Восстание насекомых (джен)

Первым очнулся от ступора Мохнурий.

— Ты как раз вовремя! У нас чай поспел, — бражник засуетился, прихватил полотенцем кастрюлю с бурлящим кипятком и поставил её на полиэтиленовую скатерть. По избе поплыл непередаваемый аромат. — Вот только заварить нечем…

— Мохнурий, три дня гауптвахты за нарушение субординации! — опомнился Паурон.

— Подумаешь, не привыкать! — задрал нос бражник. — Я и так вам каждый день картошку чищу. Проходи, служивый, присаживайся! Можешь не разуваться, у нас тут… э-э-э… прохладно.

— Четыре дня гауптвахты! — рявкнул Паурон и смерил восемью глазами мнущегося на пороге добровольца. — Ладно, заходи. Сейчас пройдёшь собеседование и, если годишься, поступишь на службу. Мохнурий, чай мне и соискателю!

— Заваривать нечем, — повторил бражник и поставил на стол пять гранёных стаканов.

— А у меня с собой, — спохватился доброволец и полез рукой в рюкзак.

Оттуда он выудил: пачку самого дешёвого майского чая в пакетиках, палку копчёной колбасы, пачку масла, две буханки хлеба, шарик сыра, бутылку красного, бутылку белого, жестяную банку самого дрянного кофе и целую груду консервов.

— Живём, ребята, — подал голос Клопундий и, схватив ложку, уселся между главниссимусом и добровольцем. — У кого открывалка?

— Я ножом открою, — сказал Федя и, вынув из ножен на поясе свинорез, вогнал его в банку с тушёнкой. К запаху горелого целлофана добавился запах тушёнки. Клопендрийцы восхищённо ахнули.

Но плавунец, застрявший в окне, тоже унюхал тушёнку. Он забрыкался ещё сильней, упёрся задними ногами в стену… и вынулся. Обежать избу и выломать хлипкую дверь было для него вопросом времени, точнее, трёх секунд.

— Мва-ха-ха-ха-ха! — злобно заржал плоский чёрный гигант и вломился в избу.

С криками: «Полундра!» — насекомые забегали по стенам и потолку. Тупой плавунец, привыкший бросаться на движущуюся дичь, с рёвом погнался за ними, лязгая жвалами, и даже отодрал от крыла Мохнурия одну чешуйку. Бражник взвизгнул.

Но человек не растерялся. Он выдернул из рюкзака котелку варёной колбасы и дразнительными движениями помахал ею перед мордой чудовища. Плавунец унюхал. Остановился. Неуклюже развернулся, сшибая мебель, и пополз к Феде. Федя, не будь дурак, выскочил на улицу, выманивая незваного гостя. У плавунца были мозги креветки — увеличение в размерах не помогло ему обрести клопендрийский интеллект, и водяной жук послушно полз за человеком, и дополз до самой проруби.

— Ты ему хоть очисть! — крикнул из избы Мохнурий.

Федя содрал плёнку и кинул колбасу в воду. Плавунец нырнул туда же. Через полминуты всплыл, с довольным видом уплетая добычу. Когда плавунец был обычным насекомым, он питался, вися у поверхности воды, но теперь маленький воздушный пузырь на корме не справлялся с его весом, и жуку приходилось время от времени отталкиваться ото дна, чтобы глотнуть кислороду.

— Ну и челюсти, — покачал головой Федя и вернулся к рабовладельцам. Те уже успели залепить дыру в окне мусорным мешком, приставили обратно дверь и сидели вокруг стола.

— Садись к нам! — пригласил Мохнурий. — Я уже сыр нарезал, чай заварил.

— Мы разве будем пить именно чай? — спросил дон Жучино, косясь на бутылки.

— И вообще, где это видано: сажать слугу за один стол с хозяевами? Пусть кормится на заднем дворе из корыта! — забухтел брат Клопундий, но Паурон махнул лапой.

— Этот двуногий избавил нас от подводного чудовища, так что может присоединиться к трапезе, — милостиво разрешил главниссимус.

— А ещё принёс нам жратвы, — добавил Мохнурий, сдирая острым когтем плёнку с пробки. — Штопора не найдётся, служивый?

Федя невозмутимо взял у него из лап бутылку, вынул из кармана универсальный ножик и отогнул штопор. Чарующий звук вынимаемой пробки огласил избу. Забулькало каберне.

— За Клопендру! — провозгласил главниссимус, держа в лапе наполненный на три пальца стакан. Паук ещё не растерял остатки патриотизма.

— За Клопендру так за Клопендру, — не возражал Федя и опрокинул свою порцию одним махом. — Чёрт, я ж за рулём!

— На печи проспишься, — хихикнул Клопундий. — Консерву-то открывай, рыбки хочется, сил нет.

Федя открыл банку скумбрии, но попробовать они не успели.

— Ваше высокоползие, разрешите доложить, — вдруг затараторил Жучино. — Плавунец опять ползёт!

И точно: по тропинке к избе ползло чёрное чудище. На этот раз Федя даже не оглянулся — он вынул из кармана ключи, нажал брелок, и из-за деревьев раздалось: «Пиу!»

— Сгоняйте кто-нибудь к машине, там в багажнике ещё колбаса есть. Но кормите только в воде — они на воздухе жрать не умеют.

Жучино, Паурон и Клопундий уставились на Мохнурия.

— Что вы на меня смотрите? — удивился тот и налил себе второй стаканчик.

— Так твоё ж произведение искусства, — нервно хохотнул Клопундий.

— А я вообще военный, а не скотник. Зашибу его ещё, — мрачно пробубнил Жучино, глядя в потолок. Паурон промолчал, считая, что начальство не должно объясняться.

— Скажите лучше, вы все струсили, — констатировал Мохнурий, выпил и встал. — Думаете, я не видел, как вы тут все по потолку бегали? — и, свистнув плавунцу, шумно вылетел в окно.

Мусорное ведро быстро наполнялось консервными банками и обёртками. Вторая бутылка почти опустела.

— Вот так мы и застряли на этом шарике, — подытожил общий рассказ дон Жучино и смахнул усом скупую слезу. — Она меня бросила…

— Вот стерва, — сочувственно сказал Федя. — Допьём?

Они чокнулись. В повисшей тишине было слышно, как Мохнурий сюсюкает с плавунцом.

— Да-а… — прокряхтел размякший Паурон.

— Эх ма, лето не зима, — загадочно произнёс Федя. — Сбегайте кто-нибудь до машины, у меня там под сиденьем пузырь беленькой. Да колбасы ещё захватите.

Главниссимус постепенно, лапа за лапой, выбрался из-за стола и, покачиваясь, побрёл за водкой. Жучино смотрел в пустой стакан и предавался воспоминаниям. Клопундий мёл со стола всё, что попадалось по руку, то бишь под лапу. Федя вынул смартфон и собрался немножко попыриться, как вдруг оба насекомых встрепенулись и с любопытством посмотрели на гаджет.

— У людишек тоже есть сморкфоны? — изумился Жучино.

— Щас получишь людишек, — посулил Федя и отвесил ему лёгкий подзатыльник. — По причине твоего пьянства прощаю. В следующий раз побольше выдам.

— Так я же в хорошем смысле слова! — Жучино потёр загривок. — Скажи, о человек, откуда у тебя этот сморкфон?

— Из магазина. И не сморкфон, а смартфон. Это у вас сморкфоны.

— У нас сморкфоны, — закивал Клопундий и вынул из-под правого надкрылия разрядившееся средство связи. — Но только не работают они у нас тут. Холодно…

— Дай-ка глянуть! Ну и техника. А где вы их, извиняюсь, заряжаете? Ведь до вашей избы электрификация, если не ошибаюсь, ещё не докатилась?

— Это не изба! — Клопундий воздел лапу вверх горделивым жестом. — Это наш комсический… космический корабль! Мы на нём в космос летаем! Ик… когда горючее есть.

— Тебе больше не налью.

— Честное слово, корабль! — выпучил фасетки Клопундий. — Вон у Жучины спроси.

— Кр-рабль, — икнул дон Жучино и кивнул, тюкнувшись лбом об стол.

— Оба готовы, — вынес вердикт Федя. — Слабаки. Где там этот десятиногий? Эй, главниссимус, как тебя там! Где валандаешься? За смертью посылать. — Он встал и направился к выходу.

— Надкр-крыльями заряжаем! — гнусаво заорал ему вслед Клопундий. — От тр-трения. Только в холод они сразу разрр… рдрж… рзрдржз… — удар хитинового лба о столешницу завершил эту несвязную речь.

Раб-доброволец вышел на крыльцо, потянулся. Пока они пили, день перешёл в вечер, а вечер в сумерки. Нечего было и думать об обратной дороге

— Давно мечтал пожить на природе, — сказал Федя и не торопясь пошёл к своему внедорожнику. Шлось легко, даже подозрительно легко. Федя глянул под ноги и вместо слоя снега увидел хорошо утрамбованную дорожку. — Когда протоптали? И кто? — забеспокоился он и ускорил шаг.

Возле машины его подозрения переросли в панику. Багажник был открыт, фары горели, а при ближайшем осмотре выяснилось, что из продуктов осталась только горчица.

— %&$#@, — сказал Федя, погасил фары и запер тачку. Она ответила жалобным «пиу». — Где эти сволочи?

Его внимание привлёк рокот не то самолёта, не то небольшого вертолёта. Федя оглянулся и увидел низко летящего Мохнурия. За бражником рысью нёсся Паурон и время от времени пытался сбить его лапой. Федя едва успел отскочить: клопендрийцы вихрем промчались мимо него, обогнули машину и устремились обратно к речке. Так они гонялись примерно полчаса, а потом паук устал. С ненавистью посмотрев на мохнатого товарища, главниссимус плюнул и скрылся в избе. Мохнурий тут же приземлился на крышу внедорожника, встряхнулся и обратился к Феде:

— Служивый, ну скажи хоть ты ему! Плавунец так хотел кушать. Зато теперь спит как миленький. А ты ведь ещё привезёшь, правда? Тебе же не трудно.

— Я тебе не служивый, — процедил Федя. — Ты что, ВСЁ скормил?

— Там было не так много.

— Там было на неделю, придурок.

— Почему меня все обзывают этим словом? — психанул Мохнурий и отвернулся, нахохлившись.

— Потому что придурок и есть. Зачем фары включил?

— Чтобы веселее было! Они блестят.

— А как я теперь ак буду заряжать? Об ваши надкр-крылья? Тьфу на тебя.

Он вспомнил о водке и нажал на брелок. От громкого «пиу» Мохнурий скатился в снег. Федя достал из-под сиденья бутылку, взял из багажника спальник и, не забыв запереть машину, пошёл в избу. Мохнурий вился вокруг него, рассказывая клопендрийские анекдоты, но Федя угрюмо пообещал прихлопнуть его мухобойкой. Такого оскорбления бражник снести не мог и весь оставшийся путь гордо молчал.

В избе заметно потеплело, несмотря на хлипкий заменитель оконного стекла. Войдя, Федя и Мохнурий увидели идиллию: пьяные Клопундий и Жучино сидели в обнимку и жужжали клопендрийскую народную песню. Главниссимус построил из пустых консервных жестянок ударную установку и отбивал ритм — криво и невпопад, зато всеми десятью лапами.

— Заткнулись оба! — гаркнул Федя. — Тарантул, не гвоздить! А ну навели порядок быстро — чтоб через десять минут изба сияла чистотой. Мохнатый, тебя тоже касается. А я пока газету почитаю — один чёрт у вас тут сеть не ловит.

И, рассевшись на лавке, он вытащил из рюкзака «Верхнезадраловские новости». Увидев сложенную вчетверо газету, Мохнурий побледнел, но Федя её тут же развернул и погрузился в чтение. А чтобы читать было не так скучно, он поставил рядом с собой бутылку и стакан. Без задней мысли свинтил колпачок, налил себе на два пальца прозрачной, как слеза, жидкости… И все клопендрийцы, учуяв запах спирта, благоговейно замерли. В их фасеточных глазах, прикованных к бутылке, засияла надежда на возвращение домой.

— Что вперились? — недовольно спросил Федя. — Вам не налью, и не просите. Вас и так уже развезло всех.

— Горючее… — замирающим голосом прошелестел дон Жучино, и его дрожащие верхние лапы сами потянулись к бутылке.