Poor poor Persephone (джен)

0.1

Привыкай, Оливер, говорил Чарли еще в конце июня, эта дотошная особа и этот жуткий тип теперь будут занимать большую часть твоего времени.

Капитанов в Хогвартсе готовили заранее, поэтому назначение не было сюрпризом. Сюрпризом была Эдит Фрай, разыскавшая их с Марком еще на платформе и ультимативным тоном сказавшая, что ждет их в своем купе, чтобы обсудить некоторые детали.

Лучше никогда не перечить Эдит Фрай, предупреждал Чарли, она может нести полную чушь, но в какой-то момент ты поймешь, что лучшей идеи в жизни не слышал.

Не доверять Чарли у Оливера причин не было. В конце концов, Чарли поверил в него тогда, на втором курсе, терпеливо относился ко всем неудачам и давал очень дельные советы. Поэтому Оливер даже одернул Марка, у которого с Фрай с июня были довольно натянутые отношения, и пообещал, что они придут.

— Где Флинт? — удивленно спросила Фрай, когда Оливер пришел в купе один. — Я думала, вы теперь не разделяетесь, как близнецы Уизли.

— Переговорит со своими и придет, — миролюбиво ответил Оливер, внутренне скорежившись от жуткого взгляда Таркса. Эти двое были ненамного старше, но пугали своей особенной разрушительной аурой, которая будто утраивалась, когда они оказывались рядом.

И это они даже не встречались, хотя, как-то сказал Чарли, лет через десять осознают все и обязательно поженятся.

В тот момент Оливер понял, что Чарли, несмотря на свою непоколебимость и уверенность, тоже мог ошибаться. Потому что был единственным в школе, кто два года не замечал, что Эдит Фрай отчаянно сохнет по нему, пусть и выражает это весьма своеобразно.

Доводя свою команду до изнеможения, лишь бы выиграть матч против Гриффиндора. В прошлом сезоне ей это даже удалось — с разницей в десять очков, потому что защита Хаффлпаффа была никакой, и Фрай с огромными усилиями удалось поймать снитч.

В какой-то момент Оливер даже подумал, что Чарли сжалился и уступил, хотя это было совсем не в его духе.

Десять очков стоили им кубка по квиддичу в прошлом году.

А теперь дотошная особа и жуткий тип бесконечно спорили, Оливер считал минуты до прихода Марка, потому что чувствовал себя не в своей тарелке, в коридоре гудел пчелиный улей учеников, а поезд проносился мимо бесконечных полей и редких пролесков.

Фрай и Таркс всегда спорили друг с другом так яростно, что людям вокруг них становилось неуютно. Оливер гордился своей способностью влезать в абсолютно любые разговоры так, будто участвовал в них с самого начала, но сейчас даже не успевал уловить тему спора, чтобы высказать свое мнение.

Поэтому вздохнул с облегчением, когда услышал знакомый голос за приоткрытой дверью купе. Правда, еще долго сомневался, что понял правильно.

Пока не выглянул.

Марк произнес «Уизли». Вряд ли он обращался к Фреду или Джорджу, потому что те никогда не ездили так близко к купе старост, и точно не успел познакомиться с кем-то из мелких рыжих; Чарли говорил, что в этом году поступает его самый младший брат, а в следующем в школу пойдет самая младшая сестренка, и от этих «самых» Оливеру слегка поплохело. Он не был уверен, что, при всем уважении, сможет запомнить кого-то дальше Фреда с Джорджем.

А еще была Перси Уизли. Неожиданно тихая — что удивительно, с такими-то братьями — но жутко занудная и высокомерная. Было странно, как она с таким сочетанием ума и характера поступила на Гриффиндор, где без покровительства Чарли ее не ждало ничего хорошего.

Поэтому…

Присмотри за Перси, попросил Чарли вскользь на одной из последних тренировок, одним глазком, ладно?

За дверью купе и правда стояла она. Избавившаяся от своей кошмарной косы и ужасных очков. Прямая и худая, выглядящая так, будто все, даже каждая рыжая кудряшка, находится под ее контролем.

Оливер поймал себя на том, что не замечал раньше, как много у Перси Уизли веснушек, и удивился, потому что это делало ее похожей на обычных людей, а не пришельцев из мира зануд.

Хотя не то чтобы Оливер вообще часто на нее смотрел.

И не то чтобы теперь собирался.

Он вообще быстро выбросил бы ее из головы, если бы не Марк, застывший в коридоре с таким взглядом, какого Оливер никогда у него не видел.

Оливер Вуд был уверен, что за три с лишним года дружбы успел узнать о Маркусе Флинте если не все, то большую часть полезного и бесполезного, приятного и неприятного. Тот был редкостным засранцем и бесил до зубовного скрежета на первом курсе, а на втором курсе подложил огромную свинью и тоже попал в команду по квиддичу, чтобы бесить еще больше. До памятной драки, после которой они провели четыре дня в больничном крыле и две недели на отработках у Филча, Оливер был уверен, что Марк существовал только для того, чтобы испытывать его терпение.

А потом стал испытывать терпение своего факультета. Слизерин держался стойко. Никто не высказывался, когда Марк начал дружить с гриффиндорцем. И никто не позволил себе ни одного комментария за те четыре месяца, что он встречался с пятикурсницей-полукровкой с Хаффлпаффа (и при всей своей узколобости умудрился расстаться с ней в начале июня так, что недовольной осталась только Эдит Фрай с ее комплексом мамочки). Таким образом, Слизерин выбивался на первое место в рейтинге самых непредвзятых факультетов, хотя нельзя было сказать, что им вообще все равно.

Оливер знал, как выглядят девушки, которые нравятся Марку (и радовался, что у них абсолютно разные вкусы почти во всем, пусть даже еще это значило, что они болели за разные квиддичные команды), и знал, как он на них смотрит. Перси Уизли не то чтобы была далека от идеала, скорее, не вписывалась ни в один общий типаж, но Оливер пока не свыкся с мыслью, что когда-нибудь наступит момент и он будет думать о девушках больше, чем о квиддиче, и не стал развивать эту тему.

Марк с его сложной душевной организацией был удивительно прямолинейным. И привычки загадочно пялиться никогда не было в (огромном) списке всех его недостатков.

— Флинт, — на всякий случай позвал Оливер, допуская, что кто-то мог просто задуматься.

Уизли повернула голову к нему и посмотрела так, будто видела впервые в жизни и не могла узнать. Это было слегка обидно, как-никак они четыре года проучились вместе. Хотя кто знает, что там было с ее прошлыми очками.

— Вуд, — почти мгновенно отозвался Марк, как всегда отзывался, будто считал это своим долгом. Но он вообще был странным типом, особенно учитывая, что отец растил его как жемчужину в раковине, ни к чему не обязывая и разрешая все на свете. Оливер, конечно, верил в чудодейственный удар по голове, но вряд ли скамейка на квиддичном поле могла дать такие четкие представления о плохом, хорошем и правильном.

Правда, был еще портрет миссис Флинт (взрослая и женская копия Марка с довольно пугающим взглядом, но неожиданно доброй улыбкой), висевший в большой гостиной, но она говорила довольно редко и скупо, как будто у нее было четкое ограничение по количеству фраз.

— Вот и поговорили.

Голос у Уизли звучал совсем по-другому.

Раньше ее ответы на уроках вызывали у Оливера непреодолимое желание закрыть уши. Она по-настоящему много знала даже о мелких деталях и не зубрила по поверхности, а погружалась в предмет, вкапывалась в него с головой, поэтому чувствовала превосходство из-за того, что могла ответить лучше других.

А сейчас она говорила так бодро, что Оливер невольно допустил мысль, что Перси Уизли могла быть нормал…

— Если возникнет желание еще раз проверить, откликаюсь ли я на свою фамилию, меня можно будет найти в купе для старост.

Она развернулась, не дожидаясь ответа, и пошла вперед, такая прямая, гордая и напряженная, что смотреть на ее спину было почти неприятно.

— А нет, показалось, — пробормотал Оливер себе под нос и перевел взгляд на Марка, который смотрел Уизли вслед тем самым незнакомым взглядом.

Осознавать, что у него появились какие-то тайны, было странно. Оливер привык быть внутри всего: проводил в доме Флинтов больше времени, чем с отцом (к счастью), знал даже, что лежит у Марка под кроватью (какая-то откровенно дрянная на вид книга, которая выглядела так, будто поглотит душу каждого, кто к ней прикоснется), разговаривал с мистером Флинтом намного больше, чем его собственный сын (отношения между ними были отличными, просто Оливер болтал без умолку, а мистер Флинт внимательно слушал и задавал интересные вопросы, заставляющие очень много думать и еще больше говорить).

А сейчас Оливер не понимал, что происходит.

И это было, пожалуй, даже интересно.

— Вы за лето друг на друга не насмотрелись? — проворчала Фрай, выглянув из купе следом за Вудом. — У меня есть идея, которая вам двоим точно понравится, но вы не услышите ее, если так и будете тут стоять.

Оливер приготовился одергивать Марка — снова — но тот ограничился только ироничным взглядом и все-таки прошел в купе. Взгляд Таркса его не задевал — полная библиотека книг по проклятиям, которые начинали жутко выть ближе к полуночи, была куда как хуже. Чаще всего либо мистер Флинт, либо домовичка Тиша ставили заглушающие заклинания, но иногда они попросту забывали это сделать, потому что привыкли к этому вою и не замечали его. Проснувшись так однажды на летних каникулах после второго курса, Оливер наплевал на гордость и чувство собственного достоинства, взял одеяло с подушкой и пошел спать в соседнюю комнату. Марк не просыпался — ни от леденящих душу завываний, ни от того, что кто-то бесцеремонно отодвинул его на край кровати, чтобы лечь рядом.

Оливер больше никогда не видел его настолько удивленным, как тем утром.

Правда, им обоим хватило такта никогда об этом не напоминать друг другу.

Эдит Фрай и правда обладала талантом нести полную чушь, которая под конец начинала звучать как лучшая из лучших идей. Оливер втянулся в обсуждение, и уже через несколько минут они начали составлять планы квиддичных тренировок и подготовки к матчам.

Правда, ни через четверть часа, ни через час, ни к вечеру, когда поезд подъехал к платформе, Оливер никак не мог избавиться от навязчивого понимания.

Несмотря на то, что Фрай удалось забить почти все его мысли своим проектом, Перси Уизли никак не выходила у него из головы.

0.2

Ты же не будешь приручать гриффиндорских щеночков, Джемма, говорила Юфимия, в последний раз заплетая ей волосы, оставь это Флинту.

Тон ее голоса был привычно теплым и ласковым, но Джемме казалось, что красивые тонкие пальцы с минуты на минуту вцепятся ей в горло. Из-за таких мыслей появлялось чувство вины, которое не исчезало. Равно как и непонятный, нерациональный страх.

Юфимия была самой живой и эмоциональной слизеринкой из тех, кого Фарли узнала за четыре года учебы, яркой настолько, что казалась человеком на фоне восковых фигур. Говорила громко, не стеснялась смеяться, когда было смешно, не боялась прикасаться к людям, которые ей нравились.

Она заплетала Джемме волосы руками, не магией, и вообще довольно многое делала так, доставая палочку только при острой необходимости. Это было бы нормально для магглорожденной, не привыкшей к тому, что палочка может заменить все эти безумные приборы, но не для чистокровной ведьмы, умной и талантливой.

Без нее гостиная казалась тусклой и пустой.

Теперь небольшой мягкий диван в самом центре Джемме предстояло занимать в одиночестве.

Поэтому, когда рядом, дождавшись разрешения, опустился Маркус, она почувствовала прилив благодарности.

— Ты говорила с Уизли? — спросил он без предисловий, и Джемма подумала, что разговаривать с человеком, который не будет юлить и задавать множество вежливых вопросов, было на порядок легче и приятнее. Жаль, что им не приходилось так много общаться раньше, до тех пор, пока Перси Уизли не стала их общей тайной.

— Немного, — ответила Джемма, обводя гостиную взглядом. Все сидели парами или группами, а место, которое обычно занимал Маркус, перетягивало взгляд. Никто не позволил бы себе его занять.

Первокурсники испуганно жались друг к другу, потому что были наслышаны о том, что их ждет. Все родители-слизеринцы обычно рассказывают своим детям одну и ту же страшилку.

И только некоторые, знавшие, когда в Хогвартс поступает младший Флинт, рассказывали еще и вторую.

Пройдет еще несколько лет, и миссис Флинт станет отрицательным персонажем в детских сказках. И никто не вспомнит о том, что мистер Флинт, как блестящий целитель, внес огромный вклад в развитие больницы Святого Мунго и собирается финансировать отделение пострадавших от проклятий до конца своей жизни.

Джемма не принимала участия в эмоциональном терроре на первом курсе. Кровавый Барон казался ей гораздо страшнее, а тогда еще четверокурсница Юфимия Трэверс занимала все свободное от учебы время.

Как будто в детстве у нее не было кукол, с которыми можно было играть.

Маркус никак не вредил своим, несмотря на ледяное и почти издевательское отношение. Он сидел в одиночестве — как в большом зале, так и на всех занятиях. Проводил больше времени где-то в замке и приходил в гостиную только перед отбоем. Не ввязывался в ссоры и срывался только на бедном «гриффиндорском щеночке» Оливере Вуде. Он делал большие успехи в учебе поначалу, но, как только понял, что это пугает других, перестал выделяться. Как будто потерял интерес ко всему.

А на втором курсе неожиданно прошел отбор в квиддичную команду, сразу в основной состав. Подрался с Вудом так, что на ушах стояла вся школа (они выглядели и правда кошмарно, Джемма до сих пор не была уверена, что двенадцатилетние подростки могут драться с такой ненавистью друг к другу). А потом, после первого матча с Гриффиндором, все неожиданно изменилось.

К слизеринцам, славившимся своим благоразумием, непредвзятостью и дальновидностью, пришло запоздалое осознание, что Маркус Флинт поступил в Хогвартс, чтобы учиться, а не превращать чью-то жизнь в настоящий кошмар. И уходить в злодеи после окончания школы явно не собирался.

Если квиддичная команда и успела запрыгнуть в последний вагон, изменив отношение в начале второго курса, то остальной факультет безнадежно опоздал. Маркус относился к ним тепло и очень вежливо, как к навязчивым дальним родственникам, с которыми не стоит ссориться, но менять свою жизнь не стал. По-прежнему очень редко появлялся в гостиной, хотя у него теперь было свое место, и проводил с Вудом все свое свободное время.

Это закончится, фыркала Юфимия, провожая их взглядом, когда щеночек получит нагоняй от папочки.

Оливер Вуд получил от отца три громовещателя подряд.

Научился делать такие сам, чтобы отправить ответ.

И поехал к Флинтам на зимние каникулы, не испугавшись ни мрачной славы, ни страшилок в исполнении своего факультета.

Это будет длиться, цедила Юфимия, которая становилась неожиданно злобной и пугающей в такие моменты, потому что Маркус упорно, но довольно деликатно для своего прямолинейного характера отвергал ее заботу, до тех пор, пока святой Чарли Уизли не перестанет его защищать.

Джемма плохо представляла, что мог сделать добродушный и простой Чарли, которого все знали благодаря тому, что он любил животных (и был едва ли не единственным любимчиком профессора Кеттлберна за пятьдесят лет преподавания) и потрясающе играл в квиддич. В отличие от Билла Уизли, которого она хорошо запомнила с первого курса, потому что девочки в гостиной часто говорили о нем, Чарли не обладал очень давящей аурой или арсеналом неприятных заклятий.

Но Вуда не трогали. Даже более того — Вуда полюбили.

А потом Юфимия начала пропадать по субботам. Джемма списала это на подготовку к СОВ и вздохнула с облегчением: как бы ей ни нравилось такое общество, иногда внимание давило.

Но Юфимия продолжила пропадать и на шестом курсе. И на седьмом, когда стала старостой школы. Две субботы в месяц никто не мог найти ни ее, ни еще троих слизеринцев из ее компании, из-за чего декан часто им выговаривал, и Джемма старалась не думать об этом, чтобы не разочаровываться в ярком, живом и теплом образе.

До тех пор, пока однажды вечером не увидела, как Перси Уизли — зануда и недотрога, бездушный уродливый голем и ходячая библиотека — рыдает, уткнувшись Маркусу в плечо.

А он, вместо того чтобы отстраниться и хотя бы узнать, что случилось, спокойно гладит ее по волосам.

— Джемма, — начал Маркус, глядя на нее с нескрываемым беспокойством и выдергивая тем самым из неприятных воспоминаний. — Если тебе тяжело, не нужно в это лезть. Я помогу Уизли, если что-то выяснится.

— Я тоже помогу, — упрямо мотнула головой Джемма. — Это касается меня больше, чем тебя.

На первом курсе Юфимия Трэверс была ее идеалом. Спала рядом, когда буйствовал Кровавый Барон, кормила шоколадом, заплетала волосы, помогала во всем и выделяла среди других.

Относилась как к очень любимой младшей сестре.

Джемма считала ее частью своего мира, несмотря на то, что они договорились прекратить общение после школы, чтобы не тянуть друг друга назад.

Юфимию ждала карьера в Министерстве.

А Джемма сможет стать для нее полезной только лет через десять, а то и двадцать.

— Может, и не касается, — мотнул головой Маркус. — Мы не знаем наверняка.

Знаем, захотелось ответить Джемме, но она промолчала.

Плачущая Уизли напоминала одно большое горе. Оголенное сердце. Младенца в руках у мертвой матери.

Ее волосы были растрепаны, а очки Джемма едва успела выхватить из неожиданно маленькой и слабой руки, чтобы не упали. Когда она отстранилась от Маркуса, то показалась неожиданно ярким пятном в полутемном подземелье.

Джемма была уверена, что это игра освещения вызвала неуместную мысль, что вне своего кошмарного образа Уизли оказалась неожиданно симпатичной даже с заплаканным лицом.

Но Уизли и правда выглядела нормально сегодня, даже при ярком дневном свете. И источала такое спокойствие, что Джемма впервые почувствовала, как разжались тонкие ледяные пальцы, будто сжимавшие ее горло последние три года.

Они отправлялись в школу, где больше не было Юфимии.

Не лезь к Уизли, сказала Юфимия, перед тем как выйти из поезда и пропасть во взрослой жизни навсегда, этот щеночек слишком блохастый для такой принцессы, как ты.

Вот только Уизли не была обычным блохастым щеночком. Уизли была фоксхаундом. Может быть, молодой и неопытной, но надежной и умной гончей: одной из тех, которых так любит папа, пусть мама и не одобряет ужасного маггловского увлечения охотой, да еще и без использования магии.

Перси Уизли выглядела так, будто собирается продолжать жить своей спокойной жизнью.

А потом, когда сработает внутренняя команда, хладнокровно схватит Юфимию Трэверс за горло.

Джемма была уверена, что та уже скоро узнает, как хорошо и свободно чувствует себя Уизли без ее присутствия — невозможно выпуститься из Хогвартса и перекрыть для себя поток новостей, не поселившись где-нибудь в скалистой пещере на острове посреди океана.

Так или иначе, когда-нибудь им придется столкнуться на одной дороге. И лучше бы не злить Юфимию заранее.

— Почему ты сам продолжаешь в это лезть? — спросила Джемма. Этот вопрос волновал ее, потому что Маркус не собирался выступать против своего факультета, даже когда сам страдал от неприятия. Он бы, пожалуй, разозлился, задень слизеринцы Вуда (чего никто не собирался делать: во-первых, потому что все уважали его, во-вторых, потому что Вуд с Маркусом одинаково выросли за лето и были выше и сильнее большинства своих одногодок, а не все конфликты такого плана решались с помощью магии), но никак не Уизли.

— Не могу выбросить ее из головы, — просто и прямо ответил Маркус и, поднявшись, твердым шагом отправился на свое место.

А Джемма впервые осталась совершенно одна.

Посреди полной гостиной.

0.3

У тебя красивый почерк.

Это было первым, что Пенни услышала от Перси Уизли за четыре года учебы. И за тот год, что они сидели вместе на чарах.

Первый разговор произошел, когда та подсела к ней в библиотеке. Солнце светило ярко, и погода была отличной, поэтому библиотека была пуста — практически все вышли на улицу. Пенни осталась, потому что не хотела заниматься в шуме. Профессор Флитвик задал по небольшому проекту всем, кто хотел заработать дополнительные баллы, и Пенни досталось нестандартное применение отбрасывающих чар в истории. Тема, ради которой нужно было перекопать всю библиотеку.

Что она и ожидала от декана.

Перси Уизли не любили на Рейвенкло. Хотя вряд ли среди студентов вообще были те, кто хорошо к ней относился — исключая, конечно, братьев, которые могли видеть ее другие стороны дома.

Пенни не присоединялась к общим обсуждениям в гостиной, но довольно часто ловила себя на мысли, что слегка завидует. Перси погружалась в материал так, как не мог никто другой. Она проводила в библиотеке практически все свободное время и уходила отсюда со стопкой книг. Ее ответы были потрясающими (но требовалось время, чтобы привыкнуть к ужасному тону, которым она говорила), а эссе профессор Флитвик часто ставил в пример.

Пример живого ума и искренней заинтересованности.

Перси Уизли действительно нравилось учиться.

Перси Уизли казалась Пенни потрясающей.

Извини, я случайно услышала, как профессор Флитвик давал тебе тему. Я читала несколько книг, которые могут тебе помочь. Я выписала для тебя названия.

В тот день в библиотеке Перси говорила совсем по-другому. Она как будто опасалась, что Пенни рассмеется, не ответит или откажется принимать помощь. Принимать помощь действительно было сложно, но в книгах, рекомендованных Перси, была едва ли не половина материала.

Проект Пенни по чарам набрал высший балл, а через несколько дней после этого Перси Уизли попала в больничное крыло, и до конца года они так и не заговорили.

Зато теперь она стояла на платформе — их семью вообще было сложно не заметить. В семье Уизли были красивые и яркие дети, и это был единственный раз на памяти Пенни, когда Перси не терялась на их фоне. Она смотрела перед собой, прямо и строго, обнимала сестренку и о чем-то переговаривалась с матерью.

Кудряшки Перси, не собранные сегодня в косу, выглядели такими мягкими и красивыми, что Пенни невольно захотелось к ним прикоснуться. Она пообещала себе, что обязательно их потрогает — немного позже, нужно подождать, набраться терпения.

Быть дружелюбной.

Она ведь так толком и не поблагодарила за помощь, потому что Перси в конце года стала вдруг совершенно неуловимой, особенно после окончания занятий и начала экзаменов. Она перестала появляться в библиотеке, и, скорее всего, это было связано с тем, что у слизеринцев Флинта и Фарли появилась привычка преследовать ее. Пенни не знала, с чем это связано, но не была уверена, что стоит влезать. К концу года Перси стала выглядеть совсем осунувшейся и начала казаться такой призрачной, что ее как будто бы можно было переломить двумя пальцами.

Сейчас все это исчезло. Она была по-прежнему очень худой, как будто голодала все каникулы, но не прятала взгляд, никого не сторонилась и кивала всем, кто с ней здоровался.

А вблизи ее кудряшки выглядели еще лучше.

— Привет, Перси.

Пенни волновалась еще больше, чем перед экзаменом, но постаралась, чтобы голос звучал как можно бодрее. Перси обернулась и, казалось, не узнала ее с первого взгляда (хотя кто знает, что там было с ее предыдущими очками — но новые диво как ей шли), но поспешила исправиться:

— Здравствуй, Пенни.

Пенни сказала что-то еще — не запомнила, что именно, и, улыбнувшись, сбежала в толпу, чтобы скрыть волнение, и только потом подумала, что было невежливо не поздороваться с миссис Уизли.

И все равно даже от такого короткого разговора стало тепло и радостно на душе.

* * *

Пенни никогда не чувствовала себя достаточно особенной, чтобы попасть на Рейвенкло. Ей, как полукровке, по большей части воспитанной отцом-магглом, не было бы уютно на Слизерине, но семейность Хаффлпаффа и вечно шумный и дружный Гриффиндор заставляли ее чувствовать тоску. Она часто думала, как изменилась бы ее жизнь, отправь ее шляпа на какой-нибудь другой факультет.

Но, с другой стороны, тогда Пенни никогда бы не довелось попасть в дивную синюю гостиную, которая выглядела как продолжение зачарованного потолка в большом зале. Звезды здесь были нарисованы мерцающей серебристой краской, но это никак не портило впечатления. Их вид успокаивал и помогал сосредоточиться на достижении любой цели. Иногда Пенни казалось, что гостиная была заколдована на то, чтобы вселять уверенность.

Находясь здесь, она чувствовала себя так, будто способна на все.

То же самое ощущение дарила Перси.

А еще она видела магию и до сих пор не сошла с ума от этого. Пенни показалось, что такая тайна сделала их ближе, а сама Перси стала понятнее. Ей было легче погружаться в то, о чем она имела больше представления, чем другие.

И она оказалась неожиданно веселой. Пенни думала, что это было связано с тем, что тень старших братьев перестала на нее давить. Или, наоборот, с тем, что она сама стала старшей.

— На два слова, Пенелопа.

У них в гостиной не было принято разговаривать друг с другом, поэтому даже не требовалось ставить заглушки. Обычно здесь стояла тишина, как в библиотеке, за очень редким исключением.

Стэнли Бакстер застыл перед ней, сложив руки на груди. Он был едва ли не единственным студентом, который ни капли не изменился за лето, оставшись невысоким, полноватым, но не лишенным своей доли обаяния.

Стрижка под горшок делала его немного похожим на призрака Хаффлпаффа, Толстого Монаха, но вместе с этим у него были донельзя живые и умные зеленые глаза. Иногда Пенни казалось, что Бакстер умеет схватывать материал еще до того, как профессора дают его на лекциях.

И он был единственным студентом на их курсе, который ни разу не получил на зельях оценку ниже «П».

Бакстер пользовался авторитетом на факультете и, несмотря на добродушный вид, мог устроить большие проблемы.

Пенни уже замечала неодобрительные взгляды и ловила язвительные ремарки в свой адрес, и никого не останавливал значок старосты — его расценивали больше как дополнительную ответственность, а не как признак авторитета. Младшекурсники слушались Пенни беспрекословно и пока держались дружно, а старшие были больше сами по себе.

— Я тебя слушаю, — вежливо ответила Пенни, отложив книгу и взмахом палочки поставив вокруг них заглушающие чары.

Рейвенкло был больше вкладом в будущее, чем шансом на счастливую школьную жизнь. Пробившиеся в нужные места выпускники постепенно подтягивали остальных, а когда занимали главенствующие позиции, отдавали предпочтение студентам своего факультета. Это был слегка неправильный фаворитизм, но студенты Рейвенкло практически с самого начала обладали набором нужных качеств и в девяносто девяти случаях из ста оправдывали даже самые завышенные ожидания.

Но были и те, кто планировал выйти в свободное плавание в научном мире. Там играли роль связи другого рода.

Все знали, что на седьмом курсе профессор Снейп выберет для проекта либо Бакстера, либо Фарли, поэтому новость о том, что Уизли получила большую дополнительную работу по зельям, всех немного покоробила и заставила в очередной раз пересмотреть свои планы. Хотя в пересказе Перси было больше похоже на то, что профессор Снейп ее наказал.

Усложнять жизнь гриффиндорцам в рамках своих занятий вообще было его любимым хобби. И за годы его работы ни один гриффиндорец не получал права на совместную работу с ним, хотя все почему-то были уверены, что «у Уизли есть шанс».

У Перси были другие планы и другие проблемы. Она как будто разом забыла школьную программу и испытывала трудности даже с самыми простыми вещами, хотя довольно быстро их наверстывала. Пенни часто сидела рядом и наблюдала за ней, но не предлагала свою помощь, зная, как к этому относятся на Рейвенкло.

Но, если бы Перси попросила, не смогла бы ей отказать.

Перси не просила. То ли потому, что привыкла все делать сама, то ли потому, что чувствовала, что не стоит.

— Прекрати позволять Уизли себя использовать, — в лоб начал Бакстер.

Пенни ждала этого разговора. И даже знала, кто первым с ним подойдет.

На Рейвенкло не было такого понятия, как дружба — в большинстве своем. Это, конечно, было результатом долгой и горькой истории разных людей, когда ученики других факультетов втирались в доверие, чтобы получить помощь, и в итоге оказывались впереди.

— Она меня не использует, — спокойно ответила Пенни, прекрасно понимая, что это не сработает. Когда дело доходило до взаимоотношений, все рейвенкловцы оказывались на редкость твердолобыми, и шляпа как будто решила, что будет лучше собрать всех таких людей в одном месте. — Она сама помогла мне в прошлом году с проектом по чарам.

— А если Уизли попросит у тебя помощи с зельеварением?

Получить толчок к развитию было важно для каждого рейвенкловца. К ним редко попадал кто-то, кому после школы будет выстлана красная дорожка в счастливое будущее (хотя Пенни слабо верила, что среди студентов Хогвартса вообще такие были; та же Фарли, которая была принцессой как для своих родителей, так и для своего факультета, прилагала огромное количество усилий, чтобы добиться успеха), поэтому любое упущенное очко в свою пользу воспринималось особенно болезненно.

— Я помогу ей, — спокойно согласилась Пенни.

Бакстер ушел. Без лишних угроз (на Рейвенкло вообще редко использовали слова для выяснения отношений, и это было что-то вроде «ты достаточно умен, чтобы самому догадаться, почему неправ») и предупреждений.

Пенни знала, что ее ждет. Через дурацкие детские эмоциональные пытки проходил каждый, кто шел против воли факультета.

Она не была уверена, что справится.

Но на следующее утро, не обнаружив футляра с перьями на привычном месте в рюкзаке, отнеслась к этому на удивление спокойно.

0.4

Квиддич для Оливера был чем-то вроде способа самовыражения. Он, в отличие от многих чистокровных, не летал до учебы в Хогвартсе — сначала мать была против, потом, после ее ухода из семьи, было уже странно просить разрешения у отца, чей характер стал еще более невыносимым.

Но на втором курсе отец неожиданно поддержал увлечение квиддичем и даже сам купил и прислал новую метлу, когда Оливер прошел отбор в команду.

И только через два года эта поддержка наконец перестала быть необъяснимой. Хорошие игроки нередко становились капитанами. Капитаны, как и старосты, получали рекомендации от школы.

А это давало хороший шанс занять нормальный пост в министерстве сразу, не проходя через стажерский ад в отделе транспорта, который еще и не факт, что приводил к карьерному взлету.

Оливер потратил все лето на то, чтобы отстоять свое право на собственный выбор, но в итоге отстоял только право на жизнь без дальнейшего отцовского вмешательства и присутствия.

В конце концов, он и так не то чтобы рассчитывал пробиться в большой квиддич. Как не рассчитывал и на наследство, которое его к чему-то обязывало бы. И рассматривал Министерство как вариант.

Не как первый, правда, но и не как последний.

Оливер подложил руку под голову и продолжил ждать. Все было не так уж плохо — в начале сентября еще довольно тепло, а на небе уже появлялись первые звезды. Лежать на ступеньках головой вниз было не слишком удобно, но могло быть и хуже. Правда, нога довольно серьезно побаливала, и, захвати Оливер с собой палочку, с этим не возникло бы особых проблем — можно было бы доковылять куда-нибудь в одиночку, — но они с Марком еще со второго курса были чемпионами по синхронному кретинизму.

— Ты был один пять минут, Оливер.

По ощущениям прошли все десять, но Оливер не стал пререкаться. Он не обращал внимания на такие мелочи, как ступени, тем более в темноте. Чувствовал себя неловко после того, как спускался с метлы, потому что как будто забывал, как это — передвигаться ногами.

С Марка сталось бы пойти к выходу с поля и подождать там, но он вернулся после того, как оставил метлу в раздевалке, как будто знал, что так и будет. И, конечно же, палочки у него с собой тоже не было.

К счастью, Марк не стал развивать тему, потому что ему самому прошлым летом понадобилось ровно в пять раз меньше времени, чтобы получить восемь переломов. Он отвлекся на Оливера, который в тот момент опасно свесился с метлы, пытаясь достать застрявший в изгороди квоффл, из-за этого начал разворачивать метлу слишком поздно и влетел в многочисленные ветки прекрасного столетнего дуба, росшего на краю сада.

Мистер Флинт сказал только «легко отделался», красноречиво закатил глаза, после того как выяснил, что именно случилось, и методично приступил к лечению, и это была самая спокойная родительская реакция, которую Оливер видел в жизни.

Отец позволял Марку абсолютно все и никогда даже не повышал голос (Оливер подозревал, что это было как-то связано с тем, что тот был очень сильно похож на свою мать, но никогда бы не решился спрашивать о таких вещах), но вместе с этим Марк общался с ним едва ли не уважительнее, чем с профессорами в Хогвартсе. Между ними были совершенно особенные и удивительные отношения. И совершенно особенное и удивительное безграничное доверие.

Оливер не завидовал. Образ собственного отца был достаточно сильным, чтобы не делать попыток переносить его на кого-либо другого, и мистер Флинт не пытался стать кем-то вроде старшего родственника. Он просто почти мгновенно стал старым добрым другом.

— Я надеюсь, ты больше не вырастешь, — просипел Марк, проталкивая Оливера через главный вход в школу. Идти по каменному полу оказалось куда как удобнее, чем по неровной тропинке, но впереди ждало множество веселых ступенек, большинство из которых были в темноте.

— Не надейся, — флегматично отозвался Оливер, думая о том, что в программу тренировок такими темпами можно будет включить прыжки по трибунам на одной ноге. В его команде теперь был мелкий и щуплый Поттер, который сто процентов сломает что-нибудь в ближайшее время. Немного опыта на такие случаи ему не повредит. — Ты же видел моего отца.

— Я перестану с тобой разговаривать, если ты будешь выше меня, — предупредил Марк. — И если ты еще раз попытаешься свернуть мне шею, то дальше пойдешь сам.

— Я просто представил, как… Ох. Уизли.

Перси Уизли, вышедшая из-за поворота, выглядела так, будто шла именно к ним (хотя откуда ей было знать?), и Оливер мгновенно забыл, что он там себе представлял. Было бы более ожидаемо напороться на Снейпа, который любил ловить у главного входа романтиков, вышедших прогуляться под луной.

Откуда-то сбоку раздалось мяуканье, и это стало даже больше похоже на правду. Уизли общалась с мерзкой филчевской кошкой как с живым человеком, и после их диалога Оливер ожидал услышать что угодно, но не:

— Даже спрашивать не буду.

И был вынужден признать: тогда, в поезде, не показалось.

Перси Уизли и правда стала нормальной.

* * *

Учеба давалась не так легко, как игра в квиддич или общение с людьми, и Оливер никогда не думал, что возникнет необходимость уделять ей столько времени. Пост капитана был серьезным стимулом ее не запускать (хотя Оливера так и подмывало спросить у МакГонагалл, кого она поставит на это место, он подозревал, что это будет последний вопрос в его жизни, потому что декан просто трансфигурирует его рот во что-нибудь более полезное), но на то, чтобы по-настоящему втянуться, потребовалась не одна неделя.

А потом посиделки в библиотеке вошли в такую же привычку, как тренировки (правда, если бы была такая возможность, Оливер проводил бы на поле все время, в этом году все проходило как-то изумительно гладко).

Библиотека была чем-то вроде островка стабильности. Здесь было тихо, здесь легко думалось. Можно было сесть за самый кошмарный стол (после книг в доме Флинтов Оливер даже не дергался) и заниматься своими делами вплоть до закрытия. Один вечер в библиотеке освобождал от домашних заданий по двум или трем предметам.

Уизли не занудствовала, но ей каким-то образом удалось приучить Оливера делать все сразу, не откладывая на последний момент (что не получалось сделать ни у кого, хотя никто особо и не старался: Марк интересовался учебой ровно настолько, чтобы перейти на следующий курс и не расстраивать декана, что казалось странным после того, как Оливер узнал, что дома он читал довольно много специфической литературы и их с отцом редкие дискуссии проходили на каком-то ином уровне понимания).

В какой-то момент Оливеру показалось, что он стал приходить в библиотеку, чтобы немного отдохнуть и разгрузиться от того скоростного балагана, в котором проходила учеба в Хогвартсе — внезапно выяснилось, что иногда полезно останавливаться, и на следующее утро появлялось намного больше сил на что-то другое.

До сегодняшнего дня.

Уизли сидела за столом, неестественно прямая, с красными глазами и совершенно отсутствующим взглядом. Она не отреагировала ни на зов, ни на первое прикосновение, а потом посмотрела на Оливера так, будто не спала уже лет сто, а видела его в последний раз — лет двести назад.

Вряд ли у нее были какие-то серьезные проблемы, кроме Клируотер, рейвенкловцы сами по себе — одна большая проблема. Как и их мировоззрение. Как и их отношение друг к другу.

Оливер уже собирался сказать что-то ободряющее, но, опустив взгляд на стол, так и не смог.

В духе Марка было бы слегка потрясти Уизли и привести ее в чувство (у него вообще отлично получалось влиять на людей в любом эмоциональном состоянии, иногда у Оливера возникала малодушная мысль поменяться командами и посмотреть, что он будет делать с Фредом и Джорджем), но никак не это. Марк был деликатным (Оливер вообще сомневался, что ему известно такое понятие) и осторожным (но это хотя бы можно было списать на то, что он учился на Слизерине), и разжимал пальцы Уизли с целью достать из них сломанное перо так, будто они были стеклянными.

Марк не был деликатным и осторожным, когда в прошлом году неожиданно понял, что ему нравится девушка. От понимания до прямого признания прошло не больше пары дней, и Оливер, который пошел следом вроде как для моральной поддержки (хаффлпаффцы тоже никогда не ходили в одиночку и имели чудовищную привычку собираться едва ли не всем факультетом в свободное время), уже через несколько минут пожелал не знать этого странного типа никогда в жизни.

Оливер никогда не видел, чтобы толпа хаффлпаффцев молчала дольше десяти секунд кряду, но у Марка с его громким «ты мне нравишься» получилось заткнуть их почти на минуту. Оливер уже представил, как будет весь вечер объяснять ему, что с людьми все работает не так, но девушка (теперь можно было не стесняться того, что ее имя никак не вспоминалось, и говорить, что всю память заполнили Уизли) ответила что-то вроде «ты мне определенно тоже». И все сложилось — легко и стремительно, как складывалось в жизни Марка практически с момента его рождения.

Это была какая-то чертова магия.

И она не работала прямо сейчас, потому что вместо нее было что-то совсем другое, отчего появлялось какое-то неприятное чувство в желудке. Оливеру хотелось одновременно и сбежать от них (что он собирался сделать прямо сейчас), и посмотреть, что будет дальше (хотя было похоже, что Уизли просто огреет Марка стулом, если услышит от него какое-то неожиданное признание), и он уходил в другую часть библиотеки с неожиданной тревогой.

Таркс ожидаемо сидел вместе с Фрай поодаль от своих и пытался заставить ее учиться. В свое время ему тоже пришлось пережить много неприятных моментов из-за этой дружбы, потому что он умудрялся вытягивать оценки Фрай на приемлемые несмотря на то, что учился на курс младше, и иногда делал это в ущерб себе, и факультету не нравилось такое потребительское отношение (и потерянные от невыполненного домашнего задания баллы). Чем закончилась история, Оливер так и не узнал, но теперь рейвенкловцы побаивались Таркса больше, чем плохих оценок.

— Привет, — как можно более бодро сказал Оливер, подсаживаясь к ним за стол. Таркс выглядел так, будто скоро начнет бить Фрай учебником по голове от бессилия, хотя за пять лет их дружбы еще ни разу не сдавался. Разговаривать с ним сейчас было опасно, но других вариантов у Оливера не было. Тем более, достаточно было вбросить мысль — Фрай с ее повышенным чувством справедливости вполне себе могла в одиночку отправиться разносить целый факультет.

— Привет, Вуд, — радостно отозвалась Фрай. Ее явно вдохновлял тот факт, что ледяной взгляд Таркса сейчас будет обращен в другую сторону. Оливер восхищался ее выдержкой — с таким ментором он бы уже учился лучше Фарли, лишь бы не расстраивать его лишний раз.

— Я хотел спросить насчет Клируотер, — прямо начал Оливер, понимая, что с Тарксом лучше не ходить вокруг да около. — Уизли переживает из-за того, что ваши ее достают.

То есть тот был в целом нормальным парнем (с поправкой на то, что учился на Рейвенкло и явно имел успехи в вынимании души взглядом, в чем мог бы посоревноваться с дементорами), но довольно быстро выходил из себя, из-за чего конструктивный разговор мог и не получиться.

— Клируотер? — спросила Фрай, непонимающе переводя взгляд с одного на другого. Хаффлпаффцы очень редко были в курсе конфликтов, которые не касались их напрямую, потому что мало интересовались такими вещами, предпочитая переживать все драмы внутри факультета. — Ваша миленькая староста?

— Они достают Клируотер, потому что не могут достать Уизли, — ответил Таркс таким тоном, будто это что-то очевидное.

Оливер скромно опустил взгляд. Нужно быть законченными идиотами, чтобы доставать старшую сестру Фреда и Джорджа. И его с Марком подругу (Оливер не был уверен, что это правильное слово, но другого определения для Уизли пока не нашел). На Рейвенкло жили по своим законам, но идиотами не были.

К тому же к Уизли за последний месяц успела прикипеть Фарли, а за Фарли стоял весь Слизерин.

— Ты же понимаешь, — вкрадчиво начал Оливер, замечая, как Фрай опасно щурится в сторону Таркса и явно готовит пламенную речь, — что если Уизли дружит с Клируотер, то это наше дело тоже? И если мы выясним, кто ее подставляет…

Угрожать Тарксу было не очень умным решением. Как минимум для того тесного сотрудничества, которое установилось между капитанами в этом году — и которое Оливеру очень нравилось. Но Фрай, сидевшая рядом, уже дошла до точки кипения в своей голове, и до того момента, как мадам Пинс обрушит на них свой гнев, оставалось едва ли меньше минуты.

— Пока ее видят с Уизли, проблема не исчезнет, — ответил Таркс, очень красноречивым взглядом призывая Фрай держать себя в руках. — Но мы разберемся внутри факультета. Не нужно никого трогать.

— Спасибо, — поблагодарил Оливер, вставая. — Рад был поболтать.

Он знал, что в том, что от Клируотер скоро отстанут, будет целиком и полностью заслуга Фрай, которая начала Тарксу головомойку уже через несколько секунд, невзирая на то, что они были в библиотеке, и почти сразу все звуки поглотила поставленная последним заглушка.

Но возвращался на свое место с приятной легкостью, выбросив из головы все, что произошло.

Как уже переработанную проблему.

0.5

Я хочу, чтобы ты стала моим другом.

Уизли говорила не думая, быстро и сбивчиво, от всего сердца, и поэтому эти слова никак не выходили у Джеммы из головы.

На Слизерине было такое понятие, как дружба, и многие, начиная дружить с первого курса, не расставались до конца жизни. Но оно обошло Джемму стороной.

Была только Юфимия, которая берегла ее, как хрустальную розу, и был Слизерин — единое целое, готовое окружать точно такой же семейной заботой. Друзей, воспринимающих Джемму, как кого-то равного, не было.

И у нее не было никаких представлений о том, как их заводят.

У Уизли был Вуд, была Клируотер, было пятеро братьев и одна младшая сестра. Еще у нее были обязанности старосты, учеба и подготовка к экзаменам. Был еще Маркус, но они редко проводили время только вдвоем, поэтому Джемма отмечала его где-то на краю сознания.

Чего у Уизли не было, так это времени на кого-то другого, но каким-то образом она его находила. Джемма всегда считала, что когда в жизни появляется новый человек, это автоматически означает, что время для него приходится отбирать у других. Но, похоже, если кто-то не выдал Уизли маховик времени, с дружбой все работало как-то по-другому.

Коробка с шоколадом, только полчаса назад прибывшая с совой из «Сладкого королевства», оказалась неожиданно тяжелой, но у Джеммы не возникло мысли воспользоваться палочкой. И, поставив ее на тумбочку рядом с кроватью, на которой спала Уизли, Джемма почувствовала смутное удовлетворение. Придвинув стул поближе, она осторожно присела на край и, немного стесняясь таких порывов, убрала волосы с лица Уизли и поправила ей одеяло.

Джемма не сразу узнала о том, что случилось. Декан пришел почти сразу после того, как профессор Спраут проводила их факультет в гостиную (сообщив новость, что никакого тролля в подземелье не было, и все сочли это плодом испуганного воображения профессора Квиррелла).

Оказалось, что тролль был, а профессор Снейп выглядел так, будто собственноручно душил его несколько часов подряд. Он был насильно посажен на центральный диван и напоен укрепляющим зельем, и только после этого ему дали заговорить.

Пусть декан был не самым легким человеком с не самым приятным характером, другого такого у них не было. Он занимался с ними окклюменцией с третьего курса, выгораживал перед другими профессорами (правда, хуже его гнева не было ничего) и вчера, наплевав на собственное состояние, пришел к ним в первую очередь, чтобы сказать, что все в порядке.

Слизерин ценил его.

Слизерин любил его. По-своему.

Ни у кого не возникло вопросов насчет пострадавших (все свои были здесь, поэтому другие волновали мало), и Джемма узнала только наутро, услышав, как Вуд говорил об этом Маркусу после завтрака.

Уизли была бледной, и в полумраке больничного крыла больше напоминала восковую куклу. Чем темнее становилось за окном, тем больше укреплялось это сходство. Она дышала тихо и почти незаметно, и это немного пугало. Джемма ничего не могла поделать, но всматривалась в нее внимательно раз в несколько минут, чтобы проверить, продолжается ли это дыхание.

Или уже остановилось.

Это был первый вечер с момента приезда в школу, в который Джемма не делала ничего. Не читала, не делала домашние задания, не занималась с первокурсниками. Просто сидела и смотрела на Уизли, как будто это помогло бы той поскорее поправиться.

К Уизли приходил один младший брат (который смотрел на Джемму с чуть ли не суеверным ужасом — но дело было скорее в их непримиримой вражде с Драко), потом еще два младших брата (которые вели себя почти мило и даже задали Джемме несколько вопросов по ингредиентам для зелий, воспользовавшись моментом) и Вуд (который, кажется, опять вырос, но болтать меньше от этого не перестал). Джемма знала, что Маркус, скорее всего, придет после отбоя (он всегда так делал, когда навещал Вуда или кого-то из команды, потому что не любил сталкиваться с остальными, и не раз получал за это нагоняй от декана), но, повернув голову на звук шагов, больше ожидала увидеть его, а не Клируотер.

— Ой. Привет, Фарли.

Клируотер тоже, судя по всему, не ожидала тут кого-то увидеть. Близился отбой, и она явно бежала, чтобы попасть сюда до своего патрулирования. Ее волосы немного растрепались, а щеки покраснели, и это делало ее еще более милой.

Клируотер была одной из самых хорошеньких девушек в школе, но, похоже, пока не осознавала свою растущую популярность. Она держала со всеми вежливую дистанцию, разговаривала очень аккуратно и не давала лишнего повода подумать, что у кого-то были шансы.

Но во всем, что касалось Уизли, превращалась в один сгусток сверкающей искренности, и в такие моменты на нее было почти больно смотреть.

Джемма не ревновала (в конце концов, Клируотер стала для Уизли другом намного раньше и была единственной со своего факультета, кто не фыркал и не закатывал глаза в ответ на упоминание о ней на прошлых курсах), но чувствовала легкую зависть.

— Привет, Клируотер.

— Она точно захочет написать маме, когда проснется, — пояснила Клируотер в ответ на вопросительный взгляд, когда выложила из рюкзака стопку пергаментов, перо и чернильницу и аккуратно пристроила их рядом с шоколадом на тумбочке. — Это ты принесла? Я бы даже не подумала, ты молодец, Фарли.

Я бы даже не подумала, что Уизли захочет написать матери, хотелось ответить Джемме, но она не смогла — интонации Клируотер в последней фразе точь-в-точь повторяли интонации Юфимии, и от этого сдавило горло.

У тебя все получается замечательно, Джемма, что и требовалось ожидать от нашей принцессы.

Поначалу Джемма старалась, чтобы чаще слышать эти слова, а потом делать все идеально вошло в привычку.

— Привет, Перси, — тем временем тихо сказала Клируотер, присев на край кровати и слегка наклонившись к Уизли. — Я даже не думала, что без тебя будет так скучно. Не переживай, я копирую для тебя все свои конспекты.

Она говорила так, будто была уверена, что Уизли ее слышит (Джемма даже на пару секунд подумала, что, может быть, стоило тоже что-то сказать), и ее голос был таким теплым и искренним, что настроение от его звучания невольно поднималось. Джемма не замечала, какой подавленной чувствовала себя до этого момента. И как от пары простых слов, которые предназначались даже не ей, стало невыразимо легче.

Клируотер как будто выражала понятие дружбы одним своим существованием. Дело было не в том, как она подмечала детали и понимала, что будет нужно Уизли. А в том, как искренне относилась к каждой мелочи. И сколько себя могла вложить в простые действия.

Джемма попросила бы научить этому, но почему-то была уверена, что такими, как Клируотер, просто рождаются.

— Я пойду, — сказала Клируотер, обращаясь непонятно к кому. — Постарайся не задерживаться, ладно, Фарли? Четвертый этаж сегодня мой, но на первом и втором будет профессор МакГонагалл.

— Ладно, — кивнула Джемма, понимая, что и так просидела здесь слишком долго. Колокол должен был прозвонить с минуты на минуту. — Я тоже сейчас пойду.

Клируотер улыбнулась — такой же теплой улыбкой, которую дарила Уизли, — и убежала так же стремительно, как и появилась здесь.

Джемма разгладила мелкие складки на одеяле Уизли и, тихо вздохнув, встала.

В конце концов, она не могла дружить точно так же, как дружит Клируотер.

Поэтому придется дружить по-своему.

0.6

На Рождество мистер Флинт пошутил, что даже удивительно, что в этом году он попал в больницу раньше Марка. Шутка была не смешной: мистер Флинт заработал очень мерзкое проклятие от обезумевшего от боли пациента около десяти лет назад, и поэтому был вынужден отправляться в больницу раз в два-три года, и в компании тройки проверенных целителей занимался тем, что активно купировал разрушительное действие, потому что гадость была настолько редкой, что не упоминалась ни в одной сохранившейся книге, и снять ее было практически невозможно. Мистер Флинт планировал прожить долгую жизнь, так как было еще много всего, что он хотел сделать, поэтому подходил к этому со всей ответственностью. Он даже написал Марку с предложением остаться в Хогвартсе на рождество, отчего тот неделю ходил в плохом настроении — всегда был риск, что на этот раз принятые меры не сработают. Он бы в любом случае не послушал и провел бы все каникулы, мотаясь между больницей и домом, поэтому мистер Флинт написал Оливеру с просьбой повлиять на него и убедить хорошо отдохнуть.

Оливер ответил, что легче завалить тролля в одиночку («профессор Снейп вот недавно смог, представляете? А я не представляю»), чем заставить Марка сделать то, что он не хочет делать. А еще — что в семье Вудов не принято серьезно болеть, поэтому каждый уважающий себя Вуд мечтает однажды посмотреть на больницу Святого Мунго изнутри.

У мистера Флинта не осталось ни шанса провести рождество в болезненном одиночестве.

Сейчас, спустя несколько месяцев, Оливер шел в больничное крыло с целью предложить Марку вернуть отцу дурацкую шутку, но сначала отвлекся на младшего Уизли, который попал сюда с каким-то жутким на вид укусом (на вопрос о том, что случилось, Поттер так вдохновенно соврал про собаку Хагрида, что Оливер почти поверил), а потом, когда дошел до нужного места, просто забыл все, о чем хотел сказать.

Перси тоже была здесь. Она явно еще не знала, что случилось с ее братом, и уснула до этого.

А Марк гладил ее по волосам.

Медленно и осторожно, с таким видом, будто сам не до конца представлял, что делает. Но зато к этому дню уже вполне себе осознавал, почему.

Оливер не то чтобы его не понимал. У Перси Уизли были гипнотически мягкие волосы. Если дотронулся до них один раз, потом невозможно отказать себе в этом снова.

Им стоило поговорить об этом еще в начале года, но каждый раз находилось что-то чуть более важное.

Оливер осторожно присел на другом краю кровати, хотя Перси не проснулась бы, даже если бы над ее головой прозвонил колокол. Она часто засыпала рядом с ним в гостиной, и ей не мешал никакой шум.

Марк убрал руку — не столько для того, чтобы не смущать Оливера, сколько для того, чтобы не отвлекаться во время разговора, — и посмотрел на него, открыто и спокойно.

А потом сказал:

— Как и тебе.

Как будто с самого начала знал, какой вопрос хотел задать Оливер (пусть и тянул с этим до последнего — и дотянул на свою голову).

— Что будем делать? — хмуро спросил Оливер.

Ему показалось, что Марк понял гораздо раньше, чем понял он сам, и уже успел свыкнуться с этой мыслью, поэтому реагировал так спокойно. А может, тоже не испытывал никакой ревности и просто чувствовал себя бесконечно несчастливым, когда думал об этом.

До Оливера дошло совсем недавно, и не то чтобы Перси делала что-то особенное в тот момент. Ей, похоже, было достаточно просто существовать.

И от этого было немного страшно.

— Вызовешь меня на дуэль? — иронично спросил Марк, и от этого вопроса почему-то стало легче. Оливеру захотелось влепить ему в лицо подушкой — за тон, — но на этом все.

Не существовало такого явления, из-за которого они могли по-настоящему поссориться. Даже если им, несмотря на абсолютно противоположные вкусы, внезапно понравилась одна девушка.

— Я не собираюсь с тобой драться, — буркнул Оливер, пытаясь спрятать улыбку. Не получилось. Отказаться от Перси — пока мысленно — было намного легче, чем отказаться от Марка, но он все равно надеялся, что не наступит тот момент, когда придется выбирать.

— Я тоже как-то не планировал. К тому же здесь решаем не только мы.

Перси решать явно ничего не собиралась. В ближайшем будущем она собиралась сдать экзамены, вернуться домой и проспать половину каникул — как говорила сама.

Перси вела себя с ними спокойно и честно, и даже если что-то к кому-то испытывала, то не подавала вида. Правда, был еще кое-кто, с кем, помимо Клируотер и Фарли, она общалась довольно часто и довольно тепло в силу своих обязанностей старосты.

Судя по лицу Марка, он подумал о том же, и Оливер мысленно посочувствовал Стивенсону.

Стивенсон никаких видов на Перси не имел и вообще заглядывался на Клируотер (Оливер и сам был бы не против на нее позаглядываться, но как-то не сложилось), но явно не ждал, что в ближайшем будущем ощутит на себе чье-то пристальное внимание. Оливер хотел развеять подозрения, но, подумав, не стал: старостами мальчиков на Гриффиндоре становятся не только за лидерские качества, но и за умение не пасовать перед трудностями, а Марк сам довольно быстро успокоится на его счет.

— Лучше взгляни на это, — неожиданно сказал Марк и, достав лист пергамента из лежавших на коленях конспектов, протянул его Оливеру.

На пергаменте были рунные цепочки (они вызывали у Оливера неприятные воспоминания: мать после ссоры с отцом уехала из дома так стремительно, что не забрала свою ценнейшую коллекцию рунных переводов, и отец три вечера сжигал их в камине, обнимаясь с бутылкой огневиски), и Оливер хотел сказать, что не собирается учить руны даже под угрозой смерти, но потом разобрал подписи.

От количества слова «огнеупорный» рябило в глазах.

— Мелкого Уизли укусила какая-то гадость, — вспомнил Оливер. — А Поттер соврал мне, что это собака.

Марк посмотрел на Перси, явно разрываясь между желанием разбудить ее и хорошенько допросить и оставить спать дальше.

— Если это дракон… — медленно начал он.

— То все в порядке, — пожал плечами Оливер, возвращая пергамент. — Я уверен, что кто-то уже написал Чарли. Если Перси не говорит нам, значит, все схвачено.

У Марка явно было какое-то свое мнение на этот счет, но он решил оставить его при себе. Он не жил в одной башне с Уизли целых пять лет, поэтому ему еще предстоит свыкнуться с мыслью, что у Перси есть пугающее количество действительно пугающих (и очень сильных) братьев. Нормальным казался только самый младший, но, возможно, он еще не обнаружил у себя какой-то нестандартный талант.

А когда обнаружит, возьмет и превзойдет остальных.

* * *

Конец года ударил внезапно, и в четыре утра Оливер обнаружил себя над раскрытым сундуком, в который не сложил даже половину вещей. Соседи по комнате уснули чуть меньше часа назад, и их сну грозило разве что новое гоблинское восстание, поэтому Оливер не особо осторожничал.

Сон не шел — как всегда в последнюю ночь перед каникулами, — от мысли, что нужно возвращаться домой. В этом году после недельного эмоционального ада в доме с отцом его ждало долгое и утомительное путешествие по домам многочисленных родственников. Он специально откладывал все приглашения на одно лето, но теперь визиты вежливости грозились не влезть в одни каникулы, а на то, чтобы поехать к Флинтам, оставалось всего четыре дня в самом конце лета.

Оливер подумал, что со второго курса еще ни разу не проводил отдельно от Марка столько времени (а теперь это произойдет так не вовремя), и Фрай, похоже, была права со своим сравнением с близнецами Уизли. Так или иначе, то, что до поезда оставалось чуть меньше семи часов, настроения не прибавляло.

Оливер дозапихивал вещи в сундук (пришлось навалиться сверху, чтобы с огромным трудом получилось его закрыть), проверил, не оставил ли ничего ценного под кроватью, и, не почувствовав ровно никакого желания спать, спустился в гостиную.

Здесь было ожидаемо пусто и немного прохладно, несмотря на то, что после дождливых недель погода стала неожиданно теплой.

Хогвартсу тоже не очень нравилось оставаться в одиночестве.

Оливер планировал хмуро пялиться в камин до завтрака, а потом так же хмуро пялиться в окно поезда до вечера, но как-то не сложилось (что-то в его жизни в последнее время все подозрительно не складывалось).

— Привет. Не спится?

Перси стояла чуть поодаль, кутаясь в мантию, и выглядела так неуверенно, будто ждала, что Оливер ее проигнорирует.

Игнорировать было не за что: она не контролировала себя, когда выбирала, какими словами от них отбиться, но после этого между ними образовалась если не стена, то плотная прозрачная пленка, которую никак не удавалось разорвать руками. Оливер знал, что Марк чувствовал то же самое, и даже кубок по квиддичу не поднял ему настроение.

Перси села рядом, и Оливер с готовностью положил голову ей на колени. Он устал сидеть в одной позе, а так можно было смотреть в потолок, а не делать судорожные попытки не смотреть ей в глаза.

Все Уизли лгали одинаково. Может быть, Билл делал это по-другому, Оливер слишком мало знал его, чтобы запомнить, но, начиная с Чарли, их привычки, интонации, легкий оттенок вины во взгляде были неотличимы, как будто формировались одним человеком.

Оливер не был моралистом и спокойно пропускал эту ложь мимо, понимая, что у всех были причины не говорить о чем-то. Это было единственным ему доступным понятием о личном пространстве.

Хотя само слово «пространство» в последние дни портило настроение уже на первом слоге.

Тогда, в большом зале, Перси солгала, внезапно и без причины. А потом просто пробежала мимо Марка, как будто не узнала его. Это было странно и чуть пугающе, потому что Перси легко находила их обоих — как в толпе студентов, так и во всем замке, — и по привычке старосты никогда не обделяла вниманием никого, кто к ней обращался.

В тот день Оливеру некогда было думать над ее словами. И вообще некогда было думать — особенно когда Снейп, закрывший собой от взрыва котел с зельем, смотрел на него в упор так, будто в следующий раз зелье будет из его, Оливера, крови, и уже открывал рот для того, чтобы снять с Гриффиндора миллион баллов и оставить факультет в вечном минусе. Но, услышав волшебное «Поттер в коридоре на третьем этаже» (Оливер до сих пор не мог сказать, почему именно Поттер, а не Грейнджер или сразу двое Уизли, но сработало ведь), рванул вперед так быстро, что, кажется, даже не заметил Фреда и Джорджа, предусмотрительно отошедших в сторону в последний момент.

Потом был матч (проиграть Рейвенкло было не так ужасно, как показалось на первый взгляд: Таркс, похоже, решил отдать дань дружбе с Фрай в честь ее выпуска, и его команда отыграла филигранно, практически безукоризненно), а потом что-то было тоже, и Оливер поймал себя на мысли, что снова откладывает важные вопросы напоследок, опасаясь их решать.

И отложил бы, наверное, еще раз, если бы Перси не вышла в гостиную сама. Оливер до сих пор не знал, насколько сильно она пострадала (мадам Помфри разрешила прийти к ней только на третий день), а сама она не хотела об этом рассказывать.

Но, когда Перси наклоняла голову и (ужасно непривычно) короткие волосы переставали закрывать шею, можно было увидеть уже исчезающие шрамы.

Поэтому, слушая явно неполную версию произошедших событий, Оливер просто радовался тому, что, когда Перси сказала, что не считает, что ее пространство кто-то ограничивает, и вообще очень мило с твоей стороны пытаться спасти мне жизнь, она не лгала.

Прямо сейчас все было хорошо.