В качестве подарка (гет)

Соул Крокер и Робардс Гавейн прошли через какую-то полупрозрачную рябь и очутились в узком длинном зале, еле-еле освещенном редкими светильниками.

— Что это? — выдохнул Робардс, вглядываясь в полутьму зала.

— Пантеон, — не слишком понятно объяснил Крокер, — нам на входе задерживаться не стоит, но надо кое в чем убедиться...

Он быстрым шагом направился вперед. Робардс следовал за ним с чувством непонятного стеснения в груди.

Неширокий проход вел между... урнами, подумал Робардс, но приглядевшись, он понял, что стоящие слева и справа от прохода сосуды очень напоминают ему...

— Вот это крендебобель! Да это же Омуты Памяти!

— Да не ори, ты! Не дай Бог, кого-нибудь разбудишь!

Соул погрозил своему другу скрюченным пальцем.

— Разбужу? — растерянно переспросил Робардс.

— Заткнись, а? — беззлобно посоветовал Крокер, остановившись перед дымчатой завесой.

Он настороженно осматривал ее некоторое время, потом пожал плечами.

— Семи смертям не бывать — одной не миновать...

— Ты о чем?

— О нас с тобой, старый доходяга! Мы пришли. Осталось сделать последний шаг.

Крокер повернулся к Робардсу. На лице его было торжественное выражение.

— Скажи мне, Робардс, ведь мы с тобой прожили достойную жизнь?

— Хм. Ну это с какой стороны посмотреть, — пожал плечами Гавейн, — а к чему такой пафос?

— В данный момент он уместен, — покивал головой Крокер, — мы сейчас с тобой у последней черты, и я в праве задать тебе этот вопрос.

Робардс оглянулся на Омуты, потом посмотрел на завесу, потом на Крокера.

— Тебе не кажется, что ты мне кое-что не объяснил?

— Извини, дружище. Но там наверху ты мне просто не поверил бы. А сейчас я готов рассказать тебе все. Все, что знаю сам.

Гавейн еще раз осмотрелся, поперхал горлом и немного севшим голосом подтвердил:

— Да, Соул, я хотел бы понимать, что происходит.

— Видишь ли, дружище... один раз за свою жизнь, при благоприятном стечении обстоятельств, или находясь перед жестокой необходимостью, маг нашего с тобой уровня познаний может проникнуть сюда с единственной целью — пополнить Пантеон.

Соул испытующе смотрел на своего друга.

— Ты хочешь сказать, в момент своей смерти?

— Я хочу сказать, в момент прощания со своим земным существованием, дружище.

Робардс еще раз оглянулся на Омуты за своей спиной.

— Кто там?

— Все.

— Кто все?

— Все. Начиная с давних предков Основателей, заканчивая мощнейшими магами последнего тысячелетия.

— Что?

— Да. Основатели тоже здесь. Причем все, включая Салазара. И Фламель здесь. И предводитель рыцарей Вальпургии. И Том Реддл. Гриндевальд. И даже Дамблдор.

— Да ты издеваешься надо мной!

— И не думаю.

— Может быть, и Мерлин с Морганой здесь? — с отчаянной издевкой спросил Робардс.

— Вполне может быть. Только так далеко еще никто из смертных не заходил, а у них, — Соул мотнул головой в сторону Омутов, — у них не спросишь...

Робардс еле устоял на ногах. Вот это пердимонокль!

— Зачем мы пришли сюда?

— А ты сам не понимаешь?

В голове Робардса всплыли беседы с Крокером за последнюю неделю, и он понял. Или подумал, что понял, что в принципе почти одно и тоже.

— Ты хочешь, что бы мы с тобой заняли место Поттеров, ликвидировав дисбаланс между этим Пантеоном и ныне живущими могучими магами? Но ведь в нас нет темной сущности?

— Нельзя всю жизнь ходить по грязи и не испачкать ног! — сурово ответил Крокер. — Мы с тобой прожили хорошие и полные событий жизни. Нам не в чем упрекнуть себя. И ничего нового мы с тобой в этой жизни уже не узнаем и не совершим. Ты же видишь, какие они? Ты же видишь, как они еще молоды и любят друг друга и свою дочь? Гавейн, скажи мне, что ты еще способен так любить, и я немедленно отправлю тебя обратно, а сам пойду дальше!

Робардс набычившись смотрел на друга. Обида, понимание и страх боролись в его душе. Впрочем не стоило гадать, какая из эмоций победит — это и так было понятно Соулу с самого начала. Потому он и взял с собой Робардса, не сомневаясь в его решении.

— Любить, любить... то же мне, романтик хренов! Я кабинет забыл закрыть, понимаешь? Хоть предупредил бы, параноик засекреченный! Давай двигай вперед своими ревматическими копытами, а уж я от тебя не отстану! Вот уж крендебобель, так крендебобель!

* * *

— И что сказал Снейп? — с грустной иронией поинтересовался Гарри.

— Снейп сказал, что мы оба идиоты, — скучным голосом ответила Гермиона.

Поттер приподнялся на локте и с надеждой уставился на нее.

— И тут же добавил, что он нас понимает, — закончила фразу Гермиона.

— Облагодетельствовал! "Отец родной", — с сарказмом выплюнул Гарри и снова уронил голову на подушку.

— Он очень переживает, Гарри! Я чувствовала его эмоции! Их невозможно подделать никакой алеоменцией!

— Почему? — почти равнодушно поинтересовался Гарри.

— Потому что алеоменция искажает события, но эмоции в мыслях исказить нельзя. Их течение не привязано жестко к мыслительному процессу. И вставить новые взамен истинных просто невозможно!

— Сообщи эти ценные сведения нашей дочери. Это очень ей пригодится после того, как мы...

Гарри оборвал себя, понимая, что сказал лишнего.

Гермиона с плачем схватила его, обняв за шею. Чуть помедлив, Поттер тоже обнял ее за плечи и привлек к себе.

— Скоро все изменится, — с натужной улыбкой сказал он. — Но пока у нас еще есть капелька времени, я тебя хочу...

Гермиона, с трудом подавив всхлип, взмахнула палочкой. Дверь в спальню захлопнулась. Пуговицы, словно осенние листья слетели с ее халатика и с рубашки Гарри. Молния его джинсов распалась на миллион мелких деталей.

— Иди ко мне, Гарри!

Поттер уже почти справился с собой, и с обычным искренним восхищением любовался обнаженным обликом своей супруги. После короткой прелюдии, когда их тела уже соединились, а Поттер включил, заложенное во всех мужчинах, чувство ритма, Гермиона беззвучно шевеля губами произнесла про себя:

— Запомни меня такой как сейчас...