Коллаген (джен)

Дорога домой проходит без происшествий. Я возвращаюсь около пяти, гораздо раньше, чем приходит с работы папа. За неимением лучшего занятия принимаюсь готовить ужин. Сама я еще достаточно сыта после макарон, но мясной рулет готовится не быстро.

Нарезая луковицы, я провожу оценку ситуации. Ко мне подкатили обе главные силы Броктонбей, плюс еще одна сила поменьше и некая личность, расписывавшая мне прелести злодейства. Никто из них не сделал достойного предложения, но никто и не выглядел враждебным. Интересно, как долго продлится дружелюбие Империи, если (когда! — делаю я себе замечание) я займусь кем-нибудь из скинхедов? И не похоже, чтобы Новая Волна или Протекторат горели желанием сдать меня властям, но вся эта история с «убийством в состоянии самозащиты» определенно отрезала мне некоторые дороги.

Я высыпаю лук в миску и начинаю добавлять остальные ингредиенты, разминая их руками. Я еще не говорила с Куклой — надо запланировать это на завтра. Кстати, я пока не представляю себе, как можно с ней связаться. Вероятно, у нее должны быть какие-то контакты в сети, так что первым пунктом плана станет посещение библиотеки. А когда выясню насчет Куклы, надо будет перечитать NEPEA-5 и пояснения к нему на нормальном языке, чтобы разобраться, что же я все-таки имею право делать, не нарушая закон. И еще поискать какой-нибудь справочник по медицине: выяснить, не может ли куча костей, оставленных на улице, случайно вызвать Черную Чуму. Судя по тому, что Батарея не упомянула ничего подобного, все должно быть в порядке, но лучше бы знать наверняка.

Выложив смесь в форму и задвинув ее в духовку, я ставлю таймер и поднимаюсь по лестнице в папину комнату. Он хранит кое-что из старых маминых вещей в специальном сундучке, и среди них есть одна книжка, которая — довольно неожиданно — может мне очень пригодиться.

Открыв шкаф, я вижу тонкий слой пыли на крышке сундука, и это напоминает мне о том, как долго мы с отцом уже не заговаривали о маме. Я бережно стираю пыль, поднимаю крышку, любуясь аккуратно сложенными платьями, старыми ручками в изящных пеналах и — множеством книг. Все в идеальном порядке. Я медленно достаю книжки, вчитываясь в каждое заглавие. «Заводной апельсин». «Убить пересмешника». «Кандид». Я почти слышу ее голос, когда она читала их мне перед сном. Я стряхиваю наваждение, наткнувшись, наконец, на одну из немногих не-художественных книг в этих стопках. Толстый томик, озаглавленный «Словарь цветов», лежит прямо под «Дон Кихотом». Достаю его, раскрываю на случайной странице и разглядываю иллюстрации. Гелиотроп — преданность. Георгин — достоинство. Гортензия — бессердечие. То, что нужно.

Я возвращаю в стопку «Дон Кихота», который занимает место словаря над «Светом в августе», и кладу обратно остальные книги. Вернувшись на кухню, открываю словарь на первой странице и начинаю расширять свой репертуар.

Когда я слышу скрип поломанной ступеньки крыльца, готовый рулет уже медленно томится в духовке, а я почти добралась до середины буквы «И». Торопливо втянув костяной бутон обратно в ладонь, я закрываю книгу и откладываю ее в сторону. Дверь, открываясь, слегка дребезжит, и показывается отец, на его лице написана озабоченность. Он машинально кивает мне, прежде чем занять место за столом, и опускает взгляд на свои сомкнутые руки. Значит — задумался о чем-то. Я достаю рулет из духовки и щедрой рукой нарезаю нам по нескольку ломтиков. Папа улыбается прозрачной и хрупкой, как стекло, улыбкой, когда я кладу на тарелку его порцию. Значит — был плохой день на работе. Я улыбаюсь в ответ.

Некоторое время столовое серебро позвякивает о тарелки, пока я думаю о том, как бы лучше поднять вопрос насчет пропустить школу, но буквально все варианты кажутся мне совершенно ужасными. Папа, должно быть, улавливает что-то в моем взгляде, потому что он откладывает столовые приборы и пристально смотрит на меня.

— Ты хочешь о чем-то поговорить? — спрашивает он.

Вот блин.

— Да, — отвечаю я, стараясь говорить нормальным голосом.

Я раздумываю, получится ли сформировать какую-нибудь костяную решетку вокруг сердца, чтобы оно не стучало так громко? Мне кажется, что я вот-вот покраснею, и я ломаю пару мелких косточек, чтобы придти в себя. Тише, тише. Вдох, выдох. Маска.

— Мне нездоровилось сегодня в школе, и я подумала, что, может быть, пропущу завтрашний день? — блин, в самом деле? Вот это вот и все, что я смогла выдумать, чтобы прогулять уроки?

Однако папа, кажется, принимает это за чистую монету. Выражение его лицо мгновенно меняется с любопытствующего на озабоченное.

— Может быть, надо вызвать доктора? — спрашивает он. — Или я мог бы отвезти тебя завтра утром к…

— Нет, все не настолько плохо, — перебиваю его я, отрицательно мотая головой. Не знаю точно, какие у врачей есть способы определить, является ли их пациент парахуманом, и не хочу выяснять это на практике. — Я просто подумала, что мне, может быть, стоило бы отдохнуть несколько дней дома. Не хотелось бы заразить кого-нибудь еще, — добавляю я, слабо улыбаясь.

Хотя, если подумать, было бы неплохо, если бы Эмма заболела, например, остеопорозом…

Я ломаю палец на ноге. Не сметь думать об этом.

— Ну хорошо, если ты так считаешь, — соглашается он. Откусив еще пару раз, он признается, вздохнув: — Я просто беспокоюсь, что ты пропустишь занятия…

— Все в порядке, пап! — уверяю я его, вымучивая улыбку.

Мне больно врать ему. С другой стороны, признаться, что его дочь стала убийцей и прогуливает уроки, чтобы попробовать присоединиться к команде кейпов, тоже не кажется удачным выбором. Надеюсь, что первый вариант все-таки лучше.

Мы заканчиваем ужин в молчании. После формального пожелания спокойной ночи мы расходимся по комнатам и совершаем обычные вечерние ритуалы. Папа проводит некоторое время, предаваясь воспоминаниям, глядя на мамину фотографию, а я создаю костяные паутины, блестящие в лунном свете.

Подъем. Пробежка. Возвращаюсь к завтраку, никто из нас не говорит ни слова. Автобус до библиотеки. Ничего сколько-нибудь существенного не происходит, и я довольна этим. События могут подождать до тех пор, пока у меня не сложится план.

Усевшись перед монитором, я вхожу как «гость» на ПХО. Кукла, Кукла, Кукла, идеже еси, Кукла? Судя по всему — будет работать живой рекламой какого-то магазина игрушек еще три недели, где-то на Набережной. Я открываю текст NEPEA-5 в отдельном окне и смотрю, насколько это законно. Да: вполне законно, если только вы не Мастер, способный влиять на гуманоидов. Интересно, и открывает несколько новых направлений для поиска. Потратив некоторое время на ознакомление с законодательством о трудовой деятельности в качестве кейпа, я закрываю все окошки и выхожу, направляясь к Набережной.

Броктонбей славится двумя вещами: во-первых, огромным количеством злодейских кейпов на душу населения. Во-вторых — туризмом. Будь вы бывалый путешественник, интересующийся живописными видами и экзотической кухней, или же уставший родитель, ищущий чего-то, что заставит ваших детей успокоиться на минутку, для вас тут непременно найдется что-нибудь, и оно, скорее всего, найдется на Набережной.

Убедившись, что никто из охранников не смотрит на меня, я сворачиваю в проулок, раздеваюсь и облачаюсь броней. Когда я выхожу обратно, толпа расступается, и я чувствую глубоко внутри смутное удовлетворение. Вот если бы я могла выпустить костяную пику — или, может быть, десяток пик — в школе, чтобы они склонились…

Вдох. Выдох. Маска. Никаких мыслей об убийствах рядом с людьми, которые не заслуживают этого. Несколько секунд я обдумываю этот принцип и нахожу, что его можно упростить. Никаких кровожадных мыслей рядом с людьми. Вот так-то лучше.

Довольно скоро я подхожу к этому магазинчику. Судя по отсутствию анимированных плюшевых зверушек, Кукла, наверное, еще не пришла. Как ни странно, на ее страничке было указано, что она предпочитает работать в обеденное время. Я захожу в ближайшее кафе, заказываю чай и настраиваюсь на ожидание.

Примерно на половине третьей чашки перед витриной появляется зеленый жираф с черными пятнами, высотой где-то в два человеческих роста, вызывая аплодисменты и смех прохожих. За ним следует нечто вроде обезьяны не меньшего размера, на плече которой едет блондинка в белой фарфоровой маске, целиком закрывающей ее лицо. Вот, значит, и она.

Я прошу счет и жду несколько минут, пока официантка выясняет, сможет ли она разменять сотенную купюру. Наконец, я выхожу, получив сдачи примерно на десять баксов меньше, чем следовало. Кукла заставляет своих животных танцевать, и я наблюдаю за представлением с почтительной дистанции. Было бы невежливо отрывать ее от работы.

Я замечаю немало изумленных взглядов, но увидев, что я тщательно игнорирую всех, кто подходит с просьбой дать автограф, большинство зрителей отворачиваются и оставляют меня в покое. Представление Куклы идет своим чередом, одежда и игрушки раскупаются, и все в мире хорошо.

Через некоторое время из магазина выходит человек и молча указывает на запястье. Кукла кивает и машет толпе рукой, прощаясь; это вызывает дружные стоны в младшей части ее аудитории. Я думаю, это удачный момент, чтобы подойти к ней, и начинаю двигаться в ее сторону. Толпа расступается, образуя двухфутовый промежуток между мягко постукивающими пластинами моей брони и их нежной плотью. Я захожу вслед за Куклой в магазин и молюсь про себя, чтобы она меня выслушала.

— Прошу прощения? — начинаю я.

Кукла оборачивается через плечо и застывает на месте. Черт. Должно быть, она уже слышала про Луна и сделала неправильные выводы. Я поднимаю руки в мирном жесте. Вдох. Выдох. Маска на мне. Не делать угрожающих движений.

— Я только хотела поинтересоваться, нельзя ли задать вам несколько вопросов, — поясняю я, оставаясь, как мне хотелось бы надеяться, на достаточно комфортном для нее расстоянии. — За ланчем, — предлагаю я. — Я угощаю.

Деньги того богатенького парня сгорают быстрее, чем мне хотелось бы, но для пользы дела я должна выглядеть как можно более дружелюбной. Да и вообще — чтобы начать делать деньги, надо сперва потратить деньги.

Она глядит на меня, не двигаясь. Не могу разобрать выражение ее лица под маской, но кажется, что она смотрит на меня опасливо.

— Я не собираюсь присоединяться ни к какой команде… — медленно начинает она.

Я торопливо мотаю головой. Кукла много раз заявляла о своей нейтральности, и посягать на эту ясно выраженную позицию было бы некрасиво. И еще — это было бы неправильно.

— Нет-нет, ничего подобного, — поспешно уточняю я. — Вообще-то, я хотела бы спросить у вас совета, как бы мне лучше использовать свою силу для заработка. С кем бы мне поговорить об этом, с какими законами надо ознакомиться, такого рода вещи, — объясняю я.

Она молча смотрит на меня, и я начинаю понимать, что чувствуют люди, глядя на мою собственную маску. Лишь гладкая белая поверхность с двумя черными точками там, где должны быть глаза. Должно быть, им так же не по себе, как и мне сейчас.

— За ланчем, — соглашается она, и я вздрагиваю под маской от интонации ее голоса. Он звучит боязливо, как будто бы она опасается за свою жизнь в случае отказа.

— Вы вовсе не обязаны… — начинаю я, но на этот раз перебивает она:

— Нет-нет, все в порядке. Все в полном порядке, — говорит она, направляясь к дверям и осторожно обходя меня по дуге. Я чувствую неприятный спазм в животе. Что я сделала неправильно?

Кукла ведет нас в маленькое кафе и берет со стойки два панини с томатами, авокадо и швейцарским сыром. Не самая любимая моя еда, но вполне съедобная. Кукла бросает несколько слов официанту, и нас отводят в отдельную комнату на втором этаже.

Там она усаживается за маленький столик и разворачивает свой сэндвич слегка дрожащими руками. Повозившись с чем-то на боковой стороне своей маски, она отделяет нижнюю ее часть, и я с немалым удивлением вижу очень смуглую кожу ее лица. Каким-то образом она подмечает мое удивление и досадливо вздыхает. Я присаживаюсь напротив, чувствуя, что начинаю краснеть. Вот засада.

— Ага, никто обычно не ожидает этого, — подтверждает она с усталой ноткой в голосе, и на этот раз по мрачной складке в уголке ее рта я догадываюсь, что она хмурится под маской. — Неважно. Итак, ланч. Пожалуйста, спрашивайте о том, что вас интересует, — предлагает она и откусывает от сэндвича.

Вдох. Выдох. Я преобразую нижнюю часть шлема в челюсть и осторожно пробую свой. Неплохо — хотя, на мой вкус, не помешало бы добавить и мяса. Проглотив кусочек, я решаю начать с самого насущного вопроса:

— Что я могу сделать, чтобы остаться нейтральной?

Кукла смеется — таким тоном, будто бы ей не верится, что я говорю всерьез. Отсмеявшись, она успокаивается и отвечает, не поднимая глаз от стола:

— Я, — она выделяет это слово голосом, — недостаточно сильна, чтобы испугать людей, и я тщательно избегаю помогать или вредить кому-либо. — Черт. Я чувствую, как что-то переворачивается у меня в желудке. Ни одно из этих утверждений ко мне не применимо. — Вы же, — она указывает на меня рукой, в которой держит сэндвич, — уже заработали ненависть одной банды, а остальные попытаются повернуть эту ситуацию так, чтобы вы согласились на предложение присоединиться к ним. Этот поезд уже ушел, — заключает она, качая головой, и откусывает еще кусочек.

Я откидываюсь на спинку стула, чувствуя внезапную усталость. Что ж, этот вопрос все равно стоило задать, хотя бы и ради такого ответа.

— А что насчет заработка? — спрашиваю я. — Например, если бы я решила продавать какие-нибудь изделия из кости?

Кукла достает ручку и выводит на салфетке несколько цифр.

— Это телефон моего адвоката. Он организовал целую фирму, которая специализируется на помощи кейпам-Изгоям. Позвоните ему с четырех до семи, желательно, с какого-нибудь таксофона, — объясняет она, подталкивая салфетку на мой край стола. — Разговаривайте профессионально, вежливо, и вам не составит особого труда с ним договориться.

Спрятав салфетку с номером в кармашек брони, я отъедаю еще от своего вегетарианского сэндвича. Ну что ж, по крайней мере один результативный шаг на сегодня достигнут. Можно будет еще и попробовать позвонить туда, после того, как закончу помогать Исиде.

— А есть ли какие-нибудь законы, насчет которых я должна быть осмотрительна? Помимо NEPEA-5, — уточняю я. — Что-нибудь типа местных регуляций, на которые трудно выйти простым поиском в интернете?

Я и сама проделала, конечно, некоторые изыскания, но есть определенный предел крючкотворной словесности, которую человек может просмотреть перед неизбежным погружением в глубокий сон.

Кукла качает головой:

— Нет, Броктонбей — весьма дружелюбное к кейпам место. Учитывая Исиду, это как бы неизбежно.

Я киваю. Действительно. Регуляция парачеловеческих способностей в первую очередь ударит по нашему кадаврокинетику, и никакой политикан не захочет прославиться тем, что помешал работе одного из кейпов-целителей, ведь их и без того не так уж и много в мире.

— Спасибо, — благодарю я, протягивая руку, но Кукла делает останавливающий жест с очень серьезным выражением на открытой части ее лица. Я стараюсь не чувствовать себя обиженной.

— Вы действительно очень жуткая, — оправдывается она, и страх в ее голосе можно почти пощупать руками. — Пожалуйста, пожалуйста, умоляю, не подходите больше ко мне. Я изо всех сил стараюсь не ввязываться ни в какие конфликты, но даже этот разговор может привести к тому, что я окажусь на линии огня.

Я не вижу на ее лице ни следа хитрости или обмана — по крайней мере, на открытой его части. Только отчаянное беспокойство и страх. Я пытаюсь поставить себя на ее место, вообразить, как бы я чувствовала себя, если бы в школу заглянул гангстер и спросил у меня, как ему устроиться на работу.

Ну хорошо.

— Я не буду больше к вам обращаться, — механически киваю я.

Мы доедаем наш ланч в молчании. Кукла присоединяет обратно нижнюю часть маски и уходит, не сказав ни слова. Вскоре ухожу и я, по пути оставляя на кассе несколько купюр и продолжая размышлять о том, что она сказала.

Мне надо пройтись. Проветрить голову. Потом заняться чем-нибудь, чтобы не свихнуться от безделья. Сейчас примерно час дня. Надо погулять часика четыре, а потом я должна быть в госпитале, чтобы встретиться с Исидой и посмотреть, не смогу ли я сделать для нее что-то полезное.

* * *

Мясной рулет — имеется в виду meatloaf, скорее, «мясной пирог», запеканка из мясного фарша с разными другими ингредиентами в форме, напоминающей хлебный батон, которую потом нарезают ломтиками.

Панини (ит. «булочка») — сэндвич из итальянского хлеба (чибатты, микетты) с разнообразной деликатесной начинкой.