Сердце Астории (гет)

— Чаю?

Я отрицательно качаю головой и осторожно присаживаюсь. Астория усмехается моей осторожности и наполняет свою чашку.

— Как твои дела?

Совсем не подходящий, на мой взгляд, вопрос. Поэтому я просто пожимаю плечами и выдаю:

— Я ничего не чувствую, так странно.

Она приподнимает брови: видно, не ожидала такого резкого перехода к делу.

— Сейчас, я имею в виду, во сне, — поясняю я спокойно.

— Ах, ты об этом, — беззаботно отмахивается Астория и делает глоток чая. — Я, к сожалению, истратила свои силы. Не рассчитала, когда решила показаться перед тобой в реальности.

Я вспоминаю о тех минутах и задумываюсь, чувствовала ли что-то тогда. Да — испуг, страх, отчаяние.

— Твоих, значит, рук дело?

Она кивает.

— Только благодаря мне ты до сих пор помнишь, как это — что-то чувствовать.

— Хочешь сказать, ты только помогаешь, а в моих проблемах не виновата? Или просто хочешь показаться белой и пушистой? — интересуюсь я.

— Поверь, моей вины в этом нет. Возможно, вышла какая-то ошибка, когда тебе пересаживали моё сердце. Всё-таки целители делали это впервые… — она несколько секунд молчит. Затем ставит чашку на блюдце, сцепляет руки в замок на столе и слегка наклоняется ко мне. — Тебе пора понять, что я на твоей стороне. Правда пытаюсь помочь.

Я реагирую скептически, и Астория снова откидывается на спинку стула, внимательно глядя на меня, внимательно слушая.

— Ты меня пугаешь, доводишь до отчаяния и истерики. Что это за помощь такая, когда я даже не могу выспаться без огневиски на ночь?

— Страх, как по мне, — самое сильная эмоция из тех, что известны человечеству. А среди чувств я бы ещё выделила любовь, — и внезапно она начинает хихикать. — Хотя почему бы не проводить каждый вечер так, с Драко, за бутылочкой огневиски? У вас это премило получается.

— Не смешно, Астория. Я думала, у нас будет серьёзный разговор.

Она по-детски надувает губки.

— Не стоит быть настолько серьёзной, Гермиона. Занудство убивает в человеке всякую прелесть.

Я молчу в ответ, и Астория подливает себе чаю, наполнив заодно и мою чашку. Теперь, когда я убедилась в источнике моих редких проявлений эмоций, захотелось разложить всё по полочкам. Во-первых, сны. Однажды я чувствовала себя счастливой, но это было недолго, потому, наверное, что Асторию это не забавляло. Затем последовал страх. Как-то раз я была взволнована, натянута как струна. Как раз тогда, когда оказалась в своей бывшей палате. Потом снова — страх. В общем, всё один к одному.

Во-вторых и последних, реальность. Кроме того случая, когда от собственной истерики я потеряла сознание, вспомнилось ещё несколько.

— Тогда, когда я была в поместье у Малфоя… — начинаю я. Астория тут же вскидывает голову с готовностью выслушать. — После этого я плакала. Ты была рядом?

Она немного молчит, припоминая, затем кивает:

— Драко тогда вспомнил обо мне. Не знаю, что это было, но мне захотелось успокоить его, доказать, что у меня всё хорошо. Не лучшим образом вышло, но зато ты потом вдоволь наплакалась.

Она произносит это так, будто сделала мне огромное одолжение и теперь я должна считать её своим личным героем.

— Что же получается, теперь всегда, стоит лишь кому-нибудь вспомнить о тебе, я буду либо реветь пару часов, либо…

Мерлин… Мысли пришли сами собой, выстроились в цепочку воспоминаний и устроились на полке под названием «Реальность от Астории Гринграсс». Я плакала не однажды. Ещё один раз. Тогда, когда…

— Астория, — протягиваю я. Она смотрит на меня удивлённо. — В последний раз, когда ты вырывалась в реальность… Перед тем, как я тебя увидела, ты была в гостиной? Влияла на меня?..

Мой незаконченный вопрос слегка сбивает Асторию с толку. Она отводит взгляд, задумавшись. А потом поворачивается ко мне с едва сдерживаемой улыбкой и отвечает:

— Была. Я поняла, о чём ты. Великий Салазар, да ты сомневалась в моём участии, да? Думала, что Драко самостоятельно заставил тебя что-то почувствовать?

Я выдыхаю. Ухожу всё глубже в воспоминания. Я ничего к нему не чувствовала, нет, ни страсти, ни даже симпатии. Всего лишь платоническая тяга, возможно, а в присутствии Астории, играющей моими чувствами как нитями марионетки, она стала заметной и, что самое важное, непривычно сильной. Как следствие, произвела фальшивое впечатление: будто Малфой может сводить с ума своими прикосновениями — несмотря на мою «болезнь».

— Расстроилась?

Астория глядит на меня повеселевшими глазами и улыбается в чашку.

— Было бы из-за чего.

— Не грусти, — весело чирикает она. — Зато Драко немного встряхнулся. В замкнутом пространстве, в четырёх стенах, у него так мало впечатлений…

— Так Малфоя ты тоже…

— О, нет-нет, — спешит заверить меня Астория. — Его чувства мне неподвластны. В нём ведь нет моего сердца.

— Интересно.

— Да, всё это весьма занимательно.

Астория качает ногой в такт какой-то слышимой ей одной музыке и открыто изучает меня. Непривычно видеть её прямо перед собой, такую настоящую и слишком живую. Она не успела стать женщиной голубых кровей — побывала только девочкой-аристократкой. Я думаю, что жалела бы её, искренне.

Казалось, что я переживала из-за её смерти и собственной надуманной вины там, в больнице. Теперь я чётко различаю, что то было лишь подсознательное желание сблизиться с донором, который засел где-то внутри меня, — для этого и нужно было имя. Жалеть я не могла.

— Ты любила его?

Она удивлена. Нервно опускает чашку и отводит взгляд.

— Нет.

Я сжимаю губы и киваю, удовлетворённая её неумелой ложью.

— Да, — тут же добавляет Астория.

Я вижу, как она кусает губу и глубоко дышит. Нет, не плачь, думаю я, только не плачь.

— Какая разница теперь? — выдавливает Гринграсс.

— Просто интересно. Из Малфоя правды клещами не вытащишь.

— А с чего ты взяла, что он знает правду? Что ему не плевать на меня и на то, что я к нему чувствовала? У него таких полкурса было…

— Нет, — перебиваю я. — Ты же знаешь, ему на тебя не плевать. Слышала, как он о тебе говорит.

Она натянуто улыбается и шмыгает. Чашка со злобой отодвигается, как ненужная условность и мешающая искусственность.

— Не плачь, брось это. Легче не станет. Я тебя жалеть не буду, Астория, прости. Во мне ни капли сострадания, потому что я ничего не чувствую. И ты всё ещё не убедила меня, что в этом не виновата. Помоги же.

— Я не могу.

Я смотрю на Гринграсс, пытаясь найти подвох. А она отворачивается и закрывает глаза, словно жалеет о том, что предложила поговорить и о том, что слишком много сказала.

— Пожалуйста…

Она качает головой и смотрит на меня полными слёз глазами. Моё каменное сердце падает в какую-то яму, откуда его не достать и не расколдовать, превратив в комок чувств, жизни. Оно, подаренное мне этой девушкой, стало таким ненужным в этот момент, когда рухнул ещё один столп надежды, кажется, действительно важный.

— Только иногда, наверное, если найду силы. Во снах.

Я чувствую, что надо бы плакать. Понимаю, что нужно выпустить всё это наружу, слезами или истерикой с разрушенным столом, разбитыми чёртовыми чашками, улетевшим как можно дальше стулом. Но всё это пульсирует внутри, не может выбраться. И теперь уже никогда не выберется, теперь, когда прозвучало последнее «нет».

— Пойдёшь?

— Куда?

— В реальность. Там прошло часов девять.

Я закрываю глаза и киваю. Всё вокруг меня начинает кружиться, окутывает меня коконом и бережно укладывает на горячую кровать.

В этот раз я не радуюсь, что проснулась.

* * *

— Чёрт.

Кофе пролился мимо чашки и растекся безжизненной лужей, чем-то напоминающей меня саму. Малфой торопливо поднял руки над столом, опасаясь намочить рукава рубашки, и удивлённо посмотрел на меня снизу вверх. Я проигнорировала его взгляд, с шумом кинула турку в раковину и бросила чистое полотенце прямо в лужу, а затем отправила его зачем-то туда же, в раковину. Малфой следил за каждым действием. Я быстрым, нервным шагом покинула кухню, так и оставшись без завтрака.

Упала на диван в гостиной и принялась планомерно стучать кулаком по затёртой спинке. Рука уже болела, но я продолжала, била медленно и уверенно, словно была двигателем собственной жизни. Словно стоило мне остановиться, остановится всё вокруг. Но вдруг мой кулак не долетел до дивана, остановленный чьей-то тяжёлой рукой.

— Уйди.

— С чего это? В определённый момент этот дом стал и моим тоже.

— В другую комнату уйди, не трогай меня.

Последовала короткая пауза, моя рука упала на диван, но продолжать кулачный бой с мебелью сил не было. Я уж было подумала, что Малфой правда ушёл, но неожиданно из другой половины гостиной послышалось:

— Странно… Помнится мне, тебе нравилось, когда тебя трогали. Или показалось?

— К чему ты это вспомнил?

— Да так. Проверяю, насколько сильно ты сошла с ума.

— А ты?

— А при чём здесь я?

— Ну как, помнится мне, ты брезговал притрагиваться к грязнокровкам. А недавно прямо-таки разошёлся.

Он молчал. Я подняла голову, чтобы понять, что значила эта тишина. Неожиданно для себя на лице Малфоя, сидящего на подоконнике, я увидела улыбку.

— Дементор задери, мы никогда не забудем этот странный случай, — весьма точно отметил он.

Я пробурчала в ответ:

— Доброе выдалось утречко? Малфой в хорошем настроении — это не менее странно.

— А Грейнджер нынче не в духе.

— Как ты догадался? — наигранно удивилась я.

— Внутренний голос подсказал.

— Давай ты продолжишь диалог со своим голосом, Малфой? А меня оставь в покое.

— Не хочу.

Я вздохнула. Малфой профессионально разводил детский сад, пытаясь вытащить меня на словесную перебранку. Он всегда делал так, когда ему было скучно. Я уже привыкла к этому и делала вид, что не замечала его отчаянной скуки, каждый раз отвечала на выходки. Но не сейчас. Малфой это заметил и заподозрил что-то неладное.

— Грейнджер, вроде времена подготовки к экзаменам прошли, а ты до сих пор не высыпаешься. Чем же ты занимаешься ночами?

— Сны смотрю.

— О, сильно увлекательные?

— Ты бы обзавидовался.

Прошла минута взаимного молчания. Затем Малфой глубоко вздохнул и протопал к камину. Кажется, назвал адрес Блейза, но его домовик ответил, что хозяина дома нет.

Я больше не могла сопротивляться мыслям о сне. Он перевернул мои планы на будущее с ног на голову. Мне придётся смириться со своим состоянием, придётся научиться играть сочувствие, радость, удивление, чтобы жить нормальной жизнью. А жить нормальной жизнью всё-таки ещё хотелось.

С другой стороны, стоило ли верить всему, что говорила Астория? Являлась ли она истиной в последней инстанции, которую из себя изображала? Ведь если покопаться, в нашем разговоре были несовпадения. Да хотя бы взять тот факт, что физические чувства не полностью зависят от эмоций. Нет, они, конечно, связаны, но не настолько же, чтобы я в своём состоянии не могла почувствовать просто… тягу к мужчине. Я не чувствовала к Малфою ни раздражения, ни симпатии, но это не значило, что я не могла получить удовольствие от поцелуев и прикосновений. Я не стала картонной. А Астория была так уверена в своём участии в недавнем «странном случае»…

Эксперименты — очень хорошая штука. Совесть — тоже. Но иногда именно совесть не позволяет проводить качественные эксперименты над людьми. Я поступала глупо, но у меня хватало ума это понять. Мне предстояла ещё целая жизнь абсолютно без чувств, так имела ли я право разобраться во всём, изредка совершая поступки, которые не позволила бы себе совершить раньше?

Малфой сидел в кресле и выписывал что-то из старой пыльной книги. Он был сосредоточен, но то, что ему было катастрофически скучно, он скрыть не мог. Я подвинулась ближе. Немного помолчала, рассматривая, как Драко выводит красивые буквы на мятом пергаменте. Он, кажется, почувствовал мой взгляд, на секунду остановился и отвёл глаза от книги, но на меня не посмотрел. Делал вид, что ему плевать, а сам боялся, что сумасшедшая Грейнджер набросится на него с кухонным ножом. Или ещё хуже…

Я медленно встала, дошла до кресла и опустилась на пол перед Малфоем, поджав под себя ноги и сложив руки на коленях. Я глядела на него снизу странным взглядом, который может означать что угодно; он смотрел на меня удивлённо.

— Малфой. Драко, поцелуй меня…