32 градуса по Фаренгейту (гет)

Он чувствовал себя так, будто ему сломали все кости. Драко стоял за дверьми бального зала и не мог пошевелиться — только взгляд оглушительно кричал, как кричат те, кто корчится в муках под действием Круцио. Когда он понял, кого именно видит рядом с отцом, то в первую секунду захотел — нет, не ворваться к ним и уничтожить обоих. Крикнуть: «Ridiculous!» — потому что в давно пустующем зале наверняка завёлся боггарт. С того момента, как Драко понял, что у отца есть другая, увидеть родителя с кем-то «не тем» стало для него, пожалуй, самым мучительным страхом. Драко даже не до конца понимал, что вкладывает в это «не то» — просто какое-то смутное ощущение, предчувствие. И вот этот страх перед ним: во плоти, крови и белоснежном бальном платье.

Грязнокровка Грейнджер. Драко смотрел на нее и не мог оторвать взгляда. Это было настолько дико, настолько за пределами любого смысла, что не могло бы присниться ему даже в самом кошмарном сне. Обуреваемый жуткими фантазиями, Драко уже сотню раз мысленно перебрал всех знакомых женщин от Черной Вдовы до миссис Гринграсс и от Пэнс Паркинсон до — чем дьявол не шутит — его собственной невесты Астории. Он представил всех, отношения отца с кем стали бы для него не просто семейным скандалом, но и тяжелым личным ударом…

То, что он видел сейчас, было во сто крат хуже самых страшных догадок. Мерлин, и почему только он не послушал Асторию? Она ведь буквально умоляла его оставить эту глупость с очередным подарком для нее, который он второпях забыл на столике в своей спальне, и никуда не уходить. Говорила, что он сам — ее лучший подарок, и нет решительно ничего страшного, если Драко подарит что-то на день или два позже. Если бы только он знал, что увидит в этот проклятый зимний вечер, Драко наверняка бы согласился с невестой и никуда не вернулся. А если бы и вернулся, то определенно не стал бы искать отца, дабы из вежливости сказать тому пару слов. Но увы, фамильные упрямство и манеры, разумеется, взяли верх — и вот он здесь, с очередной бархатной коробочкой в руке и окровавленными осколками своих представлений о мире.

Он так и не смог пошевелиться. Шаги отца и проклятой грязнокровки уже стихли, растворившись в тишине сонного зала, а он, Драко, все продолжал стоять там, за дверьми, не в силах войти или отвернуться. Только когда где-то в отдалении хлопнула дверь, он наконец очнулся от парализовавшего его оцепенения и смог сделать первый глубокий вдох. Легкие пронзило острой оглушительной болью. Мерлин, как ему теперь быть, как дальше жить, что делать? Устроить немедленное показательное разоблачение? Нет. Его ждут у Гринграссов. Кроме того, демонстративные семейные сцены — моветон, который он, как лорд Малфой, не может себе позволить. Особенно сейчас, когда cher papa так безжалостно уничтожил все, во что он когда-либо верил.

Драко развернулся спиной к дверям бального зала и, стараясь не создавать шума, направился обратно в холл, чтобы через камин вернуться к Гринграссам.

Ничего, он обязательно поговорит с отцом.

Обязательно.

* * *

Тем временем бесконечно счастливая Гермиона и сама едва успевала справиться с изумлением от всего, что ей доводилось видеть и слышать этим необыкновенным вечером. И дело было далеко не в роскошном ужине, не в старинном, сплошь заколдованном замке и даже не в бесконечно красивой магии, которую Люциус пижонски творил почти на каждом шагу. Дело было в нем самом: Малфой водил ее по своему дому — и рассказывал, рассказывал, рассказывал… О том, как впервые сел на метлу — его первая «Серебряная стрела», изготовленная Леонардом Джуксом по спецзаказу лорда Абраксаса, висела на стене одного из коридоров, которыми они проходили по пути из бального зала на ужин.

— Хочешь попробовать? Она, по-моему, все еще неплохо летает.

— Ни в коем случае! Ты помнишь Ирландию? Эта метла благополучно прослужила тебе все детство, после чего не менее благополучно провисела здесь десятки лет, а я однозначно сломаю ее за считанную пару минут.

— И сама покалечишься… Да, ты права, не стоит. Идем.

— Эй!

-… и не надо напоминать мне, насколько я старый.

О том, как они со старшим Ноттом однажды обрушили огромный кусок праздничного торта прямо на голову Андромеде Блэк, не справившись с чарами левитации — в чайной, за десертом.

— Нам было по восемь, и идея незаметно утащить у всех под носом дополнительный кусок пирога казалась просто отличной. Тем более, что мы незадолго до этого вычитали в книжках о Wingardium Leviosa…

— Ты тоже читал учебники до школы?

— Конечно. Это было делом чести — знать хотя бы что-то еще до поступления в Хогвартс. В общем, попытка была не слишком удачной. Поднять кусок в воздух мы смогли, а вот отлевитировать его хотя бы до коридора… Отец тогда отобрал у меня палочку на целую неделю и заставил вызубрить проклятое заклинание так, что я несколько дней нашептывал его даже во сне.

О том, как позже, много лет спустя они все с тем же Ноттом, впервые напившись Огденским, танцевали друг с другом медленный фокстрот — после, в библиотеке мэнора, когда Люциус снимал с платья и туфелек Гермионы наложенные им ранее чары.

— Готов поспорить на что угодно, ты думаешь, что мужскую партию исполнял я. Так вот ты ошибаешься.

— Не-ет…

— О, да. И не спрашивай, откуда я знаю, как танцевать в фокстроте женскую партию. Finite Incantatem.

Десятки историй о нем самом, его семье, детстве, родителях, друзьях, домашних питомцах… Зачарованная и околдованная, Гермиона слушала Люциуса, забыв обо всем. Она очнулась только тогда, когда часы все там же, в библиотеке пробили одиннадцать. Словно ужаленная, Гермиона вскочила с коленей Люциуса и кинулась к своей сумочке, чтобы достать палочку.

— Все в порядке? — Насколько мог спокойно уточнил ошеломленный Малфой, поднимаясь следом и призывая на помощь всю свою выдержку.

— Прости, я отойду на минуту.

— Что-то не так?

— Я, мне… — Гермиона замялась. — Мне надо отправить сообщение Джинни.

— Джиневре Уизли?

— Да.

— Может быть, не сейчас? — Люциус подошел ближе и попытался вновь заключить девушку в объятия.

— Нет, сейчас. — Гермиона мягко, но настойчиво отстранилась и направилась к выходу. Люциус, однако, ловко схватил ее руку.

— И зачем же?

— Она… В общем, я вынуждена была воспользоваться их камином, чтобы попасть сюда. — Гермиона закусила губы и отвела взгляд, будто ее поймали, как нюхля на украденных серебряных ложечках. — У меня в квартире нет камина, а дом еще не достроен…

— Дом?

— Да, я тебе разве не говорила?

— Нет, и я искренне хотел бы знать, почему.

— Вероятнее всего, просто забыла.

— Неудачное оправдание. — Малфой посмотрел на Гермиону с притворной угрозой.

— Ты знаешь, в наши не слишком частые встречи нам обычно есть чем заняться, помимо обсуждения вопросов недвижимости.

Люциус прыснул.

— Да, здесь поспорить с тобой не могу.

— Так вот. Мне нужна была чья-то помощь с камином, и Джинни мне помогла, и она ждет меня обратно, и…

— И надо полагать, мисс Уизли знает, куда и к кому ты отправилась, — как бы невзначай вставил Люциус.

Гермиона закрыла глаза и шумно вдохнула, боясь встретиться с Малфоем взглядом.

— Ну, откровенно говоря, да.

Аристократ хитро усмехнулся, с наслаждением наблюдая за тем, как Гермиона тихо плавится от стыда и страха, и небрежно заметил:

— В таком случае, я полагаю, ты можешь воспользоваться моим филином.

Глаза Гермионы в ужасе расширились:

— Что?! Нет, ни в коем случае. — Девушка бурно замахала руками, всячески стремясь подчеркнуть категорическую невозможность даже подумать о том, чтобы реализовать эту чудовищную идею. — Миссис Уизли наверняка уже снова дома, потому что где же ей еще сейчас быть, и мистер Уизли, и Джордж, и…

-… и все остальное веснушчатое семейство, за исключением твоего прежнего жениха, верно? — по-прежнему усмехаясь, закончил за нее Люциус.

— Именно. — Гермиона вновь сделала шумный вдох и отерла рукой лоб, словно на нем проступили капельки пота, что, впрочем, к ее облегчению, было не так. — Мне… мне просто нужно послать Джин Патронуса.

— Ты можешь отправить его прямо отсюда. — Люциус сделал пригласительный жест рукой и издевательски улыбнулся. — Поверь, мое присутствие этому не помешает.

— Ох, — Гермиона кивнула и достала было палочку, но тут же вновь опустила. — Я не могу.

— Почему?

— Не могу… при тебе.

— Хм, мне кажется, или ты при мне донага раздевалась?

— Н-нет, тебе не кажется. — Гермиона густо покраснела и с жаром добавила: — Но это другое.

— Отправить Патронуса — другое?

— Да. Мне неудобно.

— Неудобно выполнять трансфигурацию, когда чихаешь.

— Это… тоже действительно неудобно, — авторитетно согласилась Гермиона, на секунду представив, как бы она осуществляла превращение, к примеру, метлы в фонарный столб, если бы была больна аллергическим ринитом. Предполагаемый результат получился плачевным. — Ладно, поскольку ты так настаиваешь... Но, если у меня не получится с первого раза, обещай, что позволишь мне выйти на пару минут.

— Хорошо. — Малфой примирительно кивнул.

Девушка вновь вскинула палочку и искоса с опаской посмотрела на Люциуса. Она боялась не за технику исполнения заклинания: рука знала нужные взмахи лучше чем то, как держать вилку, а воображаемый сундучок со счастливыми воспоминаниями сегодня был забит чуть больше, чем доверху — он ломился и вспухал от них, будто к ним применили Gemino, так что густое, концентрированное счастье лавиной заполняло все существо Гермионы от макушки до пяток. Нет, она боялась, что просто не сможет произнести нужных слов. Было что-то ужасно интимное в том, чтобы вспоминать об объятиях Люциуса, стоя от него в паре метров и чувствуя на себе его пристальный, внимательный взгляд. Как будто он может вдруг подсмотреть ее мысли и обнаружить, как много для нее значит. Конечно, это был горячечный бред: едва ли Малфой был способен к невербальной легилименции, а если был, то глупо было бы думать, что он до сих пор ни разу не заглянул в ее голову. От последнего предположения по спине Гермионы прокатилась леденящая дрожь. Нет-нет, это решительно невозможно, она знает, как выглядит вторжение в сознание — Снейп показывал ей тогда, в январе девяносто седьмого, она бы узнала. Да, непременно узнала. Ободряющий вывод придал Грейнджер сил: девушка сделала медленный вдох и бросила еще один, на этот раз более смелый взгляд на Люциуса. Он просто наблюдает за ней. Ее мысли принадлежат только ей, и он не сможет узнать их. Гермиона на секунду прикрыла глаза, мечтательно улыбнулась и громко, четко произнесла:

— Expecto Patronum!

Из кончика ее палочки вырвался столп сияющего серебристого света и, затопив на секунду собой все пространство библиотеки, в следующий миг приобрел форму юркой кувыркающейся в воздухе выдры.

— Передай Джиневре Уизли, что все в порядке. — Голос Гермионы слегка дрожал, так что ей стоило немалых усилий заставить его звучать ровнее. Малфой молча стоял напротив. — И что я освобожусь примерно через час.

Серебристая выдра смешно принюхалась к воздуху маленьким носиком, кивнула и стрелой выскочила в ночь прямо сквозь стекло закрытых наглухо окон библиотеки. В помещении вновь воцарилась приятная полутьма.

— Значит, через час? — Люциус, все это время с интересом наблюдавший за действиями Гермионы, подошел ближе к девушке и пристально посмотрел той в глаза. — Спасибо, что предупредила.

— Я в любом случае не смогу остаться дольше, чем до полуночи.

— А если я бы предложил тебе провести ночь в поместье?

Уже в который раз за последние пять минут щеки Гермионы вспыхнули жаром.

— Думаю, что с моей стороны было бы разумно и вежливо отказаться.

— Разумно и вежливо? Хм… — Люциус демонстративно поднял взгляд в потолок, делая вид, что задумался. Со стороны он по-прежнему выглядел расслаблено и благодушно, поэтому едва ли можно было заметить, что его огорчили последние слова Гермионы. — Надо же, ты делаешь успехи в светском этикете. Кто бы мог подумать.

— Спасибо, — с отчетливо слышным сарказмом в голосе вернула шпильку Грейнджер и осторожно добавила: — Я правда не считаю, что это хорошая идея.

— Что ж… Возможно, ты права. — Малфой перевел взгляд обратно на девушку и, казалось, смягчился. — Но я рад слышать, что у тебя все порядке.

И Люциус, протянув руку, невесомым прикосновением поправил Грейнджер тонкий локон, выбившийся из прически. Гермиону окатила очередная волна предательского смущения. Шумно вдохнув, девушка опустила глаза и вороватым движением спрятала палочку в клатч.

— Прости, со стороны это все наверняка звучит просто ужасно. Я, впрочем, просила тебя дать мне выйти на пару минут, но ты сам отказался.

— Ничего, все нормально. — Люциус опустил руку. — Мне только интересно, что такого вы с мисс Джиневрой представляли себе под понятием «не в порядке»?

— Ну, в прошлый раз в этих стенах меня встречали не слишком гостеприимно…

— Гермиона.

— Да?

— Не надо.

— Прости. — Грейнджер поняла, что сказала лишнее, и постаралась тут же сгладить ситуацию. — Но согласись, что мой приход сюда — в любом случае жуткая авантюра. Я могла бы столкнуться лицом к лицу с Драко или леди Нарциссой…

«И мне пришлось бы собирать самоуважение по мелким осколкам», — мысленно закончила Гермиона, потому что именно это было тем самым «непорядком», которого они с Джинни боялись больше всего.

Люциуса передернуло. Его и самого беспокоило, не нарушит ли что-нибудь сегодняшний вечер, но слышать собственные мысли из уст Гермионы оказалось даже тревожнее, чем гонять их по кругу в своей голове. Напоминание о чайной ложке зелья удачи, безусловно, все еще успокаивало, но не настолько, чтобы совсем заглушить доводы паникующего рассудка. Впрочем, теперь уже было поздно думать о мерах предосторожности.

— А почему выдра? — ловко переменил он тему, вновь обнимая Гермиону за талию.

— Не знаю. Просто они мне нравятся. — Девушка запрокинула голову и задумчиво посмотрела на Малфоя, вглядываясь в пасмурную глубину его глаз. Интересно, о чем вспоминает он, когда призывает Патронуса, и может ли вообще его вызвать? Много лет среди волшебников ходили слухи, что Пожиратели Смерти не способны на столь светлые чары, но Гермионе почему-то не верилось, что это так. Мерзкая жаба Долорес Амбридж владела этим заклинанием не хуже любого из членов Ордена Феникса, не говоря уже о глубоко несчастном Северусе, дотла выжженном Темной Меткой и смертью любимой Лили…

Гермиона на секунду мысленно вызвала из памяти образ, который Гарри показал им в директорском Омуте уже после Битвы за Хогвартс, и невольно сглотнула. Серебристая лань, такая же, как у покойной миссис Поттер, легкая и воздушная, — и он, Северус, мрачной черной тенью удерживающий ее на острие своей волшебной палочки, ошибочно принятой Волдемортом за Бузинную. Подлинная любовь меняет не только душу, но и облик Патронуса, и Снейп был тому безупречным свидетельством. Впрочем, ее выдра так и осталась выдрой, несмотря на всю пыточную боль, от которой она, Гермиона, месяцами захлебывалась после смерти Мастера Зелий. Значило ли это, что она не любила его? По крайней мере, не любила так сильно, как он — Лили Поттер?

Гермиона вдруг дернулась в руках Малфоя, будто очнувшись от Confundus или Stupefy. Она никогда не смотрела на их с Северусом историю с такой стороны и только сейчас впервые задалась этим простым, закономерным вопросом: не тем, любил Снейп ее, а тем, любила ли его на самом деле она. На долю секунды Гермионе показалось, что в ее мысли впустили тропический шторм, переворачивающий все с ног на голову. Если задуматься хоть на секунду, что она сделала для Снейпа за все это время? Скрасила ему одиночество на несколько вечеров, в то время как он, скорее всего, спас ей жизнь? Сколько раз она поинтересовалась тем, каково ему? Сколько раз попыталась о нем позаботиться?

Да, он никогда не стремился открываться. И да, свой личный ад Северус во многом построил своими руками, но все, кто был вокруг, за долгие двадцать лет и не подумали его оттуда вытащить. Зачем? Ведь он был так удобен в своей трагической роли. Все беспокоились только о том, насколько им будет полезен этот затравленный и до несправедливости невезучий, но талантливый человек. В конечном счете, Снейп так и умер: великим, кромешно одиноким героем. И она, если быть вполне честной, все это время была ничем не лучше других — всегда думала только о себе. Переживала, что он дал ей мало внимания и тепла, хотя в действительности стоило бы для начала заметить, что она сама едва ли много ему предложила. Можно ли считать такое любовью? Гермиона закрыла глаза, стараясь проглотить подступившие слезы.

— О чем ты так задумалась? — Тихий голос Люциуса прервал размышления Гермионы подобно тому, как судейский свисток останавливает полеты на квиддичном поле. Он видел все, что с ней происходило последнюю минуту: каждое движение глаз, каждую едва уловимую перемену в лице — и то, что он видел, ему совершенно не нравилось.

— О том, доступны ли тебе чары Патронуса.

— Серьезно?

Гермиона с жаром, но молча кивнула и положила голову Малфою на плечо. Ей не хотелось открывать Люциусу весь ход своих мыслей, и не только потому, что сказать сейчас об их истории с Северусом значило, скорее всего, безнадежно испортить сегодняшний вечер. Пусть Снейп едва ли был для Люциуса другом в том смысле эмоциональной близости, в какой она дружила с Гарри или Джин — сомнительно, что люди вроде Люциуса в принципе способны подпускать других к своему сердцу на расстояние меньшее, чем предписывал дуэльный регламент -но…

— Хочешь посмотреть?

Глаза Гермионы, все еще чуть красноватые от проглоченных слез, резко распахнулись, полные неподдельного удивления. Все еще не решаясь полагаться на свой голос, девушка согласно кивнула. Малфой мягко улыбнулся и, отстранившись от Гермионы, достал из рукава палочку.

— Expecto Patronum.

Его бархатный голос прозвучал в тишине так мягко, словно он пожелал книгам спокойной ночи. Странно, сколько она слышала призывов Патронуса, это всегда было больше похоже на крик — как будто волшебный защитник находился где-то в соседней комнате, и от того, насколько ты напряжешь связки, зависело, услышит он тебя или нет. Гермиона непроизвольно ухмыльнулась: это, конечно, было так глупо с точки зрения магии, что даже смешно, но до сих пор никто, кроме Люциуса, не заставлял ее об этом задуматься. Впрочем, и сейчас всерьез развить эту мысль ей тоже не удалось: вопреки всем слухам, легендам и прочей ереси кончик палочки Малфоя мгновенно засветился серебристым сиянием — и в следующую секунду на ковер рядом с ними мягко и горделиво ступил огромный белоснежный павлин.

Гермиона потеряла дар речи. Она не помнила, когда окончательно перестала воспринимать тот факт, что Люциус — бывший Пожиратель Смерти: точно уже после Рождественского бала и даже после того, как они впервые оказались наедине. По крайней мере, она до сих пор помнила свою секундную оторопь от мимолетного взгляда на его левое предплечье, когда Люциус первый раз снял при ней рубашку. Страшная уродливая Темная Метка по-прежнему чернела на мраморно-белой коже Малфоя, не давая забыть о том, кто он и кому служил долгие годы. Гермиона и не забывала — просто плевала на это с Астрономической башни, но сейчас… Сейчас, видя перед собой ослепительное чудо телесного Патронуса, она готова была начисто стереть из своей памяти знание о пребывании Люциуса в рядах Волдеморта. И все-таки самым поразительным для нее было даже не это. Девушка повернулась к Малфою и полным изумления голосом воскликнула:

— Павлин?!

Малфой на мгновение растерялся.

— Да. А что?

Гермиона шумно вдохнула, смерила Малфоя многозначительным взглядом и протянув неопределенное «э-э-э-э…», наконец, выдала:

— Очень похож.

— Что, прости? — Теперь пришла очередь Люциуса лишиться способности говорить. Взяв короткую паузу на осмысление сказанного, Малфой несколько раз моргнул, после чего подчеркнуто вежливо уточнил: — То есть ты хочешь сказать, что я похож на павлина?

— Ну-у… — Гермиона занесла ногу, чтобы сделать шаг назад, но здравый смысл подсказывал, что отступать на самом деле было некуда. — Не без этого.

Люциус в задумчивости перевел взгляд с Грейнджер на сияющую птицу, горделиво вышагивающую по ковру, и потом обратно на Гермиону. Повторив данную операцию еще раз, аристократ решил, что нуждается в уточнении:

— И это не комплимент, надо полагать?

— Вообще-то нет. — Честно призналась девушка и непроизвольно расхохоталась. Не последовать ее примеру у Люциуса не было ни единого шанса. Павлин тем временем описал по ковру неширокий круг и, распустив призрачный хвост, засиял ярче прежнего; судя по всему, смех хозяина шел ему только на пользу.

Вволю отсмеявшись, благородный лорд протер уголки глаз и в безуспешной попытке оправдаться заметил:

— Между прочим, есть кое-кто, кто похож на него куда больше, чем я.

— Да? И кто же?

— Пойдем. Я покажу тебе этого несносного тщеславного красавца.

Гермиона едва не сложилась пополам от хохота.

— Не знала, что ты способен к самокритике.

— О, ну что ты, я не способен. — Люциус обернулся к птице и пожал плечами. — По-моему, он просто великолепен.

С удовольствием услышав очередной смешок Гермионы, Малфой взмахнул палочкой. Бестелесный павлин исчез, растворяясь в серебристой дымке, что вскоре без следа смешалась с полумраком библиотеки. Щекотное ощущение искрящейся радости неуловимо улетучилось вслед за ним, оставляя приятное послевкусие. Люциус сделал пригласительный жест рукой и направился к выходу, Гермиона последовала за ним. Она еще вернется к тому внезапному открытию, которое сделала здесь сегодня, но вернется тогда, когда будет наедине с собой. А пока… Забавно, что осознание ничтожности ее чувств к Снейпу пришло к ней именно в тот момент, когда она смотрела в глаза Люциусу Малфою. Значит ли это что-нибудь? Гермиона опустила взгляд в пол, пряча от самой себя плутовскую улыбку: об этом она тоже подумает позже.

Как только Люциус и его гостья переступили порог, свечи в библиотеке мягко погасли, и комната погрузилась в сонную тьму зимней ночи.

* * *

— Вот он, смотри.

Гермиона обернулась туда, куда указывал Люциус и обомлела: белый, как снег, павлин-альбинос горделиво вышагивал по центру гравиевой дорожки розария в нескольких футах от них с Малфоем. Он шел, как император сквозь толпу ликующих подданных, и был так ослепительно бел, что, казалось, светился — совсем как Патронус Люциуса.

— Похож, правда? — В голосе мужчины мелькнула тень тщательно скрываемой гордости.

— Невероятно… — только и смогла выдохнуть Гермиона, все еще не отрывая взгляда от птицы.

— Его зовут Люмьер. — Малфой запустил руку в правый карман и достал оттуда тот небольшой мешочек, который ранее захватил по пути в розарий. — По-французски это значит «свет». Если бы мой далекий предок Арманд Малфой не покинул родные края и не перебрался сюда вслед за королем Вильгельмом, возможно, так бы сейчас звали меня. — Мужчина на секунду задумчиво улыбнулся, глядя на птицу, и развязал мешочек. Внутри оказались зерна: Малфой высыпал горсть себе на ладонь и легким движением бросил в воздух. Павлин, оставшийся, на первый взгляд, величественно безучастным к этому действию, тем не менее слегка прибавил шаг. — Однако он перебрался, и примерно с четырнадцатого века моя семья больше предпочитает латынь*.

Гермиона шумно вздохнула и зябко поежилась, хотя в розарии было очень тепло: четырнадцатый век, поместье, Вильгельм-Завоеватель, французские предки — она просто оборванка рядом с этим человеком, и это не оскорбление, это факт. Интересно, как бы она сама смотрела на мир, если бы обладала всем тем же, что Люциус? Судя по тому, с каким снисходительным сочувствием ей свойственно взирать на тех, кто не слишком богат интеллектом… Уголки губ Гермионы тронула едва заметная грустная улыбка. Может быть, Малфои не так уж и неправы в своем снобизме?

— А еще это имя означает «знание», «просвещение». — Раздался вновь голос Малфоя.

— Знание — свет, — задумчиво пробормотала Гермиона и, обернувшись через плечо, с напускным подозрением посмотрела на Люциуса: — Так вот почему ты мне нравишься. Все понятно.

Малфой коротко усмехнулся и подошел вплотную к девушке.

— Надеюсь, что не поэтому, — мягко парировал он, склонившись к ее шее, и в следующую секунду Гермиона почувствовала, как тысячи предательских мурашек кругами расходятся по коже от того места, в котором ее коснулись губы Малфоя.

— Что ты делаешь?.. — едва смогла прошептать она, закрывая глаза.

— Занимаюсь твоим просвещением, — с иронией ответил Люциус и поцеловал Гермиону чуть выше.

— Ах-ха-ха... — на выдохе расхохоталась девушка, все больше отдаваясь ощущениям. — И что, меня потом ждет экзамен?

— Непременно.

— Тогда предоставьте, пожалуйста, список вопросов и рекомендованной литера…

Реплику Гермионы внезапно прервал резкий высокий звук, похожий на отчаянное мяуканье очень большого кота. Грейнджер в испуге дернулась и повернулась к Малфою.

— Что это было?

— Это он. — Люциус с усмешкой указал на павлина, который, как оказалось, подошел совсем близко и теперь склевывал с дорожки принесенное хозяином угощение. — Ты никогда не слышала, как кричат павлины?

— Нет, никогда.

— Теперь слышала. Смею предположить, он ревнует.

— Ревнует?

— Да. Или же надеется тебя соблазнить. — Люциус опустился на корточки и с любопытством посмотрел на птицу. — Такие звуки они издают обычно во время брачных игр или как сигнал тревоги. Видимо, мсье Люмьер считает, что я его соперник в борьбе за тебя.

— Ты уверен? — Гермиона с недоверием воззрилась на пернатого. — Не наоборот? Он ведь твой фамилиар, так?

— На самом деле нет. Просто питомец.

Гермиона еще раз пристально осмотрела павлина с макушки до кончиков роскошного хвоста. Слова Люциуса ее совершенно не убедили: птица оставляла ощущение существа, настолько полного магии, что оно не просто могло — обязано было быть домашним духом.

— Так или иначе, имейте в виду, мсье Люмьер, что вы можете спать совершенно спокойно: мои шансы отбить у вас вашего хозяина асимптотически стремятся к нулю.

Люциус резко выпрямился и повернулся к девушке.

— Почему ты так думаешь? — Малфою не было знакомо то заковыристое слово, которое Гермиона произнесла вначале, но он прекрасно понимал, что значит выражение «стремятся к нулю».

— Ну, потому что…

Но Гермионе так и не удалось закончить фразу: небо над мэнором внезапно прорезала яркая серебристая вспышка, и в следующую секунду рядом с ними на гравий опустилась сияющая призрачная лошадь.

— Сообщение принято, — произнес Патронус бодрым голосом Джинни. — Жду тебя сразу после полуночи. И не забудь оставить туфельку!

Патронус подмигнул и неприлично хихикнул в типичной манере Джинни, после чего без следа растворился в сверкающей дымке. Гермиона, сгорая от стыда, закрыла лицо ладонью.

— Оставить туфельку? — Люциус ожидаемо не понял метафоры. — О чем это она?

— О маггловской сказке. Это не важно.

— А мне бы хотелось знать.

— Это просто глупость, правда.

— Тогда мне тем более интересно.

— Какой же ты настырный.

— Примерно так же, как ты. Так что там со сказкой?

— Ну, хорошо. Если коротко, то это история о бедной замарашке, которая при помощи феи-крестной превращается в прекрасную принцессу, отправляется на бал, встречает там принца... По условиям, магия крестной рассеется в полночь, так что девушка должна успеть покинуть бал до того, как часы пробьют двенадцать, и ее платье вновь станет лохмотьями. Она успевает, но убегая, теряет на лестнице хрустальную туфельку. Благодаря туфельке принц позже находит девушку, они женятся… Ну, ты понял. — Мысленно проклиная Джин до седьмого колена за столь неловкую ситуацию, Гермиона перевела взгляд на павлина и словно ни в чем не бывало добавила: — Дурацкая сказка, никогда ее не любила.

— Вот как? Кстати, о сказках. — Люциус подошел вплотную к Гермионе и, смерив девушку пристальным взглядом, едва ощутимо провел кончиками пальцев по ее коже в том месте, где под ключицами мерцала подаренная им подвеска. На несколько бесконечно долгих секунд в розарии воцарилась тягучая тишина, скрадываемая лишь хрустом гравия под лапками гуляющего рядом павлина. — Рад, что ты все-таки ее носишь.

— Мне, признаться, до сих пор не вполне уютно с ней. — Гермиона почувствовала, как по всему телу вновь прошла волна дрожи. — Но она очень красивая, просто невероятно. Как маленькая звезда.

— Да, пожалуй, сходство есть. — Люциус задумчиво слегка поправил кулон, хотя в том не было ни малейшей необходимости. — Но я на самом деле вкладывал в нее несколько другой смысл. Помнишь, тогда в Ирландии ты упрекнула меня в том, что я назвал тебя русалочкой?

— Д-да, — в горле Гермионы разом предательски пересохло.

— Камень в этой подвеске — один из пяти бриллиантов, которые гоблины зовут Слезами Ундины. Раньше они были единым алмазом, но тот, к великому сожалению, раскололся при огранке, и его части разошлись по разным концам света. Мой деловой партнер сейчас занят их поисками. — Люциус вновь выдержал небольшую, но мучительную паузу. — Если повезет, однажды ты получишь их все.

— Но… зачем? Люциус, не надо. Подвески более чем достаточно, даже слишком, и…

— Знаешь, как назывался камень изначально?

— Нет.

— Сердце Ундины. Я хочу, чтобы оно было твоим.

— Хочешь вернуть русалочке похищенное? — В слабой попытке отшутиться заметила Гермиона, едва скрывая дрожь в голосе.

— Нет. Хочу… — Люциус осекся, но на этот раз почти тут же продолжил: -… сделать тебе приятное. По легенде этот камень приносит удачу и охраняет от бедствий. Не знаю, так ли это, но мне хотелось бы верить, что так.

Не найдясь, что ответить, Гермиона сделала стремительный шаг навстречу Люциусу и порывисто прижалась к нему, обнимая так крепко, как только была способна. Она решительно не понимала ни мыслей, ни чувств этого человека, но сейчас это было последнее, о чем ей хотелось думать.

* * *

Где-то в поместье с гулким эхом раздался двенадцатикратный бой часов. Люциус взмахнул палочкой, и в камине за спиной Гермионы раздалось тихое шуршание пепла. Одновременно с этим небольшая керамическая чаша с летучим порохом медленно проплыла по воздуху прямо рядом с плечом девушки и приземлилась Малфою в руку.

— Ну, мне пора. — Гермиона неловко переступила с ноги на ногу, пряча от Малфоя взгляд.

— Да. — Люциус мягко улыбнулся. — Доброй ночи. Будь осторожна.

Гермиона кивнула и быстро, невесомо, словно украдкой, поцеловала Люциуса в щеку: — Сладких снов.

— Оставишь мне туфельку?

— Зачем?

— Считай это моим приветом мисс Уизли.

Гермиона заливисто рассмеялась.

— Они не хрустальные.

— О, это легко поправимо. Волшебник я или нет?

— Точно. Ты не принц — ты фея-крестная. Ай! — Гермиона коротко вскрикнула, пытаясь увернуться от щекотки Малфоя. — Ладно, ладно. — И, выскользнув из одной туфельки, севшим голосом добавила: — Мне правда пора.

— Да, я знаю. — Люциус разжал объятия и протянул Гермионе чашу с порохом.

Девушка зачерпнула горсть и, шумно вдохнув, ступила в камин.

— Спасибо. — Произнесла она напоследок одними губами и, назвав пункт назначения, бросила под ноги порох.

Поднявшийся следом вихрь пепла и воздуха в мгновение ока скрыл от нее фигуру Люциуса, а уже несколько тошнотворных секунд спустя резко стих, являя взгляду гостиную Норы. Девушка сделала шаг на ковер и коротко отряхнула юбку от гари.

— А вот и наша Золушка! В грязи и босиком, как и полагается. Ну, что? Как прошел вечер?

Сердце Гермионы рухнуло в пятки: приветствовавший ее голос принадлежал отнюдь не Джинни, а изрядно пьяному Рональду.

______

*Люциус делает отсылку к своему предку — Николасу Малфою, имя которого, на взгляд автора, было бы правильнее прочитать, как Николя. После Николаса Малфои явно отдали предпочтение греко-латинским именам: Брутус, Абраксас, Люциус, Драко, Скорпиус.