Небо Ночи (джен)

Тсуна узнал, что оказывается его не было целую неделю, а не семь часов, которые он провёл с шаманом. Видимо, время в том измерении шло совсем иначе. Сначала его чуть не сбил с ног брат, чья гиперинтуиция визжала на протяжении всех семи дней: всё валилось из рук, ходить в школу было невозможно, сидеть на одном месте невыносимо, если бы его периодически не приводил, посредством пинка, в чувства Реборн, то Ашира бы стал волосы на голове рвать. Тсуна извинился и знакомо улыбнулся.

Неправильно.

Сама атмосфера, сама ситуация, сама улыбка — неправильные, не такие как должны быть, чего-то не хватает. Тсуна ловко огибает брата и скрывается в своей комнате, избегая вопросов, показывая нечеловеческую усталость. Ашира не чувствовал такого даже на самой адской тренировке. На его брата будто свалилась судьба всего мира. Почти правда, верно?

Деймон появился через один телефонный звонок и десять минут. Было видно, что он хотел наорать на своё Небо, но сбился ещё на первом слове: Тсуна улыбался надломлено, извинялся за причинённое волнение и практически свалился в кровать в сухой пижаме и мокрыми от дождя волосами. Спейд прогонял образ Джотто, который принимал самые тяжёлые решения в своей жизни и хоронил друзей — улыбался ровно так же, а глаза на время потухали, становясь блеклым подобием самих себя. Туман забыл всё, что хотел сказать, ложась рядом — впервые Небо вцепилось в него мёртвой хваткой и уткнулось холодным носом в шею.

На утро Тсуна попытался взять себя в руки, глядя в зеркало и отвешивая себе отрезвляющую пощёчину — соберись, чёрт подери; ты — Небо Вендиче, веди себя подобающе! Мешки под глазами выдавали, но самовнушение вернуло задорный блеск на дне зрачков. Умереть всегда успеешь, а вот пожить хорошо и красиво нужно ещё постараться, — Тсуна усмехнулся своему мрачному чувству юмора и спустился к завтраку. Определённо, и трава стала зеленее, и воздух свежее, и малой порции было достаточно, отдавая часть брату, который так и не научился успевать всё съесть до своего репетитора.

Окончить школу ему не судьба, а потому стоит сразу навестить Вендиче. Разрываясь между желанием наврать что-то неправдоподобное — вряд ли ему поверят, что он прогулялся и заблудился в другой город — и рассказать нелицеприятную правду, Тсуна постучался в кабинет дяди. Дверь злобно и стремительно открылась, являя собою внушающего ужас Джаггера, который явно хотел прогнать того бессмертного, кто решил потревожить их. Увидев живое невредимое Небо, тот аж сдулся. Или у Тсуны начались галлюцинации, а может это его отпустило пламя Тумана.

Бермуда грозился задушить блудное Небо в объятиях, Джаггер поддакивал, Тсуна просил дать ему возможность дышать, пока он на тот свет не отправился раньше времени. Он был счастлив таким абсурдным семейным ситуациям. Радость улетучилась с первым вопросом и его честным ответом с промедлением. Удивительно какой эффект имеет слово «Шахматноголовый»: секунда, тишина и картина перекати поле; секунда, Глава Вендикаре начинает осматривать и вертеть подростка во все стороны, а Джаггер выскакивает из кабинета, живо подгоняя всех проверять защитные символы от всяких древних Туманов; секунда, тысяча и один вопрос со скоростью винта вертолёта от дяди и сдавленное хмыканье, неуспевшего и рот открыть, Тсуны.

В общем, начался настоящий экскурс в психиатрическую лечебницу, где все резко вспомнили, что тот-карнавальный-ублюдок имеет атрибут Тумана — зато теперь все уверены, что в новый дом Неба в Альпах, окружённого письменами неизвестно происхождения и рунами написанными кровью — эту историю Тсуна знать не хочет — никакой Туман не проберётся. На Спейде и Джаггере проверенно. Заодно подросток выучил новые иносказательные маты от аристократа с лексиконом сапожника-моряка. Обратно в Намимори его не пускали, соглашаясь на то, чтобы он писал письма и кто-то из Стражей их относил. Тсуна жалел, что не видел реакцию брата и его компании — конечно, они где-то рядом — на первое письмо.

Деймона тоже не пускали внутрь, только на крылечке, только в сопровождении, только под пристальным наблюдением — Тсуна слышал как скрипит зубами его Хранитель, что параллельно ищет этого шамана, как самый свободный и необременённый аурой смерти, в отличие от Вендиче.

Так проходит немного-немало три долгих месяца. И словно в издевательство — ох уж это неповторимое чувство юмора Туманов! — Шахматноголовый появляется с утра, будя его раньше будильника на минуту и держа в руках поднос с завтраком.

— Утро доброе, Тсунаёши-кун, — и улыбка вежливая, нескрывающаяся насмешки. Тсуна раздражённо бьёт ладонью по будильнику. — С днём рождения, — глаза смотрят хитро, как у всех Туманов, блестят отблеском мутно-зелёного и не скрываются за стёклами очков, что сползли на кончик носа.

На подносе лёгкая лапша, Тсуна смотрит на Кавахиру внимательным взглядом: либо часть шутки, либо шаман ничего другого не умеет готовить. Пожалуй, этот вопрос останется одной из загадок Вселенной.

— Благодарю, — поджимая ноги и забирая поднос, говорит Тсуна, жестом предлагая «гостю» сесть перед собой.

Тсуна ел в тишине, под щебетание птиц за окном и тёплыми лучами только восходящего солнца. Кавахира терпеливо ждал что-то лишь ему одному известное и Тсуна глухо стукнул тарелкой об поднос.

— Зачем Вы пришли?

Ему уклончиво улыбнулись, переведя взгляд в окно.

— Помимо того, чтобы позлить старых знакомых? — прочитал на чужом лице яркие поверхностные мысли шаман и расслабленно вытянул ноги вниз. — За ответом, — сказано обыденном тоном, а звучит как приговор. Кавахира улыбается и от этого вновь веет потусторонним холодом.

У Тсуны было много времени, чтобы подумать; достаточно, чтобы принять решение; смириться с неизбежным.

— При одном условии, — чётко говорит он и шаман в любопытстве склонил голову на бок. — Ответь, зачем это тебе?

Кавахира задумывается, снимая очки и растворяя их в воздухе.

— Всё связано, исступлённое Небо, — добавляется новое слово, но Тсуна не уверен, что хочет знать перевод, — на моё предложение, как и на твоё решение, повлиял ведь не один фактор? — глаза напротив оживляются, темнеют, затягивают в бездну. — Для начала: я хочу покончить с этой кровожадной частью Системы. Не я её придумал, не я вызвался её соблюдать и не я хотел из раза в раз обрекать на гибель Аркобалено Неба, а вместе с ним и всех остальных, — Кавахира тяжело выдохнул, будто впервые об этом кому-то рассказывает. — Во-вторых, я не считаю нормальным, что каждые десять-двадцать лет надо искать сильнейших людей с пламенем, да ещё и уговаривать их. На какие ухищрения я только не шёл! В итоге пришлось нацепить на себя маскарадный костюм, чтобы меня в ста процентах случаев, хотя бы заметили, а не прогнали к чертям за три секунды знакомства, — Тсуна неуверенно хмыкнул, представив себе это. С этой стороны он никогда ситуацию с Аркобалено не рассматривал. — В-третьих, Вендиче, конечно, невероятные собеседники, но исключительно, чтобы выместить на них плохое настроение. Они ненавидят меня настолько, что даже плюнули на смерть, чтобы меня сжечь на костре, — Тсуна хотел возразить, но понял, что шаман был прав. Бермуда лично подкинул бы дровишек в этот костёр. — В-четвёртых, я живу дольше всего человечества, — Тсуна натурально поперхнулся, его любезно похлопали по спине, — и за это время успел десятки раз восхититься в людях и сотни раз разочароваться, — шаман замолчал, остановившись в своей речи, в которой наверняка было ещё несколько длинных и веских пунктов. Кавахира только непонятно фыркнул. — Люди… всё дело в людях, — и смотрит на него прискорбно, грустно. — Есть такие люди, которые не заслуживают смерти, не заслуживают участи Аркобалено, но я не могу не отдать их Системе, потому что других она не примет. Некоторых из них никогда не встретишь среди Вендиче, потому что они на вечное полусгнившее существование не согласны, — Кавахира усмехается, прикрывая рот ладонью. — Разве что, кроме Бермуды, который всё это придумал. Ты знал, что он был Небом? — спрашивает его шаман, и Тсуна может лишь покачать головой. Нет, он не знал, даже не догадывался. — До твоего появления он был единственным Небом в Вендикаре, потому Аркобалено Неба умирают жестоко и мучительно, — его слова пугают, заставляет внутри что-то сжаться. Хочется перестать его слушать. — И есть ты, Тсунаёши-Савада, — интуиция снова что-то судорожно шепчет; Кавахира приближается ближе; позади лишь стенка, — и ты во всех мирах являешься проблемой, спасением, решением, смертельным приговором. Когда как.

У шамана глаза бездонные и тёмные; у шамана улыбка неестественная, приклеенная кривыми руками, подходящая для ёкаев; у шамана вид захлестнувшего весь мир безумия.

— Спрашиваешь, зачем мне желать тебе смерти? — Кавахира окончательно теряет образ человека; Тсуна не отважится даже пошевелиться. — Если я убью тебя, то… всё закончится? — он смотрит исключительно в душу, он сообщает уже известное, он заставляет перебороть животный ужас.

— Почему Вы это спрашиваете? — голос чуть дрожит, но Тсуна старается произносить слова чётко, чтобы не пришлось повторять.

Кавахира моргает и всю ауру резко сметает подчистую; Кавахира смотрит на него как-то потерянно; Кавахира берёт себя в руки и умело делает вид, что ничего не было.

— Живи, пока можёшь, дитя, — он растворяется в воздухе и Тсуна разрешает себе судорожно дышать, хватаясь за бешено бьющееся сердце. Так страшно ему отродясь не было; с таким переживаньем, он бы даже свою смерть не встретил.

Небу Ночи исполнилось четырнадцать лет, осталось меньше года до конца.