Одиннадцатый Обряд (гет)

В один из долгих октябрьских вечеров Эльва сидела в гостиной факультета, монотонно повторяя про себя все семь законов высшей трансфигурации подряд. За наколдованным окном хмурилось просторное тяжёлое небо, и холодный ветер нещадно гнал куда-то остатки пожухлой листвы.

— Привет.

Эльва подняла глаза от книги и с удивлением увидела перед собой Дафну Гринграсс. Та стояла, смущённо опустив взгляд.

— Привет, — осторожно отозвалась Эльва.

— Занимаешься? Я не помешаю, если присяду рядом?

— Да нет, конечно, садись.

Дафна опустилась на диван.

— Эльва, я хочу извиниться за то, что... что так отнеслась ко всему этому… В общем, прости меня.

— Без проблем, забыли, — Эльва не имела понятия, почему Дафна вдруг изменила своё мнение, но повторять дважды ей было не нужно — она сама-то так и не извинилась ни перед Драко, ни перед Пэнси, ни перед другими однокурсниками.

— Понимаешь, когда всё произошло, я…

— Дафна, тебе не нужно ничего объяснять, я всё понимаю, правда.

Гринграсс улыбнулась.

— Ладно. Спасибо. А то я, если честно, всё равно не знала, как объяснить. Люциус Малфой в Азкабане, и теперь даже папа говорит, что это правильно.

Эльва, посчитавшая инцидент исчерпанным, попыталась вникнуть в суть её слов.

— Прости, не пойму, при чём тут Люциус Малфой?

— Ну, я знаю, его ещё тогда арестовали, но никто ведь не знал точно, что произошло, и что будет дальше. Но теперь с Малфоями уже никто из уважающих себя семей не общается. Папа тоже говорит, чтобы мы с Асторией держались от Драко подальше. Короче, Малфой-младший, может, и считает тебя предательницей, но я — уже нет.

Эльва потеряла дар речи. Так вот что повлияло на поведение Гринграсс — утрата Малфоями своего положения? Теперь нужно не подгонять своё мнение под мнение Драко, а, наоборот, думать по-другому, нежели он.

— Знаешь, Дафна, вести дела с Малфоями, может, теперь и не модно, но Драко имеет полное право думать обо мне так, как он думает. И мне, если честно, гораздо приятнее видеть его искреннюю обиду, чем твою беспринципную и лживую дружбу. Мне пора.

И, захлопнув учебник, Эльва ушла наверх.

Уже потом, после отбоя, в спальне появилась Астория, с укором глядя на подругу.

— Зачем ты так с ней? Она ведь хотела помириться.

— Неправда. Помириться хотела ты, когда пошла против общего мнения. А Дафна… Ты и сама понимаешь, почему она подошла ко мне.

— Понимаю. Потому, что в нашей семье теперь говорят совсем другие речи. Но тебе не в чем её винить. Она всегда восхищалась своими родителями и видела в них своих единственных кумиров. Семья обладает для неё нерушимым авторитетом, и их мнение для неё — то, на которое следует ровняться. Так что, знаешь, она виновата лишь в том, что, в отличие от меня, не подвергает сомнению слова своего отца в обществе, где с трудом можно различить, кто твой друг, а кто — враг.

Эльва удивлённо посмотрела на Асторию. Младшая Гринграсс редко тратила силы на то, чтобы задумываться о таких вещах, а тем более — говорить о них. Но сейчас она выглядела так самоотверженно и серьёзно, словно стала в одночасье взрослей. Даже в то утро в больничной палате она не была такой серьёзной. В который раз Райт подумала, что, как бы ни казалось на первый взгляд, сёстры Гринграсс друг за друга стояли горой.

— И всё же мне бы хотелось слышать её собственное мнение, — не сдавалась Эльва, из-за чего Астория поджала губы и покачала головой.

— Она хочет, как лучше, Эльва. Она не врёт, она действительно сама теперь так думает. Просто папа имеет на неё большое влияние.

Повисло молчание.

— Может, ты отчасти и права, — нехотя признала Эльва, вздохнув. — Дафна не заслужила настолько резких слов. Мне следовало бы вспомнить, в каком неоднозначном положении была я сама. Но всё равно, я считаю, что всё это не правильно.

— Может быть. Иногда я тоже ругаюсь с Дафной по этому поводу. Но такая уж она есть. Она не плохая.

Астория примирительно улыбнулась, и Эльва спросила её уже шутливо:

— А ты что же, получается, мнения родителей не слушаешь?

Астория засмеялась.

— Да, у нас в семье именно я — тот человек, который получает гневные взгляды за завтраком, причём не только от родителей, но и от Дафны. А папа в шутку иногда говорит про меня «наша бунтарка». Так уж выходит — сначала сделаю обязательно по-своему, а потом разбираюсь, не ошиблась ли. Я потому и отказалась от мысли работать в компании родителей, как Дафна.

— Чем же думаешь заниматься?

— Родителям говорю, что хочу в Министерство в отдел расшифровки магических иероглифов и логограмм. Потому и на руны записалась.

— А на самом деле?

— Ты только не говори никому, ладно? — заговорщически оглядевшись, вполголоса проговорила Гринграсс, снова становясь сама собой. — Я мечтаю выпустить свою линию косметических зелий. Понимаешь, всё, что сейчас предлагается — либо бесполезно, либо действует не совсем так, как хотелось бы. Мне кажется, я смогу сделать именно то, что нужно. Не знаю, как проверну всё это, но никто из моих не должен узнать прежде, чем у меня что-то получится. Кстати, а ты сама что собираешься делать после Хогвартса?

— Не знаю, может, подам заявку в Аврорат.

— А я так и думала, — улыбнулась Астория.

— Правда?

— Конечно. Ты не из тех, кто захочет отстраниться в такой период. Когда вокруг такое происходит, ты думаешь, что должна внести свою лепту. В тебе это чувствуется. Да что говорить, ты даже за гриффиндорцев пошла сражаться! — засмеялась Астория так, как будто сражаться за гриффиндорцев было самой безумной блажью, на которую не подписался бы ни один здравомыслящий человек. Эльва оставила это без внимания.

— Да, в общем ты, наверное, права.

На следующий день Эльва сама попросила прощения у Дафны, сославшись на раздражительность и усталость. Обе чувствовали за собой вину друг перед другом, поэтому всё быстро решилось миром. В качестве последней точки в этой истории Эльва пригласила сестёр Гринграсс в Хогсмид в ближайшие выходные и ради этого даже постаралась освободить субботу от домашних заданий, из-за чего в пятницу отменила их с Гермионой тренировку в Выручай-комнате.

В субботу утром разразилось невероятное ненастье: дождь шёл стеной, и шквальный ветер преломлял струи так, что иногда они оказывались почти параллельны земле. Всё окружающее школу пространство погрузилось в слякоть и лужи, и желающих отправиться на прогулку было крайне мало. Однако, посовещавшись, однокурсницы решили не отменять поход и, закутавшись поплотнее в плащи и куртки, устремились в «Три метлы».

Паб оказался переполнен теми смельчаками, которые отважились выйти на улицу в такую погоду. В помещении было душно, витал пар от мокрых одежд посетителей, и едва можно было отыскать хоть один свободный столик.

— Мерлин, здесь сегодня не сесть! — перекрикивая многоголосый гул разговоров, воскликнула Астория.

— Да уж, — Эльва мрачно осмотрелась.

— Может, пойдём к Паддифут? — предложила Дафна. — Не в "Кабанью Голову" же идти!

У мадам Паддифут действительно ажиотажа не было — не многие влюблённые парочки сегодня захотели устроить свидание. Девушки разместились за одним из столиков, заказав напитки.

Пока ждали заказ, разговорились о предстоящей контрольной по зельеварению, которую Слизнорт обещал провести уже в начале ноября.

— Хорошо ещё, что не так придирается, как Снейп! — сказала Дафна про преподавателя.

— Это, конечно, так, но я уверена, что писать придется столько, что мне едва ли хватит одной баночки чернил, — жаловалась младшая Гринграсс.

— Ой, совсем забыла! — спохватилась Эльва. — Мне нужно забежать в «Перья Писарро» и кое-что докупить. Знаете, я, пожалуй, сбегаю прямо сейчас, вернусь за пять минут!

«Магазин Перьев Писарро» располагался всего за два дома от «Кафе мадам Паддифут». Эльва быстренько купила чернил и перьев, а затем поспешила вынырнуть в бушующую непогоду. Под ногами разлилось настоящее море, и всё внимание Эльвы было поглощено тем, чтобы перескакивать с возвышенности на возвышенность, стараясь при этом не упасть в лужу. Вероятно, именно поэтому с очередным прыжком она угодила в какого-то прохожего.

— Ох, простите! — пробормотала она, поднимая взгляд и с удивлением узнавая бледное лицо профессора Снейпа. Тот, видимо, тоже не ожидал встреч со студентами и выглядел рассеянным. — Профессор Снейп! Добрый день.

— Мисс Райт, — произнёс Снейп, озираясь по сторонам, будто ища кого-то взглядом. — Что вам не сидится в школе в такую погоду?

— Так получилось, — ответила девушка, не зная как тут ещё можно оправдаться. — Вы кого-то ищете?

— Нет, — Снейп с сомнением поглядел на неё и снова осмотрелся. — То есть… Здесь, кажется, только что был человек в капюшоне. Я как раз шёл за ним, когда на вас наткнулся.

Улица была абсолютно пуста.

— Может, он свернул к "Кабаньей Голове"? — предположила Эльва.

— Да, возможно. Что ж, желаю приятно провести время, мисс Райт.

И он вскоре скрылся за серой пеленой дождя.

К обеду Дафна, Астория и Эльва поплелись обратно в школу, неспешно бредя вдоль обочины под непрекращающимся ливнем. Неожиданно впереди раздался пронзительный крик, доносящийся даже сквозь шум воды и вой ветра. Студентки переглянулись и ускорили шаг, различив на дороге группу людей. Крик, между тем, не прекращался, и Эльва побежала вперёд — она узнала в стоящих Гермиону и Рона. Кроме них была ещё одна девочка с Хаффлпафа, а на земле лежала Кэти Бэлл — Эльва знала её, так как та играла в гриффиндорской команде по квиддичу. Кэти кричала, едва успевая вдыхать, и тело её содрогалось в страшных судорогах. В какой-то момент Дафна и Астория замерли, оставаясь позади, — может, из-за того, что распознали гриффиндорцев, а может, просто испугались вида Кэти. Эльва же поспешила на помощь.

— Что с ней?

— Я не знаю! Я не знаю! — рыдая, твердила хаффлпаффка. — Этот пакет… Я только хотела посмотреть. Я не виновата!

Рядом на земле рядом лежал, намокая, потрёпанный сверток из бумаги.

— Похоже на проклятие, — дрожащим голосом сказала Гермиона, глядя на мечущуюся Кэти большими глазами, — Гарри пошёл за помощью.

Эльва наклонилась к свёртку — и тут же схватилась за запястье, которое обжёг металл зачарованных часов.

— Да, тёмная магия. Трогать это нельзя.

Через минуту прибежали Гарри с Хагридом, и профессор унёс хрипящую Кэти. Гарри обмотал пакет шарфом, чтобы унести его, и все направились в замок.

* * *

В понедельник Гермиона рассказала, что Кэти получила злосчастный пакет в туалете «Трёх мётел», после чего вела себя странно и хотела отнести его в школу, чтобы кому-то передать, и что, скорее всего, она была под действием заклятия «Империус».

— Гарри уверен, что это Малфой. Ожерелье продавалось в «Горбин и Беркс» — я его там видела, а Малфой там как раз что-то собирался купить.

— Но как он пронёс его в школу через Филча? — удивилась Эльва, вспоминая, какую дотошную проверку устраивает смотритель всем входящим и выходящим в связи с неспокойными временами.

— Вот и я говорю, что Малфой едва ли мог это сделать, — покачала головой Гермиона, а потом вдруг спросила: — Слушай, ты никогда не слышала о Принце-Полукровке?

— О ком? О Принце? Нет, не слышала. А кто это?

— Не знаю. Гарри достался старый учебник по зельеварению, подписанный неким Принцем-Полукровкой. В нём вручную дописаны комментарии к тексту, исполняя которые, Гарри удаётся варить невероятные зелья. Кроме того, там ещё записаны формулы заклинаний, которые этот Принц, похоже, сам придумал. Мне кажется, не все они безобидны.

— Так вот почему Гарри так блистает у Слизнорта в последнее время! — догадалась Эльва. — А я уже начала верить, что Снейп подделывал результаты его работ в прошлом году.

— Да, всё эта ужасная книга. Не понимаю, как Гарри может быть настолько беспечным, чтобы пробовать не знакомые никому заклятия!

— Зато он сам проявляет склонность к обучению, — ободряюще улыбнулась Райт и добавила: — Присматривай за ним.

Уже гораздо позже Эльва вспомнила свою встречу со Снейпом у магазина перьев. Она первый раз видела его в Хогсмиде. Что он мог там делать? В такой дождь, один. Невольно сознание чертило параллель со злосчастным свёртком, особенно в свете «работы» Снейпа на Волдеморта. Но, с другой стороны, зачем бы ему понадобилась такая сложная схема с туалетом, «Империусом» и студенткой? К тому же, чтобы Снейп подверг опасности жизнь ученика?

Ах, да, он ведь упоминал, что видел кого-то! Эльва напряглась, тоже пытаясь выцепить из памяти человека в капюшоне, но это было бесполезно — она тогда смотрела только себе под ноги.

Гарри винил во всём Малфоя. Эльва подумала о том, как в один из вечеров ей посчастливилось — о, чудо! — оказаться с Драко наедине в гостиной. Она задала ему какой-то несущественный вопрос о домашних заданиях, ожидая презрительной ухмылки в ответ, а может даже парочки ядовитых слов. Но Драко, похоже, только через несколько мгновений понял, что к нему обратились, отрицательно покачал головой, не сводя обречённого взгляда с каминного пламени, а затем встал и ушёл в спальню. Эльва замечала, что он всё больше погружался в свои мысли, вечно сидел, сжав челюсть и смотря в никуда. Конечно, его отец угодил в Азкабан, очень многие сторонились теперь их семьи, и сама Эльва сыграла в этом не последнюю роль, но достаточно ли этих причин для таких изменений? Или, всё-таки, подозрения Гарри подтвердятся?

Последние выходные октября пролетели в бесконечных разговорах о квиддиче — субботний матч Слизерин-Гриффиндор ждала чуть ли не вся школа. Малфой перед матчем куда-то пропал, и Эльва с тревогой узнала, что его место займёт какой-то пятикурсник. Грэхэм на её вопросы раздражённо ответил, что Драко заболел, и что ему некогда выяснять, чем именно. Но в больничном крыле, куда Эльва забежала перед матчем, повинуясь неясному чувству тревоги, её якобы заболевшего однокурсника не оказалось. В недоумении она пошла на трибуны.

Радостных вестей Слизерину игра не принесла — Рон сегодня был в ударе и брал все мячи подряд, а Гарри снова поймал снитч. Красно-золотой факультет восторженно ревел, унося с поля своих победителей на руках. Вечером у них будет праздник.

Эльва решила ещё раз зайти в больничное крыло, но снова встретила только удивлённую Помфри, которая опять заверила её, что мистер Малфой не появлялся, и, видимо, подумала, что Эльва переволновалась из-за матча.

Самое невероятное, что Драко оказался в гостиной, сидя, как ни в чём не бывало, рядом с Пэнси. Никто ни о чём его не спрашивал — его странное поведение в этом году не укрылось от окружающих, и они предпочитали не лезть к бывшему «королю факультета». Эльва, конечно, тоже не стала.

В понедельник после уроков мисс Райт направилась в библиотеку. Гермиона была уже там, и с первого взгляда на неё было понятно, что что-то стряслось — глаза её были красными, словно она рыдала ночь напролёт.

— Гермиона!

— А, Эльва, привет, — бесцветным голосом отозвалась гриффиндорка и пододвинула учебник по трансфигурации. — Держи, я с этим закончила.

— Всё в порядке?

— Да. А что?

— Не знаю, просто такое ощущение, что что-то случилось.

— Абсолютно ничего.

Следующие двадцать минут Гермиона молча пялилась в раскрытую книгу. Можно было, подумать, будто она читает, но тот факт, что страницу она перевернула лишь дважды, периодически хмурясь и поджимая губы, давал понять, что она была где-то далеко в своих мыслях.

Прошло ещё немного времени, и Гермиона перевернула страницу в третий раз.

— Так, рассказывай, — сказала Эльва не терпящим возражений голосом, захлопывая свой учебник.

— О чём?

— Узнаю, когда расскажешь.

— Эльва, я не…

— Ну, хватит! Признавайся, что случилось.

Гермиона осеклась на полуслове, затем вздохнула и уставилась на свои колени.

— Ничего такого. Просто Рон теперь встречается с Лавандой Браун.

— С Лавандой? — удивлённо сказала Эльва. На самом деле о мисс Браун она почти ничего не знала, а удивлялась тому, что для Гермионы это вообще имело какое-то значение — обычно та не обращала внимания на красноречивые взгляды Уизли. Но теперь подругу следовало поддержать. — Но она же совсем глупая!

Ошибиться с этим было невозможно — Гермиона считалась самой умной девочкой на курсе, и любая в сравнении с ней могла называться «совсем глупой».

Гермиона грустно хмыкнула в ответ.

— Может, она его амортенцией напоила? — спросила Эльва.

— Не думаю. Она ещё перед матчем строила ему глазки, а Рон, похоже, был этим крайне доволен.

— Гермиона, Рон ни за что не сможет без тебя. Даже если он вдруг по своей глупости забылся, он скоро поймёт, как был неправ. И раскается. Я уверена, что так и будет. Не переживай.

— А я и не переживаю, — упрямо возразила гриффиндорка.

Письмо от директора пришло в четверг. Он обозначил время их следующего путешествия, снова просил сделать уроки к выходным, а также упоминал, чтобы Эльва захватила с собой медальон Агоно и лёгкие вещи. Эльва помнила, что следующим пунктом на их пути стояло посещение её родных в Греции.

Убрав пергамент в карман, она укуталась в мантию, глядя на замерзающее озеро. В прошлом году она так часто видела эту картину, сидя на берегу.

Сегодня был тот самый день.

— Розариус Альбус, — шепнула она слова заклинания, и горсть небольших камешков в её ладони обратилась в лепестки белой розы, тут же подхваченные ледяным ветром и уносимые куда-то в темнеющее небо. — Я скучаю по тебе, мама.

* * *

Несмотря на холод, Дамблдор снял свой неизменный серый плащ, как только они поравнялись с воротами, и засунул его в тряпичную сумку, которая теперь висела у него на плече.

— Клади свою мантию сюда, — сказал он, указывая на свою ношу, и Эльва послушно сняла чёрную ткань, и так плохо спасающую от пронизывающего ветра.

— Ну, вперёд! — бодро произнёс директор и увлек её за собой в водоворот аппарации.

Эльву с головой накрыл многоголосый шум, а замёрзшее тело обожгло волной палящих солнечных лучей. Рыночная площадь, на которой они очутились, находилась почти в самом центре Афин, и народу здесь было, кажется, больше, чем на мировом турнире по квиддичу. Вправо и влево расходились торговые ряды, состоящие из павильончиков и лотков, маленьких и больших, старых и новых, и разнообразие на этих прилавках было так велико, что Эльва никак не могла сообразить, чем именно тут торгуют. По многочисленным рядам сновали облачённые в яркие и непривычные одежды магглы, причём поток их был таким плотным, что делал их похожими на быстрые воды сказочной разноцветной речки.

Путники вышли из-под навеса одной неиспользуемой торговой палатки, укрывшей их появление от любопытных глаз, и влились во всеобщий хаос. Эльва восторженно вертела головой во все стороны, сквозь суету и суматоху подмечая некоторых обитателей этого странного места. Вот напротив них смуглый грек неопределённого возраста, улыбаясь во все свои примерно двадцать зубов, как минимум два из которых — золотые, развешивал цветастые бусы по стенам своего павильона, периодически выкрикивая что-то покупателям. А по центру ряда, мешая людям проходить, стояла полная женщина в расшитом платке — тоже торговка, и цепко держалась за локоть покупательницы, тряся перед ней лоскутом материи и быстро что-то говоря. Потрёпанный пёс, пользуясь всеобщей суматохой, аккуратно тащил что-то съестное из дырки в пакете зазевавшегося прохожего, остановившегося у лотка с деревянной посудой. Тут и там бегала чумазая ребятня, выпрашивая не то еду, не то деньги. Сотни ароматов — пряных, фруктовых, непривычных — витали в воздухе.

Дамблдор остановился у лотка с фруктами.

— Нельзя же идти в гости без подарка, — объяснил он, указывая торговке — полной женщине, прятавшей под прилавком двоих не очень чистых ребятишек — на спелые персики.

Гречанка вскоре отдала ему пакет, ожидая оплаты. Директор достал из кармана галеон и протянул ей, но она немедленно замахала руками, гневно возражая. Тогда старый маг кивнул ей, улыбнувшись, положил галеон обратно в карман и снова достал его же. Но в этот раз лицо женщины посветлело, и она радостно приняла монету, а затем стала отсчитывать сдачу. Дамблдор остановил её жестом, как бы говоря, что сдачи ему не надо, и женщина, обрадовавшись ещё больше, подарила Эльве гроздь спелого винограда.

Наконец рыночные ряды закончились, и путники вышли на широкую улицу.

— Нехорошо обманывать бедных торговцев, профессор, — сказала Эльва, уплетая виноград, предварительно очищенный заклинанием.

— Поверь, я дал ей гораздо больше, чем она думает. Галеоны, как тебе известно, сделаны из золота.

В Афинах причудливо соединялись завораживающий дух древности и привычный ритм современного города. Путники миновали несколько маггловских кварталов, прежде чем свернуть в крохотный проулок между домами, который вывел их на улочку, мощённую камнем. Эльва стала замечать прохожих, одетых в цветастые мантии, а витрины многих магазинов были увешаны волшебными плакатами.

Через некоторое время Дамблдор остановился у ограды одного из домов.

— Это здесь? — спросила Эльва, заинтересованно разглядывая низенький светлый домик сквозь прутья решётки ворот. Входная дверь его была настежь отрыта, а в проёме висела лёгкая светлая занавеска, видимо, для защиты от насекомых.

— Я так полагаю, что да. Думаю, вот этот символ должен быть тебе знаком, — маг указал рукой на кованые узоры ограды, и Эльва вдруг узнала среди цветочного орнамента герб семьи Агоно, тот самый, что висел сейчас на её шее.

Заскрипев старой калиткой, почему-то оказавшейся незапертой, директор прошёл внутрь, Эльва — за ним.

— Хозяева! — окликнул Дамблдор.

Раздался звонкий лай, и из-за дома прихромал большой рыжий пёс. Одна из его передних лап была, вероятно, когда-то перебита, и теперь бедняга поджимал её к груди, передвигаясь на оставшихся трёх. Травма, тем не менее, не мешала ему уверенно лаять на непрошеных гостей.

Какое-то время они оставались стоять на дорожке, ожидая, что кто-то в доме услышит собаку. Наконец, из-за занавески выглянула женщина. Довольно красивая, смуглая, с чёрными, слегка вьющимися волосами, спускающимися ниже плеч, и прямым греческим носом, она нахмурилась, увидев незнакомцев, и быстро заговорила на незнакомом языке.

— Приветствую, вы говорите по-английски? — спросил директор.

Гречанка секунду будто раздумывала, а затем окликнула кого-то в доме.

Через пару минут вышла, пошаркивая, сгорбленная старуха. Из-под её чёрного платка выглядывали абсолютно седые волосы, а правой рукой она опиралась на заношенную деревянную трость. Обе обитательницы дома были одеты очень просто, даже бедно.

— Что вы хотите? — спросила старуха с жутким акцентом.

— Добрый день, мы здесь по одному очень важному вопросу. Вам, вероятно, знаком мистер Деймон Агоно, и именно он…

Старуха в сердцах стукнула тростью по каменному крыльцу.

— Уходите! Makri?! Прочь, сейчас же! — крикнула она. — И скажите всем, что ходить сюда нельзя! Stasi!

Эльва непонимающе уставилась на своего спутника, который, похоже, тоже был немного озадачен. Вдруг он с облегчением улыбнулся.

— Нет, мы не журналисты и не исследователи! Нам очень нужно найти маму этой девочки, — он указал на Эльву, которая, спохватившись, вытащила золотой медальон и сделала пару шагов к крыльцу.

Старуха тоже прошаркала ближе, недоверчиво оглядывая гостью и стараясь понять, что та ей показывала.

— Den l?te... — изменившись в лице, гречанка протянула руку и дотронулась до украшения. Она определённо узнала его. — Идите в дом, — сказала она, наконец, и сама прошла внутрь.

Обитель Агоно не имела ничего общего с великолепным особняком семьи Райт. Не похожа она была и на «Нору», укомплектованную, несмотря на бедность, до самой крыши милыми безделушками и мелочами, создающими неповторимый уют и комфорт. Здесь царила не столько бедность, сколько чрезмерная простота. В вековом каменном доме не было никакой лишней мебели, никаких сувениров на полках, никаких картин на стенах, только самое необходимое для жизни.

За хозяйкой дома они прошли сквозь несколько комнат во внутренний дворик, где под деревянным навесом, густо обвитым диким виноградом, стоял большой стол и стулья. Старуха сразу заняла единственное плетёное кресло, прикрытое лёгким пледом, а темноволосая женщина молча указала Дамблдору и Эльве на стулья напротив. Сама же она ушла в дом и через минуту вернулась со стаканами для гостей. Перед директором поставили бокал вина, а Эльве досталась чашка чего-то чёрного.

— Кофе, — уточнила старуха, видя сомневающийся взгляд Эльвы.

— Спасибо. Только он холодный…

— Конечно. Ведь жарко, — удивлённо пожала плечами хозяйка. — Так какова ваша история?

— Наша история, в общем-то, очень проста, — вздохнув, начал Дамблдор. — Меня зовут Альбус, а эта юная волшебница — Эльва, Эльва Райт. Но это не её настоящее имя. Я удочерил её и теперь являюсь её законным опекуном. Эльва скоро достигнет своего совершеннолетия, и мы с ней приняли решение отыскать её настоящих родителей. К сожалению, всё, что ей от них осталось — тот самый медальон, который и определяет её родство с семьёй Агоно.

Темноволосая гречанка, явно не утерпев, принялась спрашивать что-то у старухи, взволнованно поглядывая на Эльву.

— Это София, — проговорила старая женщина вместо ответа, — младшая сестра Деймона. А я — Доротея Агоно, их мать.

Затем она ответила Софии на греческом, и та большими глазами уставилась на Эльву, шепча что-то себе под нос и делая странные движения рукой.

— София выбрала маггловскую веру, — вновь заговорила Доротея. — Наш Деймон был совсем другим, не похож на сестру. В нём не было смирения. Он искал знания, искал истину, с самого детства. Его женой стала чужестранка, Аманта Герос. Мой муж, Стазис, был, конечно, недоволен его выбором, но в семье Агоно запрещать не принято. Аманта была хорошая девушка с добрым сердцем и всем полюбилась.

Доротея прервала рассказ, поглаживая льнущего к её руке пса.

— Как мы успели узнать, они отправились в Британию? — подал голос директор.

— Да, — отозвалась Доротея. — Несколько лет они ездили по округе: они хотели быть исследователями. Я была рада, что они дома, в Греции, надеялась на внуков... А потом появился этот человек, мужчина. Я видела его с ними несколько раз, и он не понравился мне. Он недобро улыбался. Не прошло и полугода, как они решили ехать в Британию. Оставили здесь всё, собрались за два дня. Деймон говорил, что они вернутся, когда закончат своё исследование. Но они не вернулись больше никогда.

Она вновь замолчала.

— Скажите, они не сообщали, где именно в Британии они вели исследование? — спросил Дамблдор.

— Не знаю, где они работали, но знаю, где жили. Первое время сын часто писал домой. Писал о том, что их дела затягиваются, писал о новом доме, что им там нравится. Написал как-то и адрес, я сохранила то письмо. С годами он стал писать редко. Потом началась война, и я знаю, что многие письма, наверное, не дошли, — Доротея поправила платок. — Последнее письмо я получила примерно за два года до конца войны. В нём Деймон сообщил, что скоро у них будет дочка.

Повисло молчание. Эльва осознала, что выпила весь кофе, и он, к её удивлению, оказался действительно освежающим.

— А гобелен? — Дамблдор подобрался к главному. — Ваш фамильный гобелен, он здесь? Я думаю, Эльва была бы рада увидеть древо своего настоящего рода.

— Нет, он не здесь, — покачала головой Доротея. — Как я сказала, душа Софии, как и многих в роду Агоно, с юных лет принадлежала вере, Богу. Её жизнь давно подчинена этому служению, она не вышла замуж, она работает в маггловской церкви, помогает в детских приютах, несёт слово своего Бога. Именно Деймон должен был продолжать наш род, и гобелен я отдала ему в тот день, когда они уехали.

— Что ж, мы с Эльвой будем очень признательны, если вы дадите нам адрес мистера Агоно в Британии.

Доротея пристально смотрела на Эльву, будто пытаясь разглядеть в ней черты своего потерянного сына. Затем наклонилась к ней ближе и сказала тихо.

— Скажи, дорогая, ты что-то помнишь о своих папе и маме? Хоть что-нибудь?

В её голосе было столько надежды, что Эльва уже была готова соврать, лишь бы не разочаровывать эту старую женщину.

— Я… Мне очень жаль, но… ничего, — прошептала она в ответ. — Я их совсем не помню.

Доротея вздохнула.

— Я дам вам адрес. Но скоро вечер, я хочу предложить вам ночлег. Останьтесь до завтра.

— О, что вы, это ни к чему…

— Уйти успеете. Считайте это одолжением за то, что выполню вашу просьбу.

— Ну, что ж, — Дамблдор глянул на Эльву поверх очков. — Будем рады.

София вскоре накрыла стол. Перед Эльвой поставили незнакомое прежде блюдо, которое показалось сейчас безумно вкусным и подходящим этому месту, этому городу и этим людям.

— Что это? — спросила она Доротею.

— Lahanorizo. Капуста и рис, овощи. Рагу. Кушай. Вкусно?

— Очень! — искренне заверила Эльва. Вкусным был и рассольный сыр, и свежие оливки, и домашние печёные лепёшки.

Доротея за столом ещё долго рассказывала разные истории о детстве Софии и Деймона, о предках рода Агоно, расспрашивала о том, как прошла жизнь Эльвы, и только когда стемнело так, что с трудом было видно друг друга, все отправились в дом.

Гостям отвели две небольшие комнатки с минимальным набором простой деревянной мебели. Всё в них сияло чистотой, и даже постельное бельё — светлое, с окантовкой вышитого греческого орнамента, было выстирано и накрахмалено. А в прикроватной тумбе нашлось, разумеется, несколько растрепанных книг для чтения. Эльве почему-то пришло в голову, что эти гостевые комнаты действительно предназначены для путников и случайных гостей, которым потребовался приют на ночь. Ведь Доротея и София жили по обычаям Агоно — уважая и прославляя Знание, они, тем не менее, во всём старались следовать лучшим порывам человеческой души, и взаимопомощь и милосердие не были для них пустым звуком.

Сон не шёл. Через полчаса захотелось пить, и, поворочавшись ещё немного, Эльва всё-таки встала и решила поискать кухню. Выйдя в коридор, она увидела впереди за углом слабый свет от свечи и услышала приглушённые голоса. Ей почему-то не захотелось выдавать своё присутствие, и она на цыпочках подобралась к повороту, выглянув из-за угла. Там, на небольшой кухоньке, она увидела Дамблдора и Доротею, которые тоже не спали и сидели за столом.

— Ты вот седой уже, — расслышала она голос Доротеи, — мудрый должен быть. Оставь это. Пусть девочка живёт своей жизнью.

— Она ищет себя, Доротея, и путь этот желает пройти до конца. И я бы на её месте желал.

— Ты теперь её семья, отговори её. Ничего хорошего она не узнает. Мой сын заблудился. Его сбили с его светлой дороги. И дочь — лучшее, что он оставил после себя. Лучшее, что можно про него сказать. Я уверена.

— Почему ты думаешь, что посетить то место будет так для неё плохо?

Старая женщина покачала головой.

— Потому что я была там.

Дамблдор уставился на собеседницу.

— Я и мой муж, Стазис. После войны мы, так же как и любые родители, хотели понять, что случилось с нашим сыном, его женой и их дочерью. Мы тоже решили проследовать по тому адресу. То место проклято, старый маг. Окружено такой тёмной защитой, что добрые дела там твориться не могли. Стазис попытался приблизиться к дому и принял на себя весь удар заклинаний. Я даже не смогла забрать его тело — от него практически ничего не осталось.

— О, Доротея… — директор выглядел действительно расстроенным.

— Это не место для девочки! Нечего ей там смотреть. Я знаю, что всё это связано с тем улыбчивым мужчиной, который увлёк детей покинуть родной дом. Он — воплощение зла, Альбус, и что за исследование они вели — я не хочу даже предполагать. Такая защита на пустой дом… Либо они охраняли то, что лежало в том доме, либо эти заклятия были созданы, чтобы поймать Деймона и его семью, когда они в тот дом вернутся. Так или иначе, втягивать в это девочку — недопустимо.

Дамблдор молчал.

— Я обещала, и я дам тебе верный адрес. Но ты, если любишь её, измени его, скажи, что Деймон, вероятно, солгал в письме. Побродите по другому месту и уйдите с пустыми руками. Девочка забудет об этом и станет жить дальше, счастливая. Так надо сделать для неё.

— Я обещаю тебе тщательно подумать над этим, Доротея. И я благодарен тебе за твою откровенность.

— А теперь иди-ка спать. И я пойду.

Незамеченная, Эльва проскользнула обратно в свою комнату. Пить расхотелось. Значит, защитные чары на доме Деймона и Аманты убили её дедушку. С отстранённым интересом она задалась вопросом, как же поступит Дамблдор.

Удивительно, но помучив себя тяжкими мыслями ещё где-то час, остаток ночи Эльва проспала довольно крепко и, проснувшись, почувствовала себя отдохнувшей. Уже утром она приняла решение рассказать директору о подслушанном разговоре. Она рассудила, что этим избавит того от необходимости что-то решать — раз она в курсе дела, то обмануть её с адресом уже не получится.

Выпив кофе, Эльва и Дамблдор поблагодарили радушных хозяек, пообещав заглядывать почаще. София обняла Эльву и опять шептала что-то, ей одной понятное, а Доротея сказала, что теперь у Эльвы есть бабушка и тётя, и они её всегда ждут.

Выйдя за калитку, путники аппарировали, оставляя позади солнечный город и дом из белого камня.