брови. Что она хотела сказать?

— Что ты могла сделать?

Она нахмурилась и глянула на него исподлобья:

— Неважно, — буркнула Грейнджер и отвернулась от юноши, рассматривая что-то в траве.

— Почему ты сказал, что я ничего не найду?

— Потому что я уже ходил сюда вчера. И позавчера тоже.

— А ты знал, что надо искать? — усмехнулась волшебница, по-прежнему не смотря на собеседника.

— Нет, — пожал плечами Хоторн. — Здесь ничего не оказалось, ты зря тратишь свое время. — И потом добавил, указывая рукой:

— Разве что те деревья выгорели.

— Значит, я все-таки была права, и они оказались сожжены недавно, — пробормотала сестра Китнисс и подошла поближе. — Даже запах гари еще витает в воздухе.

— И все-таки, может, расскажешь, что произошло в тот день?

Брюнет тяжело вздохнул и провел рукой по лицу — какая же она упрямая!

Шатенка внимательно слушала события воскресного утра, не перебивая рассказчика и задумчиво смотря вперед, даже не замечая, как поперхнулся воздухом парень, когда дошел до главного момента в своей истории.

— Чего замолчал-то? — она удивленно перевела на него взгляд и сфокусировала глаза.

— Ээ… ну… — он смущенно закашлялся, проведя рукой по затылку, взъерошивая свои и без того лохматые волосы.

— Потом я заметил, что ты не дышишь, и… начал тебя откачивать…

Гермиона изучающее уставилась на него и саркастически спросила:

— И как, получилось?

Парень вытаращился на нее — похоже, что ее хорошенько тогда об дерево приложило все-таки…

Девушка тем временем заметила свой промах и невозмутимо исправилась:

— О, точно, прости, конечно. Глупый вопрос. — И снова замолчала.

— Так значит, была воронка?

— Да, — кивнул шахтер, потирая большим пальцем висок.

— Это уже хуже… — пробормотала она рассеянно и заметила его жест. — Голова болит?

Гейл нахмурился и ничего не ответил — он ненавидел признаваться в какой-то слабости, и не желал сейчас.

— Ясно, — протянула Эвердин и проворно вскочила с пня, на котором до этого момента сидела. — Какие у вас тут растения растут?

Охотник пожал плечами:

— Я без понятия. А зачем тебе?

— Вообще никаких не знаешь? Шлемник? Кориандр? Пиретрум? — с каждым последующим вопросом девушка все больше уверялась в том, что парень довольно-таки… пустоголов. Она возмущенно вскипела — ну как можно не знать элементарнейшие растения?! Судя по тому, что она услышала от Прим — этот мир также полон опасностей, как и ее собственный. Особенно эти Голодные Игры.

Ну и фантазия же у человека! Ее передернуло от мыслей об этом, она живо представила себе, как этот президент сидит, и тут ему в голову приходит эта «замечательная» идея. Бедные люди! Столько страдать из-за этого.

А если бы он на Игры попал? И вот у него голова заболела! А на больную голову особо не повоюешь, уж это она на собственной шкуре испытала, знает, что это такое.

Шатенка начала медленно передвигать ногами, внимательно смотря вниз — ну хоть что-то же здесь должно быть! Конечно, это не ее волшебный мир, где можно было пойти в Запретный лес или к Хагриду, чтобы нарвать мяты или имбиря, но это также и маггловские растения, так что и здесь что-то тоже обязательно должно быть!

При мысли о великане у нее защемило в груди — Господи, она никогда и не думала, что окажется вдали от своих друзей так надолго и так далеко!

— Погоди, куда ты направилась-то?

Гермиона нетерпеливо отмахнулась, стремясь как можно быстрее найти хоть что-нибудь, до наступления темноты. У нее осталось не так много времени на это.

Внезапно ее цепкий взгляд выхватил длинные стебли с ярко-фиолетовой мутовкой на конце. Она подошла ближе и резко вдохнула пряный густой аромат, проникший внутрь. Девушка сорвала несколько цветков и, незаметно вытащив палочку из рукава куртки, тихо прошептала заклинание, мигом высушившее растение. Порывшись в кармане, она вытащила оттуда какой-то кусочек марли и трансфигурировала его в мешочек, засыпала туда сушеную лаванду, растерла ее между ладонями и завязала нитками.

— Ко лбу приложи, — протянула она мешочек удивленному Гейлу.

Он с недоверием уставился на раскрытую руку и буркнул:

— Что это?

— О Господи, дай мне сил, — девушка закатила глаза и обреченно простонала, потом ее терпение лопнуло, и она приложила мешочек к виску сидящего юноши.

— Это не яд, не волнуйся.

— Теперь-то я совершенно спокоен, — пробормотал брюнет, прижимая травы.

— Это лаванда, помогает снять головную боль, — пояснила она на его все еще подозрительный взгляд.

Темные брови приподнялись в удивлении, и он сконфуженно буркнул:

— Спасибо.

— Да всегда пожалуйста, — хмыкнула Гермиона. — Лады, пошли обратно, а то сейчас крик поднимут.

— Ты больше не собираешься ничего здесь смотреть? — с удивлением спросил парень, вставая и шагая вслед за ней.

Она ответила, не оборачиваясь и не останавливаясь:

— Мешочек обратно приложил.

Да как она?..

Вот черт…

— Во-первых, я сегодня уже ничего не увижу. Во-вторых, все, что надо было, я уже посмотрела. И в-третьих, если надо будет, приду еще.

Гермиона шагала все быстрее и быстрее, стремясь покинуть это место и вернуться поскорее в Деревню Победителей, чувствуя, как комок подкатывает к самому горлу, мешая дышать, а говорить тем более.

Мерлин, ну и дела! Она же произнесла всего-то два заклинания! Простых, совсем не сложных!

Ее тело еще такое слабое, не восстановившееся, магия полностью еще не вернулась, хотя, быть может, дело здесь совсем не в этом, а в другом. Быть может, этот мир вообще не призван для того, чтобы здесь пользовались магией, потому она так и ослабла.

Когда она проснулась, она была полностью разбитой, но потом вроде бы почувствовала ясность ума и прилив сил.

Сейчас же… она ощущала, как запас энергии был уже на исходе, в данный момент она держалась практически на одном упрямстве и силе воли, не позволяя себе грохнуться наземь прямо здесь, перед этим… охотником и другом Китнисс.

Пусть он и спас ее, она все еще ему не доверяла. Она никому здесь не доверяла, разве что благосклонней относилась к Прим, судя по всему, выходившей ее. И то, не до конца.

Все-таки внешность обманчива. Кто знает, что скрывается за ее ангельским личиком и чистыми, невинными помыслами?

Мерлин, Гермиона, до чего же ты докатилась? Подозреваешь детей в коварстве и хитрости.

Вряд ли этот ребенок способен на подобное. Это Грег у нас такой — хитрый, изворотливый, настоящий бог обмана и лжи! Прямо Локи какой-то.

Разумом она понимала, что стоит держаться подальше от всех этих странных людей, не доверять им, не верить, но сердцу так хотелось… побыть в тепле, уюте и спокойствии.

Побыть в семье.

Гермиона резко передернула плечами, хмурясь.

Ну уж нет! Сейчас не время думать об этом. Это не ее семья, ее семья в другом мире, и они ищут ее, давно ищут, в этом она была уверена.

А что если не ищут?

Она неожиданно остановилась как вкопанная, пораженная мыслью, прилетевшей камнем к ней в сердце, задохнувшаяся от такого возможного варианта событий, не смевшая ничего сказать.

О Боже… а что если… если они… Мерлин… что же ей делать?.. Вдруг ее никто не ищет? Гарри же наверняка не простил ее. Он мог просто закрыть глаза и все. Забыть. Не думать. Не вспоминать.

Гарри не такой! — завопила мысленно Гермиона.

— Он не такой… — хрипло прошептала девушка, схватившись рукой за ближайший предмет, который был рядом, а другую ладонь прижала к груди, чувствуя, как затаенная боль вырывается наружу, затапливая ее изнутри и терзая в клочья душу и сердце.

Хоторн сначала не поспевал за девчонкой, все продолжал удивляться, откуда у нее столько сил взялось вообще!

Он едва не врезался в нее, когда она вдруг неожиданно встала посреди дороги, как будто весь воздух у нее выбило из легких.

Он нахмурился и ощутил, как она схватила одной рукой его за рукав, хотел уже сказать ей, что они почти пришли, скоро будет Деревня Победителей, но не смог вымолвить и слова, услыхав, как из ее уст вылетела фраза:

— Он не такой… — она разлепила сухие губы и облизала их, а потом уставилась вверх на шахтера ярко заблестевшими глазами, в которых факелом горела надежда.

— Он же не такой, правда? Он… он простит меня… верно? Простит же? — с каждым вопросом она впивалась в его локоть, упорно заглядывая в глаза и чего-то ожидая.

А что он мог ей ответить? Он и понятия не имел, о чем она говорит.

Догадывался, конечно, что она говорит о том Гарри, за которого она приняла его самого тогда, в лесу, но… что он мог сказать ей?

— Эй, Гермиона, мы уже почти пришли! — Гейл схватил ее за плечи и легонько встряхнул, а потом пощелкал перед глазами и помахал. — Это я, Гейл! Мы уже почти дома! Давай, пошли! — Он крепко ухватился за ее локоть и потянул за собой.

— Нет, подожди! Подожди! — девушка стала вырываться и кричать. — Да стой же ты! Я же задала тебе вопрос, почему ты не ответил на него?

Хоторн зашикал на нее, огляделся по сторонам и закрыл ее рот рукой, наклонившись:

— Ты что, совсем с ума сошла?! Хочешь, чтобы миротворцы прибежали?

На улице уже потемнело, местами зажглись фонари, освещая пустынную дорогу. Отбоя еще не было, но все равно шахтеру не хотелось, чтобы их увидели — заметили, тогда прицепились бы с расспросами. А ведь по ним видно, что они не чай с плюшками пили — вон, у лохматой девчонки листва в волосах застряла.

Юноша со вздохом потянулся и убрал травинки, запутавшиеся в голове упрямой девицы, помолчал несколько секунд, понимая, что она от него не отстанет, и попытался ответить мягко, стараясь не говорить резко:

— Я думаю, он тебя простит. — Он постарался представить, что говорит не с сестрой Китнисс, а со своей младшей сестренкой Пози.

— Правда? — она подняла сияющее лицо, и у нее тут же из ниоткуда появилась улыбка.

Он знал значение такой улыбки.

Так обычно улыбаются влюбленные девчонки.

Он видел такое сотни раз по отношению к себе.

И Китнисс.

Сердце неприятно кольнуло от сегодняшнего представления, которое устроили Китнисс и Мелларк на потеху публике.

Она также улыбалась пекарскому сыну в той злосчастной пещере — о, как бы он желал оказаться на его месте! Чтобы она хоть раз взглянула на него так, как смотрела на этого победителя! Он видел, как Мелларк глядел всегда на Эвердин — с обожанием, нежностью, всеобъемлющей любовью.

Он, Гейл Хоторн, тоже умеет так смотреть, он же тоже умеет так любить! Пусть она только даст ему шанс, и он покажет ей, он готов был бросить весь мир к ее ногам, достать звезду с неба, сделать, что угодно, лишь бы она хоть раз позволила! Хотя бы раз взглянула с любовью, а не печалью и сочувствием «ты только друг, прости…».

— Да, конечно. Конечно, он простит, — с трудом выдавил из себя эти слова брюнет, уже не совсем понимая, что говорит, думал он сейчас совершенно не об этом. И видел другой образ перед собой.

Он снова потянул за собой девчонку и ощутил, как на правый бок что-то навалилось, не совсем тяжелое, но все же. С непониманием он перевел взгляд и застонал.

— Твою мать! — со злостью прошипел шахтер и схватил Гермиону на руки, поудобнее ее перехватывая.

Что за чертовщина!

Потеряла сознание.

Он поморщился, представляя, как сейчас на него будет орать Китнисс или Прим, смотря, кого он встретит дома у Эвердин. Желательно, конечно, чтоб никого, тогда он сможет быстренько скинуть свою ношу на кровать и попробовать привести в чувства, а там уже пусть они сами разбираются.

Разум девушки будто помутился, она не понимала, где находится и с кем. Ей сейчас было очень важно услышать, что Гарри ее простит, обязательно простит.

Она едва могла ощущать, как чьи-то незнакомые сильные и не совсем приятные руки встряхивают ее и щелкают пальцами перед лицом. Слова говорящего она слышала очень мутно, будто через толщу воды.

Да и образ был слишком размытым, черты лица не собирались воедино, и она отчаянно щурила глаза, пытаясь понять, с кем же все-таки общается, а потом просто плюнула на это дело.

Какая разница, с кем?

Главное, чтобы он сейчас просто сказал ей то, что она так сильно жаждет услышать, пусть это и будет неправдой.

Она болезненно поморщилась, чувствуя, как начинают ныть поврежденные ребра, которые еще не пришли в полный порядок.

Плевать на все! Это не главное!

Спустя долгие минуты, кажущиеся вечностью, она услышала долгожданные слова:

— Да, конечно. Конечно, он простит.

На мгновение ей почудилось, что перед ней стоит зеленоглазый брюнет и улыбается.

Ей хочется прошептать его имя и упасть на колени, и долго, долго, долго просить у него прощение, вымаливать его, пока не простит, но она почему-то не может говорить, она может только смотреть и чувствовать, как закрываются ее глаза, а сама она проваливается в такую желанную и спасительную темноту.

Снова сон, пленительный и сладкий

Снится мне и радостью пьянит, —

Милый взор зовет меня украдкой.

Ласковой улыбкою манит.

Знаю я — опять меня обманет

Этот сон при первом блеске дня,

Но пока печальный День настанет,

Улыбнись мне — обмани меня!

© Иван Бунин

Дома у Эвердин никого не было — Прим, видимо, еще не вернулась от больных, которых она навещала в отсутствие матери, а Китнисс…

А что делает она, нетрудно было догадаться.

Да и думать об этом не хотелось.

Гейл сжал кулаки, чувствуя, как в груди из самых глубин поднимается злость — на себя, на Китнисс, на чертового Мелларка, на Гермиону!

Правда, он пока еще не решил, в чем конкретно ее стоит обвинить, но сделать это надо было, тем самым успокоив и себя, и свое самолюбие.

Он точно не знал, какая из комнат принадлежит девушке, поэтому открыл первую попавшуюся и положил свою ношу на кровать. Выпрямился и окинул ее взглядом — только сейчас он заметил, во что она была одета все это время, — на девушке были штаны Китнисс, ее рубашка и чьи-то старые ботинки, размер которых явно превышал размер ноги Гермионы. Судя по всему, обувь принадлежала покойному отцу семьи Эвердин, поскольку Гейл с уверенностью мог сказать, что сама Китнисс сроду не носила такие ботинки. Накинутая сверху куртка, также по размерам превышающая тело девушки, принадлежала мертвому шахтеру — Хоторн не раз и не два видел ее на Китнисс.

Он приподнял лежащую без сознания Гермиону и стянул с нее верхнюю одежду, потом снял ботинки и поставил на пол рядом с постелью. Похлопал ее по щекам, но девчонка не приходила в себя. Охотник нахмурился и быстрым шагом спустился вниз за водой, чтобы привести упертую девицу в чувства — и надо было сделать это как можно скорее, ему хотелось уйти домой до появления хозяев. Конечно, сестер он не боялся, но сейчас он чертовски устал, день был слишком насыщенный различными событиями, и не сказать, чтобы они были приятными лично для него, сейчас ему не хотелось объясняться с девушками, что случилось, и почему их сестра снова находится без сознания. Да и не к чему им волноваться лишний раз.

И еще ему совершенно не хотелось видеть никого из Эвердин — ни Прим, ни Китнисс. А уж эту ненормальную и подавно! И чего она скачет по Дистрикту, как угорелая, словно ей заняться нечем, когда сама еще толком не выздоровела?! Лежала бы дома, в тепле, и не волновалась ни о чем.

Она хорошо скрывала свои эмоции, это он уже заметил, но все-таки было видно, что она очень беспокоилась по поводу того, что застряла здесь.

У нее в том мире остались друзья, которым нужна ее помощь.

Что она имела ввиду под этими словами?

Какого рода помощь понадобилась ее друзьям?

Девчонка так толком и не рассказала ничего никому об ее мире, где она жила последние шесть лет.

Но… у молодого юноши было какое-то нехорошее предчувствие на этот счет, а оно его еще ни разу не подводило. Скорее всего, там случилось что-то страшное.

Иначе чем еще можно объяснить ее рвение обратно, откуда она пришла, и эти шрамы? Из воздуха они появиться точно не могли, это и ребенку любому понятно.

Только где она их получила?

Вспомнились ее вчерашние слова, которые она сказала Китнисс, прежде чем уйти:

«То, где я получила эти шрамы, тебя никоим образом не касается. Я… упала с лестницы».

И каким тоном она произнесла эту фразу! Таким твердым и ледяным, что мурашки пробегали по телу, стоило его вспомнить, и ее взгляд — прямой и жесткий — когда она встретилась глазами с сестрой, не поверившей в ее слова.

Он и сам не верил. Такие шрамы не получают, падая с лестниц.

Но девчонка и бровью не повела, говоря это. Она говорила это таким уверенным голосом, что он и сам уже начинал сомневаться в себе. Однако расслабляться и верить просто так явно не стоило.

А это слово на ее руке, такое ярко-красное, что режет глаза?

Грязнокровка.

Что оно значит? Явно не очень хорошее, раз его вырезали у Гермионы на предплечье. А в том, что его вырезали ножом, он ни на секунду не сомневался.

Сама девица точно не захочет рассказывать об этом — не тот уровень отношений и доверия. То, что она ему не доверяет, он видел очень четко и ясно, как божий день. Местами она его даже побаивалась, но виду не показывала, по крайней мере, очень старалась никоим образом не выказать своего страха.

Что на самом деле с ней произошло, и откуда берут начало ее шрамы, ему было неизвестно, и оставалось только гадать. Быть может, потом она когда-нибудь сама расскажет.

Ага, не раньше, чем Эбернети бросит пить, — саркастично хмыкнул голос в его голове.

Хоторн нахмурился и помрачнел — чтобы она что-то рассказала, надо расположить ее к себе, показать, что вреда ей здесь никто не причинит. А пока что она будет молчать и никакими способами, он в этом тоже почему-то был уверен, не выбить из нее правды, не вытащить из нее ни слова. Разве что только, если она сама соизволит что-нибудь сказать, и то, ему казалось, немногое и незначительное.

Теперь им всем оставалось только одно — набираться терпения и сил. Он провел с ней меньше второй половины дня, а уже оказался совершенно вымотанным и безумно усталым. Все-таки характер у нее, он был уверен, прескверный и тяжелый, с ней придется очень туго.

Было понятно, что верить сразу и всем она точно не станет.

И даже если кому-то доверится, то кому-то одному, ну может, двум максимум, и все. И то, не факт, что даже в этом случае она что-то расскажет.

К тому же он к числу этих доверителей и конфидентов явно относиться не будет, он почему-то это сразу понял и почувствовал.

Охотник взял немного воды и побрызгал на лицо лежащей девушки, устало надеясь, что это поможет, она проснется, а он сможет спокойно уйти с чувством выполненного долга, но глаза она не открыла.

Усталость сняло как рукой, и Гейл напрягся, не понимая, в чем, собственно, дело, и какого черта она все еще не просыпается. Он еще раз попробовал разбудить ее с помощью воды и, когда понял, что это ей не поможет, намочил вату спиртом и поднес ее к Гермионе.

Через пару секунд ее веки затрепетали, и карие глаза прищуренно уставились на брюнета, а слабый и тихий голос еле прошептал:

— Малфой, ты что, решил сменить имидж?

Если до этого момента Хоторн был спокойным, то сейчас, после прозвучавшей фразы он словно сорвался с цепи — серые глаза вспыхнули, желваки заиграли на лице, ноздри шумно втянули чуть затхлый воздух помещения, а мужской бас прогремел:

— Прекращай играть в игры, немедленно! Я Гейл Хоторн, а не Малфой и не Гарри!

Шатенка сначала не поняла, в чем дело, и почему это Малфой говорит, что он вовсе не Малфой, и причем тут вообще Гарри, но спустя миг она все осознала, ее глаза испуганно расширились, и она резко подскочила на кровати, мгновением позже немного зашипев от боли в ребрах.

— А какая, собственно, тебе разница, о ком я говорю?! Я не понимала, где нахожусь, вот и обозналась, — тут же ощетинилась девушка, неприязненно глядя на собеседника.

Некоторое время он молчал, со злостью в глазах смотря на нее, и шумно дышал, а потом процедил сквозь зубы, сжав кулаки:

— Ну вот что, сестра Китнисс, раз ты уже очнулась и чувствуешь себя в полном порядке, тогда я, пожалуй, пойду!

Он порывисто вскочил и пружинящим шагом направился в сторону двери и не успел взяться за ручку, как до него долетела ее фраза, наполненная ядом и злобой:

— Счастливо добраться, шахтер Хоторн.

Он медленно обернулся и лишь смерил ее ледяным взглядом, а затем молча вышел.

Она зябко повела плечами — в комнате тут же стало холодно, и немудрено — так глазами испепелял, того и гляди, если б мог, сжег на месте или заморозил.

Гермиона со стоном провела руками по лицу и волнистым волосам, шумно вздохнула и прикрыла глаза.

Ну вот же молодец, Грейнджер!

Он ее спас, сейчас донес на себе до дома, привел ее в чувства, а она его так красиво отблагодарила!

Мало того, что простое «спасибо» не сказала, так еще и нагрубила человеку, предложившему помощь.

Она откинулась обратно на подушки и начала сверлить глазами белоснежный потолок.

Все! Не думать о нем! Он просто зазнавшийся эгоист и грубый, неотесанный мужлан, вот и всего-то!

Гермиона с кряхтением и недовольством сползла с кровати, дошла до рубильника и выключила свет, вернувшись в постель и тут же провалившись в забытье.

* * *

Что она вообще возомнила о себе?!

Брюнет был в ярости. Он и не помнил, кто так когда-то в последний раз его доводил до такого состояния. Гейл знал, что слыл довольно-таки вспыльчивым человеком, но он и сам не подозревал, какие отрицательные эмоции в нем может пробудить эта противная и несносная девица!

Что вообще происходит?!

Ему уже начинало надоедать, что она при каждом удобном случае пытается назвать его другим именем и сравнить с другим человеком.

Когда она распахнула глаза и уставилась на него, он уже знал. Он уже знал и видел этот взгляд у нее — он означал, что она сейчас назовет его другим, чужим именем. Он сразу напрягся и приготовился услышать ее вечное и заветное, говорившееся ею с затаенной нежностью и придыханием Гарри, но его убило наповал то, что она вдруг совершенно неожиданно сказала другое имя — Малфой.

Господи, да сколько еще мужских имен она знает и собирается его ими осыпать!

Нет, по-другому — сколько еще у нее знакомых мужчин?

Охотник задал себе этот вопрос и тут же отмахнулся от него — ему это ни к чему знать, это во-первых, во-вторых, его это совсем не касается, в-третьих, ему это неинтересно, и, наконец, в-четвертых, пусть сама со всем разбирается, он тут ей не помощник.

Он постарался выбросить все эти ненужные мысли из головы и попытаться успокоиться. Он зашел в дом и сразу же направился в свою комнату, которую он делил с младшим братом.

Рори уже спал, поэтому юноша старался сильно не шуметь, снимая с себя одежду и делая ванные процедуры.

После этого он лежал на кровати, закинув руки за голову и уставившись мрачным взглядом в покосившийся потолок. Он пытался освободить свою голову и просто спокойно выспаться, но сегодня ночью, стоило ему закрыть глаза и провалиться в царство Морфея, Гейлу почему-то снилась Гермиона, смеющаяся и разговаривающая с красивым и высоким юношей, который мягко ей улыбался, сверкая белоснежными зубами.

* * *

Миловидная шатенка с длинными вьющимися волосами и ореховыми глазами неслась по коридору, словно фурия, сжимая кулаки и стискивая в ладонях лямку от школьной сумки, то и дело пытающейся съехать с ее острого плеча.

Она поминутно, чуть ли не посекундно останавливалась и раздраженно поправляла ремень, снова и снова продолжая идти куда-то быстрым шагом.

Коридоры были светлые, в основном за счет множества окон, проложивших свой путь с левой стороны от девушки, справа от нее вдоль стен расположились факелы в закреплениях, которые сейчас были потушены школьным завхозом.

Девица продолжала нестись дальше, что-то злобно шипя себе под нос и распугивая одним своим видом других людей, которые встречались у нее на пути.

— Еще один такой его закидон, и я точно откинусь! — яростно бормотала девушка, сворачивая в очередной поворот. — Подумать только! Мне пятнадцать лет, и я очень скоро точно умру, если этот кретин не прекратит свои дурацкие детские выходки!

Через несколько минут она дошла до своей конечной точки назначения, остановилась, прикрыла глаза и глубоко задышала, пытаясь успокоиться.

— Мисс Грейнджер? — раздался женский высокий голос.

Шатенка немного подпрыгнула на месте и обернулась — в дверях стояла строгая женщина, скрестив руки на груди и нахмурив брови.

— Мадам Помфри? Скажите, как Гарри? С ним все в порядке? — обеспокоенно она осыпала вопросами школьную медсестру, чуть поморщившуюся от такого словесного потока.

— Успокойтесь, мисс Грейнджер! С мистером Поттером все будет в порядке, жить он будет!

— А что у него? Что-то серьезное?

Женщина тяжело вздохнула и чуть сжала тонкими пальцами переносицу:

— У мистера Поттера вывихнуто левое плечо, сломано три ребра и растяжение икроножной мышцы, плюс ко всему вышеперечисленному несколько гематом и ссадин, — она увидела побледневшее лицо собеседницы и поспешила добавить:

— Не волнуйтесь, мисс Грейнджер, я уже сказала — жить будет! Неделю минимум он точно проведет в Больничном Крыле, и это не обсуждается, — отрезала Поппи, заметив, что девушка собирается что-то сказать. — Сейчас я дала ему все необходимое для восстановления сил и здоровья и снотворное зелье, так что на данный момент он спит. Приходите вечером.

— Пожалуйста, мадам Помфри! — взмолилась шатенка, складывая руки вместе. — Пожалуйста, можно мне просто посмотреть на него! Честное слово, больше ничего, я его не потревожу!

Женщина еще раз тяжко вздохнула, но подумала, что может доверять самой благоразумной и рассудительной студентке в школе, и согласилась:

— Хорошо, даю вам минуту.

— Спасибо вам большое! — запищала шатенка и, на радостях обняв ошалевшую медсестру, припустила в открытую дверь.

Она замедлила шаг и тихо зашла за прикрытую ширму, чтобы посмотреть на спящего друга.

— Ну и ну, во сне ты такой спокойный и безмятежный, как ребенок, — прошептала Гермиона и ласково провела кончиками длинных пальцев по расслабленному и разглаженному лицу юноши. Наклонившись, она нежно поцеловала его в лоб:

— Поправляйся, Гарри, — и стремительным шагом вышла из Больничного Крыла, направившись в сторону подземелий, с изумлением и ужасом подмечая, что сейчас вот-вот опоздает на первую пару зельеварения, сдвоенную со Слизерином.

— Мисс Грейнджер… по какому праву вы решили, что можете опаздывать на мои занятия? — вкрадчиво произнес мужской бархатистый голос, однако тон его был ледяным, и было неудивительным, что у девушки, в последнюю секунду заскочившей в класс, пробежались мурашки табуном по спине.

— И… изви… ните… хах… — задыхаясь, ответила студентка, сгибаясь пополам и держась ладонями за колени, пытаясь восстановить рваное дыхание.

— И все-таки, мисс Грейнджер? Что вы скажете в свое оправдание?

— Я… яя… Ну… — Гермиона неуверенно залепетала, судорожно сглатывая вязкую слюну и пытаясь найти более правдоподобную причину.

— Что — вы?

— Ну… я… заблудилась… — вконец запуганная и сгорающая со стыда пробормотала Гермиона.

Ответом послужил взрыв хохота со стороны слизеринцев. Сам профессор удивленно выгнул брови вверх, переспрашивая:

— Заблудились? Вы — лучшая студентка за последние двадцать лет, как говорят остальные преподаватели, — он выделил слово «остальные», как бы показывая девушке, что, пусть так думают другие люди, но он сам, однако, так не считает и придерживается совершенно другого мнения на этот счет. — … забыли дорогу до подземелий? Вы — надоедливая всезнайка и Мисс-Я-Все-Знаю-Потому-Что-Умею-Читать? Вы проучились здесь без малого четыре года, принесли бессчетное количество проблем всей школе и всему преподавательскому составу, учитесь сейчас на пятом курсе и смеете говорить мне, что вы заблудились?! — под конец своей тирады мужчина уже вовсю гремел своим басом, распугав студентов, сидящих за передними партами.

Гермиона чуть поморщилась, еле сдерживая себя от того, чтобы при нем не почесать свои уши, показывая, как ей неприятно слышать этот крик.

— Сегодня вы остаетесь на вечернюю отработку, мисс Грейнджер.

Гриффиндорка обреченно кивнула, уже собираясь пройти и сесть на свое место, как другой ненавистный ей голос помешал этому:

— Мисс Грейнджер не заблудилась, она всего лишь навещала своего дружка Поттера!

Девушка замерла и подняла взгляд на блондина, который смотрел ей прямо в глаза и скривил губы в мерзкой ухмылке.

— Ах, вот в чем дело! Так значит, наша уважаемая мисс Грейнджер ходила с утра в гости к мистеру Поттеру? — Снейп буквально выплюнул фамилию своего студента, повернувшись всем корпусом к старосте и скрестив руки на груди. — Ну и как наш герой?

Гермиона на секунду прикрыла глаза, пытаясь справиться с гневом, идущим из глубины души, сжала кулаки и обернулась, высоко подняв голову и расправив плечи, с вызовом ответив:

— Он в полном порядке, профессор, передавал вам привет, — она процедила это сквозь зубы и натянуто улыбнулась.

— Ну что ж, и вы ему передайте самые наилучшие пожелания, — прогрохотал мужчина с сальными волосами. — А пока что… я разобью всех на пары…

Шатенка внутренне напряглась, услышав издевку и… наслаждение?! в его голосе и понимая, что добром все это не закончится.

— … Слизерин-Гриффиндор, — напоследок ухмыльнулся преподаватель и тут же подавил возмущенные крики одним взмахом руки:

— Мисс Грейнджер сегодня будет работать в паре с…

Только не он! Только не он! Только не он! — как молитву, шептала про себя Гермиона и обреченно простонала.

— … мистером Малфоем!

Раздался еще один великомученический стон слева.

Девушка перевела туда взгляд и встретилась с полыхающими серыми глазами.

— Профессор Снейп, так нечестно, я не хочу работать с ней!

— Профессор Снейп, так нечестно, я не хочу работать с ним!

В один момент два разных голоса произнесли одинаковую фразу и их обладатели показали друг на друга пальцами.

— Это не обсуждается! — отрезал садист и больше не обращал внимания на парочку.

— Все, приступайте, задание на доске!

Молодые люди вздрогнули, отведя взгляды в разные стороны и одновременно фыркнув, понимая, что пока они тут стояли и пытались убить друг друга своими взорами, остальных уже разбили на пары.

— Сделай милость, Малфой, отойди в сторону, — процедила девушка. — Постой рядом, а я пока сама все сделаю.

— Сделай милость, Грейнджер, отойди в сторону, — передразнил ее слизеринец. — Не думай, что одна тут такая умная, не у всех солома в голове, как ты считаешь!

— Ты испортишь сейчас все зелье, и потом с нас снимут много баллов! — прошипела Гермиона.

— Снимут баллы не с нас, а с вас, — ядовито улыбнулся блондин.

Девушка попыталась успокоиться:

— Хорошо, Малфой, давай готовить вместе, иди возьми бороздоплодник, валериану и чемерицу, а я остальное, — быстро отдала приказ в величественной манере студентка и направилась прочь от стола.

Парень закатил глаза, но ничего не ответил и пошел за вышесказанным.

Он не был дураком и прекрасно понимал, почему она дала ему именно эти ингредиенты — была мала вероятность того, что он их испортит, а в том, что он бы их испортил, видимо, девушка была уверена на все двести процентов, если не больше.

Во время приготовления сложного зелья девушка следила за сокурсником в оба, внимательно следя за его действиями и что конкретно он добавляет в котел.

Практически с самого начала у них начались разногласия — никто не мог решить, кто начнет первым, но эти сомнения и споры быстро развеял Снейп, подлетевший к их столу и наоравший на них.

Гермиона быстро сунула зазевавшемуся Малфою валериану со строгим указанием мелко потереть, а сама, ехидно улыбаясь, начала помешивать зелье.

Остальное время они работали в относительном согласии и покое, если не считать бесконечных шипений и проклятий, посылаемых ежесекундно своему врагу, и только практически в последние минуты приготовления Умиротворяющего бальзама у парочки снова вспыхнула крупная ссора.

— Я говорю тебе, Малфой, что сейчас нужно добавить каплю гноя бубонтюбера, — разъяренно ругалась Грейнджер. — Пять минут уже почти истекли!

— А я тебе говорю, что позже! Ему нужно настояться больше пяти минут! — не оставался в долгу слизеринец и тянул на себя пиалу с находившимся в ней гноем.

— Совсем чокнулся?! Хочешь, чтобы нам по нулям все поставили и плюс неделю отработок? — ужаснулась девушка, потянув на себя чашу.

В итоге парочка, совсем забыв о закипающем зелье и полностью поглощенная дискуссией, выронила пиалу с гноем бубонтюбера в котел и растерянно замерла.

— Малфой, ты… кретин… — выдохнула Гермиона, наблюдая за тем, как булькает зелье и меняет окраску и становится не сочно-зеленым, как было написано в рецепте, а грязно-бурого цвета.

— Заткнись, грязнокровка… — пробормотал юноша, также смотря за этим процессом.

Внезапно котел начал дрожать, а зелье выплескиваться наружу.

— Твою мать…

— Ой-ей… ложитесь, быстро! — крикнула Гермиона, и все студенты, находившиеся в кабинете, принялись отпрыгивать как можно дальше от эпицентра событий и прятаться под столами.

Как раз вовремя, потому что секундой позже прогремел взрыв.

— Малфой, Грейнджер! Пятьдесят баллов со Слизерина и Гриффиндора! Две недели отработок! — проскрежетал зубами Снейп и отправил покалеченных студентов в Больничное Крыло. — Пара закончена!

— Мерлин, — простонала Гермиона, идя рядом с Роном и Невиллом и запрокинув голову. — Пятьдесят баллов… в первую неделю учебы…

— Да ладно тебе, еще нагоним, — ободряюще улыбнулся Лонгботтом и сжал плечо подруги. Девушка шикнула, и он быстро убрал руку, извинившись:

— Тебе больно? Прости, я не хотел…

— Переживу, — сцепила зубы староста и направилась вперед. — Идите без меня, я дойду!

Мадам Помфри, увидев мрачную девушку и заметив сзади нее маячившего Малфоя и Браун, только устало покачала головой, но промолчала.

— Зельеварение? — задала один-единственный вопрос Поппи и, получив на него кивки, замолчала и засуетилась.

Гермиона с перемотанным плечом заглянула за ширму к другу:

— Гарри, ты спишь?

— Гермиона? — удивленно спросил парень и обрадовано сказал:

— Садись рядом!

Грейнджер смущенно присела на краешек кровати:

— Ты как?

— Жить буду, — усмехнулся Поттер и нахмурился:

— Что это такое, Гермиона?

— Аа, да так, травмы на производстве, — улыбаясь, пошутила гриффиндорка.

— Гермиона, — с нажимом произнес юноша, внимательно глядя на подругу. — Что произошло?

— Взрыв на Зельеварении, — нехотя ответила девушка.

— Лонгботтом? — уточнил брюнет.

— Нет, — вздохнула Гермиона и подняла на друга порозовевшее от стыда лицо:

— Я и Малфой.

Пару секунд парень молчал, но потом расхохотался, мгновением спустя схватившись за ребра:

— Как такое случилось-то, а?

— Ну… — девушка поморщилась, вспоминая события сегодняшнего утра. — Я сначала зашла к тебе, а потом пошла на Зелья, пришла с колоколом вместе, профессор оставил меня на отработку и поставил в паре с хорьком. Мы готовили Умиротворяющий бальзам, — она посмотрела на юношу, но его недоуменное лицо сказало ей о том, что он ничего не понимает. — Господи, Гарри! — простонала девушка и ткнула его в лоб пальцами. — Ты б хоть иногда для приличия открывал бы учебник!

— Ауч! — схватился за голову юноша и виновато улыбнулся. — Я и открываю… иногда…

— Ага, чтобы вздремнуть! — съязвила Гермиона.

— Ну и что там дальше?

— Для приготовления Умиротворяющего бальзама нужно всего лишь пять ингредиентов! — воодушевленно начала объяснять шатенка и сразу оживилась, усаживаясь поудобнее. — Это валериана, чемерица…

— Ну Гермиона! — взвыл Поттер, умоляюще глядя на подругу.

— О Боже! Хорошо! В общем, на последней стадии, после того, как зелье покипит пять минут, нужно добавить каплю гноя бубонтюбера, а этот имбецил доказывал мне, что зелье должно кипеть больше по времени! Ну и в итоге мы нечаянно уронили пиалу с гноем в котел… — с каждым последующим предложением девушка все больше краснела и под конец выглядела как переваренная свекла.

— Ну вы даете! — удивленно присвистнул юноша. — Сильно болит?

— Жить буду, — повторила его фразу гриффиндорка и улыбнулась.

— Осторожнее будь, а хорьку я врежу, когда выйду…

— Кстати об этом, — Гермиона тут же стала серьезной, стерев с лица веселую улыбку, а больной дал себе мысленно по голове и приготовился умирать в страшных муках. — Гарри Джеймс Поттер! Если я еще раз услышу, что ты свалился с метлы или откуда-то сорвался, или куда-то вляпался, или с тобой что-то случилось… я сама приду и добью тебя к чертовой матери! Ну как можно ТАК наплевательски относиться к собственной жизни?! — Девушка уже вскочила и принялась ходить из стороны в сторону, чувствуя, как эмоции распирают изнутри и требуют выхода, и взмахивая руками, но не особенно сильно — при каждом излишне резком движении левое плечо в ту же секунду обжигало нестерпимой болью.

— Я же беспокоюсь о тебе!

— Прости, Гермиона, я не думал, что ты будешь так сильно волноваться…

— А как за тебя не волноваться, когда ты с завидным упорством и частотой находишь приключения на свою пятую точку?! — она от возмущения даже остановилась. — И что значит — я не думал?!

Гриффиндорец потянулся вперед и схватил девушку за ладонь, дергая ее на себя. Дождался, пока она не сядет рядом, скрестив руки на груди, и аккуратно обнял:

— Правда, Гермиона, извини меня… Я неправильно выразился, я не думал…

— Именно, ты никогда не думаешь, — все еще злая, вставила свое слово староста, однако попыток вырваться не делала.

— … что все так получится, — продолжил говорить парень, не обращая внимания на ее вставки. — Я не ожидал, что не удержусь на метле, прости, впредь я буду осторожнее, — он чмокнул ее в макушку.

Гермиона тяжело вздохнула и прикрыла глаза:

— Не пугай меня больше так сильно, пожалуйста. Я думала, сойду с ума, когда услышала, что ты снова оказался здесь.

— Постараюсь больше так не делать, — пообещал юноша и выпустил ее из объятий.

— Я надеюсь на это, — пробурчала девушка, садясь прямо и пытаясь уложить непослушные волосы.

— Давай я, — засмеялся Поттер и взял из рук девушки расческу, которую она достала из сумки. — Ничего себе! — присвистнул брюнет, осматривая будущий фронт работы. — Они и раньше были у тебя кошмар просто, а сейчас…

— Поттер! — возмутилась Гермиона и попыталась хлопнуть его по плечу, но парень со смехом увернулся и передразнил:

— Грейнджер!

— Ну вот… теперь вроде бы все, — довольно оглядел результат своих трудов капитан гриффиндорской команды и прищелкнул языком. — Знаешь, никогда не замечал, что у тебя волосы пахнут корицей и мандаринами, — задумчиво пробормотал брюнет. — Странное сочетание, но пахнет классно! — он снова наклонился, принюхиваясь.

— Гарри! — пискнула девушка, отчаянно пытаясь побороть краску, стремительно заливающую лицо и переходящую на шею.

Юноша опять захохотал, делая попытку прикрыться от своей разъяренной подруги, и через секунду повалил ее на кровать…

* * *

— Что за черт?! — вскинулся Гейл на постели и протер лицо.

Что за бред ему сейчас приснился?!

А главное — зачем?!

Охотник раздраженно зарычал и посмотрел на время.

4:37

Он со стоном откинулся на подушку и с силой зажмурил глаза.

Что за хрень ему сейчас приснилась?!

Вот зачем ему снится Гермиона?! Ему совершенно неинтересно, чем она занималась в прошлом и где она была! Какая ему разница, где она проводила свое время и с кем?!

Почему ему не приснилась Китнисс? Почему?!

Ему нравились сны о Китнисс. Они всегда были разными, и сама она всегда была разной.

Но чаще всего она была смеющейся, звонкой, веселой, излучающей свет и счастье. И рядом с ним.

Именно он в этих снах дарил ей все это, не пекарь, а он, простой шахтер.

Иногда сны были… слишком личными, слишком… откровенными, но они были, черт возьми!

Хоть иногда ему и снилось, что его Китнисс печально качает головой, с тоской во взгляде глядит на него, отворачивается и уходит туда, где виднеется силуэт Мелларка. Правда, такие сны были редкостью, и Хоторн безумно этому радовался.

Обычно он держал ее за руку, смеялся вместе с ней, они сидели на Луговине и о чем-то разговаривали.

Иногда она убегала от него и снова появлялась где-то сзади, закрывая ему глаза своими тоненькими ручками и весело спрашивая, кто это.

А один раз… один-единственный раз он увидел небольшой домик на окраине Двенадцатого Дистрикта, незнакомый, но ему показалось, что роднее он ничего в жизни не видел. И зайдя внутрь, увидел свою Китнисс, стоявшую спиной к нему на кухне и что-то готовившую. Она тогда обернулась и счастливо улыбнулась ему, попросив поздороваться с Эдом. На его нахмурившееся лицо она засмеялась и положила его ладони на свой округлившийся живот.

Этот сон приснился ему около месяца назад, но он и сейчас, как и тогда, задрожал при мысли о том, что у них был там ребенок.

Их ребенок.

И не было войны. И не было Игр. Был только покой и умиротворение.

Уют и тепло внутри дома, вкусно пахнущее сдобное печенье, посыпанное сахарной пудрой и корицей, и его Китнисс, заливающаяся прекрасным ангельским смехом у него на коленях и игриво заглядывающая ему в глаза.

А сейчас? Почему ему приснилась ее сестра, а не сама Эвердин?

Ему этой сумасшедшей хватало в реальной жизни, зачем ему видеть ее во сне?

Закрывая глаза вчерашним вечером, он и правда не думал о победительнице, все его мысли были полностью заняты ее взбалмошной сестрой, но как он мог не думать о ней, когда она так здорово разозлила его накануне?!

Он не мог ничего с собой поделать, его слишком сильно трясло от гнева и желания придушить девчонку.

Наверное, поэтому ему она и приснилась сегодня…

Гарри.

Интересно, этот парень и правда так выглядит в реальности, или же это его собственный воспаленный мозг подсунул ему такое изображение?

Не слишком высокий, хотя он же сидел на кровати, так что Гейлу было трудно судить об этом, худощавый, но какие-то мускулы виднелись за больничной пижамой, взъерошенные черные волосы, зеленые глаза и круглые очки.

Свалился с метлы…

Что за бред?

Зельеварение, Больничное Крыло…

Что за названия такие странные?

Не может такого быть, чтобы все это существовало на самом деле, такого не бывает!

Хоторн не верил в вещие сны, хотя, где-то в глубине души надеялся на то, что его собственные сны с участием Китнисс когда-нибудь сбудутся…

Наверное, тут дело даже в другом — он не верил в те события, которые происходили в сегодняшнем сне. Магия? Или что это было? Волшебство? Этого не существует. Детские сказки.

Уж во что, но в детские сказки Гейл Хоторн никогда не верил, даже будучи ребенком. Он прекрасно видел и знал жестокую и мрачную реальность, он верил в тот мир, в котором он жил, в мир, где каждый день может стать для тебя последним, где каждый день может случиться взрыв, который унесет жизнь твоего отца.

Вот во что он верил. А не в эти наивные сказки, которые ему по вечерам читала мама и которые она читает сейчас Пози.

Тогда другой вопрос.

Почему, черт побери, Гермиона не умерла, схватившись за забор, по которому шел ток?!

Юноша нахмурился.

Что за фокус? Не то чтобы он мечтал об этом, конечно же, нет! Не после того, как они с таким трудом откачали ее и буквально вытащили с того света, но…

Такого же не бывает, правда?

Он видел это своими глазами, он мог поклясться, что видел это!

Гейл Хоторн не верит в сказки.

Но кто сказал, что то, что он видел вчера, было ею?..

А знаешь, ведь время не лечит…

Нас лечат другие люди…

Я времени бег не замечу.

Замечу, когда разбудят

мою отрешенную душу

снова отросшие крылья…

И я сперва, может быть, струшу.

Ведь сердце покрылось пылью…

И боль заменить пустотою

оно ведь не сразу сумело…

А кто-то, вонзившись стрелою,

захочет, чтоб снова пело…

А ноты давно позабыты,

украдены тихой грустью…

И, кажется, их на свободу

она никогда не отпустит…

Но это лишь кажется… Чудо

приходит всегда нежданно.

И нас от людей лечат люди…

А время лишь прячет раны…

© Анна Гендель

Свидетельство о публикации №116031907045

Китнисс аккуратно прикрыла за собой входную дверь и прислонилась к ней спиной, глубоко выдыхая и прикрыв глаза.

Она до сих пор не может дать объяснения тому, что произошло сегодня на Площади.

Она хотела поговорить с Питом о том, что между ними происходит, а в итоге… а в итоге они снова поцеловались! Причем на виду у всего Дистрикта! Причем их видел ее лучший друг Гейл!

Как все оказалось запутано, однако…

Брюнетка до сих пор не может разобраться в себе и своих чувствах.

Ей безумно хотелось догнать друга и сказать ему, что то, что он видел — всего лишь игра на публику, не более, но она была благодарна Питу за то, что он не дал ей этого сделать, иначе вся их история, вся красивая ложь, которой они пудрят мозги всему Панему, рассыпалась бы как карточный домик.

Она точно знала, что Гейл — лучший друг и надежный товарищ с самого детства, решительный, смелый, взрывной и напористый, для нее навсегда останется просто другом, и все.

Но с другой стороны Пит — ее Мальчик с хлебом, которого она толком-то и не знала до этих Игр, изменивших все. Впрочем, она и сейчас не знала его досконально, было множество вещей, которых она о нем и не ведала.

Мягкий, робкий, тихий юноша, однако, умеющий одними только объятиями или же словами прогнать все сомнения и кошмары, терзающие ее. Кто еще так умеет делать?..

Ответ пришел почти сразу.

Папа.

Ее милый и любимый папа, на которого сейчас так сильно похож Пит.

Боль от потери никуда не делась, она лишь притупилась, загналась как можно дальше под кожу, глубоко-глубоко, боль никуда не исчезла и не стерлась.

Говорят, что время лечит.

Кто сказал эту глупость?!

Время не лечит. Оно только покрывает небольшим слоем песка рваную рану, совсем немного, чтобы посторонним этого не было видно. Только и всего.

К ней просто привыкаешь, сродняешься с ней, сближаешься, срастаешься насквозь. Загружаешь себя делами и работой, чтобы не было времени думать об этом.

Будешь думать — будет болеть. Чем больше — тем хуже.

Победительница открыла глаза и оторвалась от двери.

Сегодня она снова не уснет. Будет думать и размышлять.

И все-таки… может, стоит пойти и попробовать вздремнуть?..

* * *

Огонь раздирает легкие в клочья и не позволяет вдохнуть ни капельки спасительного кислорода.

Она осматривается вокруг. Везде один огонь, пожирающий дома, улицы и людей.

Она слышит только крики, одни лишь крики.

Поглубже вдыхает воздух и тут же начинает кашлять — пахнет чем-то паленым… мясом?.. как будто… чел…

И тут до нее доходит — так пахнут люди, которых сжигает огонь.

Она смотрит на свои руки, которые полностью покрыты кровью, чьей-то кровью. Опускает взгляд и видит ребенка, младенца, лежащего в неестественной позе у ее ног.

— Ты убила его… посмотри на себя… убийца… убийца… — шепчет рядом голос, от которого бегут мурашки, от которого хочется бежать, не оглядываясь, царапать стены руками и выть от ужаса, охватывающего с головы до ног.

— Замолчи-замолчи-замолчи, — сухими безжизненными губами тихо говорит девушка, закрывая уши руками.

Но даже это ей не помогает — голос проникает сквозь ладони, сквозь кожу и режет ее изнутри, выворачивает внутренности, завязывает все в тугой узел.

— Заткнись! — неожиданно кричит она, зажмуриваясь изо всех сил, и вокруг будто останавливается время, становится тихо, и ненавистный змеиный голос сразу же исчезает.

Она с сомнением приоткрывает веки и видит, что стало светлее, будто и не было огня, лизавшего здания и складывающего их как картонные коробки, будто и не было людей, бежавших от яркого пламени, будто… ничего не было.

Она осматривается — все вокруг белым-бело, нет ничего. Она находится в какой-то пустоте.

Вдыхает воздух и жмурится от наслаждения — свежий летний ветерок отрезвляет голову и тут же выветривает все жуткие воспоминания, мучавшие ее буквально секунду назад.

Неожиданно она распахивает глаза и понимает, что еще не все кончено — каким-то шестым чувством она ощущает, что сзади кто-то есть. Кто-то… нечеловеческий…

Мгновением позже она начинает слышать чье-то хриплое дыхание и резко оборачивается — вроде бы и вовремя, чтобы взглянуть, кто это, но уже поздно, потому что сделать она уже ничего не может, только смотреть. Впрочем, как и всегда.

Смотреть на чертового Сивого, летящего к ней в прыжке, отталкиваясь мощными лапами от земли.

* * *

Гермиона вскакивает на кровати и глядит в темноту расширившимися глазами, тяжело дыша. Быстро осматривается и не может понять, где она.

Это не ее комната и не ее камера.

В панике она спрыгивает с постели, проверяет сначала все помещение на наличие посторонних людей и только потом понимает, где она находится. Девушка с тихим стоном прикрывает лицо руками и тяжело вздыхает.

Аккуратно ступая, тихо идет в ванную комнату и проделывает все процедуры.

Она заходит на кухню и видит там сидящую на стуле Китнисс.

— Не спится? — тихим голосом спрашивает Гермиона и тоже садится.

Брюнетка вздрагивает и поднимает голову:

— Гермиона? Боже, ты напугала меня.

— Извини.

— Ничего. Я заснуть не могу.

Шатенка понимающе кивает и задумчиво смотрит в окно.

— А ты?

— Кошмары, — передергивает плечами девушка и поджимает губы.

После неловкого молчания победительница неуверенно спрашивает:

— Ты будешь чай?

— А кофе есть?

— Да, мы его почти не пьем.

— Тогда кофе, пожалуйста, без сахара.

— У нас его и нет, — печально улыбается Китнисс.

— Оо… — Гермиона смущается. — Извини.

Китнисс отворачивается и делает себе чай, а сестре крепкий кофе.

И снова так неловко… такая тишина… неуютная, что ли…

Это и неудивительно, учитывая, что они шесть лет не виделись.

Обычно она сама никогда не стремилась поддержать разговор, предпочитая отмалчиваться и сидеть незамеченной в уголочке. Ей нравилась тишина. Ей нравилось молчать с Прим, Гейлом, Питом.

А теперь они как будто поменялись местами.

Брюнетка ставит чайник на плиту и незаметно косит глаза в сторону сидящей сестры и так задумчиво смотрящей на улицу.

Такое ощущение, как будто ей комфортно и ее не напрягает это молчание.

Интересно, о чем она думает?

И… что за кошмары ей снятся?

Ясное дело, что шрамы она получила… не на лестнице. А где? Она сражалась? Где она вообще побывала, что после этого ей снятся кошмары?

Неужели и в ее мире происходит сейчас что-то страшное и ужасное, такое, от которого по всему телу появляются подобные отметины, а по ночам она просыпается из-за собственных криков?

От этой мысли у девушки внутри все похолодело.

Черт, и в каком из этих двух миров ей сейчас будет безопасней? В этом, где правит Сноу, и ее могут отослать на Голодные Игры, или же в том, где она была последние шесть лет и в котором творится черт знает что?

Нет, она не допустит того, чтобы еще одну сестру попытались отправить туда.

Значит, надо сделать так, чтобы о ней здесь никто не узнал. И как это сделать? Не может же она вечно, всю свою жизнь провести тут, в заточении?

Это точно не выход из этой ситуации, надо придумать что-то другое.

Но как ей убедить сестру остаться здесь, где ее родной дом, когда она так рвется в другой мир?

— Гермиона, ты… прости, что я вчера так… — замялась Эвердин, не зная, как правильней выразить свои чувства и эмоции, ей толком-то и не приходилось раньше извиняться. Она — не Пит, который так виртуозно владеет словами и может подобрать верные фразы.

— Не волнуйся, я понимаю все, — слабо раздвинула губы в улыбке шатенка, принимая горячий кофе и благодарно кивая.

Охотница облегченно выдохнула и села напротив, глотая обжигающий напиток, тут же опаливший губы. Она поморщилась и отодвинула от себя чашку, дожидаясь, пока чай остынет.

Появившуюся тишину нарушало лишь тиканье старых часов в коридоре. Китнисс неуютно заерзала на стуле, пытаясь придумать, что сказать, и как прервать это молчание, камнем ложившееся на плечи.

Взглянув исподлобья на сестру, она снова удивилась — та опять уставилась в окно, думая о чем-то своем и ничего вокруг себя не замечая.

И часто она так сидит и просто смотрит?

И о чем она постоянно думает?

— Спрашивай, — раздался хрипловатый голос.

Брюнетка вздрогнула и нахмурилась:

— Что?

— Я же вижу, что тебе хочется поговорить со мной, а я тебе этого не позволяю, — повернулась Гермиона к сестре всем корпусом и положила подбородок на правую руку, облокотившись ею о колено. — Но для начала… что все-таки тебя тревожит?

— Меня? — удивилась Китнисс.

— Ты о чем-то думаешь, и это что-то тебя постоянно тревожит, — кивнула шатенка.

— У меня все в порядке, Гермиона.

Девушка усмехнулась и покачала головой:

— Во-первых, ты совершенно не умеешь врать, во-вторых… — она немного помолчала и задумчиво покачала ногой. — … сомневаюсь, что после того, что ты пережила, можно оставаться в порядке.

Эвердин судорожно вздохнула и сжала побелевшими пальцами столешницу, открыв рот и собираясь уже огрызнуться, но почему-то не стала этого делать. Может, потому что не захотела угробить и так неустойчивые отношения с сестрой, а может, потому что увидела прямой и твердый взгляд Гермионы, говоривший о том, что она… все понимает.

Господи, она… правда все понимает. Может, у нее не было такого же развития событий, как у нее самой, но что-то. Что-то такое подобное было в жизни ее сестры, о чем она молчит и не хочет разговаривать, что-то, из-за чего ей теперь снятся кошмары, терзающие ее по ночам.

— Я вижу тебя насквозь, Китнисс, можешь не притворяться, что ты нормально себя чувствуешь, потому что… потому что это не так. После такого никто не будет чувствовать себя нормально, и это… неудивительно.

— Я… — хрипло начала брюнетка и прикрыла глаза, откинувшись на стуле и закрыв рукой лицо. — Прим тебе все рассказала, да?

— Верно.

— Ты считаешь себя виноватой, — утвердительно сказала Гермиона после недолгого молчания.

— Я убивала людей, Гермиона! — срываясь, глухим и дрожащим голосом проговорила победительница, убирая руку с лица и приподнимаясь на стуле.

— Я тоже, — спокойно ответила девушка.

Китнисс поперхнулась воздухом и уставилась оторопевшим взглядом на сестру:

— Ч… что?.. Хочешь сказать… что там, где ты жила… тоже было что-то подобное?..

Шатенка передернула узкими плечами и впервые за все это время отвела глаза, уставилась на пол и потом снова посмотрела на брюнетку:

— Нет, Китнисс, в моем мире Голодных Игр нет, слава Мерлину… но… — она поджала губы. — Есть нехорошие люди, которые пытаются причинить вред моему другу.

— Это Гарри? Твой друг… ты зовешь его по ночам, это Гарри, верно?

Гермиона закусила нижнюю губу и кивнула:

— Да, это он.

— Послушай, Китнисс, то, что там было… ты должна была убивать, иначе ты бы погибла. Тебе просто нужно было это сделать, вот и все. Я знаю, что такое не забывается. И эти лица ты будешь видеть до конца своей жизни в своих снах, но это нужно принять и отпустить.

— Я знаю, но… я не могу это все забыть.

— Ты и не забудешь, — отрезала Гермиона, вставая и забирая грязные чашки. — Но что-то еще. Не только это тебя тревожит, я права?

Китнисс порывисто вздохнула и сжала руки.

— Это из-за Пита?

— Откуда ты… — ошеломленно выдохнула брюнетка, расширившимися от испуга глазами глядя на спину сестры. Собеседница повернулась и усмехнулась, вытерев руки о полотенце и закатив глаза:

— Китнисс, великий Мерлин! Да у вас на лицах все написано! Что у тебя, что у него! По нему видно, что он влюблен в тебя без памяти, хоть и… похоже, что эта любовь приносит ему и боль. А вот ты… здесь я не могу понять и разобраться. Я наблюдала, конечно, не так много времени за вами, но, поверь, его было вполне достаточно, чтобы сделать хоть какие-то определенные выводы. — Она снова отвернулась и принялась расставлять чашки на полку.

— Пару раз я замечала, что ты смотришь в никуда. Это взгляд скорбящего человека. Я… видела такие взгляды. Не знаю, о ком ты так тоскуешь, но я хочу кое-что тебе сказать. — Шатенка снова обернулась к напряженной победительнице. — Время не лечит, Китнисс. Лечат другие люди. Так позволь же этим людям помочь тебе и залечить твою рану на сердце и в душе. — Девушка посмотрела на сестру, пожелала спокойной ночи и удалилась наверх.

Эвердин устало откинулась на стуле и прикрыла глаза дрожавшей рукой.

* * *

Пит вернулся домой в непонятном настроении поздно вечером.

Сначала все было неловко и неудобно, но после поцелуя… все было так естественно и нормально, как будто так и должно было быть всегда. Словно так и надо было.

Он заметил, как Китнисс смотрела на Гейла Хоторна в толпе, он видел ее взгляд и боялся, что даже после того, как он ее одернет, она кинется бежать к своему лучшему другу.

И он очень удивился, когда она ничего не сказала, отвернулась и безропотно пошла за ним, не сделав ни единого движения по направлению к своему «кузену».

После этого они заглянули к Хеймитчу и вместе прибрались у него в доме.

А затем они погуляли еще и разошлись по домам.

Он не мог винить ее в том, что она так быстро стремилась сбежать от него.

Он видел ее настороженность и, к собственному изумлению, смущение, но был уверен, что вызвано оно было неожиданным поцелуем на виду у всего народа.

Теперь, поразмыслив, он понял, что тогда, на Арене, она должна была так поступить, иначе они бы не выжили. Откуда ж ей было знать, что это всего лишь ловушка, так ловко расставленная Распорядителями Игр? Ее винить было не в чем. Только благодарить за счастье быть спасенным.

Правда, соль была здесь в том, что он не желал им быть. Особенно после той надежды, которую она давала ему раз за разом. И вот опять. Снова. Сегодня она опять дала ему ее, вручила прямо в руки этот цветок, расцветающий и благоухающий у него в душе.

И ему это нравилось, хоть и эти цветы начали пускать ядовитые шипы прямо в сердце.

Он бы не обвинил ее, даже если б она ринулась сегодня напролом к шахтеру, стоящему одиноко в беснующейся и ликующей толпе, смотрящему прямо в душу глазами печального серого неба. Он понимал его. И не судил.

Он видел его влюбленные взгляды еще в школе, видел и только завидовал, вот и все. Потому что сам он не мог находиться рядом с Китнисс, не мог свободно взять ее за руку, прикасаться к ней и не бояться, что она обрушит на него всю силу и мощь своего презрения, ярости или ненависти. А Гейл Хоторн — он все это мог. Ему ничего из вышеперечисленного не грозило, он не боялся быть побитым, побежденным или пригвожденным к дереву ее стрелой.

Хотя она сама ничего и не замечала, но это было заметно — он любил ее. Любил ее точно так же, как и Пит. Безвозмездно, горячо, безумно.

И не мог винить его в этом, и ненавидеть тоже. Зачем и к чему тратить свои эмоции и силы на такое ужасное чувство? Если оно не принесет ему ничего, кроме боли и страданий. Только погрузит еще больше во тьму и пучину всех горестей.

Юноша тяжело вздохнул и направился наверх — лучше всего справиться с собой ему помогало рисование, чем он сейчас и планировал заняться.

* * *

Через несколько дней Пит решил встать пораньше, чтобы приготовить булочки — предыдущая партия уже закончилась и теперь срочно требовалась новая. Эти несколько суток он совсем не выходил из дома, только рисовал-рисовал-рисовал.

Работа была в самом разгаре, когда он услышал стук в дверь.

Он вышел из кухни, вытирая руки полотенцем и гадая, кто пришел к нему в столь раннее время, и открыл дверь. На пороге стояла Гермиона, сестра Китнисс.

Она была одета в легкие штаны и темно-синюю рубашку Китнисс, которую он уже видел.

Увидев парня, она слабо улыбнулась:

— Доброе утро, Пит.

— Доброе утро, Гермиона, — мягко улыбнулся парень. — Что-то случилось?

— Нет, ничего. Просто зашла поинтересоваться — ты же один живешь?

— Эээ, ну да… — недоуменно ответил победитель. — А в чем дело-то?

— Я просто хотела предложить тебе позавтракать с нами.

— А разве все уже встали? Сейчас же только, — он наклонился назад, пытаясь рассмотреть в темноте коридора время на часах. — Сейчас же только половина седьмого.

— Еще нет, но скоро, уверена, встанут, — пожала плечами девушка. — Вообще сегодня суббота, и, по идее, они должны спать минимум до десяти.

— Мм, Гермиона, я благодарю тебя за это предложение, но, — замялся блондин. — Я не думаю, что это хорошая идея, и Китнисс этому обрадуется… В общем, наверное, я тут… ну и… — в этот совсем неловкий момент все хваленое красноречие Пита покинуло его и растворилось где-то в утренней заре.

— Глупости только не говори, — отмахнулась девушка. — Я говорила об этом с Китнисс, и…

— Ты говорила с ней об этом? — удивленно спросил Мелларк.

Гермиона посмотрела на него внимательным взглядом:

— Говорила. В общем, давай собирайся, и пойдем к нам.

— Ээм, ну, у меня там вообще-то работа, Гермиона, я не могу идти.

— Что за работа? — оживилась девушка. — Может, я могу чем-то помочь?

— Аа, ты умеешь печь? — изумленно спросил пекарь.

— Ты что-то готовишь? — в свою очередь удивленно задала вопрос шатенка.

— Да, — кивнул парень. — Я пеку булочки. Ой, извини, заходи давай, холодно же, — засуетился Пит и втянул оторопевшую Эвердин в дом, закрыв за ней дверь.

— Там не так уж и холодно было, — усмехнулась девушка.

Блондин неловко пожал плечами и устремился, судя по запахам, на кухню:

— Садись тут, чай будешь?

— Нет, спасибо, — вежливо отказалась девушка и убрала руки за спину, с интересом рассматривая убранство комнаты. — И все-таки, я могу чем-то помочь? — заглянула она через плечо юноши.

— Ты умеешь раскатывать тесто?

Шатенка приподняла брови и усмехнулась:

— Я что, похожа на пещерного человека?

— Что? — нахмурил брови Пит.

— Не обращай внимания, — отмахнулась девушка. — Конечно умею, чего тут делать-то!

Гриффиндорка взяла скалку и уверенными движениями принялась раскатывать тесто.

— Как сильно мне его раскатывать?

— Примерно несколько миллиметров, — отозвался победитель.

Некоторое время они работали в полной тишине, потом юноша спросил:

— Почему ты так удивилась, когда узнала, чем я занимаюсь?

Девушка уже раскатала тесто и теперь разрезала его:

— Ну, знаешь, ты первый мужчина, который умеет готовить. Все мои знакомые парни совершенно не умеют этого делать, даже яичницу приготовить. А ты умеешь, потому что это у вас семейное, верно?

— Можно и так сказать, — кивнул Пит. — Моя семья владеет пекарней вот уже многие годы, это дело передавалось у нас из поколения в поколение, от отца к сыну, так что все, кто носит фамилию Мелларк, умеют готовить. А твои знакомые, ммм, парни — это твои друзья?

— Не совсем, — улыбнулась девушка. — У меня много знакомых, а друзей только двое. Но то, что они не умеют готовить совершенно, верно как то, что я не умею шить и вязать.

Парень засмеялся:

— Ну, это нормально, у нас в Дистрикте почти также — редко какой мужчина умеет готовить.

— Может быть, — согласилась шатенка. — Но они у меня ребята исключительные — прошедшим летом, когда я гостила у одного из них, решили сделать всем приятное и сами приготовить завтрак, так в итоге мне с Джинни пришлось тушить кухню и выбрасывать то, что они сделали, потому что спасать там уже было абсолютно нечего.

Блондин снова захохотал:

— Да, я смотрю, у вас там было весело!

— Да уж, веселья мне с ними хватает, аж на две жизни вперед, — улыбнулась Гермиона. Глаза ее засветились теплом, и Пит понял, что его вызвали воспоминания о ее друзьях.

— Так, что теперь?

— Теперь надо это запечь, и все, минут двадцать.

Гермиона кивнула:

— Хорошо.

— Может, будешь чай? — снова предложил блондин.

— Теперь да.

— Странно, — задумчиво промолвила шатенка, рассматривая узор на чашке. — Мама всегда пыталась меня научить готовить, но я была слишком упряма и нетерпелива для этого. Меня потом научили готовить все-таки, но уже не она. А вот булочки пеку я редко. У тебя, видно, рука уже хорошо набита в этом деле.

— Это да, я с самого детства этим занимаюсь, наверное, раньше, чем научился ходить и говорить, — согласился Пит, отпивая чай.

Скорее всего, она имела ввиду не миссис Эвердин, а другую женщину — ведь жила же она где-то все это время, видимо, в какой-то другой семье.

Он украдкой посматривал исподлобья на свою гостью и сравнивал ее с сестрой — они совершенно не были похожи! Насчет характера еще трудно было говорить, но вот внешне точно нет.

У Китнисс темные, почти черные волнистые волосы, ниспадающие до самой талии, оливковая кожа и глубокие серые глаза. Густые брови идеальной формы, большой лоб, стройная фигура, которая раньше была худощавой, невысокая, около пяти с половиной футов.

У Гермионы же карие глаза, кучерявые каштановые волосы до лопаток, открытый лоб, высокие скулы и точеный подбородок. У девушки светлая кожа, сама она такая же невысокая, как и сестра, правда, она была еще меньше, чем Китнисс. Фигура у нее худая, даже слишком, что, в принципе, было неудивительно, учитывая, в каком состоянии Гейл ее нашел в лесу — видимо, в последнее время она перенесла что-то тяжелое и ужасное, что и сказалось на ее внешности. Она была до того прозрачная, что ему казалось, если присмотреться, через нее можно было увидеть очертания предметов, находящихся позади девушки.

Что же насчет ее нрава — тут он не мог сказать ничего определенного, он ее совсем не знал, были знакомы они меньше недели, да и Пит сомневался, что она так быстро привыкнет ко всем и начнет рассказывать всю свою прошлую жизнь.

Хотя сейчас он удивился, когда она так легко сообщила ему некоторые факты о том, как жила раньше. Он был уверен, что это будет труднее.

— Сравниваешь меня со своей подружкой? — раздался женский голос и Пит посмотрел в шоколадные насмешливые глаза напротив.

— Ч.. что?.. — встрепенулся юноша. — Нет! Я никого не сравнивал!

— Ага, рассказывай мне, — хмыкнула девушка и сложила руки на груди. — Я уже видала такой взгляд, как у тебя. Все думают, раз мы с ней сестры, то обязательно должны быть похожи.

— Но вы действительно похожи, — возразил парень.

— И чем же?

— Нууу… ростом!

— Она выше меня.

— Мм… лоб…

— Прости, что?

— Ну, у вас у обеих лоб высокий, — неуверенно пробормотал Пит, делая какие-то жесты в районе своей головы, видимо, показывая, чем же конкретно похожи сестры.

— Ага, а еще у нас совершенно одинаковые большие пальцы на правой ноге, — заговорщическим голосом произнесла Гермиона, с серьезным лицом наклонившись вперед и вытянув упомянутую ногу. Потом она рассмеялась, увидев ошеломленное выражение лица собеседника, и добавила:

— Давай не будем искать общих черт там, где их нет.

— Кхм… — прокашлялся хозяин дома и встал со стула. — Булочки уже готовы, теперь надо посыпать их сахарной пудрой и корицей.

Он достал из духовки противень с выпечкой и поставил на стол.

Девушка молча взяла необходимые приправы и начала посыпать ими сдобу.

Гриффиндорка подняла голову и посмотрела на время:

— О, уже почти восемь! Это все?

— Мм, да-да, теперь да, — рассеянно ответил Мелларк.

— Ну что, идем? — Девушка встала и уже направилась к выходу, но заметила, что за ней никто не идет. — Что такое?

— Мне кажется, что это все-таки… — замялся юноша, переступая с ноги на ногу на месте.

— Ты опять за свое? — Гермиона закатила глаза и помолилась про себя, прося, чтобы Мерлин дал ей силы и терпение. — Не начинай, пошли уже!

Победитель с отчаянием закусил губу и неуверенно уставился на гостью.

Та с раздражением и усталостью вздохнула:

— Господи, ну и что мне такого сказать, чтобы ты, наконец, уже пошел? Давай зайдем и ты сам посмотришь на ее реакцию.

— И все-таки я думаю, что это…

— Да Боже ж ты мой! — взвыла шатенка, хлопнув себя ладонью по лбу, и схватила застывшего парня за плечо, дернув на себя. — Идем уже!

— Подожди, хорошо, я только возьму сырные булочки, и мы пойдем, — пообещал пекарь и вырвался из хватки Эвердин, направившись к столу.

— Зачем? Они же нужны тебе для вашего дела.

— Ну, эти я испек не для этого…

— О! — округлила рот девушка. — Так, значит, ты сделал их специально для нее, верно? Это ее любимые, да?

— Нуу… да, — смутился блондин, чувствуя, как краска заливает щеки.

— Ну, тогда мне все ясно. Ладно, пошли.

Мда, ну и страсти у них тут кипят! — изумленно подумала Грейнджер.

Через несколько минут они вдвоем направились к дому семьи Эвердин.

— Похоже, они еще спят, — заметила Гермиона, сворачивая на кухню.

Решив ничего не мудрить с завтраком, девушка достала яйца и молоко для омлета.

— Я могу чем-нибудь помочь? — поинтересовался Пит, застыв в дверном проеме.

— Можешь, если сядешь за стол и перестанешь стоять столбом в дверях, — невозмутимо ответствовала шатенка, не поворачиваясь к юноше. Потом она повернулась и усмехнулась:

— Поставь чайник, если не трудно.

— Ооой, Гермиона, как вкусно пахнет! — весело и нараспев воскликнула Прим, заскочив на кухню, затем она увидела Пита, ойкнула и выскочила из помещения, вспомнив, что на ней из одежды только пижама.

Гермиона позволила себе немного улыбнуться и обменялась взглядами с Питом, который пытался сдержать смех.

— Мм, Гермиона, ты решила порадовать нас сегодня завтраком? — потягиваясь, на кухню зашла Китнисс, секундой позже ее лицо вытянулось, она ойкнула и вылетела из комнаты как стрела, вспомнив, что на ней из одежды только сорочка.

Шатенка переглянулась с Мелларком, который через мгновение захохотал.

Гермиона усмехнулась и разложила омлет по тарелкам:

— Идите есть! Только умоляю, девочки, в одежде, пожалуйста!

Через несколько минут на кухне появились обе сестры Эвердин, насупившиеся и настолько красные, что они сливались с яркими занавесками на окнах.

— Оо, вы одетые! — удивилась Гермиона, разливая чай по чашкам, не заметив двух гневных взглядов, которые, по-видимому, должны были испепелить ее на месте.

— Даже не старайтесь, девочки, — усмехнулась шатенка. — Все равно до взглядов профессора Снейпа вам очень и очень далеко!

Завтрак проходил в полнейшей тишине и молчании, даже обычно приветливая и жизнерадостная Прим сегодня помалкивала, что, скорее всего, было связано с ее триумфальным появлением с утра, разве что иногда это безмолвие нарушалось стуком приборов о тарелки.

Из всей компании хорошо и непринужденно чувствовала себя только Гермиона, которой не пришлось предстать перед гостем в неподобающем виде, в отличие от своих сестер, Мелларк же был немного скован и смущен окружающей обстановкой. Китнисс, видимо, вообще не понимала, что происходит, впрочем, она пока что и не старалась ничего понять, так как сейчас была занята только одним, более важным делом — пыталась согнать с лица удушающую краску стыда и выкинуть это воспоминание о ее неловком и неудобном выходе на кухню из своей памяти. Было бы неплохо еще стереть это самое воспоминание и у остальных, особенно у Пита. Бросив эти тщетные и безуспешные попытки слиться со столом, она принялась испепелять глазами Гермиону и желая, чтобы сестра хотя бы немного покраснела и пожалела обо всем, что сегодня произошло. Однако этого не случилось — Гермиона словно почувствовала чужой взгляд и обернулась на Китнисс, только вот она совсем не покраснела, даже на самую малость, даже наоборот — встретила взор своей разозленной сестры прямо и твердо, ни секунды, видимо, не раскаиваясь в своем поступке.

Нет, Китнисс, конечно, была не против того, чтобы Пит иногда присутствовал у них в доме и обедал с ними, потому что она знала о его одиночестве, и они разговаривали об этом с Гермионой буквально вчера вечером, но она совершенно не ожидала того, что сестра возьмется за это дело с таким рвением и так быстро.

Потом она тяжко вздохнула и прекратила и это бесполезное занятие — знала же, что эту наглую и беспардонную девицу ничего не смутит и не заденет. Иногда ей вообще казалось, что на этом свете не найдется ничего, абсолютно ничего, что могло бы вывести ее из равновесия, хоть как-то растормошить или расстроить, вывести хоть на какую-то эмоцию. Все время одно и то же — только равнодушие, безмятежность, хладнокровие, какая-то беспринципность, и лишь в некоторых случаях, время от времени, снисходительная усмешка и приподнятые как будто в улыбке губы. А смех — тут уж и говорить не о чем, этого она и вовсе от нее не слышала.

И даже если ее лицо делало какие-то попытки улыбнуться, ее темные глаза все равно оставались за гранью происходящего, за чертой всего — они были тверды и… как будто пусты. Иногда. В такие моменты Китнисс становилось страшно — Гермиона застывала, превращаясь в какую-то восковую фигуру или каменное изваяние, и совершенно не двигалась, казалось, она даже не моргала, она только думала о чем-то, все думала-думала-думала. Охотница считала, что ее сестра в такие минуты падала в какую-то глубокую пропасть, известную лишь ей одной, и боялась, что та не выберется оттуда, так навечно и оцепенеет в одной позе. Ей безумно хотелось узнать, о чем же думает шатенка, но, когда та все-таки поворачивалась на свое имя, это желание тут же исчезало — Эвердин тогда совсем, ни за какие шиши, не хотела бы узнать, что происходит в голове сестры, стоило ей наткнуться на этот пустой и отчужденный взгляд карих глаз.

Слева она почувствовала какое-то движение — Прим вскочила и собрала посуду, сгрузив ее в умывальник и поставив на стол тарелку с булочками, пряный аромат которых тут же разнесся по всему помещению и защекотал носы присутствующим:

— Ой, Пит, какая красота! Спасибо тебе! — воскликнула девочка, плюхаясь на стул и беря одно лакомство себе, незаметно отщипывая по кусочку облезлому коту, устроившемуся прямо у самых ног хозяйки. Похоже, младшая Эвердин совершенно позабыла об утреннем происшествии, хотя ее все еще румяные щеки говорили совсем об обратном.

— Да меня и благодарить-то не надо, ты лучше Гермионе спасибо скажи, это она мне сегодня все утро помогала, — отмахнулся смущенный от такого внимания парень.

— Гермиона?! — воскликнули сестры, а Китнисс чуть было не выплюнула чай, который она секундой ранее глотнула.

— Ну да, Герми…

— Я ничего особенного не сделала, всего лишь раскатала тесто, — флегматично ответила девушка, вставая с места.

— Ты была у Пита в доме? — странным голосом произнесла победительница, не менее странным взглядом смотря на сестру.

— Всего лишь зашла позвать на чай, — невозмутимо парировала шатенка и принялась мыть посуду.

Примроуз непонимающе переглянулась с пекарем, но ничего не сказала, лишь продолжила расхваливать приготовленное и то и время успевая подсовывать небольшие кусочки выпечки коту, попутно наливая всем чай и подкладывая ставшей отчего-то мрачной Китнисс ее любимые сырные булочки.

Грейнджер тоже молчала, никак не комментируя свой визит к соседу, домыла посуду и мельком взглянула на старшую Эвердин, съежившуюся и нахмурившуюся, удовлетворенно хмыкнув.

Ишь как помрачнела-то, видать, ревнует все-таки, хоть и не хочет этого признавать, даже сама себе сказать этого не может. Ну ничего, у меня еще есть время, посмотрим, что из этого получится.

Тут же мысли гриффиндорки переметнулись на предмет ее собственных переживаний, и тут уже она нахмурилась и потемнела лицом, снова начиная думать, как бы ей найти отсюда выход домой.

Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

© Лев Николаевич Толстой «Анна Каренина»

— Ого, куда ты собралась в такую рань? — удивилась Примроуз, зайдя к сестре утром в спальню и прикрыв за собой дверь.

— Сейчас восемь часов. Это рано? — усмехнулась Гермиона, передернув плечами.

— Ну, так сегодня ж воскресенье думала, ты поспишь сегодня подольше.

— Нет, мне надо… отлучиться ненадолго.

— Ты… уверена? — нахмурилась девочка и подозрительно глянула на старшую сестру. — Ты еще не до конца выздоровела…

— Со мной все в порядке, — отрезала девушка, направившись к двери.

Сцепив зубы и тяжело вздохнув, она повернулась к ребенку:

— Не беспокойся за меня, Прим, со мной все хорошо. Я просто решила отблагодарить маму Гейла. Как ее зовут?

— Оо, ну как пожелаешь, — закивала девочка. — Зови ее Хейзел. Или, если хочешь, миссис Хоторн.

Шатенка кивнула и выскользнула в коридор, решив сначала наведаться в кухню и забрать порцию выпечки, которую ей вчера отдал Пит, аргументируя тем, что она очень сильно ему помогла, так как он уже запаздывал с заказом и якобы не успевал все вовремя сделать.

Ведьма ни на йоту не поверила его объяснениям, отказываясь брать то, что он принес, но парень оказался очень настойчивым и упрямым, и, в конце концов, когда они устали спорить, он просто оставил все на кухне и быстро ушел.

Сегодня была ровно неделя ее пребывания здесь. Грейнджер подумала и решила, что не будет лишним сказать «спасибо» женщине, которая первая ее осмотрела и привела в относительный порядок. Да и поблагодарить Гейла за свое спасение тоже не помешает, пусть он и обиделся на нее, ее это особо не волновало. Пусть обижается и дуется столько, сколько его душе будет угодно, ее это совершенно не касается, она просто должна выполнить те правила приличия, которые мама вдалбливала ей в голову еще в далеком детстве.

Иногда ей казалось, что это все было так давно, как будто происходило вовсе не с ней, а с кем-то другим, и в какой-то другой жизни, где не было места смерти, боли и всем этим проблемам, которые разом навалились на нее в сознательном, подростковом возрасте.

Верно, по сути Гермиона была всего лишь подростком — ей было только шестнадцать лет, но на самом деле ей порой думалось, что ей уже намного больше. Она находилась сейчас в таком юном и воздушном возрасте, когда все девочки, ее ровесницы, должны бегать на свидания, разговаривать о парнях, листать модные журнальчики и, качая ногами, сидеть на столе и обсуждать с подружками последние сплетни. Увы, жизнь сложилась так, что ничего этого в ее жизни никогда не было. К сожалению, сплетницей она никогда не была, мода ее не привлекала, а мальчишками она и вовсе не интересовалась (впрочем, как и они ею), справедливо полагая, что в этом возрасте они все до одного одержимы гормонами, а, следовательно, и мыслями о сексе и многочисленных подружках.

Именно по этим причинам Гермиона благоразумно обходила их стороной (впрочем, как и они ее), предпочитая провести свободное время с книжкой в руках, ну, или по крайней мере, посидеть на трибунах во время тренировок своих мальчишек либо же во время матча.

Мысль о Роне и Гарри тут же сжала сердце в кулак и пронзила ее изнутри острой болью.

Как они сейчас? Где они? Что они делают? Все ли с ними в порядке?

Честно говоря, волшебница совсем не знала точное время, проведенное в плену у Пожирателей. Кто знает, сколько она там пробыла — несколько месяцев или даже больше года. Лично ей постоянно казалось, что она провела там минимум парочку столетий. Слепая, глухая и потерянная.

Единственное, что она знала и помнила — это то, что попала она туда осенью, когда училась на пятом курсе. А что было дальше и сколько конкретно она там существовала, это было ей неведомо.

Вообще в последнее время все было очень необычно. Взять хотя бы этот странный мир, совсем непохожий на ее собственный. Причем, еще страннее был тот факт, что здесь сейчас царило лето — это ее пугало. Что, если вдруг окажется, что она провела в плену у этого ублюдка почти год? А еще страннее было то, что, как оказалось, именно в этом нелюдимом и страшном мире она провела первые десять лет своей жизни, именно здесь она родилась и, судя по всему, училась выживать.

Сейчас, осмысливая все то, что она увидела и услышала, гриффиндорка поняла, что отреагировала на правду, на удивление, вполне себе спокойно и без истерик. Хотя, возможно, она просто еще не до конца это поняла, и все эмоции накроют ее потом. В общем-то, Гермиона была согласна с этим предположением, потому что на данный момент у нее были проблемы посерьезнее и поважнее, сейчас она просто загнала все свои чувства куда-то глубоко и надолго, не смея их оттуда достать. По крайней мере, уж точно не сейчас. Просто на это нет времени, у нее совершенно нет времени на то, чтобы выяснять, почему все так получилось, зачем она вообще оказалась тут. Обо всем этом она подумает потом, когда, наконец, отыщет путь домой.

Ведьма не оспаривала слова Китнисс и Прим, не спорила с ними и попросту отмалчивалась — к чему заводить эти разговоры, если она все равно уйдет, и никто ее тут не удержит. Здесь все ей было чуждо и непонятно, этот самобытный мир будто отвергал ее, саму ее суть, а она отвечала ему тем же — ее ничто здесь не держало, и, слава Мерлину, она ничего не чувствовала и не ощущала по этому поводу — так было легче и лучше, так она ни к кому не привяжется. Девушка знала, что стоит ей хоть кому-нибудь приоткрыть свое сердце, стоит ей хоть кого-то из здешних пустить к себе, она не сможет уйти.

Нет, точнее, сможет конечно, но ей будет тяжелее сделать это. То, что ей придется все-таки уйти, было совершенно ясно и неоспоримо — она была нужнее в другом мире, другим людям. А здесь и без нее справятся. Они должны будут понять ее и принять это.

Впрочем, конечно же, спрашивать разрешения у кого бы то ни было она не собиралась — она попросту еще не принимала их за свою семью. Да, она видела фотографии. Да, она видит попытки девочек приблизиться к ней. Но она не дает им никакого шанса, ни единого сделать это, потому что знает и понимает… это только все испортит и усугубит и без того шаткую ситуацию, в которой она сейчас находится.

Слава Мерлину, сейчас здесь нет их матери, иначе все стало бы намного сложнее, в этом она была уверена на все сто процентов, а то и больше — никакая мать не отпустила бы в неизвестность дочь, которую все считали если не мертвой, то без вести пропавшей уж точно.

Гермиона иногда думала, что это все-таки какая-то ошибка или чья-то жестокая шутка — ну не могла она родиться и провести первые десять лет своей жизни здесь, а потом вдруг оказаться в другом мире, в другой семье и начисто забыть все то, что связано с прошлой жизнью! Как такое вообще возможно, как такое вообще произошло?! Если все-таки она отсюда, то почему оказалась в волшебном мире?

Конечно, ей хотелось получить ответы на свои вопросы, но еще больше ей хотелось исчезнуть из этого мира и попасть к себе домой.

О, как она мечтала оказаться там, а особенно в маминых объятиях, где она чувствовала себя защищенной от всего на свете!

Жаль только, что сейчас это стало, увы, невозможно. Теперь все, что у нее осталось, это только узкая и изогнутая тропинка к могиле да пепелище на месте прежнего дома.

Она до сих пор помнит то опустошение, когда узнала о смерти своих родителей, а особенно, когда увидела лишь обломки рухнувшего, словно карточный домик, здания. Девушка и понятия не имела, что бывает настолько больно.

Теперь она понимала, что все это время ощущал Гарри. Пусть он и говорил ей, что давно примирился с судьбой покинутого всеми сироты и брошенного на произвол, но иногда староста замечала его печальный и наполненный болью взгляд, когда он замечал, что кому-то в Большом Зале прилетела сова с письмом от родителей, или когда смотрел на счастливые семьи на вокзале Кинг-Кросс. Конечно, семья Уизли приняла его как родного сына, но Гермиона знала, а теперь прекрасно понимала и ощущала сама, что это не заменит ему его погибших родителей.

А отныне их было двое с печальными взглядами, стоящими одиноко в стороне от всех.

Естественно, ее семья не была идеальной, не была примером для подражания — родители, пусть и любили ее, но все-таки побаивались ее дара, а вначале, когда узнали это, и вовсе думали, что в нее вселился демон. А уж отношения с ее старшим братцем и вовсе оставляли желать лучшего — с Грегом они почти никогда не ладили. Он, к слову, также был рожден магом, и родители также его опасались, даже больше, чем ее.

Наверное, это объяснялось тем, что она училась в Хогвартсе, на факультете Гриффиндор — смелых и благородных, а он учился в Дурмстранге — школе, где на постоянной основе изучались азы Темной Магии.

Впрочем, он и сам был похож на эту школу — такой же холодный и свирепый, временами жестокий и беспощадный, однако, верный своему слову. Уж это она точно знала — если брат что-то пообещал, он обязательно это выполнит, пусть даже ему придется для этого разбиться в лепешку.

Правда, даже это его, несомненно, хорошее и светлое качество не помогало ему при общении с сестрой. Раньше они часто ругались и ссорились, а потом просто перестали обращать друг на друга внимание, игнорировали и сводили все общение и встречи к минимуму.

Не только внутренне, но и внешне никаким образом их нельзя было назвать родственниками, а уж тем более братом и сестрой — слишком разными они были.

Девушка была невысокой, хрупкой, с копной каштановых волос, вечно вьющихся, у нее были карие глаза и совсем немного пухлые губы.

Юноша был очень высок, хорошо сложен, широкоплеч, темные, почти черные прямые волосы доходили до волевого подбородка. У Грега были серо-голубые глаза, большой лоб и почти всегда сжатые в тонкую полоску губы.

Он всегда был сдержан, особенно на эмоции и выражение чувств, хладнокровен, никогда не рассказывал никому о том, что творится у него в душе, а особенно своей сестре. Впрочем, бывало и так, что иногда он заступался за нее в некоторых ситуациях, но это объяснялось лишь тем, что в нем было высоко и сильно развито чувство собственничества.

Он терпеть не мог, когда кто-то прикасался или пытался нанести вред тому, что ему принадлежит. А Гермиона его сестра, и, следовательно, целиком и полностью принадлежала Грегу, хоть и не была ему нужна. Просто она была его сестрой, просто его, вот и все.

Где-то внутри Гермиона мечтала о том, чтобы они с братом нашли общий язык, стали друзьями и перестали огрызаться друг на друга. Но, в свете последних событий, это стало практически невозможным — девушка совершенно случайно узнала, что ее дорогой и горячо любимый братец стал Пожирателем Смерти и вступил в ряды тех, с кем она собиралась бороться.

Грейнджер знала, что она и это могла ему простить — лишь бы он раскаялся и сказал, что сделал это по глупости, поддавшись мальчишеским мечтаниям о славе и величии, о силе и власти, под влиянием юношеского максимализма. Она была уверена, скажи он ей это, и она простит ему все, поможет ему и вместе они обязательно найдут выход, потому что они семья!

Вот только сам Грег так не считал, ему было совершенно плевать на младшую сестру, ему было неинтересно, что она думает и как к нему относится, его это совсем не волновало. И каждый раз, когда она пыталась к нему приблизиться, поговорить, отрезал все эти глупые попытки на корню, обрубал единым махом.

И поэтому он обрезал все тонкие нити, связывавшие их все эти годы, просто обрезал и исчез. Просто однажды, когда ей было пятнадцать, летом перед ее пятым курсом, когда он должен был появиться дома на каникулах, когда она с таким нетерпением и радостью ждала его у окна, думая, что уж сегодня у нее все получится, получится растормошить его и привести в чувства, он не прибыл. Просто взял и исчез, будто и не было такого человека, будто и вовсе не существовало на свете.

Удивительным в тот момент оказалось то, что ее родители не придали этому никакого значения, они попросту не обратили на это внимания, продолжив заниматься своими делами.

Девушка подумала, что на них наложили Империо или Обливиэйт, но, судя по всем признакам, с ними ничего подобного не делали. Просто по какой-то странной и необъяснимой причине они ничего не знали и с дочерью об этом не разговаривали. А уж потом, проведя всего лишь месяц с родителями, всего лишь какие-то жалкие тридцать дней, она сделала это сама — наложила на них Обливиэйт.

Просто стерла память о себе. И о брате тоже. Отправила их в Австралию, а сама создала иллюзию вокруг дома, чтобы все соседи думали, что там никого нет, и осталась доживать это лето.

Друзьям она ничего не сказала, ни единым словом не обмолвилась о том, что сделала. Единственный человек, с кем она посоветовалась и объяснилась — была Минерва МакГонагалл. Гермионе было всего лишь пятнадцать, и колдовать вне Хогвартса ей было запрещено, именно поэтому ей нужен был совет и, по возможности, помощь от взрослого человека. И женщина предоставила ей такую помощь, хоть была и против подобной затеи.

Ну, а вскоре… а вскоре ведьма поняла, что все ее усилия и труды пошли прахом, когда за два дня до своего шестнадцатилетия директор вызвал ее к себе и с прискорбием и сочувствием сообщил, что дом Грейнджеров был взорван, а внутри обнаружилось два тела.

Тяжелые воспоминания тут же глухой и тупой болью отозвались в груди, напоминая, что она все еще жива и все чувствует.

Гермиона тряхнула головой, освобождая ее и разум от картинок прошлого, и уставилась впереди себя, фокусируя взгляд на столе, куда она бездумно глядела вот уже некоторое время.

Через шум в ушах, словно через воду, она услышала, что ее кто-то зовет и посекундно трясет за плечи.

Боже, да у меня сейчас голова отвалится, если не прекратите, — вяло подумала девушка, отметив про себя, что была бы совершенно не против подобного варианта событий.

— Гермиона! Что с тобой?! — послышался взволнованный голос, и волшебница с трудом перенесла взгляд пустых карих глаз на девочку, стоящую рядом. Примроуз отшатнулась на мгновение, испугавшись этой бездны в глазах сестры, но почти тут же взяла себя в руки и беспокойно спросила:

— Что случилось, Гермиона? Я зову тебя несколько минут, а ты не отзываешься.

— Все в порядке, — солгала девушка, чувствуя, что это состояние еще не отпустило ее.

— Гермиона!

— Со мной все хорошо, правда. Просто вспомнила кое-что, вот и все, — кое-как выдавила из себя Эвердин и бойко выскочила из кухни, забрав с собой корзинку и оттолкнув младшую сестру.

Девочка нахмурилась и хотела было уже пойти за девушкой, но опоздала — уж больно быстро умчалась шатенка, что казалось совершенно удивительным и немыслимым, учитывая ее недавнюю болезнь, если это можно так назвать. Она тяжело выдохнула и покачала головой, сжав пальцами переносицу.

Если не вернется к обеду, значит, придется идти ее искать, чтобы она куда-нибудь не вляпалась.

Хорошо, что Прим успела ей примерно объяснить, где находится дом Хоторнов, и теперь она надеялась, что та успеет туда добраться без каких-либо проблем и не заблудится в Дистрикте.

* * *

— Ну прямо картина маслом — Обидели Маленького Мальчика! — воскликнула Гермиона, немного взмахивая руками и каким-то чудом удерживая содержимое корзинки, когда заметила идущего впереди Гейла, направлявшегося в ее сторону. Только он заметил сестру Китнисс, глухо простонал про себя и тут же развернулся, чтобы уйти. Несколько дней назад он пообещал самому себе, что если вдруг увидит ее на улице, то просто пройдет мимо или завернет в другой переулок, на худой конец тупо проигнорирует, но сейчас, после прозвучавшего высказывания, он ощутил, как изнутри поднимается гнев и злость, которые, казалось бы, уже прошли.

— Я не маленький мальчик! — прорычал он, резко поворачиваясь и неосознанно сжимая кулаки, и девушка с удовлетворением заметила ярость в его глазах.

Что ты делаешь, остановись! Еще больше хочешь поссориться с ним?! — дурным голосом завопил ее собственный рассудок, но она заглушила его.

Она и не знала, как сильно соскучилась по подобным разговорам! В школе она вечно перебрасывалась ядовитыми фразами с Малфоем, который тут же вспыхивал как спичка, дома она препиралась с Грегом, правда, вскоре он понял, что ей это доставляет удовольствие, и прекратил отвечать. Иногда снисходил до бесед с ней, и девушка видела, что и ему нравится вот так разговаривать с ней, пусть это и было пустым диалогом с завуалированными, а иногда и нет, оскорблениями. Им обоим это доставляло веселье.

А теперь, когда рядом не было ни брата, ни слизеринца, ей вдруг на пути попадается вот эта двухметровая гора мышц, которая заводится с полуоборота, стоит ей выкинуть какую-нибудь фразочку.

— Тогда чего ведешь себя как мелкая сопливая девчонка, у которой отобрали любимую куклу? — ехидно поинтересовалась девушка, складывая руки на груди и с наслаждением наблюдая за тем, как расширяются его ноздри, дергается кадык и заливаются яркой краснотой скулы от услышанного сравнения.

— Чтооо?! — взревел раненым зверем юноша, весь трясясь от негодования и бешенства, желая открутить несносной девице голову.

И руки.

И ноги тоже.

Она же и бровью не повела, с насмешкой глядя на его жалкие потуги что-нибудь ответить, без страха встречая его разъяренный взгляд.

Да она что, совсем ненормальная — ничего не боится?!

— Браво! Браво! — скандирует чей-то мужской голос, и слышатся аплодисменты.

Парочка разом подскакивает и оборачивается на невольного зрителя — немного в стороне стоит немолодой мужчина, судя по виду и тому, как он пытается удержаться на ногах, уже нетрезвый, и хлопает в ладони.

— Приношу свое восхищение вам, юная леди, вам впору ставить памятник на Площади! — саркастично произносит мужчина.

Гермиона выгибает бровь и вопросительно смотрит на Гейла, но тот все еще изображает обиженную девочку, и поэтому девушка тяжело вздыхает, закатывая глаза, и спрашивает сама:

— И по какому же поводу стоит это сделать?

— Ну как же! — удивляется собеседник и разводит руками в стороны. — Ты первая, кто смог дать ему отпор, обычно все растекаются лужей у его ног, стоит ему только взглянуть на них, а про улыбки и разговор и упоминать нечего!

— Какое жалкое, видимо, зрелище… — бормочет девушка, поудобнее перехватывая корзинку с булочками и повнимательнее рассматривая незнакомца.

Среднего роста, с брюшком, судя по аромату, любит выпить, причем давно, одежда не первой свежести, хотя и видно, что явно не из дешевых. Не любит бриться или же попросту считает, что это ему не нужно, стричься, видимо, тоже ему не нравится. Иначе как можно объяснить эти патлы неопределенного цвета практически до самых плеч? Кажется, когда-то, совсем в другой жизни они были красивого соломенного цвета… Глаза светло-голубые, тонкие губы, прямой нос и высокий, открытый лоб. Ну, почти открытый, если не считать эту недочелку.

— А то! — с энтузиазмом подхватывает мужчина, видимо, радостный, что ему удалось найти собеседника, или потому что понял, что нашел человека, способного не восхищаться Гейлом Хоторном, которого он, видимо, не особо любит и жалует.

Впрочем, судя по встречному озлобленному взгляду юноши понятно, что и он не в восторге от этого алкоголика.

— Я тебя раньше здесь не встречал, — неожиданно трезвым голосом вдруг замечает незнакомец, оглядывая тут же оцепеневшую и застывшую фигуру девушки.

— Я… приехала в гости, — сглотнув, произнесла Гермиона.

— Это к кому же? — прищурился мужчина.

Грейнджер беспомощно оглядывается на Гейла, который неожиданно заинтересовался дорогой у себя под ногами и сию секунду принялся изучать ее, будто до этого никогда не видел, и только на мгновение бросил злорадствующий взгляд на шатенку. Гермиона тут же взвилась и отвернулась от него, прошипев напоследок, чтобы он услышал: «Принцесса», и спокойно обратилась к Хеймитчу:

— К Китнисс Эвердин.

— К кому?

— Китнисс Эвердин, — терпеливо повторила девушка и вздрогнула, когда услышала со стороны мужчины хохот.

Приподняв брови, девушка с некоторым удивлением взирала на странную реакцию собеседника.

— Так… — отсмеявшись, произнес Эбернети. — Так, значит, ты ее подружка?

— Можно и так сказать, — кивнула Гермиона.

Он молча смотрел на нее пару секунд и сказал:

— Что-то не верится, дорогая. Наша Китнисс неразговорчивая и нелюдимая бука, которая совершенно не умеет общаться, а уж тем более дружить с людьми. Поверь мне, уж я-то знаю.

Охотник побледнел от злости и уже открыл рот, чтобы заткнуть старого пропойцу и чтобы он уже не смел отзываться о Китнисс в подобном тоне, как услышал ответ девушки.

— Значит, вы знаете другую Китнисс, потому что я вижу другого человека, — спокойно сказала шатенка. — И этот человек умеет дружить и общаться, поверьте мне, уж я-то знаю.

Пока Гейл с удивлением смотрел на девушку, ментор присвистнул:

— Изумительно. Не подскажешь, как это тебе удалось укротить нашу неприступную леди, которая только и делает, что брызжет ядом?

— Может, как-нибудь и расскажу.

— И как же зовут нашу усмирительницу?

— Гермиона Грейнджер.

— И откуда же ты прибыла, Гермиона Грейнджер?

— А вам не кажется, что вы тоже сначала могли бы представиться, хотя бы из вежливости, прежде чем допытывать, откуда я родом? — прищурилась ведьма.

— Боже, тебя что, Эффи Тринкет укусила? — пробормотал себе под нос мужчина, подумав, что она брала у вышеупомянутой уроки воспитания и манер.

— Хеймитч Эбернети, — он протянул руку и девушка пожала ее, кивнув.

— Я… — она на секунду запнулась и тут же выкрутилась. — Приехала из Четвертого Дистрикта.

— Из Четвертого? — недоверчиво спросил мужчина. — Видно, ты не так много проводишь времени на побережье, раз морской воздух так плохо влияет на тебя. — Махнул он головой, указывая ею на бледность и прозрачность ее кожи.

— Не люблю солнце.

— Как же ты с Китнисс познакомилась?

— Я здесь раньше жила, — не моргнув глазом, врала напропалую девушка. — Потом переехала в Четвертый.

— Одна?

— Я сирота, — тут уже она не лгала. — А с чего вы взяли, что я не отсюда?

— Внешность у тебя нетипичная. И как тебе там живется?

— О, просто отлично, мистер Эбернети! — протянула Гермиона и чуть скосила глаза в сторону, туда, где стоял Гейл, и решила, что это ее шанс. — Там есть море, и нет всяких заносчивых и противных мальчишек, воображающих себя взрослыми и рассудительными мужчинами, знаете ли.

Волшебница ехидно глянула на тут же покрасневшего шахтера и удовлетворенно улыбнулась, а Хеймитч одобрительно хохотнул, поняв ее.

— Я не мальчишка! — прошипел охотник, желая, чтобы она хоть на секунду заткнулась и угомонилась. Он, по идее, должен был уйти еще тогда, когда только увидел ее, но не ушел. Мог смыться еще тогда, когда эти двое были увлечены занятной беседой, а точнее, увлечен был Хеймитч, наседая на девушку, а она только изворачивалась и уходила от прямого ответа, но почему-то остался, как будто какая-то невидимая сила держала его ноги на земле и не позволяла уйти дальше. Будто, если он уйдет сейчас, из-под земли появится монстр и утащит Гермиону за собой.

Хотя, впрочем, тут только Эбернети, алкаш со стажем, являлся этим самым монстром. Хоторн видел его нетрезвое состояние и, хоть и знал, что этот пьяница не был замечен за приставаниями, решил, что остаться и понаблюдать ему ничего не стоит.

Было воскресенье, и спешить было некуда.

— Конечно, — серьезно кивнула Эвердин. — Ты принцесса. Причем очень ранимая и обиженная.

Желваки тут же заходили ходуном, руки снова сжались в кулаки, а сам Хоторн побагровел до такой степени, что краснее, казалось, уже некуда, еще секунда, и из ушей будет валить дым.

— Тыыы…

— Я.. — протянула девушка и быстро попрощалась с мужчиной, проворно проскочив мимо Хоторна, завернула за угол и помчалась дальше, пока тот ничего не понял.

— Что, обвела вокруг пальца? — усмехнулся Эбернети и пошел нетвердой походкой в Деревню Победителей, куда, собственно, и собирался, пока не увидел эту интереснейшую сцену.

Гейл простоял на месте буквально с секунду, а потом рванул следом за беглянкой.

Какое право она имеет меня оскорблять?! Меня?! Да все девчонки нашего Дистрикта только рады, когда я просто мимо прохожу, не говоря уже о том, чтобы улыбнуться им или заговорить с ними! А эта… несносная, нахальная и наглая девица смеет еще и высмеивать меня на глазах у всего Двенадцатого!

Ну, предположим, не всего, а только на глазах у Хеймитча, — здраво рассудил внутренний голос, но Хоторн был в корне не согласен с ним, предпочитая, как и всегда, пойти на поводу у своих чувств и эмоций, а потом, как и обычно, расхлебывать последствия, как правило, не особо приятные, ввиду своей горячности.

На глазах у Эбернети все равно как на глазах у всего Дистрикта!

Теперь уже внутренний голос был с этим не согласен, но кто его слушал хоть когда-нибудь, правильно?

— А ну стоять, стерва! — рявкнул охотник и, в два прыжка нагнав свою жертву, которая уже было подумала, что за ней нет погони, и шла спокойным шагом, развернул ее к себе за плечи. — И что это сейчас было? — процедил сквозь зубы парень.

Гермиона поморщилась и невозмутимо поинтересовалась:

— Что именно?

— Не строй из себя дуру, ты прекрасно понимаешь, о чем я! — зарычав, Хоторн встряхнул девушку.

— Во-первых, прекрати меня трясти, я тебе не игрушка, во-вторых, убери свои руки, и, в-третьих…

— Во-первых, не уходи от разговора…

— Во-первых, не перебивай меня! — отрезала шатенка, возмущенно взглянув на парня. — И убери свои руки.

— А что такое? Не нравится? — язвительно спросил брюнет, немного ослабив давление на девичьи плечи — ему не хотелось снова ее откачивать, если что.

Беспардонная девица снова скривилась:

— Очень противно, знаешь ли. Совет на будущее — захочешь закадрить девушку, хватай ее как-нибудь помягче, если будешь продолжать так сдавливать их словно медведь, они от тебя все разбегутся и будешь ты один-одинешенек.

— Что я делаю? — недоуменно нахмурился шахтер, явно не понимая, что обозначает слово «кадрить».

— О, Мерлин! — закатила глаза Гермиона и высвободилась из сильных рук. — Неважно.

— То есть ты думаешь, что я таким образом к тебе пристаю? — догадался Хоторн.

— Не ко мне, но смысл ты понял, молодец.

Фраза долетела уже ему через плечо, он снова задумался и не заметил, как она выкрутилась из-под его рук. Гейл чертыхнулся и последовал за девушкой.

Он опять себя не понимал — рядом с этой девицей его настроение менялось каждую минуту, если не секунду, сейчас он злится на нее, а вот теперь уже нет, а вот тут опять он в гневе. Совершенно непонятный человек, умудрившийся выводить его из себя буквально одной брошенной вскользь фразой или взглядом. А в другое мгновение уже сбивающий его с толку.

Вот он пышет праведным гневом, полыхает злостью, а тут она берет и выкидывает нечто странное и необъяснимое, делает что-то неестественное, и он будто налетает на невидимую стену, словно окунается разом в ледяную воду, и все, отрицательных эмоций как не бывало.

— Тебе Китнисс и Прим рассказывали о Четвертом Дистрикте? — вдруг вспомнил юноша о недавнем разговоре.

— Нет, — чуть удивленно отозвалась шатенка, продолжая куда-то идти. — С чего ты взял?

— Ну, судя по беседе, ты была неплохо осведомлена о нем.

Девушка неожиданно остановилась и взглянула на собеседника, некоторое время помолчала и тяжело вздохнула, прикрыв глаза и пробормотав что-то вроде «Вот же кретин…».

— Что ты сказала? — тут же вскинулся охотник, чувствуя, как начинают бурлить внутри уже было успокоенные эмоции.

— Я знаю только то, что в вашем мире всего Двенадцать Дистриктов, дорогой, и назвала первый попавшийся, который пришел на ум, потому что здесь я точно не могла жить — этот Эбернети, видимо, всех тут знает. Да и про внешность мою сказал. А если бы ты повнимательнее слушал, о чем мы говорим, Мистер-Я-Всем-Надеру-Зад, то услышал бы, как Хеймитч уронил фразу про морской воздух, из чего напрашивается вполне себе логический вывод о том, что в этом Дистрикте есть море, — насмешливо произнесла Гермиона и направилась дальше, оставляя позади себя смутившегося брюнета, который сейчас ощущал себя полнейшим дураком.

Он поднял голову и с изумлением увидел, что они пришли… к нему.

— Ээ, что мы тут делаем? — с недоумением спросил он.

— Я пришла поблагодарить твою маму, а вот что ты здесь делаешь — непонятно, хотя может, наверное, все-таки живешь? — язвительно ответила шатенка.

— Вот этим? — кивнул он на корзинку в руках девушки.

— Именно.

— Булочки? — удивленно спросил Гейл, приоткрыв полотенце. Через секунду Грейнджер наблюдала причудливую метаморфозу его лица — сначала оно побледнело, потом позеленело, покраснело и, в конце концов, потемнело.

— Мелларк? — он выплюнул эту фамилию с таким презрением и злостью, что девушка немного отшатнулась в сторону от подобного энтузиазма.

Как-то она отвыкла от этой вечной вражды между парнями — а ведь раньше ей приходилось чуть ли не каждый день бежать и разнимать дерущихся Малфоя и Гарри, а иногда, в этом сплетенном клубке из тел-рук-ног она могла заметить Рона, Невилла, Забини, Крэбба и Гойла.

— Не совсем, — уклончиво ответила ведьма. — Я тоже приложила к этому руку, — никогда не любившая хвастаться Гермиона сейчас решила защитить Пита, иначе он мог не принять этот подарок. Впрочем, она все равно отдала бы это его матери, но ему не помешает поостыть сейчас, прежде чем они зайдут в дом.

— Тыыы?! — ошеломленно протянул Гейл.

— Да, я, — подтвердила девушка. — Мы вместе пекли с ним эти булочки.

Разгладившееся было лицо снова омрачилось, и Гейл скрежетнул зубами:

— Вот как. Значит, наш пекарь переметнулся от Китнисс к тебе? И что дальше, когда он обратится к Прим за помощью? — поинтересовался Хоторн, сложив руки на груди.

— Ууу… — печально протянула Гермиона и снова вздохнула, сочувственно погладив собеседника по плечу — тот от неожиданности чуть не упал на дорогу, на секунду потеряв равновесие. — Ты, смотри, ядом не захлебнись. Какой же ты все-таки мальчишка, ну…

— Я не … — начал было Гейл, но его остановила женская рука, взметнувшаяся вверх и призывающая к молчанию.

— Только мальчишки говорят, что они не мальчишки. Настоящие мужчины никогда не опустятся до такого, они будут доказывать, что мужчины своими поступками и действиями, Гейл, а не кричать на каждом углу, что они уже взрослые мальчики, — как-то устало и горестно ответила Эвердин и пошла к дому, покачав головой, будто она — мать, которая объясняла своему нерадивому и глуповатому сыну, что такое плохо и что такое хорошо.

После этого запал ссориться вновь куда-то пропал, а набранный в грудь для речи воздух со свистом вышел в атмосферу, и весь настрой отстаивать свою точку зрения до последнего исчез, будто его и вовсе не было.

Тяжело вздохнув и глухо застонав в собственные ладони, брюнет встряхнулся и направился вслед за девицей в дом.

Странное ощущение одолело его — раньше он никогда в жизни ничего не стеснялся, а особенно своего дома, но сейчас… впервые он почувствовал горечь оттого, что живет здесь, а еще хуже было то, что это все теперь увидела эта наглющая девчонка.

Он не знал почему.

Никогда не стеснялся при Китнисс, а при ее сестре… разом растерялся и сконфуженно прилип плечом к дверному косяку, не зная, куда себя деть и с удивлением наблюдая за тем, как оживленно разговаривают его мать и Гермиона.

— О, так значит, ты уже тут освоилась, да?

— Ну, почти, — неопределенно ответила девушка, пожав плечами.

— И как тебе тут у нас, нравится?

— Мм…

— Глупости все это, конечно. — Вздохнула женщина, подавая чашку с горячим чаем собеседнице. — Ни одному нормальному человеку тут не понравится.

— Ну, я бы так не сказала, — возразила гостья. — У вас в Дистрикте очень тихо и спокойно, размеренная жизнь идет своим чередом.

— Там, где ты жила, такого не было? — удивилась Хейзел, делая глоток жидкости.

— Как сказать… — закусила нижнюю губу волшебница, пытаясь придумать хороший ответ, который не дал бы четкого представления о том, что происходило в ее мире, и решила ответить размыто. — У нас не всегда так было, иногда… мы переживали некоторые потрясения, скажем так.

— И что ты планируешь теперь делать?

— Найти дорогу домой, — твердо сказала Гермиона и вперила ясный взгляд в женщину напротив, внутренне напрягшись и приготовившись к тому, что сейчас ей снова придется обороняться и защищать свою точку зрения, и, честно говоря, она уже устала от этого и не имела никакого желания ни с кем спорить и вступать в сомнительные демагогии ни о чем.

К ее собственному изумлению, мать Гейла понимающе кивнула и согласилась:

— Логично и правильно с твоей стороны. Ты здесь никого не знаешь и, насколько я верно поняла, не помнишь?

— Да, вы правы, миссис Хоторн.

— О, пожалуйста, зови меня просто Хейзел, дорогая, — улыбнулась женщина.

— Мм, хорошо, мис… Хейзел, — исправилась под конец девушка.

— Надеюсь, мой сын не слишком тебе надоел? — осведомилась собеседница, выгнув одну бровь и выразительно взглянув на своего отпрыска.

— Нет, Хейзел, мы нашли с ним общий язык, — услышал удивленный Гейл характеристику про себя.

— Очень странно, — поджала губы миссис Хоторн. — Потому что я обычно слышу упреки и возмущения. В общем-то, если что, не обращай на него внимания, он парень взрывной, но быстро отходит.

— Маам!.. — возмутился было охотник, но мать махнула рукой, не желая ничего слушать, и он замолчал, не закончив предложение и насупившись.

— Да, это я уже поняла, — усмехнулась шатенка, стрельнув глазами, в которых плясали чертики, в его сторону.

Через какое-то время в дом зашли дети, и женщина познакомила их с Гермионой.

Сама же девушка слабо улыбалась и кивала на рассказы детей. Каждый пытался чем-то похвастаться перед гостьей и постоянно перебивал друг друга, потом они немного успокоились, а самая маленькая — девочка Пози — полезла к Гейлу играться.

Сначала парень упорствовал, не желая во всем этом участвовать, а особенно при этой напыщенной и самодовольной девице, но, в конце концов, покорно сдался младшей сестре, поскольку та закатила настоящий концерт, а мать уже хотела запустить чем-нибудь тяжелым в своего первенца, чтобы тот не выпендривался перед девушкой.

Гермиона сидела и задумчиво смотрела вперед, на то, как игрался этот шестифутовый юноша со своей сестренкой.

Вот он что-то с заговорщическим видом сказал Пози, она засмеялась, а потом начала лезть к нему на спину. Вот он изображает лошадь, катая на себе сестру, а Вик и Рори бегут следом.

Зависть слабо кольнула сердце — у нее самой никогда такого не было.

Да, у нее была семья. Были родители, был старший брат.

Но родители побаивались своих детей и старались проводить с ними как можно меньше свободного времени, разве что очень редко с ними разговаривая и слушая их проблемы. В основном они старались вообще практически не бывать дома, задерживались на работе, брали частые командировки, уходили к друзьям в гости, уезжали к родственникам в другой город за день до начала каникул Гермионы.

И, когда она, радостная и веселая спрыгивала с поезда на платформу, переходила через стену на маггловский вокзал со своими вещами, предвкушая встречу с родными и близкими людьми, ее ждала пустота и тысячи чужих людей, снующих туда-сюда и встречающих своих друзей и родственников.

А ее саму никто не ждал и не встречал. Только один раз они решились проводить ее. Всего лишь один-единственный раз за все эти года.

Она не осуждала их и понимала — если бы она сама была так далека от магии, а ее ребенок оказался бы волшебником, то и она бы испугалась. Однако она была уверена, что сделала бы все для того, чтобы ее ребенок почувствовал себя нужным и любимым.

Она себя так не ощущала. Ей всегда казалось, что она лишняя в доме, что ей здесь не рады.

Грегу, впрочем, это никогда не мешало. Он, казалось, был только счастлив, что его никто не трогает, кроме назойливой младшей сестры, которая, не получив много любви от родителей и не могущая дать им свои чувства, перенесла их на старшего брата. Тот сначала был доволен, его самолюбие было удовлетворено тем, что сестра его обожает, но вскоре такая забота и внимание с ее стороны стали надоедать ему, и он предпочитал попросту ее игнорировать.

Девушка смотрела на смеющегося Гейла, на его радостных и счастливых братьев и сестру, и жутко завидовала, боль накрывала ее с волной, напоминая противным голоском, что у нее такого никогда не было и никогда уже не будет.

Родителей больше нет, они мертвы. А даже если были бы живы, то толку от этого никакого — для них она была никем, чудачкой с ненормальными способностями, с монстром внутри.

Брата теперь тоже нет, он пропал без вести. Она не знала, где он и что с ним, жив он или мертв. Она не имела никакого понятия и все лето сходила с ума от неизвестности и ожидания его у порога. Но он так и не появился. Гермиона была уверена, что он жив, просто где-то скрывается, вместе с остальными Пожирателями.

Сейчас эта красивая картинка благополучной семьи напоминала ей ее разбитую жизнь, которую уже никак не склеишь и не сошьешь.

Она смотрела на них и понимала, что Грег никогда так не делал, он никогда с ней не играл, не разговаривал, не обнимал ее. Если это пыталась сделать она, он просто пресекал все ее попытки сблизиться с ним.

Гейл смеялся и вдруг почувствовал взгляд, прожигающий спину, повернулся и смех застрял где-то в горле, а улыбка сползла сама собой — на него смотрели печальные карие глаза, в которых было слишком много боли, а женское лицо исказила такая мука, что ему на миг стало страшно — что, если сейчас с ней случится приступ?

Но его не случилось. Шатенка внутренним усилием разгладила лицо и села прямо, держа руки на коленях, словно ничего не произошло, словно это не она пару секунд назад умирала от боли.

Зрительный контакт держался несколько мгновений, а потом разорвался — девушка отвернулась, отвечая на какой-то вопрос Хейзел, а Гейл отвернулся, ощутив, как маленькая ладошка Пози дергает его за волосы, требуя продолжить игру.

Вот так они оба отвернулись друг от друга — он, пряча смятение и недоумение от произошедшего за улыбкой, а она, пряча выплывшую наружу боль от осознания того, что такая счастливая жизнь ей не светит.

Соперники не обязательно должны быть врагами.

© Черный Клевер

Почему она так смотрела на него?

Почему в ее глазах было столько боли?

Там не было вины, там была лишь одна боль и… какое-то отчаяние.

Он не знал точно, что это было. И был уверен, спроси он ее об этом, она только усмехнется и поинтересуется, все ли у него в порядке с головой.

Гейл не знал, что это было, но сейчас он чувствовал какое-то смятение и… горечь?

Да, наверное горечь. Только вот из-за чего? Из-за того, что он не знал, как ей помочь?

Нет, не из-за этого. Точно нет.

Они знакомы всего лишь неделю. Да, она сестра Китнисс. Ну и что? Это же ничего не значит.

Другое дело Прим. Ее он принимал за настоящую сестру Китнисс, но, скорее всего, только потому, что он привык к ней, ведь он видел и знал ее столько лет.

А Гермиону — нет. Только после того, как мать сказала ему, кого он на самом деле нашел и спас в лесу, он вспомнил ее.

Впервые он увидел ее в школе, до этого может и видел, правда, не замечал. Но и в тот раз он увидел ее потому, что она была рядом с сестрой.

Они были вместе, держались за руки, что было неудивительным — все-таки двойняшки, как он узнал позже.

Обе серьезные, усидчивые, терпеливые, и только между собой они были искренними и улыбающимися чему-то своему, каким-то только себе понятным словам и действиям.

Обе обожали до безумия своего отца и младшую сестренку. Мать они тоже любили, но вот этих двоих… просто души в них не чаяли и, казалось, были готовы сделать что угодно ради них, перевернуть мир, отдать жизнь.

Обе насмехались над бесполезными попытками мальчишек разговорить их, стояли где-то и потешались над ними.

Обе всегда были в стороне, держались отстраненно, всегда — только вместе, только вдвоем, точно сиамские близнецы, коими они почти что и являлись.

Чуть позже он узнал, что, оказывается, у одной из них, которая с темными волосами, безумно красивый голос, голос от их отца — которым она спела на уроке песню Долины. Спела так, что весь класс молчал и вслушивался в ее детский, еще полностью не сформировавшийся, но уже такой притягательный голосок, словно перезвон колокольчиков. Потом он немного огрубел, но Гейл считал, что это придает ей особое очарование.

А еще чуть позже, в более старших классах, он узнал, что тогда на Китнисс не просто смотрел весь класс, а один мальчик даже влюбился — Пит Мелларк, человек, которого он так хотел ненавидеть, но у него не получалось, он только испытывал жгучую ревность, когда видел, какими глазами пекарский сын провожает охотницу вслед.

А потом пропала ее сестра-двойняшка — Гермиона, и Китнисс словно пропала вместе с ней. Он не знал, какие чувства она испытывает, но догадывался. Ему надо было только лишь представить, что кто-то пропал из его братьев — и все, ему тут же сносило крышу. Он поражался силе ее духа и выносливости — как она стойко переносила эти соболезнующие взгляды ровесников и учителей, как гордо вскидывала голову, проходя мимо них, будто она не знала, что они говорят, когда она уходит.

Один раз, он помнит, какой-то из одноклассников попытался подойти к ней и выразить свое сочувствие в словах, но у него ничего не вышло. Она зашипела, словно разъяренная кошка, и попыталась его ударить, но не успела — подоспело еще несколько их одноклассников, и они ее удержали.

Еще один раз, один-единственный, он вдруг увидел, как эта сильная и несгибаемая девочка рыдала, захлебываясь слезами и завывая, точно умирающий зверь, за школой, в местечке, куда никто никогда не заходил (ходили нелепые слухи о том, что тут повесился какой-то ученик, когда его имя выбрали на Жатве, и первыми, кто посетил это место, ничего и никого не страшась, на спор, были именно сестры Эвердин). Она тогда согнулась в три погибели и чуть ли не рвала на себе волосы от отчаяния. Сначала он подумал, что ее кто-то обидел, и ярость тогда охватила его с головы до ног, он сжал руки в кулаки и смело подошел к ней, собираясь спросить, кто это сделал, но она его оттолкнула, взглянула напоследок со злобой в глазах и унеслась прочь.

Спустя время он понял, что ее никто не обижал, просто она рыдала по своей потерянной сестре, которую в тот страшный день сочли погибшей, потому что ее отец ничего не нашел в лесу, кроме обглоданной дикими животными кисти — ее приняли за кисть Гермионы.

Ну, а вскоре ему предоставили шанс познакомиться с ней — очень печальный и ужасный шанс, потому что тогда погибли их отцы. Они познакомились на охоте. Он тогда притворился, будто видит ее впервые, а она приняла этот факт, не задумываясь.

Вот так они и стали лучшими друзьями, и она больше ни разу не плакала при нем, хотя он очень часто видел ее взгляд, наполненный болью и направленный в никуда.

Ее можно было понять — он потерял лишь отца, а она почти сразу лишилась троих дорогих ей людей — сначала сестра, через пару лет отец и следом за ним в забвение, в какой-то собственный иллюзионный мир ушла мать, не выдержав двойной атаки — смерти любимой дочери, а затем и мужа, которого она также любила до потери пульса, едва ли не больше своих дочерей. Бедная женщина будто сошла с ума и позабыла, что у нее еще есть двое детей, которым тогда нужна была ее поддержка, ее любовь, ее сила.

Китнисс горячо любила сестру, обожала ее и чуть ли не боготворила, также как и отца.

А после ее смерти частично ушла в себя, закрылась, ни с кем не общалась (хотя и до этого ее не сильно замечали за разговорами с кем-то другим) практически перестала выходить из дома, став затворницей. До этого она любила гулять, особенно с сестрой и особенно по лесу. Ну, а когда погиб ее отец, Гейлу и вовсе казалось, что она сойдет с ума также как и ее мать, но этого не случилось, слава Богу.

Видимо, незадолго до своей гибели мистер Эвердин объяснил дочери, что никакого смысла в самозаточении нет, и нужно как-то жить дальше, как-то справляться с этим.

Юноша тяжело вздохнул и прикрыл глаза, мотая головой и стараясь таким образом избавиться от нахлынувших воспоминаний — ему нужно научиться ладить с Гермионой и научиться любить ее. Китнисс сожрет его с потрохами, если он не сделает никаких попыток приблизиться к ее сестре и начать с ней нормально общаться. А еще она просто застрелит его к чертям, если он хоть раз как-то взглянет на Гермиону не так или что-нибудь скажет, уж в этом он был уверен, как дважды два четыре.

Он помнил еще по школе — один неверно истолкованный взгляд в сторону шатенки, и Китнисс вспыхивала точно спичка, угрожая расправой каждому, кто посмеет еще хотя бы раз так посмотреть на сестру, и ей было параллельно, если этот человек просто проходил мимо или же просто пытался о чем-то спросить.

Сама же Гермиона всегда была спокойной и уравновешенной, ее очень редко кому-то удавалось вывести из себя, и если удавалось — этот человек мог принимать поздравления от окружающих, а особенно от усмехающейся брюнетки, чей красноречивый взгляд говорил о том, что ему теперь не жить. В минуты гнева она была поистине страшной и даже где-то беспощадной, но после таких вспышек мало кто осмеливался еще подходить к ней.

Сейчас он наблюдал то же самое, только усовершенствованную копию прежней шатенки, такую же спокойную, нелюдимую, а теперь еще и хладнокровную, циничную и язвительную. Он не понимал, каким образом в ней могли сочетаться два этих разных качества — холод и насмешливость, какой-то ненормальный сарказм (и откуда она только его взяла?).

Хоторн открыл глаза и осмотрелся вокруг, а потом перевел недоуменный взгляд на мать, которая сидела рядом на стуле, зашивая дырки на одежде Вика:

— А где..

— Если ты про детей, то они ушли играться к соседям, если про Гермиону, то она тоже ушла, — невозмутимо ответила женщина, не отрываясь от работы.

— Кхм, — прокашлялся неожиданно смутившийся парень, собирающийся уже было спросить, куда она ушла, как его снова опередила Хейзел:

— Ушла по направлению к дому, всего лишь пару минут назад, еще можешь догнать и проводить ее. Пожалуйста, передай еще раз спасибо от меня и пригласи в гости. Я тебя не могла дозваться, ты так сильно о чем-то задумался, но Гермиона остановила меня и сказала тебя не трогать, сообщив, что дойдет сама. Но все-таки иди и проводи ее, — женщина послала немного осуждающий взгляд в его сторону, и он удивился, насколько разговорчивой она только что была. Обычно она редко говорила, предпочитая отмалчиваться, и все дети ее всегда понимали, молчание не создавало никаких проблем в их семье.

Пропажа обнаружилась перед самой деревней Победителей — сидела на земле под курткой, вытянув ноги вперед и отклонившись к забору спиной с закрытыми глазами.

Гейл подумал, что она спит, сделал один шаг в ее сторону и услышал:

— Все-таки послала тебя, да? Ладно, давай, садись, я даже подвинусь, — и также с закрытыми глазами она немного отодвинулась в сторону и похлопала левой рукой рядом.

Брюнет немного изумился — он думал, что она сейчас вскочит со своей палкой и начнет угрожать ему, как сделала это в первый раз, но этого не произошло, девушка только напряглась и почти незаметно вздрогнула, потянувшись было правой рукой в карман штанов, но затем остановилась, видимо, полагая, что на данный момент она может быть спокойна, ее никто не тронет.

Обескураженный таким поведением шахтер все же послушал ее и присел на импровизированное покрывало, дернувшись от соприкосновения своим плечом с ее предплечьем — все же он был намного выше ее.

Скосив глаза в сторону, он понял, что ее это, похоже, ничуть не смутило и не… вызвало вообще ничего, она даже не содрогнулась, как это обычно бывает от неожиданного прикосновения чужого человека. У него возникло такое ощущение, будто она даже не почувствовала ничего — глупое, конечно, предположение и совершенно дикое, но на этот момент у него не было никаких других объяснений.

На удивление, просто сидеть рядом и молчать с этой девицей было… приятно? уютно? комфортно?

Да, похоже на это.

Просто ошеломительно. После подобной гонки, которую она ему устроила за всю эту неделю, Гейл вообще думал, что не сможет находиться больше рядом с ней ни секунды дольше необходимого, не поссорившись и не разозлившись при этом, но похоже, что он ошибся.

Такое чувство, будто это не на самом деле, какая-то сказка или магия…

Кстати, о магии!

Юноша неожиданно вспомнил о недавнем фокусе, который она выкинула у ограды с бежавшим по ней током — что за чертовщина все-таки там произошла?

Он снова глянул на нее — на ней же даже и ожогов не осталось, вообще ничего, этот ток не причинил ей вреда. Как такое могло случиться? Это же бред. Такое невозможно чисто физически!

Однако, видимо, это было все-таки возможно, и доказательство этого сидело сейчас рядом с ним и дышало. Он всмотрелся внимательнее и увидел тот шрам на шее, который заметил еще в лесу, когда она лежала без сознания.

Откуда он взялся? Гейлу казалось, что это осталось от ножа или другого острого предмета, но каким образом? В каком вообще мире ужасном она жила, где получила такие шрамы? Что у них там такого происходило?

В Капитолии ей эти метки вывели бы за сутки максимум, а то и меньше — новейшие технологии, новейшие препараты и методики по пересаживанию кожи. Он это знал, потому что у Китнисс после Игр не осталось ни шрамика — не то, чтобы он подглядывал, нет, конечно (хотя соблазн был, и не раз), но он прекрасно помнил, что ее ранили в щеку, а при возвращении вдруг оказалось, что у нее нет ни следа на лице. Просто это было единственное доступное ему видимое место на ее теле (пока что, а в будущем он надеялся, что этих мест станет больше, ну, лично для него).

Значит, в ее мире подобных штук не было, иначе бы она все это убрала — какая девушка захочет, чтобы у нее оставались подобные «красоты»? Да никакая! Любая захочет тут же от них избавиться, представься ей такая возможность, она ухватится за нее будто утопающий за соломинку.

Хотя, может, подобные процедуры и проводят там, где она жила, просто у нее не было времени на это. А ведь точно!

Юноша мысленно хлопнул себя по лбу, удивляясь собственной тупости (тут он вспомнил слова шатенки про себя и впервые в жизни был с ней абсолютно согласен насчет своих умственных способностей), — он нашел же ее без сознания в лесу не в самом лучшем состоянии. Естественно, что она просто не успела убрать эти шрамы, если бы она не бежала откуда-то, то обязательно бы их вывела.

Ему почему-то казалось, что она откуда-то бежала, а иначе как еще можно было объяснить ее раны? Страшно было вообще подумать, что было бы, если б он в тот день не решил проверить ловушки.

Конечно, звери ей не грозили, так близко они никогда не подходили, но вот куда более мучительная смерть светила ей уж точно — от кровотечения и, скорее всего, от какой-нибудь занесенной инфекции.

Гейл глянул на девушку рядом и открыл рот, и, прежде чем он успел осмыслить, что происходит, у него уже вылетел вопрос:

— Ты расскажешь, что случилось тогда в лесу, у ограды?

Не открывая глаз, она сурово и прохладно поинтересовалась, нахмурив брови:

— Я не поняла, ты бессмертный? Хочешь, чтобы наше кратковременное перемирие сейчас закончилось?

— Я видел это своими глазами, ты не можешь отрицать, что этого не было!

— Я и не отрицаю.

— Тогда объясни.

— Скажи мне, пожалуйста, а кто ты мне такой, чтобы я тебе что-то объясняла? — всем корпусом повернулась Гермиона к парню и сложила руки на груди.

Брюнет сузил глаза и шумно вздохнул:

— Я-то тебе никто, а вот что твои сестры подумают, когда узнают об этом?

— Во-первых, они мне не сестры, — автоматически возразила шатенка. — Во-вторых, а кто тебе поверит? Они просто сочтут тебя чокнутым.

— Китнисс поверит, — уверенно произнес Хоторн. — А если не она, так уж Примроуз точно — ей нравятся подобные сказочки.

— Что-то мне подсказывает, что из нас двоих они поверят мне, а не тебе. Ты сам сказал — я все-таки их сестра, а кто ты? Для Китнисс лучший друг, но не для Прим.

Он, уже было вновь открывший рот для того, чтобы что-то сказать, вдруг захлебнулся воздухом и замолчал, отвернувшись.

Девчонка была сейчас права — да, он друг ее сестре, да, они хорошо друг друга знают, но… учитывая то, каким скептиком была победительница (взять хотя бы тот день, когда она не верила, что пропавшая сестренка вдруг нашлась), это было бы трудновыполнимым заданием. Пусть они и знакомы несколько лет, но с сестрой она знакома гораздо дольше и лучше — они вместе с самого рождения, и кому поверит брюнетка, даже несмотря на то, что двойняшки шесть лет не виделись?

Ответ был очевиден.

Она просто сочтет его сумасшедшим и посоветует обратиться в Капитолий за профессиональной медицинской помощью.

Грейнджер поняла, что ступила сейчас на довольно опасную и зыбкую почву — ну в самом деле, кто она такая, чтобы говорить такие слова? Она напоминала сейчас сама себе эгоистичную и самовлюбленную стерву, коей она на самом деле ведь совсем не являлась! Она никогда не была такой. Тогда что, какая сила заставила произнести ее такие неправильные и некрасивые слова?

Даже проведя много дней вдали от цивилизации и людей, от социального общения, она поняла, что поступила ужасно и несправедливо. Сама ничего не помнит, а говорит с такой уверенностью, будто все про всех знает, но ведь это совершенно не так. Сейчас для нее оказался удивительным тот факт, что она все еще могла чувствовать других людей, что она еще не очерствела окончательно.

Шатенка прекрасно понимала, что в этой ситуации ей никто не поверит. Пусть она и являлась сестрой Китнисс и Прим, но они не виделись столько лет, и что она делает сейчас, после многих лет отсутствия? Разве она делает что-то хорошее? Нет! Единственное, что она делает — это только отталкивает их от себя, не подпускает и каждый раз настороженно наблюдает, будто они собираются напасть на нее. А с Гейлом сестер Эвердин связывает нечто большее, чем просто дружба и товарищество, они же друг другу как семья. И

кому же они поверят?

Кажется, ответ был очевиден. И Гермиона это отлично знала.

Именно поэтому, когда она поняла, что перегнула палку, она тяжело выдохнула и неловко похлопала его по плечу, вставая:

— Извини, Гейл, ты прав — конечно, они поверят тебе, а не мне. Но я не могу тебе рассказать, что там было, по крайней мере, не сейчас, хорошо?

И, не дожидаясь ответа, ведьма разворачивается и быстрым шагом направляется домой, не замечая ошарашенного взгляда охотника.

Вроде все должно было разъясниться, но на деле шахтер получил больше вопросов, чем ответов.

Что это вообще сейчас было? — это еще один риторический вопрос, добавленный в его копилку неразрешимых задач и проблем на сегодняшний день.

* * *

Следующий день ничего не решил и яснее голову не сделал, поэтому охотник отправился на шахту со смятением и непонятными чувствами в душе.

А Гермионе это утро принесло хороший пинок, практически в буквальном смысле этого слова, — она упала с кровати на пол, спасаясь от очередного кошмара, и поняла, что пора ей прекращать здесь прохлаждаться и заняться действительно стоящим делом, не требующим отлагательств.

Именно поэтому почти в прекрасном расположении духа и полная энтузиазма, девушка слетела с лестницы вниз, сделала себе кофе, залпом выпила его, не обращая внимания на то, что он горячий, и спросила удивленную брюнетку в дверях:

— Привет, как спала? Чай, кофе будешь? Вот, держи, — и быстро сунула оторопелой сестре чашку в руки. — Я помню, чай. У тебя книги есть какие-нибудь?

Все еще не пришедшая в себя после такой встречи Китнисс смогла только покачать головой, не в силах открыть рот и что-то сказать, но, казалось, шатенку это нисколько не расстроило, она кивнула:

— А библиотека у вас есть в Дистрикте?

Охотница наконец-то смогла совладать со своим языком и ответила:

— Есть, но сегодня выходной. Будет работать завтра. А зачем тебе?

Волшебница снова кивнула и, не обращая внимания на поставленный ей вопрос, задала встречный:

— А у кого-нибудь еще книги есть?

— Ну, может быть у Пита есть, но я в этом не уверена, — нахмурилась брюнетка, явно раздосадованная тем, что ей не ответили.

— Отлично, я тогда пошла.

— Подожди, куда?

— Как куда? К Питу! Спросить, есть ли у него книги.

— Зачем тебе они? — удивилась брюнетка, отпивая чай.

— Как это зачем? — уставилась в ответ на сестру пораженная Гермиона и покачала головой. — Вы что, вообще книг не читаете?

— Ну знаешь, как-то времени не было, — язвительно сказала Эвердин, начиная злиться.

— Ах, ну да, точно-точно, — тихо пробормотала себе под нос гриффиндорка и потом произнесла чуть погромче:

— Извини, это я так, на автомате произнесла, ну в общем, я пошла, удачи! — и быстро выпорхнула из кухни, не дожидаясь, что ей скажут.

* * *

— Снова заказ? — махнула головой Грейнджер, указывая на заляпанный мукой фартук на смутившемся Пите, который, видимо, не ожидал снова увидеть на пороге своего дома эту девушку уже во второй раз.

— Ага, — кивнул Пит и пригласил гостью зайти.

— Помочь? — деловито осведомилась шатенка, закатывая рукава рубашки и проходя на кухню.

Блондин засмеялся:

— Ты в прошлый раз хорошо мне помогла!

— Знаешь, звучит как оскорбление, — усмехнулась Гермиона, беря в руки скалку.

Некоторое время они работали в полной тишине, прежде чем волшебница прокашлялась и решила спросить:

— Я зачем пришла… у тебя тут есть книги?

— Книги? — удивился на мгновение пекарь, остановившись.

— Почему, когда я спрашиваю об этом, у всех на лице такое изумление?

— Знаешь, — пожал плечами парень. — Просто в нашем Дистрикте чтение не особо популярное занятие, жители озабочены куда более важными и насущными проблемами — как выжить и не умереть с голоду, — тут на него набежала тень, и он мрачно нахмурился. Видимо, подобная тема для разговора не совсем ему нравилась.

— Понимаю, — кивнула Гермиона, продолжая раскатывать тесто. — Но мне нужны книги, я всегда любила читать.

— Да, я знаю.

— Откуда? — приподняла брови девушка и глянула на хозяина дома.

Он выглядел немного смятенным и неуверенным:

— Китнисс рассказывала, что ты в детстве зачитала до дыр все книги, которые были у вас в доме — сказки и всякие энциклопедии на медицинскую тематику. У вас других книг и не было. А в школе это вообще всем было заметно — ты любила учиться и постоянно брала книги из школьной библиотеки.

Девушка слегка раздвинула губы в улыбке, вспоминая, как она проводила почти все время в Хогвартской библиотеке — какие там были стеллажи, а какие книги! И какие страшные и интересные знания они хранили в себе.

У нее аж зачесались руки, так ей захотелось вновь очутиться там и постоять, хотя бы минутку, среди огромных шкафов, вдыхая привычный и приятный запах старых, пожелтевших от времени страниц, и совсем новых, только выпущенных из печати книг.

— И все-таки, а у тебя есть что-нибудь?

— Есть, на втором этаже, тебя отвести?

— Нет, пока не надо, спасибо, давай сначала с этим закончим, а потом покажешь.

Парень мягко улыбнулся и согласился.

Он и в самом деле был немного обескуражен ее появлением у себя сегодня.

Честно говоря, после субботнего совместного завтрака он думал, что это было очень неловко и некрасиво, и решил, что больше к ним не придет. Не хотелось ему их стеснять, да и, судя по реакции Китнисс, она его точно не ожидала тогда увидеть.

Может быть, она что-то не так поняла, когда говорила с Гермионой? В том, что Гермиона с ней разговаривала, он и не сомневался, почему-то у него даже и мысли не возникало о том, что она могла ему соврать об этом.

Впрочем, сейчас это было неважно. Говоря начистоту, когда он увидел шатенку, его сердце радостно забилось и в то же время горько сжималось — он надеялся, что она пришла снова позвать его к ним домой, и боялся этого, а, точнее, боялся непредсказуемой реакции ее сестры.

Но на деле все оказалось куда проще, и он бы солгал самому себе, если б сказал, что ничуть не разочарован истинной причиной ее визита. Конечно, ему было жутко неловко и немного грустно от того, что Гермиона пришла просто почитать книги.

Интересно, с чего вдруг у нее появился подобный энтузиазм?

Мельком поглядывая на свою гостью, блондин с удивлением и уверенностью мог сказать, что сегодня она была даже… в хорошем расположении духа! Разгладилась морщинка на лбу, а обычно она там присутствовала из-за того, что она вечно хмурилась, да и вообще в целом ее лицо будто стало немного мягче, стоило ей подумать о книгах.

Она все это время, что он ее знал, и раньше в школе, и вот сейчас — была спокойной и невозмутимой, ее ничто не могло вывести из этого равновесия, ну, за редким исключением.

Он поражался тому, что на свете бывают такие люди, которые умудрялись ее раздражать и даже злить. И опять же, он помнил это еще из школы.

Эту неделю она тоже была спокойной, но сейчас она была даже немного расслабленной.

Убрав всю посуду и готовую выпечку, они поднялись на второй этаж.

Гриффиндорка немного остановилась и принюхалась.

— Ты рисуешь? — в ее голосе было много неприкрытого удивления.

— Да, — кивнул парень. — Хочешь взглянуть?

— Вау, — восхищенно выдохнула шатенка, рассматривая бесчисленное количество картин, написанных парнем. В основном, на них были сцены из прошедших Голодных Игр — он рисовал Руту, лежащую в цветах, он рисовал хмурого и мрачного Цепа, но чаще всего он рисовал Китнисс.

Он показывал свои картины немногим людям, в основном из-за боязни их реакции — не всем нравились холодные трупы, изображенные его рукой, и различные сцены убийств и насилия.

Те люди, кто видел это, брезгливо морщились и отворачивались, фыркали, фукали и молили его о том, чтоб он больше такое не писал.

Поэтому сейчас он стоял у двери со скрещенными руками на груди, внутренне напрягшись и приготовившись к неизвестно чему. Насколько он мог судить об этой девушке, ее реакция могла как и ошеломить его, так и привести в чувства.

Он не видел ее лица, она стояла к нему спиной и медленно переходила от одной работы к другой, никак ничего не комментируя.

Гермиона со сцепленными позади руками шла мимо картин и внимательно их рассматривала, склоняя голову набок то в одну, то в другую сторону.

И в тот момент, когда Пит уже не мог выдержать этого напряжения, как внутреннего, так и внешнего, — казалось, что сам воздух сгустился вокруг них, а девушка, на удивление, вроде и вовсе этого не замечала, — именно в этот миг она досмотрела его работы и повернулась к нему.

— Очень красиво рисуешь, Пит, у тебя талант, — похвалила парня шатенка и немного улыбнулась.

Пекарь расслабился от ее слов, ему показалось, что с его плеч только что упал огромный камень, улыбнулся гостье в ответ.

— Ты показывал это все Китнисс? — спрашивает девушка и взмахивает рукой, как бы обхватывая ею то множество работ с охотницей в главной роли.

— Почему нет? — немного изумилась волшебница. — Боишься того, что она скажет? Я думаю, ей понравится.

— Был бы рад с тобой согласиться, но это не так, — печально покачал головой Пит. — Она не любит это все вспоминать, ей итак каждую ночь снятся кошмары, а тут еще это… в общем, не думаю, что это хорошая идея.

Юноша повернулся и вышел из комнаты, ведя соседку в свою мини-библиотеку. Комната была большой и просторной, но книг было довольно маловато — как и подавляющее большинство жителей Двенадцатого Дистрикта, Мелларк не читал почти, предпочитая рисовать или печь.

Единственные два занятия, успокаивающие его и приводящие мысли в порядок.

Пит посмотрел на девушку и удивился ее изменениям — лицо полностью оказалось расслабленным и блаженным, глаза тут же загорелись при виде книг.

Он попытался скрыть смех за кашлем, но, судя по гневному взгляду, который на него бросили, у него явно не получилось.

— Что, по мне так заметно, что я соскучилась по книгам? — усмехнулась Гермиона, любовно проводя тонкими пальцами по корешкам.

— Есть такое, — кивнул юноша с пшеничными волосами. — Ты просто ищешь что-то почитать или на какую-то определенную тематику? — уточнил он.

— Просто почитать, — без запинки ответила девушка.

Пит с недоверием сощурился, и она поняла, что он ей совсем не поверил, но никак это не прокомментировал, только предложил:

— Я могу чем-то помочь?

— Нет-нет, спасибо, ты уже мне помог, дальше я сама!

— Хорошо, — согласился юноша и потоптался на пороге, не зная, что ему теперь делать. — Ну, я тогда… пойду, что ли, к себе. Если что, зови, — он взъерошил себе волосы и вышел из комнаты, услышав глухое «угу».

Шатенка, казалось, и вовсе не заметила его ухода, она только продолжила читать названия книг.

— Не то, не то, и это тоже… — тихо бормотала Грейнджер и медленно переходила от одного томика к другому.

В конце концов она взяла несколько книг и уселась вместе с ними прямо на пол, начиная листать страницы и читать оглавления.

Это все не то! Здесь совсем нет ничего из того, что мне надо. Какая-то лирика, стихи, чьи-то картины, тут даже нет ничего, хоть немного приближенного к науке или физике! А ведь физика так тесно связана с магией.

Она сидела и перебирала одну за другой книги, откладывая ненужные в сторону.

Когда закончились те, которые она отобрала, ведьма встала и забрала остальные тома, даже те, из названий которых было итак очевидно, что ничего путного и важного оттуда почерпнуть было практически невозможно.

В отчаянии шатенка начала листать даже поэзию, хотя разумом понимала, что если в других книгах она не нашла ни намека на магию, тот тут уж и искать ничего не надо было — она все равно здесь ничего не отыщет.

Но Гермиона упорно продолжала их рассматривать и в самом конце отрыла небольшую потрепанную тетрадку с давно пожелтевшими и сухими страницами.

Личный дневник, — догадалась шатенка и принялась читать.

Некоторые записи были уже стерты, размыты, а некоторых страниц и вовсе недоставало — они были либо вырваны, либо сожжены, судя по черным промежуткам на уголках.

… Предыдущий пункт весьма естественно подводит нас к этому: какой бы странной квантовая физика ни казалась, это явно не магия. То, что она постулирует, странное по меркам повседневной физики, но она строго ограничена хорошо понятными математическими правилами и принципами.

Поэтому если кто-то придет к вам с «квантовой» идеей, которая кажется невозможной, — бесконечная энергия, волшебная целительная сила, невозможные космические двигатели — это почти наверняка невозможно. Это не значит, что мы не можем использовать квантовую физику, чтобы делать невероятные вещи: мы постоянно пишем о невероятных прорывах с использованием квантовых явлений, и они уже порядком удивили человечество, это лишь означает, что мы не выйдем за границы законов термодинамики и здравого смысла …

Гриффиндорка с обреченным стоном стукнулась головой о свои руки, сложенные на коленях — Господи, опять какой-то бред!

В эту минуту в комнату заглянул хозяин дома и оповестил, что он отойдет ненадолго, ему надо кое-что купить для выпечки, девушка в ответ что-то невнятно промычала, что Пит счел за согласие побыть тут одной на некоторое время.

Нет, шатенка конечно же знала, что законы физики и квантовой механики вполне себе соотносятся с магией и переплетаются с законами времени, но в этом дневнике нет ничего толкового, что могло бы ей помочь.

Здесь автор только объясняет, что такое квантовая механика и расшифровывает фундаментальные понятия, вместо того, чтобы написать, как конкретно эти законы сочетаются со временем!

Тут нет даже завуалированного объяснения, очевидно, что этот дневник вел маггл-физик, интересующийся этой точной наукой.

А Гермионе сейчас нужны были совершенно другие разделы из квантовой механики, которые помогли бы ей понять, как она здесь оказалась. Она была уверена, что если поймет, как она очутилась в здешнем лесу, она сможет отыскать дорогу домой.

Ей нужны были другие принципы физики, какие-то необычные явления, эксперименты, парадоксы этой механики, быть может, какие-то интерпретации, а не этот бред!

Значит, придется ей искать в другом месте.

Хоторны?

Нет, вряд ли у них что-то будет, хотя спросить явно стоит.

У кого еще?

Точно!

Девушку вдруг осенило — Пит ведь только же, совсем недавно рассказывал ей про школьную библиотеку! Теперь ей надо каким-то образом пробраться туда, не вызвав никаких подозрений.

К сожалению, мантии-невидимки у нее сейчас с собой не было, да и притворяться школьницей не имеет никакого смысла — зачем?

Поучиться один день, а потом исчезнуть?

Это, как минимум, вызовет ненужные расспросы и подозрения, и, как максимум, будут проблемы у Эвердин.

Значит, ей надо было попасть туда незамеченной и выйти, желательно, также.

Китнисс еще говорила про местную библиотеку, но, скорее всего, именно школьную она и имела ввиду.

Конечно, можно было бы дать эту задачу Прим, которая ходила в школу, но, во-первых, эта девочка далеко не дура и поняла бы, что ее сестре не просто так нужны книги именно по физике, а во-вторых, она ведь могла что-то упустить, что-то очень важное.

Такие ответственные задания Гермиона привыкла возлагать только на саму себя — а на кого ж еще?

На мальчишек?

Она, безусловно, их любила, но ведь они… такие мальчишки. Словно дети малые, ничего без нее не могут.

Взять того же Гейла — парню вроде восемнадцать лет, по идее и логике, должны же в этом возрасте быть мозги у человека, но нет! И этот юноша прямое тому доказательство.

Так что нет, спасибо, но Гермиона девушка решительная и привыкшая тащить за собой немалый груз обязательств, никогда не просила ни у кого помощи. И не потому, что была гордой, а потому, что сомневалась, что ей действительно смогут помочь. А если ошибутся в расчетах? Что тогда? Ей самой придется все переделывать, и это займет целую кучу времени. Так что она лучше все сделает сама, зато будет уверена, что все сделала правильно и верно.

Конечно, от ошибок никто не застрахован, и даже она — лучшая студентка Хогвартса за последние двадцать лет, но тут она, по крайней мере, будет знать, где конкретно она ошиблась, и быстро все исправит.

У кого еще могут быть полезные книги?

Волшебница подпрыгнула — ее точно второй раз током ударило за последние полчаса — Хеймитч Эбернети! Конечно, он не похож на человека, любящего почитать в свободное время, но, а вдруг?

Надо будет на днях наведаться к нему, все-таки он тоже победитель, может, и у него есть какая-нибудь захудалая библиотека, может, что-то от предков осталось в наследство.

* * *

Пит с удивлением и идущей из глубины души ревностью наблюдал, как Гейл Хоторн стучится в дом напротив с ее курткой в руке.

Откуда.

Откуда она у него?

Они… встречались?

Встречаются?

Пекарь помотал головой, пытаясь прогнать непрошенные и глупые мысли, — кто он такой, чтобы судить их?

Быть может, она просто оставила свою куртку у него, вот и все, когда заходила в гости.

Но где-то в глубине самого себя Мелларк знал, что Китнисс никогда, ни при каких обстоятельствах не оставила бы свое главное сокровище — отцовскую куртку.

Тогда почему эта вещь оказалась у шахтера в руках?

Было очевидно, что он пришел, чтобы вернуть ее.

Блондин нахмурился и отвернулся, поймав себя на том, что пялится на юношу дольше положенного. Он взялся за ручку двери и услышал:

— Ты не знаешь, где все?

С удивлением победитель обернулся и увидел стоявшего напротив хмурого брюнета.

— Никто не открывает, я хотел вернуть куртку, Гермиона забыла, — нехотя пояснил он, заметив настороженный взгляд Пита.

— Гермиона? — изумленно переспросил парень с пшеничными волосами. — Я не знаю, где Китнисс и Прим, но я знаю, где сейчас Гермиона.

Хоторн по непонятной Мелларку причине поморщился и, явно с трудом выталкивая слова, вымолвил:

— И… где она?

— У меня, — беспечно пожал плечами Пит, не увидев ошарашенного лица собеседника, повернувшись в этот момент к дому. — Заходи, отдашь ей, она на втором этаже, если что, — и, не дожидаясь ответа, прошел к себе.

— Я не… — начал было говорить что-то Гейл, но понял, что уже поздно — хозяин дома куда-то смылся и оставил дверь открытой.

Охотник чертыхнулся и зашел внутрь, прикрыв за собой.

Ему не хотелось вообще ступать на этот порог, а тем более попадать на территорию своего почти врага, но сделать уже ничего нельзя было.

Он открыл первую попавшуюся дверь в коридоре и не прогадал — спиной к нему сидела девушка с растрепанными каштановыми волосами и что-то увлеченно читала, а вокруг нее были всюду разбросаны одни книги.

На мгновение его вдруг охватило жуткое желание провести рукой по темным кудрям, струящимся вдоль позвоночника до лопаток, причем до такой степени, что у него закололо в пальцах.

Шахтер удивленно посмотрел на свою дрожащую руку и спрятал ее за спину — так, на всякий случай, от греха подальше, чтобы больше не возникало такого соблазна.

Но, даже убрав ее, это глупое и странное желание ничуть не исчезло, казалось, наоборот, еще больше усилилось и грозило затопить его всего с головы до ног.

— О, Пит, ты уже вернулся? — волшебница услышала тяжелые шаги и обернулась, чтобы посмотреть на гостя — она поняла, что это не хозяин дома, у того поступь была тяжелее и рванее, резче из-за травмы ноги. Она знала, что это Гейл, узнала по ходьбе, просто ей захотелось его позлить.

— А, это ты, — равнодушно заметила ведьма, быстрым взглядом очерчивая фигуру у входа, и отвернулась. — Интересно, как ты вообще сюда вошел? Пит, что ли, впустил?

Хоторн скрипнул зубами, но промолчал.

— Заходи давай, не подпирай там стенку.

— Ты забыла, — он бережно положил куртку на пол.

— О, спасибо.

Она провела пальцами по складкам одежды и удивилась про себя — на самом деле думала, что он швырнет куртку, а он аккуратно положил.

Но потом она поняла и одернула себя — конечно, ну, а как иначе, ведь это куртка раньше принадлежала мистеру Эвердину, а теперь его дочери Китнисс, естественно, что он не будет ее кидать. Узнай об этом, вспыльчивая брюнетка тут же выцарапала бы ему глаза.

Шатенка со вздохом встала и быстро разложила книги по местам, взяв одну из них с собой.

— Пит! Спасибо за книги, ты не против, если я на время возьму одну книгу? Я ее скоро верну! — повысила голос девушка, выключив свет в комнате.

Стоящий прямо за ней Гейл с трудом подавил желание улыбнуться — она любит читать, Китнисс один раз говорила об этом, да и он сам иногда замечал в школе ее, бегущую в библиотеку.

А вот выглянувший из своей спальни хозяин дома улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами:

— Бери на здоровье, Гермиона. Я все равно ими не пользуюсь, если хочешь, можешь забрать насовсем.

На секунду он увидел в ее глазах подобное желание и еще шире улыбнулся, но она замотала головой, прижимая к груди какой-то старенький небольшой и совсем уже потрепанный томик:

— Нет-нет, Пит, ты и так меня очень выручил!

Грейнджер немного подумала и быстро подошла к блондину, привстав на цыпочки и что-то шепнув тому на ухо, прикрывая свои губы одной рукой — важная, но в данный момент совсем не нужная мера предосторожности, все равно Гейл ничего бы не понял и не увидел, в этой почти что темноте.

Ему бы уже давно уйти.

Ему бы уйти еще тогда, когда он отдал куртку.

И даже раньше.

Еще в тот момент, когда он стоял на пороге — просто оставить одежду в коридоре и закрыть дверь и уйти в наступающий вечер.

Но почему-то он не смог.

Он и сам себя не понимал, надо было свалить еще тогда, но его ноги будто приросли к полу, и он не сумел сделать ни шагу назад из этого дома.

Что за хрень с ним происходит? Какие глупости!

Господи, да вот хотя бы сейчас, вон какой шанс, пока эти двое о чем-то перешептываются, а, точнее, девушка что-то быстро и тихо говорит, вот сейчас надо уйти!

Но собственное тело его не слушается, и поэтому он остается на месте.

Спустя долгие секунды, кажущиеся бесконечностью, девица наконец отлепляется от уха отчего-то красного и ошарашенного Мелларка, скороговоркой прощается и, не слушая ничего в ответ, хватает опешившего охотника за рукав и тянет вниз.

Впрочем, от неожиданности он не противится и послушно следует за проводницей.

Выйдя на улицу, он шумно вдыхает свежий вечерний воздух и молчит.

Он не хочет разговаривать, сегодня он устал и не намерен спорить и вести глупые разговоры ни о чем.

В общем-то, девушка, видимо, придерживается того же мнения, потому что также молчит и смотрит на разгорающееся впереди небо розовато-фиолетовыми красками, расчерченное темно-оранжевыми всполохами.

Она смотрит на закат и вспоминает друзей, которым она нужна. И которые нужны ей.

Шахтер переводит взгляд туда же, и отчего-то перед глазами встает образ печальной брюнетки, смотрящей на него с разочарованием и болью.

Почему ты говоришь, что любишь меня, а потом вдруг хочешь потрогать волосы моей сестры, Гейл?

Ты просто обманщик. Я не желаю больше тебя видеть.

И видение растворяется в воздухе, а он все силится что-то сказать да не может.

Открывает рот и молчит, словно выброшенная на берег рыба, слова застревают где-то в горле и вплетаются тугими узлами в глотку, не давая вымолвить ни звука.

Он не знает, что ему надо сказать на это. Хоторн и сам понимает, что ведет себя по-детски глупо, чересчур эмоционально и вообще просто по-идиотски, но ничего поделать с собой не может.

И он ни о чем не думает. Не сегодня. Не сейчас. Пусть все идет так, как должно идти.

Тигры не знают страха.

Тигры идут вперёд.

Если в набат, если в поход,

Родина позовёт.

Помни меня, родная,

Жестокий ночью

Принимаем бой.

Ты у меня родная,

Буду всегда с тобой.

Тигры не знают страха.

И разгрызая твердь,

Тигры встают из праха

И презирают смерть.

Рядом лежит граница.

Границу нашу

Ты не смей, не тронь!

Это не игра зарница.

Тигры идут в огонь.

Встретимся на гражданке,

Память не сдашь в музей.

И опрокинем чарки

За боевых друзей.

Выпьем единым махом

За тех кто с нами,

Не сумел допеть.

Тигры не знают страха.

Тигры не знают страха.

Тигры не знают страха

И презирают смерть.

© Борис Бирман

Господи, что она делает?!

Великий Мерлин, помоги!

Она же дала себе слово — не сметь привязываться! Не сметь!

Не разговаривать. Хмуриться. Сторониться. Если надо — грубить. Игнорировать.

Идиотка!

И что она делает сейчас?!

Привела Прим в лес и начала показывать растения, как та ее и попросила.

Ну вот черт дернул ее признаться, что она разбирается в травах и кореньях!

Теперь расхлебывай эту кашу, Грейнджер, которую ты и заварила.

Больше тебе ничего и не остается.

— Хм… а вот этого я здесь не ожидала увидеть, — удивленно произносит Гермиона и аккуратно дотрагивается до дерева с зелеными грушевидными плодами.

— А что это? — Прим зачарованно смотрит на растение и поглаживает тонкими пальцами крупные и пальчато-лопастные листья.

— Абиссинская смоковница или по-другому — Фиговое дерево, Инжир, — на автомате выкладывает заученные фразы из учебника девушка. — Не думала, что фига и у вас растет, честно говоря.

— Почему?

— Не тот климат. Чтобы это дерево росло и давало плоды, нужны субтропики, — объясняет гриффиндорка, натыкается на полный недоумения взгляд младшей сестры и разочарованно вздыхает, мысленно ставя себе задачу просмотреть учебную программу девочки — не может же она позволить вырасти этой белокурой малышке полной дурой! — Нужна повышенная влажность, инжир в вашем мире можно было встретить, скорее всего, в Четвертом Дистрикте, так как там морской климат, поэтому я и удивилась, когда увидела это дерево здесь.

— И какими свойствами обладает этот инжир?

— Его применяют как средство от кашля, от заболеваний горла. Обладает большой питательностью, потогонным и жаропонижающим эффектом. Кроме того, он хорошо утоляет жажду. А вообще, чаще всего, инжир применяется в большей степени в хозяйстве, а не в медицинских целях. Обычно его просто едят.

— Правда?! — изумляется Прим и широко распахивает глаза. — Ну надо же! Столько лет живем здесь и не знаем этого! А какой он на вкус?

— Приторно-сладкий. Его можно есть как в свежем, так и в сушеном виде. Из инжира делают джем, варенье, а в одной стране из него даже хлеб запекали.

— Хлеб?! Вот это да! Давай возьмем с собой немного?

— Хорошо, — соглашается шатенка и срывает несколько плодов.

— Смотри, а это морник!

— Те ягоды, благодаря которым Китнисс и Пит выжили?

Девочка кивает головой, немного хмурится, но потом ее лицо проясняется:

— Ты так много знаешь! Это вам все в школе рассказывали?

— Да, там, где я жила и училась, в программу входило обязательное изучение трав, их внешний вид и полезные свойства, а также применение на практике.

— Жаль, что у нас такому не учат, — с сожалением и грустью сказала младшая Эвердин.

Прежде чем девушка подумала, что говорить, предложение само раздвинуло ее губы и понеслось вскачь дальше, подталкиваемое языком:

— Если хочешь, я могу рассказать тебе все, что знаю сама.

Через секунду сожаление накрыло ее полностью, и ей безумно захотелось постучаться своей бестолковой головой об дерево, да так, чтоб искры с глаз полетели, но было уже поздно — сказанного назад не воротишь.

Дура, дура, дура!

Ты только и умеешь вляпываться в неприятности! Создаешь одни проблемы, а потом вязнешь в них и не можешь оттуда выбраться. Так тебе и надо! Меньше болтать будешь и больше думать!

В голубых глазах застыло восхищение и радость, а сама девочка от избытка чувств и эмоций бросилась на сестру, едва не свалив ту с ног.

— Спасибо тебе большое!

— Ммм… — девушка промычала в ответ что-то нечленораздельное и неловко похлопала девочку по спине, желая, чтобы та ее отпустила. А еще лучше — чтобы встала подальше и не приближалась к ней даже на метр. И вообще чтобы не трогала ее.

Гермиона и раньше не была фанатом близких физических отношений, предпочитая обходиться словами, жестами, тишиной и молчанием, которое говорило куда больше, чем бессмысленные буквы и звуки, а уж теперь…

После плена, проведенного у Тома Реддла и его приспешников, она еще больше стала сторониться физического контакта.

А что еще она могла сделать?

Бросаться всем на шею, обниматься?

После того, что с ней было?

После пыток?

Да никогда!

Быть может, когда-нибудь потом она и сможет без содрогания, без страха обнять кого-то или позволить обнять себя, но точно не сейчас.

Еще слишком рано.

Она не была готова — чьи-то посторонние и чужие руки на своем теле обжигали и причиняли острую боль, пронзая ее насквозь.

Когда Прим все-таки отодвинулась и отошла, Гермиона выдохнула с облегчением и немного расслабилась, а потом до нее дошло, что все это время она сдерживала дыхание.

Пытаясь отвлечься от происходящего, она повернулась и принялась рассматривать природу вокруг.

— Ты много растений знаешь?

— Не совсем. Я знаю свойства и внешний вид мяты, лаванды, крапивы. Еще имбирь знаю! Но он тут не растет.

— Посмотри сюда — это белладонна, очень похожа на морник, но не он. Ягоды белладонны крупнее и больше. К тому же они темно-фиолетового, почти черного цвета. Эти ягоды также токсичны, как и морник, они вызывают сильные галлюцинации, бред, возбуждение, доводят до бешенства, но чаще всего до смерти.

— То есть белладонна не имеет никаких лекарственных свойств?

— Мм, ну почему же… раньше ее использовали для наружного применения, делали из нее мазь, но сейчас отказались — слишком много яда внутри. А это растение как называется, знаешь? — шатенка указала рукой на длинные стебли с многочисленными светло-бурыми мелкими плодами.

Девочка, как ни всматривалась, никак не могла определить, что это такое, и с сожалением покачала головой.

— Оно называется валерианой. Иногда ее добавляют в еду в виде пряности, но чаще всего она используется в качестве лекарства. Вызывает успокоение нервной системы и уменьшение эмоционального напряжения без снотворного эффекта, правда, при желании валерианой можно воспользоваться и как снотворным.

— Давай возьмем немного с собой?

— Зачем? — озадаченно нахмурилась Грейнджер, но все-таки исполнила просьбу сестры и срезала несколько стеблей.

— Ты сказала, что валериану можно использовать в качестве снотворного, вероятно, оно поможет Китнисс и Питу справиться с их кошмарами?

— О, я думаю, это хорошая идея, молодец!

Девушки двинулись дальше по тропинке, которая начинала уже почти теряться, полностью заросшая травой.

Мы зашли слишком далеко. Надо сворачивать обратно. Пройдемся еще чуть-чуть и повернем. Была бы одна, зашла бы дальше, но со мной двенадцатилетний ребенок, куда я его дену?

— Ооо… Прим, смотри! — остановившись, позвала сестру девушка и поманила ее к себе пальцем.

— Ты нашла что-то еще? — любопытно спросила блондинка, заглядывая старшей Эвердин через плечо.

— Можно и так сказать, — кивнула шатенка. — Честно говоря, вот эти цветы я тоже не ожидала здесь увидеть.

— Не тот климат? — улыбнулась Примроуз.

— На этот раз нет. Просто оно настолько редкое… Называется бессмертник или асфодель. Его корни используют в медицине, делают клей и выпекают хлеб.

— И из него тоже? — удивилась девочка, разглядывая белые крупные цветы. — Название какое-то знакомое.

— Скорее всего, из мифологии. Вспомнишь сама?

— Мм… точно! — воскликнула девочка и хлопнула в ладоши. — Я поняла! Я вычитала в одной книге, что асфодель служил символом богини Персефоны, символом смерти и пищей мертвых, которые ходят по асфоделевым полям.

— Да, все верно! Древние греки считали бессмертник цветком забвения, который растет в подземном царстве Аида, также его называли копьем короля. Давай пойдем дальше, не думаю, что является безопасным стоять так рядом с ним.

— Никогда не была раньше здесь! — восторженно прервала тишину Прим, с энтузиазмом оглядываясь по сторонам и все больше рискуя свернуть себе голову.

— Почему это? Разве Китнисс тебя сюда не водила?

— Нет, она всегда говорила, что здесь опасно, и ходить сюда не стоит даже с ней, а особенно вдвоем, — беззаботно отозвалась блондинка и остановилась посмотреть на огромное кривое дерево.

Гермиона, услышавшая эту фразу, резко затормозила и повернулась:

— Что значит опасно?

Девочка удивленно обернулась, расслышав в спокойном ранее голосе настороженность и опасение:

— Честно говоря, не знаю. Китнисс никогда не объясняла мне причины. Может, она просто хотела отвадить меня, чтобы я не мешала ей.

Грейнджер это никак не успокоило, она еще больше нахмурилась и взяла сестру за локоть, отрывая от дерева и безапелляционно заявив:

— Все, Прим, на сегодня хватит, идем домой.

— Но ведь мы не все посмотрели! — попыталась поспорить девочка, но, увидев грозный взгляд шатенки, тут же замолчала, поняв, что та серьезна как никогда.

— Для одного дня этого достаточно, мы сюда еще придем и досмотрим остальное, а пока нам пора.

Девушка корила себя и ругала на чем свет стоит — ну надо ж было так!

Боже, да если с Прим что-то случится, Китнисс с нее шкуру спустит!

И не посмотрит, что она тоже ее сестра. Вроде как.

Сейчас это совершенно неважно.

Сейчас важно другое — вывести девочку отсюда живой и невредимой. Ну, желательно.

И черт ее погнал сюда в обед! Неужели нельзя было с утра?

А теперь уже и вовсе вечереет. Главное — выбраться до темноты.

Гриффиндорка внутренне застонала, думая о том, какая же она все-таки идиотка.

Она подняла взгляд на стремительно темнеющее небо и еще раз простонала, только уже вслух — еще дождя не хватало!

— Не беспокойся, Гермиона, мы скоро выйдем отсюда, — успокаивающе произнесла Прим и погладила сестру по руке.

Левое предплечье дрогнуло, покрылось мурашками, но девушка не вырвала ладонь, она только еще сильнее поджала губы и ускорила шаг.

— Ты не понимаешь… кто знает, какая чертовщина водится тут у вас?

— Но мы ведь не так уж далеко и зашли! — возразила блондинка.

— Достаточно для того, чтобы здесь жил кто-нибудь. Один раз я чуть не потеряла так друзей, которые решили узнать, что же такое есть в Запретном лесу.

— Вам не разрешали туда ходить?

— Точно. Строгий запрет. В наказание за визит в этот лес студента могли вышвырнуть из школы, но эти придурки все-таки пошли туда.

— И что потом?

— Их вернули и наказали, — отрезала шатенка, не желая разговаривать на эту тему дальше. — В нашем лесу водится много разных тварей и диких животных, кто знает, что водится у вас? Поэтому я так спешу.

— Нам никогда не рассказывали, кто здесь живет. Просто запрещали ходить и все, — задумчиво ответила девочка, едва поспевая за сестрой.

Через несколько минут впереди громыхнуло, и Прим подскочила от испуга, коротко вскрикнув и вцепившись в локоть старшей Эвердин, а потом дрожащим голосом спросила:

— Гермиона, ты слышала?

— Да, не бойся, это всего лишь гром, — мягко сказала Грейнджер.

— Нет-нет, — замотала головой подросток и широко распахнула глаза. — Не гром, что-то другое, какой-то звук.

Девушка ничего не ответила, она только сжала покрепче ладонь девочки и, стиснув зубы, упрямо прибавила шаг, практически таща на буксире собеседницу.

Конечно, она услышала.

Там, где-то вдалеке на мгновение послышалось чье-то рычание, но шатенка подумала, что ей показалось.

А теперь…

Не могло же показаться им обеим, верно? Это же безумие.

Мерлин, только бы успеть, только бы успеть!

— Прим, у тебя есть подруги? — внезапно задала вопрос волшебница и, судя по вытянувшемуся лицу девочки, он был сейчас совсем неуместен.

— Н-нет…

Ведьма только кивнула.

Это плохо!

Китнисс могла бы подумать, что девочка умчалась с ночевкой, а сама Гермиона… ну, тоже куда-нибудь ушла.

А теперь, не найдя обеих дома, она будет волноваться и точно пойдет их искать.

Что же делать?

Но пока было ясно только одно — надо любыми способами не дать себе встретиться с тем, что рычало где-то там.

Кто знает, что это за существо.

Конечно, девушка могла бы воспользоваться магией, но…

Во-первых, тут Прим. Как она при ней смогла бы колдовать и не бояться, что ее заметят? Конечно, потом можно стереть ей память, но… Гриффиндорка не знала, как это заклинание подействует на ребенка. А вдруг она что-то повредит, и девочка сойдет с ума?

Во-вторых, ее магические силы полностью не восстановились. В конце концов, у нее было истощение, как и физических, так и волшебных сил. При нормальном раскладе ее магия восстановится где-то через месяц, и это в лучшем случае. На реабилитацию уйдет очень много времени. Будь она в своем мире, этот процесс пошел бы намного быстрее, но тут… этот мир ее не признавал и делал все для того, чтобы она медленно восстанавливалась.

И, наконец, в-третьих и самых страшных… а что, если ее магия не подействует на здешнее существо? В таком случае она не сможет защитить эту девочку.

Допустим, этот зверь будет один и кинется на саму Гермиону. Тогда у ребенка появится шанс сбежать, пока животное отвлечется на ее старшую сестру. А если нет? У людей психика работает по-разному, и защитные механизмы тоже срабатывают по-разному.

Кто знает, что будет. Девочка может растеряться, впасть в шоковое состояние, и тогда даже жертва гриффиндорки ей не поможет.

И тогда Китнисс окончательно потеряет обеих сестер.

Гермиона не знала, почему она так озабочена моральным состоянием брюнетки, но факт оставался фактом — ей было ее жаль и ей не хотелось, чтобы все так произошло.

Ладно она, но Прим… ребенок, ради которого Китнисс добровольно пошла на Голодные Игры, ради которого она, видимо, вообще жила последние шесть лет. Она точно должна выжить.

А если Эвердин снова потеряет их обеих… шатенка не думает, что победительница смогла бы такое пережить.

Слишком уж хорошо ведьма помнила саму себя, когда ей пришло известие о смерти родителей.

Терять кого-то было безумно больно, а пережить это было трудно.

Но она точно знала, что она это не пережила, потому что винила только себя в их смерти.

А потом исчез брат, и… все пошло наперекосяк в ее жизни. Битва в Министерстве, смерть Сириуса, боль Гарри, которая прожгла и ее, а затем ее похищение.

Все перекрутилось в круговороте страха и боли, и девушка уже не знала, где начинаются страдания друга, а где — ее, и где все это вообще заканчивается, и закончится ли оно когда-нибудь.

Поэтому теперь, потеряв близких, она не могла позволить кому-то еще пережить подобное, пусть этому кому-то уже доводилось такое чувствовать.

Когда теряешь кого-то, а потом внезапно находишь… очень трудно расстаться с этим человеком. Слишком сложно. И если снова потом потерять. Так можно сойти с ума.

Гермиона поняла, что если брат найдется, она не сможет его отпустить.

Найти, чтобы потом снова потерять?

К такому раскладу она не была готова. И не будет никогда.

Девушка помотала головой и попыталась избавиться от назойливых мыслей, так упорно лезущих к ней.

Вернемся к баранам.

Если зверь будет все-таки один, Прим может выжить. Грейнджер отвлечет на себя внимание, в худшем случае, и в лучшем — попытается сразиться.

Она усмехнулась, представив себе это. Чистейшей воды безумие!

Сразиться с диким животным с практически голыми руками!

Дура.

А вот если… если их будет целая стая?

Это плохо. Очень плохо. В таком случае им не выжить обеим.

Как ни посмотри, как ни погляди, тут они обе трупы.

Боже!

Бежать точно нельзя, если побегут, тогда все. Они сразу станут легкой мишенью.

А сейчас типа трудная?

Заткнись! — прошипела Гермиона, попытавшись перебить собственный внутренний голос, который говорил правду.

— Прим, ты хорошо умеешь бегать? — и снова. Опять вопрос не к месту.

И настолько неожиданный, что девочка чуть не упала — только опять отрицательно замотала головой.

И снова волшебница ничего не ответила. Только поджала губы и устремилась дальше — казалось бы, куда еще больше сжимать рот и как идти еще быстрее.

Как ни крути, хреновый расклад.

Тут на нее дохнуло, как говорят, могильным холодом — из ее собственной могилы.

Внезапно девушка почувствовала, как ее левая ладонь схватила пустоту, лесной мокрый воздух, и ее тут же пробрала дрожь, и сердце упало куда-то вниз.

Она резко повернулась и присела, пытаясь помочь встать девочке, запнувшейся обо что-то и упавшей, но в то же мгновение она вдруг услышала над головой тихое и хриплое рычание.

Закопошившаяся было Прим сразу затихла и едва слышно всхлипнула:

— Гермиона…

Шатенка гулко сглотнула и крепко ухватилась за девичий локоть, очень медленно подтягивая подростка к себе и внимательно всматриваясь в тревожные голубые глаза напротив:

— Все хорошо, Примроуз, все хорошо, ты слышишь? Тшш, ты в порядке, дорогая… Ты рядом со мной, в безопасности, ты же веришь мне?

Девочка рвано кивнула и шумно задышала.

— Хорошо. Хорошо. Верь мне, я обещаю, все будет в порядке.

Ведьма сжала тонкие пальцы и аккуратно потянула ребенка на себя:

— Медленно. Слушай только мой голос, Прим, ты поняла? Медленно сделай шаг ко мне, давай, не спеши, — и тут она сделала невероятное — улыбнулась.

Не так, как делала все эти две недели — ломано, криво, непонятно, натянуто и сухо, а вполне себе счастливо, широко, заразительно. Да так, что девочке самой вдруг захотелось улыбаться — несмотря на ситуацию вокруг, до боли и ломоты в пальцах захотелось улыбнуться, и это было полнейшим абсурдом.

— У тебя красивая улыбка… — завороженно прошептала блондинка, делая на автомате шаг вперед, но так, как ее попросили — аккуратно и неспешно.

Гермиона улыбнулась еще шире и прижала сестру к себе за плечи:

— Отлично, ты молодец, дорогая.

Потом девушка подняла глаза и уставилась на волка, все еще стоящего напротив.

Волк был… обычным волком. И был он один. Пока. Серого цвета, с черными глазами, с раскрытой пастью, из которой на землю падала вязкая слюна.

По размерам был не очень крупным, высотой в холке доходил девушке до бедер.

Ничего.

Она встречала и пострашнее.

Уж с этим она как-нибудь справится.

Поэтому гриффиндорка неторопливо переместила свое тело немного вправо, так, чтобы закрыть собой девочку.

Все это время она не сводила глаз с морды озадаченного таким поведением животного.

— Слушай меня внимательно, Прим. Стой за мной и не двигайся, ясно? Никаких резких движений, никаких дерганий, понятно?

Младшая Эвердин только кивнула от страха, но внутри было столько удивления — как она может быть такой спокойной?

Как?

Прямо перед ними стоит хищник, опасный и большой, голодный, а она улыбается! И говорит так спокойно, твердо, безмятежно, будто вовсе ничего и не происходит, будто они все еще на прогулке!

Но, слушая женский прямой голос, она сама изнутри наполнялась этой уверенностью, что все будет хорошо.

Дальше девочка раскрыла рот от изумления, сначала, конечно, от скепсиса, а потом уже от удивления — ну, а как еще? Как еще, когда твоя сестра достает из штанов какую-то древесную палку и наставляет ее на зверя? Он же не испугается! Каким образом она собирается защищаться?

Не успела Прим озвучить этот вопрос, который прозвучал бы очень насмешливо, она была в этом уверена, как с этой самой палки сорвался луч, сопровождаемый криком сестры:

— Ступефай!

Волк падает замертво, и Гермиона срывается с места, подталкивая девочку в спину:

— Быстро, Прим, давай быстрее!

— Что… что это ты сделала?!

— Потом, все потом!

— Почему потом? Ты же… победила… — задыхаясь, крикнула в ответ блондинка.

— Волки одни не ходят!

Теперь ведьма это поняла. Как только столкнулась с ним нос к носу, до нее дошла эта простая истина.

Волки поодиночке не ходят. Никогда. Они же семья, а значит, здесь поблизости должна быть стая.

Конечно, она могла бы солгать девчушке, но зачем? Какой был в этом вранье смысл?

Дать еще немного времени спокойствия?

В этом не было никакой логики совершенно. Рано или поздно она все равно узнала бы это.

Так что лучше сейчас. Больше времени будет обдумать и принять это.

Больше времени на адаптацию.

Дело принимало очень хреновый оборот.

Впереди вспыхнула молния, ярко озарив темное небо и разрезав его на две половины, и откуда-то сверху на лица беглянок упало несколько капель.

При такой погоде им сейчас не выбраться из леса, да и добежать до границы они даже не успеют, стая перехватит их и уничтожит.

Значит, надо где-то спрятаться и переждать, вот и все.

Гермиона резко остановилась, сзади в нее с размаху врезалась Прим, и девушка на автомате схватила ту за шиворот, чтобы девочка не упала. Грейнджер начала внимательно осматриваться вокруг, несмотря на гул и шум. Она дернулась влево и быстро пошла в выбранном направлении, не отпуская девчонку из рук.

Протоптанная тропинка осталась где-то позади, и теперь они шли, пробираясь через траву и длинные колосья. У девушки вдруг возникло чувство дежавю, и на какой-то миг ее пронзило током, когда она вспомнила свой сон, но тут же отмахнулась от этих мыслей — сейчас не время думать об этом, не время!

Волшебница уверенно вела сестру вперед и через несколько минут остановилась у каких-то камней.

— Где… мыы?.. — девочка согнулась пополам, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха — легкие жгло как никогда, а внутренности, казалось, от такой встряски просто прилипли друг к другу и перемешались, и теперь, чтобы отскрести их от стенок, понадобится много усилий и терпения.

Девушка ничего не ответила, она только согнулась и толкнула сестру в проем, которого Прим совсем не заметила.

— Похоже, что это пещера, — задумчиво заметила гриффиндорка, рассматривая каменные стены.

Пещера была довольно просторной, но вход был настолько узким, что делался совершенно незаметным и практически невидимым, к тому же снаружи были кусты и деревья, ветки которых полностью закрывали проем.

— Тут довольно сухо. Прим, а теперь послушай меня внимательно, — неожиданно мягко сказала Гермиона и присела на корточки, взяв в свои руки дрожащие ладошки младшей Эвердин. — Тут ты в безопасности, слышишь? Я ненадолго отойду, а ты…

— Нет-нет, Гермиона, пожалуйста, не оставляй меня тут! Тут так темно…

— Я сейчас разведу огонь, — попыталась успокоить девочку гриффиндорка. Она оглянулась и увидела в углу пещеры кучу хвороста.

— Надо же, похоже, что кто-то здесь уже пережидал непогоду, — удивилась девушка и натащила веток в центр, а потом подожгла их спичками, которые нашла рядом с кладом.

Похоже, что это Китнисс с Гейлом постарались, — подумала шатенка.

— Вот и все, теперь здесь светло. Послушай, Прим, мне сейчас придется отлучиться, мне надо уйти. Но я вернусь. И не одна. Обещаю.

— А вдруг ты не вернешься?

— Ты веришь мне, Прим?

Блондинка посмотрела в твердое и спокойное лицо собеседницы и вдруг почему-то поняла, что и ее тоже накрыла эта безмятежность и умиротворенность, уничтожая разлад в ее душе, поэтому она только кивнула.

— Отлично. Твоя сестра обязательно сейчас пойдет искать нас, дорогая, и может наткнуться на… других животных. Именно поэтому я должна уйти и перехватить ее, чтобы она не пострадала, понимаешь? Я обещаю, что с ней все будет хорошо. Я найду ее быстрее, чем они.

— А ты? А с тобой что будет?

— И со мной тоже все будет хорошо. У меня же есть оружие, — ласково улыбнулась Грейнджер и показала на свою палку.

— Ты потом расскажешь, что это было?

— Видимо, придется, — устало вздохнула девушка и погладила девочку по плечу. — Не бойся. Они тебя не найдут. Ты станешь невидимой для них. Прим, я тебе обещаю, что с тобой все будет в порядке, и с твоей сестрой тоже, и со мной. Мы вернемся к тебе живыми. Хорошо?

Подросток закусила губу и кивнула, с сожалением отпуская надежную руку старшей и бесстрашной сестры.

У нее возникло такое ощущение, что у той вообще напрочь отсутствует чувство страха и вообще инстинкты самосохранения.

— Гермиона! — воскликнула она, когда девушка уже собиралась покинуть импровизированный домик. Девочка дождалась, когда та обернулась, и тихо сказала:

— Ты тоже моя сестра, наша сестра. Помни это.

С секунду она вглядывалась в непроницаемое лицо старшей Эвердин и, к ее удивлению, оно немного посветлело, и Гермиона кивнула.

А потом исчезла в надвигающемся мраке ночи, предварительно что-то прошептав и сделав какие-то странные движения своей волшебной палкой.

В то же мгновение девочка почувствовала, что ей становится очень тепло, несмотря на ветер, бушующий вокруг пещеры.

Ей все-таки было немного страшно. Она помнила те жуткие моменты с Голодных Игр, где Рута также простилась с Китнисс, а спустя некоторое время трагически погибла.

Теперь Прим боялась, что история повторится вновь, только теперь в главных ролях она и Гермиона.

Гриффиндорка вышла из пещеры и посмотрела на собственную руку — там ей не показалось. Ее запястье что-то сжало, на мгновение вспыхнуло белым светом и отпустило. Она застонала — магия приняла ее клятву, и теперь ей точно надо выполнить свое обещание.

Рано или поздно все тайны будут непременно раскрыты. Нет ничего тайного, что не стало бы явным.

© Михаил М.Пришвин

Да, нам есть что скрывать, в этом наша природа.

На костях наших тайн спит старуха свобода,

Она пишет нам письма под грифом «секретно»;

Если есть интерес — мы обсудим и это.

Каждый день мы становимся старше и старше,

Нас уже не пугает «мир кокетства и фальши».

Но когда мы одни — нам не к лицу делать вид…

© Чертово колесо инженера Ферриса — Химеры и демоны

Китнисс была в панике. Страх накрывал ее с головой, она уже почти ничего не соображала. Вернувшись домой около четырех часов дня, она увидела, что дома никого нет. Сестры куда-то вдруг исчезли.

Сначала она не придала этому особого значения, полагая, что Прим пошла проверить некоторых пациентов, а Гермиона… пошла гулять или сидит у Пита, но потом стрелки часов передвинулись на цифру шесть, а сестры все не появлялись.

Какая-то смутная тревога сжала ее сердце, и она решила проверить. На всякий случай. И не прогадала.

Потому что Прим не заходила сегодня ни к одному из пациентов, ее вообще никто не видел.

Постучавшись к Питу и подергав ручкой, она поняла, что его также сегодня нет дома, что было немного странно, ведь они с ним буквально парочку часов назад вместе прогуливались по Двенадцатому, изображая счастливую и ничем не обремененную парочку.

Может, ушел к Хеймитчу? Это было уже не так важно, поскольку сейчас ей надо было найти пропавших сестер.

У старого пропойцы никого не оказалось, зато он поведал ей увлекательную историю о том, как две девушки вышли из ее дому сегодня в обед в направлении выхода из Деревни Победителей с корзинкой в руках.

Тем временем на улице уже стремительно темнело, похоже, что сегодня будет дождь.

Брюнетка, гонимая страхом и ужасом, бросилась к лесу, предположив, что эти две идиотки пошли собирать целебные травы, иначе зачем им понадобилась корзинка?

Не успела она выйти за пределы Деревни, она нос к носу столкнулась с Гейлом Хоторном, который, судя по всему, направлялся к ней домой.

— Привет, Кискис! А я вот… что-то случилось? — счастье на его лице быстро сменилось настороженностью и беспокойством — такой ужас был в ее глазах, что ему стало страшно.

— Ничего-ничего… Гейл, давай в другой раз, ладно? Я очень спешу…

— Куда это? Разве не видишь, какая погода?

— Я… поохотиться надо! — выпалила победительница, молясь, чтобы он поскорее отстал от нее, а еще, чтоб выпустил из своей хватки.

— В грозу и дождь? Романтичнее, что ли? — усмехнулся парень.

— Боже, Гейл, просто пусти меня, мне надо идти!

— Не надо дурака из меня делать, Китнисс! Что стряслось? На тебе лица нет!

Девушка взвыла — ну чего он пристал-то!

— Прим и Гермиона исчезли! И скорее всего, они в лесу! Одни! А сейчас уже почти ночь! Все, отпусти!

— Что? — брови взмывают вверх, чуть ли не на затылок, и шок окутывает с ног до головы. — Боже, да она что у тебя, совсем бесстрашная дура?!

Он берет подругу за руку и тянет за собой.

— Эй, она не дура! — возмутилась брюнетка и потом поинтересовалась:

— Это кого ты сейчас имел в виду?

— Гермиону, кого ж еще! Неужели думаешь, что пойти в лес было бы идеей Прим?

Ну почему эту безмозглую девчонку вечно тянет на неприятности?! Почему?! Только он успокоится, только начнет думать, как ему наладить отношения с Китнисс, как эта идиотка тут же путает все карты!

А потом ему все расхлебывать!

Какая самонадеянность, однако, что эта девица вдруг решила, что сможет бегать по лесу в такую погоду! Дура, у него больше и слов-то других не находится!

Не жалеет ни себя, ни сестру!

О себе не думает, хоть о Китнисс подумала бы, она же волнуется!

Вместе они быстро добираются до ограды, и победительница даже не спорит, принимает его помощь, потому что понимает — в такое время, в таких ужасных условиях она не то, что сестер, она и ботинки свои не разглядит. Другое дело Гейл — он лучше разбирается в этом и сможет отыскать пропавших. Сейчас она одна не справится. Теперь она думает с облегчением о том, как хорошо, что ей все-таки Гейл встретился, а не Пит.

Пит хороший парень, добрый, но он бы ей не помог, да и с протезом… далеко не уйти.

Укол вины немного отрезвляет девушку.

Ток уже отключили, так что они без проблем перелезают на другую сторону и идут дальше по тропинке, перед этим захватив лук и стрелы, которые девушка всегда хранила в дереве.

Неожиданно где-то впереди, немного глухо, но все-таки слышится жуткий вой. Ему вторит еще один, и еще…

Оба путника на секунду останавливаются и переглядываются с ужасом в глазах, а потом одновременно срываются с места — только бы успеть!

Китнисс боится, что не успеет, страх снова кого-то потерять усиливается в десятки раз и захлестывает ее с головой.

Боже, неужели она вызвалась добровольцем ради Прим, прошла и победила в Голодных Играх только для того, чтобы сейчас снова потерять сестренку? Только на этот раз навсегда.

А Гермиона? Они же не виделись шесть чертовых лет! Неизвестно что в другом мире творили с ее сестрой, а теперь, когда они нашли друг друга, ей придется снова упустить шатенку из своих рук?

Ну уж нет! Она не позволит этому случиться. Просто не может. Не в этот раз.

Слышишь, Смерть?! Сегодня у тебя не будет пира! Сегодня ты не раскроешь свои холодные объятия для моих сестер!

Я раскрою их для тебя.

С неба падает несколько капель, а через минуту капли собираются вместе и на друзей тут же обрушивается сильный дождь.

Если размоет дорогу…

Они никогда их не найдут.

За всеми этими раздумьями брюнетка не замечает, что Хоторн почему-то остановился, и понимает это только тогда, когда со всей дури врезается ему в спину и только лишь чудом не ломает себе нос и не падает на холодную землю.

— Гейл! Ты совсем сдурел?! Что за шуточки такие?! — раздраженно прошипела девушка и уже хотела было оттолкнуть замершего парня, но он вскинул руку, призывая ее к молчанию.

— Тшш! Ты слышишь?

Она прислушивается и чувствует, как сердце с глухим стуком падает куда-то вниз, далеко вниз, потому что она вдруг совершенно явственно и отчетливо слышит чье-то тяжелое дыхание и хриплое рычание.

Первая мысль, которая стрелой пронзает ее насквозь — переродки!

Но это не они. Она ведь не на Голодных Играх!

В небе тяжело пророкотал гром.

Озарившая все вокруг молния освещает и обладателя этих звуков, а, точнее, обладателей.

Это волки. Их несколько. Она не успела их сосчитать, но их точно больше двух.

— Пять, — прошептал друг, про существование которого она уже успела и позабыть за собственными переживаниями.

Один волк отделился от группы и вышел немного вперед, тут же припадая к земле и скаля зубы. Китнисс понимает, что сейчас он бросится на них, поэтому не медлит ни секунды и стреляет в него. Слышится визг и тяжесть упавшего тела.

Воздух наполнился стонами и воем. Гейл вдруг замечает палку в двух шагах от себя и стремительно бросается к ней, спровоцировав этим хищников.

Двое бросаются на девушку и двое на юношу. Китнисс снова выстреливает, а Хоторн замахивается импровизированной дубинкой и одним ударом сшибает сразу двоих.

— Ты как?

— В норме, — кивает девушка. — Пошли дальше, с ними все покончено. Стоп, а где еще один?!

— Убежал, скорее всего.

Не успевает он договорить эту фразу, как друзья в темноте замечают горящие огоньки, и не одни. Огоньки зажигаются и распределяются по всему периметру, заковывая парочку в круг.

— Боже, они что, не одни? Да сколько их тут всего?! — пораженно задал вопрос в пустоту шахтер.

Ему никто не отвечает, и все, что ему остается, это размахивать палкой и надеяться, что она не сломается под таким энтузиазмом.

Эвердин же остается со скоростью света забрасывать руку за спину и вытаскивать одну за другой стрелы, посылая их в диких зверей.

Реальность обрушивается на нее спустя долгие секунды, когда ее пальцы хватают воздух и не нащупывают гладкое древко в колчане, а глаза с ужасом расширяются, и она понимает, что ей больше нечем сражаться.

Со вздохом опускает взгляд на лук — видимо, ей придется действовать так же, как делает сейчас ее друг — пытаться попасть… этим по животному и молиться, чтобы это помогло.

Они встают спиной друг к другу, скорее на автомате, чем действительно думают об этом.

Неужели…

Неужели это все?

Это конец?

Победить на Голодных Играх, выжить на Арене, чтобы… чтобы сдохнуть вот так в лесу, который я знаю как свои пять пальцев, от лап и клыков каких-то там волчар?! Даже не переродков!

Китнисс уже хочется и вовсе сдаться, но вот мысль о сестрах не дает ей просто взять и опустить руки, мысль о том, что они вдвоем где-то там, совершенно одни, и ждут ее, ждут, что им помогут и их спасут…

Она резко открывает глаза и решительно хватается за лук. Ну уж нет! Так просто ее не убить!

Она еще нужна своим сестрам, она должна им помочь, так что вот так просто она не отступит!

— Инкарцеро! Петрификус Тоталус! — слышится звонкий женский голос, и вслед за ним волки почему-то падают навзничь. — Вам что, жить надоело?! — пытаясь перекричать гул дождя и рычание, вскрикнула Грейнджер.

— Гермиона! Ты в порядке? Где Прим? — радость тут же окружает охотницу, и она облегченно выдыхает при виде невредимой сестры, но через секунду сердце галопом несется вскачь, когда она не замечает рядом другую сестру. — Гермиона?!

— Она жива, — коротко и ясно. Шатенка подскакивает ближе с той самой палкой в руке:

— Так, а теперь будьте хорошими детками и закройте глазки.

— Что? Зачем это?! — недоуменно спросил брюнет, но в ответ получил лишь разгневанное лицо наглой девицы:

— Я сказала, глазки закрой, милый, что тут непонятного?! Или слепым хочешь остаться?

Угроза действует и оба друзья моментально закрывают лицо руками, не понимая, что происходит.

— Коньюнктивитус! — поляну тут же озарила красная вспышка, и по ней быстро распространилось облако пыли. Животные взвизгнули и припали к земле, пытаясь лапами достать до морды.

— Остолбеней! — напоследок Гермиона оглушает противников, чтобы наверняка. — Люмос Максима! Можете открыть глаза.

— Что это такое, Гермиона? — пораженно спросила Китнисс, увидев яркий свет, который показывал им дорогу.

— Все потом, пойдем.

— Я же говорил, что ты ведьма! — обвиняюще сказал Гейл и ткнул пальцем в спину шатенки.

— Не ведьма, а волшебница! — гриффиндорка закатила глаза и ускорила шаг.

— А это никакого значения не имеет!

— Если ты сейчас не заткнешься, я превращу тебя в лягушку и брошу тут, — спокойно ответила девушка.

Угроза подействовала во второй раз, и юноша действительно замолчал, но Китнисс так и не поняла, почему — либо обиделся, либо его реально заколдовали. Но, судя по сопению, все же первое.

Брюнетка хихикнула и тут же закрыла рот ладонью — похоже, это от шока.

Что это вообще сейчас было?!

Она никогда не верила в волшебство! А что же получается теперь?! Что ее сестра действительно… и правда ведьма?.. Но ведь такого не бывает!

Тогда почему она видела все это? Чем тогда можно это объяснить?

Победительнице на секунду кажется, что она спит. А как иначе-то?

Друзья вздрогнули, раздался раскатистый гром, сотрясая воздух и землю, а вдалеке послышался глухой вой и визги.

Тьма наседала, клубилась и укутывала путников покрывалом, сотканным из кошмаров и дурных снов, и только луч света, срывающийся с палочки шатенки, рассеивал эту черноту, разбивал в клочья ужасы, затаившиеся в ней.

Дождь усиливался еще больше и хлестал по телам с такой силой, что, казалось, еще немного, и их просто рассечет напополам.

Китнисс посмотрела на светящуюся фигуру сестры и нахмурилась — та шагала бодро, бойко, но что-то мешало вышагивать ей в максимальную, полную силу, хотя она этого и вовсе не замечала. Тут охотница поняла, что это было — что-то с ногой. Ее сестра шла, заваливаясь немного набок и хромая. Увидеть это можно было только, если хорошенько присмотреться.

Ну ведь она охотница, глаз наметан.

Девушка стрельнула глазами в сторону и по мрачному лицу друга поняла — он тоже это заметил.

— Что с ногой? — хмуро спросил он раньше Китнисс.

— Ничего. Должно быть, подвернула немного, — снова коротко и ясно. Она даже шаг не замедлила!

— Гермиона, — брюнетка попыталась остановить сестру, чтобы понять, насколько все серьезно, но та ей не позволила и только вскинула руку:

— Не сейчас! Все потом.

Через некоторое время они почему-то свернули с тропинки и направились вправо.

Друзья обменялись недоуменными взглядами.

Что за чертовщина?..

— Пришли, — кратко оповестила шатенка.

Куда? Куда пришли?

Здесь никого не было.

Одни деревья. И кустарники.

Но тут девушка что-то зашептала, свет погас, и они погрузились в кромешную тьму, а спустя несколько секунд они увидели вход в пещеру.

— Китнисс, Гермиона! — сидевшая на полу и уже было прикорнувшая от тепла Прим тут же вскочила и кинулась к сестрам.

— Прим! — брюнетка отбросила лук в сторону и прижала младшую сестренку к себе. — Ты в порядке? Не ранена?

— Со мной все хорошо. Гейл, и ты тут!

Волшебница что-то неопределенно хмыкнула и снова принялась что-то шептать, выделывая странные пасы своей палкой:

— Репелло Инимикум! — вспыхнул синевато-белый свет и заискрился на секунду, а потом погас, иногда отсвечиваясь в проеме.

— Что ты сделала? — спросила Китнисс.

Как будто силовое поле, — на мгновение пронеслась мысль в ее голове.

— Я наложила барьер, — объяснила Гермиона, поворачиваясь к сестре, и только сейчас победительница заметила, насколько та устала. Лицо было бледное, волосы мокрые, и небольшой порез на щеке.

— Барьер?

— Да, он защитит нас. Никто не ранен?

Присутствующие оглядели друг друга и замотали головой.

— Хорошо, — кивнула девушка и навела палку на сестру, а потом на Гейла. — Фумо! Фумо!

И затем на себя:

— Фумо!

— Что ты… — возмутился было Хоторн, но вдруг увидел, что его одежда полностью высушилась. — Спасибо, — буркнул он и принялся разглядывать пещеру.

— Спасибо, — поблагодарила Китнисс. — Как вы нашли это место?

— Так тебя здесь не было? — резко развернулась Гермиона. — И Гейла тоже?

— Откуда? Я никогда не замечал эту пещеру.

— Тогда… — начала говорить гриффиндорка и замолчала, прикусив губу.

За нее закончила Прим:

— Когда мы пришли сюда, здесь были эти ветки и даже коробок спичек!

Грейнджер еще больше нахмурилась:

— Значит, кто-то был здесь раньше… никто в лес больше не ходит?

— В лес ходим только мы, — сказала брюнетка и передернула плечами. — Я никогда здесь больше никого не видела.

— Ладно, неважно, — шатенка сделала шаг вперед и покачнулась на секунду, не дали упасть ей подскочившие с двух сторон сестры и парень, втроем ухватившие ее за руки.

— Я же говорила, ты ранена! — осуждающе воскликнула Эвердин и покачала головой. — Что там у тебя?

— Сейчас гляну, — волшебница отмахнулась от помощи и неловко присела, вытянув правую ногу вперед.

Закатав штанину до колена, она рассматривала неестественно вывихнутую лодыжку.

— Это просто вывих. Асклепио! — послышался неприятный хруст, свидетельствующий о том, что сместившиеся кости вернулись на свое законное место.

Охотница внимательно следила за выражением лица сестры и опешила — наверняка это был достаточно болезненный процесс, но девушка даже не шелохнулась, бровью не повела, настолько она была невозмутима!

— Боже, — Китнисс немного поморщилась. — Больно?

Гермиона пожала плечами:

— Я ничего не почувствовала. — В доказательство она покрутила ступней. — Видишь? Все нормально.

Она откинулась назад, облокотившись спиной о стену и прикрыв глаза.

— Может, расскажешь, что это было?

— Ты все-таки напрашиваешься на превращение в лягушку? — поинтересовалась гриффиндорка, приоткрыв один глаз и насмешливо усмехнувшись. Потом она тяжело вздохнула и выпрямилась.

Делать теперь нечего. Они застряли здесь надолго. Точно на всю ночь. Все слишком устали, чтобы сейчас подниматься и вновь куда-то идти. К тому же у них на руках ребенок.

А снаружи бушует буря, сильный дождь и гром иногда рокочет. Да и кто знает, может, та стая еще никуда не делась?

Сейчас ей не избежать расспросов. Она бы не смогла игнорировать их всю ночь, она знала, что они точно пристанут к ней, Китнисс, может, и нет, хотя любопытство съедало и ее, но Гейл и Прим точно. Гейл видел это уже второй раз, а Прим… она же просто ребенок, конечно, ей интересно это.

Может, шарахнуть всех троих Обливиэйтом? — лениво подумала Грейнджер, сквозь полуоткрытые веки следя за компанией.

Да уж. И как она это себе представляет?

Как она им потом объяснит их провалы в памяти?

Ну, просто все дело в том, что вы упали и ударились головой. Да, одновременно. Да, все трое. Я? Я не такая неуклюжая, как вы.

Хоторн и так ей не доверяет, а после этого… того и гляди, начнет следить с утроенной силой за ней, да так, что она и шагу никуда не ступит без него, и не сможет найти путь домой.

Нет, Обливиэйт точно не подойдет. Да и к тому же, у нее уже сил на него не осталось.

Господи, какая же она сейчас слабая! А ведь использовала немного заклинаний… сколько там раз?.. С десяток точно. Причем самых банальных, с которыми и первокурсник справится. И глазом потом не моргнет.

А она уже устала, да так, как будто сражалась не с какими-то волками, а со стаей оборотней! Или с Пожирателями… а ведь раньше могла больше и дольше!

Чертова магия. Чертов мир, который не принимает ее!

Все было бы по-другому, будь она у себя дома. Там бы ее за неделю поставили на ноги.

Там Больничное Крыло, правда, она его ненавидит, но сбежать оттуда не составляет никакого труда, верно? И мадам Помфри, у которой, кажется, совершенно нескончаемые запасы зелий и прохладные нежные руки.

Зелья!

А ведь точно! Девушку будто подбросило на месте — какой она все-таки была дурой иногда!

Ей нужно всего лишь приготовить себе Укрепляющие зелья, и она быстро поправится, встанет на ноги.

Только вот… о, нет… где ж она возьмет ингредиенты?

Ладно простые травы, их тут завались, а остальное? Животного происхождения? Ну, допустим, мандрагору она здесь отыщет, все-таки и в мире магглов такое есть, но… пикси, хвост русалки, флоббер-черви? Этого-то здесь точно нет!

Ладно, хорошо, над этим она еще потом подумает.

Боже мой, ну что ей теперь делать? Они видели ее магию. Ее способности. Теперь не отмахнешься, не скажешь, мол, тебе показалось!

Рассказать им? Видимо, придется. Может, хоть так Эвердин отпустят ее? Если она им все расскажет, может, они поймут?

Гермиона снова тяжело вздохнула и открыла глаза. Раскрываться практически незнакомым людям… было неловко, неудобно, и совершенно не хотелось. Но они вроде как переживали за нее, вон, бросились искать, и вроде как Китнисс волновалась, а потом счастьем светилась, стоило ей увидеть Грейнджер живую и невредимую. Ну, относительно. Даже вон, у шахтера лицо разгладилось, она могла поклясться.

Она немного пожевала губу и подняла взгляд на юношу и двух девчонок, внимательно следящих за ней:

— Как я уже говорила… я не помню свою жизнь до десяти лет. И родители объясняли это тем, что я упала и ударилась головой, я тебе это рассказывала, Китнисс, — брюнетка кивнула. — Они не знали, что я… такая. И я тоже не знала. Но иногда… мои силы вырывались наружу, в порыве сильных эмоций, когда я была раздражена или разгневана. Я могла нечаянно повалить шкаф с книгами или разбить посуду. Или потом все цветы дома засыхали… в общем, я боялась таких моментов, и родители тоже. Они думали, что в меня вселился дьявол, и один раз вызывали даже священника. Правда, после того, как я уронила на него тяжелый горшок с цветком, он заявил, что я безнадежно проклята и больше в нашем доме не появлялся, — раздались смешки, и гриффиндорка тоже немного улыбнулась, вспоминая это.

— Затем мне исполнилось одиннадцать, и все прояснилось. Домой прилетела сова с письмом из Хогвартса, в котором было написано, что я волшебница и с первого сентября зачислена в школу волшебства и чародейства. Пришла преподавательница из Хогвартса и все объяснила мне и родителям, сказала, что-то, что я делала, было всего лишь магическим выбросом, в этом нет ничего страшного. Родители согласились отдать меня в эту школу, хотя, думаю, сделали это только потому, что в таком случае я находилась бы от них очень далеко, — девушка горько усмехнулась.

— Значит, все это время ты училась в этой школе? — тихо спросила Китнисс.

— Да, — кивнула шатенка. — Я и знать не знала, что на самом деле из другого мира. И я вообще не понимаю, как меня могло занести в Великобританию отсюда.

— Ты… пропала шесть лет назад. Ушла в лес гулять, а потом не вернулась.

— В этот лес?

— Да. Мы искали тебя месяц, а потом отец нашел обглоданную кисть и решил, что это… твое.

— Ну, как ты видишь, у меня обе руки на месте, — Гермиона усмехнулась и вытянула ладони, покрутив ими в разные стороны. Китнисс немного улыбнулась в ответ:

— В общем, в одиннадцать ты поняла, что… ты ведьма, да?

Гермиона раздраженно закатила глаза:

— Волшебница. Хотя иногда нас называют ведьмами, но… правильно будет волшебница.

— Это так… странно, — медленно сказала брюнетка. — Все это, — она неопределенно взмахнула рукой. — Я раньше и подумать не могла, что существуют подобные вещи. У нас в Дистрикте никогда такого не было.

— Оно и понятно, — кивнула Грейнджер. — Если бы я осталась тут, мне бы письмо не пришло. Не знаю как, но мне кажется, что ваш мир не для таких, как я. Он… отвергает магию, что ли… я до конца еще не поняла. Но я не единственная с такими способностями в этом Дистрикте.

— Что? — пораженно выдохнули одновременно ее слушатели.

— Подожди… а кто еще тогда? — озадаченно спросил шахтер.

Шатенка вскинула брови и, слегка улыбаясь, мотнула головой в сторону девочки.

— Прим?!

— Я?!

— А как ты думаешь, ты смогла пролезть под забором, который был под напряжением? — насмешливо спросила гриффиндорка.

— Погоди, то есть ты… вы… пролезали… когда был ток? — заикаясь, задала вопрос старшая Эвердин.

— А как еще мы могли бы сюда попасть, по-твоему? — пожала плечами Гермиона. — Так, давай, пока ты не начала сейчас стрелять в меня, я объясню. Волшебники чувствуют магию, и если есть рядом кто-то, кто обладает волшебной силой, мы понимаем это. А этот трюк с забором… это всего лишь физика. Не знаю почему, но тело волшебника невосприимчиво к току. По крайней мере, к тому, который идет по вашему ограждению.

— И как давно ты… поняла, что Прим тоже… ведьма? — напряженно спросил Гейл.

— Почти сразу же. Сначала я почувствовала толчки и оторопела — не могла понять, кому они принадлежат. Я вообще сначала подумала, что я единственная колдунья здесь. И спустя какое-то время до меня дошло, что эти выбросы магии были от Прим.

— Если я такая же… почему мне не пришло письмо, как и тебе? — нахмурилась девочка, наклонившись немного вперед.

— Если бы ты была в моем мире, ты бы его получила. А сюда оно, видимо, просто не дошло, — развела руками шатенка. — Разные миры, вот и результат. — Потом она тяжело вздохнула и мысленно прокляла себя за то, что сейчас скажет, но остановить себя уже попросту не могла — у этой малышки напротив были такие грустные глаза:

— Если хочешь… я могу тебе все рассказать, что сама знаю. Не только про травы, но и многое другое. Правда, колдовать ты пока не сможешь, у тебя нет палочки, но думаю, что-нибудь придумаем.

— Правда? Ты правда научишь меня? — восхищенно спросила блондинка и, получив обреченный кивок, принялась пищать от восторга и кинулась всех обнимать, но больше всех — Гермиону.

— Ты уверена? — взволнованно наклонилась к лицу сестры брюнетка.

— Не знаю, — выдохнула девушка, сжимая виски побелевшими пальцами. — Мне повезло, Китнисс, мне предоставился такой шанс, а ей — нет. Поверь мне, такое выпадает один раз на миллион. Пусть порадуется.

— Хорошо, — кивнула победительница. — Кстати, как ты нашла нас по такой темноте? Ты ж была в лесу один раз! Я хожу сюда с детства, но вечером даже я могу заплутать.

— Я использовала Гомункуловы чары, они помогли мне обнаружить вас и добраться. Сначала я хотела послать Патронуса, но не смогла.

— Почему? — спросил Хоторн.

Гермиона неловко повела левым плечом и немного замялась, но потом все же сказала:

— Дело в том, что Патронус… в общем, это заклинание, которое призывает магическую сущность волшебника. У каждого мага есть свой Патронус в виде какого-либо животного.

— Ого! И какое животное у тебя? — с интересом спросила Примроуз, устраиваясь поудобнее.

— Я не знаю, — покачала головой девушка. — Я хотела послать его Китнисс и сказать, чтобы ты не ходила в лес и что мы в безопасности, но у меня не вышло. Я пыталась призвать его еще в школе, и вроде у меня что-то выходило, но я так и не поняла, какой у меня защитник. Сложность заключается в том, что… для его вызова нужно вспомнить самые счастливые воспоминания.

— У тебя… их нет? — глухо задал вопрос охотник.

— Уже не знаю, — прикрыв глаза, прошептала гриффиндорка. — Может, раньше и были, но… в свете последних событий. Не знаю. Как бы я ни пыталась что-то вспомнить, я не могла.

— Как ты сюда попала? — тихо сказала Китнисс.

Девушка немного помолчала, раздумывая над ответом:

— Была битва в Министерстве Магии. Все произошло очень быстро. Погиб Сириус, — она запнулась и рвано вздохнула, дрожащими пальцами перекатывая прядь волос. — И после… произошел взрыв. Не знаю его причины, но из-за него я и попала сюда. Думаю, из-за него.

— Этот Сириус был тебе дорог? — шепнула блондинка, придвигаясь ближе.

Отодвинься.

Отодвинься, ради Мерлина!

Не приближайся ко мне!

Гермиона посмотрела на нее странным нечитаемым взглядом и судорожно ответила:

— Не то чтобы… он был крестным Гарри. Единственным близким его человеком. И погиб. Мы с ним неплохо ладили и вроде как сдружились в последнее время, а потом…

— Мне жаль, — тихо сказала Китнисс и протянула руку вперед, а Гейл кивнул.

Гриффиндорка некоторое время смотрела на узкую ладонь и затем медленно положила свою поверх.

Так странно.

Не умерла.

А думала, что умрет, стоит ей коснуться хоть кого-то.

— Мне тоже, — прошептала девушка и уставилась на противоположную стену остекленевшими глазами.

Пусть Сириус не был ей близок, но он был особенно близок Гарри, ее Мальчику-Который-Выжил, ее лучшему другу, практически брату, и хотя бы поэтому Блэк уже был дорог ей. Потерять его было словно потерять часть самой себя. Если она испытывала такую боль и вину (но в большей степени второе), тогда как должен был себя чувствовать Гарри? Этого она знать не хотела. А особенно испытывать на себе.

Она знала, что виновата в смерти Сириуса больше всех. Она вообще была в этом виновата.

Идея ринуться очертя голову в Министерство Магии, чтобы только помочь Сириусу, принадлежала именно Гермионе. И теперь она себя за это ненавидела.

Постепенно ее мысли от самобичевания перешли к мыслям о Патронусе. Она знала, что это особая, высшая магия, и далеко не у всех получается вызвать своего защитника с первого раза, но все равно была разочарована собой. Как бы там ни было, все-таки она была лучшей студенткой Хогвартса за последние двадцать лет, и один раз ведь у нее почти удалось это сделать. Правда, вызвать она смогла только бесформенное облако переливающейся пыли, но и это было уже хоть что-то.

Гермиона также знала причину, по которой теперь она не могла вызвать Патронуса, и вряд ли когда-либо вообще сможет это сделать.

Счастливые воспоминания.

Таковых в ее жизни было мало.

И каждый раз, когда она пыталась вспомнить хоть что-то, когда вспоминала редкие минуты спокойствия и блаженства с братом, вечерние чаепития с родителями, прогулки с Роном и Гарри, протянутую руку зеленоглазого мальчика в знак дружбы, все эти моменты тут же закрывали другие картинки. Стоило ей вспомнить хоть что-то хорошее, что было в ее жизни, как тут же она видела покореженные тела родителей, вспоминала пытки в плену, сумасшедшие крики Беллатрисы «Круцио!» и ее холодный кинжал у руки.

Несколько месяцев заточения и боли, одной только боли, перечеркивали все то светлое и хорошее, что когда-либо было у нее.

Теперь она знала, что отныне и навсегда ей не суждено вызвать своего защитника, своего Патронуса. Теперь эта светлая магия была ей боле не доступна.

— Смотрите, они здесь! — прерывающимся от волнения голосом сказала Прим, немного привстав и вытянув руку вперед.

Гермиона обернулась и встретилась с немигающими глазами волка, который стоял прямо у входа в пещеру. Он рыкнул и пошел дальше.

— Это вожак, — догадалась Грейнджер. — Не бойтесь, они нас не найдут. Они чувствуют запах, но не могут понять, куда мы делись. Из-за такого дождя пройдет немного времени, и все наши запахи смоются окончательно. Я сяду у входа, а вы поспите.

— Зачем тебе там садиться? — удивилась Китнисс.

— Я должна следить за тем, чтобы с барьером все было в порядке. Он довольно мощный, и не думаю, что может исчезнуть, но все-таки лучше перестраховаться и поглядывать за ним. Да и спать я не хочу, так что отдыхайте, — с этими словами ведьма поднялась и опустилась на землю почти у самого проема.

— Мне жаль, что все так произошло, — раздался рядом с шатенкой мужской тихий голос, и она почувствовала, что кто-то близко к ней сел.

Внутренние радары тут же завопили, требуя, чтобы чужак убирался прочь, отсел от нее подальше, только бы не прикасался случайно к ней своей рукой и плечом, но гриффиндорка с усилием заставила себя сидеть там, где сидела и никуда не отскакивать.

Она подняла глаза на Гейла:

— Да. Спасибо. Девочки уже легли?..

— Спят как убитые, — усмехнулся брюнет. — Почему ты считаешь себя виноватой? — вдруг спросил юноша спустя минуту молчания.

— Что? С чего ты это взял? — изумилась Гермиона и немного повернулась к собеседнику, размышляя, откуда он сделал такие выводы.

Он пожал плечами и посмотрел на нее:

— Это видно. К тому же ты постоянно просишь прощения у Гарри.

Девушка вздрогнула и попыталась абстрагироваться от внимательного и изучающего взгляда охотника — в эти секунды она ощущала себя добычей, жертвой, загнанной в ловушку:

— Ты не понимаешь. Если бы я не уговорила Гарри на это сумасбродство, если бы не подтолкнула его на это… Сириус остался бы жив, и Гарри был бы счастлив. — Она тяжело вздохнула, вспоминая это. — Я подала ему идею, а он ухватился за нее, мне надо было его остановить, но я этого не сделала. Пусть бы он и возненавидел меня за это, но я должна была…

— У него что, своей головы на плечах нет?

— Причем тут это? — возмутилась Гермиона, яростно сверкнув глазами. — Я не должна была так поступать, мне надо было отговорить его, а я слепо пошла на поводу своих чувств и его желаний!

Почему-то сердце шахтера неприятно кольнула фраза о чувствах и желаниях, видно было, что, похоже, они с этим пресловутым Гарри были близки, но насколько? Она называет его другом, но так ли это на самом деле?

Он вот тоже называл Китнисс другом, и что в итоге? А в итоге он влюбился в нее по самое не могу. Так, может, и у этих двоих также? Может, она тоже обманывает сейчас сама себя, как и он когда-то обманывался сам, говоря, что они «только друзья и ничего больше»?

Он еще раз глянул на нее — похоже, что да. Девочка просто еще сама не поняла, что на самом деле любит своего лучшего друга.

Тогда почему от этих слов больно ему?

Никогда не иди назад. Возвращаться нет уже смысла. Даже если там те же глаза, в которых тонули мысли.

Даже если тянет туда, где ещё всё было так мило, не иди ты туда никогда, забудь навсегда, что было.

Те же люди в прошлом живут, что любить обещали всегда. Если вспомнил ты это — забудь, не иди ты туда никогда.

Не верь им, они — чужие. Ведь когда-то ушли от тебя. Они веру в душе убили, в любовь, в людей и в себя.

Живи просто тем, что живешь и хоть жизнь похожа на ад, смотри только вперед, никогда не иди назад.

© Омар Хайям

Ты поднимаешь глаза к небу

Со всеми этими вопросами в голове.

Все, что тебе нужно, — это услышать

Голос своего сердца.

В мире, наполненном болью,

Кто-то зовет тебя по имени.

Почему бы нам не сделать это на самом деле?

Может, я, может, ты…

© Scorpions — Maybe I, maybe you

— Да, мам, хорошо, я поняла. Да. Нет. Ага. И я тебя, — Прим закончила разговаривать с матерью по телефону и вернулась на кухню к напряженной Гермионе и спокойным Китнисс и Питу.

— О чем говорили? — спросила брюнетка, делая глоток чая.

— Да в общем-то ни о чем, она сказала, что завтра вечером приедет, — пожала плечами блондинка и поставила чайник на плиту.

— Кхм, я думаю, что мне лучше не показываться ей, — кашлянула гриффиндорка, привлекая к себе внимание.

— Что? Почему это?

— Я все равно уйду, Китнисс, ей не надо знать, что ее дочь жива, иначе она меня точно не отпустит, — горячо возразила Грейнджер.

Победительница вздохнула:

— Ты все-таки не оставила эту идею.

— Мне в любом случае надо это сделать. И никто меня не сможет остановить. Но я не хочу причинять столько боли твоей матери, Китнисс.

— Нашей матери, — поправила сестру встрявшая в разговор Примроуз.

— Нашей, да.

— Хорошо. И что же ты предлагаешь? — устало спросила охотница.

— Мм… прятаться в доме не выйдет, да?

— Конечно, нет! Она почти все время тут находится, заметит, что мы носим тебе еду, услышит, когда ты душ будешь принимать, — ответила Прим.

— Хмм… тогда у меня остается только один вариант.

— Какой? — подозрительно спросила Китнисс и с прищуром взглянула на близняшку.

— Лес, — развела руками Гермиона.

— Что?! Нет, точно нет! — решительно сказала брюнетка и грозно сверкнула глазами.

— На меня это не подействует, даже не надейся, — спокойно ответила шатенка. — Сама подумай, меня там никто не найдет, туда никто не ходит — все боятся, охотиться я умею, а жить… ты сама говорила, что вы с Гейлом находили там какой-то заброшенный домик.

— Но он заброшенный, Гермиона, и крыша протекает! А по ночам там холодно!

— Ну так ведь не вся крыша там прохудилась, буду костры разводить.

— Нет, этот вариант мы отметаем!

— Хорошо, какие тогда у тебя есть идеи? — сложила руки на груди ведьма и откинулась на стуле назад, сверля взглядом упрямую сестру. Та не пожелала ей уступить в этом поединке и ответила тем же серьезным взором.

— Эм… а, может, Гермиона поживет у меня? — робко предложил Пит и тут же смутился, когда на него одновременно обратились три пары изумленных глаз.

— Что?

— Что?!

— Что?

Как можно было уже понять, второе высказывание принадлежало Китнисс, поскольку и Прим, и Гермиона отреагировали на это предложение вполне спокойно.

— У меня много свободного места в доме, я выделю любую комнату, которую ты захочешь, гостей у меня не бывает — единственной гостьей была ты, Гермиона, так что у меня тебе будет безопасно.

— Ты уверен? Я не помешаю тебе?

— Что?! Ты серьезно? — шокированно воскликнула брюнетка, но на помощь Грейнджер подоспела Прим:

— Китнисс, сама подумай, это самый лучший вариант — у нас ей нельзя оставаться, в лес ты ее не пускаешь, к Хеймитчу — значит все рассказать, а никто, вроде как, подобным желанием не горит, так что Пит — это единственный и хороший выбор.

— Ну не знаю… — проворчала победительница и снова тяжело вздохнула. — Ты уверена?

— А у меня есть выбор? Пит, спасибо, но все-таки спрошу еще раз…

— Все в порядке, Гермиона, — парень мягко улыбнулся. — Я один живу, а так хоть мне не скучно будет.

— Смотри сам, хотя я думаю, что ты через пару деньков сам меня выгонишь.

— Почему это?

— Я занудная и иногда наглая, — фыркнула девушка.

— Ну, в таком случае мы точно уживемся, — усмехнулся юноша.

* * *

— Так, будь там аккуратна, осторожна, никуда не ходи, ешь хорошо, мы тебя будет навещать…

— Боже, Китнисс, ты напоминаешь сейчас мне мамочку, — закатила глаза Гермиона.

— Ну, я же волнуюсь за тебя!

— Китнисс, я с Питом буду жить, а не с Малфоем! — воскликнула шатенка и забрала из рук сестры сумку с вещами. — А что так много-то?

— Ты же должна во что-то одеваться!

— Ох, Мерлин, хорошо-хорошо, все, я пошла, а вам уже пора идти на вокзал.

Проводив Грейнджер до дверей дома Мелларка, где их уже встречал хозяин, Прим и Китнисс отправились ждать мать на вокзал, перед этим выразительно взглянув на блондина — мол, если что, мы следим. Правда, в основном так смотрела старшая сестра, младшая относилась к этому более спокойно и пыталась сохранять нейтралитет.

Пит с ведьмой переглянулись и вместе закатили глаза, после парень отправил гостью в дом, а сам посмотрел по сторонам — главное, чтобы никто не увидел, иначе могут возникнуть ненужные вопросы — что за девица поселилась у победителя, учитывая тот факт, что он до безумия влюблен в Огненную девушку.

— Можешь выбрать любую комнату.

— Ты так говоришь, будто у тебя их здесь тысяча.

— Ну, не тысяча, но несколько свободных есть.

— Хорошо, давай вот эту, — волшебница показала на дверь в самом конце коридора, напротив его спальни.

Пекарь согласно кивнул и никак не прокомментировал ее выбор — в конце концов, она все-таки девушка, и вполне понятно и естественно, почему она не хочет жить в комнате рядом с комнатой парня.

Правда, Пит был не совсем прав — главной причиной столь отдаленного местонахождения стало не стеснение перед юношей, а кошмары гостьи. Гермиона понимала, что своими криками она не то, что его, она весь Дистрикт может перебудить. Именно поэтому она считала своим долгом находиться как можно дальше от людей — ее кошмары это ее кошмары, и ей не следует никого в это впутывать, достаточно того, что она сама вязнет в этой трясине ужасов уже долгое время. Если уж тонуть, то одной, а не тянуть за собой остальных, невинных людей.

В доме сестры она не особо прикрывалась, потому что знала, что у двойняшки такие же проблемы, и они обе кричат по ночам. Здесь же парень этого не знал и, скорее всего, даже не догадывался, вряд ли охотница рассказала бы ему об этом, потому было лучше скрывать свои плохие сны.

По идее, идеальным решением этого стало бы заклинание, уменьшающее громкость голоса, но вдруг оно исчезнет среди ночи? Вдруг у нее не получится держать его всю ночь? Однако попробовать стоило, и девушка решила хотя бы попытаться сегодня его использовать.

К тому же она заметила, что чем больше использует заклинаний и чем больше они ее истощают, тем больше восстанавливается ее уровень магии. Теперь она работала по принципу выжать из себя все соки, чтобы становиться сильнее, чем она есть сейчас.

Это было сложно, но вполне реально.

— Смотри, вот шкаф, можешь занимать все полки.

— У меня не так много вещей, Пит.

Парень улыбнулся и пожал плечами:

— Ну, я на всякий случай говорю. Давай пока я заправлю кровать.

— Я и сама могу это сделать.

— Ты все-таки моя гостья, — возразил белокурый юноша и достал постельное белье.

Волшебница хмыкнула, но ничего не ответила, она только взяла наволочку и начала продевать в нее подушку.

— Мерлин, как же я ненавижу эти пододеяльники, — пропыхтела гриффиндорка, запихивая одеяло в ткань.

Мелларк засмеялся и принялся помогать девушке:

— Да уж, я тоже. Мама наказывала так часто, знала, что я не люблю это делать.

— Ты один в семье?

— Нет, у меня два старших брата.

Рука Грейнджер немного дернулась, и шатенка на секунду вспомнила своего брата — высокого и статного красавца, вечно равнодушного и ледяного.

— И… какие у вас отношения? — она очень надеялась на то, что голос не дрожал, когда спрашивала об этом.

Она понимала, что это может быть запретной темой, и сейчас она ведет себя чересчур нагло и раскованно, но ничего не могла с собой поделать — ей до жути, до зубного скрежета хотелось услышать, что именно связывает братьев, какие отношения у них в семье.

Быть может, они, шутя, дерутся, подкалывают друг друга, рассказывают тайны и хранят их, прикрывают спины… Ей бы хотелось, чтобы все было именно так, прямо как в ее мечтах — настоящая семья, любящая, крепкая дружба между братьями.

Все-таки этот Пит хороший человек, добрый, отзывчивый, и попал на Игры. А теперь живет тут один, да еще и влюблен до безумия в ее сестру, причем безответно.

Пока.

По крайней мере, девушка так думала.

Она видела те рассеянные взгляды, которые бросала брюнетка на победителя, думая, что на нее никто не смотрит. Девушка еще сама ничего не понимала, но шатенка была уверена в том, что в будущем Китнисс будет с ним. И она будет счастлива. Он хороший. С таким любая бы была счастлива.

Чего не скажешь о Хоторне — вот уж где проблема. И ведьма не завидовала той девушке, которая в него влюбится — ничего прекрасного от этого ждать не следует. Она знала такой тип парней — как говорят, поматросит и бросит. И повезет, если ребенка не сделает.

А если да? Куда потом идти бедной девочке с маленьким ребенком на руках? Тут замуж точно не возьмут. Если в мире Гермионы такие браки еще создавались, то здесь нет. В этом Дистрикте, да и вообще в мире, женились и выходили замуж только раз. По любви или нет, это неважно. Главное, что только один раз.

А «испорченных» и подавно никто брать не будет — кто ж такую захочет и полюбит? Все это было очень странно и глупо, по мнению волшебницы, но это все-таки имело место быть.

Да, худо же придется той, которая полюбит его. Хотя девушка была уверена, что в него весь Дистрикт влюблен — по крайней мере, во внешность уж точно.

Он сам вряд ли захочет серьезных отношений — такое не для него, он считает себя выше этого.

— Мм, сложные, — уклончиво ответил Пит и тут же сменил тему:

— Так, ну вроде с постелью мы справились, я пока пойду чайник поставлю, а ты располагайся здесь, хорошо?

Гермиона почти не слышала его — сейчас она была поглощена мыслями о Греге.

Где он, как он, что с ним? Она знала только, что он жив. И все.

Она не знала почему, но каким-то образом она чувствовала это, почему-то ощущала. Если бы с ним что-то случилось, она бы сразу поняла.

Но внутри было пусто и глухо — ничего. И все-таки это был неплохой знак.

Отсутствие новостей — тоже хорошие новости.

Девушка тяжело вздохнула и прикрыла глаза, прикоснувшись к вискам дрожащими руками.

Она знала саму себя — стоит ей хоть немного окунуться мыслями в прошлое, и оно поглотит ее, затащит в свой мрак, и выбраться оттуда будет очень непросто. Поэтому ей надо было отвлечься, что-то сделать, чтобы не думать об этом, загнать все поглубже, настолько глубоко, насколько она сможет.

И волшебница разложила свои немногочисленные вещи, положила палочку в карман штанов — она не могла с собой ничего поделать, всего лишь еще одна мера предосторожности, она попросту боялась ходить без защиты, ходить без палочки было словно ходить голой, — и спустилась вниз.

— Тебе помочь?

— Нет, спасибо, я уже все сделал, — улыбнулся Пит и поставил чашки на стол.

— Ты особо не волнуйся, я тебе сильно не помешаю. Из комнаты выходить особо не буду, а вообще основное время я думала проводить в лесу, и еще я тут подумала, как отблагодарить тебя за помощь — я могу убираться по дому и готовить, правда, учти, что это не будут кулинарные шедевры, — быстро затараторила девушка, боясь, что ее сейчас перебьют.

— Стоп, подожди, что? — нахмурился парень и немного откинулся назад на стуле. — Что ты несешь, какая еще готовка и благодарность?

— Самая обычная, я не так много всего умею готовить, но популярные блюда своего мира вполне могу сделать, — невозмутимо ответила ведьма, крутя чашку с чаем в руках.

— Гермиона, ты не должна этого делать, я же ничего особенного не сделал…

— Как это — не сделал? Ты фактически приютил меня у себя!

— Ты — моя гостья, так что не выдумывай ничего.

Грейнджер поерзала на стуле и передернула плечами, но потом все-таки снова открыла рот:

— Ну, я так не могу, Пит!

— Боже, хорошо, — вздохнул победитель, сжав виски пальцами. — Давай тогда готовить по очереди, ладно?

Шатенка в ответ просияла и немного улыбнулась, радостная, что смогла его уговорить.

Затем она повернула голову в сторону окна и замерла, тут же напрягшись. Пекарь заметил ее тут же изменившееся состояние и посмотрел на улицу — у дома Эвердин стояли две девушки и помогали светловолосой женщине с ее сумками. Китнисс то и дело нервно поглядывала на здание напротив, в то время как Прим спокойно открывала ключом дверь.

— Это она? — неожиданно хриплым и тихим голосом поинтересовалась девушка, вжавшись в спинку стула и откинув голову назад, чтобы ее не было видно в окне.

— Да, это ваша мама, — кивнул парень.

— Она красивая, — шепотом произнесла Гермиона, завороженная внешностью женщины — стройная фигура, мягкие черты лица, длинные светлые волосы, завязанные в пучок. Через секунду девушка встрепенулась и повернулась к внимательно следящему за ней собеседнику:

— Прим очень похожа на нее. У них очень странная внешность для места, в котором они живут. Они ведь раньше жили в Шлаке, верно? Там все как на подбор — смуглые, сероглазые и темноволосые.

— Это связано с тем, что ваша мама раньше жила в Городе, а потом сбежала с шахтером и поселилась в Шлаке, вот и все, — пожал плечами юноша.

Она качнула головой в знак согласия и понимания и больше не поворачивалась к окну.

Незачем ей туда смотреть. Не надо.

Это долгожданная встреча семьи, воссоединение близких, по какому праву она туда смотрит? Она не имеет подобных прав.

Все это не для нее. Она чужая здесь.

Ей не надо смотреть на то, как радостно и любяще эта женщина смотрит на своих дочерей, как ласково проводит рукой по их волосам, как она прижимает их к себе, словно боится, что они вот-вот исчезнут.

Это зрелище не для Гермионы.

Ей казалось, что, смотря на эту встречу, она видит что-то сокровенное, личное, такое, что не показывают публике. Поэтому она отвернулась.

Зачем смотреть туда и надеяться? А, собственно, на что? На что она могла надеяться?

На то, что у нее самой когда-то такое будет?

Но ведь это ложь.

Этого не будет.

Родители мертвы.

А эта женщина… она никогда не узнает, что в Двенадцатом Дистрикте появилась на время, а потом снова исчезла ее пропавшая на шесть лет дочь.

Не к чему ей знать это. Смысл? Чтобы она потом снова замкнулась в себе? Снова страдала?

Она думает, что ее дочь мертва. Что ж, пусть думает так и дальше.

Китнисс и Прим будут молчать, девушка была в них уверена. Да и в Пите тоже.

Гейл? Ну, этот персонаж мог что-нибудь ляпнуть, не подумав. Но девушка надеялась, что эти двое вряд ли пересекутся в ближайшее время, а она успеет ему все объяснить, чтобы он не наделал глупостей.

Глухая боль пронзила все ее нутро, стоило ей подумать обо всем этом.

Боже!

У них есть семья. У девочек есть мать. У Гейла целый набор — мама, младшие братья и сестра. У Пита — родители и два брата.

У нее же нет никого.

Ни родителей, ни брата.

Только горький пепел воспоминаний, каких-то обрывков, летающих в ее душе и время от времени вонзающихся копьями прямо ей в сердце.

Друзья… она не знает теперь, есть ли они у нее. До всего, что было, она считала своими друзьями Рона, Гарри и Джинни. Сейчас же…

Она не знает. Что с ними? А Гарри вообще теперь ее ненавидит. Рон, скорее всего, тоже, чисто из мужской солидарности. Джинни… она ее ненавидит, потому что Гермиона виновата в боли Гарри.

Эвердины…

Как вообще такое получилось, что она так быстро привязалась к ним? Она же так старалась быть подальше, быть грубой, чтобы они оставили свои попытки расшевелить ее.

Она не могла сказать, что они стали ей самыми близкими и родными за такой короткий срок — две с лишним недели, — но… то, что теперь они ей не чужие, это точно. Особенно после того, как Китнисс ринулась искать их с Прим, несмотря ни на что.

Даже Хоторн. А ведь он вообще терпеть ее не мог.

Насчет Пита она вообще особо не сомневалась — такой открытый и искренний парень, постоянно смотрящий с теплотой.

Правда, сейчас, когда Гермиона видела эту встречу за окном, этот немой диалог светящихся счастьем женщин показал ей обратную сторону медали.

Они счастливы и без нее. Потому что она — лишняя деталь в этом полотне восторга и радости. Ее вообще здесь не должно быть. Она — ошибка. Вот и все.

Получается, что… она одна. Одна на всем свете. Сражается один на один с нелюдимым и жестоким здешним миром, который так и норовит вытолкнуть ее за пределы своей вселенной. А рядом — никого, кто мог бы ей помочь, встать бблизко и протянуть руку.

Только она одна на пустынной и сухой земле, простирающейся на долгие мили вперед и запечатывающей наглухо все проблески надежды. Только она одна, отчаянно борющаяся со своими внутренними демонами, пожирающими ее день за днем, топящими ее в своем болоте страданий и ненависти к себе.

Она задыхается от этой боли в сердце. И никого, никого нет, кто одним словом или взглядом смог бы вселить в нее веры и силы.

И что же ей делать?

Вернуться однозначно надо. Ей надо попросить прощения у Гарри, потому что она не сможет так жить дальше. И даже если он ее не простит, а, скорее всего, так оно и будет, она останется рядом, если он позволит.

Все-таки она помнит — она же должна ему кое-что отдать. Долг Жизни. На том далеком первом курсе, когда он спас ее от тролля.

Если Гарри будет сильно ее ненавидеть, ну что ж… в таком случае она будет присматривать за ним издалека и все равно защищать. Она приложит все силы, чтобы помочь ему победить Волан-де-Морта и, если потребуется, отдаст свою жизнь. За Гарри — однозначно, таким образом она отплатит свой Долг.

За Джинни, Рона или Невилла — естественно. Все-таки она дружила с ними.

За кого-то другого, кто будет сражаться на их стороне — без всякого сомнения. Разумеется, так оно и будет.

Теперь, когда девушка подумала и поразмышляла, она вдруг неожиданно поняла одну вещь, стрелой вонзившуюся в нее и расколовшую ее насквозь — она умрет.

В любом случае, при любом раскладе, ей не выжить. Она все равно погибнет. Вот почему она не сможет сюда вернуться, чтобы начать жизнь заново.

Гермиона посмотрела на небольшой сад, раскинувшийся перед домом пекаря, и приложила ледяную ладонь к груди.

Все верно. Да. Так будет правильно.

У нее еще остались люди, ради которых она еще сможет что-то сделать. Она может умереть ради них.

Она может умереть ради Гарри. Так она хотя бы отчасти попытается искупить свою вину перед ним. И, если ей все равно не выжить, так почему бы не сделать это ради кого-то, кто когда-то был готов сделать то же самое ради нее самой?

Воодушевившись неожиданно приобретенным решением, волшебница расслабленно выдохнула, отпуская напряжение, накопившееся в ней за эти долгие минуты.

Эвердины… она поняла, что девочки уже готовы отпустить ее в другой мир на помощь друзьям, но они, видимо, надеются, что однажды она вернется обратно.

Что ж, она не будет обманывать их ожиданий — вернуться назад она не сможет, потому что мертвые не возвращаются, но сделать кое-что другое да, это можно. Она сможет написать письмо и прислать его вместе с колдографией, мол, простите, но я не смогла найти выход к вам. Могу отправлять только письма. Я счастлива. Да. У меня все в порядке. Все кончено, и я снова могу жить.

* * *

Пока Пит возился в своем саду, выкапывал грядки и что-то сажал, Гермиона начала прибираться по дому — подмела комнаты, вымыла полы и сейчас проходила мокрой тряпкой по тумбочкам, шкафам и подоконникам.

Как-никак, а он все же оставил ее у себя, и она должна была хоть как-то его отблагодарить за проявленную доброту и щедрость. Готовка была само собой разумеющейся, но девушка решила к этому прибавить и уборку.

Да и разум быстро разгонялся и очищался от мыслей, то и дело лезущих в голову.

И ей надо было попасть в библиотеку, это было важно.

Правда, сделать это было довольно сложновато — судя по всему, люди здесь знали друг друга практически в лицо, почти всех. Да она особо вроде и не поменялась со времен детства, все те же непослушные волосы и те же черты лица.

Это означало, что у нее только одна попытка все провернуть и два варианта событий — либо придется проникать ночью, чтобы никто ее не увидел, но в таком случае ей надо будет воспользоваться магией — здесь по ночам дежурят эти миротворцы, и ее могут засечь. А если засекут, проблемы могут быть не только у нее, но и у этих идиотов, которые вздумают за нее заступиться. Да и камеры там наверняка тоже есть.

Либо — второй вариант — ей надо как-то изменить свою внешность. Вопрос теперь состоит в том, как именно это сделать? Оборотное Зелье? И под чьей личностью она соберется все это делать? Она опять же навлечет беду на этого человека, который ни о чем даже подозревать не будет.

Да и где она возьмет ингредиенты?

Ну хорошо, к примеру, водоросли, спорыш, пиявок и златоглазок она здесь найдет. Но вот где ей взять растертый рог двурога?! Или шкуру бумсланга?

Мордред, да эта змея вообще в тропической Африке водится! Даже если Гермионе повезет, и она отыщет здесь бумсланга, то двурога она точно не найдет!

Это волшебное существо, которое не живет в этих краях, в этом маггловском мире.

Мантии-невидимки у нее нет, так же, как и нет возможности использовать самотрансфигурацию человека в другого человека.

Дезиллюминационные чары? Тоже не подходит, они изучаются, насколько она знает, на шестом или седьмом курсе. Она, конечно, просматривала учебники за следующие года, но она их только просматривала. И делала пометки в своем ежедневнике, на что ей следует обратить внимание и что следует выучить. Чары невидимости были в этом списке, но она не думала, что они могут понадобиться ей так скоро.

В противном случае Грейнджер обязательно бы их изучила, а сейчас уже поздно. Значит, надо искать другие варианты. Или воспользоваться теми, которые она знает. Рискованными, но…

Все-таки она гриффиндорка. Правильная, но гриффиндорка. И годы дружбы и общения с мальчишками внесли определенные коррективы в ее жизненные планы и личные убеждения, что нередко сказывалось на ее внутренних конфликтах с самой собой. Смелость была качеством, приобретенным со временем — как тут можно оставаться трусихой и прятать голову в песок, когда чуть ли не каждый день ты встречаешься то с трехголовыми собаками, то с оборотнями или горными троллями. Смелость тут не помешает.

Так что рисковать она умела и делала это довольно неплохо, можно даже сказать хорошо. Да и врать со временем она тоже научилась, хотя совесть грызла ее не переставая.

Девушка провела мокрой тряпкой по кухонному столу и выпрямилась, выгибаясь в спине и слушая хруст позвонков, чувствуя, как расслабляются затекшие мышцы. Шатенка немного поморщилась, потирая рукой чуть ноющую поясницу, и перевела несколько затуманенный взор на окно — мутность объяснялась наплывшими воспоминаниями.

И тут же протрезвела. Мигом.

Глаза широко распахнулись, а рот приоткрылся.

Грейнджер застыла на месте, не смея двигаться, вглядываясь в охреневший взгляд серых глаз напротив.

Упс. Упсик.

Твою мать…

А ты-то здесь что делаешь?!

Какого черта ты вообще сюда пришел?!

Что вообще здесь забыл?!

Внутренний голос сразу подсказал, что именно этот персонаж здесь забыл.

Ну, конечно же — подруга-то тут.

Вот только теперь вырисовывается вопрос — какого тогда собственно он прохаживается прямо под окнами ненавистного ему Мелларка?

Девушка сглотнула и прочистила горло. Посмотрела на потолок и снова на окно.

Нет, похоже, что не показалось — охреневшие глаза все еще были здесь, правда, теперь там был вопросище огромными буквами — ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?

Ну или какой-нибудь другой вопрос, который цензура не пропускает.

Гермиона нервно растянула губы в улыбке — что стоишь-то? Иди дальше давай.

Внезапная мысль холодом пронеслась по коже, выпуская целый табун мурашек и нехорошего предчувствия.

Он же не успел еще?..

Он же еще не сходил к Эвердинам, верно?

Не успел, да?

Офигевший взгляд сменился чем-то странным, губы сжались в тонкую полоску, а их обладатель отвернулся и пошел прочь от окна.

Она закусила губу и резко оттолкнулась руками от стола, бросаясь из кухни в коридор, а оттуда уже почти на улицу.

Гриффиндорка приоткрыла дверь и мельком глянула на дом напротив — вроде никого нет, и никто не смотрит.

— Хоторн! — шикнула девушка в широкую и напряженную спину парня. — Да Хоторн, скотина ты такая! Иди сюда!

Шахтер медленно повернулся и вперил в нее ледяной взгляд, но девицу это совершенно не проняло. Она встала, скрестив руки на груди, и спокойно встретила взор:

— Что смотришь? Говорю — подойди сюда!

Он приоткрыл рот, но затем захлопнул его, скрежетнул зубами и заставил себя сделать пару шагов вперед.

Ведьма раздраженно закатила глаза и скосила их на здание напротив, а потом глубоко вздохнула (кажется, все-таки выдохнула, потому что он явственно услышал в этом свисте «Дебил») и всем корпусом выскочила на улицу, хватая за рубашку уже второй раз охреневшего шахтера и встаскивая его за собой в дом.

Захлопнувшаяся дверь была для него словно кувалдой по голове — он тут же встрепенулся и отскочил как можно подальше от цепких женских рук, впившихся в воротник и метящих в его шею.

— Ты что вообще творишь?!

— Ты еще не был у Эвердинов, да?

— Что?!

— Я спрашиваю — был или нет, отвечай быстрее! — рявкнула девушка, вставая у двери и охраняя ее точно сторожевой пес, и положила руки на бока.

— Нет еще, я только туда иду! И дошел бы, если бы кое-кто не затащил меня непонятно зачем и почему в чужой дом! — язвительно произнес юноша и уперся плечом в стену. — Кстати об этом — собственно, какого черта ты тут делаешь вообще?!

— Фуух, успела, — облегченно выдохнула Гермиона, запрокидывая голову.

— Ты вообще меня слушаешь?

— А, что? Конечно, да! Что ты там говорил?

— Ты решила устроиться сюда личной прислугой и кухаркой?

— Сарказм так и прет из тебя, — хмыкнула девушка и прищурила глаза. — А тебе-то какая разница? Может и да.

— Хочешь быть запасным вариантом?

— Что ты сейчас… о, Моргана! Ты серьезно? — волшебница поперхнулась воздухом и закашлялась, смотря на невозмутимого собеседника широко раскрытыми глазами. — Умнее ничего не придумал, нет?

Гейл равнодушно пожал плечами:

— Ну, знаешь, тут приходит только одно на ум, и больше ничего.

— Ага, оно и видно, что у тебя там, — она многозначительно кивнула в сторону его головы. — Вообще ничего нет.

— В любом случае, так даже лучше.

— Это почему же?

— Ну, хотя бы потому, что теперь этот женишок наконец отстанет от Китнисс и перестанет морочить ей голову, — усмехнулся парень.

— Аа, и переключится на меня, да? — протянула девушка, кивая. — Ты вообще себя слышишь? Что за бред ты несешь?

Брюнет снова дернул плечами и развел руки в стороны:

— Я ничего не несу, а вот тебя жалко, что ведешься на этот глупый фарс. Они притворялись, чтобы выжить!

— Уверен в этом? — ледяным голосом спросила Гермиона, вперив в оппонента ожесточившийся взгляд карих глаз.

Его глаза на мгновение расширились, охотник резко втянул в себя воздух, но больше в его позе ничего не поменялось:

— Абсолютно.

Лед тронулся.

— Я бы на твоем месте так не говорила, — усмехнулась ведьма, расслабленно облокачиваясь об дверной косяк. Она отвела взгляд от напряженного юноши и начала с усиленным вниманием рассматривать собственные ногти, что было довольно странно, учитывая царивший в коридоре полумрак:

— Знаешь, а ведь Пит не притворялся.

— А Китнисс да.

— Ты-то откуда в курсе? Она разве говорила тебе что-нибудь об этом?

Молчание и сопение сказали волшебнице о многом.

— Вот видишь, — удовлетворенно кивнула Грейнджер. — Так что смирись. Она чувствует к нему что-то. И это что-то скоро перерастет в любовь.

— Не неси чепухи, — глухо прорычал шахтер и сжал руки в кулаки. — Она бы никогда не…

— Мерлин! — взвыла Гермиона, хлопая себя по лицу руками. — Ну тебе-то откуда известно о том, что творится у нее в душе?! Почему ты вообще так относишься к Питу?! Что вы раньше так не поделили?! Горшок?!

Китнисс, — мысленно ответил Гейл, но вслух ничего не сказал, только тяжело вздохнул и раздраженно произнес:

— Какая разница вообще? И спрашиваю еще раз — какого черта ты меня сюда затащила?!

— Что здесь происходит?! — раздался третий голос, и спорящие синхронно развернулись в направлении говорящего — в дверях стоял удивленный и немного озадаченный творящимися событиями хозяин дома.

* * *

До появления Пита у Гейла и так было очень ужасное настроение, но когда он увидел блондина, весь былой настрой и вовсе куда-то исчез, как будто его и не было.

А ведь было.

Он подумал нанести визит Китнисс, с которой он не виделся несколько дней, с того самого злополучного дня, когда они с победительницей шли спасать ее сестер. А в итоге их спасла Гермиона.

Ведьма.

Волшебница.

У него было какое-то ощущение чего-то неправильного, чего-то… за гранью происходящего. Но он не мог понять что именно, что конкретно не так. И этот факт очень сильно его смущал. И мешал жить.

Потом, когда она призналась, стало как-то полегче, но ненадолго, потому что каким-то образом ему было больно от ее слов, когда она говорила о своем якобы лучшем друге. Дураку было ясно, что их связывают отнюдь не дружеские отношения.

Но затем Хоторн посмотрел на Китнисс, и вся боль ушла, оставив место другим чувствам, другой горечи. Ему нравилось наблюдать за брюнеткой. Она всегда была красивой. И единственное, что омрачало — это вездесущий пекарь. Вечно раздражающий, ангельский и не вызывающий ненависти пекарь.

Поэтому Гейл спешил к подруге, чтобы провести с ней совсем немного времени вдвоем, наедине. В прошлый раз это драгоценное время украла ее несносная и ненормальная сестра, теперь же это время украли сестра и победитель.

Гейл вообще-то не планировал подходить так близко к дому Мелларка, но так получилось — совсем нечаянно, что он вдруг глянул в сторону здания — буквально на минуточку! — и обомлел. Он не поверил тому, что видит. Протер глаза, но понял, что это не галлюцинация. Подошел ближе, практически к самому окну.

А за окном трудилась Гермиона. Вытирала какой-то тряпкой кухонный стол, а потом подняла подернутые поволокой, задумчивые ореховые глаза — похоже, она снова думала о своих друзьях, а, точнее, скорее всего только об одном — о Гарри.

О своем Гарри.

Гейл видел, что она очень удивилась, — впрочем, как и он сам несколькими секундами ранее — и чего-то испугалась. Сначала он не понял, чего, а потом до него дошло.

Хорошая, однако, она сестра.

Пусть все это у Китнисс и Пита было всего лишь пустым притворством, чтобы выжить, — победительница сама ему все рассказала тогда, в лесу, — все равно было как-то… непонятно. Он пока не понимал, что чувствует. Знал только одно — что он очень зол на эту противную девчонку.

Это ведь было ненормально! Взять и начать сидеть целыми днями у «парня» своей сестры. А теперь, что он видит? Она еще и убирает! И помогает ему печь!

Правда, ко всему этому странному коктейлю чувств примешивалось что-то еще, чему он не мог дать название. Что-то, что заставляло его злиться и на эту глупую идиотку, и на этого победителя.

Да и Мелларк тоже хорош — морочит голову Китнисс своей любовью, а сам теперь цепляется за другую Эвердин и каким-то непостижимым образом заставляет ее прибираться у себя в доме.

И теперь, глядя в эти честные голубые недоуменные глаза, ему безумно захотелось начать драку прямо здесь, в этом чертовом коридоре.

Слова ведьмы о том, что Китнисс все-таки может полюбить этого пекаря ранили охотника, но он старался этого не показывать, хотя прекрасно понял, что этой девке все известно и понятно. Как будто она все знала заранее!

Правда, это было бы неудивительно, учитывая, кем она является.

— Ну? — прервал затянувшееся молчание Мелларк и закрыл дверь, а затем включил свет. — Кто-нибудь объяснит мне, что случилось?

Не говорите мне, что я теряю связь

С этим свирепствующим хаосом — реальностью.

Я знаю слишком хорошо, что ждет меня за гранью моего убежища из сна —

Кошмар, спасаюсь от которого я в мире воображаемом.

© Evanescence — Imaginary

— Ну? — прервал затянувшееся молчание Мелларк и закрыл дверь, а затем включил свет. — Кто-нибудь объяснит мне, что тут происходит?

Одно мгновение растерянные и застигнутые врасплох ссорившиеся переглядывались, а потом Гермиона поспешно воскликнула:

— Ничего! Ничего не случилось, просто… В общем, все нормально.

Пит недоверчиво сощурился и оглядел их.

Охотник открыл рот, но тут же его захлопнул, повернувшись к шатенке, смотрящей на него с ледяным спокойствием — будто это совсем не она пару секунд назад пыталась отдавить ему ногу!

— Какого черта ты меня сюда затащила?! — раздраженно прорычал Гейл, но девчонку это не проняло — она только закатила глаза и что-то прошипела себе под нос, кажется, это было «Какой тупой придурок…», хлопнув себя по лбу.

— Чтобы ты не наговорил лишнего матери Китнисс.

— То есть? — брюнет озадаченно нахмурил брови. — Она уже здесь?

Девушка кивнула, и он снова задал вопрос:

— Так, погоди, и что же я такого мог сказать?

Грейнджер повторно закатила глаза и со стоном стукнулась головой об стену:

— Например, что я здесь!

— А ты не собираешься этого говорить ей?

Ведьма втянула в себя воздух помещения и, кажется, попыталась еще раз закатить глаза, но ее спас Пит:

— Конечно, нет!

— Что? Почему нет?

Блондин многозначительно переглянулся с гриффиндоркой, и шахтер почувствовал какое-то жжение в груди. Эти двое что-то скрывают. Да оно и понятно, что! Встречаются за спиной у Китнисс, которая, поди, ни о чем и не подозревает, думая, какой этот победитель ангел, и какая прекрасная сестра.

Девушке, пребывающей уже на грани срыва от непроходимой тупости одного шахтера, снова поспешил на выручку Пит, который отрезал:

— Потому что Гермиона должна вернуться к себе обратно, а если миссис Эвердин узнает, что она здесь, то возвращение будет большой проблемой.

Волшебница удивленно посмотрела на говорящего, но отрицать ничего не стала — он говорил правду, она всего лишь изумилась, как быстро он смог прочитать и понять ее сейчас.

Хоторн еще пуще нахмурился и сложил руки на груди:

— Так значит, ты все-таки решила вернуться?

— У меня нет другого выбора, — развела руками Грейнджер и посмотрела на него. — Я должна вернуться туда. Поэтому будет намного лучше, если она никогда не узнает о том, что я была здесь какое-то время.

Какое-то время?

Какое-то время?

Гейл подозрительно щурится.

Она что, собирается уйти навсегда?

Уйти в другой мир, откуда она прибыла еле живая? Полумертвая?

И остаться там?

Все эти вопросы тут же наполнили его рот, но он молчит. Потом. Он все разузнает потом.

Он настойчивый. Если она этого не знает, значит, скоро ей придется это узнать.

Что, получается, она и блондинчика своего собирается бросить? А он хоть знает об этом?

Взгляд Хоторна тут же перескакивает на стоящего рядом хозяина дома, чтобы оценить ситуацию.

Да.

Блондинчик знает.

Шахтер видит это по его глазам.

Только вот боли в них нет — и почему же, интересно знать?

Его роящиеся мысли прерывает женский голос, замораживающий все вокруг льдом:

— И поэтому я была бы тебе безмерно благодарна, если бы ты молчал и не распространялся о том, что я временно живу здесь.

У парня расширились глаза, и он едва не поперхнулся воздухом — жить здесь?!

Что?

То есть она… не просто… то есть вот поэтому она и убиралась? Плата за занимаемое помещение?

Брюнет скрипнул зубами и резко повернулся к Мелларку:

— Так значит, ты… решил приютить ее у себя? Интересно, а Китнисс вообще в курсе?

— Чт… конечно, да! — растерянно и чуть удивленно ответил Пит, явно не понимая такой смены настроения и вообще причин подобной агрессии.

Ноздри раздуваются от едва сдерживаемого гнева, и Гейл начинает чуть ли не рычать:

— Вот как! Значит, она знает. И то, что вы двое… вместе, она тоже знает?

Два ошарашенных взгляда служат ему ответом, а секундой позже один из них меняется на злой, и неплохой хук справа валит его на пол.

— Ты что вообще несешь, истеричка?! — прошипела гриффиндорка, сузив глаза. Она потерла правый кулак и покрутила кистью:

— Я, видишь ли, неплохо обороняюсь. Поэтому, если еще раз услышу что-то подобное от тебя, я сломаю тебе нос. А уж ломать их я умею, руку набила в этом деле, можешь у Малфоя спросить, он подтвердит.

— То есть хочешь сказать, что вы не водите Китнисс вокруг пальца? — Охотник не особо верит этой ненормальной девке.

— Да ты вообще сам себя слышишь или нет?!

— Что за бред?! — возмутился Пит и нахмурился. — С чего ты вообще взял?!

— Ну, знаешь. Когда какая-то левая девчонка крутится тут целыми днями, других вариантов не возникает!

— Левая? Она вообще-то родная сестра Китнисс! И у нее, кстати, имя есть.

— Родная сестра? Тогда почему она ведет себя так?!

— Как?!

— Делает невесть что за спиной у собственной сестры! А Китнисс-то и не знает, верит всему!

С каждой произнесенной вслух фразой расстояние между парнями стремительно сокращалось, и Гермиона спустя пару мгновений вдруг обнаружила, что стоит прямо посередине набычившихся и, судя по всему, уже готовых к драке мальчишек.

— Так, стоп! — девушка развела руки в стороны и уперлась в каменные груди соперников, отталкивая их подальше. Оба удивленно глянули вниз, уже совсем позабыв о том, что рядом стоит еще кто-то третий. — Брэйк! Немедленно разошлись по углам! Вы что, совсем с ума посходили?!

— Отойди, мы сами разберемся, — ладонь брюнета потянулась вперед с явным намерением отодвинуть гриффиндорку куда подальше.

— Да.

Грейнджер сдвинула брови вместе и со всей силы хлопнула охотника по протянутой кисти, а через секунду вытащила палочку и наставила на брюнета, процедив:

— Еще один шаг, Хоторн, и я клянусь, что прокляну тебя, ты понял?!

Несмотря на то, что угроза предназначалась только шахтеру, назад шагнули оба парня — видимо, слова подействовали и на пекаря тоже, который решил не испытывать судьбу зря.

— Отлично, — кивнула головой ведьма, но палочку не убрала. — А теперь давайте поговорим как взрослые и рассудительные люди, ты слышишь, дорогой? Как взрослые, а не как дети!

Гейл яростно скрежетнул зубами, но промолчал — он уже видел, какая она в бое, и совсем не хотел испытывать на себе действие ее проклятий.

— Я, конечно, все прекрасно понимаю, в том числе и то, что ты так храбро и благородно защищаешь свою подр… — шатенка неожиданно замолкла на середине своей речи и так и осталась стоять с открытым ртом, таращась на брюнета. Через мгновение она отмерла и закрыла рот, но взгляд остался таким же удивленным и ошарашенным.

— О, Мерлин… это… погодите… получается, что… о, Мордред! А я думала… Бог мой!

— Что? Да что такое?

— Боже, до меня ведь только сейчас дошло!

— Да что?! — охотник уже начинал терять терпение и еле сдерживался от желания потрясти девчонку как следует за плечи, как следующая фраза буквально выбила почву у него из-под ног. И, судя по такому же взгляду у пекарского сына, не только у него.

— Мерлин, да вы же оба влюбились в Китнисс! А я-то думала… я все гадала, никак понять не могла, в чем дело. Почему ты так… а, оказывается, все оказалось намного проще, чем я думала.

Красноречивое молчание со стороны парней только подтверждало появившуюся теорию девушки.

— Тааак… пошли на кухню.

Юноши переглянулись, но их метания прервал крик из другой комнаты:

— Быстро сюда!

Они сдавленно застонали и двинулись следом.

Гейл, если бы мог, сбежал бы отсюда сразу же, как только прозвучала эта чертова фраза, но ему очень не хотелось получить что-нибудь в спину, а Мелларку деваться было совсем некуда — он-то живет здесь. Вместе с этой сумасшедшей.

— Эм… знаете, что. Наверное, все-таки я пойду домой. Уже смеркается.

— Садись. Я провожу тебя потом, не бойся, — холодно произнесла Гермиона и палочкой пригласила сесть.

Хоторн чертыхнулся, но сел на предложенное место — как можно дальше от пекаря. Перевел взгляд в другую сторону и снова ругнулся сквозь зубы — подальше от победителя, но поближе к этой наглой персоне.

Девчонка и бровью не повела, она только предусмотрительно закрыла занавески и быстро вскипятила воду в чайнике с помощью палочки, а потом разлила чай.

— Долго молчать будем? — поинтересовалась гриффиндорка, разглядывая исподлобья собеседников.

— А что тут говорить-то? — раздраженно процедил Гейл.

— Ну, например, долго ли ты будешь преследовать Китнисс…

— Я ее не преследую!

— … а ты когда собираешься, наконец, пригласить ее к себе в гости? — эта часть предложения предназначалась уже победителю.

— Что?!

— Что?!

Гермиона тяжело вздохнула:

— Я долго ломала голову над тем, почему вы друг друга так недолюбливаете, думала, что просто неприязнь с первого взгляда, а все оказалось по-другому. Вы, оказывается, мою сестру поделить не можете. Любовный треугольник, значит.

Она постучала пальцами по столу и мрачно оглядела ребят, выдохнув и сжав виски руками, тихо прошептав:

— Только этого мне не хватало…

Потом она встряхнулась и выпрямилась на стуле:

— Пит, я могу… поговорить с…

— Да, конечно, — вымученно улыбнулся Мелларк и встал из-за стола. — Я буду наверху, если что.

Если что, зови меня.

Девушка кивнула и посмотрела на напряженного Хоторна:

— Ну что, Гейл. Поговорим?

— О чем?

Гермиона поджала губы и поднялась, открыв верхний кухонный шкафчик и достав оттуда небольшую аптечку.

Глядя на это, парень не смог сдержаться от замечания:

— Я смотрю, ты уже тут освоилась.

Гриффиндорка не обратила на это внимания, проигнорировав мальчишеский выпад, и достала из коробки необходимые ей вещи. Намочила вату спиртом и молча повернула лицо парня в правую сторону, приложив к его губам резко пахнущий текстиль с коротким указанием:

— Держи.

Затем она взяла из холодильника лед, обернула его в несколько слоев из полотенец и положила на щеку пострадавшего.

— Даже не думай, что я за это буду извиняться, — ведьма выразительно посмотрела на место удара, а потом на парня. — Заслужил. И запомни, я могу сделать это еще раз, если ты продолжишь вести себя как истеричка. И не факт, что целиться я буду тебе в лицо. Надеюсь, мы друг друга поняли.

Гейл перехватил импровизированный холодный компресс и усмехнулся, поморщившись от боли:

— Я уже заметил, что с тобой шутки плохи.

— Не то слово. Итак, вернемся к теме. Значит, ты любишь Китнисс. Давно?

Хоторн закатил глаза и неохотно выдавил из себя слова:

— Еще со школы. С двенадцати она мне нравилась, а потом уже…

— Я поняла, — шатенка кивнула и немного пожевала нижнюю губу, смотря на противоположную стену и облокотившись о стол прямо напротив сидящего. — Давай вот о чем договоримся. Ты не ходишь за Китнисс, а я… ничего ей не говорю.

— И как ты себе это представляешь? Я ее лучший друг.

— Это она так думает.

— Я все равно собирался ей признаться.

— Это когда же? — усмехнулась Гермиона — только не рассмеялась в лицо, зараза.

Он скривился и прикрыл глаза:

— На днях.

— Неужели? — хмыкнула девушка. — Впрочем, теперь тебе не придется этого делать.

— Почему это?

— Потому что ты не будешь этого делать, — ледяным голосом повторила гриффиндорка, сверля собеседника жестким взглядом.

— Может, все-таки объяснишь?

Она со стоном уткнулась лицом в раскрытые ладони, с такой скоростью, что ее волосы, взметнувшиеся за ней, мазнули сидящего парня.

Хоторн попытался поморщиться, но не смог — вместо этого он резко вдохнул запах, обдавший его. Пахло приятно. Даже очень. Какими-то пряностями и чем-то апельсиновым.

На секунду возникло чувство дежавю, но шахтер так и не понял, где он раньше такое видел. Или ощущал.

Тем временем ведьма все еще пребывала в той же самой позе и, кажется, что-то говорила. Похоже, что проклинала.

Наконец она со вздохом отняла руки от лица и безумно устало посмотрела на юношу:

— Ты действительно такой тупой или притворяешься?

И, не давая ему вставить ни слова, сама же и начала говорить, медленно и терпеливо все объясняя, будто малому ребенку (хотя в ее глазах, скорее всего, он и был таковым):

— Ты понимаешь, что якобы кузены не ходят так часто в гости к своим якобы кузинам? Ты в курсе вообще? У меня их целая куча, но мы с ними никогда не общались, хотя с некоторыми жили в одном городе. А некоторые люди и с… родными братьями и сестрами не могут построить нормальных отношений, что уж тут говорить о вымышленном двоюродном родстве, — на последних строчках ее почти перекосило, и сама она будто помрачнела сразу.

Гейл так и не понял, чем была вызвана подобная смена настроения, но допытываться не стал. Она бы все равно ничего не сказала, так что смысла в этом не было.

— Какая разница, как может быть у других?

— Боже, ты действительно ничего не понимаешь? — она с сожалением посмотрела на него и подалась вперед, положив свои руки ему на плечи и глядя прямо в глаза.

Брюнет бы и хотел отдернуться, скинуть ее почти невесомые ладони, но не смог. Ни пошевелиться, ни двинуться. Ничего. Как будто какая-то неведомая сила держала его на месте, не давая сбежать.

— Она любит тебя.

Он почувствовал, как его сердце подскочило в груди и попыталось вырваться наружу сквозь грудную клетку, счастливо стуча о ребра. Еще он ощутил, как улыбка сама собой расползается по лицу, несмотря на неприятное и саднящее чувство в левой области удара.

А ведь девчонка недурно бьет. Почти отлично, он мог бы сказать. Лучше некоторых мужчин, так точно.

Только вот почему она так смотрит… с жалостью?..

— Но как брата, — сердце оборвалось и полетело куда-то вниз, в какую-то бездонную пропасть. И иногда оно снова билось, только вот теперь уже причиняло боль.

— Ты ее лучший друг, и ты им и останешься для нее. А Пит — это любовь всей ее жизни, я не удивлюсь, если скоро они поженятся. И тебе там нет места. К тому же ты… слишком ветреный для нее, я не простила бы тебе, если бы ты так поступил с ней.

Шахтер, наконец, сбросил с себя ее руки, и резко вскочил со стула, опрокинув его на пол с жутким грохотом. Девка даже не шелохнулась, она так и продолжила стоять, опираясь о стол и скрестив руки на груди.

Что она несет вообще?!

— Что за хрень?! Ты думаешь… ты реально думаешь, что я так бы обошелся с ней?! — его грудь высоко вздымалась от душившего его гнева — да как она вообще могла?!

Как вообще такой бред мог прийти в ее голову?!

Как вообще такие мысли могли родиться?!

— Разве я не права? — ее мягкость в голосе быстро сменилась сталью, режущей его изнутри на куски. — Разве ты так никогда не поступал ни с кем?

— Да причем тут другие?! Китнисс — не они!

— Вот именно! — прошипела Гермиона, сжав ладони в кулаки и еле сдерживаясь от желания снова въехать ему по этому смазливому и бесящему личику. — Китнисс другая! Она — моя сестра! И я предупреждаю тебя, Хоторн, ты не приблизишься к ней ни на метр, ясно?! Я клянусь, если увижу тебя шатающимся здесь, я прокляну тебя так, что тебе никто никогда не поможет!

Он рвано вздохнул, напоминая себе, что это все-таки девушка, ненормальная, наглая и очень раздражающая, но девушка, и попытался говорить спокойнее:

— Да, я не такой ангелок, как ваш пекарь, и я расставался с некоторыми! Но с Китнисс я никогда бы так не поступил!

— Интересно, почему же?

— Да потому что я люблю ее! — заорал он и шумно задышал, медленно успокаиваясь.

Весь запал исчез вместе с воздухом, и он ощутил вселенскую усталость, будто на него разом навалились одни проблемы.

Грейнджер замолчала и просто смотрела на него некоторое время непонятным и немигающим взглядом, потом тяжело вздохнула и потерла пальцами переносицу.

— А ты уверен, что это так?

— Что? Что я люблю ее? — угрюмо спросил Хоторн, привалившись к стене.

Гриффиндорка кивнула:

— Вы выживали вместе. Знаешь, есть одна теория, почему люди якобы влюбляются, — она нарисовала в воздухе кавычки. — Когда они попадают в какую-то экстремальную ситуацию, в организме выделяется один гормон, называемый адреналином, и под его действием люди, находящиеся рядом, чувствуют влечение друг к другу. Так что вполне возможно, что у вас с ней произошло нечто подобное, только с твоей стороны.

Она несколько мгновений помолчала, давая ему переварить услышанное, и продолжила:

— Ты мог настолько привыкнуть к ней, что уже и сам готов поверить в свои выдуманные чувства. Нарисовал себе образ идеальной девушки, и все. Ты хочешь семью?

Он кивнул, и волшебница сказала:

— А она нет. Ты вообще в курсе? Ни детей, ни мужа она не хочет. Но это не значит, что она не захочет этого с Питом. Знаешь, почему она любит его? Да потому что, несмотря на все ужасы, что они пережили, он сохранил человечность, доброту и мягкость. Я знаю, что ты хочешь сказать, и я отвечу тебе — ты тоже можешь быть таким, но ей этого не надо от тебя, понимаешь? Все, что ей нужно — это Пит. Не ты.

— Я все равно не понимаю, — вдруг как-то обреченно прошептал Хоторн и поднял взгляд на собеседницу, а потом развел руками. — Чем он лучше? Что в нем есть такого, чего нет во мне? Я ведь тоже могу быть таким, любым, каким она захочет меня видеть!

Шатенка посмотрела на него с сочувствием и подошла поближе:

— Дело не в том, в чем он лучше, Гейл. — Юноша вздрогнул, когда понял, что она стоит почти рядом, и это было не от близости, нет. И не от непривычной мягкости и ласки в голосе. — Дело в том, что люди не выбирают, кого любить. Просто это приходит неожиданно. Вот и все. Ей не нужно будет, чтобы ты менял маски и притворялся тем, кого она хочет видеть. Ей нужен настоящий и живой человек. А ты… у тебя будет другая девушка, которую ты полюбишь.

— Нет. Мне больше никто не нужен, кроме нее.

— Это ты сейчас так думаешь, — она грустно усмехнулась. — Потом ты поймешь, что это не так. Ты поймешь, что на самом деле любил ее все это время, как сестру.

Нет, Гермиона.

Ты не права.

Сестер так не любят.

— А что если нет?

Грейнджер немного помолчала и ответила, глядя ему прямо в глаза цвета хмурого неба, ввинчивая свои слова в него словно ржавые гвозди, после которых останутся незаживающие раны:

— Значит, будешь жить дальше так, как будто ничего не было. В любом случае тебе придется ее уступить. И оставить в покое навсегда.

Проводив его до двери, она остановила его и равнодушно сказала:

— Я надеюсь, что мы поняли друг друга. Я не шучу, Хоторн, я говорю вполне серьезно. Если ты думаешь, что я не способна на значительные поступки, то ты очень сильно ошибаешься. Я ведь могу не только ударить. Советую тебе кое-что запомнить — когда трогают мою семью, я никого не жалею и не прощаю.

И впервые, смотря в беспощадные шоколадные глаза напротив, юноша понял, что она действительно не шутит. И настроена она очень серьезно. Пусть она не вспомнила их, но даже за такое короткое время, проведенное вместе, за ту самоотверженность Китнисс, она прониклась к ним чем-то. И она будет защищать их до последнего.

* * *

Закрыв за ним дверь, она устало прислонилась к ней спиной и сжала голову в руках.

Боже, ну зачем ей все это?

Зачем она в это ввязывается?

Когда трогают мою семью.

Мою семью.

Интересно. И когда это она начала считать их своими?

Неужели она столько времени пробыла в одиночестве, что готова признать своими практически первых же встречных? Неужели ей так сильно было необходимо почувствовать себя хоть немного кому-то нужной и родной?

Мерлин, да сколько же времени она провела в том плену, что теперь так думает!

Гермиона отняла руки от лица и оттолкнулась от двери, намереваясь пойти к себе в спальню.

Хм, а Пит все слышал, о чем они разговаривали?

Она надеялась, что нет, потому что в таком случае ей пришлось бы объяснять ему все, а она сейчас не горела желанием делать это. Все, чего она хотела на данный момент — это принять душ и лечь спать.

Быть может, хотя бы сегодня ее не будут мучать кошмары. Девушка надеялась, что нет.

Девушка зашла в ванную комнату и, оперевшись руками об раковину, уставилась на свое отражение. Потом глубоко выдохнула и хмыкнула — ничего не скажешь, красавица!

Бледное лицо, почти черные круги под темными и потухшими глазами, вздыбленные волосы, которые расчесать удастся только с помощью магии, не иначе. Она и раньше никогда не была красивой, а уж сейчас-то! Впрочем, раньше она на это и внимания-то не обращала, теперь и подавно.

Гриффиндорка устало вздохнула и протерла лицо руками, спрашивая себя, когда все это закончится.

Она никогда никому этого не скажет, но она очень устала от всего вокруг.

Почему ее жизнь так круто поменялась? Почему все изменилось до такой степени, что она не знает, как себя вести и как ей следует поступать? Почему она сейчас так сильно вмешивается в судьбы чужих, по сути, людей?

Если бы не тот чертов тронный зал, ничего бы не поменялось, все осталось бы прежним. Все осталось бы тем, к чему она так привыкла.

Если бы она туда не забежала, у нее осталось бы два варианта.

И она не знала, какой из них лучше.

Первый — ее бы поймали и пытали до самой смерти, которая была очень близко.

И второй — она бы сумела сбежать, но в итоге все равно бы погибла. Даже если смогла бы добраться до Хогвартса. Какая гарантия, что ей там помогут? Амбридж? Эта дама скорее добьет ее, чем поможет.

Ее бывшие друзья? Вряд ли, они даже не знают элементарных заклинаний, не говоря уже о медицинских.

Впрочем, теперь это все было неважно, потому что все уже произошло. Она в другом мире, серди других людей. И все, что ей остается — это найти дорогу обратно.

Но теперь всплывал другой вопрос — а что, если… если все тщетно? Если все ее попытки отыскать проход в магический мир заранее обречены на провал? Что ей делать тогда?

Остаться здесь навсегда? Показаться народу? Помогать Китнисс и Прим? Что тогда?

Гермиона помотала головой, пытаясь избавиться от этих назойливых мыслей — ну уж нет! Она отыщет путь обратно, здесь она не останется, не в те времена, когда ее близким нужна помощь.

Она вздохнула и стянула с себя рубашку сестры, отбрасывая ее в сторону. Грейнджер попыталась снять штаны, но остановилась — пальцы скользнули по пояснице, очерчивая края шрама.

В темнице всегда было темно, поэтому она так и не увидела, что конкретно ей выжгли на спине Пожиратели. Первое время здесь мыться ей помогали сестры, а потом она так была поглощена происходящими событиями и собственными размышлениями, что ей попросту было не до этого.

Она вообще старалась как-то не думать о своих шрамах, предпочитая игнорировать их по мере своих возможностей, она знала, что ей будет неприятно смотреть на это, но сейчас она ничего не могла с собой поделать.

На самом деле она догадывалась, что выжгли эти ублюдки. У нее была парочка гипотез. Одна из них уверенно красовалась алыми кривыми буквами у нее на левом предплечье, и это значило… это означало, что вторая отпечатана на спине.

Она молилась, чтобы это было ложью, самообманом, но где-то внутри она знала, что это совсем не так, что на самом деле все по-другому.

Именно поэтому она прикрыла глаза, собираясь с духом — ну кто ты, гриффиндорка или нет?! — и резко повернула голову назад, смотря на собственное отражение в зеркале.

Ведьма сжала губы и опустила веки, надеясь, что таким образом она забудет этот уродливый рисунок, однако это было не так — образ намертво отпечатался в ее глазах.

Почему ей это не показалось?

Она провела подушечками пальцев по резкому контуру обожженной кожи и тут же отдернула руку.

Нет, она не смеет касаться этого.

Это — ее клеймо. Знак, что она не такая невинная и светлая, какой была раньше. Это знак о том, что тьма вползла в ее душу и теперь по ночам нашептывала ей на ухо разные проклятия.

Как же она теперь посмотрит в глаза друзьям? Как она посмотрит в глаза своему лучшему другу, перед которым собиралась извиняться всю жизнь? Как?

Если они узнают, что у нее на спине, они навсегда отрекутся от нее, откажутся, бросят в пропасть, на краю которой она стоит уже долгое время одна, не смея ни у кого просить помощи.

Внезапная мысль пронзила ее изнутри, девушке даже в голову не пришло, что она делает что-то неправильно.

Все верно, она права.

Выход только один.

Ей просто надо избавиться от этой штуки на пояснице. Просто. Избавиться. И все. Как только она это сделает, все встанет на свои места, все будет хорошо.

Никто не узнает, Гермиона. Знаем только мы — ты да я. Я никому не скажу. И ты тоже.

Да, все верно, все правильно. Она делает так, как надо.

Грейнджер трансфигурировала мыло, лежащее на подставке, в кухонный нож, и завела обе руки за спину.

На какое-то мгновение она содрогнулась, стоило ей вспомнить сумасшедшие крики Беллатрисы и холодную сталь у запястья, но она отогнала жуткие воспоминания, сосредоточившись на деле. Шатенка повернула голову и бездумно посмотрела через зеркало, как острый конец врезается в нежную кожу. Она на автомате провела рукоятью вверх, вырезая контур метки и натягивая левой рукой эпидерму, чтобы все получилось ровно.

Еще несколько движений, и больше ничего не будет напоминать о том, что когда-то здесь было это уродство, этот чертов череп с выползающей изо рта змеей!

Только оголенный до мяса участок будет напоминанием о том, что раньше здесь была кожа. И больше ничего.

Девушка равнодушно и апатично смотрела на то, как стекают тонкие струйки крови из сделанной ею раны и капают на кафельный пол, загрязняя красивую молочную плитку.

Все посторонние звуки и шумы ушли куда-то на задний фон, вокруг была лишь одна тишина, непривычно давящая на барабанные перепонки. Гермионе казалось, что она находится в каком-то плотном коконе, сдвигающем ее со всех сторон и мешающем нормально и спокойно дышать.

Все отошло на потом, на последний план, важным сейчас, на данный момент, в данную секунду, было только одно — избавление ее тела от этой грязи.

Правда, ее замыслу не суждено было сбыться, потому что буквально через несколько минут после того, как она начала, ее импровизированное орудие было выбито из рук, а сама она начала извиваться в чьих-то явно не женских сильных объятиях.

* * *

Пит старался не прислушиваться к разговору, шедшему внизу, но иногда у него это не получалось — уж слишком громко некоторые фразы произносили спорящие. Поэтому он попытался отвлечься другим, более близким ему способом — начал рисовать. Ему льстило восхищение Гермионы его талантом, и он уже подумывал даже о том, чтобы показать некоторые свои работы Китнисс, как ему и предложила его новая соседка по дому.

Не получив одобрения у своей семьи по поводу рисования, он вдруг неожиданно нашел его у сестры Китнисс. Той, вроде бы, действительно нравились его картины, и она искренне выражала свои эмоции и чувства.

Мелларку нравилась шатенка — несмотря на то, что она, несомненно, перенесла что-то плохое в своей жизни, что-то, что она не собиралась рассказывать, девушка, по его мнению, была отзывчивой и добродушной. Конечно, иногда она уходила в раздумья, и в такие моменты ее лицо омрачалось, но обычно она старалась не показывать этого.

Про ее необычный дар он узнал тогда, когда они решили, что она переедет к нему. В тот день он делал заказ и заметил, что булочки пекутся очень быстро, даже слишком быстро, сказал бы он. И это не принимая во внимание максимальную температуру печи!

Тогда-то пекарь и застал Эвердин, колдующую, причем в буквальном смысле этого слова, над тестом. Он очень удивился и думал, что сошел с ума, но как можно было в это не поверить, когда девушка так явно все доказала, просто творила волшебство!

Еще он был довольно польщен тем фактом, что она все-таки отчасти доверяет ему, иначе она не раскрыла бы ему свою тайну.

Он внимательно следил за лицом охотника и понял, что тот знает о ее магии, потому что шахтер нисколько не удивился, когда она вскипятила воду с помощью палочки. Да и вряд ли она бы сделала это, не знай Хоторн обо всем.

Сейчас Пит прислушивался к происходящему, но так ничего и не услышал. Они закончили уже, что ли?

Он только надеялся, что эти двое еще не поубивали там друг друга. Блондин спустился на первый этаж, но никого на кухне не обнаружил. Он немного замешкался и решил проверить, просто на всякий случай.

— Гермиона! — позвал он, поднимаясь по лестнице наверх, напряг слух, но ему никто не ответил. — Гермиона, ты здесь?

Ну не могла же она уйти на ночь глядя! Или… она что, реально пошла провожать шахтера? Да ну! Пекарь думал, что она просто пошутила.

Он заметил, что дверь в ее комнату приоткрыта, и озадаченно нахмурился. Подошел поближе и аккуратно постучал костяшками пальцев по деревянной поверхности:

— Гермиона, можно войти?

Тишина. Да что такое?!

Юноша толкнул дверь и зашел в комнату — никого. Он хотел было уже выйти, но вдруг увидел полоску света из ванной.

— Ты в порядке? — он снова постучался, но ему никто не ответил.

Какое-то странное беспокойство и чувство тревоги начало закрадываться к нему в душу, однако он попытался подавить эти эмоции.

— Гермиона, ты как? — он повысил голос, надеясь, что сейчас-то ему ответят и скажут, что все хорошо, она просто хочет принять душ.

Ничего. Почему она молчит? Может, ей стало плохо?

Пит дернул ручку на себя и, к его удивлению, дверь поддалась. Почему она не заперлась? Не успела?

— Черт, Гермиона, что ты делаешь?! — шокированно вскрикнул парень и проворно подскочил к ней, выбив из тонких пальцев огромный нож. — Совсем из ума выжила?!

— Пусти меня! — неожиданно заверещала девушка и попыталась вырваться. — Отпусти немедленно, я должна убрать это, мне надо отодрать эту грязь!

Победитель сжал ее руками покрепче, стараясь не опускать их ниже лопаток, он увидел, что рана была на пояснице.

— Не трогай меня, отпусти! — она пыталась выкрутиться из его объятий, но почти не могла даже шевелиться. Тогда шатенка принялась колотить его по груди:

— Отпусти меня, я должна закончить, оторвать!.. — вытянув одну руку, она завела ее себе за спину, собираясь, видимо, тупо физически сорвать кожу.

Пит вовремя это остановил, взяв оба ее запястья в захват, и принялся думать, как ему поступить дальше. Для начала он свободной рукой вытащил ее палочку из кармана штанов и положил к себе, потом огляделся и увидел на полу около шкафа свой ремень.

Передвигаться с все еще брыкающейся и вопящей ношей было не совсем удобно, но он прижал ее руки вдоль тела и закинул на кровать, а ногой попытался подтянуть к себе нужный предмет. Руки он связал ей спереди, чтобы она не смогла дотянуться назад.

— Черт, Гермиона, успокойся, я хочу тебе помочь!

Один он не справится, это точно. Как ему вообще ее утихомирить? Он же понятия не имел, что делать в подобной ситуации, что сделать, чтобы она успокоилась и перестала буянить. В таком состоянии она могла нанести себе еще больший вред, он не мог этого допустить. Сам себе не простит, да и Китнисс с него три шкуры спустит.

По-хорошему надо было бы пойти к Эвердинам, там все-таки два медика, но как он это обыграл бы? Причем так, чтобы их мать ни о чем не догадалась. Вряд ли она отпустила бы дочерей поздно вечером, пусть даже и в соседний дом. Отправилась бы сама, а он обещал Гермионе, что она здесь будет в порядке. Иначе зачем они вообще все это устраивали?

Хоторн! Он ведь не мог далеко уйти, верно? Можно его догнать, попросить о помощи, шахтер не откажет. Он, конечно, мрачный и иногда грубый, но он поможет.

Но сначала надо было сделать так, чтобы девушка не освободилась и ничего больше не смогла с собой сделать. Мелларк перевернул все еще сопротивлявшуюся девушку на живот и привязал ее руки к спинке кровати, а затем сорвал в ванной легкие занавески и связал вместе ее дрыгающиеся ноги.

Надолго это ее не удержит, но уже хоть что-то, веревок-то в доме нет.

— Пусти меня! Я должна доделать! Я должна уничтожить это! — отчаянно взвыла Гермиона и дернула руками, пытаясь высвободиться.

— Потерпи, я сейчас вернусь, я ненадолго, хорошо? — Пит запер ванную комнату, чтобы она не смогла туда добраться, проверил палочку у себя в кармане и закрыл комнату ключом, слушая приглушенные завывания оттуда.

И на той максимальной скорости, которую ему позволял механический протез, вылетел из дома, собираясь догнать охотника.

Девочки тут не подойдут, они только больше расстроятся и будут переживать, а ему сейчас нужен человек, способный удержать внезапно взбесившуюся девушку. Под такое определение хорошо на данный момент подходил именно шахтер.

Хеймитч тут вообще никак не вписывался — во-первых, он не знал правду, иначе Питу пришлось бы ему объяснять наличие чужой девушки в собственном доме, а во-вторых, ментор попросту не смог бы помочь из-за своего вечного алкогольного опьянения.

Впереди замаячила высокая массивная фигура, принадлежащая, несомненно, Хоторну, который почему-то двигался навстречу.

— Мелларк? — удивился брюнет, подходя ближе.

— Быстрее, пошли, Гермионе нужно помочь! — выпалил Пит и схватил растерявшегося охотника за рукав.

— Что? Во что эта идиотка вляпалась на сей раз? — обреченно простонал Гейл, но двинулся вслед за пекарем.

— Я не знаю, что случилось, но она сейчас… немного не в себе, мне нужна твоя помощь, я не справлюсь с ней один.

Хоторн озадаченно кивнул и нахмурился — да что там такое произошло после его ухода, что Мелларк так разволновался? Прошло немного времени, как он ушел, а там уже что-то стряслось, причем не очень приятное, судя по выражению лица блондина.

Охотник уже успел дойти до своего дома, но вспомнил, что забыл передать Эвердин, что его мать пригласила ее завтра к ним в гости. И хорошо, что вспомнил и повернул обратно, потому что Хейзел обещала бросить что-нибудь тяжелое ему в голову, если он не передаст это наглой девке. А голова ему была еще нужна, да и в словах матери он не сомневался.

— Она наверху, в своей комнате, прямо по коридору до конца, вот ключ, я ее закрыл, зайдешь и сразу лови ее, если что, а я пока за аптечкой, — быстро протараторил Мелларк, сунул опешившему шахтеру в руки брякнувшую связку и исчез на кухне.

Аптечка?

Господи, да что случилось-то?!

Гейл, подгоняемый нехорошими предчувствиями, взлетел на второй этаж и отпер замкнутую дверь.

— Что за хрень… — изумленно пробормотал охотник, глядя на развернувшуюся картину, от которой все похолодело внутри.

Полуголая шатенка стояла на коленях на кровати и пыталась зубами освободиться от ремня, который приковывал ее резной спинке мебели. Из одежды на ней были штаны и какая-то кружевная тряпка на груди. На полу валялись смятые занавески, а на спине…

— Твою мать…

Багровые полосы пересекали всю спину, а прямо на пояснице был странный рисунок — череп с выползающей изо рта змеей. И только подойдя ближе, он понял, что этот рисунок, похоже, был выжжен. А вокруг этого была рваная рана и полувисящий лоскут кожи.

Твою мать… да кто это сделал?!

Ведьма не обратила никакого внимания на вошедшего, она продолжила вгрызаться в ремень и дергать руками в попытке вырваться. Слезы все еще текли у нее по щекам, но, видимо, сил кричать дальше у нее больше не осталось, поэтому она молча буравила взглядом ненавистные импровизированные веревки.

— Гермиона, — тихо позвал девушку Гейл и медленно подошел ближе, вытянув руки вперед, показывая, что он не причинит ей вреда. — Все хорошо, это я, я не сделаю тебе больно.

Она медленно повернула голову в его сторону и как-то странно усмехнулась. Смотрелось это немного жутко, учитывая ее все еще идущие слезы.

— Не приближайся ко мне, понял? — глухо произнесла она и снова дернулась в попытке освободиться.

Парень на секунду замер на месте, вздрогнув — ему стало не по себе от ее слов и взгляда. Он тяжело вздохнул, понимая, какая борьба ждет его впереди, и одним рывком прыгнул к кровати. Охотник сел на постель поближе к прутьям и крепко схватил девушку, не давая ей вырваться. Левой рукой он прижал ее запястья к матрасу, а правой обхватил ее ноги.

Гермиона на мгновение замерла, но через секунду тут же пришла в движение и принялась извиваться всем телом:

— Не трогай меня! Отпусти, слышишь?! Мне надо закончить!..

Хоторн устало и раздраженно подумал, где носит этого Мелларка, как услышал громкие шаги на лестнице.

Слава Богу!

— Извините, что так долго, никак не мог найти… — скороговоркой проговорил победитель, но почти сразу остановился, стоило ему увидеть лежащую на коленях шахтера девушку. — …нитки.

Он немного приподнял брови в удивлении, но никак не прокомментировал увиденное, видимо, понял, что другим способом с этой ненормальной было не совладать. Пекарь прокашлялся и положил аптечку на пол, направляясь в ванную, чтобы набрать воды. Вернувшись, он намочил тряпку и, извинившись перед шатенкой, аккуратно и осторожно принялся промывать рану.

После обработки дезинфицирующим раствором кожи и принятия обезболивающего смирившейся Гермионой, Пит вдел нить в иголку и начал прошивать края эпидермы.

Пациентка совсем затихла и не шевелилась, пока ее зашивали, она лежала спокойно и не дергалась. Парни пару раз переглянулись, озадаченные этим, но решили не заострять на этом внимание — Мелларк продолжил свое дело, а Хоторн все еще ее держал. Кто знает, что стукнет ей в голову, стоит ему отпустить ее хоть на секунду.

Теперь он совершенно не сомневался в ее неадекватности — до этого же она как-то додумалась! На этот ужас на пояснице он и вовсе старался не смотреть, хотя теперь и понимал, что эта картина отпечатается у него в голове надолго.

Брюнет опустил глаза вниз и почувствовал, как холодок пробежал по его спине — девчонка смотрела на пространство позади него абсолютно пустыми и стеклянными глазами. Он сглотнул вязкую слюну и сжал руки покрепче — хотя этого и не надо было делать, она бы все равно не смогла вырваться из его хватки.

Когда пекарь закончил и пошел вниз выбрасывать тряпки и убирать медикаменты, охотник решил попробовать растормошить девушку.

— Гермиона? Ты слышишь меня?

Она молчала и, казалось, вообще забыла, где находится.

— Гермиона, ответь!

— Она не спит? — тихо спросил хозяин дома.

— Нет.

— Может, дать ей снотворное?

После недолгого совещания было решено отвязать девушку и сидеть возле нее по очереди, чтобы не дать ей навредить себе еще больше. Первым дежурил Гейл.

Он наклонился к ней:

— Зачем ты сделала это?

Она ему ничего не ответила, безразлично вглядываясь в темноту за окном.

Как в трясину — в смятенье, ведь знает любой:

Твои страхи как тени идут за тобой.

Как десерт подаются кошмары на блюде:

Паутинная ночь и стеклянные люди.

© Иван Наумов — Тени. Бестиарий.

Я не сделаю тебе больно.

Я не сделаю тебе больно.

— Иди сюда, дорогая, я не сделаю тебе больно, — обманчиво-ласковым голосом говорит Беллатриса и протягивает руку, криво улыбаясь, но, когда измученная девушка не делает никаких попыток приблизиться, женщина тут же взрывается. — Чертова грязнокровка! Пытаешься быть сильной? У тебя все равно ничего не выйдет! Круцио!

У Гермионы нет сил даже на то, чтобы дышать, она только выгибается резкой дугой который раз и пытается сдержать рвотные позывы, хотя ей непонятно, чем ее будет тошнить. Идея, правда, заманчивая — она бы посмотрела, как запоет Лестрейндж, когда ее вырвет прямо на это черное глухое платье. Внутри она уже знает ответ — ничем хорошим для нее это не закончится.

Она уже не может даже кричать, да и соображать в последнее время хуже стала. Голову будто сдавливал тугой кокон, сжимающийся ободком все быстрее и быстрее. В висках стучало, а в ушах звенело чем-то противным уже не первые сутки.

Или месяц?..

Или год?..

А, черт его, ей плевать.

В этой ситуации хорошо только одно — она уже не чувствует эффект Непростительного, боль слилась в один комок и сейчас даже не пульсировала. Сейчас девушка не чувствовала и не ощущала совершенно н и ч е г о.

— Думаешь, твои друзья тебе помогут? Думаешь, твой дружок Поттер прискачет тебе на помощь, да? — яростный и издевательский шепот ведьмы коснулся ушей шатенки, и горячее дыхание сумасшедшей опалило кожу, но девушка, казалось, и этого не заметила. — Ошибаешься, ты здесь уже очень долго, а его еще тут нет! Потому что ты не нужна им! Круцио! Круцио! Круцио! Почему ты не кричишь?! — взвизгнула женщина и снова направила палочку на неподвижное тело.

— Белла, хватит, ты сейчас убьешь ее!

— И пусть! Чего она не кричит?! Она же кричала!

— Да она сейчас даже глаза открыть не сможет! Хватит, завтра еще наиграешься, Лорд сказал, она нужна живой!

Брюнетка сверкнула темными глазами и надменно поджала губы, недовольная, что ее развлечение прервали таким наглым образом, а потом подошла к лежащей пленнице и схватила ее за волосы, тихо прошептав:

— Тебе повезло, мышка, на сегодня закончено, но не бойся, завтра я приду, и мы продолжим играть. На твоем месте я бы помолилась Мерлину и всем известным богам, что Темный Лорд настолько милостив к тебе! — она издевательски провела острым ногтем по щеке Гермионы и громко расхохоталась, отбросив девушку от себя.

Да пошел к черту твой Темный Лорд!

Вот что хотелось сказать Грейнджер, но она не смогла разлепить сухие и потрескавшиеся губы, все то, что ей говорили, слышалось словно сквозь плотную толщу воды, и ей приходилось сильно напрягаться, чтобы услышать хоть что-то.

Единственным желанием было умереть, здесь и сейчас, но она не могла пошевелиться, она вообще не чувствовала своего тела, ни ног, ни рук, совершенно ничего.

Веки словно налились свинцом, и глаза сами собой закрылись, а уставшее тело провалилось куда-то во мрак, в болото, откуда ей никогда не вылезти.

* * *

Девушка резко вздохнула и открыла глаза.

Снова кошмар. Опять.

Голова туго соображала, казалось, что ее очень долго чем-то били, настолько сейчас ей было плохо.

Вокруг все было черным-черно, темнота окружала ее со всех сторон, не давая вдохнуть воздуха, не давая вынырнуть в спасительную прохладу. Где она? Темница? Снова там? Ей все приснилось?

Она попыталась перевернуться на спину, но острая боль пронзила ее насквозь, и Гермиона невольно охнула, автоматически касаясь поясницы пальцами. Она думала ощутить раскуроченное нечто, но наткнулась на повязку.

Повязку?

В темнице?

Лежа на чьей-то кровати?

Все происходящее казалось каким-то наваждением, такого просто не могло быть.

Гриффиндорка сощурила глаза, вглядываясь в окружающий ее мрак и пытаясь разглядеть в нем хоть что-нибудь, что могло бы ей помочь определить, где она все-таки находится. Попытки были напрасными, потому что она так ничего и не увидела, а, точнее, попросту не смогла. Все вокруг было очень размытым, контуры нечеткие, все предметы смазывались в одно и никак не хотели отделяться друг от друга.

Что за бред ей снился? Какие-то веревки, чьи-то руки… и крики. Что за Гейл? И Пит? Кто это вообще?

Она знала только одного Пита, точнее, Питера.

Питера Петтигрю.

Но тот, что был в ее сне, совсем не похож на того, кого она знала.

Странные сны ей снились в последнее время — какие-то леса, девочка-подросток и ее старшая сестра с луком в руках. Глупости какие-то.

Неожиданно во тьме что-то зашевелилось, и девушка вздрогнула и сжалась. Что за чертовщина? Кто это? Лестрейндж? Нет, эта дамочка разбудила бы ее совсем по-другому — ледяной водой, ударом тяжелого ботинка по ребрам или же порцией утреннего Круцио. Тогда кто это, черт возьми?

— Кто здесь? — тихо спросила Грейнджер, оставаясь спокойной, но внутри все похолодело и перевернулось чертову сотню раз.

Кого послали сейчас? Деверя Беллатрисы? Сам Волан-де-Морт решил почтить ее своим присутствием? Или же Сивый пришел поглумиться?

Больше всех она боялась именно оборотня. Он был самым непредсказуемым из всех Пожирателей, самым неуправляемым и одним из сильных, как магически, так и физически. Все-таки волк внутри — это не шутки, это огромная физическая сила, пусть и не выражена развитой мускулатурой.

Фенрир смотрел на всех голодным и пожирающим взглядом, сразу было видно, что это взгляд зверя, не человека. Если Беллатрисе не было знакомо чувство жалости, то ему и подавно, он уже давно позабыл, что такое совесть и сострадание. Волк внутри него сожрал все это, надрывно выл и царапал нутро, грозясь каждый раз прорваться наружу. И она знала об этом.

Конечно, теперь-то, стань она тоже оборотнем, каждое полнолуние она могла бы оставаться разумной, благодаря зелью, но… ей совершенно не улыбался такой вариант событий. Пусть даже и есть это зелье, плевать, она не желала становиться этим зверем.

И постоянно она жила в этом страхе, что однажды Сивый придет к ней и сделает такой же. И что еще хуже — она не знала, как именно поведет себя после этого. Кто знает, как поменяется она сама и ее мировоззрение? А что, если она станет такой же? Будет убивать всех без разбору, а маленьких, ни в чем неповинных детей обращать в себя подобных?

Больше всего на свете она боялась этих кошмарных последствий. А если она сойдет с ума на почве жажды крови и станет монстром?

Поэтому всегда, когда он приходил к ней, она до жути боялась его ухмылок и оскалов. Гермиона никогда не знала, как он поступит в следующую секунду, что конкретно взбредет в его больную голову. Стать монстром и погубить себя, а потом и своих близких, предать друзей, а, быть может, и вовсе растерзать их в своем совершенно невменяемом состоянии было самым большим страхом ее жизни.

С Лестрейндж все было намного проще — девушка всегда знала практически наперед все ее действия.

Вопить с утра — пнуть лежащую — окатить холодной водой — послать Круцио — до бесконечности Круцио, чередующееся с ножом и кнутом — снова пнуть, чтобы не расслаблялась — орать, почему жертва молчит — уйти и пообещать прийти завтра.

Вот и все ее команды. Последовательность может быть другая, но суть была совсем не в этом.

Беллатриса была неумолима и жестока, но она никогда не была изощренной в своих пытках. Видимо, Азкабан сказался на ее разуме, соображать логично и связывать воедино все кусочки она уже не могла.

Зато личный врач Волан-де-Морта это все умел — и соображать, и составлять, и придумывать. Мужчина средних лет, невысокого роста, обычной внешности обладал холодным умом и всегда им пользовался. Он-то и предложил попробовать испытать старый способ лечения на пленнице — шокотерапию.

Этот врач тоже пугал ее — он всегда был собранным, спокойным, никогда не выходил из себя, в отличие от Беллы или же Сивого. И уж если наказывал, то наказывал по всей жесткости и беспощадности.

Ее боль доставляла Лестрейндж немыслимое удовольствие, приводила в неописуемый восторг, Фенрира забавляла, а вот доктора… его это никогда не трогало и не заботило. Он смотрел равнодушно, безразлично, настоящий ученый. Ему бы Невыразимцем работать, а не служить у Темного Лорда. С ним ощущения от пыток всегда были новыми, потому что она никогда не знала, что именно он приготовит ей в этот раз.

И все-таки кто здесь с ней сейчас находится? Неужто сам Темный Лорд решил проведать подружку Гарри Поттера?

За все время ее пребывания в плену он зашел к ней буквально пару раз, просто чтобы сообщить, что она останется здесь ровно столько, сколько понадобится, пока не расскажет о планах Дамблдора и своего лучшего дружка. Но сообщать ей было совсем нечего — она ничего не знала, абсолютно.

— В таком случае ты останешься здесь надолго, грязнокровка, — спокойно ответил ей Волан-де-Морт и ушел, хлопнув дверью напоследок. Девушка очень удивилась его поведению — обычно он был не в настроении и швырялся направо и налево Непростительным, срывался на подчиненных, а тут она — жертва, главная «подозреваемая», но он ничего не сделал.

Впрочем, времени тогда додумать, что же именно это было, у нее не осталось, так как после Лорда пришла Беллатриса и тут же отвлекла шатенку.

Не успела Гермиона повторить свой вопрос, как произошло какое-то шевеление, и она смогла сквозь пелену в глазах кое-как разглядеть человека в кресле возле кровати.

— Ты проснулась?

— Кто ты такой? — хрипло спросила девушка, подслеповато прищурившись.

Фигура замерла, так и не поднявшись со своего места, и неожиданно поперхнулась.

— Ты издеваешься? — ответил гость вопросом на вопрос.

Девушка нахмурилась, но так ничего и не поняла. Что это значит? Кто это?

— Чего ты от меня хочешь? Решил добить меня? Так давай, вперед, убей, мне уже плевать, — горько и исступленно прошептала она и закрыла глаза, позволяя тьме увести ее отсюда.

* * *

Гермиона видела его. Он стоял тут, в углу комнаты. В углу ее личной тюрьмы, личного ада.

Беллатриса только что ушла, вдоволь наигравшись со своей жертвой и пообещав еще зайти.

И вместо прежней мучительницы пришел этот ублюдок и встал там, у дальней стены, наблюдая за пленницей. А у пленницы будто проснулось второе дыхание, она тут же встрепенулась и попыталась встать, чтобы отойти от него подальше, но не смогла подняться.

Да и куда ей, с замученным и истерзанным телом?

Она оперлась на дрожащие руки и отодвинулась на пару шагов, проползя по каменному полу, где вечно гуляют сквозняки, до самой стены, пока не уперлась в нее.

Гриффиндорка вжалась в холодные плиты сзади, мечтая слиться с ними воедино, лишь бы не оставаться с Ним наедине, лишь бы не видеть Его, не слышать и не ощущать это пугающее присутствие.

Тело жутко ломило, ребра надрывно гудели, требуя своей законной порции Костероста, а в голове, не переставая, носился туда-сюда жуткий звон.

Кажется, они снова сломали ей парочку ребер, и вроде как даже те же самые, что и в прошлый раз.

Она сидела, вжавшись в стену, и все ждала хоть чего-нибудь от своего палача, но он только угрюмо молчал, наслаждаясь ее терзаниями и страданиями.

Наконец он пошевелился — отодвинулся от точки своей опоры и угрожающе качнулся в ее сторону, сверкнув оскалом.

— Ну что, поиграем?

Она отчаянно замотала головой.

Нет.

Нет!

Нет!

Только не он!

Он рассмеялся, видимо, думая, что делает это вполне добродушно, но для нее эти звуки были пугающими, они ознаменовывали конец всему.

— Знаешь, пока ты будешь молчать, ты никогда не выйдешь отсюда.

Мне нечего говорить.

— Молчишь? — он наигранно вздохнул, качая головой и словно разочаровываясь в ней. — Ну хорошо, может быть это заставит тебя говорить? Ты же знаешь, кто я, верно? — с этими словами мужчина хищно улыбнулся и повел левым плечом. — Тогда смотри и наслаждайся, грязнокровка.

Нет, он не сделает это, верно?

Сегодня же не полнолуние! Он не сможет, даже если захочет.

Да? Правда же?

Правда?

Он отошел немного назад, разминаясь, и глухо произнес, с трудом подавляя дрожь:

— Ты ведь в курсе, что я не завишу от фазы луны?

Что.

Нет.

Этого не может быть.

Это же немыслимо!

Она резко вздохнула и гулко сглотнула, пальцами царапая стену позади себя, словно это помогло бы ей вырваться отсюда. Все, чего сейчас хотелось Гермионе, до безумия, это исчезнуть. И никогда не появляться здесь.

Забыть все, что видела, не слышать того, что слышала.

Она зажмурила глаза, надеясь, что все это всего лишь дурной сон, ей это все приснилось, она проснется и окажется у себя дома.

Но это был не сон.

— Смотри на меня! — она явственно услышала этот зародившийся крик из его глотки, даже несмотря на то, что челюсть трансформировалась в пасть, и там появились клыки.

Она распахнула глаза, смотря на это нечто, похожее на смесь человека и волка, а, точнее, ей помогли это сделать. За прутьями камеры стояла Беллатриса и с жуткой улыбкой вытягивала вперед руку с палочкой.

И теперь все, что оставалось девушке, это беспомощно наблюдать за трансформацией в оборотня и ничего не делать, не иметь возможности ни отскочить, ни отпрыгнуть.

И никого не было рядом, кто мог бы защитить ее или помочь ей.

Женщина благоразумно осталась за камерой, не смея заходить внутрь, где находился неуправляемый и ослепленный жаждой убийства монстр.

Гермиона слышала треск ткани, а затем хруст костей, крошащихся и замещающихся другими, более мощными костями. Глухое рычание вырвалось из пасти оборотня, а в глазах застыло безумие.

И потом все смешалось в одно — рык зверя и сумасшедший хохот Пожирательницы, а собственный крик потонул в этой вакханалии звуков.

Мир померк, рассыпался в одно мгновение, вытекая из раны в животе и заляпывая кровью каменные плиты.

* * *

Крик вырвался из груди, и девушка подскочила на кровати, вглядываясь в кромешную тьму комнаты.

Рядом что-то с грохотом упало, но она не обратила на это никакого внимания, только спрыгнула с постели и быстро заглянула под мебель.

Никого.

Она молнией пронеслась к шкафу и замерла буквально на секунду, а потом резко потянула дверцы на себя и принялась рыться внутри.

И здесь тоже… пусто?

Внезапно тьма разогналась появившимся светом, и девушка зажмурилась от непривычной яркости.

— Гермиона, успокойся, что ты делаешь?!

Повернувшись в сторону голоса, шатенка со всей дури врезалась в чью-то широкую и тяжелую грудь, по инерции чуть было не полетев обратно в шкаф, если бы не руки, придержавшие ее за плечи.

Она ошалело уставилась на парня перед собой и, тяжело дыша, попыталась объяснить:

— Мне нужно проверить! — Она дернулась, пытаясь вывернуться из все еще держащих ее рук. — Пусти меня, мне надо посмотреть!

— Да подожди ты! — раздраженно сказал брюнет, удерживая рвущуюся девушку. — Что тебе надо проверить?

Она замерла на секунду:

— Сивый и Лестрейндж. Мне надо посмотреть, здесь они или нет!

— Здесь никого нет, Гермиона, — вкрадчиво и медленно ответил парень. — В доме только мы и Мелларк.

Мелларк?

Знакомое имя.

О Боже.

Точно.

Она ведь не в своем мире.

И это не тюрьма, это не темница. На камеру это место совсем не похоже.

Гермиона огляделась вокруг — просторная жилая комната приятного персикового оттенка, вот удобная кровать, вот шкаф, рядом стул, а там дверь. И еще одна дверь.

Гриффиндорка перевела взгляд на напряженного и, видимо, обеспокоенного собеседника — он вовсе не тюремщик, это же просто Хоторн, просто шахтер и охотник, вот и все.

Маячившая дверь перед глазами все не давала девушке покоя, и она, сглотнув, аккуратно убрала с себя мужские руки и медленно направилась в сторону проема.

Ей просто надо проверить, просто посмотреть, одним глазком, чтобы…

Просто проверить, что здесь действительно больше никого нет. Никого, кто причинил бы ей боль и снова пытал.

Ей просто надо было убедиться, что хотя бы здесь, хотя бы в этой комнатке она в безопасности, пусть и на очень короткое время. Сейчас ей просто это надо.

Жизненно необходимо.

— Гермиона, я спрашиваю еще раз, что ты хочешь узнать? — перед ней неожиданно оказывается Гейл с явным намерением загнать обратно в постель. — Тебе отдыхать надо, а не бегать по дому, идиотка. Набегалась уже.

Грейнджер нахмурилась и упрямо повторила:

— Я хочу проверить. Мне надо убедиться, что здесь больше никого, кроме нас.

— Хорошо, — быстро вдруг соглашается охотник и идет в ванную, открывает дверь и включает там свет. — Видишь? Тут никого.

— А там? — она показывает на дверь, ведущую в коридор.

— Предлагаешь осмотреть весь дом? — скептически спросил Хоторн, приподняв бровь, а потом посмотрел на часы. — В четыре утра, да?

Минуту они сверлят друг друга жесткими взглядами, но в конце концов шахтер сдается:

— Ладно, твоя взяла. Идем смотреть все. Но учти, проснется хозяин, сама будешь укладывать его спать.

— Договорились.

Они аккуратно обходят второй этаж и осторожно спускаются вниз, осматривая все дверцы, шкафы, темные углы и заглядывая во всевозможные щели. Охотник сильно бесится, но молчит, понимая, что этот обход каким-то образом должен успокоить эту ненормальную девицу, у которой за последние сутки окончательно поехала крыша, а у него самого окончательно была уничтожена вся оставшаяся нервная система, вернее, ее жалкие ошметки.

Он оказывается прав — только тогда, когда они все тщательно пересмотрели и переглядели, девушка немного притихла и уже не казалась такой возбужденной и обеспокоенной. И если быть совсем уж точным, она просто смогла справиться с каким-то своим страхом. Он до сих пор перед собой видел ее безумные глаза, полные ужаса, когда она проверяла шкаф в спальне наверху.

Что могло ее так напугать?

Почему она оказалась до такой степени взвинчена и встревожена? Что послужило подобному состоянию?

Все то время, что он ее знал — еще в школе и здесь, эти несколько недель, почти что месяц, он никогда не видел ее такой взволнованной. Она никогда не позволяла себе быть такой, всегда была уравновешенна и спокойна. Ему, да и остальным ребятам в школе казалось, что ее ничто на свете не могло вывести из этого равновесия, в котором она пребывала.

Они даже пару раз с мальчишками, будучи детьми, чтобы проверить свои гипотезы, подбрасывали ей в портфель всякую живность — лягушек, червей, тараканов, а один раз даже ужа бросили, только все это было зря. Все их усилия и труды были потрачены впустую, потому что в итоге оказалось, что девчонка совсем ничего и никого не боится.

Он до сих пор помнит ту картину — она каждый раз с хладнокровным видом доставала из сумки подброшенного зверька, невозмутимо рассматривала его и даже беседовала (на что они смеялись до слез и рези в животах и считали сумасшедшей и чокнутой — ну какой нормальный человек будет так делать?!), а потом… потом она мстила.

Собирала животных пострашнее, вроде пауков, и неожиданно из-за угла бросала их прямо в удивленные и обескураженные донельзя физиономии, все с тем же абсолютно равнодушным выражением лица. Ну и крику тогда было, до сих пор в ушах звенит — кто бы мог подумать, что здоровенные пацаны могли так визжать?

Тактику девчонка Эвердин выбрала верную и единственно правильную в той ситуации — после такой выходки к ней больше никто не приближался, да и вообще старались обходить десятой дорогой, чему она, кажется, сильно радовалась и выглядела довольной и счастливой. А Китнисс еще долго смеялась над ними и дразнила, придумывая обидные прозвища.

Но то были лишь детские шалости, что же тогда случилось сейчас, что она так перепугалась?

Уж точно не лягушка приснилась или привиделась.

Кстати, о снах.

Гейл успел задремать за своим постом, как его тут же разбудила эта визжащая сирена, вскочила и принялась скакать по комнате будто умалишенная. Что ей тогда приснилось-то?

Убедить ее остаться в спальне, пока он все проверит, ему не удалось, увы, — девчонка была упряма и категорична в своем решении — пойду, и все.

Он махнул рукой и пригрозил, что сама будет, если что, зашивать раскрывшуюся рану, на что она, кажется, совсем не обратила никакого внимания. Похоже, что шатенка до сих пор пребывала в каком-то оцепенении и ужасе, что-то ее пугало, из-за чего она ни в какую не желала оставаться одна в комнате.

И он не знал, что ее пугало, а она знала.

Помимо тщательного просмотра остальных помещений, ему приходилось еще и следить за ее состоянием — кто знает, от такой прогулки швы могли запросто разойтись, да и сама Гермиона могла выкинуть что-нибудь непонятное. Вчерашний опыт показал, что она совсем сошла с ума, и теперь за ней надо было хорошо присматривать.

Впервые он порадовался, что тут рядом есть Мелларк — он хоть и бесит, но очень ответственный, уж он-то не даст ей разгуляться в полной мере. Ну а то, что было вчера… похоже, что пекарь не знал о ее душевном неравновесии.

Зато теперь знает и будет внимательнее следить за ней.

Сам охотник не горел желанием становиться личной нянькой девчонки, эта роль больше подходит блондину, но точно не ему. Но пока что эту роль он вынужден был взять на себя, потому что знал — узнай Китнисс о том, что здесь было, она голову ему открутит и не посмотрит, что они лучшие друзья.

Были. Вроде как. Или есть.

Гермиона говорила еще какие-то имена незнакомые — Сивый и кто-то еще, он не запомнил.

Вообще у него было подозрение, что тогда в пещере она солгала насчет взрыва. Нет, ну может быть он и был, но то, что девка была какое-то время в плену, это он знал почти точно, почти наверняка.

А как еще можно было все это объяснить?

В лесу он нашел ее в какой-то растрепанной и разорванной длинной рубашке — как она могла оказаться в этом своем Министерстве в такой одежде?! Причем, по ее же словам, операция была спланированной. По ней незаметно, что она на все мероприятия одевалась также, да и какой дурак попрется на задание в подобной одежде?

Мысли относительно плена подтверждали шрамы у нее на руке и на спине. Упасть где-то, чтобы на пояснице оказался выжженный рисунок, было абсолютно глупым предположением. Кто-то сделал ей это.

— Итак…

— Итак?.. — вопросительно выгнул бровь охотник, заходя в спальню вслед за все еще взволнованной девушкой.

— Что вчера было?

— Ты не помнишь?

— Все как будто в тумане… я ведь никого не покалечила? — с тревогой спросила Грейнджер.

Он отрицательно помотал головой:

— Если только себя, а вообще мы почти вовремя тебя связали.

— Связали?.. — ошарашенно произнесла шатенка и нахмурилась. — Да что вчера произошло?!

— Ты пыталась вырезать свою кожу на спине.

Она открыла рот, собираясь снова что-то спросить, но потом закрыла его, видимо, что-то вспомнив. Она нахмурилась еще сильнее и опрометью бросилась в ванную, по пути задирая майку и вставая перед зеркалом.

Осмотр уродливого рисунка проводился в полном молчании, девушка не сказала ни слова по этому поводу.

— На мне вчера была рубашка, где она?

— Нам пришлось тебя переодеть, а рубашку Мелларк отложил на стирку, она вся в крови.

— Нам? Это кому же?

Шахтер тяжело вздохнул и, потирая руками лицо, терпеливо ответил:

— Нам — это мне и Мелларку.

— Вы вместе меня переодевали, что ли? И кстати, его зовут Пит.

— Что?

— Его зовут Пит, а не Мелларк.

Он ничего не сказал, только угрюмо посмотрел на нее, и она вздохнула:

— Ладно, проехали.

— Гермиона? Почему ты не спишь?

Собеседники обернулись на третий голос, смотря на заспанного хозяина дома.

Блондин озадаченно смотрел на гостей, а потом перевел взгляд на Гейла:

— Почему не разбудил меня? Мы ведь договаривались сменять друг друга.

Гриффиндорка удивленно взглянула на шахтера, неуютно поежившегося под пытливыми и внимательными взорами присутствующих в этой комнате.

Этот парень что?

Остался с ней на всю ночь и не будил Пита?

Что вообще двигало им в тот момент?

Брюнет неловко пожал плечами и пробурчал:

— Я задремал…

Девушка расслабилась, совсем не обращая внимания на небольшое разочарование, возникнувшее внутри себя, и секундную боль в груди.

Все в порядке, он просто уснул, вот и все.

Ничего здесь нет, да и слава Мерлину, к тому же он любит Китнисс.

Знаешь, Гермиона, ты ведь вообще не создана для любви и для семьи.

Какая из тебя жена? Какая из тебя мать?

Такая жизнь не для тебя, дорогая, твоя судьба — сражаться с Пожирателями Смерти и однажды умереть за кого-нибудь.

Только это и ждет тебя впереди.

А даже если вдруг ты выживешь… просто останешься в одиночестве.

Грейнджер тряхнула головой, освобождая голову от назойливых мыслей, и посмотрела на парней:

— Я хотела бы кое о чем вас попросить. Обоих.

Юноши нахмурились и озадаченно переглянулись, не особо понимая, что от них хотят.

Шатенка прошла мимо них и присела на край кровати, сцепив руки в замок. Она вздохнула и потерла виски тонкими пальцами:

— Я хочу вас попросить о том, чтобы то, что произошло вчера здесь, осталось тут навсегда. Никто не должен узнать об этом, а особенно Китнисс. Не надо ей лишний раз волноваться по пустякам.

— Гермиона, — осторожно начал пекарь. — Ты ведь понимаешь, что вчера… это не пустяк, ты знаешь это?

Она закусила губу и пару раз кивнула:

— Да, конечно, но… все равно, правда, ей не надо знать об этом. Никому не надо. Я справлюсь с этим. Все нормально. — Она уверенно и прямо посмотрела на собеседников.

Молчание длилось несколько минут, и потом тишину разорвал мягкий голос блондина:

— Хорошо, мы обещаем, что сохраним это в тайне. Но ты тоже должна пообещать — если вдруг почувствуешь что-то неладное, сразу же говоришь нам, не пытайся справиться с… этими приступами сама, ладно?

Гермиона немного улыбнулась:

— Договорились.

* * *

Через несколько дней девушка решила сходить в лес, как раз наступили выходные, и Пит в это время пошел к своей семье, так что шатенке не пришлось отпрашиваться.

Звучало, конечно, очень глупо, но после того, что случилось, парень начал тщательно следить за ней. Делал он это вроде бы ненавязчиво, но она все понимала и видела, и это немного раздражало, хотя она знала, что он всего лишь пытается предотвратить то, что было.

Эти… приступы, во время которых она совершенно переставала соображать, случались с ней время от времени. Первый раз это произошло еще в плену, но с тех пор как она попала в этот мир, приступы ее не мучали. До некоторого момента.

Она не могла понять, чем же все-таки он был вызван. Все предыдущие несколько раз помутнение сознания вызывалось паникой, чувством тревоги и беспокойства, все это было связано с Сивым или же тем доктором. Только эти двое могли навести на нее столько страха, больше никто. Даже Беллатрису она не так боялась, как этих ублюдков.

Но почему тогда она вышла из себя здесь?

Немного поразмыслив, Гермиона пришла к выводу, что факторов было немало — она увидела свою настоящую мать, потом этот разговор с мальчишками, удар и еще одна беседа с Гейлом. Скорее всего, все это вкупе и повлияло на рождение этого приступа.

В такие моменты у нее начинало мутиться разум и мысли, она не могла нормально думать и что-либо делать, перед глазами будто стояла пелена, мешающая разглядеть все, что происходит вокруг, в полной мере. В ушах всегда стоял гул, все ее тело в подобные минуты было словно заточено в кокон, и она не могла контролировать все свои действия.

Сначала Грейнджер обрадовалась, подумала, что уж тут, в спокойствии, ее ничего не будет мучать, ну разве что кошмары, но она ошиблась.

Ей надоело сидеть дома в заточении, поэтому она и сбежала сегодня в лес, прихватив палочку и небольшой рюкзак, куда бросила бутылку с водой, нож и веревку. Пита она ни о чем не предупреждала, она только написала ему записку и оставила на столе. Вообще, она надеялась, что вернется раньше, чем пекарь, он планировал задержаться у своей семьи до самого вечера.

Ей стоило немалых усилий убедить его, чтобы он пошел туда, что с ней все в порядке, и помощь ей не нужна.

Согласился он с трудом, и девушка вытолкала его за дверь, вручив пакеты с уложенными туда булочками, которые они пекли вчера весь день.

Своим беспокойством Пит напомнил ей Гарри и Рона, правда, в основном только Гарри, потому что Рон, каким бы хорошим и милым он ни был, он всегда думал о еде и о квиддиче и совершенно не обращал внимания на детали.

А Гарри, который вырос очень чутким к чужим переживаниям и боли, подмечал буквально все. И по мере своих сил пытался оградить девушку от всего, что ей угрожало, по его мнению.

Боль глухо колыхнулась в груди, но Гермиона попыталась выбросить сейчас из головы все воспоминания о прошлом и сосредоточиться на другом.

Она, по своей глупости, пообещала Прим, что будет ее учить магии. Только вот проблема была в том, что у девушки только одна палочка, и то не ее. Она вообще удивилась, когда обнаружила, что палочка ее слушается. Так что в ее голову пришла абсолютно глупая идея — сделать еще одну.

Но здесь возникала другая проблема — основу-то кое-как Гермиона сделает, а вот с наполнителем придется изрядно попотеть. Чем ей можно наполнить палочку? Волшебных существ здесь нет.

Она прекрасно помнила, что говорил однажды Олливандер по поводу сердцевины палочек, по его мнению, самые лучшие были только три — волос единорога, сердечная жила дракона и перо феникса.

Только вот ни одного, ни другого, ни третьего она здесь не наблюдает, вот в чем была загвоздка!

В принципе, насколько она помнила из книг, сердцевиной может стать любая субстанция, даже перо любой птицы или шерсть животного.

Только вот кого?

Здесь не так уж много животных, она пока что видела только волков и бежать прямиком в их логово ей пока не хотелось. В принципе, она могла бы найти здесь мандрагору и наполнить палочку ей, но она знала, что Прим подобный союз на пользу не пойдет.

Прим очень легкая, воздушная, скромная, несколько наивная, совсем еще ребенок, корень мандрагоры только испортит ее и может даже наделить темной силой, дать жажду власти, а Гермиона не хотела такой судьбы для этого ребенка.

Хватило испорченного Тома Реддла.

Грейнджер быстро прошмыгнула под забором и направилась по протоптанной тропинке дальше. Для начала надо было найти подходящее дерево. Для Прим подошла бы ива — женское дерево, или яблоня, вишня, а еще лучше береза — символ тепла и любви.

Хотя нет… девочке подойдет яблоня — такая основа обычно встречается у колдомедиков, а Примроуз, насколько знает шатенка, хочет стать врачом, так что это дерево будет идеальным решением и в трудные минуты поможет развить талант.

В Деревне Победителей яблонь не было, да и вообще по всему Дистрикту не росло никаких деревьев. Не факт, конечно, что и в лесу будет расти что-то нужное, но посмотреть стоило.

Пройдя вглубь леса, шатенка пока что не увидела ничего подходящего, да и вспоминая прошлый раз, она могла с уверенностью сказать, что никаких плодовых деревьев здесь не росло. Разве что финики, но эта основа была не самой хорошей для изготовления палочки.

Побродив еще немного, она решила свернуть в другую сторону, куда они не дошли с Прим, и спустя несколько метров наткнулась на огромный орешник.

Она удивленно присвистнула:

— Надо же, здесь есть еще плодовое дерево!

Гермиона решила больше никуда не ходить, а срубить ветку этого орешника — неплохая основа, для миролюбивых и спокойных волшебников, не совсем идеал, но это было не так уж и важно.

Внизу сучки были сухими и потрескавшимися, поэтому она поднялась на парочку метров вверх и села на удобную ветку, привязав себя к ней веревкой, чтобы не упасть. Подходящий сук располагался как раз почти под рукой, справа. Молодая ветвь, гибкая и легко отпиливаемая ножом.

Гриффиндорка срезала ветку, отвязалась и спустилась на землю, готовая теперь искать сердцевину для палочки.

Магических существ здесь нет, значит, как она и читала в книге Артуро Сефалопоса, ей придется воспользоваться подручными материалами, то есть частью какого-то животного. Точнее, это была даже не книга, а только дневник, заметки. Она нашла его еще летом, когда гостила у Гарри и Сириуса на площади Гриммо 12.

Артуро считал, что любая палочка будет работать, и неважно, из каких материалов она будет сделана, главное здесь — вдохнуть свою магию и мысли. С каким посылом будет изготавливаться волшебная палочка, такая она и будет по окончании работы.

Он писал, что в основном направление палочки определяет дерево, сама заготовка, а потом уже магия и сердцевина.

Также он описывал те или иные свойства деревьев, и какую энергию они передают своему хозяину, к примеру, тисовые палочки принадлежали гордым и угрюмым людям, стремящимся обрести власть и тайные знания, а буковые — спокойным, величавым, вдумчивым колдунам.

Сефалопос был уверен, что дерево может изменить характер своего хозяина, причем не всегда в лучшую сторону. Но и к выбору ядра надо было подходить с умом и терпением — многие наполнители несли в себе темные начала и открывали в волшебниках иногда самые худшие качества.

Изготовитель палочек писал, что перо ворона наделяет мага хитростью, злобой, кровожадностью, у таких людей выражалась яркая склонность к насилию, а соколиное перо обычно было у страстных и увлекающихся натур, не оставляющих надежду на лучшее.

Поэтому Гермиона поразмыслила и пришла к выводу, что ей подходит несколько сердцевин — соколиное перо, чешуя саламандры и жилы из крыла летучей мыши. Из всего перечисленного девушка хотела взять именно жилу, потому что этот наполнитель предполагал наличие дара предвидения, который можно было развивать.

Грейнджер не любила Прорицания, но подумала, что Прим это качество не помешало бы, особенно в такое время. Кто знает, может, однажды этот дар спасет ей или кому-то другому жизнь.

Чешую змеи она брать не хотела — чешуя предполагает наличие мудрости у человека и тягу к знаниям, но не всегда это используется во благо. Натура получалась двойственная — постоянно меняет мнение, коварна, очень часто не может обуздать свои низменные желания и потребности и склоняется в темную сторону, а в душе идет вечная борьба добра и зла, и добро в этой битве не всегда побеждает.

Волчья шерсть также отпадала, хотя и достать ее было достаточно просто, потому что Гермиона прекрасно знала, у кого можно ее взять. Обладатель подобной палочки мог легко впасть в ярость, был хитрым и алчным и не мог обуздать свой неконтролируемый гнев.

Девушка углубилась в лес еще дальше, но как бы они ни вглядывалась в окружающую ее природу, она не могла разглядеть никакой живности. Как будто все вымерло. Даже лягушек и пауков, и тех не было.

Были только сойки, вот их здесь было навалом, практически на каждом дереве сидело по несколько штук.

Но здесь вырисовывалось еще кое-что — шатенка могла бы выдернуть перо из этой птицы, но она совершенно не знала, что обозначают эти сойки. Она знала только, что у Китнисс есть брошь с этой птичкой, как символ удачи и надежды.

Гермиона трансфигурировала палочку в лук и попыталась выстрелить в птицу, но не попала. Лук получился кривой и перекошенный, тетива натянута слабо, а пальцы совсем не слушались.

Поэтому она покрутилась еще немного и поняла, что лучница из нее как из Малфоя балерина. Гриффиндорка хихикнула, представив назойливого блондина в розовой пачке, исполняющего балетные па, и собрала свои вещи, намереваясь пойти домой.

Уже почти вечерело, и ее вот-вот хватятся, лучше прийти вовремя, чтобы ее совсем не заперли в комнате. Она придет сюда завтра и попробует отыскать летучую мышь.

Я ненавижу это ощущение,

Я так устал бороться с ним.

Я сплю и все, о чем мечтаю, —

Понять тебя.

Скажи, что выслушаешь меня.

Я скучаю по твоим прикосновениям,

И чем больше я прячусь, тем больше понимаю,

Что медленно теряю тебя.

© Skillet — Comatose

— Гермиона, где ты была?! — как только девушка зашла в дом, на нее тут же накинулся взволнованный блондин, который, как оказалось позже, пришел уже полтора часа назад. — Я уже собирался идти тебя искать!

— Не волнуйся, я всего лишь гуляла по дистрикту, — беззаботно отозвалась гриффиндорка, проходя мимо парня.

— Ага, с рюкзаком? — ехидно отметил он.

Она невозмутимо скинула упомянутую вещь с плеч и кивнула:

— Именно так.

Пит хмыкнул и покачал головой, но, к ее облегчению, комментировать ничего не стал и ушел на кухню разогревать ужин.

Она поняла, что он догадался, где она была, и приятно удивилась, что он ничего не сказал по этому поводу. Уж Рон бы точно ждать не стал, сразу б кинулся вытряхивать из нее всю правду-матку. А вот Гарри так бы не сделал.

Гермиона вообще поймала себя на мысли о том, что проводит параллели своих друзей со здешними жителями. Гарри она сравнивала с Питом, оба спокойные и уравновешенные, добрые и отзывчивые, всегда готовые прийти на помощь. Правда, Гарри помимо этого был еще и скрытным, иногда чего-то недоговаривал, но она всегда понимала это и не вмешивалась. Еще он был вспыльчивым, но быстро отходил и признавал свои ошибки.

Рона она сравнивала с Гейлом, правда, между ними было довольно мало общего — единственное, что их связывало, это излишняя ярость и, видимо, небольшая тугодумость. Хотя у Рона довольно большая. Но иногда, стоит отдать ему должное, он выдавал поистине гениальные идеи, которые другим не приходили в голову. Правда, потом эти идеи оборачивались для них очередным и не всегда приятным приключением.

И еще Гермиона нашла некоторые общие черты у Джинни и Китнисс, обе прямолинейные, иногда даже слишком, волевые и слишком самостоятельные. Такие, как они, за словом в карман не полезут. Китнисс, правда, была немного замкнутой, а вот за Джинни подобного не наблюдалось — разговорит любого и подружится с ним, умеет хорошо повеселиться, втянет в этот балаган еще и других и успеет за вечер закрутить роман с парочкой-другой парней.

За размышлениями девушка немного ушла в себя, и пекарь достучался до нее не с первой минуты.

— Я уж думал, снова придется Хоторна звать, — хмыкнул Пит и, словно не замечая возмущенного взгляда, направился на кухню.

Грейнджер закатила глаза и пошла следом, захватив с собой по пути забытый рюкзак.

— Похоже, что ты не просто погулять ходила, — кивнул на сумку Мелларк и расставил тарелки.

— Что-то вроде того. За основой прошлась.

— Основой? Для чего? — нахмурился победитель и налил в чайник воды, а затем поставил его на огонь.

— Для палочки, — улыбнулась Гермиона и достала ветку, которую она уменьшила с помощью ножа так, чтобы та поместилась в рюкзак.

— Ого! — присвистнул удивленный парень и осмотрел заготовку. — А зачем тебе еще одна палочка?

— Это не для меня, — вздохнула девушка. — Я же Прим обещала научить, вот ей и хочу сделать палочку.

— А ты делала их раньше? — изумился Пит.

— Вообще-то нет, — призналась она и пожала плечами. — Я даже технику изготовления не знаю, буду делать так, как мне покажется правильным. В моем мире палочки делают специально обученные этому делу мастера, и у каждого есть свой секрет. К тому же, даже если испорчу этот экземпляр, у меня полно других шансов.

— Ну, лес тут большой, так что здесь можно размахнуться. А что, это все? Только дерево надо?

— Нет, мне еще сердцевина нужна.

— Сердцевина? Из чего?

Гриффиндорка огляделась по сторонам и поманила к себе пальцем юношу, дождалась, когда он наклонится, и серьезно сказала тихим и напряженным голосом:

— Чтобы добыть сердцевину, мне надо выйти на улицу в полночь, когда будет полнолуние, и в момент полной тишины и спокойствия, чтобы даже не было дуновения ветра, отрезать волосы мертвой девственницы, которая умерла как минимум сто лет назад, и обязательно, чтобы она была рыжая.

Она наблюдала за тем, как его лицо меняется и вытягивается — сначала из сосредоточенного и слушающего оно превратилось в удивленно-испуганное, и поменяло цвет от красного до бледного, пройдя все оттенки синего, зеленого и фиолетового, а потом прыснула:

— Ты бы видел себя!

Он сплюнул и прижал руку к груди, облегченно выдохнув и поняв, что она всего лишь пошутила.

— Я уже подумал, что ты пойдешь на кладбище искать девушку.

— Ну ты даешь! Хотя на самом деле, в моем мире есть некоторые рецепты, из ряд вон выходящие.

— Ты серьезно?

Она кивнула:

— Еще как, и некоторые примечания в обрядах очень жуткие, а есть такие вот бредовые моменты, что хочется сжечь книгу.

— Ужас, — покачал головой Пит.

— Не то слово, — откликнулась Гермиона, расправляя складки на одежде. — Есть зелья, которые надо варить только от заката до рассвета, или, к примеру, нельзя допустить, чтобы хоть один луч солнца попал на состав, иначе все испортится, пойдет коту под хвост.

— Ну и правила у вас, — улыбнулся пекарь, убирая посуду и ставя чашки.

Разговор прервал громкий и настойчивый стук в дверь. Парень с девушкой озадаченно переглянулись.

— Кто это может быть? — шепотом спросила гриффиндорка. — Китнисс и Прим сегодня с утра заглядывали уже к нам!

— Я не знаю, — прошептал Мелларк и попытался в окно разглядеть незваного гостя. — Черт, это Хеймитч!

— Хеймитч?! Так, я наверх, — ужаснулась она и схватила рюкзак, стараясь как можно быстрее и, по возможности, потише выбраться из кухни.

— Привет, Хеймитч, — улыбнулся Пит, открыв дверь.

— И тебе не хворать, парень, — кивнул на удивление трезвый мужчина. — Пригласишь или так и будем стоять здесь?

— О, да, конечно, проходи. Что-то случилось?

— Случилось, парень, случилось.

Мелларк напрягся и повернулся к собеседнику:

— Что такое?

— Уже осень началась, если ты не забыл, скоро Тур Победителей.

— Я помню об этом. Какое это сейчас имеет значение?

— Ты ждешь кого-то? — вдруг переменил тему удивленный гость.

— Нет, с чего ты взял? — ответил изумленный блондин.

Ментор кивнул на две чашки на столе.

— А, это, — протянул нервно парень. — Думал, что Бейгл* зайдет на чай, но он, видимо, не смог.

Эбернети прищурился и несколько мгновений молчал, но потом хмыкнул, и Пит понял, что ментор не поверил ни единому его слову.

— По поводу Тура, малыш, вам с Китнисс надо почаще появляться сейчас на публике, помни, что за вами следят.

— Помню я, помню, — вздохнул Пит и протер руками лицо.

— Ладно, удачи, я пошел. Не забудь про гулянки.

* * *

— Я все еще являюсь преподавателем Трансфигурации и деканом Гриффиндора, профессор Амбридж! — напряженный голос женщины немного дрожал, иногда срываясь от этой бессильной ярости, затапливающей ее изнутри и грозящей вырваться наружу.

Она прикрыла глаза и тяжело выдохнула, сжав пальцами переносицу, и глухо произнесла:

— Я сама сообщу им об этом.

Ее собеседница в розовом костюме раздраженно поджала губы и высоким голосом ответила:

— Я надеюсь на это. И на ваше благоразумие тоже.

Фыркнув, она удалилась восвояси, оставляя в пустом коридоре позади себя потерянную Минерву МакГонагалл.

Ведьма судорожно вздохнула и прижала руки к лицу, стараясь изо всех сил не расплакаться прямо здесь. Увидит кто-нибудь, и ее репутации строгого и железного преподавателя придет конец. Такая новость, как рыдающая МакКошка разлетится по всему замку за считанные секунды.

Женщина горько усмехнулась — наивные студенты. Они даже не догадывались, что она знает об этой кличке, прочно закрепившейся за ней с тех самых пор, как все узнали ее анимагическую форму.

Она на это не обижалась, иногда посмеивалась над их наивностью и детской непосредственностью у себя в кабинете, перечитывая время от времени их работы. Это ведь всего лишь дети.

Нет.

То поколение, которое учится сейчас — уже нет. Эти так называемые дети уже познали всю боль и горечь утрат, уже знают, что такое страх и леденящий душу ужас. Это сломанные взрослые в обличии ребенка.

Минерва отняла руки от лица и быстрым шагом направилась в свой кабинет, стараясь таким образом разогнать эту боль, прочно вцепившуюся ей в самое сердце и не желающую отпускать.

Мысли табуном носились в голове, наскакивали друг на друга, спотыкались и неслись дальше, совершенно не желая соединяться в единую цепочку дальнейших действий. Сердце, казалось, и вовсе перестало биться.

Женщина зашла в комнату и села за стол, устало выдохнув и облокотившись об него.

Она все обязательно скажет. Только попозже, пожалуйста, не сейчас.

Сейчас ей следовало успокоиться и немного прийти в себя, а еще подобрать подходящие для такой ситуации слова.

Мерлин, да что она несет?! Какие, к черту, подходящие слова?! Нет в мире таких слов, способных унять боль в груди, раздирающую все нутро, и от которой хочется умереть.

Одеревенелые пальцы сами потянули ящик письменного стола за ручку, а затем вытащили целый ворох работ.

МакГонагалл всегда следила за порядком в своем кабинете и всегда хранила все работы своих студентов. Постоянно протирала, временами перечитывала, и некоторые знала наизусть.

У каждого есть свой способ справляться с болью. Кто-то летает на метлах, стремясь подняться высоко-высоко, чтобы боль не догнала; кто-то рисует и выплескивает все эмоции на бумаге; а кто-то читает. Минерва относилась к третьей группе людей. Только читала она не художественную литературу и учебники, а эссе своих учеников.

Это помогало справиться с контролем и не позволяло сойти с ума.

Какой способ справиться с болью был у ее студентов она не знала, но где-то внутри догадывалась, что какой-нибудь экстремальный, по крайней мере, у мальчишек точно.

Пятая снизу.

Она методично отсчитала бумаги и достала работу, которую искала. Начала читать ее и почувствовала, что совсем немного, на самую капельку ей стало чуть легче, и слабо улыбнулась.

* * *

Гарри сидел в гостиной Гриффиндора и читал книгу по Зельеварению, пытаясь запомнить состав и порядок приготовления Кровевосстанавливающего зелья.

Кровь быка, яд гадюки, мандрагора, чемерица, листья меллорна.

Есть! Ингредиенты он вроде запомнил, а теперь самое сложное — надо выучить, что за чем идет, и в каком количестве.

Снейп сказал, что завтра будет большая контрольная, и по ее итогам будет зависеть оценка этого семестра.

Удивительно, конечно, что теперь он старается учиться. Можно сказать, что он полностью погрузился в учебу. И в квиддичные тренировки. На самом деле, все это он делал специально — ему надо было занять себя до такой степени, чтобы потом, ложась спать, ни о чем не думать перед сном. Чтобы голова касалась подушки и все, чтобы сразу отключало.

Сначала это очень помогало, в первые недели такого сумасшедшего режима Поттер выматывался до изнеможения и не желал ничего, кроме как немного поспать. Но затем кошмары вновь вернулись, и утром он просыпался совершенно разбитый и расклеенный.

Кошмары были одной стороной этой чертовой медали, другой были его мысли. Кошмары еще ладно, с ними он давно свыкся, но вот мысли… они были с ним всегда, и он ничего не мог с этим поделать.

Прошло уже почти четыре месяца со дня смерти Сириуса и… похищения Гермионы.

Боль тут же всколыхнулась в груди, и гриффиндорец сжал ледяными пальцами корешок учебника, а затем, не сдержавшись, швырнул его в стену и уперся локтями в колени, сжимая голову.

Черт-черт-черт…

Какой же он все-таки кретин.

Настолько был поглощен своей болью, тоской, что ничего не замечал вокруг. Ничего не слышал, а только видел перед собой эту картину, снова и снова — как в Сириуса попадает Авада, и он падает в Арку Смерти.

Он пробыл в трансе несколько дней. Несколько дней! Потом, когда пелена спала с глаз, он понял, что лежит в Больничном Крыле Хогвартса, а рядом сидят Рон и Джинни.

Приподнявшись, он понял, что чего-то не хватает. И до него дошло, что здесь нет Гермионы. Только вот, когда он спросил, где она, ребята только как-то странно переглянулись и бросили на него сочувствующие взгляды.

А Джинни взяла его за руку и тихим голосом произнесла только два слова:

— Ее похитили.

Ее похитили.

И виноват был в этом только он! Не уследил, не доглядел, не уберег.

Свою лучшую подругу. Свою почти сестру.

На ее поиски были брошены все силы знакомых, да и то не сразу. Сначала почти никто не хотел искать ее, начали поиски спустя лишь полтора месяца после ее исчезновения. Все было зря — она словно сквозь землю провалилась.

Даже нападения на магов и магглов прекратились. Стало тихо, даже слишком. Газеты пестрили заявлениями о том, что Темный Лорд, наконец, сгинул, и волшебный мир отделался малыми потерями — подумаешь, умер бывший заключенный Азкабана, и исчезла лучшая студентка школы. Главное, что Пожирательские рейды прекратились.

Читая эти глупые газетенки, Гарри хотелось до безумия придушить эту Риту Скиттер, которая и строчила эти статьи, лишенные смысла и логики. Он не понимал, почему каждый раз читает эти газеты и, по сути, занимается мазохизмом, но ничего поделать с собой не мог — он мог только вглядываться в идиотские строчки до рези в глазах и искать там… Хоть что-нибудь. Он и сам не знал, что ищет. Любое упоминание. Хоть что-то, что помогло бы ему.

Победу праздновали недолго — тишина была только два месяца, и через две недели после начала поисков девушки неожиданно было совершено нападение Пожирателей Смерти на небольшую деревушку на окраине Шотландии. Не пощадили никого, ни детей, ни женщин, были убиты и зверски замучены все жители, а напоследок там оставили послание для магов. Что скоро начнется война, и если они хотят жить, то им стоит принять правильную сторону.

Поттер по-детски наивно верил, что Гермиона жива. Да, она в плену, но она жива. Он знал, что Волан-де-Морту она нужна живой. Как приманка для Гарри.

И он готов был пойти сдаться, только не знал куда.

— Мистер Поттер?

Ловец подскочил на кресле и увидел слева от себя взволнованную преподавательницу Трансфигурации.

— Профессор МакГонагалл? Что-то случилось?

Женщина проигнорировала его вопрос и оглядела пустую гостиную.

— Вы здесь один?

— Да, профессор.

— Где же ваши друзья? — ему показалось, что она с трудом выталкивает из себя эти слова.

— На квиддичном поле, профессор, тренируются, — медленно ответил он и встал.

Женщина покивала и спросила:

— Почему вы не там, а здесь?

— Я… они меня выгнали, сказали, чтоб я шел отдохнуть, — вздохнул Гарри и взлохматил волосы.

— И что сделали вы?

— Начал готовиться к контрольной.

— Похвально, — улыбнулась Минерва. — Пройдемте со мной, мистер Поттер, мне нужно с вами поговорить.

— Ээ, да, да, конечно, — он недоуменно нахмурился, но беспрекословно послушался и пошел за женщиной.

И что она хочет ему сказать?

Он хмуро оглядел ее неестественно прямую и натянутую слово струна спину, и одна из догадок вонзилась ему в мозг.

А что, если… что, если у нее есть новости о Гермионе? Может, они напали на след?

Поттер воодушевился этой мыслью и прибавил скорости, догоняя профессора.

Он знал, что Гермиона жива, этот ублюдок ее не убьет, он использует ее как приманку, хочет заманить его в ловушку с ее помощью.

Сердце стучало словно сумасшедшее, предвкушая хорошую новость, и со всей силы билось о ребра, грозясь выломать их.

Едва дождавшись, пока закроется дверь, парень тут же выпалил:

— Вы хотите сказать мне что-то про Гермиону?

Севшая Минерва удивленно подняла на него глаза:

— Да, вы правы, мистер Поттер. У меня есть новости.

— Отлично! И когда мы выходим? Вы знаете, где они прячут ее, да? Сегодня мы уже ее спасем!

— Мистер Поттер! — рявкнула женщина и ударила ладонью по столу, немного приподнявшись со стула. — Сядьте, пожалуйста, и выслушайте меня до конца.

Гарри снова нахмурился и, озадаченный таким поведением, сел в предложенное место.

Что она хочет сказать?

Гермиону уже нашли. Значит, она, видимо, не хочет, чтобы он вмешивался в это дело. Получается, что туда уже отправили отряд авроров, которые справятся сами, без посторонней помощи.

Обуреваемый подобными мыслями он даже не заметил, с каким сочувствием и жалостью смотрит на него преподавательница, сколько боли в ее глазах.

— Мистер Поттер… — она сглотнула и сжала переплетенные пальцы в замок.

Энтузиазм вдруг исчез, и брюнет в кресле напрягся, услышав непонятные нотки в голосе женщины.

— Дело в том, что… новость действительно касается мисс Грейнджер.

Внутри одновременно затрепыхались бабочки, и предчувствие чего-то нехорошего начало жевать его органы. Он внезапно увидел, что привычный лед во взгляде МакГонагалл почему-то сменился талой водой и задрожал, готовый выплеснуться слезами.

Что. Она. Хочет. Сказать.

Вместо слов, которые так не хотели вырваться из непослушного рта, Минерва положила на деревянную поверхность письменного стола грязную цепочку.

Поттер задохнулся, будто его ударили под дых и разом выбили весь воздух. Взгляд зеленых глаз был прикован к вещи на столе.

Это ее цепочка.

Вся в грязи и… в крови.

Мерлин, это кровь…

Ее кровь, — шепнуло подсознание.

Гриффиндорец поднял глаза на профессора и судорожно сжал подлокотники тугими пальцами.

— Что вы хотите сказать этим? — как будто со стороны он вдруг услышал свой глухой и севший голос.

— Мистер Поттер…

Нет, пожалуйста, нет…

— Я все понимаю…

Нет, только не это!

— Я должна сообщить вам…

Промолчи, не говори, только замолчи!

Он не мог отвести от нее взгляда. С каждым ее словом он ощущал, как еще один кусок его души отваливается и летит куда-то в пропасть, причиняя физическую боль.

— Мне очень жаль…

Это неправда.

Он отчаянно замотал головой, отказываясь верить в происходящее.

— Это ложь, — тихо сказал он. — Вы лжете. Он не мог убить ее.

— Это не было убийством. Произошел несчастный случай.

Не надо.

— Она сорвалась вниз в Тронном Зале. В Его замке. Она предприняла попытку бегства, ее хотели поймать, и тогда она, не желая снова быть пойманной, прыгнула в пропасть.

Все вокруг разбилось на тысячи осколков, и не осталось ничего, только всепоглощающая тьма, засасывающая Гарри вслед за собой. Не осталось предметов, не осталось людей, не осталось н и ч е г о. Только тьма и пустота.

Поттер чувствовал, как внутри догорало пламя, все взрывалось и крушилось, оставляя после себя ничего. Леденящую пустоту. Остались только обугленные останки.

— Вы лжете. Она не могла погибнуть.

— У нас есть доказательства. Мне жаль, что она умерла. Все-таки она была и моей ученицей…

— Она не была. Она есть. — Процедил он сквозь зубы. — Не смейте говорить о ней в прошедшем времени.

— Мистер Поттер, вот в этой колбе воспоминания мистера Фенрира Грейбека, которого недавно поймали авроры. Посмотрите и убедитесь сами.

Минерва знала, что этими словами причиняет ему еще большую боль, но также она знала, что ему надо знать правду. Он должен все сам увидеть и понять и тогда, быть может, он сможет принять эту новость. Она боялась за его рассудок. Потеряв Сириуса, он несколько дней пробыл в прострации, а, очнувшись, начал крушить все вокруг, узнав, что подруга пропала.

Гарри медленными механическими шагами приблизился к Омуту Памяти и нагнул туда свою голову, тут же на мгновение задохнувшись и очутившись где-то в холодном и мрачном сыром коридоре.

Что за черт?

Было темно, и он подумал, что находится в подземельях Слизерина. Здесь все было словно пропитано отчаянием и болью. Впереди за поворотом мелькнула чья-то фигура в светлых одеждах, и он побежал за ней.

Кто-то точно щелкнул выключателем, и гриффиндорец оказался в огромном Зале, где почти не было пола — всюду зияли черные дыры, уводящие в никуда.

Гарри поднял голову вверх и заметил, что по всему периметру потолок поддерживали колонны.

Внезапно дверь открылась, и в помещение заскочила девушка в порванной и грязной рубашке, только чудом не попав в одну из этих дыр и вовремя отпрыгнув в сторону. Спутанные пряди каштанового цвета занавешивали лицо.

— Гермиона, — прошептал Поттер и почувствовал, как мир внезапно смазался. Он быстро протер глаза и вдохнул затхлый воздух, жадно смотря на подругу.

Она подошла к обрыву и бросила туда камень. Они оба прислушались.

Пустота. Ни единого звука, черт возьми.

— Стоять, чертова сучка! — взревел кто-то, и они оба подскочили и обернулись. У входа стоял ублюдок Сивый, противно ухмыляясь и сложив руки на груди.

У Гарри зачесались руки, до того ему хотелось врезать этому мудаку или проклясть его, да так, чтобы он мучился от боли до конца своих дней. Он посмотрел на подругу — она стояла, не шевелясь, а в глазах плескался страх и ужас.

Он не узнавал ее — из симпатичной стройной девушки она превратилась в подобие человека, стала худой и изможденной, казалось, сделай она еще шаг, и тут же сломается. И во всем этом был виноват только он!

— Думала, сможешь сбежать? — оскалился мужчина, нехорошо цокнув языком и расслабленно откидываясь на стену. — А ты не такая уж и глупая. Дождалась, пока закончится моя смена, и прикончила мальчишку… Бедный-бедный мальчик… — он покачал головой и смахнул невидимую слезу, будто он и в самом деле горевал по пареньку.

— Заткнись, не делай вид, словно тебе и правда его жаль! — зашипела девушка.

— А тебе? — мигом перестав ломать комедию, произнес оборотень, став серьезным, но через пару секунд снова начав ухмыляться. — Тебе было его жаль, когда ты душила его, а?

Что за…

Что несет этот урод?!

Через секунду дверь отворилась, являя взору двоих собеседников третьего, в широкой мантии и с палочкой наготове.

— Наша пленница решила бежааать? — прошипел Волан-де-Морт, вперившись красными глазами в замершую девушку. — Дорогая… неужели ты думаешь, что я отпущу тебя просто так?

— Давай ты не будешь делать глупости, малышка? — спокойно проговорил мужчина, медленно перекатывая в руках палочку и приближаясь к ней. — Просто подойди ко мне, и ты вернешься обратно.

Шатенка поджала губы:

— Я больше туда не вернусь, Том.

Мужчина резко остановился, споткнувшись и замерев на месте, мгновением позже подняв голову.

Гарри увидел его расширенные глаза, которые говорили о том, что мужчина пребывает в ярости.

Волан-де-Морт втянул со свистом в себя воздух:

— Откуда ты узнала, грязнокровка?!

— Твое имя? — усмехнулась девушка. — Было нетрудно догадаться.

Пожиратель прикрыл глаза:

— А ты и правда умная ведьма… Теперь подойди сюда, — приказал он.

— Я не твоя собачонка, — рыкнула волшебница.

— Гриффиндорцы! — зашипел мужчина. — До тупости храбрые! Ты думаешь, твоя смелость тебе поможет?! — он остановился, задумавшись, через секунду хищно улыбнувшись. — Маленькая, глупая, храбрая львица… Ты думаешь, что отличаешься от нас, считаешь нас безумными убийцами, проливающими невинную кровь… Скажи… кто ты сейчас?

Она замерла, облизывая вмиг пересохшие губы.

— Теперь ты одна из нас… такая же, как и все мы, — он обвел рукой зал, как будто здесь находились все его приспешники. — Твои руки запятнаны чужой кровью, твоя чистая душа осквернена! Что теперь скажут? А что скажет Гарри Поттер, узнав об этом?

Гарри увидел, как ее тряхнуло, и кинулся навстречу ублюдку.

— Не тронь ее!

Но его никто не слышал, он был всего лишь тенью, пустотой.

— Как ты посмотришь ему в глаза? Бедное, наивное дитя… он и не знает, что скрывается за маской лучшей студентки…

— Заткнись! Я не такая, как ты! — вскрикнула девушка, зажав руками уши.

— Ооо! Ты и не знаешь, какая ты на самом деле! — расхохотался мужчина, подойдя к беглянке и наклонившись ниже. — Ты и не ведаешь, какие демоны живут в тебе! Первое убийство всегда прекрасно! Дальше пойдет как по маслу, родная. Сначала убиваешь незнакомца, потом еще, еще… а затем переходишь на близких. О, извини, я и забыл, ты ведь уже перешла!

Она вздрогнула и сморгнула слезы, навернувшиеся на глаза.

— Замолчи, ты ничего обо мне не знаешь! — вскинула она голову, смело заглядывая ему в глаза.

Он покачал головой, будто он отец, а она — неразумная дочь:

— Это ты ничего не знаешь о себе…

— Я не вернусь обратно! — закричала она, вскидывая спрятанную в рукаве палочку и откидывая мужчину от себя. Оборотень, до сего момента ничего не предпринимающий и стоявший у стены, тут же сорвался с места. Девушка бросилась в сторону, царапнув пальцами колонну и пытаясь за нее зацепиться, а секундой позже поняла, что выхватила из нее камень, осколком торчащий наружу, и летит куда-то в пропасть.

— Держи ее!

Поттер заорал и рванулся к ним:

— Не трогай ее своими грязными руками!

Фенрир в долю секунды оказался рядом, в последнее мгновение успев схватить девчонку за руку. Он облегченно вздохнул.

Гриффиндорец попытался ударить оборотня, но попал лишь по воздуху, всколыхнув его. Вдруг он услышал еле слышный слабый шепот:

— Прости меня, Гарри…

— Черта-с-два вы меня получите! — прошипела ведьма, подтянувшись на руке и со всей силы укусив нападающего. Оборотень взвыл сиреной и дернул руку на себя.

Этого мига беглянке хватило для того, чтобы выдрать руку из ослабившейся хватки и полететь вниз.

— Нееет! — брюнет протянул пальцы, но не успел ничего сделать, его тут же вышвырнуло наружу по окончании вспоминания.

Вскочив на ноги, он бездумно ринулся к столу, где стоял Омут Памяти, но руки, схватившие его сзади, не дали ему ничего сделать.

— Мистер Поттер, держите себя в руках!

— Ей надо помочь! Я должен!..

— Мистер Поттер! — рявкнула Минерва и положила обе ладони ему на плечи. — Мисс Грейнджер не спасти, она умерла!

— Нет, нет! Ей еще можно помочь!

— Мистер Поттер, она упала в ту пропасть, там около пятисот футов глубины, если не больше. Ни один не выживет, если сорвется туда. Мне жаль.

Черная и пустая пропасть смотрела на него и затягивала в свою бездну, засасывая его на самое дно. Это была та же пропасть, которая проглотила его лучшую подругу. И сейчас он стоял на самом краю, готовый сорваться.

Он знал, что там его ждет одна боль, и потому сделал шаг вперед. В эту бездну.

* * *

Гарри медленно шагал в гостиную, сжимая в правой руке цепочку Гермионы и чувствуя, как впиваются в кожу ладони зазубренные края.

Так даже лучше.

Так он хотя бы чувствует хоть что-то.

— Гарри? Ты был у МакГонагалл? Зачем она звала тебя? — спросил Рон, едва Поттер зашел в комнату. Рядом с Уизли стояла обеспокоенная и растрепанная Джинни, сжимающая в руках карту мародеров.

Теперь понятно, откуда они знают, где он был.

Он снова посмотрел на них — оба чумазые и в квиддичных мантиях, с метлами в руках. Видно, только вернулись с поля.

— Как прошла тренировка? — гриффиндорец и сам удивился, как ровно и равнодушно звучал его голос, когда внутри все погасло.

Глаза девушки чуть прищурились, и она спросила:

— Гарри, что-то случилось?

Он неловко пожал плечами и посмотрел на огонь.

Брат и сестра озадаченно переглянулись.

— Есть какие-то новости по поводу… Гермионы? — голос Рона чуть споткнулся в конце предложения.

Гарри ничего не ответил, он только бросил цепочку на стол, и сорвался наверх.

Рон проводил друга непонимающим взглядом и повернулся к сестре:

— Что это с ним?

Джинни оторвала глаза от грязной цепочки и посмотрела на брата, медленно обернувшись к нему:

— Ты идиот? Еще не понял? Гермиона мертва.

* * *

Ее вещи были здесь, будто она никуда и не исчезала. Все было на своих местах, здесь даже пыли не было — Джинни регулярно протирала здесь все, да и он тоже заходил, чтобы поддерживать порядок.

Они знали, что однажды она вернется в свою спальню, они знали, как она любила чистоту, и потому всегда убирались здесь.

Браун и Патил не прикасались к ее вещам и кровати, считали этот угол проклятым и обходили его как можно дальше.

Гарри аккуратно присел на ее заправленную постель, а затем лег и закрыл глаза.

Несмотря на то, что прошло уже четыре месяца, подушка все еще хранила ее запах — корица и мандарины. Странное сочетание. Он говорил ей уже об этом.

Мерлин, как же больно.

Даже умирая, она думала о нем.

Прости меня, Гарри.

За что?

За что он должен был простить ее?

Если кто и должен был просить прощения, то только он. За то, что не помог и позволил такому случиться.

Она все сделала правильно. МакГонагалл сказала, что, чтобы сбежать, Гермиона убила мальчишку Пожирателя. Он не осуждал ее, потому что она только так и могла сбежать. Оставила бы парня в живых, и он тут же сдал бы ее своим дружкам.

Господи, даже там, на краю своей гибели, наполовину в пропасти, она думала только о нем, беспокоилась и волновалась.

« — Когда-нибудь, Гарри Поттер, я отдам тебе Долг Жизни!

— Что? Что ты несешь, Гермиона? — рассмеялся он. — Не неси ерунды.

— Когда-нибудь, — она прошептала и сжала его руку. — Обязательно отдам.»

Отдала.

Только зачем ему это?

Поттер открыл глаза и осмотрел комнату, наткнувшись внезапно взглядом на альбом на тумбочке.

« — Эй! Ребята, хватит, нам надо возвращаться в замок!

— Да ладно, не будь такой занудой, Герми!

— Герми?! Я предупреждала тебя, Рональд Билиус Уизли, чтобы ты не смел называть меня этим дурацким сокращением! — завизжала девушка и бросилась вслед за убегающим и молящим о помощи рыжеволосым парнем.

Гарри стоял в стороне и хохотал точно сумасшедший, а потом побежал к друзьям:

— Гермиона, подожди! Ты сейчас убьешь его!

— И убью! Чтоб не говорил глупости!

— Ладно-ладно. Не буду больше называть тебя Герми, — посмеиваясь, поднял руки вверх Рон.

— Вот, так-то лучше, — заключила Грейнджер и отряхнула друга от сухих листьев.

По смешинкам в глазах рыжего Гарри понял, что тот еще не закончил.

— Я буду звать тебя Герм!

— Чтооо?! — щеки гриффиндорки вспыхнули огнем, и она понеслась дальше за вратарем.»

Тот день был одним из самых счастливых в его жизни. Тогда они сделали несколько колдографий, одна из которых, он точно знал, хранится сейчас в ее фотоальбоме.

Ловец опустил веки, проваливаясь в очередное воспоминание.

« — Хэй, Гарри, чем занят?

— Да вот, пытаюсь сделать задание по ЗОТИ.

— Ты — что?

Он глянул на нее и увидел, как карие глаза увеличились в размерах, точно она на самом деле сомневалась в его умственных способностях.

Тут она ляпнула:

— А я думала, ты вообще читать не умеешь.

— Гермиона! — возмущенный, он даже встал с кресла, в котором сидел.

Ответом ему послужил лишь ее хохот.»

« — Что будет дальше?

— Не знаю. Не бойся, Гарри, для всего у нас впереди будет целая жизнь.»

Не будет. Ничего не будет.

Рана все кровоточила и кровоточила.

Слез не было, видимо, он выплакал их еще тогда, когда умер Сириус.

Поттер знал, что однажды ее лицо и голос сотрутся из памяти, но он отчаянно не хотел этого.

Однажды он проснется и поймет, что не помнит ее лица. И это было самое страшное.

Он потянулся и взял альбом, выудив оттуда наугад первую попавшуюся фотографию.

Открыл глаза и посмотрел. Попал на колдографию, сделанную прошедшим летом, когда они сбежали из Норы на пляж.

На Гермионе был легкий сарафан, и она заливисто смеялась, отбрасывая с лица пряди. Через секунду сбоку на нее налетела с разбегу Джинни, и они вместе повалились на песок.

Она переживала по поводу не приехавшего домой брата, и они все решили ее развеселить, а то в последнее время она напоминала бледного призрака.

В ушах все звенел ее голос, и все, что у него теперь осталось — это воспоминания. Больше ничего. И от осознания этого он разваливался на куски, не смея собрать себя вновь воедино. Знал, что не получится и не выйдет.

Больше он никогда не услышит ее, она не будет читать свои нотации менторским тоном, не будет взлохмаченная и взбудораженная врываться в гостиную, крича о том, что она что-то нашла. Не будет стаскивать с них одеяла по утрам, возвещая о том, что утро настало, и пора бы заняться делами. Больше ничего не будет. Потому что ее нет.

Гриффиндорец услышал, как отпирается дверь, но не пошевелился.

Пусть они все катятся к черту.

Он почувствовал, как прогибается кровать под весом сидящего, и перевел на него глаза.

— Гарри… — тихо прошептала Джинни и коснулась его головы рукой, легонько проведя по волосам.

Он не дернулся прочь, только закрыл глаза, вспоминая, как Гермиона тоже так делала. Иногда, правда. Они вообще с Роном мало получали от нее ласки, в основном только пинков и тумаков. Он усмехнулся и вдруг почувствовал на лице что-то мокрое.

Поттер распахнул глаза и уставился прямо на девушку. Ее глаза были полны слез, но ни одна из них не пролилась. Это он сам?

Проведя рукой по лицу, он ощутил влагу на нем.

— Мне жаль…

— Что ты понимаешь?

В ее взгляде что-то изменилось, и она горько спросила:

— Зачем ты так? Я ведь тоже ее любила, она была моей лучшей подругой.

Он замер, а потом начал лихорадочно шептать:

— Прости, прости меня… прости…

Рыжеволосая заплакала вместе с ним и обняла его, ложась рядом.

Их сердца плакали и болели. Они знали, что что-то навсегда изменилось в них самих, и все остальное уже не будет прежним. Но сейчас они не могли думать о будущем, о том, что будет дальше, потому что прошлое не отпускало их.

Джинни на миг взглянула на окно. Там простиралась густая и вязкая темнота, которую, казалось, можно было ощутить подушечками пальцев, стоит только коснуться. В их душах сейчас была такая же тьма.

___________________________________________________________________________________________________

Бейгл* — старший брат Пита, имя означает один из видов хлеба.

Так как информация об именах его братьев отсутствует, я назвала одного из них Бейглом, а другого Раем. Рай — самый старший.

Хотела написать о том, как Гермиона будет искать наполнитель для палочки, но тут появился один зеленоглазый мальчик и потребовал написать кое-что другое. Написала. Не знаю, передала ли всю боль и отчаяние, надеюсь, что получилось. Но мне кажется, что как-то сумбурно все. В общем, все на ваше усмотрение, дорогие читатели!