Защита Шестого. Из дневника Рона Уизли (джен)

March 01. 1991.

В детстве у меня была самая добрая мама, самый умный отец, самые смелые братья, самая очаровательная сестричка, самый уютный дом и самый завидный крестный — сэр Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, директор Хогвартса и Верховный чародей Визенгамота.

Впрочем, Визенгамот был для меня пустым звуком, верней двумя: Визен Гамот. Vision — ясно, зрение, а Гамот? Я представлял, что там все носят очки, как у сэра Альбуса, и читают друг дружке с пергамента вещи настолько умные, что их невозможно знать на память. Ведь Сэральбусовы очки-половинки — лекторские, чтобы и читать, и поверх линз смотреть на людей.

Гораздо важнее Визен Гамота мне представлялось то, что все люди, которых я уважал, учились у сэра Альбуса в Хоге. И отец, и мама, и старшие братья, и тетушка Дора — Пандора Лавгуд. Раз они учились у него, а не наоборот, значит, сэр Альбус круче. Разлад в эту картину вносил только мистер Лавгуд. До сих пор считаю его мудрейшим из магов, встречавшихся мне в жизни. Вместе с тем, учился мистер Лавгуд где-то в Европе (или в Азии?) и частенько потрясал в наших глазах основы Хоговских порядков, например, спросив, почему Шляпу за тысячу лет никто не почистил. (Близнецы потом врали, что якобы бросали в нее "Тергео", оба, и у обоих Шляпа почистилась как миленькая. Только у Фреда она стала малинового цвета, а у Джорджа синего). К сэру Альбусу м-р Лавгуд относился без всякого пиетета, впрочем, избегая критиковать его при детях.

Жаль, что даже в самом полном титуловании сэра Альбуса не упоминалось, что его колдографии печатали на вкладышах к шоколадным лягушкам. Для меня, мелкого, это было выше, чем его орден Мерлина!

Сколько себя помню, у нас в Норе не переводились домашние сласти — готовила мама волшебно. А покупные лягушки появлялись по праздникам, и в каждой коробочке мы находили сэра Альбуса. Сэр Альбус Мыслящий (обхватив морщинистый лоб кистью с тонкими пальцами). Сэр Альбус Пишущий (рунами в длинном свитке, обвившем портрет рамкой). Сэр Альбус Повелевающий Драконами. (Три дракона сидят в ряд, как фарфоровые собачки, у лап копошится сиреневая блошка. Картинка приближается, и видно, что это сэр Альбус набирает у драконов кровь в медную двухпинтовую кружку). И редкая: сэр Альбус в бою. Седины развеваются, глаза горят благородным гневом, палочка нацелена во врага! Тот огромный, черный — лица не разглядеть, — в каске с рожками. Вскидывает палочку, но красный луч сэра Альбуса бьет его в грудь. Черный заваливается, прямой как дерево, и зеленый луч из его палочки впритирку проходит над головой сэра Альбуса… Отец сказал, что Черного звали Гриндевальд, а лупил он крестного Авадой Кедаврой, одним из трех Непростительных. За такие заклинания сразу в тюрьму! А бить красным лучом, выходит, можно, тем более сэру Альбусу. Он же против темных волшебников.

Так вот, я думал, что вкладышей без сэра Альбуса не бывает. Пока приехавший в отпуск Билл не подарил младшим целую корзину лягушек. Там были Мерлин, Николас Фламель, Миранда Гуссокл, Джерейнт Олливандер — предок Гаррика Олливандера, который торгует волшебными палочками в Косом переулке. Сэров Альбусов попалось только два, оба со свитками. Оказалось, что раньше лягушек посылал нам он, вот и выбирал коробочки со своими портретами. Умел их как-то различать, хотя на вид все одинаковые.

До сегодняшнего дня крестный заговаривал со мной три раза, если натыкался: «Хау ду ю ду, Ронни-бой?», и я не успевал ответить. От этого авторитет сэра Альбуса только рос в моих глазах. Если не слушает, значит, ему и не надо. Он же величайший волшебник современности, небось, и так видит меня насквозь и еще на семь футов под землю!

Помню, шел я от Лавгудов и за живой изгородью увидел в нашем дворе сиреневую мантию. Пока добежал, сэр Альбус успел аппарировать. Я встал в следы его сапог на сыром песке. Лет шесть мне было. Или семь? Солнце пускало зайчики, запутавшись в красно-желтой кроне клена, парили взвихренные хлопком аппарации палые листья, осенний воздух был пронзительно свеж, небеса бирюзовы. И я заплакал, сам не понимая, почему, а только чувствуя, что прикоснулся к чему-то громадному, чему и названия нет в английском языке.

Сегодня сэр Альбус принесет мне письмо из Хога.

Может, прямо сейчас.

Шесть утра, он уже не спит давно. На фиг спать, если ты Величайший?! Кинул закл, и опять бодрый. Сиди себе, думай о всеобщем благе.

Семь. Выйду во двор встречать.

Восемь тридцать, позвали завтракать. Джинка метнула в меня с ложки овсянкой, близнецы украли мою булочку. Плевать, мне сэр Альбус лягушку подарит. Такой день!

Девять. Может, с ним случилось что-нибудь?

Девять пятнадцать, отец поехал в Министерство. Как я раньше не сообразил: сэра Альбуса тоже пригласили в Министерство, для консультаций. Министр Фадж без его совета муху газетой не прихлопнет, это всем известно.

Двенадцать. Спокойно, Рональд Билиус Уизли! Наверное, вопрос попался непростой. Это ж Министерство, понимать надо.

Восемь вечера. Облом. Сэр Альбус не мой крестный, а Персика!

Остальное завтра запишу, а то спать хочется. И плакать.

March 02. 1991.

Письмо как письмо. Котел оловянный, шляпа островерхая, телескоп и медные весы — все знаю наизусть с позапрошлого года, когда поступали близнецы. Чего так ждал, почему волновался? Как будто его могли не принести.

Вспоминаю вчерашнее и чувствую себя придурком. Персик-Персиваль, наивный рыцарь, поехал искать Грааль и так втянулся, что забыл, зачем странствует. И сэр Альбус — Персиваль по второму имени, можно было сообразить, что брата назвали в честь крестного. А я был маленький, повторял за Персиком: "Крестный, крестный"...

Хотел спросить у мамы, кто мой настоящий крестный, но подумал, раз он до сих пор не объявился, то либо человек никчемный, либо его в живых нет. В войну ведь многих поубивали.

Сэр Альбус, видно, тоже расстроился, что я без крестного. Повел меня в сад, на границу нашего участка, и мы с полчаса просто сидели спиной к дому, глядя на цветущую вересковую пустошь. И вдруг он говорит:

— Хочешь, обрадую тебя, Рон? Вместе с тобой в Хогвартс поступает… — паузе, которую подвесил сэр Альбус, мог бы позавидовать Лоуренс Оливье.* — ГАРРИ ПОТТЕР!

— А кто это? — спросил я.

Величайший волшебник современности уронил с носа очки и закудахтал, как будто в горле у него устроили потасовку рвущиеся на выход слова. Первыми промылились короткие:

— Ты… Он же… КАК?!

Я молчал, чувствуя, что лицо заливается краской. Первый же серьезный разговор, не считая «Хау ду ю ду, Ронни-бой?», и нате — сел в лужу.

— Рональд, — взял себя в руки сэр Альбус, — тебе что-нибудь говорит название «Взлёт и падение тёмных искусств»?

Я пожал плечами:

— Книжка, толстая, одних авторов — список на полстраницы. Про Мерлина и Моргану интересно, а дальше я не читал. Там ритуалистика пошла, а в ней не разберешься без астрологии с арифмантикой.

— Там не только ритуалистика, Рон. Это коллективный сборник очерков, самых разных. Если б ты заглянул в конец…

— Загляну, — пообещал я. — Это Лавгудов книжка, так что сегодня не успею, а завтра пойду к ним и загляну. Там есть про этого Гарри?

Сэр Альбус вздохнул:

— Есть. И в «Величайших событиях магомира двадцатого века» есть. И в «Истории современной магии» есть про Гарри Поттера! Рон, десять лет назад про него все газеты писали!

— Десять лет назад мне был год, — напомнил я. — И этому Гарри тоже, раз он поступает в Хогвартс вместе со мной… Погодите, сэр Альбус… Не тот ли это пацан, которому «Авадой» лоб не прошибешь?

— Наконец-то, — пробурчал сэр Альбус. — Ты огорчаешь меня, Ронни-бой. Где твое уважение к герою магической Британии? Гарри Поттер — не «пацан, которому «Авадой» лоб не прошибешь», а Мальчик-Который-Выжил!

Я молчал, решая про себя непростую задачу. Как ни велик сэр Альбус, не мог я по одному его слову немедля зауважать Мальчика-Которого-Не-Уважал-Ни-Капельки. Любому другому взрослому я бы соврал, раз ему самому так хочется. Сказал бы, мол, виноват, ляпнул не подумавши, а так вообще да, Гарри Поттер форева. А после стал бы потихоньку-полегоньку разбираться, что в этом Гарри достойно уважения, помимо толщины лобной кости… Но врать сэру Альбусу я не смел, и не только потому, что он легилемент. Я уважаю его безмерно. Хотя и не так, как в шесть лет — тогда он вообще был для меня сказочным героем.

В конце концов я решил, а пускай сэр Альбус сам разбирается! И заглянул поверх очков-половинок. Глаза у величайшего волшебника современности были голубые и ясные, как у младенца. Я думал, что почувствую, как он будет читать мои мысли. Может, защекочется под черепом, или пахнет холодком… Ничего. Сэр Альбус мазнул по мне взглядом и спустя мгновение сказал:

— Не понимаю, почему ты относишься к Гарри со столь неуместной иронией.

— Так я ничего о нем не знаю, кроме анекдотов: мальчик пробил лбом стену, вышел в Косой переулок и подумал: «Выжил. Снова… Неужели нет другого способа попасть сюда из магловского Лондона?»…

— Ну, хоть что-то, — заметил сэр Альбус. — Анекдоты — признак популярности. Выходит, что твои ровесники все же помнят Гарри Поттера!

— Не Гарри Поттера, а Мальчика-с-крепким-лбом. Пока вы не завели этот разговор, я и не знал, настоящий он или выдуманный вроде Щедрого Гоблина и Примерного Пикси.

Сэр Альбус вздохнул:

— Сик транзит глория мунди… Рон, десятки, если не сотни волшебников обязаны жизнью этому мальчику! Волдеморт убил его родителей и необъяснимым образом развоплотился, попытавшись ударить «Авадой» Гарри.

— Необъяснимым?

— Версий много, но все противоречивые. Когда подоспела помощь, дом Поттеров был изрядно разрушен. Тело Джеймса — отца Гарри, — нашли в гостиной. Лили, мать, лежала рядом с кроваткой в детской — она явно пыталась закрыть собой ребенка. От Волдеморта осталась одежда, кольца, амулеты — вещи валялись так, словно Темный Лорд мгновенно растворился в воздухе, и все, что на нем было, кучей упало на пол… Гарри запомнил только зеленый свет, других свидетелей не осталось. Свет, понимаешь?!

Я кивнул:

— Значит, «Авада» летела ему в лицо. Со стороны она выглядит как луч.

— Ты видел «Аваду»?! — изумился сэр Альбус.

— На вкладыше, где вы с Гриндевальдом… Сэр Альбус, а про свет Гарри вам потом рассказал, когда вырос, или…

— Или! Когда я увидел Гарри, у него на лбу был свежий шрам — скорее всего, кто-то из авроров второпях бросил «Санентур», только чтобы остановить кровь. Пришлось заглянуть мальчику в мозг, ведь неизвестно было, чем его ударили и как это лечить… Там еще палочка Волдеморта пропала — тогда это внушало и опасения, и надежды …

— Опасения, что Темный Лорд аппарировал из дома голым, и надежды, что там был еще один маг, который его и угрохал, а после ушел с палочкой…

— Рон, только не начинай! — поморщился сэр Альбус. — Над этим ломала головы вся магическая Британия, в Хогвартсе до сих пор целый класс завален письмами людей, которые «точно знают, что случилось в доме Поттеров», хотя их там и близко не было.

— А почему они писали в Хогвартс, а не в аврорат?

— Не все из тех, кто боролся с Темным Лордом, могли или хотели служить в аврорате. У нас была своя организация — Орден Феникса, а я имел честь ее возглавлять. Родители Гарри тоже состояли в Ордене, поэтому мне писали не меньше, а скорее больше, чем в аврорат. Может быть, в одном из этих писем изложена правильная версия, но поди узнай — ведь это всего лишь догадки... Факт тот, что Волдеморта нет, а Гарри выжил, и мы все ему обязаны…

— …Я так и не понял, за что. Если против Темного Лорда сработала какая-то не известная раньше защита, то спасибо тому, кто ее поставил. Гарриному отцу, скорее всего — Поттеры древний род, значит, должны хранить заклятия убийственной силы. НО ПРИЧЕМ ТУТ ГАРРИ? Спасло его что-то — и ладно, я рад за него!

— Я рад, что мы наконец-то познакомились поближе, Рон. Ты мне здорово помог, — заключил сэр Альбус.

— К вашим услугам, — ответил я пустому месту. Величайший аппарировал, как сидел, не изменив позу, и уж наверняка не для того, чтобы плюхнуться на копчик у себя в Хоге или где там еще.

* Лоуренс Оливье — пожалуй, самый знаменитый в ХХ веке драматический актер Британии. В год его смерти (1989) на телеэкраны вышла мелодрама «Возлюбленные богов» (Darlings of the Gods) о романе Оливье и Вивьен Ли. Намекаю на то, что в семействе Уизли смотрят магловское ТВ. .

April 30 — May 01. 1991. Вальпургиева ночь

Появился Билл, весь в белом, еще горячий от египетского солнца. Чтоб мне троллевы тряпки стирать! Минуту назад он там жарился у пирамид и сфинксов! Прямым портключом в Гринготс — бздынь! Сдал дежурному гоблину пакет или что там ему поручили (банковская тайна!) и, не сходя с места — хлоп! — аппарировал в Нору. И на два дня наш Билли-бой, люблю его нереально.

Билл — самый крутой Уизли со средних веков, когда маги рубились на мечах и ловили зубами стрелы.

В Египте он снимает проклятья с разных ископаемых штук, вроде как воюет с древними магами, которые эти проклятья ставили. И делает их, как хорек садовых гномов! А древние были посильнее нынешних, так что Билл получается самый крутой в Англии! Может, сэр Альбус его одолеет, и то — вопрос. Билл говорит, что сравнивать настолько разных магов нельзя, они вроде кита и слона: каждый для своей стихии.

Сэр Альбус — трансфигуратор, ударная сила целого войска. Боевые големы, ловушки для драконов… Но его заклятья медленные, иные готовятся целые сутки.

А Билли по раньшим временам был бы бойцом первой линии. Вихрь!

Вышел на разминку. Кожа уизлевская, розовая, загар к ней не пристает, под кожей вены голубые веревочками, мышцы канатами, и весь Билли крученый, как плетка из сыромятины. Что вытворял — у меня слов таких нет, надо учить названия его прыжков, отскоков, подкатов… А я все думал, как бы с нашим Билли справился сэр Альбус. Попробовал его Секой поймать. Невсерьез, конечно: пальцем целюсь, про себя кричу: «Се…». А «…ко» уже в пустоту приходится. Ни разу не подловил.

Вот был бы цирк, если бы Билла попытался заавадить Гриндевальд! Стоял бы в своей каске, как злой клоун, и только палочкой вертел во все стороны: «Ава… ава… ава… ава…».

После этого мне разонравился вкладыш, где сэр Альбус поражает Гриндевальда. Они же там оба стоят неподвижно, только палочки вскидывают друг на дружку. Ничего художник не понимал в настоящих боях!

А Билл размялся, ополоснулся из палочки Акваменти, надел белые штаны и пошел в Оттери⁽¹⁾ на гулянку.

Вот же забавно: мы, чистокровные волшебники, не отмечаем ни Вальпургиеву ночь, ни Бельтайн. Просто не наши эти праздники (были б Уизли ирландцы, погуляли бы на Болтану, но мы просто рыжие). А деревенские маглы и сквибы сейчас будут жечь на костре чучело ведьмы, а потом сами изображать шабаш ведьм, кто во что горазд. Такого наизображают, что я даже не стал напрашиваться с Биллом. Все равно скажет: мал еще.

* * *

Близнецы — сволочи. Зелье стройности, зелье стройности, пресс, как у Билли!

Нет, четыре фунта я потерял, как обещали. Но я бы потерял не меньше и без всякого зелья, если бы просто каждый час бегал на двор… С другой стороны, стал бы я бегать на двор, если б зелье не подпирало?

А пресса у меня не оказалось вообще — ни как у Билла, ни даже как у близнецов. У них, если напрягут живот, появляется канавка, вроде как у буквы m. А у меня только буква n. Nothing.

Ночью подбросило меня, уж не помню, в который раз. Возвращаюсь, еле ноги волочу. Представил, что сейчас по лестнице карабкаться, да по коридору до спальни, да ботинки снимать… А потом все в обратном порядке, бегом и кубарем. Плюнул и прилег на доски за гаражом. Ночи были уже теплые, как всегда в Белтайн.

Проснулся — в гараже голоса. Отец и мама. Расставили на верстаке посуду, мама отца кормит и сама подливает ему виски. Мне в щелку видно кусками: то рука, то прядь волос торчит, светится. Зато слышно каждый вздох.

Отец, хлюпая носом:

— Ну, где мы найдем ему сто тысяч?!

Мама, равнодушно:

— Нигде. Арчи, если б мы могли найти такую сумму, он бы назначил миллион…

— Думаешь?

— Знаю! Ты взгляни с его стороны. После войны оказался среди побежденных, натерпелся унижений. В роду уже пять поколений рождается единственный наследник, и каждый следующий слабее предыдущих. А ты победитель, фениксовец. Отец шестерых крепких парней и очаровательной девочки. У него есть все, что можно купить за деньги, а у тебя — то, что за деньги не продается. И вдруг ты признаешься, что твоя судьба в его руках!

— Отыгрывается на мне, змеиный выкидыш!.. — стал заводиться отец. — Я к нему, как к цивилизованному человеку: смешно же — кровная месть в двадцатом веке! И Билл говорит…

Мама, угрожающе:

— Ах, Билл!

Отец, с вызовом:

— Да, Билл! Он имеет право знать! Старший сын, наследник. Случись что со мной, проклятье перейдет на него и не спросит, сказала ему мамочка или решила, пускай Билли-бой еще погуляет, насладится юностью беззаботной!

Мама вздохнула:

— Уизли! Проныры вы мордредовы, уже и заговор составили за спиной бедной наивной Молли Пруэтт! Так Билл из-за этого приехал?

— Теперь считай, что просто погостить. Гоблины ему кредит обещали, но в разумных пределах.

— Не вздумай брать у сына!

— Я и не собираюсь. Если бы сразу выплатить виру Билловым кредитом, то был бы смысл. Рассчитались бы как-нибудь. Я бы воровать начал…

— Размечтался! — отрезала мама.

Отец обиделся!

— Думаешь, я до сорока лет дожил и не сумею своровать?! Да я сто способов знаю!

— Отлично! Наворуй мне на бриллиантовое колье, по камешку за каждого ребенка, а себе на новую машину. На этих «Англиях» даже фермеры давно не ездят. Стыдоба!

— Не стыдоба, а классика! — огрызнулся отец.

— Арти, ржавое корыто хоть сто лет храни, все равно будет ржавое корыто, а не классика. Не уходи от темы! Где мое колье?

— Молли, я же не могу начать воровать, не сходя с места, — замямлил отец. — Надо составить план, подготовить пути отхода…

— …Купить табаку, — подсказала мама.

— Зачем?

— От нюхлеров, пути отхода посыпать!.. Артур, насчет машины я серьезно. Ты разок проедешь через Оттери, а тамошние кумушки потом неделю перемывают косточки всем Уизли. И дети у нас не так одеты, и в огороде не то растет, а главное, рыдван у нас хуже, чем у сезонников из Турции... Возьмем «Лендровер» у Тома Беллами. Вот это классика! Кузов алюминиевый, сноса нет! А отдает всего за сотню «галек». Там что-то не заводится, но тебе ведь и не нужно, правда? Поколдуешь, как с «фордиком»…

— Нет, — пискляво сказал отец. Прокашлялся и снова:

— Нет… Молли, не рви мне душу! Не поколдую я, неужели неясно?! Колдовалка кончается!

Слышу, забулькала бутылка, горлышко по стеклу звяк-звяк-звяк. У того, кто наливает, руки трясутся.

Отец выпил, выдохнул и говорит:

— Надо мне было убить его на месте, и дело с концом!

Мама:

— Ага, с концом: вдова, семь сирот, на старшем проклятье…

Отец, угрюмо:

— Это еще неизвестно, как карты легли бы. Может, вдова и единственный сын. Тоже проклятый, кстати сказать.

Мама:

— Арчи, даже не думай! Он тебя провоцировал, а у самого, небось, палочка в рукаве. Куда тебе против Гвардейца!⁽²⁾

Отец, закипая:

— В восемьдесят первом мы их…

Мама, уже вскипев, у нее это мигом:

— Артур Септимус Уизли! В восемьдесят первом наших под лавку загнали, по правде говоря. Я счастлива, что вцепилась в тебя и удержала дома. А Лилька своего не удержала. Не поняла просто, куда лезет. Их же, маглокровных, сколько ни учи, они всё думают, что в сказку попали… И где теперь Джейми, где Лилька, а главное, где их сын?!

— В сердце народном, — буркнул отец таким холодным, арктическим таким голосом, что во мне аж зелье стройности заиграло раньше времени.

А отец послушал, как зелье исполняет шотландские народные мелодии на волынке, и так с тоской:

— Опять какую-то дрянь развели на дворе. Когда ж ты, Молли, хозяйничать научишься?!

Само собой, мама руки в боки (это я и не подглядывая скажу), и… В детстве я пугался, когда она заводилась. На мага нельзя орать, это ж правило безопасности. Том Беллами вот так слушал, слушал тетю Сэм, да и заклял на вечную немоту. А сам сквиб, люмос не мог удержать. Первый стихийный выброс в тридцать лет… Но мистер Лавгуд (вот у кого в семье сроду не орали) объяснил мне, что сколько пар, столько отношений. Мама темпераментная, ей бы аврорами командовать. А отец себе на уме. Она кричит, а он думает, например, об электричестве. И никому не обидно.

Нашли друг друга.

Пока мама давала волю своему темпераменту, я скатился с досок и рванул, куда влекло меня зелье стройности.

Возвращаюсь и думаю, как бы разузнать, что это за гад, у которого в руках судьба отца.

Он Гвардеец Смерти. Только это не особая примета: Гвардейцев была сотня, если не больше, и многие остались на свободе.

У него единственный сын. Уже теплее. Подключу близнецов, пускай перепишут всех единственных сыновей. Слизеринцев, понятно — отец Гвардеец и змеиный выкидыш, стало быть, и сын на змеином факультете… Проклятый, но это, конечно, скрывают. Стоп! Мама говорила, что в роду у этого змея пять поколений рождается единственный наследник! Вот настоящая особая примета! Прикину ее пока на Священные двадцать восемь семейств — зря, что ли, учил? Покойников я и не старался запомнить, а живых знаю всех, даже кого в глаза не видел.

В гараже горел свет, и — ни звука. Небось, целуются, как обычно после маминых вспышек… Я прошмыгнул в сад, сел на кривую яблоню и стал прикидывать варианты.

Номером первым с удовольствием объявляю Рона Уизли! Сына Артура и Молли Уизли, урожденной Прюэтт, внука Септимуса Уизли и Цедреллы, урожденной Блэк! Не Гвардеец, не слизеринец, а просто не мог же я забыть себя!.. Так, Абботы, Бёрки, Блэки — не подходят… Яксли, Корбан и Лисандра, бездетные… Гринграссы… Нейтральная семья, две дочери, мимо. Краучи? У них только младший — Гвардеец, и тот покойный. Лестрейнджи… Мимо. Макмилланы — барсуки… Нотты… Нотты! Кантанкерус, Маниус, Теодор, поступит в Хог в этом году. Шаффики… мимо. Малфои: Абраксас, Люциус, Драко, тоже со мной поступит… Это ж каким надо быть… оригиналом, чтобы назвать сына Драко!

Тут чуть ли не на голову мне аппарировал Билл. Покачнулся, устоял на ногах. Рубаха расстегнута, одна пола висит, другая заправлена за пояс, на лице то ли сажа, то ли темная помада — в темноте не разобрать. Ага, сообразил я и спрашиваю:

— Малфой или Нотт?

Билл, не задумываясь:

— М-лфой!.. Ох…

И я увидел, как человек мгновенно трезвеет. Билл подобрался, распрямил плечи, рубаху заправил и стал застегивать пуговицы.

— Рон, когда-нибудь на твоей могиле напишут: «У меня был слишком тонкий слух»… Отец вернулся?

— Вернулся, — докладываю. — Облом. Мама его виски отпаивает, в гараже. Только они там…

— Ясно, — кивнул Билл, — завтра расспрошу. А сейчас давай решим, какой тебя казнью казнить лютой.

И казнил. Подарил свою мантию и объяснил про Малфоя и отца, что мне было непонятно. А я принес Малый обет, что никому ничего, пока отец и Билл сами не решат все рассказать.

1) Оттери-Сент-Кэчпоул — деревенька по соседству с Норой. По канону, попала в учебник как пример совместного поселения магов и маглов.

Вернуться к тексту

2) Имхо, дословный перевод «Death Eater» — «Пожиратель Смерти» не доносит до русскоязычного читателя всех смыслов оригинала. Аутентичнее либо «Гвардейцы Смерти», либо «Ненасытные убийцы». Обоснуй см. в примечаниях к главе первой фика «Честный. Честный? Честный обмен!».

Вернуться к тексту

May 01. 1991.

Девятьсот с лишним лет назад нас, Уизли, согнали с родовых земель волшебники, пришедшие в Англию с армией Ублюдка⁽¹⁾. Главные прихлебатели у него были Малфои, и по тогдашним обычаям наши объявили им кровную месть.

Я, когда слышу про родовые земли, вспоминаю ничей причал на Калме, милях в шести от Норы. Глыбы гранитные — ярд на ярд, со следами от зубила, это маглы ручками своими слабыми тесали. А гранита поблизости нет. Они выше по реке нашли, откололи от скалы, сплавили по воде… Простые фермеры. Пахали, сеяли, женились, умирали. И возили эти глыбищи. Дед начал, внук или правнук закончил. Стал муку с мельницы принимать на причале или устроил перевоз. Тут смысл в том, что человек, может, еще не родился, а предок рвал жилы, чтоб ему жизнь облегчить. Земля с такими камнями уже не имеет цены. У кого есть сердце, никому ее не уступит и нипочем не продаст…

Это мне Перси объяснил, он про семью лучше всех понимает. Сказал, не может быть, чтобы такую землю бросили и отправились счастья искать. Они все где-то здесь лежат, вся семья. Поискали мы, где вереск гуще, и точно: стены дома как обгрызенные, посередине ямища с водой. Видно, что не от времени развалилось, и даже простой Бомбардой не обошлось.

В Оттери потом сказали: точно, не Бомбарда — бомба. Истребители отогнали германский самолет от верфей в Плимуте, он и сбросил на фермерский дом, чтоб добру не пропадать. Единственная бомба, упавшая в наших местах, и целая семья наповал.

В общем, я понимаю, за что мы, Уизли, двести лет резались с Малфоями.

Резались, резались, пока от нас не остался единственный взрослый мужчина с неустановленным количеством женщин разных возрастов и степеней родства. Тут уже включился другой обычай: последний Уизли был обязан восстановить угасающий род. Пришлось ему со всем бабьим хвостом бежать в Ирландию, чтобы затерялся среди тамошних рыжих и начать все сначала.

А вот финал истории.

После того, как родились близнецы, у отца стала сбоить магия. Он поманит газету Акцио — газета в клочки, а в другой раз трепыхнется на месте и только.

В Мунго сказали, что на нем лежит не исполненный родовой обет. Ага, та самая кровная месть, только отец еще долго до этого докапывался — забылось все за века…

Мозгами это не понять. Девять веков тому назад собрались где-нибудь в лесу израненные рыжие люди. Наверное, руны на земле начертили, а может, просто встали в круг. Сказали слова, взмахнули палочками… И я принял их клятву. Отец, конечно, в первую очередь, но меня тоже касается.

Не понять.

Может, правильно считают, что Магия — не способность, а божество или стихия, которая и одаряет нас, и следит, как выполняем ее законы?

Близнецы сосали маму и пачкали пеленки, Персик ходил пешком под стол, а Чарли и Билл наверняка уже взрывали магией овсянку. И тут в уизлевской крови отца сработало: это ж сколько бойцов! Род восстановлен! Бей, барабан, труби, рожок! Вставай, Арчи-бой, пора делом заняться, а то Малфои что-то давно ходят нерезаные!

Может, отцу сны снились воинственные или благородные лики предков… Факт тот, что по-хорошему он не понял, и эта штука в крови стала играть с его магией.

Каково?! Это вообще выбор для современного человека: либо убить, либо без магии остаться? Причем ОНО не успокоится. За отцом обет ляжет на Билла.

Отец ходил на поклон к Абраксасу Малфою, надеясь договориться полюбовно и провести ритуал примирения. А моли белой и горя нет! Малфои свою кровную месть выполнили еще семьсот лет назад. Абраксас потребовал виры двадцать тысяч, наиздевался над отцом всласть, да еще и раззвонил, что Артур Уизли — предатель крови.

В общем, так и есть. Раньше ведь Род, наследственность, кровь были единым понятием, вот и получается, что невыполнение родового обета — такое же предательство родной крови, как, скажем, убийство брата.

А теперь про вчерашний день.

Недавно Билл взломал охранные чары запредельной силы. Двенадцать древнеегипетских жрецов их напели, сто сорок четыре кошки в жертву принесли. По их понятиям это круче гор, чернее сажи, ведь кошки были священными, убьешь — тебя самого выпотрошат заживо.

А Билл взломал.

Будь он вольным разрушителем проклятий, заработал бы себе на участок с виллой на южном побережье, и еще осталось бы, чтобы полжизни шоколадных лягушек сахарными перьями заедать. Но у Билла контракт с гоблинами. Вот они и наградили героя со всей гоблинской щедростью. Мол, хочешь виллу или еще что — пожалуйста, ни в чем себе не отказывай! Бери неограниченный кредит в разумных пределах.

Билл прикинул — потянет двадцать тысяч. Связался с отцом…

Только Абраксас Малфой умер три года назад, теперь за него Люциус.

Старый Малфой был просто богатой сволочью, которая мимо кната в грязи не пройдет. Двадцать тыщ — это ж неспроста, а стоимость нашей земли с постройками. Кадавровая (тролль знает, почему так называется). Видно, Абраксаса грела мысль через девятьсот лет снова выгнать Уизли из дома.

А Люциус — враг. Меченый Гвардеец — значит, ходил на акции, убивал. Может, и к нам пришел бы, если б его хозяин темнущий не разбился о Мальчика-с-крепким-лбом.

Мама права: такой не отпустит нас добром.

Не похоже, что в той войне победили наши.

1) Ублюдок — прозвище Вильгельма Завоевателя.

Вернуться к тексту

May 02. 1991.

Был деда Септимус, забыл в гостиной шахматы, и все решили, что для меня.

Приступы склероза настигают деду в аккурат перед днями рождения внуков, и каждый раз отец и мама устраивают с нами семейный совет. Что делать с оставленным дедушкой «Набором юного алхимика» или совсем настоящим, только деревянным мечом Гриффиндора? Правила чести обязывают нас немедля вернуть забытую вещь, так необходимую пожилому джентльмену. Хотя, с другой стороны, деда не любит, когда ему напоминают о склерозе. Огорчается — просто ужас! А мы ведь не хотим огорчить деду! Поэтому поступим тоньше. Отдадим набор близнецам (или меч — Персику), тем более, что завтра у них как нарочно днюха. Только поиграть! Так они и скажут, когда деда навестит нас в следующий раз: мол, поиграть взяли, но готовы вернуть.

Способ срабатывает всегда. Деда не огорчается из-за своего склероза и позволяет нам оставить себе забытые вещи — и опустевшие склянки от «Набора юного алхимика», и рукоятку от меча, который Перси в щепки разломал о спины шкодливых близнецов.

Мне на днюху деда забыл школьный сундук, а то из-за близнецов у нас образовался дефицит: Фреду Биллов сундук, Джорджу Чарлин… Мой тоже неновый, зато резной, с латунными гвоздиками, с бляшечками. В таких сундуках обязательно есть хоть одно потайное отделение, надо только нажать гвоздики-бляшечки в нужном порядке. Деда не мог подсказать, он же забыл сундук. Будет мне развлечение в Хоге.

Шахматы, выходит, уже второй подарок за эту весну. В честь поступления в Хог, не иначе.

Сгонял с ними пять партий обычными фигурами. Классно зачарованы! Судя по стилю, деда ими долго играл, это хорошо: фигурки набираются у игрока хоть мастерства, хоть лоховства, им все равно. Плохой игрок может испортить гроссмейстерские шахматы и наоборот… Хотя это я загнул. Нет магов-шахматистов гроссмейстерского уровня.

А фигурки забавные, жаль, похвастаться некому. Билл аппарировал куда-то, Перси больше по плюй-камням, близнецам только покажи — половины не досчитаешься…

Не выдержал я и побежал к мистеру Лавгуду.

* * *

Поднялся на холм, и сердце защемило. Не верит оно, глупое. Каждый раз ждет, что увижу стаунтоновский замок,⁽¹⁾ в котором столько счастливых деньков прошло.

Близнецы же не умеют останавливаться. От их искрометного веселья я рыдал больше, чем от всех врагов вместе взятых. Крадешься по родному дому, как по джунглям: то паучище с кулак свалится на голову, то колючка отравленная прилетит. А у Лавгудов было радостно! Лунка весь дом раскрасила. Она рисует с трех лет — не сказать, что похоже, но в своем стиле. Египетские картинки на папирусе, которые привозит Билл, тоже ведь не шедевры реализма: у людей руки вывернутые, глаза на виске. А берут за душу. И Лункины берут. А, к примеру, Джинке нашей дай хоть какие разволшебные краски, все равно намалюет козью морду на лугу.

У мистера Лавгуда имелся картонный сундучок со сказками (подозреваю, что сам он его и сделал, когда был в моем возрасте). Магловские книжки или магические, английские или иностранные, ему было все равно. «Рон, магия не в движущихся картинках. Слушай!». Возьмет и читает без запинки, как будто написано по-английски, а заглянешь ему через плечо — там не то что слова, там буквы шиворот-навыворот! Не R, а Я, не N, а И. Вот что в головах у людей, которые так пишут? Но сказки классные. Помню, в одной сквиб-силовик с мощным артефактом — мечом уделал волшебника с маленьким резервом. Волшебник со странным именем (похоже на Честерфилд, но не Честерфилд) по старинке накапливал Силу в бороде, как сэр Альбус. Только у сэра Альбуса еще и заряженных амулетов, как веснушек у Джинки, а Нечестерфилд, видно, разрядил свои, пока летал с прицепившимся к бороде сквибом. А скорее растерял, потому что сквиб, отрезав Нечестерфилду бороду, долго возил его с собой в мешке. Были бы амулеты, Нечестерфилд бы успел их зарядить и заавадил сквиба в спину.

Тетушка Дора постоянно воевала с вреднющей домовухой Василиской, имевшей странные кулинарные пристрастия. «Ишь, удумала, девочку овсом кормить! Нешто она лошадь!?»… «Молоко в чай?! Ну, чисто татары, прости Господи!». Супы Василиска подавала на ланч, а сэндвичи на ужин, и мистер Лавгуд поддерживал эту рокировку⁽²⁾ . Махнув на них рукой, тетушка Дора уходила с кухни и шила на древнем ручном Зингере забавные и непрактичные вещи.

Раз подарила отцу на Рождество шлепанцы — тряпочные копии нашего фордика. Сунешь ноги — фары включаются! Отцу понравились. Мама затаила! И шлёпки донашивали садовые гномы.

Сейчас дом Лавгудов с нашего холма больше похож на нос корабля, заблудившегося в тумане. Стаунтоновский замок словно рубанули рыцарским ударом наискось, от шеи до подмышки — в старину так сносили головы вместе с рукой. Только у дома отрубленная часть пропала, как ее и не было. На земле ни кирпича битого, ни щепочки.

В тот момент мы с Джимом Беллами играли на свалке его отца: прыгали на автомобильных сиденьях, кто выше. Джим взлетел и вдруг выпучил глаза, тычет пальцем мне за спину: «Ронни, там дом!». Я сдуру обрадовался! Подумал, что у Джима прорезался Дар… А на самом деле с дома спали защитные чары.

Прибежали, а там уже толпа, и какие-то типы, которых мы сроду не видели в Оттери, подогнали свой джип с лебедкой и собираются по тросу лезть в пролом.

Луна на втором этаже сидит с ногами в кресле у самого краешка ровно срезанного пола. Невидимый меч на дюйм ее не достал. Помахала нам рукой. Мы с Джимом кричим, мол, родители где? Она — палец к губам.

Мистер Лавгуд узнал обо всем одним из последних, когда стали вызывать обливаторов. Он в Министерстве платил штраф, чтобы сняли арест с его чудного журнала, и услышал, как в отряде авроров называли его адрес для аппарации.

Вместе с исчезнувшей частью дома пропали тетушка Пандора, Василиска и сундучок сказок.

Никто не знает, что произошло. Луна должна знать, но ей «мама запретила рассказывать, а то все захотят». Вот и понимай, как хочешь…

Хотя нет, сэр Альбус что-то выведал, он там бродил вокруг. Но помалкивает, а на прямые вопросы отвечает в том духе, что Тьма многолика и чревата соблазнами.

И кто там темный — тетушка Дора, которую собственная домовуха гоняла с кухни медным тазом для варенья? Или Луна?

Невидимый меч махнул так ровно, что потом строители только накрыли срез черепицей и получился скат крыши. Восстанавливать дом как раньше мистер Лавгуд не захотел, а может, денег ему не хватило. Встроили в новую крышу мансардное окно, и ладно.

* * *

Дверь замка для меня открыта, если хозяева дома — так еще Василиска зачаровала. Вхожу, а из рога на стене голос мистера Лавгуда:

— Привет, Рон. Я в типографии, поднимайся.

Я и так уже слышал, что станок лязгает. Пошел наверх, по пути поднял со ступеньки отпечатанный с одной стороны листок из будущего журнала. «Пропавший мозгошмыг Министра Фаджа». Вот чего я никогда не понимал — как мудрейший мистер Лавгуд пишет такую… такое. И ведь читают!

— А, костяные мозги! — приветствовал меня мистер Лавгуд.

Я растерялся, потом замечаю — он смотрит на шахматы.

— Обыграли тебя, и ты в восторге?

— Как сказать… Белые все три раза начинали с2-с4. Но обыграли.

— Играй пока, — махнул рукой мистер Лавгуд. — Только помни, это не учитель, а развлечение. Они сейчас изучат, в чем ты силен, и станут выбирать именно эти варианты, чтоб хозяин выигрывал и не терял к ним интереса.

В общем, похвалиться не вышло.

Мистер Лавгуд рассказал, что первый набор магических шахмат зачаровал Мерлин для юного Артура. Неизвестно, насколько юного. Может, будущий король был младше, чем я сейчас, ведь Мерлин воспитывал его с младенчества. Так что игра эта для начинающих, которые плохо видят обстановку на доске. С подсказками фигур шахматист сразу переходит к анализу вариантов. А дальше не растет. Поэтому среди магов и нет сильных игроков.

— Маг-шахматист вроде русского медведя с балалайкой: все знают, но никто не видел, — заключил мистер Лавгуд. — Балалайка — струнный инструмент, очень простой.

— А русский? Это масть или порода?

— Нет, русские — народ, большой. Кошмар так называемого цивилизованного мира.

— Они оборотни или анимаги? — уточнил я, пытаясь представить толпу медведей со струнными инструментами. Миллион или даже два — народ! Правда, кошмар…

— Обычные люди. Хотя встречаются и маги, а среди магов анимаги — как у всех… Медведь — их национальный символ, вроде британского льва.

— И они учат медведей играть на балалайке?

— Мерлиновы сопли! — схватился за голову мистер Лавгуд. — Рон, забудь это. Я хотел сказать, что многие вещи не такие, какими кажутся. А иных и вовсе нет, хотя все о них знают.

— Например?

— Например, светлая и темная магия.

Вот так всегда у него: спросишь об одном, наткнешься на другое. У меня челюсть упала. Как же так?! Сэр Альбус Величайший Светлый, а Гриндевальд был темный. И Неназываемый был темный. Это действительно знают ВСЕ!!!

— Рон, давай ты и это забудешь, — видя мое состояние, предложил мистер Лавгуд.

— Нет уж! Объясняйте!

Он пожал плечами, мол, сам захотел, потом не жалуйся!

— В чем, по-твоему, главное различие между светлыми и темными?

— Светлые колдуют, никого не трогают. А для темного колдунства надо убить!

— Отлично! — мистер Лавгуд аж руки потер от удовольствия. Как будто я что-то новенькое сказал. — Возьмем как эталон светлого мага директора Дамблдора, он же часто у вас бывает?

— Бывает, — киваю.

— Ты не замечал, он, должно быть, вкушает особую, светлую пищу?

— Да нет, сэр Альбус непривередливый. Что дадут, то и вкушает. На хаггис к нам специально приходил, а так любит мамины булочки с корицей.

— Могучий Хаггис, полный жира / И требухи./ Строчу, пока мне служит лира,/ Тебе стихи,⁽³⁾ — продекламировал мистер Лавгуд. — Рон, по твоему определению директор Дамблдор получается темный!

— Потому что барашка ел? Так его ж забил не сэр Альбус, а мясник.

— Значит, мясник темный? — с видом провокатора поинтересовался мистер Лавгуд.

— Не знаю… Наш мясник, из Оттери, сквиб. Он вообще не маг, стало быть, не светлый и не темный. Работа у него такая… Зачем вы меня путаете?! Тут дело не в том, кто забил барашка, а для чего! Если просто убил и съел, это можно. А для колдовства нельзя!

Мистер Лавгуд вздохнул:

— Сам ты себя путаешь… Откуда у тебя, у меня, у Дамблдора силы для колдовства? Да от барашка! Рон, жизнь — это превращения энергии. Энергия солнца превращается в энергию травы, энергия травы в энергию барашка. Мы съедаем барашка и тратим часть его энергии на то, чтобы просто жить, а часть на полезную работу. К примеру, магией укрепляем стены своего дома. Но можно барашка не есть, а сразу отдать его энергию на укрепление стен. Такая волшба несравнимо сильнее, чем ты палочкой намашешь.

А я уже понял, к чему он ведет. Понял, в чем засада!

— Что ж вы, — говорю, — мистер Лавгуд, не сказали, как называется такая волшба?! Ишь, как деликатно: «отдать энергию на укрепление стен»…

— Такая волшба называется ритуал укрепления стен по второму классу прочности, — не моргнув глазом отвечает мистер Лавгуд. — Могу документ показать. Мне гоблины проводили после… Неважно. Проводили. Зарезали барашка, попрыгали у костра, попели на гоблидуке… Сто «галек» с меня слупили, а барашек стоит три.

— Но ведь это ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ!!!

— Кому?

— Духам каким-нибудь. Или Моргане… Откуда мне знать, это же темная магия!

— Ага, Пастернака не читал, но осуждаю.

— Кого?

— Вот это точно забудь!.. Рон, все древние приносили жертвы своим духам и богам, чтобы не было засухи, чтобы урожай не сожрала саранча. А между тем связали лунные фазы со сроками посева, открыли приемы земледелия и селекции, воспользовались открытиями химии, и агрономия стала наукой, которая уже не нуждается в песнопениях придуманным богам.

— Магловская агрономия, — уточнил я.

— Верно. Волшебство — к сожалению, пока еще не наука, а набор навыков и знаний, поэтому не всегда удается отделить действительно необходимое от всяческой шелухи. Гоблины, когда спасали мой дом, такое орали, что впору солью и консервами запасаться, а лучше вообще бежать из страны. А они слово в слово повторяли ритуал эпохи гоблинских восстаний, ни больше ни меньше.

— Они тогда не барашков резали! — сообразил я.

— Тогда все резали не барашков, — легко сказал мистер Лавгуд. — Человек стоил дешевле. После больших сражений, бывало, крестьянские вдовушки выменивали себе работника из пленных на мешок брюквы или на курицу… Но это вопрос не магии, а отношения людей к себе подобным. Для ритуала без разницы, чья жизнь брошена на алтарь, человеческая или баранья.

— Значит, в последнюю войну темные пытали людей не потому, что темные…

— А потому что служили моральному уроду. Волдеморт получил воспитание в приюте, а там кто сильный, тот и прав, и «правоту» надо показывать ежеминутно, как в стае капуцинов… Это, если не знаешь, симпатичные обезьянки, которые чаще гибнут в драках друг с другом, чем от всех своих природных противников вместе взятых⁽⁴⁾ .

Я стою и почему-то не знаю, куда руки девать. Сунуть в карманы — неприлично, на груди сложить — буду как Персик, это его любимая поза. Близнецы называют «Памятник Персивалю Великому»…

ЧТО ТУТ ПРОИСХОДИТ ВООБЩЕ?!!!

Я, Рон Уизли, слушаю про темную магию. С интересом и полным доверием, потому что кому еще доверять, как не мистеру Лавгуду, который сказки мне в детстве читал?

С его слов получается, что и темный ритуал можно на пользу пустить. И меня это совсем не возмущает.

А станок знай печатает про мозгошмыга Министра Фаджа. Качается длинный железный рычаг с рукояткой, отполированной ладонями печатников-маглов. Бронзовый ролик падает на стопку нарезанного пергамента, стаскивает верхний листок, тот съезжает на резиновый коврик. Опускается барабан с буквами, катится, и отпечатанный листок с оставленным для колдографии пустым квадратом вылетает в лоток. Рычаг замирает в конечной точке, возвращается, и ролик стаскивает с пачки новый листок. Пергаменты шуршат, ролик верещит несмазанной втулкой, рычаг лязгает.

Все как всегда.

Слушаю мистера Лавгуда, и как будто не я, не со мной.

— Рон, да ты завис! — заметил он. — Пойдем-ка на кухню, а то здесь тебя и посадить некуда. Попьешь чайку… Тебе с цветами или просто черного?

Поплелся за ним, как заимпренный.

Пока мистер Лавгуд хлопотал по хозяйству, я отошел немного, и такая тоска навалилась! Раньше я не понимал, как важно знать, за кого ты.

Мистер Лавгуд поставил передо мной вазочку с печеньем и налил чаю в здоровенную бульонную чашку.

— Пей, я скоро…

Вышел в огород — мне в окно видно — и давай дергать из грядок все подряд. Двух минут не прошло, возвращается с охапкой зелени. Бросил в мойку, дал акваменти под давлением, а левой рукой держит щит, чтоб не летели брызги. В мойке шторм, вода грязная бурлит, светлеет…светлеет. Мистер Лавгуд сделал завершающий пасс, зелень взлетела, отряхнулась по-собачьи и разлеглась на столе.

И в тот же миг наперегонки застучали два ножа. Мистер Лавгуд дирижировал ими правой рукой, а палочку перехватил в левую, призвал на плиту кастрюлю, наполнил водой…

Класс, кто понимает. Было бы у нас маговиденье, мистер Лавгуд стал бы звездой кулинарных шоу… Если бы рецепты подучил. Смотрю, он молодую свеклу кромсает вместе с ботвой, а на очереди…

— Это же крапива! — не выдержал я.

— Она самая, — с удовольствием подтвердил мистер Лавгуд. — Отличная будет ботвинья! Правда, без кваса, но где ж взять квас на этом островке… Правильнее считать сие блюдо зелеными щами… В багровых тонах, — добавил он, потому что вода закипела и стала краснеть от свеклы.

— А почему темных боятся? — спросил я.

— Попытка срастить шаблон? — усмехнулся мистер Лавгуд.

— Что та…

— Забудь! Лучше скажи, Рон, что у тебя отложилось из нашего разговора?

— Что светлому надо съесть барашка, а темный берет энергию прямо от живого. С песнопениями… Только уж больно крутой он получается. Мяса можно съесть фунт за раз, если не ставить рекорды, а с барана получается все двести фунтов...

— Бинго! В одном баране энергии хватит на сотню Величайших Светлых — при всем уважении к сэру Альбусу. Вот тебе первая причина страха. Вторая в том, что при таких энергиях возрастает цена ошибки. Маг жизни сам для себя опасен…

— Маг жизни?! Он убивает барана, и вы сказали, маг жизни?!!

— Барана убивает, человека воскрешает… Воскрешали, раньше. По легендам, в пределах десяти минут после гибели человека для магов жизни не было невозможного. Собирали разорванных драконами, могли прирастить отрубленную голову…

— А сейчас разучились?

— Повымерли. Сам понимаешь, такой волшбе не учат и никогда не будут учить в школе, она достояние старых родов. А рода имеют свойство пресекаться…

Что-то в его словах показалось мне неправильным. Сейчас записываю и понимаю: рода пресекаются не в один день. Если у главы рода нет сына, он выберет другого наследника и станет его учить. Если погибнут оба, их гримуары перейдут к наследникам второй очереди. Конечно, учить заклы по чужим записям — последнее дело. Но если автор гримуара мог воскрешать людей, можно и рискнуть. Я бы рискнул. Попробовал бы сперва на мышах, потом на Персиной крысе.

В общем, не договорили мы о потерянных знаниях.

Потому что пришла Луна и с порога шарахнула:

— О, Ронни! Ронни пахнет Роном, /хоть Роном назови его, хоть нет!

Я исподтишка нюхнул себя под мышкой — нет запаха! Да и с чего ему быть: денек нежаркий…

— Садись за стол, Джульетта! — улыбнулся мистер Лавгуд.

Смотрю, половник уже завис над кастрюлей с зелеными щами в багровых тонах, и тарелки на полочке зашевелились.

— Ой! — говорю. — Совсем забыл! Пока, мистер Лавгуд, пока, Луна!

И смылся.

Все же тяжело им без домовухи.

* * *

Успел домой как раз к ланчу и поел нормальных сэндвичей. Про суп с крапивой никому не сказал, и так за мистером Лавгудом тянется список чудачеств на два стандартных свитка.

А после ланча меня ни с того ни с сего разодели, как на прием к Ее Величеству.

Мама вытащила из заначки Лаковые Туфли Уизли, которые отец надевал один раз в молодости по случаю представления тогдашнему Министру. Билл в этих туфлях нанимался к гоблинам, Чарли получал в министерском Отделе спорта диплом за квиддич. А Персик не удостоился еще. Я, Уизли шестой, получается, стал четвертым, а если не считать отца, то и третьим!

Дальше — больше. Билл, хитро улыбаясь, поворожил над столом в комнате близнецов, и на пол выпала Четырехсовная мантия. В смысле, Биллу за нее засчитали четыре СОВы: чары, руны, арифмантику и еще что-то. Фред и Джордж взвыли! Это ж для них как золото для нюхлера. Сколько искали, всю Нору простучали по досточке, а мантия лежала под носом…

Когда Билл вчера пообещал мне мантию, я думал, что получу обычную «шкурку» без чар, каких ученику положено три на год. А эта… В ней столько волшебства, что хоть носи на голое тело, как в старину. Полный климат-контроль, это не шланг троллячий. Согревающие и осушающие чары «женятся», а охлаждающие и бризы с ними «бьются». По старым временам сумел их примирить — получаешь звание подмастерья. Строили такую мантию кто год, кто два, потом носили десятилетиями, добавляя новые чары. Потому и мода у волшебников не менялась. У маглов то кафтаны, то камзолы, то бриджи, то кюлоты. А у нас подол длинный, покрой свободный — можно подрасти, можно растолстеть, а мантия все впору.

Вид у моей четырехсовной самый пижонский для понимающего человека: трапеция от плеч, чтоб не мешала махать ногами, рельефная вышивка черными рунами по черному. Билл чуть укоротил ее, как у боевых магов, и Лаковые Туфли Уизли заблистали всей красой несказанной.

Завершающий аккорд сыграл отец: подогнал под меня свои брюки от смокинга, с черным шелковым лампасом, и повязал галстук в цветах четырех факультетов. Такие носят выпускники Хога, когда не хотят афишировать свою принадлежность к львам, воронам, барсукам или змеям.

Меня подвели к зеркалу.

Кто там? Ужели Рон Уизли?! Или счастливец из фантазий, где молнии бьют в горшки с золотом и садовые гномы брезгливо выкидывают из норок стекляшки необработанных алмазов?

Что-то не похоже это на примерку Биллова подарка. Праздник? Почему мне одному, и какой? Ведь Самайн мы не…

Тут до меня дошло: Самайн отмечают Блэки, у них кельтские корни. Бабушка Цедрелла у нас урожденная Блэк… Выходит, деда Септимус не просто так появился с утра. Разведывал что-то или… передал приглашение? Мне?! Так или иначе, что-то затевается в их семействе.

* * *

Бабушка появляется в Норе перед Рождеством и перед отцовой днюхой. Нас подводят к ней поцеловать руку и получить в ответ сухую чмоку в лоб, а на Рождество еще и галеон. Благодарить и вообще заговаривать с ней не положено. За всю жизнь я ни разу не слышал ее голоса.

У взрослых часто не поймешь, что зачем и почему. (Зачем варить первое и второе, когда в супе овощи с мясом, а в жарком мясо с овощами?). Наверное, поэтому до меня раньше не доходило, что отношения с дедой и бабушкой у нас довольно странные. Я и страньше видал, подумаешь! Одну девчушку из Оттери бабушка то и дело ворует и тащит к проповедникам бесов изгонять.

А после вчерашнего разговора с Биллом все встало на свои места.

Деду и бабушке невместно общаться с предателями крови.

Но другого сына и других внуков у них нет. Вот они и держат лицо. Типа, приглядывают за рыжими для порядка, но, конечно, осуждают всеми фибрами.

А подарки, которые забывает для нас деда Септимус, всегда в тему. Мы сами себе не можем придумать такие классные подарки.

Билл аппарировал со мной на задворки Дырявого Котла, и мы вышли в магловский Лондон. Я задергался:

— Куда?! Я же в мантии!

— Руку не вырывай! — зашипел Билл. — Держись уверенно, не верти головой, и всем будет наплевать на тебя. Это Лондон.

Я не наследник из мэнора в бархатном костюмчике, от машин не шарахаюсь. Представил, что иду по Оттери (там и на метле никого не удивишь) и успокоился. Чуть пообвык, вижу, правда никому дела нет до моей мантии. Вон, навстречу турист в килте, а на той стороне улицы индус в европейском костюме и с черной чалмой. Почуднее меня.

— Запоминай дорогу, может пригодиться, — сказал Билл и сделал лицо «Я тут гуляю, любуюсь красотами столицы Соединенного королевства, и понятия не имею, что там за мелочь вцепилась мне в руку».

Не хочет разговаривать, и не надо. Иду, запоминаю дорогу, как велено.

Остановились, Билл сзади приобнял меня за плечи, повернул к стене дома и сказал:

— Улица Гриммо, двенадцать!

Стена поплыла, раздалась, и на ее месте появилась чугунная ограда с калиткой, за ней дворик на два куста. Короткая дорожка ведет на крыльцо о трех ступеньках, дверищи двустворчатые, как ворота в пожарном депо, окна высокие, забранные частыми рамами с маленькими стеклами. Все это, понятно, при доме, но весь его не видно — расплываются края, как будто смотришь в дырочку.

Во дворике на мраморной скамейке сидит ветхий домовичок с повисшими от старости ушами и седым пушком на макушке. В ливрее! Щелкнул пальчиками, калитка распахнулась, и мы вошли.

Билл протянул руку, домовичок пожал. На меня посмотрел неодобрительно:

— Уж больно рыжий!

— Потемнеет, — пообещал Билл.

Домовичок с болезненной гримасой потер колени и объявил:

— Вострепещи, рыжий! У тебя есть шанс войти наследником в древнейший и благороднейший род Блэк!

А оно мне надо? — подумал я. — Блэки. Аристократы, золотые пуговки на рукаве. Наследник у них живой, Сириус. Гвардеец, в Азбакане пожизненно. Женщины: Андромеда, Нарцисса, Беллатриса, ну и бабушка Цедрелла. Все в чужих семьях, и толку от них для рода Блэк никакого. Наследник второй очереди Драко Малфой. И здесь Малфои нам дых перекрывают! Ведь мы, Уизли, наследники третьей очереди, через бабушку Цедреллу.

— Ты кого привел? Тормозной какой-то, — озабоченно заметил домовичок Биллу. — Эй, рыжий! Ты чего?

— Вострепетовываю! — ответил я с абсолютным почтением. Потому что в этот самый момент у меня окончательно сложилось!

Драко для Блэков — могильщик. Наследство прикарманит, а наследника дома Блэк не родит. Он же проклятый, даст одного ребенка, и тот будет Малфой. А я хоть сейчас войду в дом Блэк, и дети мои будут Блэки. Может, для того меня и наряжали, чтобы прямо сейчас ввести в род!

— Это правильно, трепещи, — смягчился домовичок. — Знаешь, зачем ты здесь?

— Увнучерять хотите?

Домовичок с укоризной посмотрел на Билла:

— Вот и доверяй Уизелам… Зачем сказал?

— Он сам, — развел руками Билл.

— Точно?

— Хоть магией поклянусь!

— Надо же, какой сообразительный ребенок! — умилился домовичок. И — мне:

— Зови меня дядя Кричер. Пока. Может, скоро я стану просто Кричер, а ты — «молодой хозяин»… Вопросы есть?

Вопросов было слишком много, и я сказал, что нет.

— А ты не хочешь спросить: «Дядя Кричер, почему остальные домовики говорят «Моя твоя понимать», а ты — правильно?»

Тоже мне тайна Философского камня! С домовиком надо разговаривать, он и научится. А кто тычет пальчиком: «Лори! Убрать!», в ответ слышит: «Лори убрать, хозяин».

— Конечно, хочу! — горячо подхватил я. Тщеславный домовичок, отчего не погладить по шерстке… молью побитой. — Мечтаю!

— А что ж не спрашиваешь?

— Не смею отнимать время столь занятого джентльмена, дядя Кричер!

— Уже отнял, — довольным тоном проворчал домовичок. — Ладно, отвечаю: поживешь с мое, успеешь и по-китайски научиться правильно, а не то, что по-английски!

— А сколько вам лет, дядя Кричер?

— Люди столько не живут! — отчеканил донельзя счастливый «дядя».

Про домовиков я слышал, что они: a) раболепные; b) наглые; c) члены семьи; d) домашние деспоты. Одинокие старушки пьют с домовичками чай и гадают им на картах. А есть семьи, где не помнят, как выглядит их домовик. Запретили ему показываться на глаза, он и шустрит, набросив невидимость. Словом, домовик такой, какой нужен роду. Блэкам был нужен мужчина, и Кричер занял его место.

Похоже, что у него с Биллом заговор.

— Учите меня, дядя Кричер, — сказал я.

— А что тебя учить! Свои мозги не вставишь, — проскрипел домовичок. — Слушай. Смотрины тебе назначили. Спохватились. Две… хм, леди, одна выжжена с фамильного гобелена, другая и вовсе портрет. Та, что портрет, леди Вальбурга, заранее тебя презирает на три четверти. Будет кричать, а ты веди себя с достоинством. Покажи ту четверть, на которую ты Блэк.

— Зачем? — не понял я. — Какая разница, понравлюсь я или не понравлюсь портрету?

— Нельзя недооценивать волшебные портреты! — поднял узловатый палец домовичок. — Второй такой же, только поменьше, висит в покоях леди Малфой… Смекаешь?

— Смекаю, что мне соваться сюда незачем. Леди Вальбурга все расскажет матери Драко, а кто я против Малфоев?!

— Необязательно. Леди Вальбурга прежде всего Блэк, а потом уже бабушка Драко. Если решит, что ты охотник за Блэковским золотом, то, конечно, все тебе испортит, чтобы наследство внуку передать. А ты покажи, что тебе важны интересы рода Блэк, она и угомонится.

Домовичок встал и, держась за поясницу, поплелся к дверям.

— Ну, готов, рыжий?

— А куда я денусь!

И двери распахнулись.

1) Как у нас ладья ака тура (башня), так по-английски rook ака castle (замок). Стаунтон — всем знакомый дизайн шахматных фигур, созданный в Англии в середине XIX в. и поныне рекомендуемый ФИДЕ для турниров. Назван по фамилии шахматиста, который его пиарил.

Вернуться к тексту

2) По-моему, его фамилия Добролюбов.

И — да, читатель, в обеденное время островитяне обходятся сэндвичами, а ужин (который отдай врагу) у них обед с первым и вторым. Часиков этак в одиннадцать, чтоб во сне жирок завязался.

Вернуться к тексту

3) Из оды Роберта Бернса.

Вернуться к тексту

4) Мистер Лавгуд избегает недетских подробностей. Самец в драке за самку убивает соперника и пожирает его детенышей. Перестав кормить грудью, самка быстрее готова понести от победителя.

Вернуться к тексту

* * *

В последний миг я успел протереть о штанины Лаковые Туфли Уизли. Надеюсь, из дома этого не видели…

Вхожу, голову подобающе склонив, и вижу босую ножищу: большой палец толщиной с мое бедро, ногти, как черепашьи панцири. Слава Мерлину, обрублена по щиколотку (но сердце у меня успело провалиться в желудок), выдолблена, в дыре наклонился одинокий зонтик. Троллю не повезло или великану? И тех, и других я только на картинках видел… Стой ножища футов на пять в стороне, можно было бы поверить, что это просто подставка для зонтов, практичная вещь в нашем дождливом климате. Но в шаге от входа это уже мессидж: «Обгадились, гости дорогие? А ведь вас еще даже не начали пугать, а только предложили оставить мокрый зонт».

Блэки.

Обошел ножищу (а паркет наборный: ясень, бук и дуб, не всякая палочка такая красивая), и тут нас поприветствовала нарисованная хозяйка дома:

— А-а-а, слетелись, вОроны!

Молчу. Мы же не представлены. Билл, знаю, держится в шаге за мной, он только сопровождающий и тем более молчит. Кричер либо смылся, либо в своей ливрее изображает лакея у дверей — это смотря как принято в доме. Обернуться не могу, мое дело стоять, почтительно выю склонив.

А леди Вальбурга развивает тему воронов, слетевшихся терзать едва живое тело древнейшего и благороднейшего рода Блэк.

Стою, запрещаю себе переминаться с ноги на ногу и пытаюсь не слушать. Хотел, как отец, подумать об электричестве, но ведь не знаю о нем ничего. Взгляд чуть поднял, стал осматриваться, не вертя головой.

Холл размерами с всю нашу Нору — разве что пониже, чердак и труба не поместились бы. По стенам зеркала и факелы, и представляется мне, что у зеркал охорашиваются богато одетые ведьмы и косят в монокли усатые колдуны. Тем временем лакеи бережно несут сброшенные им на руки зимние мантии… ага, за ту дверь, выкрашенную в цвет стены. Еще двери, ореховые, на одной картинка с цилиндром, на другой с дамской шляпкой — это ясно. Попудрили гости носики, подкрутили усики и пошли в зал приемов (куда ж еще?) по двум боковым лестницам, которые сверху сливаются в одну, а внизу остается ниша размером с нашу кухню-столовую. По всему, должна в ней стоять статуя высотой футов в десять (или чучело потерявшего ногу не-то-тролля-не-то-великана). Но статую убрали, а скорее, трансфигурировали в построенное из одних прямых углов викторианское кресло, и сидит в нем бабушка Цедрелла, сама как статуя. На каменном лице одни глаза живые, и те не движутся, давят так, что хочется попятиться.

За спиной у бабушки ростовой портрет леди Вальбурги с затянутой в рюмочку талией. Мечется в раме, пальцем в меня тычет, рот раскрывает. Ага, стала петь мышонку щука — /Не услышал он ни звука:/ Разевает щука рот,/ А не слышно, что поет...⁽¹⁾ В глаза ей не гляжу, упаси Мерлин, она ж за вызов сочтет.

— …Высерок анаконды! — ну вот, пробилась ко мне, и сразу так грубо.

Она не меня, она маму оскорбила. Еще позавчера повернулся бы и ушел, но теперь на мне кровная месть. Подрезать Блэковские миллионы у Драко Малфоя, вот это будет удар по врагу!

— … Что молчишь, ушлепок?! Язык в заднице застрял?!

Я, холодно:

— Мы не представлены, мэм!

Пускай ей стыдно станет.

На секунду леди Вальбурга примолкла — может, просто набирала воздуха, если портретам это нужно, — и я поздоровался с бабушкой:

— Леди Цедрелла!

— Рональд!.. Вэл, позволь представить тебе моего внука Рональда!

Вот так. Без фамилии.

— Леди Вальбурга!

— Рональд! — подхватила на одном воспитании и сразу прикусила губу, пожалев, что вступила со мной в нормальный разговор.

А я:

— Осмелюсь заметить, погода в Лондоне прекрасная, как, впрочем, всегда в начале мая. Жарко, однако не настолько, чтобы это мешало прогулкам.

«Ну и гуляй отсюда!» — отразилось на лице леди Вальбурги, но аристократическое воспитание опять сыграло в мою пользу:

— Когда столь юный джентльмен оперирует понятием «всегда», он всегда ошибается. Слабая облачность в начале мая установилась только в последние восемь-девять лет. В предыдущем десятилетии солнечных и дождливых дней было примерно поровну!

— Леди Вальбурга! Увы, мои суждения были столь же поспешны, сколь глубоки и точны ваши.

— Ваши суждения были дерзки, юный джентльмен!

— Леди! — смотрю на бабушку: помогай! — Взываю к вашему великодушию. Виною всему моя растерянность, естественная в присутствии дам, превосходящих меня как… знаниями, так и положением в обществе!

Уф, чуть не спалился! Ляпнул бы, что они превосходят меня опытом, и леди Вальбурга сочла бы, что на возраст намекаю. Ей только дай повод… Но почему бабушка молчит?! И леди Вальбурга. Глядит надменно, вздернув губу, однако молчит, отдает инициативу.

— Леди, — обращаюсь к обеим, — могу ли я рассчитывать на то, что вы и в дальнейшем не оставите меня без родственных наставлений?

— Нахал! — беззлобно фыркает леди Вальбурга. — Тебе в своей семье не хватает родственных наставлений?

— Пьющий из разных источников не будет испытывать жажды.

— И чего же ты жаждешь, Рональд? Чего ты жаждешь такого, что есть у Блэков и нет у твоей семьи? Кроме золота, разумеется…

Обе ведьмы так впились в меня глазами, что еще бы чуть, и подожгли на мне мантию, а бабушка Цедрелла, похоже, еще и кинула какой-то фамильный закл. В голове сразу жижа с ошметками, вроде красного супа мистера Лавгуда, и ни одной прочной мысли, чтобы на нее зацепиться. Помню, что надо показать свою четверть Блэка, но сомневаюсь даже в том, что я Уизли.

До сих пор не пойму, зачем было так давить на меня. Чего ожидали, каких признаний? С супом в голове я смог лишь тупо ответить на вопрос леди Вальбурги. Что, кроме золота, есть у Блэков и нет у моей семьи?

— Магия жизни.

И повисла тишина.

Бабушка Цедрелла повела головой, как будто хотела обернуться к портрету и заставила себя сдержаться. Леди Вальбурга сверху тяжело глядела ей в затылок, чуть не высовываясь из рамы. Я не понял, магия жизни — это секрет, что ли, фамильный?! Тогда откуда мистер Лавгуд его знает?

— Что тебе известно о магии жизни? — ничего не выражающим тоном спросила леди Вальбурга.

— То же, что и всем, я полагаю. Гоблины укрепляют стены энергией барашка, выдают документ, значит, ритуал не запрещенный. А что умеют старые семьи, то старым семьям и ведомо.

— …И ты хочешь знать, что ведомо Блэкам.

— А кто бы не захотел? Это ж силища какая!

Леди Вальбурга призвала из-за рамки портрета стул и села, совершенно растеряв осанку аристократки: сутулые плечи, руки висят, как у марионетки.

— Вэл, прояви снисходительность к мальчику, — добродушно капнула ей на мозги бабушка.

— Уж больно рыжий, — пожаловалась ей леди Вальбурга, вряд ли подозревая, что цитирует Кричера.

— Рыжий не лысый. Потемнею, — пообещал я.

— Нет… Нет, и всё!.. Я не могу!

В тоне леди Вальбурги ясно читалось: «Уговорите же меня кто-нибудь!», и бабушка взялась за дело:

— Ты ни троллевой какашки не можешь! Тоже мне, регент рода! Сыновей растеряла, родню повыжгла с гобелена, сама умерла — нашла время!

— За своим сыном следи, моралистка! — огрызнулась леди Вальбурга.

— Мой сын держится достойнее многих не отмеченных проклятьем!

— Позволю себе поинтересоваться, в чем же состоит его глубоко скрытое достоинство, выжженная леди? Не в том ли, что Артур Уизли предпочитает честной смерти в поединке жалкое прозябание с клеймом предателя крови?

— Очевидное достоинство моего сына, позволившая себе не вовремя умереть леди, состоит в том, что он, как подобает главе семьи, принимает на себя тяготы родового проклятья, пока встают на ноги младшие дети! Кстати, продолжая служить магической Британии на ответственной должности в Министерстве, что никак не назовешь жалким прозябанием! Что же касается клейма, и не фигурального, а вполне зримого, вы можете увидеть оное на руках собственных зятьев! Осмелюсь поинтересоваться, где была ваша хваленая щепетильность в вопросах крови, когда две ваши племянницы вышли за рабов полукровки, а третья и вовсе за магла?

— Достаточно, Цедри, — тихо сказала леди Вальбурга. — Рональд, погода в начале мая действительно великолепная: воздух изумительно чист и насыщен ароматами цветения. О, я помню весенние прогулки с моими мальчиками…

Она встала и ушла с портрета.

— Делайте, что хотите, леди Вальбурга не станет препятствовать, — перевела со светского языка на обычный бабушка Цедрелла. — Ты доволен, Рон?

А у меня только-только стало проясняться в голове после ее закла: вместо красного супа уже каша с отдельными уплотнениями, напоминающими мозги. Одним уплотнением помню, как «дядя» Кричер бубнил насчет моего шанса войти в древнейший и благороднейший род. Другим — как леди Вальбурга меня крыла площадно, и вдобавок собственная бабушка приложила фамильным. Третье уплотнение соображает, что портрет и выжженная родственница при всем желании не смогут ни ввести меня в род, ни помешать Драко принять наследство, как только в Азбакане умрет Сириус Блэк. Получается, что мытарили меня ни за кнат, чтобы влиятельность свою показать.

— Конечно, я доволен, — говорю. — А теперь мне что делать — Дракона убить? В смысле, Драко?

— Конструктивный подход! — одобрила бабушка Цедрелла. — Нет, Рональд, к сожалению, никому из вас нельзя убивать Драко. Он и твой отец — Блэки наполовину, ты с братьями — на четверть. Хотя родство у вас троюродное, в сложившихся обстоятельствах Магия может счесть, что вы посягнули на родную кровь.

— Извините за дерзость, но в таком случае вообще непонятно, зачем я понадобился вам и леди Вальбурге.

Слышу, за спиной шаги — Билл уходит. И я пошел за ним, не прощаясь.

В дверях обернулся — бабушка сидит, положив руки на подлокотники жесткого викторианского кресла, лицо как из мрамора, глаза черные Блэковские глядят сквозь меня, не моргая. И вдруг, разрушая безупречную неподвижность статуи, из уголков глаз скатываются две большие прозрачные слезы.

1) Не знаю, как эта сказка Маршака звучала в переводе мистера Лавгуда.

Вернуться к тексту

May 05. 1991. Sunday

Воскресенье, солнечный день. Впервые после зимы плакаты в моей комнате зарядились светом и мельтешат как на пожаре. Нарисованные пушки стреляют бладжерами, Джо Дженкинс отбивает, поигрывая тяжелой битой, как бадминтонной ракеткой, Гэлвин Гаджен без роздыха крутит финт Вронского, и он же на общей колдографии команды поднимает над головой кубок — ага, выигранный в тридцать втором году дедами этих позорников.

«Пушки Педдл», кошмар моей жизни.

Надо было соглашаться на мамины цветочки с порхающими бабочками. Или вовсе оставить плакаты, по которым Чарли готовился к экзаменам на младшего смотрителя. «Анальные железы Венгерской хвостороги», «Жизненный цикл драконьих острецов» — просто и познавательно!

Пока я валяюсь в постели, сдобный и пряный запах маминых булочек с корицей наполняет Нору так плотно, что еще чуть, и крыша начнет подпрыгивать. Зевая и протирая глаза, спускаюсь на кухню, ноги несут к булочкам, но меня разворачивает могучая сила и шлепком по заднице направляет в сторону ванной.

Мама…

По утрам она покрутит нас: уши вымыл, зубы почистил, температура нормальная, марш за стол! Или, если что-то не домыл, шлепком на второй заход, а рука у мамы тяжелая!

Перед ланчем: руки, локти, коленки. Царапины залечит, дырки на одежде грубо отрепарит. Поест с нами и снова к кухонному столу, ставить тесто для выпечки к чаю.

Вечером уже полная ревизия организма и поведения за день: «Это что? Ах, комарик укусил! Какой зубастый комарик! Ну, ты хоть дал сдачи?.. А вот это правильно. Не привыкай бить девочек, потому что у женщин под рукой сковородки!».

В общей сложности минут по сорок внимания каждому (Джинке, конечно, больше, она за мамой хвостиком ходит). А готовить надо? За продуктами надо? С отцом перекинуться словечком. В доме прибраться. Одежки наши привести в порядок — уже не «Репаро»,⁽¹⁾ а тонкими семейными заклинаниями, чтоб все было как новенькое. Мамы не хватает на все и на всех, но я знаю: случись что, она будет рядом. Когда я угодил в Мунго, она прилетала камином по три раза на дню, нос в муке — таскала мне домашнюю еду.

…Ох, неспроста меня тянет на воспоминания. Скоро Хогвартс. Совсем другая жизнь!

* * *

Завтракаем без отца: он уже на берегу Калма. Сегодня же первое воскресенье мая — клоунада года! Министерские чиновники устраивают барбекю поблизости от Норы. Они нам не гости, а просто собираются на знакомом месте у реки, но все равно ждут, что отец будет их развлекать на правах здешнего жителя. Он и прикалывается. В том году принес штепсели, выключатели — прикрученные к фанере пустые корпуса, похоже, с витрины магазина. Министерским увлеченно рассказывал, что если штепсель как следует потереть, то в нем появится электричество, которое у маглов вместо магии. Предлагал желающим попробовать, они шарахались. Тогда отец сам натер рукавом мантии пластмасску, и к ней стали прилипать волоски и бумажки. Министерские признали, что да, электричество существует. Но против магии оно ничто, как и все магловские выдумки.

Непривычно тихая Джинка дует губу и размазывает овсянку по тарелке. Ясно: девочку не пускают посмотреть, как министерские будут лопать полусырое мясо и лакать плохое вино, а потом дяденьки станут приставать к тетенькам.

Близнецы перешептываются и что-то передают друг другу под столом. Готовят прикол.

Из камина появляется старик Перкинс, и мама зовет его к столу. Перкинс отнекивается, типа он вообще-то на барбекю, а по нашей кухне мимо проходил, мама напирает: барбекю не убежит, а вот отведайте яичек прямо из-под курочки. Облезлый Перкинс с волосами в носу — единственный подчиненный отца. Мама глядит на него, как на ту курочку, словно ждет, что старик высидит дюжину маленьких перкинсят, и отец из мелкого начальника станет крупным.

Дожидаясь яичницы, Перкинс заводит разговор о погоде. Мама вполглаза следит да сковородкой и пытается отобрать у близнецов Штуку-которую-они-прячут-под-столом. Перкинсу отвечает невпопад, и он переключается на меня:

— Ронни, а как твои «Пушки»?

— Сэр, — отвечаю, — если бы они были мои, то я бы всех уволил, а метлы раздал детям!

Перкинс хихикает:

— Браво, Рон!.. Молли, ты воспитала настоящего британца! Да, леди и джентльмены, таковы мы: патриоты с открытыми глазами! Ругаем свое родное, но любим, Мордред меня раздери!

Еще в прошлом году я при таких разговорах криком кричал, что ненавижу «Пушки». Взрослые отвечали в том духе, что да, огорчает команда своих болельщиков, но ты не расстраивайся, Рон, когда-нибудь и «Пушки» победят. Теперь я сдался. Только интересно, что было бы, если бы я заклеил Чарлины плакаты с драконьими глистами, скажем, Селестиной Уорлок. Или вовсе не заклеил бы. Наверное, взрослые говорили бы: «Молли, ты воспитала настоящего британца! Хорошо, что твой Рон любит эту жирную негритянку!». Или драконьих глистов… Фишка в том, что в разговоре с матерью надо хвалить детей, это беспроигрышная тема. Джинку хвалят за то, что похожа на маму, а меня за «Пушки», потому что рыжий мальчик, болеющий за самую отстойную команду, запоминается легко и навсегда. По-моему, я единственный фанат «Пушек», и тот ненастоящий.

Мама устает воевать с близнецами и кастует «Акцио, коробка». В тот же миг из камина слышится шум: прибыла какая-то леди. Мама отвлекается, и Таинственная Хрень близнецов летит ей в лицо, это на самом деле коробка — жестянка от конфет. В последний момент мама успевает отмахнуться, коробка попадает в стену над плитой, раскрывается, и на сковородку с яичницей вываливается с полфунта отборнейших навозных червей…

Немая сцена, только слышно, как шкворчат в масле черви да дребезжит на полу отскочившая крышка от коробки. Прибывшая ведьма небрежным взмахом руки без палочки счищает с себя золу и откидывает капюшон мантии. Это мисс Боунс, начальница всего отцовского департамента.

— Молли, а ты как всегда у плиты, и как всегда запахи божественные! — замечает она вместо приветствия.

— Ничего особенного, Амелия. Кормлю своих оболтусов… — Мама движением палочки перемешивает содержимое сковородки и водружает ее на стол перед побледневшими близнецами.

Взгляд у нее такой, что Фред и Джордж как зомби берутся за вилки.

Перкинс пробкой вылетает из-за стола и бежит во двор, мисс Боунс провожает его удивленным взглядом.

— Вот с каким личным составом приходится работать Артуру. Везде ползком, только в сортир бегом, не к столу будет сказано, — комментирует мама. — Амелия, вы б подбросили Артуру хоть завалященького стажера! Не дело, что он ходит к маглам в одиночку.

— В одиночку? — усмехается мисс Боунс. — В последний раз с мистером Уизли был десяток авроров и бригада обливаторов!

С минуту они с мамой обмениваются взглядами «Что за хрень ты несешь?!».

— Тетенька Амелия не знает, — устами младенца глаголет Джинка.

Мама левитирует на стол еще одну чашку, подает сливочник и блюдо с булочками и жестом приглашает мисс Боунс садится.

— Каждое утро, — начинает она, — мой муж едет в Министерство, просматривает почту, отдает распоряжения Перкинсу и обычно через час-полтора выезжает на машине в магловский Лондон. Амелия, вы бывали в Лондоне?

Мисс Боунс пожимает плечами:

— Как все!

— То есть заглянули разок в молодости. Увидели сорок вторую башню⁽²⁾ и автомобильную пробку, сотворили заклинание от сглаза, и назад. Будет о чем рассказывать.

— Башню Виктории и Биг Бен, — поправила мисс Боунс. — А так вы правы, Молли. Нормальному магу нечего делать в этом муравейнике.

— Там жизнь дешевле, чем в магических анклавах. Конечно, не везде, но есть районы, где человек с палочкой может неплохо устроиться, если наглеть не будет. Старушки, которые всю магию тратят на поддержание здоровья, любят устраиваться в магловских пансионах: там вода горячая из крана, машинка белье стирает. Когда старушки умирают, их вещи попадают в ломбарды и антикварные магазины. В Лондоне таковых тысячи. Мой муж Артур Септимус Уизли знает, где чаще всего попадаются зачарованные вещи, и обходит эти заведения с вредноскопом.⁽³⁾ Каждый день до позднего вечера! Месяц назад ему не хватило денег, чтобы купить на аукционе китайский чайный сервиз, а махать палочкой на глазах у сотни маглов было чревато. Сервиз достался магловской леди, та назвала гостей, чтобы похвалиться антиквариатом… Тогда и пришлось вызывать авроров и обливаторов. А дело-то было пустячное!

— Помню, — сказала мисс Боунс. — Сервиз был от покойной ведьмы, которой не нравилось, что ее компаньонка таскает сахар из сахарницы… Далеко не пустячное дело, Молли! Щипцы для сахара перекусали восемь маглов, еще четверо получили ожоги от кипятка, и вдобавок они успели вызвать парамедиков и полицию. Столько работы было, что у меня дежурного обливатора увезли в Мунго с истощением, а вы говорите, пустячное.

— Артур предотвратил десятки таких ситуаций, поэтому я говорю, пустячное.

Еще один обмен взглядами «Что за хрень ты несешь?!».

— Я бы знала, — неуверенно говорит мисс Боунс.

— Годовые и квартальные отчеты вам отправляют, я сама их переписываю, когда у Артура нет времени. Полагаю, что вы не оцениваете их должным образом. Если бы Артур вовремя добрался до того сервиза, то в графе «Снято незаконных чар» изменилась бы циферка, только и всего. За циферки не дают премий, как за масштабные операции авроров и обливаторов, и «Пророк» о циферках не пишет. Никто просто не представляет, какую амбразуру закрывает мой муж, а сам он слишком скромен, чтобы говорить о важности своей работы! — с гордостью заканчивает мама.

— Я разберусь, — обещает мисс Боунс. И уходит, не притронувшись к чаю. Даже булочку с собой не взяла!

— А теперь я слушаю вас! — мама оборачивается к близнецам и упирает руки в боки.

— Это для рыбалки! — пищит Фред, тыча вилкой в яичницу с червями.

— Черви? — мама полна иронии. — Собираетесь их выдрессировать, чтобы таскали вам рыбу?

Близнецы приносят удочки, и мама вспоминает, что да, видела на берегу маглов с такими прутьями, только не знала, что они делают. Вопрос, зачем надо было тащить за стол коробку с червями, даже не возникает. Затем, что это Фред и Джордж.

* * *

Под шумок я выскочил из дома и пошел на берег. А то еще мама не отпустит, как Джинку. Обернулся — близнецы поспешают с удочками. Ругаются.

— Книзл ты облезлый, Фреди, — говорит прямодушный Джордж. — Я на удочки пять фунтов потратил, а теперь что? Пока накопаем новых червей, джентльмены успеют приготовить мясо и клюкнуть. Тогда им будет не до рыбалки, пора к ледям приставать.

— Сам ты гномиус садовиус безмозглиус, дорогой брат, — отвечает Фред. — У нас имеется эксклюзивная магловская наживка: черви жареные с яйцами. На ура пойдет!

— Думаешь, рыба поймается на жареного червя?

— Думаю, на жареного червя поймаются маги. Наш бизнес — впарить им удочки, а не рыбу ловить!

Приятно иметь коммерчески одаренного брата! Что тут еще сказать? Разве что…

— Я в доле!

— Малютка Лонни захотель долю, — засюсюкал Фред.

— А доли всего две! — подхватил Джордж.

— Но для родного брата…

— …нам ничего не жалко!

— Мы тебе выделим целый…

— …целый-прецелый…

— …огромный…

— …троллеев шланг на конопатую рожу!

Дал я близнецам самоутвердиться (без этого у них никак) и говорю:

— Я ж не на дармовщину. Хотите, сделаю так, чтоб у вас просили продать удочки?

Фред моментально просек тему!

— Это типа мы поймаем рыбу…

— Большую рыбу! — уточняю.

— А на самом деле купим в пабе?

Чувствую, что доля моя уплывает: близнецы и без меня обойдутся.

— Нет, — говорю, — в пабе долго. Четыре мили в два конца, если даже половину пролететь на метле, можем не успеть. Я ЗНАЮ, ГДЕ ЖИВЕТ СОМ!

Заставил я близнецов поклясться, что прибыль поделим поровну, и показал заветное местечко. Этот сом два раза уходил от нас с Джимом Беллами, а близнецам-то что, у них палочки. Долбанули в воду ступефаями, с третьего раза Джордж попал. Глядим, заворочалось в глубине, потом вроде полено березовое белое всплывает… всплывает ¬— и вот он, родимый! Кверху брюхом, но живой, хочет перевернуться, хватает воду пастью, а пасть — нога в сапоге пролезет! В губах один их наших с Джимом крючков, еще с полдюжины старых, ржавых уже, и позеленевшая медная блесна.

— Модный рыб, с пирсингом, — замечает Джордж. — В пабе две «гальки» дадут, не меньше. Считай, деньги за удочки мы отбили…

А Фред:

— Даже не думай, мой дорогой, но недалекий брат. Тут не двумя «гальками» пахнет!

И мы пошли вдоль берега. Джордж тащит сома левиосой, Фред с палочкой на подстраховке. Подходим к знакомому месту: там пляжик песчаный, всего с полсотни ярдов, а выше и ниже по течению кусты. Вот уже и дымком потянуло, и голоса слышатся. В большинстве-то чиновники аппарируют прямо на берег, через наш камин ходит Перкинс, потому что дряхлый, и мисс Боунс, потому что считает нужным проявить внимание к семье подчиненного.

Джордж остался в кустах стеречь сома, а мы с Фредом взяли по удочке и выходим к честной компании. На обычно месте уже стоит печка. Ни разу не видел, кто ее трансфигурирует, но мастер он отличный: пламя горит ровно, дым винтом уходит в трубу. Другое дело, что у чиновников не хватает терпения дождаться, когда дрова прогорят — будут жечь мясо на открытом огне и лопать угли с кровью.

Отец нарядился покорителем Дикого магловского Запада: джинсы, рубашка в клеточку, ковбойская шляпа, сапоги и жилетка драконьей кожи. Заливает чиновникам:

— Да, леди и джентльмены, так и хожу. Один, с верной палочкой в рукаве. А в Лондоне, кстати сказать, СЕМЬ МИЛЛИОНОВ МАГЛОВ!!!

Тихо ахает какая-то леди. На отца смотрят со смесью уважения и брезгливости, как если бы он по служебной необходимости погружался в драконью задницу.

Маглов боятся. Могут говорить, что хотят (новая слизеринская фишка, близнецы из Хога привезли: «Зоофилия — не мой конек»). А вот им хвост на все прелестноопушенное рыльце: боятся! Маглы — кошмар оживший, как можно не бояться? Они ужасают своей непредставимой сознанием немощью, а их разумные речи и способность придумывать протезные устройства вроде фонарика вместо Люмоса только усиливают ужас. Маг видит себя на их месте и впадает в черную меланхолию.

Поэтому девяносто девять из ста магов, даже маглорожденных, живут так, словно большого мира нет. Хотят — путешествуют по магическим анклавам, сто стран облетят порт-ключами, но к маглам — ни ногой.

Отец замечает нас, морщится:

— Леди и джентльмены, знакомьтесь, кто еще не имел чести: это Фред и Рональд, мои сыновья, которые скоро пойдут домой!

— Ага, только половим здесь, — быстро добавляет Фред.

— Недолго, — кивает отец.

Бинго!

Леди и джентльмены нас знают, знакомиться подходит только тетка лет двадцати — Муфалда Хмелкирк.

— Бойтесь Муфалдочку, братья-разбойники, она ломает палочки непослушным детям! — хихикает Перкинс, это когда ж он успел так накидаться?!

Посмеиваясь про себя, наживляем крючки жареными червями, к нам уже подтянулись двое скучающих магов. Забрасываю, и, не успевает поплавок успокоиться, как леску ведет вглубь и в сторону. Окунек! Небольшой, с четверть фунта, хотя десяток бы таких — уже неплохо будет. Спустя несколько секунд Фред вытаскивает окуня покрупнее. Стая идет! Надо только понять, вверх или вниз по течению. Бегу в конец пляжика, забрасываю, клюет паршивец с чайную ложку, только зря руки об него исколол. Такие идут в хвосте стаи, а то большие их сожрут. Фред отбегает в другую сторону и выхватывает настоящего горбача на добрых два фунта. Пристраиваюсь к нему, и, по шажку передвигаясь за стаей, начинаем таскать полосатиков со скоростью три штуки в две минуты. Руки исколоты в кровь, улов не глядя кидаю за спину, там крики, хохот — вся компания уже собралась на магловскую забаву.

— Фреди, продай удочку! — не выдерживает Перкинс.

— Самому нужна! — огрызается Фред.

— Я тебе галеон дам!

— Я два заплатил!

— Ну, дам два.

— Ага, вы будете ловить, а я как дурак стой и смотри?

— Даю пять! — влезает полузнакомый обливатор (знаю, что его зовут Арни).

— И я пять! — дергает меня за рукав аврор Долиш.

«Сейчас дашь десять», — обещаю про себя и смотрю на кусты, где прячется Джордж с сомом. До них остается шагов пять, а толпа дышит нам с Фредом в затылки и чуть не спихивает в воду. Плохо, этак они Джорджа заметят.

— Леди и джентльмены, отойдите от берега! — прошу. — Вы распугаете рыбу, и все закончится!

Не распугают, конечно. Хищная рыба, наоборот, идет на шум, но откуда это знать городским чиновникам. Отошли немного. Фред тем временем стянул поплавок к самому грузилу и пустил по течению к брату. А я подсек окуня и дал ему потаскать леску туда-сюда, вроде как борюсь с крупной рыбой. Отвлек на себя внимание, а Фред уже орет:

— Папа! Подваживай!

Удочка у него дугой, леска звенит. Ясно, что Джордж из кустов левиосит сома, а то бы уже сорвался.

Отец подскочил с палочкой:

— Акцио рыба Фреда.

И готово, сом на берегу. Обычно волшебники так и ловят, но скучно же…

Счастливую удочку Фреда купили за пятнадцать «галек», мою за десять. Стая окуней еще не прошла, и покупатели успели вытянуть полдюжины рыб на двоих. Пришел Джордж, повосхищался сомом, позавидовал Фреду и всем, кто хотя бы видел эпическую ловлю, и в расстройстве толкнул свои три удочки всего-то по пять «галек».

Оставшихся жареных червей делили по штучке. Кто-то догадался размножить их заклинанием, но пока возились, стая прошла. Попалось еще три мелких окунька, и клев отрезало насовсем. Вообще так и бывает: стая окуней прочесывает воду как граблями, кого не сожрет, тех распугает. После нее полдня головастика не поймаешь.

Мы распрощались — все равно, мол, воспитанным мальчикам нечего делать без удочек среди пьющих вино взрослых. Отошли, пока нас не стало видно, повалились на траву и хохочем.

Руки здорово болели, я высасывал ранки, сплевывал и все равно хохотал. Джордж кривовато наложил нам с Фредом «Санентур»: болеть не перестало, но хоть кровь остановил. Потом он изобразил Перкинса, которому попала в лицо рыба (мы-то не видели — за спину кидали). Я смеялся до того, что стал задыхаться.

— Обожаемый брат, а Рон, оказывается, может быть нормальным парнем, — говорит Джордж.

— Это потому, что мы сумели его финансово заинтересовать, мой недалекий брат, — объясняет Фред. — А так он — наш прежний малютка Лонни, маменькин сынок и стукач!

Мне сразу поскучнело. Я-то могу быть нормальным парнем, а вот близнецы…

— Паразиты вы, — говорю, — острецы драконьи. Если б я не жаловался маме, вы б давно распотрошили меня на ингредиенты и на другой день забыли, что у вас был младший брат! И, кстати, вопрос, кто кого финансово заинтересовал! Идея моя, сом тоже мой.

— Это подтверждает мою мысль, — отвечает Фред. — Малютка Лонни стучит не потому, что еще малютка, а потому что сознательный стукач!

В общем, плюнули в душу. Как обычно.

Близнецов любят все, кого ни спроси. Кроме Джинки, меня и Перси. Они пытались изводить Чарли, но тот надавал им по мордасам и теперь тоже их любит.

Я понял, что честного расчета не дождусь, и хотел смыться, пока близнецы не отобрали у меня и те десять «галек», которые я выручил за удочку. Вдруг смотрим, идет отец, левиосит нашу рыбу в наспех трансфигурированной корзинке:

— Тащите домой, — говорит. — Здесь и то, что другие поймали — никому не хочется потрошить.

— А мы попросим маму, чтоб напекла пирожков с рыбой, — нашелся Джордж. — Ты угостишь рыбаков, и будет справедливо.

— Надо же, вспомнил о справедливости, — удивился отец. — А я уже думал, что вырастил готовую банду кидал для Лютного!

— Никаких не кидал!

— Мы честные спекулянты! — оскорбились близнецы.

— Это кто тут вякает о честности?! Я, конечно, не рос рядом с маглами, как вы, но понимаю, что сома не поймаешь на простую удочку.

— Реклама, — пожал плечами Джордж.

— Реклама — средство привлечь покупателей, а не техническая информация, — объяснил Фред.

Отец махнул рукой и пошел к чиновникам, такой нелепый в своем ковбойском наряде.

Староват он для ковбоя и слишком любит мамины булочки. Зачем так наряжается, зачем рассказывает направо и налево о своих походах с верной палочкой против семи миллионов маглов?

А его прошлогодняя шутка со штепселями? А дежурный прикол — «невербально и беспалочково» добывать огонь, спрятав в кулаке маленькую зажигалку — ЗАЧЕМ?

Вот сэр Альбус считается главным маглолюбом Британии, но маглы ему абсолютно неинтересны. Он просто считает, что нельзя обижать ни людей, ни оборотней, ни кентавров, а то получишь обратку.

А отец нарочно показывает, что живет в двух мирах. Доверия к таким нет, отец же нам и объяснял, почему. Когда кто-то болтается то там, то тут и нигде толком не устраивает свою жизнь, он в конце концов идет с палочкой к маглам или с пистолетом к волшебникам. Империо, обливейт — и легкие денежки в кармане. Или застрелит барыгу в Лютном, выгребет кассу и аппарирует. Особенно много таких уродов было в войну, они под Гвардейцев Смерти работали.

Отец уже скрылся за кустами, а я мысленно все глядел в его спину в жесткой как жесть драконьей жилетке.

И вдруг меня пробило: он готовится уйти к маглам. Давно. Его возня с фордиком, плакаты для электромонтеров в гараже, банка с магловскими деньгами, зажигалки, фонарики, всякие кофемолки и кофеварки, которые у нас не работают без тока — всё, всё подготовка к жизни без магии. Он же проклятый. Если не убьет Малфоя, станет сквибом.

Для взрослого волшебника нет кошмара страшнее.

Он сидит на стуле, трансфигурированном под свою задницу, магией дотягивается до магической газеты и помешивает магией магический чай в десять раз отрепаренной магией чашке. Магия ему инструмент, оружие, транспорт, свет и тепло. Да хоть глаз и нога, как у старика Муди.

Мыслимое ли дело — остаться без всего? Лучше дементора в десна расцеловать.

А отец держится.

Еще недавно я подумать не мог, что от него уходит магия — так он здорово держится. Теперь-то ясно, почему он застрял на незавидной должности в самом маленьком «магловском» отделе. Там колдовать почти не надо!

Фред опять стал докапываться до меня, что-то сюсюкал про малютку Лонни. Он вдвое вреднее Джорджа, не понимаю, как их путают. Не сдержался и дал ему в нюх, хотя знал, чем кончится.

Мне сунули под дых, раскачали за руки и за ноги и забросили в кусты. Я был только рад, что отстали.

Жалко папу.

* * *

Видел сиську Муфалды Хмелкирк. Одну, вторую лапал аврор Долиш. Уполз кустами в глубокой задумчивости.

Вообще я и не такое видел. Джим Беллами находит в отправленных на свалку машинах мужские журналы и толкает ребятам постарше нас. Пока журнал ждет покупателя, мы, понятно, разглядываем.

Но живая сиська — совершенно другое дело.

Как жареная курица против картинки в поваренной книге. Нет, против Джинкиного рисунка. Между ними пропасть!

Она мне снилась. Тугая на вид, белая, с нежно-розовым соском и голубыми венками под тонкой кожей.

Сиська Муфалды Хмелкирк.

1) Одна из нестыковок канона — разбитую чашку можно восстановить Репаро, а мантию надо штопать (на Люпине «штопанная-перештопанная»). Имхо, период кустарного производства и дороговизны изделий ручной работы должен был породить приемы волшебного ремонта на все случаи. Другое дело, что в ХХ веке они не так актуальны, поэтому холостяк Люпин их не знает. А Молли — просто обязана.

Вернуться к тексту

2) Tower 42 ака NatWest Tower — на 1991 год самый высокий небоскреб лондонского Сити: 183 метра, 47 этажей.

Вернуться к тексту

3) Канонные истории с чайным сервизом и мусорными баками недвусмысленно объясняют служебные обязанности Артура. А вот название возглавляемого им «Сектора борьбы с незаконным использованием изобретений маглов» туманно до глупости. Как его ни трактуй, подразумевается наличие Монблана нормативных актов, отличающих изобретения маглов от изобретений магов (кто изобрел колесо?), законное использование от незаконного. Нужна армия контролеров, следящих за исполнением актов. Должны быть предусмотрены репрессивные меры за неисполнение… Кто бы подсказал, как сектор называется по-английски. Может, выловим косяк перевода?

Ура, ник tux подсказал(а). He works in the most boring department. The Misuse of Muggle Artefacts Office. It's all to do with bewitching things that are Muggle-made, you know, in case they end up back in a Muggle shop or house. Он работает в самом скучном подразделении — злоупотребления магловскими артефактами. Это все связано с зачарованием вещей, сделанных маглами, ЕСЛИ ОНИ В ИТОГЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ В МАГЛОВСКИЙ МАГАЗИН ИЛИ ДОМ.

И никаких тебе нормативных актов, главное, чтобы зачарованная вещь не вернулась в руки неволшебников. Кстати, канонный Рон, выходит, напрасно считал, что отец возился с магловскими вещами в нарушение закона.

Вернуться к тексту

June 01. 1991.

Перси засек меня с дневником и сказал, правильно, пиши в назидание потомкам. Шутил, конечно. А я подумал, почему нет? Дневник я пишу по совету мистера Лавгуда, чтобы приучить руку к перу, а голову к ясному изложению мыслей. А так он зачем? Я и без дневника помню, что со мной было. Думал не брать его в Хог, там и без этого будет море писанины. Но для потомков — совсем другое дело! Пускай читают про нашу жизнь.

Потомки! (зачеркнуто)

Расскажу, как я познакомился с Лавгудами.

Мама воспитывала нас, мелюзгу, по старинке: ребенок, у которого начались выбросы, считается достаточно самостоятельным, чтобы играть без присмотра. Если позволяет погода, его стараются выставить из дома с наказом не возвращаться, пока есть не позовут.

Я, между прочим, взорвал свою первую тарелку овсянки всего через полгода после близнецов. «Лонни» тогда не был дразнилкой, они просто «р» не выговаривали. Им по пять, мне три, ковыляю за ними, они убегают, я реву.

Заблудился раз в тумане и вышел к Лавгудам. Такое потрясение! Бродил, как последний человек на Земле, и вдруг из белесой мути встает дивный Стаунтоновский замок! Над крышей луна, всегда на одном месте — это тетушка Пандора начаровала, чтобы в любую погоду следить за лунными циклами.

Сказка.

Я и к шахматам пристрастился из-за Стаунтоновского замка. Увидел, как мистер Лавгуд решает этюд из журнала, и вцепился в ладью, а он: «Научишься играть, подарю». Но это потом — как раз на пятилетнюю днюху я научился уходить от детского мата и взял именно тот потертый набор в складной доске-шкатулке, хотя мистер Лавгуд приготовил для меня новый.

А в тот день, когда я заблудился в тумане, тетушка Пандора накормила меня и отвезла в Нору на метле, чтоб скорей и мама не волновалась. Они тогда чуть насмерть не рассорились. Лавгуды-то не давали Луне шагу ступить без присмотра, а тут кроха (это я) один, в двух милях от дома! А если злая собака? А если, не дай Мерлин, педофил?! Мама отвечала бодро: «Похороним. И собаку, и педофила».

Тетушка Пандора, ученый человек, зарылась в старые книги, что-то рассчитала мудреное с применением векторной арифмантики, и пришла к маме мириться.

Все верно: малолетнее взрывное устройство куда опаснее в доме, чем на воздухе. Разнесет что-нибудь, ему же и достанется осколками или острыми щепками.

А еще чем дети неразумнее, тем сильнее ими рулят инстинкты. Ромула и Рема, вон, грудничками бросили в реку. В корзине! Далеко бы та корзина уплыла, будь в ней магловские дети? А братья, словно так и надо, свалили по течению от царя Амулия, пристали к берегу и устроились, как не каждый взрослый сможет. Волчица их кормит молоком, дятел и чибис мох в корзинке меняют... Раньше считалось, что ребенка охраняет первородная Магия, а теперь говорят «спонтанный выброс». Только спонтанности в детских выбросах — на кнат щепотка соли. Когда я капризничал и не хотел есть овсянку, у меня не получались цветы, а получалось не есть овсянку. Вся спонтанность в том, что овсянка могла улететь, окаменеть или взорваться — я не выбирал, а просто хотел от нее избавиться.

June 03. 1991.

У Джинки появился Гарри Поттер. Личный, гигиеничный, на дюйм выше детской зубной щетки. Щетку он держал в лапке, как посох друида. На лбу честь по чести шрам-молния, под мантией гриффиндорский галстук.

Подарок вручила мама под конец завтрака, когда допивали чай. Поставила кукленка на стол, и тот сразу запищал:

— Хай, я Гарри!

Джинку разбил паралич.

Глаза по блюдцу, язык вывалился, изо рта слюнка тянется…тянется… капнула.

— Растерялась моя принцесса, — умилилась мама. (Интересно мне, что надо сделать Джинке, чтобы мама не умилилась?).

— …Расслюнявилась, — шепотком добавил Джордж.

— …Раздебилилась, — а это Фред.

Мама:

— Ну же, Джинни! Познакомься с Гарричкой!

То, чем думал Герой магической Британии, решило, что они с Джинкой представлены друг дружке, и теперь можно без церемоний:

— Хайя, Джин! Полетаем?

С шиком завзятого квиддичиста Гарричка чуть присел, раздвинув колени, крутанул зубную щетку и оказался на ней верхом, как на метле. Квиддичист бы оттолкнулся от земли в тот же миг, как черен метлы коснулся паха. Для игры это ничего не дает, но красиво, особенно если вся команда, стоявшая с метлами к ноге, в одну секунду вспархивает, как стая воробьев.

Гарричка не взлетел, а кивнул направо, кивнул налево, как будто благодаря за аплодисменты. С натугой вытащил зажатую промеж ног щетку и повторил трюк. Опять вытащил, цепляясь щетиной за штанишки, и на этот раз предложил щетку Джинке:

— Полетай, Джинни!

Отец побагровел, близнецы заржали. Потом дошло до меня… Смотрю, Перси опустил глаза — тоже понял. А близнецы хохотали, зажигаясь друг о друга, пока не начали икать. Пытались запить, обфыркали всех чаем и в изнеможении легли мордами на стол.

Растерянная мама (мама — растерянная! Редкий случай) смотрела то на близнецов, то на нас и не знала, как реагировать. Видит, что подлянка, но в чем?

Джинка косплеила парализованную.

— Полетай, Джинни! — сквозь спазмы выдавил Джордж.

— Полетай! — Фред показал на зубную щетку в лапках гигиеничного Поттера и сделал жест, как будто шурует себе промеж ног.

Мамино лицо приобрело все краски лавгудовских зеленых щей в багровых тонах. Мелькнула палочка, близнецов приподняло за шкирки, протащило через кухню и пинком отправило за раскрывшуюся с пушечным бумсом дверь.

— Артур, мы воспитали развратников и сластолюбцев! — патетически заявила мама.

Отец, уже одетый для поездки на службу, смотрел на обфырканную манишку и ответил невпопад:

— Молли, дай другую.

— Не уходи от ответа, Артур Септимус Уизли!

— Молли, давай я отвечу вечером, а? Мне в Министерство пора.

— Тебе всю жизнь за них отвечать!

— Хай, Артур, хай Молли! Полетаем? — внес свой кнат спаситель магической Британии.

— Мама! — басом возопила Джинка. — Почему он к вам пристает?! Я думала, он будет мой Гарричка, а он проститут!

Мама воздвиглась над столом, как Артемида-охотница, сообразительный Перси порскнул за дверь, а остальные увидели Гнев Пруэттов. Заклы в основном несложные, бытовые, но скорость исполнения у мамы невероятная. Если она не успевает проговаривать слова, то переходит на невербалку, а следующий закл опять вслух.

Полминуты, и мы оказались на улице: отец в новой манишке и в сюртуке, который только что висел на спинке стула, я с призовой булочкой — за то, что не лез, а Джинка без Гаррички, не оправдавшего надежд.

В окно было видно, что мама уже села на скамеечку у камина и бросает в огонь порох. Ох, не завидую я создателю Гаррички!

Уже к вечеру Гарри-проститута заменили на другого, верного, знающего только Джинкино имя. Вместо щетки у него метелочка, на которой он поднимается на два фута и летит, куда толкнешь.

Глазки под очками-велосипедами зеленые, умненькие. Джинка наглядеться не может.

June 06. 1991.

Расскажу про Оттери, а то уже писал про него, а потомки, может, не поймут.

Оттери-Сент-Кэчпоул является (зачеркнуто)

Оттери-Сент-Кэчпоул — та почка, из которой вырастет плодоносящее древо сотрудничества двух цивилизаций, магической и технологической.

Это сэр Альбус загнул в «Пророке». Мама хранила номер с его интервью, пока близнецы не открыли, что магические газеты с технологическими удобрениями хоть и не вырастают в древо, зато горят с потрясающими эффектами. Удобрение надо развести водой до кашицы, вымочить газету и высушить. Газет лучше набрать целую стопку, так веселей. Сложи и поджигай. Стопка вспыхивает по всей толщине, и со страниц как тараканы разбегаются фигурки с колдографий.

Ту газету жалко, в ней сэр Альбус лет на тридцать моложе, с короткой пегой бородой. Фред болтал, что не седые волоски в бороде — рыжие, а сам Величайший — непризнанный бастард Уизли, мол, потому он так и благоволит нашей семье.

Сказать попросту, Оттери — деревня, населенная околомагическим людом. Престарелые ведьмы, потерявшие силу, сквибы, женатые на маглянках, маглы, женатые на сквибках, их дети с магическими способностями от «ждем письма из Хога» до «может, его сыну повезет».

Когда я ходил в школу, в Оттери жил даже оборотень, который в полнолуние запирался в доме с заранее купленной лошадиной ногой и выбрасывал ключ в окошко. Бывало, что его вой доносился до Норы. А другой раз не доносился. Наверное, это зависит от ветра, или я крепко спал и не слышал. Из-за воя на него кто-то стукнул в аврорат, а теперь все вспоминают, какой безотказный был человек: забор старушке починить, крышу поправить — все по первой просьбе, и денег не возьмет, если видит, что леди трудно живется. Зарабатывал он у дяди Тома Беллами, мог на пари за час раскидать до винтика утильную машину. Может, жив еще. Авроры не чинили ему обид, помогли собраться и отвезли в лесной поселок к оборотням. А толку? У него там ни дома, ни работы.

Дядя Том сказал, что до войны чуть ли не каждый четвертый в Оттери был маглорожденным волшебником, но многих убили, а другие уехали. На грязнокровок Гвардейцы Смерти охотились особо… А к нему на свалку повадились долбить заклами магловские тачки — типа тренировались для грядущих битв.

Дядю Тома запускали бегать от взрывающихся машин. Ранили его бессчетно и тут же сами лечили, не жалея зелий. Видно, боялись шлепнуть без вины родную кровь и получить откат. Сквибов же не разберешь, то ли он сам по себе, то ли потомок чистокровного рода под чужой фамилией… Тетя Сэм тогда пряталась в гараже на низеньких антресолях с трубами и швеллерами. Смотрела в отдушину, как мужа то вроде убьют, то откачают. Там, на железках, и родила Джима.

Что-то печально у меня выходит, а Оттери не такой. Разгильдяйская деревня. Статут о Секретности здесь соблюдается кое-как, в лавках фунты стерлингов ходят наравне с галлеонами, ведьмы не отказывают соседкам-маглам в просьбах отрепарить разбитую вазочку и так рыдают над злоключениями рабыни Изауры,* что по экранам телеков идут помехи.

Вспомнил историю повеселей — про Джима.

Жара стояла, как сейчас — июнь или июль, выходит, мне было шесть с хвостиком, а ему пять с половиной.

Близнецы зазвали меня в паб есть мороженое. Себе купили, а мне сказали, свои деньги надо иметь. Я даже не плакал — успел привыкнуть, что у меня такие братцы.

Вдруг кто-то тянет за рукав. Оборачиваюсь — шкет еще младше меня, в фермерском полукомбинезоне, футболке и кедах. Все грязное и протертое до того, что швы махрятся, как будто шкетом тёрли бетонный пол. А запах от него не фермерский. Ржавым железом тянет, маслом и бензином, как в отцовом гараже.

— Че тебе? — спрашиваю.

— Пслииглатьмасынки.

Я представил, как мы катаем непохожую хрень из дутого полиэтилена (а какие еще машинки могут быть у малого). Мои-то игрушки поинтресней, но маглу их не покажешь. Хотя выбор у меня невелик. Оставаться с близнецами противно, плестись в Нору одному скучно…

— Пошли, — говорю.

Фред и Джордж тут как тут:

— Лонни посол иглать в масынки!

— Лонни насол себе длуга!

Шкет глянул на них исподлобья и припечатал:

— Ссыкло!

Близнецы рванулись мстить, да только шкет уже нырнул под ближайший столик и пропал. За соседним столиком взвизгнула леди и вскочила; за следующим старичок заглянул под скатерть, а шкет уже стоял в дверном проеме:

— Кискатонкаплотив Дзыма Беллами!

Собственная фамилия — единственное длинное слово, которое Джим выговаривал правильно. Вдобавок он стеснялся своего косноязычия и тараторил, чтобы побыстрее все сказать. Что-то не так у него было с прикусом, потом в Мунго исправили.

В общем, предназначенную Джиму затрещину получил я. Догнал его, пошли вместе куда-то прочь от Оттери. Я подумал, что все-таки на ферму, и это может быть интересно. Но далеко, а у меня еще пот не высох после того, как пробежал две мили до паба за длинноногими поганцами, которые почему-то считаются моими братьями.

Джим видел, что близнецы платили сиклями, и стал расспрашивать, в каком возрасте бывают первые выбросы. Я отвечал, мол, у кого как, без подробностей. Если малой живет рядом с Оттери, то шифроваться от него глупо, но и выкладывать всю подноготную не стоит. Тогда Джим сказал, что отец у него сквиб, а с ним самим еще неясно. Это другое дело: человек не просто любопытствует — ему на самом деле важно знать. Надеется, что у него дар проснется.

Я рассказал, что самый сильный из нас, Билл, еще когда его в колясочке катали, угрохал садового гнома, который в эту колясочку к нему полез. Отшвырнул футов на двадцать, тот и нанизался на сучок. И после этого до семи лет — ни одного выброса, Билла даже в Мунго возили проверяться. Потом его достала овсянка, и он шарахнул кашей из кастрюли, как из пушки.

Овсянку взрывали все Уизли, при маминой напористости от нее было просто некуда деваться: сожмешь зубы, а тебе тычут ложкой… Склизкая. Чешуйки какие-то пристают к нёбу, кашляешь, кашляешь, а они только сильней впиваются… Тут лично я согласен с домовухой Василиской: «Нешто ребенок лошадь?».

Джинка вступила в общество овсяных террористов только в прошлом году, и то взорвала всего ложку, как дунула. Ведьма она слабенькая, но в Хог попадет, по крайней мере пока там директором сэр Альбус. Так что в том давнишнем разговоре с Джимом я не кривя душой сказал, что волноваться ему рано: Джинка, вон, почти ровесница ему, и до сих пор ни одного выброса.

За болтовней мы взошли на холм.

— Моимасынки! — с гордостью сказал Джим и широко повел рукой.

Я онемел.

В распадке меж двумя холмами стояли десятки автомобилей разных стран и времен.

С высоты было видно устройство свалочного бизнеса: превращенные в склады морские контейнеры с ржавыми потеками на стенах, большой теплый гараж, пресс, плющивший автомобильный корпус в брусок не толще фута, да клыкастый автопогрузчик. Но главное «масынки». Самые необычные и желанные игрушки для мальчишек пяти и шести лет.

Джим привел меня к старому «Мини». Залез с ногами на сиденье, откинул солнечный козырек и поймал выпавшие ключи. Привычно сунул ключ в замок…

Я был как во сне. Отец раза два или три пускал меня посидеть на водительском месте. Порычишь за мотор, повозишь руками по баранке, как будто крутишь (мне сил не хватало повернуть колеса стоящей машины). И счастлив. О чем еще мечтать, когда ноги висят, а в лобовое стекло виден только потолок гаража?

Джим повернул ключ, коротко взвизгнул стартер, и машина завелась.

— Тысалулём! — скомандовал он. Сел на коврик и подгазовал, приноравливаясь к педалям.

С замершим сердцем я встал на сиденье и вцепился в руль. Ярдах в двадцати по курсу возвышался штабель ржавых машин, я от волнения не мог сосчитать, четыре или пять штук в высоту, зато живо представил, как врезаюсь в нижнюю, и тонны железа обрушиваются на «Мини». Вминается крыша, выстреливая по сторонам крошкой лопнувших стекол, складываются спинки сидений, зажимая нас в мягком гробу…

— Готов? — неумолимо прозвучало из трюма.

Я сглотнул и выдавил:

— Готов!

И МЫ ПОЕХАЛИ!!!

Спустя мгновение кристально чистой паники я обнаружил, что руль слушается, и не надо так наваливаться, потому что еще чуть, и мы повернем на второй круг. Выровнял руль, штабель в зеркальце стал удаляться… Как вдруг я понял, что он накренятся в нашу сторону, и Мерлин знает, не накроет ли ковыляющий на первой скорости «Мини».

— Газу! — заорал я.

Джим прибавил. Позади скрипело натужно и пронзительно, как будто разом открывался десяток несмазанных ворот.

И больше ничего. Отъехав подальше, чтоб наверняка, мы заглушили мотор и пошли назад, угадывая следы шин на пропитанной маслами мертвой земле. Мой лихой разворот оставил четкий отпечаток: «Мини» крутанулся чуть ли не на пятке ярдах в десяти от штабеля. Что ж его так перекосило?

— Джим, кажись, у меня был выброс, — сказал я.

— Гонис?

— Сам не знаю. Что-то же их толкнуло, тачки эти.

— Могутсами. Лзавеют, — заметил Джим, и мы вернулись к «Мини».

Джим научил меня расположению педалей: сцепление — тормоз — газ, показал, как врубается первая скорость, и мы стали нарезать круги по свалке: круг он рулит, круг я. Видели Джимова отца то у рычагов пресса, то над убитой машиной с рассыпающей искры визжащей болгаркой в руках. «Мини» с дежурным засранцем у штурвала он удостаивал короткого взгляда, не прекращая своих дел.

— Мызсенковнемучаем, вкуклынеиглаем, — объяснил его отношение Джим.

Познакомился я с дядей Томом только через месяц, и то потому, что мой отец попросил найти на свалке тормозные колодки для фордика.

Степень подвалившего мне счастья я полностью оценил в школе, когда пацан из выпускного класса** хвастался, что отец дал ему порулить. Слушатели захлебывались слюнями и завистливо шептали: «Врет!». В конце концов герой сознался, что сидел у папы на коленях и только держался за руль.

* * *

Снилась Сиська Муфалды. Опять. И каждый раз, как впервые, хотя вроде что там рассматривать? Нет, сердце обмирает! Как будто бился над задачкой из шахматного журнала и вдруг увидел решение.

* Рабыня Изаура — самый продаваемый в истории Бразильского ТВ сериал (1976-1988), снятый по одноимённому роману XIX века.

** В Оттери начальная школа, которую заканчивают к одиннадцати годам.

July 04. 1991.

С утра пешком через холмы пришел мистер Лавгуд. Опять оштрафовали его журнал, а это не то, что заплатить патрульному аврору «гальку» за мелкое хулиганство. (Было такое, когда близнецы сцепились в Косом с Маркусом Флинтом и взорвали навозную бомбу).

Журнал штрафуют вдумчиво.

Оскорбленный человек подает жалобу, чиновник принимает ее к рассмотрению — так это называется, и, похоже, жалобы вправду не читают, а рассматривают, налюбоваться не могут. А то почему мистера Лавгуда иной раз догоняют штрафы за позапрошлый год?

В этот раз жаловался министр Фадж, и штраф за майский номер выписали всего через месяц. Мистеру Лавгуду осталось получить у чиновника по штрафам постановление на оплату, внести деньги в Гринготс, взять у гоблинов квитанцию и отдать другому чиновнику, тот запишет ее в журнал и выдаст другую квитанцию, а дальше я не стал слушать, потому что схватил принцип. Тут как в сказке про петушка, который подавился бобом, а курочка побежала к кухарке за маслицем, чтобы смазать петушку горлышко, а кухарка отправила ее к корове за молоком, чтобы сбить маслице, а корова, не будь дура, потребовала скошенной травы, а косцы… а кузнец… а петушок все это время лежит, не дышит. Только у мистера Лавгуда вместо петушка июльский номер журнала, который нельзя продавать, пока Министерство не даст разрешения.

Отец вызвался проводить его по кабинетам, но все равно мороки предстояло много, вот мистер Лавгуд и попросил меня встретить Луну из школы.

На самом деле Луну из школы провожает Джимми, они учатся в одном классе. Доводит почти до калитки, хотя не видит ее под чарами. А мне надо встретить Луну дома и чем-нибудь занять. Мистер Лавгуд боится, что она повторит колдунство тетушки Доры — ага, о котором «мама запретила рассказывать, а то все захотят».

Вслух мы об этом не говорим, называется — фигура умолчания. Когда касается Луны и Того Случая, мы с мистером Лавгудом как будто разыгрываем блиц этими фигурами. Не всегда друг друга понимаем, но лучше так, чем напоминать, что у него жена пропала и дочка не в себе. Такое и захочешь — не забудешь.

Мистер Лавгуд уехал с отцом в фордике, а у меня оставалось часа три свободных, и я стал их убивать.

Сгонял четыре партии в шахматы: два-два, и оба раза я выиграл черными! Эти подхалимы изучили меня и как подкупленные велись на защиту Нимцовича. Прав мистер Лавгуд: волшебные шахматы — не учитель, а развлечение.

Хотел посидеть на старой яблоне и нарвался на жалящее от Фреда. Что-то близнецы варили вонючее, а мне, значит, в сад не выйти?!

Упал я, как мешок с картошкой: рукав зацепился за сучок, меня и развернуло. На рукаве прореха, на бедре наливается синячище и ходить больно — так я приложился о корень. Тут не помогут ни Джордж с его кривым Санентуром, ни даже Перси, и выходит, что надо сдаваться маме.

Фред почуял, к чему идет, и завел шарманку про Лонни-стукачка. Послушать его, я нарочно выслеживал их с Джорджем, и так мне и надо. Джордж делал вид, что ужас как занят варевом в котле, и прятал от меня глаза. У него совести побольше, но не настолько, чтобы за меня заступиться.

И я сказал. Я горжусь, что это сказал!

— Не бздите, девочки, мамочка вас не накажет!

Врезал Фреду со здоровой ноги по бедру, где у меня синяк, повернулся и пошел. За спиной возня. Я знал, что Фред хватается за палочку, а Джордж его держит, и не оглянулся.

Само собой, мама на меня накричала. Зато Фред не будет говорить, что я стукач.

Мама залечила мне бедро и выдала взамен порванной рубашки такую же, с не споротой меткой «Дж. Уизли 1 курс». Было приятно, что порвалась рубашка Фреда, хотя ему-то все равно.

Время убилось даже слишком, я побоялся опоздать и полетел на метле.

* * *

Только поднялся, гляжу, Луна с Джимом идут к Норе. Оказалось, что в школе принимают экзамены у выпускников, а младших отпустили пораньше.

Метлу я спрятал в кусты, чтобы Джим не облизывался. Он даже пассажиром не может летать: деревяшка врезается в пах. А магам не врезается. Я раз ответил на его нытье голосом Йоды: «Тренировка тут как во всем нужна молодому падавану. Утро начинай, ломом ударив по слабому месту». Джимми обиделся! Как будто я виноват, что чары метлы не срабатывают на сквиба, даже если рядом сидит маг.

Ладно. Пошли мы гулять втроем.

Луна спрашивает:

— Рон, а ты почему не сдаешь экзамены?

А мне сказать нечего. Когда близнецов выгнали из выпускного класса, мама нас всех взяла на домашнее обучение. Учила пылко: у меня и особенно у близнецов не сходила шишка на лбу от карающего половника. Зато я со сна не перепутаю закусочную вилку с десертной и не суну в рот вилку для шпрот, а Джим даже не подозревает о том, что такая существует.

Короче, не тому меня учили.

— Зачем Рону экзамены, он в Хогвартс едет, — пришел мне на выручку Джим.

— Я тоже поеду в следующем году, — заметила Луна. Спасибо, что не добавила: «Но я же сдам экзамены». Хотя и так было понятно.

— Эх, а я… — вздохнул Джим.

Я промолчал. А что говорить: мы волшебники, он сквиб, пути расходятся.

— А ты на будущий год поступишь в колледж на механика, — сказала Луна.

Джим ответил, что нет такого колледжа, чтобы на механика с одиннадцати лет, но Луна гнула свое:

— Тогда в математическую школу, а потом на механика. Так даже лучше: ты успеешь передумать и пойдешь в колледж на компьютеры.

— Это идея! — загорелся Джим. — Скоро вообще не будет машин без компьютеров. Зажиганием управлять — компьютер, тормозами — компьютер, охранка — компьютер! Старики в них не шарят и уже не научатся. А тут я такой!

— Компьютеры нужны для мозгошмыгов, — просветила нас Луна.

Джим, не моргнув глазом:

— Для удаления, управления?

— Для удаленного управления. Если мозгошмыги научатся печатать, то люди поймут, что они есть!

— Не фантазируй, — отвечает Джим. — Мозгошмыг — о чем-нибудь одном, а букв двадцать шесть.

— Значит, чтобы печатать, надо собрать двадцать шесть мозгошмыгов! Мозгошмыг «a», мозгошмыг «b», мозгошмыг «c»…

Я сообразил: мозгошмыг — просто название для навязчивой мысли. Столько лет я слышал это словечко от Луны и мистера Лавгуда, мог бы давно догадаться…

— Люди и так знают про мозгошмыгов, — говорю. — Без компьютера. Они только не знают, что мозгошмыги — это мозгошмыги.

— Точно? — сомневается Луна.

— Точнее некуда. Как можно не знать, когда он, паршивец, день и ночь вертится в голове? У меня был мозгошмыг насчет «Волшебства моего сквиба», так заснуть не давал. Ну, какое у сквиба волшебство?!

— Жить не могу без твоего простого чу-да, — напела Луна. — Это ж Селестина Уорлок! Она завтра споет «Мяуканье моего дракона», и пипл схавает.

Джим опять приуныл:

— Вы увидите драконов, а я…

— А тебя Чарли пронесет в заповедник, — подсказала Луна. — В кармане под уменьшающими чарами.

Джим пришипился. Жутко представить себя маленьким, спрятанным в чьем-то кармане.

— Не слушай ее, — говорю. — Уменьшающие не действуют на живое, а сквибов и так пускают в заповедник, по билету. Я специально узнавал у Чарли.

— По билету неинтересно, — вздохнула Луна.

А Джим обрадовался:

— Специально для меня узнавал? Спасибо, Ронище!

— Обращайся!

Мы переглянулись и пожали друг другу руки.

— Мальчики, вы такие трогательные, — говорит Луна. — Только не забудьте, что если бы Господь одобрял мужскую любовь, то Фредди Меркьюри сейчас рожал бы, а не умирал от СПИДа. А теперь соблаговолите отойти на дистанцию не меньше семи ярдов и одного фута, мне надо пи-пи.

Эх, только я обрадовался, что час гуляем, а она не чудит…

— Не забудьте отвернуться, — инструктирует нас Луна. — Я должна была это сказать. Но все же надеюсь, что Рон будет подглядывать, а Джимми расквасит ему нос… Пожалуй, это будет романтично, особенно если я вручу победителю букетик сливацепеллинов.

Джим говорит:

— Не! В гробу я видал такую романтику — носы кровянить! Пускай Рон подглядывает. Много он разглядит в семи ярдах за кустами!

— В семи ярдах и одном футе, — уточняет Луна. — Дистанция рассчитана, чтоб вы и не услышали ничего!

— Луна, — взмолился я, — мы отойдем на десять ярдов, на двадцать ярдов, ЕСЛИ ТЫ, НАКОНЕЦ, ПЕРЕСТАНЕШЬ ИДТИ ЗА НАМИ И ЗАЙМЕШЬСЯ ТЕМ, ЧЕМ СОБИРАЛАСЬ!

Луна огляделась и говорит:

— Ронни, но здесь же нет ни одного домовика!

— Домовик-то тебе зачем?

— Я собиралась его усыновить и назвать Василиском.

— Луна, а ДРУГИХ ДЕЛ у тебя нет? — намекаю. — Более срочных?

Она быстро подсчитала на пальцах:

— Восемь… Может, забыла какое… Но, Рон, ты не должен требовать, чтобы я их делала прямо сейчас! Не при Джиме точно!

Джим обиделся!

— Ну конечно! У волшебников свои волшебные дела, разве можно делать их при жалком сквибе!

— Есть правило: при сквибах не делать ничего, что ты не стал бы делать при детях, — разъяснила Луна. Она не понимает риторических вопросов.

У Джимми аж губы задрожали, еще чуть и расплачется.

Я сказал:

— Стоп! Техническая пауза. Луна остается на месте, а мы отходим на десять ярдов и любуемся пейзажем.

А Луна:

— Зачем такие жертвы?! Достаточно семи ярдов и одного фута.

— Для ровного счета! — отрезал я и уволок Джима.

* * *

Мы ушли на обратный склон холма и сели — я на траву, Джим на сумку с учебниками, чтобы не зазеленить приличные штаны. В миле перед нами на соседний холм карабкался Оттери, казавшийся ненастоящим, как макеты домиков от игрушечной железной дороги. Узкое шоссе — две легковушки еле разъедутся — петляло между холмами и на границе видимости впадало в скоростную трассу на Плимут.

Наш детский мир.

Мы гоняли по окрестным холмам, не разбирая, у кого какая доля волшебной крови и есть ли она вообще. Случится у кого выброс, кидаешься на землю, руками закрываешь голову. Переждали, и опять все одинаковые.

А сейчас Джимми, дружок закадычный, размазывает слезы — прорвало его, пока Луна не видит, — а мне сказать нечего. Мог бы, отдал бы ему половину своей магии, но раз не могу, то зачем трепаться?

Я показал на дальнюю рощицу у дороги и сказал одно слово:

— Помнишь?

Эту рощицу норовят обгадить проезжие маглы. Вдоль трассы на многие мили ни куста, а тут аж десяток пальм. Ну как не обгадить? Не всех останавливает ржавый шлагбаум с плакатиком «Частное владение», заклятый на зловещий скрип, и другие безвредные пугалки, но к пальмам они подъезжают уже на взводе.

А тут мы.

Нет, сейчас уже другие ребята — в роще всегда резвилась мелюзга, и если бы, скажем, нам с Джимом вздумалось вернуться в банду, нас могли бы и камнями забросать.

Пальмовая роща — охотничьи угодья стаи малолетних бабуинов, нарушители границы — их законная добыча! Мы такое вытворяли, что настоящий бабуин среди нас проканал бы за учителя этикета. Мне раз приснилось, как мы скачем вокруг присевшей на корточки леди и вопим: «Как тебе не стыдно, на дороге видно!», только во сне это была мама... Полночи проплакал со стыда. А сейчас — смешно, какие мы были дураки.

Не знаю, что вспомнил Джимми, а только хохотали мы до колик. Я свалился в куст и опять порвал рубашку, хорошо хоть по шву, Джимми, катаясь по траве, зазеленил таки школьные штаны и собрал на футболку чьи-то какашки с перечную горошинку. Это завело нас еще сильнее. Тычем друг в друга пальцами и ржем.

Вдруг Джимми заткнулся на полувздохе, как будто поймал Силенцио. Поскучнел, отряхивает дерьмо с футболки, а сам глядит на Оттери.

— Приколись, — говорит, — стреч* из Тойоты Кроун. Вон, в школьном дворе… Рон, а все-таки хорошо, что ты не пошел на экзамены.

Гляжу — точно, лимузин, белый, длинный — видно, не мог развернуться на учительской стоянке за стадионом, его и поставили во двор. Марку издалека не разглядеть, выходит, Джим знает эту тачку.

— Причем тут экзамены? — спрашиваю.

— Я так полагаю, что этот дрищ приехал посмотреть на выпускников, а ты ж у нас такой продвинутый в магловских науках, что тебя лучше не показывать чужим.

Джимми был прав, но кому понравится, что его выставляют полным неучем? Я заспорил:

— Думаешь, Седрик Диггори знал больше моего? Загадочный мальчик из-за холма, который телика не видел… Его отец отрепарил школьную мебель, сынка натаскали по десятку вопросов и задали их на экзамене… Прямо сейчас я бы однозначно завалил историю и естествознание.** Зато пишу почти без ошибок, по литературе прочитал половину программы, четыре действия арифметики знаю, хотя задачки из учебника не решал…

— Ну, реши простую задачку… — Джимми выпятил грудь и попытался басить: — У мальчика было два фунта стерлингов, он купил три шарика мороженого по… Мистер Уизли, почем в здешнем пабе мороженое?

Я стал считать, ему ж в магловских деньгах надо.

— Не напрягайся, ты уже спалился, — хмыкнул Джимми. — У магловского бы пацана от зубов отскочило: сорок пенсов за шарик… Короче, Рон, увидишь эту тачку, не подходи.

— Да в чем дело-то?!

— Если б я знал! — развел руками Джим. — Вроде хороший человек, подарил школе компьютеры и еще что-то, училки в нем души не чают… Но по мелочам за ним столько всего подозрительного, что хоть вызывай обливаторов. Прикинь, месяца два назад заходит в школу магл. Я, говорит, заблудился, не там съехал с трассы… — Джим со значительным видом поднял палец. Это да, подозрительно, наши пальмы такая примета, что поворот на Оттери нарочно не перепутаешь с другими. — В общем, он типа вырос в похожей деревеньке на холме и хочет помочь из сентиментальных чувств… Интересно мне, отчего б ему не помочь родной деревне? Настоящей, а не просто похожей?

Я все еще не понимал, отчего Джим так завелся.

— А ты сам у него спроси, — говорю. — Мало ли, может, на месте его деревни сейчас завод или пригород с газонами. Или она далеко, а ему хочется видеть, на что деньги дает.

— Вот это ты в точку, Рон. Видеть ему хочется: бродит по школе, вынюхивает… Заявился к нам на историю, типа поинтересоваться, не надо ли чего — там, глобус за шестнадцатый век или календарь Британии. И вдруг спрашивает Луну, как звали жену Генриха Восьмого. — Джимми покосился на меня и объяснил. — Прикол в том, что у доброго короля Генри было шесть жен. Пятерых он казнил, последнюю уже совсем собрался, да сам помер. В началке это не проходят, но есть фильм, который постоянно крутят по БиБиСи.

— Ага, на самом деле он выведывал, смотрит ли Луна телик, — сообразил я. — Надо сказать мистеру Лавгуду.

— Скажи, пускай пошарит под черепом у этого благотворителя! Пикок его фамилия, прикинь?*(3) Директриса перед ним на цыпочках, зовет капитан Пикок. Вроде он служил в Королевском флоте, а теперь хозяин верфи, строит катера и яхты на заказ… Запомнишь или тебе записать?

— Пикок-то? И захочу, не забуду!

— Так ты сегодня же и скажи, а то боюсь я за Луну… Ненастоящий он, Рон. Вроде своей тачки.

— Кто о чем, а Джимми о тачках! С ней-то что не так?

— Да все! Лимузины, они ж не для удобства, а для представительства. А этот лимузин кричит: «У хозяина денег на «мерс» не хватило!». Не говоря о том, что кузов безрамный. Стукнут его в бок, он и переломится.

— Надули морячка? — предположил я. — Может, он в тачках не разбирается.

— Или это мессидж: «Я лишних денег не имею, но»… Опа! — оборвал себя Джим. — Помяни дьявола, а он уж тут. Под ручку с директрисой.

Под ручку или как, нам было не разглядеть, но два человечка-муравья шли рядом. Сели в лимузин и поехали к пабу. Чуть погодя с учительской стоянки стартовал «Мини» мисс Одли и тачки попечителей — все три оттерийских богача во главе дядей Томом на собственноручно восстановленном «мерсе» со свалки. Мисс Одли приостановилась, чтобы высадить троих выпускников (ясно, увезла подальше от школы, чтобы не поломали чего на радостях) и с неприличной для дамы прытью рванула догонять остальных, которые уже сворачивали к пабу.

— Закончилась первая часть нашего шоу, — прокомментировал Джим. — Попечителям показали умненьких-приличненьких мальчиков и девочку, чтоб знали, на что уходят их деньги…

— Тупых гадов Болдуина и Ларкинса и несчастную Мэри Энн, которая делала за них домашку и стала отличницей, — добавил я. Гады они правда редкостные, из тех сквибов, которые тебя ненавидят уже за то, что ты маг, а они — нет.

— Близится вторая часть, — продолжил Джим. — Спаивание училок, которые совсем-совсем, вот ни капельки не понимают, к чему дело идет. Переход к третьей части со сценами разнузданного секса произойдет без предупреждения. Рекомендуем заранее удалить от экранов лиц младше восемнадцати лет.

Я глаза вытаращил:

— Ты уверен?

А Джим скалится. Начитался своих журнальчиков и вроде все понимает в таких делах.

— Рон, тебя потрясает мысль, что кто-то будет трахать безупречную мисс Одли. А ведь она не робот-нянька, а живой человек и хочет всего, что нам положено природой. Проблема в том, что в деревне с училки требуют, как с королевы-девственницы. Сами по ночам бегают к парням на ферму, а ей невместно, она должна подавать пример детям. Подозреваю, что ей и принца Чарльза не простили бы, если что. Но есть исключение: школьные попечители. С ними училке вместно, потому что она как бы не беса тешит, а жертвует собой ради школы. Теперь взять господ попечителей...

— …Например, твоего отца, — подсказал я и смотрю, как Джимми станет выворачиваться. А он и глазом не моргнул:

— Да хоть бы и моего отца. Или обоих Смитов, мясника и фермера. Для них это статусные вещи: раз ты богатый, то должен давать деньги на школу и потрахивать училок. Особо подчеркиваю, что одно без другого не поднимает, а роняет статус человека. Если бы отец просто крутил с мисс Одли, то матери учеников закошмарили бы обоих. А если бы жертвовал на школу и не воспользовался своим положением, то его считали бы лохом все оттерийские мужчины и половина женщин.

Потряс он меня. Потряс, что тут еще сказать!

— Джимми, — говорю, — чтоб мне троллевы тряпки стирать, если тебя не научил этому кто-то взрослый! Отец?

Он улыбнулся:

— Мама!

Сейчас записываю и пытаюсь представить, как тетя Сэм объясняла Джиму такие вещи. Она же немая!

* Стреч (stretch) — лимузин из серийной машины с врезанной в корпус дополнительной секцией.

** Естествознание в английских школах — компот из биологии, химии и физики.

*(3) Peacock — Павлин. Входит в сотню распространенных английских фамилий.

July 05. 1991.

Я СТАЛ МУЖЧИНОЙ!!!

Прошедшей ночью этому было самое прямое доказательство.

Не знаю, сколько доказательства из меня вытекло: когда по всему животу размазано и трусы промокли насквозь, это считается много или мало?

И еще: если сравнивать ЭТО с магией, то у меня получилась невербальная и беспалочковая. Во сне! И я даже не видел Сиську Муфалды!

Звезда ночей моих сидела ко мне спиной, в черном платье на бретельках, волосы собраны в пучок, на затылке ямочка, шейка изогнута, как у лошадки. Опустила плечико, бретелька упала, Муфалдочка стала оборачиваться, Сиська показалась из подмышки самым корешком, где еще и не сиська… И я проснулся от неземного блаженства.

О, Муфалда! Как ласково звучит имя твое: Му-фа-лда!

Между нами стена, ты почти вдвое старше. Но я уже мужчина! Через шесть лет смогу жениться, а ты будешь старше всего в полтора раза. К твоему столетию мне стукнет девяносто один — считай, станем ровесниками…

К аврору Долишу я почти не ревную. Он ведь женатый и все равно тебя бросит, а пока пускай отпугивает конкурентов. Я стерплю. Если желаешь женщину старше себя, то будь готов принять ее вместе с прошлым! Это из сериала, который смотрела тетя Сэм Беллами, а мы с Джимом прикалывались. Там плейбой на «порше» влюбился в свою преподавательницу латыни, а она боялась признаться, что растит ребенка-идиота от четверых негров, изнасиловавших ее в пятнадцать лет. И они пятьдесят серий ездили друг дружке по мозгам. Дядя Том сказал, что такие истории сочиняют разведенные мужчины, чтобы постебаться над дурами, которые ждут принца на белом коне, а встречают старость.

Но теперь я понимаю, что любовь не выбирают. Она обрушивается с небес, и смертным остается только сдаться.

Ведь я мог не ходить на ту рыбалку. Или уйти пораньше. Или Долиш повел бы тебя в другие кусты. Или ты выпила бы поменьше и не пошла с ним. Умом не охватить, сколько совпало всякой всячины, чтобы я увидел Твою Сиську и пропал.

Ты моя первая женщина, Муфалда. Такое не забудешь!

Этой ночью мы были вместе, хотя ты узнаешь об этом нескоро. Я грубо взял тебя одним взглядом, невербально и беспалочково!

Может, я гигант секса?

Спросить некого: Персик-Персиваль получил в письме значок старосты и воспарил. Я полдня ходил рядом, не знал, как начать, и добился взгляда свысока и вопроса через губу: «Ну, что тебе, Рон?»… А в детстве он играл со мной и не чванился (в моем, конечно, детстве). Эх, были бы дома Билл или Чарли! Близнецы — последние, кому я расскажу такое. Когда они будут умирать от старости. Я расскажу им все и покажу язык!

А на Долиша мне плюнуть и растереть!

Старик Перкинс рассказывал, что в войну Бешеная Бель нарочно долбила одного аврора ступефаями в пах, чтобы у такого козла не рожались дети. Имени аврора Перкинс сам не знал, но главная примета совпадает: Долиш козел!

(НЕ ДЛЯ ПОТОМКОВ!!! Вывести эту запись, когда разучу нужный закл).

* * *

Собирался дописать про вчерашний день, и не могу.

Все мысли о Ней.

July 08. 1991.

Отпустило.

Допишу про четвертое июля, что помню. Давно оно было. До Муфалды.

Мы с Джимом спохватились, что Луны долго нет. Возвращаемся, а она ушла на четверть мили к своему дому. Забыла про нас?

Ох, кошмар с ней будет в Хоге! Сейчас-то в школе Джим ее прикрывает, но за пазуху спрятать не может, а Луне хватает минуты, чтобы влезть в историю. Наверняка ее обижали уроды Болдуин и Ларкинс, только Джим помалкивает, потому что чувствует себя виноватым за то, что не уберег, а Луна помалкивает, потому что Луна.

Догнали ее и молча пошли рядом.

Стаунтоновский замок с нашей стороны выглядел целым, и мне представилось, как мы с Луной заходим, а наверху, в пропавшей мастерской, трещит швейная машинка тетушки Доры. С кухни степенно выходит Василиска, вытирая лапки полотенцем, и говорит: «Мойте руки и марш за стол! Шатаетесь неизвестно где, а Borsch стынет!»… Луна и мистер Лавгуд верят, что они живы…

Для Джимми холм был пустой. После Того Случая дом Лавгудов два дня стоял на виду у всего Оттери, пока гоблины не наложили новые чары. Сейчас Джим поглядывал в его сторону, но ошибался с направлением на целую ладонь.

— Иногда кажется, что я вижу его, — сказал, Джим. — Воздух дрожит.

— По утрам, как солнышко припечет? Это испаряется роса, — безжалостно сообщила Луна.

Я спросил, как тетя Сэм, зная, что Джиму будет приятно. Все-таки один раз в жизни его отец колданул, даром что сквиб. И как колданул! В Мунго не смогли починить голос магле, а магловский врач сказал, что в этом горле от рождения не было голосовых связок.

Джимми расцвел:

— Эх, ребята! Мы только теперь поняли, как надо жить! Мама пойдет в лавку и через двадцать минут дома, а раньше это было бла-бла-бла на два часа. В доме чисто, обед вовремя, отец не торчит до ночи в пабе, соседи не лаются. Ребят, она читать начала! Раньше только сериалы смотрела.

— Какая связь? — не понял я.

— Раньше она разговаривала с телевизором, а молча смотреть неинтересно, — выдвинула версию Луна.

— Где-то так, — из вежливости согласился Джим. — Только потом она еще болтала с приятельницами, а у них главные темы — соседки, дети и сериалы. Не считая погоды, конечно. Не смотрела вчерашнюю серию — ты никто, словечка вставить не дадут. А как отец заклял маму на немоту, она стала смотреть только то, что ей самой нравится: Лесси, Бенни Хилла и Спасателей Малибу. Всего два часа в день у телека и ни минуты на болтовню. На все время остается!.. Знаете, я теперь не сомневаюсь, что магия — от Бога, а не от дьявола!

* * *

В наших холмах можно спрятать весь магический Лондон, если без Гринготса. Будешь стоять в десятке шагов, на обратном склоне, и не увидишь ничего, и не услышишь.

Поднялись мы на вершину и чуть не наступили на мистера Лавгуда. Лежит в траве, раскинув руки, и глядит на Стаунтоновский замок. Ясно, мечтает о том же, о чем и я.

Увидел нас, вскочил:

— Юные джентльмены! Вижу, вижу, что не ошибся, доверив вам свое сокровище!

— Они меня потеряли, — сдала нас с потрохами Луна. — Бросили юную леди, а сами валялись по траве с мышиными какашками!

— Любопытно! — заинтересовался Мистер Лавгуд. Повертел Джима и снял с рукава черный комок: — Помет бурозубки! Всего в полумиле от нашего дома!

— Что теперь, вызывать морильщиков? — обеспокоился Джим. — Или сначала парамедиков?

— Радоваться теперь. Зверек редкий, эндемичный.

А Луна:

— Ты перепутал, папа! Эндемичный — кто живет на одном месте. Но какой же он редкий, если его всегда можно застать дома?.. Вот Рон сейчас эндемичный, а уедет в Хог и станет редкий…

Подумала и добавила:

— Мой Ронни под любым названьем был бы

Тем верхом совершенств, какой он есть!

— Я пойду! — мрачно сказал Джим.

Мистер Лавгуд кивнул:

— Да, конечно. Еще раз благодарю, мистер Беллами.

— Нет, это я вас благодарю, мистер Лавгуд. За…

— За оказанную честь, — подсказал я.

— Вы оба друг друга благодарите, — подытожила Луна. — Джим, вали уже! Мы с тобой в школе встретимся,* а Рон вот-вот смоется, и я не увижу его до Рождества!

— Юная леди, я не учил вас таким словам! — сделал замечание мистер Лавгуд.

— Жизнь учит, папа! — вздохнула Луна, и я опять подумал про Болдуина и Ларкинса.

Джим кивком попрощался со мной и ушел. У него был взгляд побитой собаки.

А Луна взяла меня под руку и говорит:

— Папа, Рон уедет в Хогвартс и забудет меня совсем. Как думаешь, я смогу остаться в его сердце, если покажу ему свои прелести?

И кладет голову мне на плечо.

Я представил нас со стороны и понял: вот она, моя смертынька, нечаянная и неминучая.

— Отличный денек! — говорю.

— Денек неплох, — согласился мистер Лавгуд, — хотя с четырнадцати шестнадцати до пятнадцати девятнадцати над домом пройдет дождь.

Уф, отлегло! Если сразу не убил, то, может, разберется, что я не подбивал его дочь прелести показывать?

— Не сомневаюсь, что полив благотворно скажется на урожае ваших сливацепеллинов.

— Урожай уже хорош. Вместе с тем, полив добавит плодам сочности.

Диалог налаживался, но Луна, видно, подумала, что выразилась недостаточно ясно:

— И после этого Рон будет обязан жениться на мне. Как джентльмен.

— Можно ли надеяться, что вслед за тем дождевой фронт сместится в сторону Оттери? — с отчаяньем спросил я. — Не хотелось бы, чтобы наше имение залило, как в прошлый раз.

— Вашему батюшке следовало подумать об этом, прежде чем строиться в низине, — отрезал мистер Лавгуд.

Вообще-то место для Норы посоветовал сэр Альбус из каких-то оборонительных соображений. Но это не имело отношения к нашему разговору.

С минуту все молчали. Луна терлась щекой о мое плечо. Я думал, что при ней-то не убьет, и прижимал ее руку у себя под локтем.

— Иди, дочка, — сказал мистер Лавгуд, — мы с Роном поговорим, и я приду.

— Ага, пойду надену кружевное белье, — Луна выдрала у меня руку. — Папа, главное, не упусти его!

Ушла, и мне сразу стало легко-легко. Как будто занозу вынули. О чем я думал, кто меня убьет? Мистер Лавгуд?! За что? За Лунины фантазии?!

— Сильно я на тебя надавил? — посочувствовал мистер Лавгуд. — Извини, Рон. Вымотали меня чинуши, я и отпустил контроль слегка. Не принял во внимание, что ты еще мальчик.

— Надавили вы классно, я не сомневался, что сам думаю, а не вы за меня.

— Ты сам и думал, я только направление задал. Дословно диктовать мысли и труднее на порядок, и ненужно: ты сразу бы заметил чужую лексику.

Я спросил, долго ли этому учатся, мистер Лавгуд сказал, не знаю, у меня от природы. Рассказал ему про Пикока, мол, хорошо бы копнуть, о чем он думает. Мистер Лавгуд кивнул: принял к сведению.

Помолчали.

— Рад, что ваш журнал процветает, — нашел я новую тему.

Мистер Лавгуд заулыбался:

— Уже заметил, Рон? В мае у меня на двенадцать подписчиков больше!

— Подписчиков я не заметил, а просто еще тогда подумал, что если вы пишете про мозгошмыг министра, то отложили деньги на штраф!

— В мае, когда я номер печатал? Рон, ты не мог знать, что министру пикси за пазуху попадет.

Вот что с ним делать? Мудрейший человек, а не от мира сего.

— Мистер Лавгуд, — говорю, — я про чиновников знаю, что они даже в дрова нажравшись не путают, кто мистер, кто сэр, а кто советник.

(А еще мисс и миссис. Начиная с сэра можно приставать к мисс, а миссис сами решают, с кем в кусты, но это я говорить не стал).

— Они свои должности уважают безмерно. А вы — про мозгошмыг министра! Это ж оскорбление власти!

— Но я же в положительном ключе! — растерялся мистер Лавгуд. — Тут, правда, зарыта доля иронии, но до Фаджа она не дошла, ручаюсь! Не такой он тонкий человек, как ты, Рон!

Я смолчал. Где тут ирония? Хотя приятно, когда тебя считают тонким человеком, пускай и по ошибке.

А мистер Лавгуд, видно, решил, что я молчу не просто так, а тонко. Вздохнул:

— Ладно. А если бы я убрал иронию? Сделал бы «ПропавшИЕ мозгошмыгИ Министра Фаджа»?

— Не поможет, — сказал я. — Хотите, спросите у отца. Министр с мозгошмыгами не пройдет.

— Даже со ста мозгошмыгами? — с надеждой спросил мистер Лавгуд. — Учти, Рон, это даже не комплимент, а подхалимаж!

— Подхалимаж это «Корнелиус Фадж — лучший Министр ХХ века».

— Рон, ты шутишь? Если бы меня назвали лучшим журналистом ХХ века, я бы решил, что надо мной издеваются. На дуэль бы вызвал паршивца!

Мы оба уже поглядывали на Стаунтоновский замок, боясь оставлять Луну одну. Я решил, что дальше тянуть бессмысленно, и шарахнул по накату:

— Так я домой? Или, чтоб Луна не волновалась, пойдем прелести смотреть? А потом вы мне память подчистите.

— Да какие прелести, — усмехнулся мистер Лавгуд. — Нет у нее пока ни прелестей, ни мыслей соответствующих. Нашла стихи о родинке на теле любимой и решила свою «пчелку» тебе показать.

Я перевел дух. Из-за родинки над пупком джентльмены не женятся. Не в двадцатом веке.

— Скучает она по тебе, Рон, — сказал мистер Лавгуд.

— И я по ней, — говорю.

Про то, что я по прежней Луне скучаю, объяснять не стал, мистер Лавгуд такие вещи понимает.

— Ты не обязан к нам ходить, — сказал он.

Про себя я поблагодарил его за спасательный круг, но не принял.

— Обязан. Просто не могу, и считайте меня кем хотите.

Рассказать ему, как плакал ночами от беспомощности, вминаясь лицом в подушку, чтобы всхлипов не слышали суки близнецы? Как однажды, возвращаясь от Лавгудов после Луниного закидона, попал в грозу и нарочно стоял на вершине холма, чтоб дало по мозгам, и все забыть, а молнии били и били в громоотвод Стаунтоновского замка, он меня спасал, доброе убежище моего детства… Допустим, расскажу. Что ли, мистеру Лавгуду легче станет?

— И вот еще что, — сказал я, обрубая все концы. — В Хоге я тоже не смогу ей помочь, так и знайте!

Потому что странной девочке сто лет не нужна компания предателя крови. Если Драко Малфой похож на своих деда и отца (а с чего б ему быть непохожим?), он мигом растреплет о проклятии Уизли. И буду я своим друзьям не защитник, а больное место, по которому все норовят пнуть.

Об этом я клялся молчать, поэтому просто кивнул мистеру Лавгуду на прощанье:

— Мистер Лавгуд.

— Мистер Уизли.

Я ушел на обратный склон холма, там на слышно, и орал в небо без слов, пока не сорвал горло.

August 24. 1991.

С Джимом я встретился перед отъездом, специально сходил на свалку.

Наследник самого крутого бизнеса в Оттери курочил «Лендровер» в облупленной камуфляжной раскраске. Салон кожаный, чтоб мне троллевы тряпки стирать! Какой-то охотник для себя тюнинговал. Похоже, «Лендровер» тот самый, который мама сторговала для отца еще весной…

Жалко. И тачку, и отца.

Джим протянул мне локоть — пожать, руки-то черные от грязи. О том, что я зашел попрощаться, говорить не стали. Я взял у него нож-заточку из полотна по металлу и стал снимать уплотнители со стекол — их тоже принимают в утиль, и резину, и стекло. Пенсы, конечно, но лучше, чем осколки под ногами.

— Водительское сиденье анатомическое, как ты хотел, — заметил Джим. — Возьмешь?

— Да ну, тащить. Мне мама палочку не дает.

— Ух ты! Уже купили?

— Лучше! Мне Чарли оставил свою, без чар детского контроля. Потому и не дает, чтоб я не надорвался на радостях. Ясень, шерсть единорога, а у Чарли теперь бук с драконьей чешуей… Приеду на каникулы, тогда найдешь мне другое сиденье, а я его Левиосой…

— Я это сохраню, — пообещал Джим. — И крестовину приварю, будет тебе нормальное кресло. Ты, главное, приезжай.

— Куда я денусь!

С полчаса работали молча, Джим прятался за поднятым капотом.

Я выволок то самое кресло на асфальт и сел так, чтобы нам видеть друг друга. Джим ушел к заднему борту.

— Вот честное слово, не о чем тебе жалеть, — от души сказал я. — Ты просто не видишь наших проблем, да и я пока не все вижу, вот и кажется, что у магов сказка. Хочешь, через два года, когда ты успеешь поучиться в новой школе, сядем и напишем, чему ты завидуешь у нас, чему я у вас. Вот увидишь, на каждую завидку найдется скрытая какашка.

Джимми высунулся из-за тачки, усмехается криво:

— Рон, ты сейчас, без списка, назови мне какашку на Репаро!

— Вот такенная, — показал я двумя руками.

Он притащил себе другое сиденье и устроился рядом.

— Ты за свою жизнь много чашек разбил? — продолжаю.

— Одной хватило, — буркнул Джимми, — маминой любимой. Я потом два дня сидел на половинке задницы, то на одной, то на другой… Правда, еще стаканы бил и от кружки фарфоровой отломал ручку, но это без последствий для организма.

— Всего штук пять посудин. За десять лет. У нас Джинка иной раз больше колотит за день. Неохота за собой тарелку вымыть — кокнет, мама восстановит уже чистенькую. А то нарочно чашками кидается.

— Так мама же восстанавливает!

— Мартышкин труд!

— Почему мартышкин?

— Мистер Лавгуд так говорит — пустой, значит. Мы не бережем вещи, потому что можем восстановить, и восстанавливаем, потому что не бережем… Если кокнешь что по-настоящему ценное, приноси — не у маглов живешь. А так ты и без Репаро не страдаешь.

— Кстати о мистере Лавгуде, ты ему сказал про Павлина? — Джим спросил это с рассеянным видом человека, который вот присел отдохнуть, полюбоваться собранием различных автомобилей, а мистером Лавгудом интересуется постольку поскольку я его вспомнил.

— Само собой, в тот же день и сказал.

Джим запустил грязнющую руку в затылок, почесал и заключил:

— Ну и ладненько!

— Что ладненько-то? Не темни! — потребовал я.

— Я и не темню, че темнить, когда весь Оттери об этом знает, нечего здесь темнить, — зачастил Джим, глядя в сторону. — Разбился Павлин. Тогда же и разбился, после пьянки с училками. Водила его, вишь, пошел на ферму — там дорога не для лимузина, так он пешком. А Павлину загорелось ехать. Высунулся с нашего съезда на трассу, а в бок ему контейнеровоз… Лимузин пополам, а я говорил!

— Водила-то что забыл на ферме?

— Ну что забывают на ферме? Окорок прикупить, яичек из-под курочки…

— Верно мама говорит, что диетические продукты сохраняют жизнь! — выдал я, даже сам не сразу поняв, что шутка получилась классная.

Мы оба не сомневались (зачеркнуто)

Тема Павлина закрыта. Кто он мне вообще? Я и видел-то его один раз из большого далека.

И мистера Лавгуда не расспрашивать!

Джимми признался, что мечтал научиться Репаро, чтоб машины чинить.

Подумали вместе. Если деталь ржавая или изношена, Репаро не поможет. Обивку потертую не восстановит. Катафот разбитый — запросто, но кто станет собирать с дороги осколки, чтобы отнести в мастерскую... Починится, например, треснувший картер. Уже неплохо. Джимми сказал, что в антикварной машине важно, чтоб все номера на деталях были те самые, с какими она вышла с завода. Одна неродная деталь может снизить цену всей тачки на тысячи фунтов.

Мы переглянулись, и Джимми опять протянул мне локоть — пожать.

— Учись!

— И ты учись!

Эх, не будет у меня такого друга в Хоге! Мерлин великий, да я бы в магловскую школу пошел с Джимом, так ведь не отпустят!

* * *

Завтра в Косой за покупками к школе, а через неделю в другую жизнь повезет меня красный паровоз.

И Муфалдочку не увижу до Рождества. Так хоть был шанс, а теперь — точно не увижу.

Она придет ко мне во снах.

September 01.1991. День свеженьких знаний

Проснулся и не пойму, что меня разбудило. Близнецы не топочут, Джинка не пищит. Решил, что просто выспался, мама же вчера пораньше меня уложила. ПОТОМУ ЧТО СЕГОДНЯ Я ЕДУ В ХОГ!

Сонные чары на мне только Джинка не отрабатывала, я думал, что знаю о них все. Но в этот раз мама приголубила меня чем-то особенным. Это ж надо было так дрыхнуть, чтоб заспать главное событие в жизни!.. Хотя нет, первый выброс главнее, без него и Хога не было бы.

Спускаюсь на кухню — сюрпри-из! Кто там седой с бородой копается в печеньках и, что характерно, не получает по рукам?.. Знаю, что ему больше нравятся с фундуком, они всем больше нравятся. Но кто-то же должен есть и с арахисом!

Мама у плиты, к гостю спиной, жарит на двух сковородках крампеты,* переворачивает лопаткой, а палочка торчит из кармана. Поза «Ах, отстаньте, я вся такая занятая», кто понимает, старается не отсвечивать. Сэр Альбус понимает, и вид у него не то чтобы виноватый, но и не величественный, как обычно.

Я потихонечку, без резких движений, попятился и сел на ступеньку. Типа, не прячусь, но меня и не видно за балясинами, если не присматриваться.

Не вовремя сэр Альбус. Ему ли не знать, что когда все Уизли собираются куда-нибудь вместе, Нора превращается в филиал Мунго, отделение для буйных.

Мама попыталась без магии вытряхнуть крампет из формочки, обожгла пальцы и, наконец, взялась за палочку. Формочки взлетели все вместе и стали по одной разгружаться над блюдом и возвращаться на сковородки; маленький половник сразу же лил в них тесто.

— И, разумеется, полно маглов… А я-то думала, что на магловском вокзале одни гоблины. С пингвинами, — сказала мама, видно, продолжая начатый до меня разговор. — Альбус, мне понятно твое желание держать все под контролем, сама такая. Но надо же и меру знать! «Какой номер платформы?» — «Девять и три четверти, мама!». Как будто я не запомнила номер, провожая в Хогвартс предыдущих пятерых сыновей… Это какая-то пьеска из репертуара начальной школы!

— Он и есть выпускник начальной школы, — парировал сэр Альбус. — Я все рассчитал, Молли. Можешь изменить реплики, но ключевые слова должны прозвучать: «маглы» привлекут его внимание, «девять и три четверти» заставят подойти.

— Может, лучше мы сами к нему подойдем?

— Нет. Мальчик недоверчив, — отрезал сэр Альбус и, не оборачиваясь, позвал: — Рон, иди сюда, для тебя будет персональное поручение.

Я спустился с лестницы и сел к столу.

— Молли, покорми его первым, — скомандовал сэр Альбус. — Нам с Роном надо будет отдельно поговорить.

Мама с недовольным видом брякнула передо мной тарелку, но крампетов положила с горкой и выставила четыре вазочки с джемами. Я набросился на клубничный — обожаю! Крампет хрустит корочкой, джем тает на языке… Ем и слушаю сэра Альбуса.

Оказывается, Гарри Поттер не знает, как попасть на платформу девять и три четверти. Потому что письмо из Хога ему доставлял Хагрид и ничего не объяснил. Ясное дело. Хагрида еще Билл классно передразнивал, а потом близнецы. Судя по их исполнению, он способен объяснить две вещи: «Ета… Пора пропустить стаканчик» и «Великий человек Дамблдор!».

Дальше — больше. Хагрида отправили с письмом для авторитетности, чтобы маглы, у которых живет Гарри, научились уважать волшебников. Хагридов авторитет — любимая тема Чарли. Оборотня за хвост и на елку, кентавра в лоб, и тот с копыт … Это что ж за маглы такие?.. Родственники, сказал сэр Альбус. Ну, это дело житейское. Кажется, у мамы есть троюродный брат, он из маглов, бухгалтер, но мы о нем никогда не говорим.*(2) А Гарри у своих воспитывался. Поттер, наследник старого рода. Герой магической Британии. У маглов. Чего я не понимаю?!

И теперь Гарри — Мальчик-который-знает-о-нашем-мире-только-то-что-рассказал-Хагрид. Ета.

А я — Мальчик-который-должен-рассказать-Гарри-все-остальное.

А Уизли — Семья-которая-должна-встретить-Гарри-на-вокзале-и-посадить-в-Хогвартс-экспресс. Зачем сэр Альбус накрутил целую спецоперацию вокруг этого простого дела, осталось загадкой. Накрутил и накрутил. На то он и Величайший маг современности, не нам судить.

На вкусные запахи приползла Джинка в ночнушке, услышала про Гарри Поттера и запищала, что поедет с нами посмотреть настоящего Гарричку. Ненастоящему она уже сломала очки, и пришлось маме под ее руководством сделать другие, со стразами.

В последнее время все помешались на Гарри. «Пророк» под датой выпуска печатает календарик десятилетней давности с облетающим листком: «September 01.1981. 60 суток до того, как Мальчик-со-шрамом развоплотит Неназываемого». В воскресных выпусках колонка: «Десять лет назад. События недели». Неизвестные лица напали, неизвестные лица пытали, неизвестные лица убили… (Понятно, что неизвестные, под масками-то). Близнецы начитались и до того застращали Джинку, что ей стали мерещиться Гвардейцы под кроватью. От них одно спасение — Гарричка. По вечерам Джинка с кукленком обходит Нору и устанавливает Большой Антигвардейский Периметр. Малый, вокруг кровати, Гарричка зачаровывает самостоятельно, облетая ее на метле. Потом они воркуют: что говорит Джинка, не слышно, а Гарричка пищит свое «Хайя, Джин!».

В общем, мамина принцесса натурально зафанатела.

Сэр Альбус велел ей надеть резиновые боты, чтобы маглы приняли ее за свою, и ждать в машине.*(3) Отцу он трансфигурировал из морковок тросточку и голубой котелок. Ага, чтобы маглы приняли за своего. К маме примеривался с волшебной палочкой, но раздумал. Все же две раскаленные сковородки в руках урожденной Прюэт — это серьезно, будь ты хоть трижды Величайший. Принарядившимся близнецам сэр Альбус посоветовал спрятать белые рубашки под Уизлисвитерами. Фред мгновенно сориентировался и сказал, обязательно, только в машине будет жарковато, поэтому они переоденутся перед тем, как выйти на вокзал. Перси тоже сориентировался и заверил сэра Альбуса, что мы все четверо переоденемся в свитера, тогда маглы примут нас за футбольную команду какой-нибудь средней школы.

— Футбольную? — вскинулся Величайший. — Ах, да, ножной мяч. Бедные маглы… Вот, мальчики мои, пример мужества в безысходной ситуации!

После завтрака сэр Альбус отозвал меня в сад, и мы уселись спиной к дому, а все ждали.

— Рональд, — начал сэр Альбус, — надеюсь, ты понимаешь, что тебе поручена ОЧЕНЬ серьезная миссия?

Я сказал, что миссии — у суперагентов по телику, а я просто объясню пацану, что к чему, да пригляжу, чтоб не обижали. С Уизли не пропадет. Между собой мы, бывает, собачимся по пустякам, но если к нам полезет враг матерый…

Сэр Альбус спросил, что такое «суперагенты» и «телик». Когда я сказал «телевизор», вспомнил ящик с экранчиком три на четыре. Он хаживал к маглорожденным с письмами из Хога, но давным-давно, в последний раз еще в годы второй мировой войны. Я подумал, что комплект «ночнушка и боты» ему запомнился с тех самых пор. Может, сэр Альбус увидел жертву бомбежки, а скорее аппарировал к магловскому дому с утра пораньше и застукал хозяйку по пути в уборную на заднем дворе. Но голубой котелок?! Что ли, сэр Альбус раскрасил в любимый цвет черно-белую фотокарточку?

Разговор не клеился. В прошлый раз я не особо чувствовал, что сэр Альбус меня старше на целый век — говорил, как с любым другим взрослым, что не понимал — переспрашивал. А сейчас я не понимал его вообще. Вот зачем он мне втирает, какой замечательный факультет Гриффиндор? Что ли, я уже не Уизли, а прохожий магловский мальчик?! А то вдруг стал расспрашивать, как меня собрали в Хог. В тот самый момент, когда мои уже расселись и хлопают дверцами машины, давая понять, что мы опаздываем... Кстати, собрали меня классно, не всякого старшекурсника так собирают. Разве что крыса я махнул бы на сову или хотя бы жабу, но — нельзя: он, считай, член семьи.

Когда сэр Альбус попросил посмотреть мою палочку, у меня сердце оборвалось. Она ж Чарлина, со снятой детской сигналкой! Соврал, что палочка у меня в сундуке, сэр Альбус усмехнулся уголком рта. Пришлось дать.

С этого момента у меня окончательно выбило пробки. Сэр Альбус мне про золотые школьные годы, про дружбу, я киваю в паузах, а сам прикидываю, как вернуть свое сокровище. Сэральбусова палочка очень соблазнительно выглядывала из кармана. Сподручно. Выхватить да врезать «Баубиллиусом» в локтевой нерв — руку отсушит минуты на две, по себе знаю. Заберу свою палочку и уеду. Не станет же Величайший маг современности кричать вслед, что его мальчишка обезоружил детским заклом! Главное, точно попасть в нерв. А если промажу, можно сказать, что пробовал палочку...

Потом сообразил: чего я боюсь — что сэр Альбус мою палочку проверит? Да пускай! Сигналку он все равно не вернет, она ж министерская. А уже вечером я буду в Хоге, там у всех сигналки отключаются.

Успокоил себя, попытался слушать, и опять: слова понимаю, а к чему сэр Альбус ведет?.. Снова Гриффиндор форева… Гарри рос у маглов, надо помочь… недоверчивый, подипломатичнее с ним… А вот новенькое: герой олицетворяет… не должен ударить в грязь лицом…

Сейчас записываю и думаю: мог сэр Альбус не знать о проклятье Уизли? Допустим, отец решил его не грузить — дело-то семейное, и даже Величайший в нем не помощник да и не советчик. Но слух, что мы предатели крови, запустил еще Абраксас Малфой много лет назад. Как я теперь понимаю, об этом знали все, кто имел хоть малейший интерес. Даром, что ли, у Чарли до сих пор нет невесты, а ведь был самым популярным «грифом» в Хоге, под Рождество над Норой совы сталкивались, таская надушенные конвертики.

Так что все сэр Альбус знает. Какой бы он был директор школы, если б не знал то, о чем старшекурсницы шушукались… Но тогда почему не нашел для Гарри компанию получше меня? Вон, Лонгботтом — потомственный гриффиндорец, единственный наследник старого рода, значит, по этикету и обычаям натаскан с пеленок. Небось, и фехтует, и на коне… С другой стороны, первокурсник, хоть какой крутой, все равно первокурсник. А со мной за спиной у Гарри встанут еще трое Уизли… Но шепотки по углам пойдут, и рано или поздно герою разъяснят, что семья предателей крови — не то знакомство, которым гордятся…

Вот не знаю я, как будет правильно. По мне, так лучше бы Гарри закорешился с Невилом, а мы с братьями приглядели со стороны. Я пытался подсказать эту идею сэру Альбусу, но тот сразу на дыбы! Почему это я отказываюсь стать другом Мальчика-с-которым-хотят-дружить-все-светлые?! Прямо ответить я не мог, на мне ж обет — молчать о Проклятье Уизли, а намеков сэр Альбус не понимал.

Тут моим надоело хлопать дверцами, они начали сигналить. Сэр Альбус говорит, ладно, иди, а то ведь опоздаете на поезд. И вдруг ткнул моей палочкой в землю! Загнал по рукоятку, вытащил и быстро ткнул второй раз, в новое место. И с доброй улыбкой возвращает палочку мне.

— Так надо, Рональд. Скоро все сам поймешь!

Похлопал меня по плечу и аппарировал.

Я ни живой ни мертвый гляжу на палочку: вся в царапинах, на кончике белеет вылезший волос единорога. А из машины знай сигналят. Встал и побрел к своим.

Фред открыл мне дверцу, подвинулся, я сел. Отец с места рванул на взлет, мы и правда опаздывали. Летим, все молчат — видели, что учудил Величайший. Фред повел палочкой у меня над плечом и отвернулся. Мордред гнилокровный, неужто сэр Альбус и чары снял с моей неповторимой Четырехсовной!!! Тереблю Фреда, он молчит, и все уже ясно, а сердце не верит, что сэр Альбус мог так со мной… Со всеми нами! Билл одни только руны полгода вышивал! Каникулы, а он сидит в саду, глаза ломает: значки мельче мушек, черным по черному… А тут смотрю, кое-где из вышивки повылезали нитки, и теперь неизвестно, как работают рунные цепочки. И рукава замахрились. На парадной мантии, которую Билл надевал от силы раз десять!

ВОТ НА ХРЕНА?!

Мне легче было простить сэру Альбусу испорченную палочку. Это среди магов обычное дело: на палочки садятся, палочки ломают в сумках, в карманах и об стены при неловком взмахе. Заклинаниями они не чинятся, но если сердцевина не нарушена, укрепи чем-нибудь древко и пользуйся. Многие ходят с палочкой, обмотанной пергаментом или бинтом на клее, потому что к новой не сразу привыкаешь. Но мага в потертой мантии я в свои одиннадцать лет не встречал. Последний пьяница в момент просветления вспомнит, чему мама учила, отправляя в Хог, и приведет себя в порядок. У нас в семье попробуй кто-нибудь, вернись на каникулы хоть с оторванной пуговкой… Зачем крестному позорить и меня, и весь род Уизли?!

* Крампеты — оладьи, кои англичане жарят в формочках-кольцах. По сравнению с нашими ровненькие и толстые. Можно наливать тесто в два приема и запечь в серединку ломтик сыра, банана, клубники.

*(2) Фраза из канона.

*(3) Респект автору, придумавшему девочку в ночнушке и резиновых сапогах. Не нашел ее в каноне, однако в сердце народном она поселилась прочно и кочует по фикам.

* * *

Кое-что я стал понимать, когда увидел на вокзале Гарри. Меня сэр Альбус осрамил, чтобы Мальчик-с-крепким-лбом в своих обносках с первого взгляда увидал во мне родственную душу. Но зачем было срамить Гарри? Если б его не опекал сэр Альбус, я бы сказал, что Гарри собирала в Хог законченная сволочь. Сова — это ж издевка над парнишкой, который не знает в нашем мире никого и ничего. С кем ему переписываться этой совой? Лучше б штаны нормальные купили...

Пока мы с Гарри знакомились, я мысленно успел сэкономить ему на весь гардероб с овчинной жилеткой под зимнюю мантию. Учебники у него новые, а знающий человек подобрал бы за треть цены старые, послужившие какому-нибудь отличнику. В моих все непонятное объяснено на полях — еще Билл старался, а за ним остальные Уизли добавили, кто что смог… Котел для Гарри наверняка покупали в Косом переулке — пять «галек» за оловянную посудинку емкостью в полпинты (второй размер, ученический, чтоб не жалеть испорченные зелья). Наш Оттерийский кузнец выколачивает такие котлы молотком на оглобле в присутствии заказчика. Берет две «гальки», оговаривая, что одна за материал и работу, а вторая — за шоу…

Тем временем подошла разносчица со сластями, и Гарри, не моргнув глазом, набрал того-другого почти на галлеон. У него были полны карманы серебра и золота!

До этого я просто не задумывался о наследстве Поттеров. Знал, что род старый и небедный, но мало ли что могло случиться в войну. А тут у меня случился разрыв шаблона, как говорит мистер Лавгуд. Вот Гарри-муравейчик в шмотках со слоненка: рукава висят, как у Пьеро, на заднице мешок. А вот в карманах как будто кулаки засунуты — монеты, много. Какого ж хрена троллячьего он себе одежду нормальную не купил?! Главное, сам же Гарри мне и жаловался, что у маглов донашивал вещи кузена, никогда не получал подарков на день рождения и не имел никаких денег. Теперь появились деньги, ура. Можно сидеть и ждать, когда новые шмотки сами заведутся … Определенно, маглы отбили ему если не мозги, то мечты.

Ладно. Едем, наворачиваем Гаррины сласти. Я полез в сундук, чтобы угостить его в ответ — и нате! Куп де грас от родной матери: вместо пирожков, которые она заворачивала у меня на глазах, оказались сэндвичи с вареным мясом, даже без огурчика! Первое сентября на дворе! Фермеры свиней кормят овощами и фруктами! Ясно, что и тут не обошлось без сэра Альбуса с его представлениями о небогатой жизни времен второй мировой войны.

Такая злость меня накрыла. Такая! Ах ты ж, думаю, козлина величайший! Палочку испортил, мантию артефактную превратил в тряпку — перед всей же школой меня опозорил! Но тебе показалось мало, тебе надо было еще и пирожки вырвать у меня изо рта! Как завершающий штрих в картине «Уизли — нищеброды»… Что ж, в эту игру можно играть вдвоем. Ты сделал свой ход, теперь моя очередь. Играю черными!

Спросил Гарри, на какой факультет ему хочется, тот, понятно, не знал, я и выдал ему расклад в самом тупом варианте: змеи — гады, барсуки — дураки, вороны — заучки, а грифы — львы! Факультет Дамблдора! Попадешь к нам, и можешь забить на школьные правила. Хочешь, гуляй по ночам, хочешь, кидайся навозными бомбами — директор прикроет!.. Рассказал, как Фред и Джордж подбросили в гостиную блевательные батончики и поносные леденцы. У мадам Помфри все койки заняты, а близнецам хоть бы хны! Не считать же наказанием то, что Маккошка сняла с факультета десять баллов.

Вроде прозрачно намекнул: ночью тебе спать не дадут, днем забросают дерьмом; проблюешься, прогадишься, и на больничную койку… Теперь посмотрим, как Гарри поступит на факультет отважных!

А Гарри слушает, не дышит, глаза горят. Интересно ему про волшебный мир, а прикинуть ситуацию на себя не догадывается. Я добавил, считай, открытым текстом, как близнецы скармливали ПЕРВОКУРСНИКАМ кровавые помадки и ушеростные конфеты. Он прослушал, как музыку, не вдаваясь в смысл.

Странный мальчик.

По-моему, всем больше нравится говорить, чем слушать. На что уж мы с Джимом друзья, и то, если я забалтываюсь, он землю бьет копытом, так ему не терпится вставить словечко. А Гарри слушает и помалкивает. Я нарочно завел о квиддиче — слушает. Перечислил весь состав «Пушек» (ну, кому интересны незнакомые игроки в неизвестную игру?). Слушает! Похоже, он счастлив уже потому, что с ним разговаривают.

— С тобой никто не дружил, что ли? — в лоб спросил я.

Он покачал головой:

— Меня же Дадли гонял. С Полкисом. А в школе у них еще два урода на подхвате. На фиг я кому нужен — вдвоем, что ли, убегать?

А глазищи под очками огромные, в душу глядят. Я и забыл, что собирался мстить сэру Альбусу.

— Все кончилось, — говорю, — дружище. Поступишь к нам на Гриффиндор и будешь как у Мерлина за пазухой. Хочешь, сами будем слизней гонять? Близнецы за меня порвут любого старшекурсника, а Персик в случае чего прикроет. Видал у него значок? Он староста всего факультета! Правая рука декана! А декан, Маккошка — правая рука Дамблдора.

Гарри улыбается и, чувствую, не верит, что все так хорошо складывается. Герой магической Британии, ага. Я, пока болтал, пару раз махнул рукой неаккуратно, у него перед лицом — имею такую дурную привычку. Так герой зажмуривался, как будто ждал удара.

Стал я его выманивать из норки. Изобразил, что рос в погребе, живого магла не видал и теперь очень интересуюсь этим явлением природы. Неужели они все такие сволочи вроде Дадли? Ах, нет, кто как? А правда, что ихние фотокарточки не движутся? А радио на самом деле показывает живые картинки? Надо же, все у этих маглов наоборот! Как называется? Селявизор?

Потихоньку, полегоньку Гарри заговорил сам, без наводящих вопросов. А говорить не умеет — нет привычки. Разошелся, и посыпалось: «Тут этот как воткнет ей в глаз! А наш понял, хотя он говорил женским голосом. Он же не знал, как собаку зовут! Кароч, погнали в психушку, а там один ее уже облизывает, потому что доктор ей не верил и велел приковать, а она плюнула скрепкой и сняла кандалы, а дальше меня послали за хлебом, потому что Дадли весь умял». Терминатор-2, если кто из потомков не понял... Что ж мне с ним делать, с героем нашим горемычным?!

* * *

Лонгботтом не произвел впечатления. Пухлый, робкий, тащился за руку за маглорожденной девчонкой. Как я ни зол на сэра Альбуса, а надо признать, что с таким другом Гарри оставалось бы только вцепиться девчонке в другую руку и брести, куда поведут. Они, кстати, искали удравшую от Лонгботтома жабу — немодный фамильяр, но для герболога именно то, что надо. Жаба подъедает насекомых с листиков и по-животному чует опасные растения, пускай даже видит их первый раз.

Короче говоря, неплохой мальчишка Невилл Лонгботтом, но по всему — барсук. Я удивился, когда он попал к грифам. А Нев доволен: сам упросил Шляпу. Ну-ну, посмотрим.

Грейнджер, маглокровка эта, асфальтовый каток, а не девчонка. Не успел Гарри представиться, как она: «Я про тебя все, разумеется, знаю!». И выдает список книг едва ли не длиннее, чем сэр Альбус мне в свое время… Гарри отчетливо дернулся прятаться, но совладал с собой — герой!

Мысленно я записал Грейнджер в ботанки, к Мэри Энн из Оттерийской школы, и выкинул из головы. Из женского пола у меня там одна Муфалдочка, звезда моих ночей.

Потом ввалился Малфоеныш с двумя кабанами. Я как увидел эту моль бледную, в животе натянулась будто струна. Сразу его узнал, нашей местью, девять веков бродящей в крови Уизли! Рубашечка на нем акромантуловая, тончайшая; когда он протянул Гарри лапку, знакомиться, шелк прильнул к коже, и обнаружились куриные косточки без намека на мышцы⁽¹⁾ . Вон, Гарри недокормленный, но жилистый, я ж видел, как он ворочал свой сундук. А Малфоеныш — просто ходячее родовое проклятье в сто раз хуже нашего. Я бы его пожалел. Если б не помнил, из-за кого страдает мой отец.

Наверное, я усмехнулся, потому что Малфоеныш сразу набросился, как нюхлер на блестяшку:

— Моё имя тебе кажется смешным, не так ли? А мне нет необходимости спрашивать твоё. Отец говорил, что у Уизли рыжие волосы, веснушки и куда больше детей, чем они могут себе позволить⁽²⁾ .

У меня был готов ответ: «Это еще что! Я знаю семью, в которой один-единственный наследник, а нос задирают, как будто могут позволить себе десять. Видно, что-то не срастается»…

Я усмехнулся уже нарочно, нависнув над бледной мордочкой, Малфоеныш стал озираться на своих тельцехранителей… А я смолчал. Понял, что так могу потерять Гарри. Он сам был единственный у родителей и мог принять мои слова на свой счет. Но это во-вторых. А в-самых-первых, еще не успев подумать, Гарри встанет на сторону побежденного. Потому что в его очкастых глазах победитель — обязательно сволочь вроде кузена Дадли.

Гарри Поттер — Мальчик-который-однажды-выжил-а-потом-его-все-время-били…

Интересно мне, какая такая светлая идея витала в столетних мозгах сэра Альбуса, когда он оставил спящего Гарри на крыльце у Дурслей?

1) В каноне — мальчик с гнусавым голосом и бледным заостренным лицом. Так что фильм сильно польстил этому персонажу. И породил немыслимый пейринг с Грейнджер.

Вернуться к тексту

2) Фраза из канона.

Вернуться к тексту

Внимание, в последнюю страничку предыдущей главки внесена правка.

September 01. 1991. Слезай, приехали

Слава начала искать героя, как только мы сошли с поезда.

Из темноты в десятке футов над землей возникла подсвеченная фонарем волосатая харя и проревела:

— Первогодки! Первогодки, сюда! Ты там в порядке, Гарри?!⁽¹⁾

Хагрид. Свет фонаря бил ему в глаза, великан щурился и, зуб даю, никого не видел на темной платформе. Однако имя героя произнес, и в толпе школяров пошло бурление:

— Гарри? Поттер, что ли?

— Ну! А то ты не знал, что он поступает в этом году!

— Откуда мне знать?

— Ого! Так это правда, что Уоррингтоны не читают газет, а только самолетики из них делают?

— Не верьте сплетням, мон ами — никаких самолетиков! У нас летнее перемирие с британской прессой: мы проводим вакации на Французской Ривьере и не прикасаемся к газетам, а они не гадят нам в мозг.

— Вы много пропустили, Харви. Посоветуй своим родителям почитать подшивку «Пророка», наверняка они найдут и про себя. Под псевдонимом «неизвестные лица».

— Ой, девочки, в «Ведьмополитене» та-акая статья про Гарричку! «Самый знаменитый жених магической Британии возвращается».

— А где он был?

— Секрет, ему же там еще жить. Его скрывают от бывших Гвардейцев, а то мало ли.

— А женишок, получается, с изъяном. Выйдешь за такого и сиди как дура под фиделиусом.

— Где Гарри Поттер?! Его вообще кто-нибудь видел?!

Лонгботтом и Грейнджер повернулись к Гарри, женишок с изъяном спрятался за меня.

— Семь лет от поклонников не пробегаешь, — тихо заметил Лонгботтом.

— Но сейчас-то можно! Пока темно, — простодушно возразил Гарри. — Лишь бы Малфой меня не выдал.

— Не выдаст, — заверил я. — Что он скажет — что Гарри Поттер ему руки не подал?..

Малфоеныш и правда смолчал — хватило соображения. Хотя затаил, конечно. Впрочем, для меня ничего не изменилось — мы с ним и так кровники, — а против героя магической Британии Малфоеныш не пляшет.

— Станет вам Гарри Поттер трястись со всеми в поезде! — высказался какой-то скептик. — Небось, его камином отправили прямиком в директорский кабинет. Сейчас пьет чай с пирожными да посмеивается.

— Ага, в личных апартаментах.

— А что такого? Апартаменты в Хоге есть, это факт. Кому еще их давать, если не Гарри Поттеру?

Гарри жался ко мне, его била дрожь.

— Побаиваешься? — спросил я.

— Нет. Х-холодно, — браво ответил герой.

— Уже недолго, потерпи. До апартаментов.

— Все бы тебе прикалываться, — Гарри шмыгнул носом. — Рон, вот представь, приводит меня Хагрид в «Дырявый котел». А я еще не освоился совсем. А там люди по-чудному одетые, морды испитые… Ведьма одна курила трубку… А бармен: «С возвращением, Гарри!». И все как полезут ко мне! Кто руку жмет, кто за плечо трогает, у ведьмы изо рта прет табачищем… Заика там один, «пы-пы-пырофессор Квирелл»… А я думаю, сейчас они поймут, что я никакой не герой, а просто Гарри. Ведь порвут!

— Ты герой, хочется тебе этого или нет, — сказал я. — Назвался грибом, полезай в корзину. Один мудрый чародей так говорит, мистер Лавгуд.

— В корзину-то зачем?

— А это смотря какой ты гриб. Могут съесть, могут в зелье пустить или высушить и выкурить. Получается так! — объяснил я. И сам впечатлился.

Поиски героя подувяли, когда Хагрид вывел нас на крутую тропу к озеру. Темнотища стояла, как (зачеркнуто). Было очень темно. Хагрид поднял фонарь повыше, и, наверное, это помогло тем, кто шел сразу за ним. Нас в середине цепочки фонарь только слепил. Кто умел, зажег Люмос, так и пошли. Я не хотел срамиться со своей палочкой — вдруг она совсем не работает после того, как побывала в руках сэра Альбуса? Лонгботтом тоже предпочел идти в потемках — может, ему нравилось, что Грейнджер висит у него на локте и прижимается? Прислушался к их разговору — никакой романтики. Ботанка вещала, что администрация школы обязана тропинку замостить и осветить. Я б ей сказал, что костерост дешевле, но ведь не поймет…

Тропинка вильнула, мы вышли на берег и увидели Хогвартс. Зубцы черных башен на звездном небе с тонким серпиком стареющей луны, в окнах — не во всех, — желтоватый мерцающий свет⁽²⁾ .

Сказать по правде, я ожидал большего. Тауэр куда внушительнее, а уж ночью так и сияет даже на фоне хорошо освещенного Лондона. Там же и мост красивый с Биг Бэном… Отец катал нас в фордике над ночным городом — специально, чтобы показать, как работает настоящее электричество, а не натертая рукавом пластмасска. В общем, Хог отдыхает навсегда. Но деток из мэноров он потряс: Малфоеныш со своими громилами и еще двое-трое застыли сусликами. Грейнджер что-то шептала Лонгботтому, я расслышал «Белая башня», ага, и она сравнивала с Тауэром.

Я подхватил их под руки и потащил к самой кромке берега, где уже ревел Хагрид:

— Не боле четырех в лодку!

Лодочки выглядели так, словно их сделали еще во времена Основателей и с тех пор забывали помыть. Фонарь в поднятой руке великана осветил засохшую на днище грязь с отпечатками детских кроссовок и туфелек чистокровных с гладкой кожаной подошвой. Видно, в прошлом году садились под дождем. Или в позапрошлом.

Грейнджер со всхлипом вздохнула и кинулась к другой лодке. Лонгботтом успел удержать:

— Там то же самое.

— Ага, — подтвердил я. — Кому тут убирать? Первачки не умеют, а Хагрид не выгребает мусор из собственной бороды.

— У него мыши в карманах, — добавил Гарри.

Грейнджер вскинула подбородок и с видом королевы, идущей на эшафот, шагнула в закачавшуюся лодочку.

— Эх, а еще волшебники!

— А что такого? — сказал Лонгботтом. — Не драконий же навоз. Да и к драконьему навозу можно принюхаться, правда, глаза все равно будут слезиться.

— Эти маглокровки вечно всем недовольны, — заметила какая-то девчонка в лодке перед нами.

Грейнджер нахохлилась и отвернулась от Лонгботтома.

— Ты камином перемещался? — спросил я Гарри так, чтобы ей было слышно.

— Камином?!

— Ну да. Камины в домах волшебников соединены в сеть вроде порталов в кино. Бросаешь в огонь летучий порох, называешь адрес, и тебя тащит. Выходишь из другого камина, прикинь? Весь в саже. Но ты же маг! Бросил на себя «Эскуро» и снова чистенький. Это я к тому, что в нашем мире немного иначе относятся к грязи, чем у маглов⁽³⁾ . Сейчас придем в замок, и нас после паровоза, после лодок с немытыми руками усадят за стол.

— Средневековье! — фыркнула Грейнджер.

— В чем-то да. Основатели не предусмотрели умывалок рядом с Большим залом, их и не сделали до сих пор. Но это не потому, что маги серые, про микробов не знают, а потому, что умывальник нам не очень-то нужен. Ты должна уметь среди пустыни из палочки умыться, палочкой обсушиться. Маг содержит в чистоте себя, а к окружающей грязи относится философски: весь мир не отмоешь… В Хоге, вон, полно заброшенных классов, где пикси ногу сломит, хотя, казалось бы, подними полсотни старшекурсников, и они за день приведут все в порядок.

— Я и говорю, средневековье! — упрямо повторила Грейнджер.

— А по мне, лучше так, чем как магловские домохозяйки: сама ходит растрепой, в застиранном халате, зато дом сияет…

— У меня тетя такая, — едва слышным голосом поддакнул Гарри. — Принял душ — вытри кафель, помыл посуду — натри краны, чтоб сияли. Газон подстригай каждую неделю, живую изгородь в две недели раз...

— Вот! А на это уходит жизнь!

Грейнджер насупилась и до самого Хогвартса не проронила ни слова.

Между тем лодки, связанные каким-то заклом в цепочку, проплыли уже половину озера. Холм с темной громадой замка казался все выше. В лодке перед нами девочка с красивым голосом и правильными интонациями радиодиктора вещала, что Гарри Поттера совершенно точно видели в поезде близнецы Уизли.

— Уизелы? Они соврут недорого возьмут, — фыркнула та, которая раньше говорила про маглокровок. — Держись от них подальше, Гринграсс! Они же…

— Меня предупреждали об этом родители, Паркинсон, — перебила Гринграсс.

Ага, Дафна Гринграсс, родители Кальд и Коллидора, младшая сестра Астория. А Паркинсон не знаю, я же только Священные двадцать восемь наизусть. Зато она, похоже, знает о проклятье Уизли… Однако, постарался покойный Абраксас Малфой, раз даже первокурсниц предупреждают, что Уизли им не женихи… Стоп, как это я раньше не подумал: близнецам за два года в Хоге должны же были шепнуть, а скорее, бросить в лицо, что Уизли — предатели крови. Перси тем более не мог не узнать… На фига ж я обет молчания приносил, если об этом знает вся семья?! Кроме Джинки, наверное, но ей бы я и так не сказал.

Настроение, и без того отравленное фокусами сэра Альбуса, просто сдохло. Я стал человеком без настроения.

* * *

Гарри, конечно, не понял намеков насчет Уизли, но услышал, что Гринграсс и Паркинсон говорили о нем. Охота на героя продолжалась. Он забился мне под мышку и тихо спросил:

— Рон, а ужинать будем со всей школой или, может, по факультетам?

— Зал общий, у каждого дома свой стол.

— Первокурсников человек сорок, значит, всего двести восемьдесят учеников? И ВСЕ В ОДНОМ ЗАЛЕ?!

— Старшекурсников меньше: гвардейцы ведь если убивали семью, то детей не щадили. Да и не все учатся полные семь лет, кто-то сдаст СОВ и считает, что достаточно. У Чарли в выпуске было человек двадцать со всех факультетов.

Я говорил приглушенным размеренным голосом, как будто рассказывал сказку на ночь. Сокращение числа предполагаемых поклонников ничуть не успокоило Гарри, он опять дрожал, как в лихорадке. Если его напугал десяток посетителей «Дырявого котла», то сотни две школяров должны бросить в натуральную панику… Ведьмы с трубкой в Хоге, по счастью, нет, но прорицательница должна курить дурь, им положено. И «пы-пы-пырофессор Квирелл» имеется (странно, братья не говорили, что он заикается).

— Соберись, герой! — приобняв Гарри, я встряхнул его за плечо. — Тебе придется выйти к Шляпе.

— Это фамилия?

— Это шляпа. Считают, что на самом деле она стальной шлем Годрика Гриффиндора. Чары на ней мощные, за тыщу лет не развеялись. Наденешь, и она тебе станет предлагать разные факультеты. Мол, с заучками сам заучишься, барсуки дружные и все такое. Говори, что хочешь к грифам, как папа с мамой. Ничего сложного, просто стой на своем. Насильно тебя к чужим не запишут.

— А ты на Гриффиндор?

— Не сомневайся. У нас все грифы: и родители, и пять братьев. — Я повысил голос. — И Грейнджер собиралась на факультет Дамблдора!

Грейнджер фыркнула и отвернулась. Что ли, все еще злится из-за того, что маги живут не по-магловски?

— Я тоже поступлю на Гриффиндор. Как папа с мамой, — внес свой кнат Лонгботтом.

Объяснил я бы ему, в какой барсучьей норе самое место для пухлых мальчиков с жабой, но испугался, что мой Мальчик-с-которым-боялись-дружить-потому-что-его— мудохал-жирный-кузен тоже захочет на факультет дружных.

— Вот, — говорю, — Гарри, почти половина факультетских первокурсников уже собралась, и все твои друзья! Никто не будет спрашивать, помнишь ли ты Неназываемого и просить, чтоб показал шрам.

— Потому что ты это уже сделал, — робко усмехнулся Гарри.

— Грешен, — признал я (ну, было, в первые минуты, когда я не знал, как к нему подкатиться, и включил простеца). — Но заметь, я не тыкал в тебя пальцем, чтобы прикоснуться к герою. И автограф не просил.

— Автограф еще никто не просил.

— Попросят! А мы наделаем твоих колдофоток и будем втюхивать за несуразную цену. «Галек» десять назначим, пускай они от нас бегают. Клин клином вышибают, как говорит мудрый чародей мистер Лавгуд. В том смысле, что если тебя достают, начинай доставать сам.

— Это не по мне, — сказал Гарри, он уже не трясся.

— Тогда применим тайное оружие деревни Большие Говнищи.

— Это как?

Рассказал⁽⁴⁾ . Посмеялся даже Лонгботтом, а я думал, что ему придется объяснять.

— Глупые: бросать навозные бомбы в навоз, — резюмировал он.

Я подумал и решил оставить его в блаженном неведении об оружии маглов.

Гарри согрелся у меня под мышкой, приободрился. Привстал на цыпочки и зашептал мне в ухо, косясь на Грейнджер:

— Рон, я в поезде забыл… Это…

Пришлось, пока Хагрид бился в ворота, отвести Гарри в кусты, искать забытое в поезде это. Герой долго не мог сосредоточиться, я подал пример.

В замок мы проскользнули последними, когда ворота уже закрывались. Интересно, Маккошка сказала: «Я забираю их, Хагрид»? При Чарли она уже так говорила. Он рассказал Персику, когда тот поступал в Хог, а я запомнил. Из-за Хагрида: очень меня потрясло, что бывают десятифутовые люди.

* * *

Мы потихоньку пристроились за новичками, гуськом бредущими за Маккошкой. Впереди опять болтали о герое. Коллективный разум решил, что среди нас его нет, иначе давно бы отозвался. Обсуждали версию с директорским камином и вторую — что близнецы вправду видели Гарри в поезде, тогда в замок его повезли со старшими курсами в карете. Может быть, насильно, потому что Уизли беспощадны в стремлении приколоться.

Маккошка объявила, что церемония выбора начнется через несколько минут, и ушла, напоследок бросив многозначительное: «Я вернусь за вами, когда всё будет готово».* Маглокровки, понятно, занервничали: что «всё» — дыба, кнут, клетка с дикими зверями? Вариант «когда на табурет положат старую шляпу» после такого заявления выглядел абсолютно неправдоподобным.

Общий психоз передался Гарри и Грейнджер. Герой опять забился мне под мышку, Грейнджер перестала дуться, в глазах вопрос: «Ведь правда, что ты говорил про шляпу? Ведь ты не разыграл меня, Рон?».

Малфоеныш нашел нас взглядом и пакостно улыбнулся. Ага, подловил. Сейчас предъявит всем героя в расклеенном виде.

— Думаю, какое-нибудь испытание! — громко сказал я, как будто отвечая на вопрос. Гарри задвинул за спину, его и не видно, все внимание на меня. — Фред говорил, больно будет… но, думаю, шутил.*(2)

Народ загрузился, выдумывая испытания, от которых больно, а может быть, и нет. Малфоеныш сообразил, что проиграл подачу, и с видом «не очень-то и хотелось» отвернул мордочку.

Где же привидения?!

И сквозь стену вплыли привидения.

Близнецы установили, что входные репризы у них каждый год разные, но кто-нибудь обязательно спросит, что мы тут делаем («Поступаем в Хог, сэр. А вы не ждали?»). Сегодня дурацкий вопрос озвучил Почти Безголовый Ник, а Толстый Монах прорекламировал свой факультет. Когда поступали близнецы, перед новичками отжигал Кровавый Барон. Так девчонки в обморок хлопались! Хотя вряд ли это можно считать хорошей рекламой Слизерину… А Монах просто сказал:

— Надеюсь увидеть вас в Хаффлпаффе! Мой дом, знаете ли.

— Без огонька отработали, святой отец, — заметил я.

— А тебя я и не приглашал, Уизли! — огрызнулся призрак.

Гарри аж из подмышки вылез, чтобы посмотреть со стороны на прославленного меня.

— Я тут шестой Уизли, не считая отца, — напомнил я, — и все рыжие. Он узнал не меня, а семейные черты.

Уважение во взгляде Гарри не стало меньше. И хорошо, а то его паника не способствует зачислению на факультет отважных. Пускай Шляпа хоть почувствует его желание попасть на Гриффиндор, чтобы учиться со мной.

Вошедшая Маккошка шуганула призраков и отвела нас в Большой зал.

Яркий свет тысяч и тысяч парящих в воздухе свечей, зачарованный под звездное небо потолок, сотни взглядов из-за факультетских столов…

Табуретки со Шляпой не было. Маккошка уже при нас достала то и другое из-за профессорского стола. Ее обещание вернуться за нами, когда все будет готово, приобрело другой смысл: похоже, готовили не Шляпу, а нас. Пуганули привидениями, только вот зачем? Я решил, что напуганные легче колются под Шляпой.

Распределение шло без сюрпризов: Грейнджер — Гриффиндор, Гринграсс — Слизерин, Лонгботтом — Гриффиндор, Паркинсон — Слизерин, Поттер… Завис, паршивец. Потом он мне признался, что вместо того, чтобы честь честью попроситься к друзьям, орал про себя: «Только не Слизерин!». Заинтригованный артефакт поинтересовался, а почему бы, собственно, и нет? Стал смущать неокрепший ум предложениями величия, мол, подружишься с богатенькими… Так поездил по нервам, что Гарри шатало, когда он в конце концов стёк с табуретки. Но таки углядел в перепуганном насмерть мальчишке гриффиндорскую отвагу.⁽⁵⁾ . Ох, чувствую, не обошлось и тут без сэра Альбуса!

Описывать пир не хочу. Поступил-то я правильно, Гарри прикрывал. Но вспоминать стыдно.

*(2) Тоже канон. Всерьез бороться с троллем Рон не собирался, не такой он придурок, каким делаю его фикрайтеры. «Так мы должны просто примерить шляпу, — прошептал Рон Гарри. — Убью Фреда, он-то нес что-то про борьбу с троллем"

* * *

Перси молодец, не дал мне срамиться перед факультетом в потертой мантии — сразу отвел в спальню, не задерживая в гостиной. На лице у него было написано острое желание трансфигурировать меня в веник и поставить в темный угол, чтоб не отсвечивал.

Пока соседи разбирали вещи, я мухой переоделся в пижаму и залег. Опозоренную мантию засунул на дно сундука, завтра надену простую рабочую и стану не хуже других.

Гарри, видно, тоже не хотелось показывать всем свои обноски. Посмотрел на пустой шкафчик, на сундук, махнул рукой и полез переодеваться на кровать, задернув полог. Его пижаму я увидел утром: для разнообразия не широкая, а короткая — штанины до колен, рукава до локтей и бонусом Микки-маус на пузе! Похоже, что Гаррин кузен, Жиртрест инкорпорейтед, носил ее лет в семь.

Соседи отрубились, как только легли. Даже не познакомились толком: ирландец и негритенок, один из них вроде Дин Симус.* Эх, была у меня мечта подружиться с негром и научиться шаманить, но, видно, не в этой жизни. Мистер Шоколадный — коренной кокни.*(2) Ну, или ловко его изображает. Успел вынести мозг бедняге Лонгботтому, который не может поверить, что чел говорит «фысяча» и «пвавда» просто потому что ему так нравится.

Невилл третий сосед, ну и мы с Гарри.

Четверо спят, один я глазами лупаю в темноте. То ли объелся за ужином, то ли совесть нечиста.

Решил, чем так лежать, посмотрю, что сэр Альбус натворил с моей палочкой. Оно в общем и так ясно: там внутри волосы сплетены веревочкой, а теперь она вылезла из деревяшки и распушилась на конце. Это как вместо перышка для каллиграфического письма взять малярную кисть. Придется мне до Рождества, пока не выберусь к Олливандеру, махать палкой, как ветряная мельница, а потом заново ставить все пройденные заклы уже с нормальной палочкой. Этак меня любой маглокровка обгонит!

Только я собрался зажечь Люмос, как вдруг…

— Ронни-бой, ты ничего не хочешь мне сказать?

Сэр Альбус, легок на помине!

1) Канон.

Вернуться к тексту

2) Канон: «На противоположном берегу, на вершине горы, светясь окнами на фоне звездного неба, расположился замок со множеством башен и башенок». Вот ей-Богу, сталинские высотки в ночном освещении выглядят привлекательнее, чем это описание.

Вернуться к тексту

3) В самом деле, знакомство с магмиром начинается с «темного и невзрачного» «Дырявого котла», проход на Косую аллею открывается на задворках, «где стояли только мусорные баки, да росли сорняки», в аптеке «жуткий запах — смесь тухлых яиц с гнилой капустой». И апофеоз — покупка волшебной палочки: «Последний магазинчик был маленьким и невзрачным… Облупившаяся позолоченная вывеска… Одинокая палочка лежала на выцветшей пурпурной подушке в пыльной витрине». Какое волшебное строение не возьми, оно не блещет чистотой. Дом Хагрида, заброшенные классы в Хогвартсе, Визжащая хижина, Нора с ее чердаком, где завелся упырь, особняк Блэков на Гриммо, 12...

Вернуться к тексту

4) Возвращается «Юнкерс» на свой аэродром. Не смог отбомбиться по цели, а садиться с бомбой опасно. Штурман, чопорный, с Железным крестом, докладывает:

— Под нами деревня Bolshie Govnishi.

Командир, весь из себя Белокурая бестия, самоуверенный, как носорог:

— Бомбить!

Свист сброшенной бомбы.

И всхлюп.

И тишина.

Вернуться к тексту

5) Канон на редкость подробно описывает паническую атаку, пережитую Гарри. Мальчишку аж тошнило. Тем не менее, вердикт Шляпы был: «…Много мужества, так. И голова неплохая. Талант, боже мой, да — и прекрасная жажда проявить себя».

Вернуться к тексту

Внимание, концовка предыдущей главы перезалита, правка большая.

September 01. 1991.

— Ронни-бой, ты ничего не хочешь мне сказать?

Я отдернул полог балдахина.

Мой мучитель сидел в кое-как втиснутом между кроватями золоченом кресле. Ну, прямо «все свое ношу с собой». Или на месте трансфигурирую.

— То, что я хочу сказать, директор Дамблдор, сэр, воспитанные мальчики не говорят. Они слов таких не знают!

Сэр Альбус понимающе улыбнулся:

— Из-за чего ты больше обиделся, из-за палочки или из-за мантии?

— Из-за пирожков!.. — Я говорил в полный голос, не сомневаясь, что сэр Альбус накрыл нас глушилкой, а соседям добавил сонных чар для полировки, хотя они и так спали без задних ног. — Мелочно это и неумно, уж простите за откровенность, директор Дамблдор, сэр! Хотели показать Гарри, что мы бедные, а не подумали, что домашний пирожок с яблоками из своего сада в разы дешевле, чем сэндвич с мясом.

— Я хотел, чтобы Гарри тебе не завидовал, Ронни-бой. Сэндвичи он и у тетки ел, а пирожков ему не пек никто и никогда.

— Резонно, — признал я. — А мантию зачем было портить? Сказали бы, я б надел старую, и все дела.

— Так я настроение тебе портил, Ронни-бой, а мантия — только средство. Надо же было как-то снять тебя с пьедестала.

— А я?..

— На самой верхней ступеньке, — заверил сэр Альбус. — В сияющих доспехах и, кажется, на единороге. На белом коне уж точно.

— Не замечал, — сказал я как мог сухо.

— За собой никто не замечает.

— Даже вы?

Сэр Альбус с виноватой улыбкой развел руками:

— В молодости друзья осаживают, не дают зазнаваться. Но чем выше поднимаешься, тем меньше вокруг людей, готовых говорить неприятные вещи не ради выгоды, а потому что беспокоятся за тебя.

— А хотите, я вам скажу?

— Про мой золоченый трон и яркие мантии? — усмехнулся сэр Альбус. — В первую очередь это нужно ученикам. Хотя и мне самому нравится, не стану лицемерить.

— Мне нужен ваш трон?

— Персонально тебе, надеюсь, не очень нужен. А другим необходимо сразу показать дистанцию. Вы вот сегодня вошли, и первым делом головы в потолок. Завораживающие чары! -сэр Альбус мечтательно вздохнул. — Мириады огоньков в бездонных небесах! И под небесами стол профессоров…

— Небожителей, — ввернул я.

— Так задумано Основателями. Для вашей учебы это гораздо лучше, чем если бы к профессорам относились как к наемной прислуге. Сам, наверное, знаешь, что детки аристократов привыкли в кнат не ставить домашних учителей! Да и маглорожденные не лучше. У них, понимаешь, разгул демократии, в школах специально учат спорить с учителями, истину добывать.

— Это плохо?

— Раз маглы установили у себя такой порядок, то что-то в нем находят. Но у нас авторитет старших, особенно профессоров, должен быть абсолютным! Куда это годится, что каждый год какой-нибудь умник трансфигурирует еду?! Им, вишь ты, охота проверить исключение из закона Гампа. Некоторые проглотить успевают… Осознаёшь, какая на тебе ответственность? — неожиданно завернул сэр Альбус.

— А я-то здесь при чем?

— Ты при Гарри Поттере! — сэр Альбус подобрел голосом. — Сам посуди, кто ему поможет, кроме тебя? Вот они все тут, гриффиндорцы девяносто первого года. Мальчик из мэнора, который сегодня впервые прокатился по железной дороге, лондонский шпаненок, месяц назад считавший волшебство разводиловом для лохов, и живший среди маглов полукровка. Ну, мистер Уизли, кому вы лично доверили бы Надежду магической Британии?!

— Гарри еще и Надежда? Могу я поинтересоваться, на что?

— На жизнь, Ронни-бой. На жизнь для сотен, если не тысяч магов, так что ирония тут неуместна! Думаешь, почему Волдеморт сам пошел его убивать? Не меня, предводителя Света, а годовалого ребенка? Да Гвардейцы на таких даже магию не тратили: за ногу да об угол… Есть пророчество касательно Гарри Поттера. В общем, он не отработанный пар вроде меня, старика, его главные подвиги еще впереди!

— Он же победил Волдеморта?

— Когда я победил Гриндевальда, газеты писали: «Повержен последний Темный Лорд»… Была у меня надежда, что хотя бы ваше поколение успеет вырасти в мире, но после некоторых событий…

Сэр Альбус в своей манере подвесил театральную паузу, ожидая вопросов, а я стал рассматривать резьбу на столбике балдахина. Он все равно скажет, что хотел, так зачем ему подыгрывать? Я лучше отомщу слегонца. Тонко, говорил же мистер Лавгуд, что я тонкий человек.

Прямо против моих глаз обнаружилось аккуратно врезанное в орнамент двойное даблъю: WW, Уильям Уизли! Билли, брат… Эх, не сберег я твою мантию, только раз в ней покрасовался!

— Не спрашивай меня о подробностях, Рон, — сломался сэр Альбус.

— Я и не спрашиваю.

— Мне пришлось бы взять с тебя обет молчания, а в твоем возрасте очень трудно не проговориться.

— Знаю.

— Рон, тебе совсем неинтересно?

— Интересно. Но вы ж не скажете.

— Рон, я хотел бы услышать твое твердое «да».

— Да. А вы о чем?

На самом деле я понял, что не оставлю Гарри, еще когда сэр Альбус сказал, как Гвардейцы детей за ногу и об угол. Представил, что какая-то сука в маске убивает безответную Луну, и понял. Другое дело, что Гарри ни разу не герой. Да и я… Классная команда у нас складывается против Темного Лорда: печальный клоун и рыжий клоун.

— Быть другом героя — не только ответственность, но и почет! — зашел с другой стороны сэр Альбус. — Газеты про тебя пишут, девчонки млеют, метлы тебе дарят!

— Девчонки?

— Нет, девчонки вряд ли. Но могу себе представить, что, скажем, фирма «Нимбус» дарит свои метлы Гарри Поттеру и его другу взамен на согласие попозировать для рекламы. Глядишь, и денег отвалят. Тебе ведь не помешают деньги?

Ну, вот, начал со спасения мира, а теперь покупает, как жлоба. Я и так был в обиде, а после такого подката не сдержался, нахамил Величайшему. Скорчил рожу счастливого идиота, как Фред, когда изображает малютку Лонни-стукача, и прошепелявил:

— Галеонсики!

Сэр Альбус ответил Санта-клаусовской улыбкой. Не пойму, он, что ли, принял мой стеб за чистую монету?!

— Спи, Ронни-бой! — По-старчески холодный палец коснулся моего виска, и я отключился.

September 02. 1991.

Утром открыл глаза, и уже стою, натягиваю штаны. Выкинуло с постели, как пружиной! Душа радуется, мышцы играют, магия бурлит в крови, хочется петь во все горло, бегать и колдовать. Бросил темпус — цифры крупные, яркие, четкие.

И все это пугает до усрачки.

(Ну, кроме притока магии — все знают, что в Хоге легче колдуется).

Чему радоваться — что меня собрали в Хог, как принца, а приехал, как нищий? Откуда бодрость спросонок? Ну, не жаворонок я! По утрам брожу вприщур, углы сшибая, пока не встану под холодный душ. И почему темпус показывает ровно полчаса до общего подъема? Что ли, я сам себе приказал встать пораньше? Это вообще не по-Уизлевски! У нас в Норе, наоборот, самый полезный навык — спать до упора, когда кругом галдят.

А вдруг я только считаю себя Роном Уизли, а на самом деле — сосед-негритенок или вовсе Малфоеныш?!

Заглянул в трусы — хотя бы мальчиком остался, уже неплохо, да и хозяйство знакомое на вид, с конопушками. Но полной уверенности нет. Может, конопатые-рыжие как раз Малфои, а всамделишные Уизли — блондины?

Видел я у Джима по телеку, как пузатенький клерк в костюме, при галстуке и золотых часах ловил зубами мышь, не поймал и для утешения пристроился вылизывать себе между ног. Не чокнутый, это ему гипнотизер внушил. Магл! А надо мной явно потрудился величайший волшебник современности. Настроение мне поднял, ага, сперва макнув в дерьмо.

Стал я вспоминать наш вчерашний разговор — а голова ясная как никогда, слава сэру Альбусу, всё прокрутил, словно в омуте памяти. Обдумал и стал крутить снова, вспоминая свои тогдашние мысли.

Вот сэр Альбус объясняет, зачем пирожки отнял, зачем испортил мантию. Я, хоть в обиде на него, уже готов признать, что имелись у Величайшего свои резоны. А уж когда он стал вещать, что Гарри может спасти тысячи жизней, я был готов хоть сейчас под знамена! Обидки такими пустяковыми казались. Да если надо, я бы голым ходил и жрал одну хоговскую тыквенную кашу, лишь бы помочь Гарри-Спасителю!

А сейчас, на ясную голову, только удивляюсь: где спасение жизней, а где мантия с пирожками? Никакой же связи! Или, может, потертая мантия помогла мне познакомиться с Гарри? Тоже нет. Мы встретились еще в магловской части вокзала, мантию я держал перекинутой через руку, чтоб не светить. Так что сцена Мальчик-в-обносках к Мальчику-в-обносках, как птичка к птичке,* разыгралась только в воображении сэра Альбуса. Небось, он слезу пустил от умиления. Козел.

Мама верно заметила: сэр Альбус хочет все держать под контролем. Вот и мельчит, развивает фигуры по одной, напропалую жертвуя другими и упуская обстановку на доске. Хотя какая доска, он же увлекается кеглями! Так написано в его вкладышах к лягушкам. А в кеглях нет легких и тяжелых фигур, нет своих и чужих — все одним цветом, безответные мишени. И стратегии никакой, одна тактика: бей в центр да потом выноси оставшихся.

Если сэр Альбус так боролся с Волдемортом, то понятно, почему годовалый ребенок оказался эффективнее всего Ордена Феникса. Иронизирую, конечно. Наверняка там Поттер-папа устроил посмертную ответку для Темного Лорда. Они же зельевары великие, «Шик-блеск» или что-то в этом роде.** А боевые зелья — это не анекдот: «Поймайте врага и влейте ему сквозь зубы». Их после первой мировой войны распыляют, как магловские газы, а можно и по старинке намазать дверные ручки…

Короче, попали мы с Гарри под Сэра Альбуса, как покойный Пикок под контейнеровоз.

Величайший прет к своей великой цели, а наши маленькие топчет походя. Я еще легко отделался, если считать на сегодняшний день (а дальше кто знает!). А Гарри десять лет продержали в чулане, и вдруг — фанфары! — вставай на доску, да сразу в ферзи! Все для тебя, моя крошка: статьи в «Пророке», куклы Гаррички, белая сова и готовый друг. Вот чтоб мне троллевы тряпки стирать, если вскорости герою не подгонят метлу, даром, что они запрещены для первокурсников. Меня, понятно, обломают, чтоб лучше старался.

Вспоминаю, как сэр Альбус покупал меня на славу Друга Героя и сопутствующий фарш, и в жар бросает от обиды и стыда. «Газеты про тебя пишут, девчонки млеют, метлы тебе дарят!.. Глядишь, и денег отвалят. Тебе ведь не помешают деньги?»

Я, что ли, показал себя жлобом? Или отец давал повод? А может, деда Септимус, у которого сэр Альбус был деканом Гриффиндора?! Три поколения Уизли знает старый козел, мамины булочки жрякает только в путь — друг семьи! А кто мы ему? Ветошь, ноги вытереть. Как он заулыбался, когда я с дебильной рожей прошепелявил: «Галеонсики»! Очечками засверкал! И горя нет, что сосватал в друзья герою жлоба. Наоборот, он был рад! Потому что жлоб — существо понятное и управляемое, а именно к этому и стремится Величайший.

* Birds of a feather flock together — «птицы с (одинаковым) оперением собираются в стаю», как наше «Рыбак рыбака видит издалека».

** По канону, Флимонт Поттер изобрел снадобье «Простоблеск», «две капли усмирят самую буйную копну волос». Авторская ирония, однако (если вспомнить прическу Гарри).

* * *

Хог спятил.

Идем с Гарри на завтрак, никого не трогаем. Спросили дорогу у старшекурсниц с Райвенкло, одна стала отвечать и зависла — узнала героя. Вторая договорила за нее и утащила подружку. Обогнали нас — они длинноногие, — и вдруг повернули навстречу. Прошли мимо, глазами косят, развернулись и опять нас обогнали. Шепчутся:

— Он?

— Ну! Шрам видела?!

— Подумаешь! Я Муди* видела, вот там шрамы!

— Как ты ухитрилась, он же в мантии?

Гарри застеснялся и стал притормаживать, я пихал его в спину, но все равно мы отстали. Вышли на лестницу, когда райвенкловки уже сходили с нее, узнали внизу приметные латы со шлемом-ведром (от них налево, и коридор приведет к дверям Большого зала). И вдруг лестница поехала! Внизу пропасть, летим, как на стреле башенного крана, цепляемся за перила.

Причалили к площадке с высокой дверью, лат уже не видно, а главное, пропасть под лестницей выглядит глубже, хотя мы спускались! Дернули дверь — заперто. Достаю палочку и только нацелился на замок алохоморой, как вдруг мне врезали по заднице!

Филч, Мордредово семя! Заносит для второго удара боевую швабру, откуда подкрался — непонятно.

Гарри шарахнулся, наткнулся спиной на перила и стал заваливаться назад. Я было схватил его за рукав, а он забарахтался, ловя равновесие, и рукав у меня вырвал! Еще бы чуть, и осталась магическая Британия без Надежды. Но Филч, скрипя артритом, дотянулся через мою голову шваброй. Дёрг! И Гарри, подцепленный перекладиной под спину, летит на меня! Врезался, я не устоял, и мы в обнимку рухнули к ногам торжествующего завхоза.

— Вас предупреждали не ходить в запретный коридор?! Под угрозой мучительной смерти! — завыл Филч.

Какой там сквиб! Чисто шаман индейский. Спас Гарри если не жизнь, то здоровье, там же футов пятьдесят было падать, а счастлив тем, что от Филча Неотвратимого и на тот свет не смоешься.

Между тем шизанутая лестница совершила новый оборот. Теперь она опять вела вниз, к приметным латам. Филч пустил слюни, как голодный грузчик у лотка с хот догами, и стал в нас брызгать:

— В подвал! Кандалы начищены, цепи смазаны, розги замочены!

Гарри поправил очечки, вздохнул и доверчиво взял его за руку, мол, в подвал так в подвал! Филч аж онемел от изумления. Любой бы школяр уже несся по лестнице впереди собственного визга. И я бы несся, если б не знал, что в Хоге давным-давно отменены телесные наказания, а камерой для экзекуций Филч только пугает нарушителей.

— А-аргус, д-дети еще н-не за-автракали! Д-даже п-приговоренным по-олагается п-п-последняя т-трапеза! — а это нарисовался новый персонаж, Квирелл-заика, и опять непонятно, откуда вылез.

Оказывается, оживленное местечко эта площадка перед Запретным коридором!

* Бейте меня семь человек, если Moody читается «Моуди», как в одном из переводов.

* * *

Отбил нас заика у Филча и даже уговорил в честь первого учебного дня не давать отработок. Спустились с ним по лестнице до цокольного этажа, и Квирелл ушел в стену. Похоже, там отдельный, профессорский вход в Большой зал, зачарованный от учеников.

Ладно. Идем, а навстречу нам школяры, то парами, то компаниями. Ранние пташки, завтрак только начался, а они уже заправились.

Слышу, за спиной:

— Смотри, смотри!

— Где?

— Рядом с тем длинным, рыжим.

— Это который в очках?

— Видел его лицо?

— Видел его шрам?*

Обернулись мы с Гарри и охнули: идут следом и ранние пташки, и те, кто успел подтянуться, всего человек сорок. Многие стали нас обгонять и сразу поворачивать навстречу, чтобы рассмотреть героя в лицо. Слава Мерлину, героя пока не рвали на сувениры, но всякий норовил пройти как можно ближе, и в конце концов мы увязли в этом водовороте.

Спасла нас Грейнджер: по стеночке пробралась в Большой зал и стукнула Персику. Префект Гриффиндора явился во всем блеске власти, прихватив девушку, префекта барсуков, и они замолотили, как печатный станок мистера Лавгуда:

— Балл со Слизерина!

— Балл с Райвенкло!

— Со Слизерина!

— С Райвенкло!

Ну да, не дураки же — своих наказывать. Барсуки сами разошлись, а грифов и так почти не было, они же могут посмотреть на героя в своей гостиной.

— Напряжно? — спросил я Гарри, когда мы уселись за стол.

— Я предпочел бы обойтись без этого, — тактично сформулирован он, посыпая овсянку сахаром. Геройская рука тряслась, и песок ложился удивительно ровно.

* Реплики из канона.

September 03. 1991

Ходили с Гарри к Хагриду. Не так он глуп, как изображают Фред с Джорджем — конкретный мужик вроде фермера. Свинью бьют под мышку, теленка под лопатку, картошку сажают в мае, и рассуждать здесь не о чем. Мужик не рассуждает, мужик знает, а что не знает, о том молчит.

С близнецами у Хагрида война, говорит, «Я полжизни убил, гоняясь за ними по Лесу». Спросил, как дела у Чарли, я и завис. Дежурный ответ «Изучает драконов в Румынии» с Хагридом не прокатит, Чарли при мне писал ему, когда готовился к экзамену на должность в заповеднике.

Я сделал покер-фейс и сказал, отлично, повысили Чарли из младших смотрителей в целые смотрители.

— Ого! — обрадовался Хагрид, — Я знал, что парнишка далеко пойдет! Уж больно здорово он ладил со зверьем!

Гляжу на него — вроде не стебается, в самом деле рад. Хотя знает, что парнишка далеко пошел дракону под задницу.

Смотрители, хоть «целый», хоть даже главный, следят, чтобы вовремя чинили вольеры, да убирают навоз. Для Чарли с его десятью отличными «жабами» работка, деликатно говоря, невместная. А он доволен, что сумел зацепиться в заповеднике. Корешится с учеными и надеется скакнуть в научные сотрудники, когда освободится должность. А чистоплюи будут ждать годами и все равно окажутся у задницы. С этого безопасного местечка начинают карьеру все драконологи, у Чарли даже в контракте написано: находиться не далее шести футов от корня хвоста. Там мертвая зона, где дракон тебя не достанет ни огнем, ни хвостом, ни крылом. Раздавить может, так надо же вертеться.

Ладно. Главное, что Хагрид не стал выспрашивать подробности, и Уизли Второй остался в глазах Гарри крутым ученым. А то не все понимают. Когда школьные фанаты и особенно фанатки Чарли докопались где он устроился после Хога, мы оглохли от вопиллеров. Письма в Румынию дорогие, совы же не летают через Канал, так они Чарлиной семье высказывали свое фи, что лучший за полвека капитан гриффиндорцев работает драконьим поджопником, когда мог пойти в профессиональный квиддич.

А вообще, хорошо сидели. У Хагрида дивный чай на волшебных травах и твердокаменные кексы. Что-то он кладет (или нарочно не кладет) в тесто, чтоб хрустело. Погибель для зубов, если ты не полувеликан. Хотя Гарри макает в чай, обсасывает, резцами точит, как белка. Недокормыш, что дали, то и ест.

Рассказали, как Филч поймал нас у Запретного коридора и стращал кандалами, Хагрид посочувствовал. Оказывается, завхоз и его достает. Науськивает свою кошку: Хагрид в замок, Миссис Норрис за ним по пятам. Что ли, следит, чтобы полувеликан детей не ел?

Хагрид разлил остатки чая, поставил воду кипятиться и убрал со стола отпиленный от полена кругляш, на котором стоял чайник. Под кругляшом обнаружилась газетная вырезка. От меня она лежала далековато и наискось, зато в самый раз, чтобы прочесть подслеповатому герою. Он и прочел вслух:

ПОСЛЕДНИЕ СВЕДЕНИЯ О ВЗЛОМЕ В ГРИНГОТСЕ

Продолжается расследование попытки взлома в банке Гринготс, имевшей место 31 июля. Полагают, что это работа темного мага или же колдуньи.

Гоблины Гринготса настаивают на том, что ничего похищено не было. Содержимое взломанного сейфа было изъято ранее в тот же день.

"Но мы не скажем, что там было, так что для собственного блага не суйте нос в наши дела",— заявил сегодня пресс-гоблин-секретарь Гринготса.*

У меня в голове рявкнуло, как сирена идущего на обгон контейнеровоза. Отец любит прокатиться по скоростной трассе по-магловски, не взлетая: дорога бежит под колеса, кусты мелькают по обочинам, и даже наш фордик кажется гоночным болидом. Как вдруг сзади: ЫЫА! И уже справа: Ш-ШУХ! Заслонит небо, ударит воздушной волной, и уже впереди маячат, удаляясь, опломбированные двери морского контейнера. И понимаешь, что это Смерть промчалась по своим делам. У него вес за сорок тонн против нашей одной неполной, смахнет и не заметит…

Смотрю на Гарри — личико безмятежное, глазки за очечками доверчивые.

— Хагрид! — докапывается, — Гринготс взломали в мой день рождения! Это могло быть как раз, когда мы там были!

А полувеликан отводит взгляд и возит носком сапожища по полу, как смущенная первокурсница. Типа, я газетку не подсовывал, а совсем даже наоборот, проницательный герой застал меня врасплох.

Гарри набычился:

— ХАГРИД!

Хагрид схватил пригоршню своих твердокаменных, сыпанул в рот и захрустел. Тарелку с кексами подсунул нам, забурчал, мол, угощайтесь.

— Мы пойдем, — встал Гарри.

Притворно повздыхав, Хагрид набил нам карманы кексами — на дорожку — и выпроводил за дверь.

— Фодефжимое фейфа быфо ифъято фанее ф тот фе день, — процитировал Гарри. Пальцами достал из-за щеки кекс и продолжал: — Хагрид в тот день взял сверток из семьсот тринадцатого сейфа. Сейф секретный, вообще без замка, прикинь? Только гоблинам открывается. Здоровенная ниша в сплошной скале. А сверточек с кулак, в простой оберточной бумаге. И больше ничего там не было.

— Какие секретные свертки могут быть у Хагрида? — стал рассуждать я. — Личинка какой-нибудь запрещенной твари?

— Не, сверток для директора Дамблдора. У Хагрида от него письмо было гоблинам, — безмятежно сказал Гарри и сунул кекс за щеку.

Меня опять накрыло ощущение, что смерть рядом, хотя до меня ей дела нет. Если не встану на пути.

Очкую или родовой дар просыпается? Мы же Уизли-проныры, потомственные разведчики. Хотя это было давным-давно, когда рыцари плаща и кинжала еще не вошли в моду, и рыцари-которые-с-мечом презирали шпионов за кинжалы и плащи без герба. Короли одаривали нас перстнями с руки, но общались через лакеев, брезгая говорить с полезными мерзавцами. И только сермяжная пехота всегда без задней мысли уважала разведку.

— Сверток у Дамблдора, взломщик не пойман, — сказал я. — Куда он пойдет?

— Ф Фогфафтс?

Я обернулся — дом лесничего скрылся из виду — и сказал:

— Плюнь каку.

— Фот ефё! — запротестовал Гарри. — Они фкуфные. Фёрстфые только.

— Придем в Хог, все станут спрашивать, отчего это герою лик перекосило, — спрогнозировал я. — Ты застесняешься… Продолжать?

Гарри замотал головой и выплюнул кекс в руку.

— Все выбросим?

— Все.

— А если Хагрид найдет? Обидится. Он же от души угощал…

Мы подумали и выбросили кексы в озеро. Кондитерские изделия полувеликана булькнули на дно, как настоящие камни.

Гарри вздохнул:

— А могли бы оставить на черный день… У старухи Фигг пряники тоже не угрызешь, да еще кошками воняют. По-моему, она их покупает уже черствыми, для экономии…

— И?

— И я жру! — с вызовом ответил Гарри.

Мой личный счет к Величайшему козлу резко увеличился.

*Текст из канона.

Насчет еды, для потомков.

У меня многие воспоминания детства идут под саундтрек «Жри, мучитель!». По маминой теории, все съеденное идет сперва в тело, а магии достается то, чем напихаешься в перегруз. Нас закармливали до тошноты. Ученая тетушка Пандора ругалась: «Молли, ты губишь детей!» — «А мы мракобесы, живем в средневековье», — огрызалась мама.

Как часто бывало в их спорах, наука проиграла мракобесию. У Луны долго не просыпалась магия, и однажды тетушка Пандора, переступив через характер, пришла просить у мамы рецепты Йоркширского пудинга и прочих вредных блюд. Поступили проще: Луну стали кормить с нами. С непривычки она маялась животом, однако месяца через два в традициях дома Уизли взорвала овсянку.

Взрослый волшебник всегда готов пожрать, особенно если наколдуется. А толстяки редкость. Отец раздался, когда стал терять магию, и маму я помню стройной. Может, она располнела, потому что делится силой с отцом?

Короче, волшебного ребенка мало досыта кормить, его надо пичкать. В горло пихать, как рождественскому гусю, тогда вырастет сильный маг. А Гарри родственнички-маглы наказывали, оставляя без еды.

Стал вспоминать, как наказывали моих друзей-приятелей из Оттери. Чаще всего не давали карманных денег или отбирали игровую приставку, скейт — в таком духе. Фермерских детей драли, потому что каторжный труд вроде чистки свинарника для них не наказание, а просто жизнь. Джима не пускали на свалку, чтоб делал уроки, у Мэри Энн отбирали книжки, чтоб погуляла... И никого никогда не оставляли без еды. Народ в Оттери простой и по-деревенски прижимистый, понимает, что рахит в семье — наказание родителям. На одних врачах разорит, а толком работать не сможет.

Не думаю, что бизнесмен Вернон Дурсль дурнее.

Я думаю, он по-своему умно рассудил, что у задохлика и магия будет дохленькая. А может, ему и подсказал кто-то сведущий.

Так или иначе, я могу понять магла, который в меру своего разумения защищал себя и семью. (А вот простить — это в церковь. Волшебники левую щеку не подставляют). Я отказываюсь понимать сэра Альбуса. Если он правда считает Гарри Мальчиком-который-должен-спасти-магический-мир, то почему допустил, чтоб его недокармливали?

Смычка с уже написанным финалом отдалилась. Сам не ожидал. Потерпите, осталось немного.

Два вечера

September 03-04. 1991

Испытал свою покоцанную палочку. Задернул полог на кровати, дал Люмос… Негромкий треск! И темнота.

Парни засуетились:

— Уизли, ты че?!

— Ронни, ты чем шарахнул?!

А я не соображу, что это за Люмос такой. Может, я стал темным, и теперь у меня все шиворот-навыворот? Дам Нокс, и посветлеет?

Слышу, полог зашуршал. Кто-то лезет ко мне и тянет из руки палочку:

— Отдай пока мне, а то колданешь с перепугу…

— Лонгботтом?

— Нет, я твой разум, потерянный в детстве… Уизли, ты балбес! Кто ж пробует Люмос Максима в таком маленьком объеме?!

У меня срослось: это не Люмос темный, это я ослеп! А Люмос, наоборот, слишком яркий, да полог и простыни сработали рефлектором.

Моя палка-копалка сливает магию, как в трубу.

В ту же ночь я заперся в туалете и попробовал на комке бумаги Левиосу. Плитку под комком вырвало из пола и вбило в потолочную балку, а у меня зашумело в ушах — верный признак, что переколдовал.

Спросил у Перси, нет ли каких упражнений, чтобы дозировать подачу магии, он сказал, что она сама дозируется. Когда рукой берешь перышко, ты же не рвешь его, как гирю, вот и с магией так. В общем, не мой случай.

Пришлось написать маме, что палка мне не подходит. Про сэра Альбуса молчок, хоть я и не верю сплетням, что в школьной совятне есть чары, настроенные на некоторые слова, и подозрительные письма попадают сперва к директору. Он бы читать замучился!.. Я написал, что палочка перестала слушаться, а уж кто ею в землю тыкал, все Уизли видели из машины. Мол, дотянуть до Рождественских каникул не получится, потому что скоро начнутся практические занятия, и надо мне хоть камином, хоть как попасть к Олливандеру, чтобы подобрать новую палочку.

* * *

Мысль прочистить своей тушкой каминную сеть от Шотландии до Лондона вызывает рвотные позывы. Аппарацию я легче переношу, даже блюю не каждый раз, а парой с Биллом это вообще не мучение, а развлечение, вроде русских горок. Они ведь, кто работает в Египте, даже в сортир на сотню ярдов лучше перенесутся, чем шагать по жаре. С такой практикой Билл аппарирует как бог!

Стал я вспоминать, давно ли мама аппарировала с кем-нибудь парой. Со мной — во втором классе. Ларкинс сломал мне нос за то, что я назвал его сквибом, а мисс Одли знала, что некоторых детей с травмами надо везти к Смиту-мяснику (представляю, что она могла подумать). В общем, Смит отправил сову в Нору, через пять минут появилась мама, через шесть над моим носом колдовал целитель в Мунго, а через десять я уже в школьном дворе давал ответку Ларкинсу. И мисс Одли с глазами по блюдцу повезла его к Смиту… Что-то я увлекся, но зачеркивать не буду. Мисс Одли дивная. Везет дяде Тому: училка-любовница, жена немая, классный сын и собственная автосвалка! Хотя это не везение, он же всего добился сам, в том числе онемил тетю Сэм. Она тоже замечательная, и это уже тенденция.

А мама не аппарирует уже года три, ни с детьми, ни одна, я точно вспомнил. Раньше они с отцом за один прием утаскивали парней к Хогвартс-экспрессу, а с позапрошлого года стали возить на машине. Говорили, потому что Фред и Джордж в школу пошли. Хотя Билл тогда уже закончил Хог, а Чарли перешел на седьмой курс и успел сдать министерский экзамен на аппарацию. Двое больших убавилось, двое маленьких прибавилось.

Выходит, что проклятье Уизли достало и маму.

Что ж, какая ни плохонькая, а это ясность. За маму положено глотки грызть, будь ты хоть какой мирный человек. Хоть продавец воздушных шариков.

Значит, старшие уже решили про себя судьбу Малфоев. Люциуса — точно, а с Драко возможны варианты, как-никак бабушка Цедрелла не советовала его убивать.

Вот и дивно. Сколько людей хороших вздохнет свободно! Дядя Том ненавидит Малфоев сильней, чем Волдеморта. Говорит, война — это не палочки и чары, война — это деньги, деньги и деньги. Без малфоевских капиталов не было бы Темного Лорда. Волдеморт, или как его звали на самом деле, остался бы маньяком-одиночкой.

* * *

Потомки, я уже писал, что сэр Альбус козел? Так я ошибался. Сэр Альбус Величайший Светлый Козел Современности!

Мама, понятно, связалась с ним письмом или через камин, а то как бы меня отпустили к Олливандеру. Не удивлюсь, если потребовала денег за испорченную палочку. И вот за ужином сэр Альбус подзывает меня к профессорскому столу. В зале, прошу заметить, вся школа, это не завтрак, который можно проспать, и не обед, на который отводится час, и всегда кто-то уже поел и ушел, а кто-то еще подтягивается.

— Некоторым юным волшебникам собственная палочка мешает, — говорит Величайший С.К.С.

Голос у него профессорский, поставленный. Кто близко сидит, расслышали — хихикают и передают дальше, а старшекурсники уже шепчут заклы-подслушки. Внимания к директору больше, чем когда он делает объявления под Сонорусом.

Он требовательным жестом протягивает руку, мне ничего не остается, как отдать ему свою палку-копалку.

— Безусловно, я помню, что не волшебник выбирает палочку, а палочка волшебника. Кому еще верить в этом вопросе, как не месье Олливандеру! — рисуясь, вещает В.С.К.С., а сам этак с поворотом елозит моей палочкой в кулаке, как будто надраивает ее ветошкой с полиролью. Начал от рукоятки, раз-два, царапины пропали, лак заблестел. — Но верно также и то… — раз-два, палочка уже до середины как новенькая, — …что хороший волшебник… — раз-два, в кулаке скрылся кончик с торчащим волосом, — может колдовать любой палочкой!

Эффектный взмах, и парящие над столами волшебные свечи засияли вдвое ярче. А сэр Альбус стал перекрашивать пламя свечей в гриффиндорский красный. Быстро-быстро, один тычок палочкой — один огонек меняет цвет, десять секунд, и над столами засветилась красная буква А… П… В… Б… и самая большая, с завитушкой, Д. Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор.

Гриффиндорский стол взорвался! Первачки от избытка чувств топали ногами, кто постарше, искрили Баубиллиусами и запускали трансфигурированные из чего попало крылатые дудки и трещотки. Я нашел глазами своих: Джордж в истерике бился лбом о стол, Фред со всей свойственной ему добротой помогал брату, подталкивая в затылок. Перси воздвигся над столом и стоял с каменным лицом, ожидая команды с профессорского стола: прекращать безобразие или присоединиться к изъявлениям восторга?

Так же, только в половину накала, отметили триумф директора за столами Райвенкло и Хафлпафа. Вороны уже что-то подсчитывали на клочках пергамента, практики барсуки пытались перекрашивать огоньки.

Слизерин молчал, сохраняя покер-фейс. Чистокровные как никто понимали, что сэр Альбус показал запредельный класс боевой магии. Пять букв, штук шестьдесят перекрашенных огоньков, каждый — пущенный без промаха точечный закл. А до ближайшей к сэру Альбусу свечки футов двадцать пять, до самой дальней все шестьдесят. Как представишь, что вместо красящих чар он бросал Секо…

Для маглорожденных это еще один голливудский трюк. Величие козла они оценят не раньше, чем попробуют попасть из палочки хотя бы на десяток футов.

Сэр Альбус раскланялся и, подняв руку, призвал зал к тишине. Все вмиг умолкли, запоздало вякнувший гудок с крылышками развеяли десятком заклов с разных сторон.

— Впрочем, хороший волшебник может колдовать и без палочки! — и сэр Альбус вернул огонькам прежний желтоватый цвет, поочередно указывая на них пальцем.

Уставшие беситься школяры благоговейно молчали.

— Старое, но грозное оружие, — разглядывая мою палочку, заметил сэр Альбус. — Ваш брат, мистер Уизли, творил с ним настоящие чудеса! Держите. И впредь постарайтесь не посрамить вашу славную фамилию!

Стою под тремя сотнями взглядов, пялюсь на палку, вылезший волос не спрятался, разве что торчит поменьше. Это ж в какую (много слов зачеркнуто) Марианскую впадину меня опустили?!

Палкой невозможно колдовать, но теперь кто мне поверит?! Вылезший волос не доказательство, у директора же получалось! (Как он провернул этот трюк? Я вижу пока что три способа, и ни в одном из них нет места палке в ее нынешнем покоцанном виде).

Это самое глубокое, но не первое и не последнее мое падение. Весь Хог теперь знает, что у меня палочка брата. Положим, чистокровным по фигу, вон, у Лонгботтома и вовсе палочка отца. Но маглорожденные, которые слишком всерьез восприняли Олливандерово «палочка выбирает волшебника», решат, что Уизли не могут наскрести семь-восемь «галек» на ту Единственную-Палочку-Которая-Дожидается-Рона. Уф, аж в ушах зазвучало на мотив Дассеновского «Салюта»: «Па-ба, пабаба-ба, Уизли нищеброды»… Не сомневаюсь, что мне припомнят и замечание сэра Альбуса, что плохому волшебнику собственная палочка мешает, и пожелание ВПРЕДЬ не посрамить славную фамилию Уизли (а раньше, выходит, срамил).

Нет, он точно Величайший Козел Современности! Светлый, но это не отменяет его козлиной сути.

Между тем все, кому хотелось, нагляделись на мой позор и вернулись к обсуждению величия директора Дамблдора, сэра. Слизни с заговорщицким видом по одному шныряли на выход. Полетят в мэноры совы с письмами и со склянками воспоминаний… Маглокровки пытались изобрести хват, чтобы целиться палочкой как пистолетом, старшекурсники показывали дуэльный, когда палочку держат как рапиру, вывернув кисть и подняв на уровень глаз (без привычки руку начинает ломить уж через минуту).

— Не стой, Ронни-бой, иди поешь, а то голодным останешься, — вывел меня из ступора голос сэра Альбуса. А глаза добрые-добрые, ага.

Я пошел к своим, сел. Думаю, если Фред хоть попытается хрюкнуть, вцеплюсь зубами ему в нос и откушу, сколько успею. Но Фред и Джордж, сблизив головы, шептались с каким-то старшекурсником. Тот взмахнул рукой, как будто отбивая бладжер. Про квиддич говорят. Как ни в чем не бывало.

— Ты смелый, Рон. Я бы там помер, — вздохнул Гарри.

Лонгботтом потянулся через него и пожал мне руку. Шепнул:

— Моя бабушка его боится...

— Бабушка-то почему?

— Не знаю. Она вообще отчаянная, министра ругала в глаза.

— Рональд Уизли, если у тебя проблемы с усвоением знаний, ты мог бы обратиться к товарищам! — отчеканила как всегда правильная до невозможности Грейнджер.

Захотелось ее расцеловать. Вот ведь ботанка, с виду ничего человеческого. А не отвернулась от меня!

На радостях у меня проснулся аппетит. Огляделся и запросил телятинки. Ем, аппетит присматривается, что бы захомячить в запас, пока со стола не убрали. И вдруг Грейнджер:

— Рон! Что с тобой?!

— А что не так?

— Рон, ТЫ ЕШЬ НОЖОМ И ВИЛКОЙ?!

Спалила меня.

* * *

Придется записать, что раньше пропустил.

Удачно распределившись на факультет отважных, Гарри впал в нирвану. Улыбка блаженная, глазки за очками плывут… плывут и наплывают на возникшие ниоткуда горы еды! И никто по рукам не бьет! Недокормленный герой и потянулся рукой. А я отжал его и давай хватать двумя.*

Я потом анализировал варианты — правильный был ход подставиться самому. Там полшколы точно глазело на Мальчика-которого-десять-лет-не-видели. А мне что, за шиворот его оттаскивать или этикет читать? А так Гарри, глядя на отвратительно жрущего меня, встряхнулся и честь по чести взял нож и вилку. Мне потом ни слова в упрек, скорее наоборот, сочувственней стал относиться, вот я и не спешил соскочить с имиджа.

Но тут, раз уж сам раскрылся, надо было что-то сказать. Решил валить на близнецов:

— Грейнджер! Парни! Не знаю, что со мной: как доберусь до хавчика, так сам не свой. Жру в три горла, себя не контролирую. Может, Фред с Джорджем подлили мне какое зелье?

— Похоже, — согласился Лонгботтом. — А сейчас ты постоял у всех на виду, и оно в крови сгорело со стыда.

— В адреналине, — уточнила Грейнджер.

— Ага, — говорю, — в нем. Точно! Простите засранца, что аппетит вам портил! Я вообще воспитанный, бывало, за стол не сяду, пока не положат вилку для шпрот!

— А есть отдельная вилка для шпрот?** — сделала стойку Грейнджер. — Я хотела сказать, не прощу, пока не объяснишься по правилам приличия, без слова на «з».

— Ага, объясняюсь. Вставь «бип» вместо этого слова.

Гарри и Гермиона засмеялись, Лонгботтому пришлось объяснять про «бип», про видеозапись и про телевизор.

Вместе дошли до гостиной, Гермиона и Невилл сравнивали электромагнитные волны и лучи заклинаний. Я думал, что самые важные лучи сейчас проскакивают между нами, и будет неправильно, если завтра они погаснут. Остальные, видно, чувствовали что-то подобное. Гермиона пошла с нами в спальню, и соседи нормально отнеслись, это парням к девочкам нельзя.

Стали пробовать мою палку.

Отлевиосили ношеный носок, он взвился ракетой и не вернулся. С тем же результатом запустили на орбиту второй. Походили с задранными головами, Лонгботтом столкнулся с Гарри, сшиб с него очки и раздавил, Гермиона отрепарила своей палочкой. Усадили Лонгботтома на кровать и еще походили. Потолка в нашей башне нет: балки, какие-то дрова потоньше, вроде ребер, да доски, и на всем каминная копоть со времен Основателей. Может, там еще сто носков прилипло кроме наших — не заметишь.

Для наглядности результата я нацелился своей палкой на шнурок чьей-то кроссовки, Гермиона проверила прицел, и я дал Секу. Из кроссовки получился шлепанец без пятки, шнурки не задело.

Наблюдавший за нашими опытами негритенок (его зовут Дин Томас) сказал, что мы лишили его обуви, в которой он выиграл чемпионат по бегу от полицаев. Он, дескать, не в обиде, потому что было весело, а кроссовки все равно малы, но суровые законы улиц Ист-Энда требуют ответки. Посовещался со вторым соседом, Симусом Финниганом, тот много заклов знает от матери-ведьмы. Все отошли к стене, спрятались за кроватью Симуса, и мститель шарахнул в мою тумбочку только что придуманным заклом Бомбарда минима. Тумбочка сложилась, аккуратно разломавшись по швам. Мерлин знает, то ли «минима» подействовала, то негритенок не сумел чисто скастовать Бомбарду.

Потом явился Перси и все испортил. На Гермиону зыркнул так, что она побагровела и вмиг испарилась. Парням скомандовал, обращаясь по убыванию чистокровности:

— Мистер Лонгботтом, мистер Поттер, мистер Финниган, мистер Томас, по распорядку дня через семь минут все должны быть в постелях!

И подвесил посреди комнаты Темпус с убывающими секундами.

Мне брат прошипел, наколдовав глушилку:

— Рон, ты вообще от нашей мамы родился?!

— А что?

— А то, что мама бьет только ту посуду, которую может восстановить!.. Ты хотя бы знаешь, что когда в гриффиндорской башне ломается школьное имущество, мне приходит сигнал на этот значок?! — Перси любовно полирнул рукавом бляху префекта. — Вчера я сделал вид, что не нашел того, кто расхреначил кафель в туалете. Домовики починили, и ладно. А ты тумбочки ломаешь! Дойдет до Филча, он же выкатит родителям счет, как за спальный гарнитур Людовика Четырнадцатого!

Я не стал переводить стрелки на Дина — моя тумбочка, моя и вина, что не уследил. Попросил отрепарить, Перси постучал по лбу:

— Она ж на шкантах, голова! Дерево не репарится.

— А ты клеящим.

— Я жеста не знаю.

— Репарь, я знаю.

Перси кинул Репаро, и тумбочка собралась, а я Персиной палочкой добавил Гуммиарабикус. Может, и получилось…

— Даже не дыши в ту сторону, — предупредил Перси. — Домовики заменят, когда все уснут.

— А Филчу не скажут?

— Филч достал ВСЕХ. Но фигура нужная, оттягивает на себя недовольство администрацией. Просто не попадайся ему, а если попался, не вздумай мстить... И вот еще что, Рон. Ты сегодня держался молодцом!

— А я думал, вы злитесь, что я всю семью подставил.

— Рон, старшекурсники все поняли, кто кого подставил, другое дело, что не все нам сочувствуют. Но мы переживем, верно? Мы Уизли! Нас э-э-э… достают, а мы крепчаем! — Перси снял глушилку, кивнул на мелькающие цифры Темпуса. — Мистер Уизли, у вас минута и десять секунд на то, чтобы переодеться и отбыть ко сну! Не заставляйте меня снимать балл с Гриффиндора!

И стоял, как памятник адмиралу на столбе (забыл фамилию), пока я не надел пижаму.

Странный день: осрамился, а на душе яблоневый цвет.

Парни меня поддержали, значит, мы уже не просто соседи! И Грейнджер. Фред не дразнился, Перси прикрыл. Я узнал, что Хоговские домовики не стучат Филчу, что есть электромагнитные волны и деревянные шканты. Надо посмотреть, что это за штуки. Хотя про шканты догадываюсь: это палочки, на которых собирают мебель. И дырочки. Как они называются? У шипа проушина, а у шканта? И с Бомбардой минима стоит разобраться. Если закл не фейковый, это, считай, наступательная граната! Кидай под ноги противнику, а самому прятаться не надо. Ну и в быту — ямку выкопать, торт взорвать у слизней на столе.

Грейнджер славная. Думаю о ней, и теплеет на душе. А когда думаю о Муфалде, только тянет в паху.

* * *

Утром я нашел на своей подушке шоколадную лягушку с редким вкладышем, где сэр Альбус поражает Гриндевальда.

Намек я понял, а извинение не принял. Хотя, конечно, не побежал сообщать об этом Величайшему.

*Сцена, где Рон рвет зубами мясо с двух куриных ножек, целиком на совести Голливуда (оксюморон, однако. Где Голливуд, а где совесть?).

** Попадается в антикварных наборах столового серебра. Нужна, чтобы разваренная рыбешка не развалилась, когда ее перекладывают. Бывает в форме широкой многозубой вилки или лопатки с прорезями для стока масла. Посмотрел современные — одно предложение, минимальная партия 12 штук. Интересно, продавец понимает, что это не на 12 персон, а на 12 столов?! Шпротной вилкой не едят, а накладывают.

September 05-06. 1991

Научился у Оливера Вуда доставать воспоминания. Определяешь начало и конец отрывка, сосредотачиваешься только на нем, палочку к виску и тянешь, а оно разматывается, да с такими подробностями, каких сам нипочем не вспомнил бы. Закл невербальный, особенного жеста, чтобы заучивать, нет. Проще только Люмос.

Не знаю, какое кино получилось — у нас не было Омута памяти, чтоб посмотреть. Вуд предупредил, что по неопытности все тащат «паровозы» с лишними картинками, дескать, понравится ли адресату любоваться, как я на толчке кряхчу. Я ответил, что старшие братья пеленки мне меняли, стерпят и толчок. А Вуд: «Будешь писать, передай Чарли привет от действующего капитана Грифов!». И улыбается. Довольный, что развел меня сказать, для кого воспоминание. Зато из уважения к Чарли не взял денег за науку, а сговаривались на две «гальки».

А склянку с воспоминанием я отправил совой в Гринготс. Там перешлют в Египет Биллу. Если кто сможет расколоть фокус сэра Альбуса с моей палкой, то только он.

* * *

Малфоеныш вызвал Гарри на дуэль и не пришел. Одно слово, слизень!

Сказать по правде, я чуть ли не пинком втолкнул Гарри в эту историю. Он робкий, а нам еще Волдеморта побеждать. Пускай тренируется.

Мой косяк — что позволил Малфоенышу назначать условия. Не нужно изучать дуэльный кодекс, чтобы знать, что право выбора оружия принадлежит вызванному, а место и время согласуют секунданты. Об этом в романах пишут. А я обрадовался, что блондинко предложил только палочки, без контакта. Думаю, он хочет удивить нас, мы удивим его.

Тут надо сказать, что один из носков, отправленных в вечный полет моей палкой, запустил Гарри. Левиосу разучил в две минуты! Я поводил его рукой, потом он сам потренировал жест, дал вербалку, и — Хьюстон, у нас проблема. Хохотал вместе со всеми, когда носок не вернулся! А меня каждый закл с палкой опустошал до головокружения.

Гарри — мой танк. С приличным боезапасом и сверхмощной пушкой. Каким заклом ни вдарит, мало не покажется! Хоть Левиосой, хоть Люмосом, это весь его могучий арсенал. Особенно радует, что отвечать за последствия придется сэру Альбусу. Сам же признал палку годной для колдовства, а с первачка какой спрос?

Палку я Гарри всучу. Скажу, вдруг Малфоеныш победит и по обычаю затрофеит оружие проигравшего? Пускай берет мою и мучается.

И — нет, я не подставил Гарри под крутого дуэлянта, коим воображает себя Малфоеныш. Не сомневаюсь, что у наследника лорда самые дорогие учителя, и он разучил все заклы, какие только позволила его магия. Люмос там, Колорум… Акваменти? Вряд ли. Это бытовая магия, невместная для аристократа. А боевую Малфоеныш не потянет, тут достаточно видеть, как он с брезгливой миной пилит ножичком листик салата. Я говорил, что хороший маг всегда готов пожрать?

* * *

Вот так я размечтался и не обломил Малфоеныша, когда тот назначил время и место: в полночь, в Зале наград.

Гермиона прелесть. «Подумайте о баллах, которые снимут с Гриффиндора, если вас поймают, а вас поймают обязательно. Это абсолютно эгоистично и безответственно с вашей стороны!». И пошла с нами.

Я пытался вернуть ее в гостиную, да Гермиона и сама сообразила, что лишний человек — лишние штрафные очки. Но пока мы спорили, Полная Дама смылась с портрета.

Моя чуйка Уизли-проныры уже тогда звякнула: что это за часовой, который уходит с поста?! Так вообще бывает? Но было поздно дергаться: мы оказались в охотничьих угодьях Филча, а то, что рядом со входом на факультет, только увеличивало опасность. Старый брюзга любит подкарауливать ночных гуляк именно у входов, справедливо считая, что где бы ни шатались, а в постельку вернутся.

Раз такое дело, пошли на дуэль втроем.

По пути подобрали с пола Рыцаря печального образа Лонгботтома, он забыл пароль в гостиную и улегся спать в коридоре. Чуйка молчала, в конце концов, наш поход пока ничем не отличался от тех приключений, которые школяры сами себе создают от скуки. Вышли в галерею с рыцарскими доспехами. Есть легенда, что они оживут и будут сражаться, если на замок нападут враги. Зал наград следующий в анфиладе, мы уже видели витрины с кубками, надраенными стараниями залетчиков.

И вдруг — показалось, совсем рядом — заскрипел надтреснутый голос:

— Понюхай, понюхай, моя радость, они могут скрываться за углом.

Филч со своей кошкой!

Отступали на цыпочках. Шагов пять, пока Лонгботтом не исполнил свой коронный трюк: падение на ровном месте с вовлечением всех, до кого дотянется. В прошлый раз итогом были растоптанные очки Гарри, но Нев не из тех, кто останавливается на достигнутом! Падая, он толкнул меня в спину, вцепился и повис на плечах. Двойным весом мы снесли подставку с доспехами — куда руки, куда ноги! Отлетевший щит, добавляя грохота, проехал по каменному полу, как тобогган, и врезался в другие доспехи.

Пока мы барахтались на полу, наступая друг другу на мантии и отпихиваясь от катавшегося кругами шлема, отступление возглавил Гарри. Страх, тормозивший наследника Лонгботтом, действовал на наследника Поттер как реактивный ускоритель. При этом ускоряемый полностью утратил управление. У меня сердце оборвалось, когда он с разгона врезался в гобелен на стене… И прошел насквозь! Вслед за героем гобелен протаранила Гермиона, взрыднув: «Я говорила, попадемся!». Я схватил за руку Невилла и рванул за ними. Секунда абсолютной темноты и тишины, как в переходе на платформу девять и три четверти, и мы очутились в узком коридоре, освещенном едва тлеющими магическими огоньками. Тупик в конце был недвусмысленный: голый гранит, даже без гобелена. Знаменитый Лоб-отбивающий-авады преодолел его без заминки. «Я говори…», — вспискнула Гермиона, исчезая в стене. Я проскочил за ней по накату, не задумываясь, а Невилл, похоже, успел испугаться, и его пришлось вытягивать, как из трясины.

Вывалились, огляделись. Скрытый проход привел нас к кабинету Чар, в другое крыло замка!

Гарри вертел головой, близоруко щурясь.

— На, ты потерял, — Гермиона поймала его руку и всунула очки.

Какой же он везучий засранец!

— Малфой надул тебя, — озвучила общую мысль Гермиона, — Теперь-то ты это понял? Он и не собирался с тобой встречаться. Филч наверняка знал, что кто-то будет в Зале наград, Малфой его и навел.

Повздыхали, пошли назад. Аж десять ярдов прошли, и надо же — Пивз! «Ученики в коридоре! Нарушители в коридоре чар!». И самоходный Филч шаркает тапками. Опять удираем, утыкаемся в дверь в конце коридора, Гермиона отпирает Алохоморой, и — здравствуй, адский пес со свирепым именем Пушок!

Что цербера зовут Пушок, нам потом Хагрид сказал. И подбросил еще кусочек паззла: это, мол, дело Дамблдора и Фламеля, а вы не лезьте в коридор.

Для всего магического мира Фламель — в первую очередь создатель Философского камня. Но Гарри и Гермиона не из магического мира. Полезли в библиотеку искать, что это за крендель.

Книжек про Фламеля почему-то нет. Мадам Пинс помалкивает. Странно, да?

А Малфоеныш глист-загадка. Зачем так тупо нарываться? Что ли, их родовое проклятье настолько по мозгам бьет? Или отец ему не объяснил, что у него в Хоге четыре кровника? В старые времена он бы до замка не доплыл: нейтральная территория начинается с вод озера, а берег еще ничья земля, где как раз такие вопросы и решались. Лодочки же не для того, чтобы сделать первачкам красиво, а чтоб они не тащили в замок личную охрану. Ступил в лодочку, и типа в домике, за тебя уже школа отвечает...

Конечно, в замке мы не нападем первыми. Пускай наглеет, а мы подождем, когда сам начнет. Если что, Крэб и Гойл — даже не смешно против Фреда и Джорджа.

хвостик предыдущей главы

* * *

Записываю про наши похождения и вспоминаю мамины слова насчет пьески из репертуара начальной школы. Ага, по которой она удивлялась, что на магловском вокзале полно маглов и забыла номер платформы девять и три четверти.

В скетче, который мы поневоле разыграли, чувствуется та же авторская манера: логика на уровне «дважды два синий кот в унитазе», в кустах рояли, на сцене танки, и все это ползком несется к финалу, потому что магия.

Акт первый: помощница режиссера жирная баба, пардон, Полная Дама выталкивает актеров на сцену. Ладно, мы сами вышли. Но шанса передумать и вернуться нам не оставили.

Акт второй: топаем в засаду. Невилл сопит и спотыкается, Гермиона ворчит — ну, чисто неслышный шаг индейцев в прерии. Филч в роли Винету, понятно, должен подребездеть со своей кошкой, а то мы ж не поймем, что он в засаде, и тогда что? Ловить нарушителей рано, пьеса еще не сыграна... Кстати, насчет Филча я не уверен, был ли он вообще. Может, только голос наколдованный? Тогда было бы понятно, почему мы все время бежали, а он еле шаркал и умудрялся висеть у нас на хвосте.

Акт третий: удираем. Тут Гаррино везение чуть не сломало замысел режиссера. От кабинета чар до нашей башни десять минут хода, дорогу знаем… Но режиссер выводит на сцену второго помощника, и Пивз загоняет нас в Запретный коридор. Из северного крыла замка в западное. Со второго этажа на третий. При этом по лестнице мы не бежали.

Нет, я понимаю: магия! Но кому подчиняется магия замка?

То-то!

Сентябрь-октябрь. Дружба Уизли

Несколько записей без даты

* * *

Превращали спички в иголки. Почему не сосновые хвоинки или еще что-нибудь одинаковое и доступное — загадка хитровывернутого Маккошачьего мышления. Сомневаюсь, что спички можно купить в Хогсмите — магам они не нужны. В нашем полумагловском Оттери, и то не каждый день увидишь деревянные спички: в пабе есть картонные с рекламой заведения, а так у всех курильщиков зажигалки.

И вот приходим на трансфигу, Маккошки еще нет, а на столе у нее сразу две загадочные вещи: банка с этикеткой «Корнишоны маринованные» и в ней россыпью спички.

Детки из мэноров ищут связь, Паркинсон толкает версию, что эти красивые огурчики выращивают из тех палочек.

Трансфигурируют, поправляют ее, у нас же трансфигурация, а не гербология.

Но Паркинсон не собьешь, она знает, что еду нельзя трансфигурировать! А палочки, вон, и коричневым помазаны, чтоб знать, какой стороной их втыкают в землю.

Драконий навоз, вставляет тихо угорающий Дин.

Невилл простодушно соглашается, что да, по цвету похоже и серой отдает.

Малфоеныш между тем успел сунуть спичечную головку в рот. Услышал про навоз и взвыл, что его хотели отравить. (Дерьмо — дерьмом? Где логика?!). Кто посягнул? Да известно, кто у нас главный враг Малфоев и всего рода человеческого: предатель крови Уизли и его прихлебатель Поттер!

Это был небывалый взлет в малфоевской карьере клоуна. Лицо вытянулось даже у ледяной принцессы Дафны Гринграсс. Финниган сказал, Ронище, да ты реально крут! Это ж надо — иметь в прихлебателях Гарри Поттера! А Гарри, с серьезным видом: А то ж! Мальчик-который-Уизел * — колдун крутейший!

Гарри пошутил! Я торчу, джентльмены.

А «предатель крови» проскочил у всех мимо ушей. Малфоеныш слишком обгадился, чтобы к нему прислушивались.

Пришла Маккошка и разъяснила, что эти палочки называются спички, и мы будем их трансфигурировать в иголки. Название как название, окно называется окном, а спички спичками.** И нет, какого-нибудь особенного назначения у них не имеется (красноречивый взгляд в сторону маглорожденных. Понимаю, почему спички в банке, а не в коробке). Нет, мисс Паркинсон, коричневое на палочке не показывает конец, на котором надо трансфигурировать игольное ушко. Оно ничего не показывает, а просто намазано. За таком. Нет, не драконий навоз. Мистер Малфой, я же вижу, что вы съели не все, в банке еще много, значит, не отравитесь. Ну, сплюньте в носовой платок. Можете отправить отцу на экспертизу. Он тоже трансфигурировал спички в иголки, но спичек не ел! А теперь повторяем за мной жест!

Я со своей юберпалкой боялся колдовать. Махал для вида, когда Маккошка смотрела в мою сторону, а больше валял дурака. Вспомнил, как мальчишки в Оттери зажигали спички о крашеные стены и даже о стекло, примерился и черкнул своей по парте. Получилось. Дин воспринял как вызов и показал Ист-Эндский шик: за спиной у Маккошки присел, задрав мантию, и зажег спичку о задницу, по натяжке.

Народу стало не до иголок, когда магловские палочки так забавно вспыхивают! Какие спички не пожгли, те переломали.

Маккошка озверела. У нее ж дисциплина, «кто нарушит, тот покинет класс и больше сюда не вернется»! А тут повальное нарушение. Поджигательской эпидемии не поддались только Гермиона и Дафна Гринграсс, и то потому, что успели переделать свои спички в иголки. Маккошка накинула примерным девочкам по пять баллов, а с остальных по столько же сняла.

Эпический облом! Баллами не разбрасываются, что штрафными, что наградными. Уж на что Снейп придирается к Гарри, и то снял с него всего пару, в два подхода.*(3) За неделю. А тут за один урок с наших сорок, со слизней тридцать пять (у них просто учеников меньше). Перси не разговаривал со мной, только скрежетал зубами.

А все равно прикольно было!

* Weasel — ласка (в смысле зверек), проныра. И, кстати, snitch — проныра.

** По-английски match — спичка, а также матч, состязание, ровня, пара, брак, партия, запальный фитиль.

*(3) В каноне именно так. Почему фикрайтеры снимают баллы десятками?

* * *

Заметил, что профессора по-разному колдуют для учеников и для себя. Нам показывают жесты размашисто, как забор красят, а для себя крутанут палочкой, и готово. Маккошка любой жест вписывает в размер блюдечка. Спросил ее и сразу понял, что напрасно. Я еще договорить не успел, как Маккошка сморщила губы в куриную гузку, словно держит во рту какую-то дрянь и ждет возможности выплюнуть, не нарушая приличий. Вот, дождалась:

— Мистер Уизли! Школа требует от учащихся академического исполнения жестов!

Это все? Эй, загадочный разум анимага! Я знаю, чего требует школа. Я спрашивал, почему ты делаешь не то, что требуешь от нас!

Пошел к Флитвику. Если Маккошка выписывает свои заклы на невидимом блюдечке, то маленький профессор как будто обводит буквы на галеоне, даже палочку держит, как перо. А нам показывает простой хват, с указательным пальцем вдоль палочки.

— Мистер Уизли, жест — ни что иное как информационная матрица… — начал Флитвик. Глянул на меня и прочитал вопрос: «Чего-сь?». — Представьте, что жест — это адресованное Матери-магии письмо с просьбой что-то сделать для вас. Ребенок пишет кривыми заглавными буквами. Тратит много усилий, путается с написанием, но в конце концов магия кое-как его понимает и выполняет просьбу, нередко тоже кое-как. Старательный юноша вырабатывает ровный почерк, усилий тратит меньше, а результат получает лучший, потому что магия понимает его всегда и полностью. На этом большинство магов и останавливается. А особо неленивое меньшинство пытается оптимизировать процесс: упрощает начертание букв и пишет как можно мельче. Вам это стараются не показывать, а то еще повторять станете.

Я спросил, а разве плохо — сразу разучить самый лучший способ?

— Так академическое исполнение и есть самый лучший способ ДЛЯ ВСЕХ. На его основе продвинутый маг создает самый лучший способ ДЛЯ СЕБЯ… А, легче показать, чем объяснить! — решил Флитвик. Отрезал палочкой чистый кусок пергамента от чьего-то эссе, призвал перо и застрочил. — Держите. Когда сможете повторить, подходите — все тонкости своей техники открою.

Взял я пергамент, а там бисерным почерком:

У нашей Мэри есть баран,

Собаки он верней,

Куда бы Мэри ни пошла,

Баран бежит за ней.

Смотрю на Флитвика — улыбается, но не похоже, что разыгрывает. Просто доволен, что озадачил меня.

— От вас требуется написать эти или любые другие несколько строк таким же ровным и мелким почерком. Не старайтесь копировать меня, главное не написание букв, а повторяемость результата. «Мэри» в третьей строчке должна ничем не отличаться от «Мэри» в первой.

Вечером я взял дневник, и мое изучение секретной профессорской техники накрылось троллячьим шлангом. У меня даже на одной странице нет двух одинаковых «Гарри» или «Невиллов», а в записях за разные числа еще и наклон букв меняется. Неровный почерк и, как я теперь понимаю, жесты палочкой тоже хоть немного да отличаются каждый раз.

А Флитвик хорош. Против Маккошки он как шустрый ерш против воблы. Ага, засушенной в прошлом веке. Подшучивает над своим детским росточком. Волшебнику его уровня ничего не стоит сотворить дубовую трибуну из клочка пергамента, а он карабкается на стопку книжек, даже не прихваченных клеящими чарами, случается, падает и смеется над собой громче всех. Легкий человек.

Объяснения Флитвика помогли мне приноровиться к палке. Нарочно ошибаюсь в жесте или в произношении, если совсем не получается, немножко меняю… меняю… и — бац! — магия, как и раньше, сливается в ноль, но последствия не такие разрушительные. Как будто плеснул из ведра в бутылочное горлышко: девять десятых мимо, а того, что попало, хватает, чтобы зажегся Люмос или взлетело перышко.

* * *

Снейп достает Гарри на каждом уроке. Задает вопросы из конца учебника или встанет за спиной и гневно сопит — у Гарри аж лохмы шевелятся.

Кстати, защитных шапочек или косынок на зельеварении не носят, хотя надо бы. Помню, Фред и Джордж после первого курса стали что-то варить в саду, а мама давай гонять их полотенцем. Они не понимают, за что, а мама уверена, что близнецы придуриваются. Ее-то еще Слизнорт натаскал, что волос в супе — неприятность, а волос в зелье — «тролль» и отработка, а то и путь в больничное крыло. В волосах мага — магия, ага? Поменьше, чем у единорога, но хватит, чтобы изменить свойства любого зелья, а взорвется оно, превратится в отраву или просто будет запорото — это уже частности. Снейп, конечно, знает. У самого башка напомаженная, волосы аж слипаются в сосульки.

Чтобы поднять герою самооценку, я стал делать ошибки. Гарри меня поправлял, он дома готовил еду, а это похожее дело, разве что кулинарные рецепты не требуют мешать суп то по часовой стрелке, то против. Два раза подряд мы сдали зелья на «удовлетворительно» — достижение, если учесть, что Снейп автоматом занижал нам оценки. Сальноволосый решил, что непорядок, этак мы в отличники выбьемся, и поставил меня в пару с Гермионой, а герою обеспечил ходячую катастрофу — Невилла.

Наследник Лонгботтом боится Снейпа буквально до отключки. Почует на себе взгляд, и давай отыгрывать примерного ученика, который вот стоит, зелье варит. Что при этом летит в котел, сколько раз оно помешивается, Нев не соображает. Раз тащит в зелье какую-то дрянь, с моего места не разберешь, а только видно, что Гарри его шепотом уговаривает. Нев кивает, вроде соглашается, а сам оттирает Гарри от котла, и уже ясно, что дожмет массой, если только не получит в нос. Гарри натянул рукав на пальцы, схватил котел с огня и убежал. А Нев, завершая программу Примерного Ученика, отправил бяку в котел Дина и Симуса.

Итог: взорванный котел один, пострадавших в больничном крыле трое, и как привет и стимул для скорейшего возвращения к учебе каждый получил по штрафному баллу и по неделе отработок. Герою за спасенный котел отдельная награда: за ужином Снейп объявил, что учащийся Поттер бегал по классу с кипящим зельем. Такого, мол, прецедента не создавал даже наглый, самодовольный и далее по списку отец Поттера, поэтому он, профессор Снейп, не берется оценивать тяжесть проступка, а доверяет это декану Гриффиндора. В ответном слове мисс Строгая Дисциплина, как всегда не утруждая себя разбирательством дела, слупила с Гарри еще три очка.

Ну почему у всех нормальные деканы, а у нас Маккошка?!

* * *

Метлу герою подогнали. «Нимбус», в точности как говорил сэр Альбус в первую мою ночь в Хоге, когда Гарри еще летать не попробовал. Совпадение?

Сейчас метелка номер один — германо-швейцарский «Blitz-300». Триста — километры в час, практический предел скорости. Чарли говорил, что у дойчей умопомрачительные чары нового поколения, без них либо седока сдует, либо метелка в пять минут вытянет его магию на поддержку щитов. «Нимбусу» надо было ответить, а нечем. Убрали штук двадцать прутьев из рулевого модуля, дотянули, а скорее округлили скорость до двухсот миль в час. Добавили нолик для рекламы, дали отделку а-ля «Роллс-ройс». Статусная вещь, сказал бы Джимми. Вроде тех спорткаров, которые покупают, чтобы девочек снимать. Для спорта выбирают другие тачки.

Формально ловцу нужна скоростная метла, двести миль в час больше, чем триста километров, даешь «Нимбус 2000» для героя! Но это продавцы могут втирать бабушке Невилла, если та свихнется и решит одарить внука метелкой мечты. Кто хоть немного разбирается, глянет на тощий пучок прутьев и скажет, что у «Нимбуса» должны быть траблы с маневренностью. Это метла для гонок по прямой. В погоне за снитчем его надо хватать с первого захода — если промахнешься, соперник тебя сделает, пока будешь разворачиваться. А на выходе из пикирования «Нимбус» будет сильно проседать. На нем Гарри не смог бы подхватить напоминалку Лонгботтома в двух футах от земли — воткнулся бы на скорости до пояса.

Самое гнилое в этой истории то, что на метлу для Гарри, по слухам, разорилась Маккошка, горячая фанатка квиддича. Лет сорок она покровительствует команде грифов — вот не поверю, что не научилась разбираться в метлах. Скорее тут вмешались те самые высшие цели, ради которых нас постоянно макают в дерьмо. Приказал Величайший Козел подогнать герою самолучшую метлу, ту под красным лаком, на которую мальчишки в Косом облизываются. И Маккошка под козырек: Йес, сэр! Повелите вручить с торжественными словами или типа втайне? Козел позвенел бубенчиками в бороде и постановил: втайне! Но чтоб каждая собака знала!

Надо было видеть, как совы притаранили ну, очень узнаваемый сверток, а Маккошка конспиративно шипела: «Не разворачивай при всех!». Не развернул. И все, конечно, подумали, что это весло. Не метла же.

Малфоеныш закатил истерику: тебя должны выгнать! Метлы первокурсникам запрещены!

Соседи по комнате, скажем так, не поздравили. Молча посмотрели, как счастливый Гарри прижимает метелку к груди, и расползлись по кроватям. Вообще, многие ворчали, что правила должны быть одинаковые для всех. Доволен только Оливер Вуд: ты легкий, шустрый — то, что надо! Порвем слизней!

Гарри теперь самый молодой ловец за последние сто лет.

* * *

Может, все-таки убить Драко?

Если рассуждать по-шахматному, он у Малфоев за короля: фигура с ограниченными возможностями, однако — наследник, без которого игра для белых потеряет смысл. Хотя не прекратится, вот такие у нас кривые шахматы. Белый ферзь Люциус Малфой будет мстить, пока жив. У него деньги, а это возможность ставить на доску новые фигуры.

У нас против денег одно лекарство: темп. Не дать белым развернуться, столкнуть их ферзя с нашим один на один. Билли уделает Люциуса, не вспотев.

И попадет в Азбакан.

Для тех времен, когда наши предки давали обет кровной мести, это выгодный размен. А сейчас? Понятия не имею, тут надо законы знать. Вдруг отца выгонят со службы, нас из школы, палочки сломают? Или — наоборот, Билл победит Малфоя на дуэли, все законно, секунданты жмут руки, гробовщик измеряет рост проигравшего, вдова шепчет победителю: «Ах, я вся ваша» и уточняет, какие буду распоряжения по трофейному мэнору. Ничего смешного! Все говорят, что законы магической Британии недалеко ушли от средневековых, а тогда убить лорда и жениться на вдове было обычным делом. В свое время Малфои даже без этих заморочек согнали наших предков с родовых земель, а почему сейчас мы не можем дать ответку?

Чтоб мне троллевы тряпки стирать, если адвокаты не смогут повернуть хоть так, хоть этак. А на адвокатов у нас денег нет.

Ладно. Не мне резаться с Люциусом, не мне и фантазировать на эту тему.

Лично я могу убить только Драко Малфоя.

Помню, что говорила бабушка Цедрелла. Но слова не убивать Драко она с меня не взяла, а это навевает… Навевает!

Если, допустим, откат ударит по мне одному, размен в нашу пользу будет архивыгодный! Стану сквибом, пойду в обычную школу с Джимом. Люциус не даст мне жить, но с ним пускай Билл разбирается.

Надо посмотреть законы, там должно быть четко — с какого возраста сажают в Азбакан, с какого могут отдать дементору. Торговать и жениться разрешено с семнадцати, а убивать?

* * *

За прошедший месяц у нас с Гарри хорошо если набежала неделя нормальных учебных дней. Чтоб вовремя встать, поесть, отучиться в классах, расслабиться за шахматишками, сделать домашку и в люлю. Без отработок, без взрывающихся котлов и заботливых рук мадам Помфри, без квиддича, без Хагрида с его слюнявым Клыком, без Малфоевых закидонов и ночных поисков приключений на свои задницы.

Учусь кое-как, выезжая на том, что совсем незнакомых тем для меня нет: одно слышал от Персика, другое у близнецов подсмотрел.

Гарри считает, что так и надо. В началке у него верхней и единственной планкой было Е, «плохо».* За «очень плохо» запирали в чулане, за «не совсем успешно» бил дегенерат кузен, не позволяя «ненормальному» учиться лучше себя.

Нет, Гарри вообще за учебу. Но надо различать личное и общее. Тренировка — общее, не может же герой подводить команду. А потом сразу за книги! Только отдохнет и немедля! После того, как сходит посмотреть на кубок Джеймса Поттера в Зале наград. И научится в плюй-камни, а то герою неловко даже правил не знать, когда вся школа играет. Но уж после этого выспится и со свежей головой учиться! Если на тренировку не позовут.

Гермиона сделала вывод и начала отдаляться. Ни разу с нами не заговорила с того дня, как Гарри получил метлу. На зельеварении мы с ней по-прежнему в паре, но Гермиона позволяет мне только нарезать или давить. Подальше от котла. Говорит, помню я, как ты с Гарри варил. А я тогда нарочно лажался, но ей ведь не скажешь…

Мерлин Великодушный, она мне нравится! И Муфалда. У Муфалды Сиська, у Герми пока нет, но все равно — нравится!

* Е — первая проходная оценка, вроде нашей тройки с минусом.

Финал будет в выходные. Или раньше.

October 08. 1991

После Чар меня задержал Флитвик. Кинул на двери Колопортус и отдал письмо в конверте Гринготса:

— Месяц у меня лежит, вас дожидается. Пришлось прочитать, чтобы установить адресата, поэтому не извиняюсь.

Меня будто кипятком окатило! Ждал же письма от Билла, каждое утро ждал: вот сейчас над столом спикирует сова и бросит его в овсянку. Но даже мысли не было, что я сам затеял переписку через Гринготс и, стало быть, ответ придет в зеленом банковском конверте! Первокурснику. Уизли-нищеброду. Эпичное могло быть палево, Малфоенышу хватило бы издеваться до конца его жизни никчемной.

А Билл, как я теперь понимаю, считал, что его брат поумнее, и по умолчанию спросит о письме от гоблинов у полугоблина, раз нет другой договоренности.

Почему так: на доске вижу обстановку на три хода вперед, а по жизни не заглядываю дальше одного?

Письмо было никому и ни о чем. Начиналось безадресным «Привет», потом автор сообщал, что гуляет по Корсике, и описывал достопримечательности гладкими оборотами, явно содранными с путеводителя. В конце: «Спешу тебя обрадовать, я нашел рецепт! От бессонницы отлично помогает стакан молока перед сном. Только непременно теплого!». Подписано двумя V без разделяющей точки. Только за это глаз и зацепился, VV ведь похоже на W.

— Ах, юность! — заулыбался Флитвик, любуясь моей растерянной физиономией. — Серьезных тайн пока нет, но мы создадим их своими руками, верно?

У Флитвика целый арсенал улыбок, от «Браво, мисс Грейнджер, я горжусь такой ученицей» до «Пустяки, мистер Поттер, подучитесь и ответите в следующий раз». И мистер Поттер уходит в мечтах подучиться. В следующий раз.

Ладно, про Гарри потом. Веду к тому, что Флитвик доброжелательный, ему хочется доверять. И волшебник авторитетный, у Перси он второй кумир после сэра Альбуса (знала бы Маккошка!). Но насчет письма я сомневался.

— Профессор, — спрашиваю, — а вы уверены, что это письмо вообще мне?

А Флитвик:

— Помня происшествие с вашей палочкой, я рискнул предположить, что из обучающихся в школе Уизли вы больше всех нуждаетесь в совете старшего брата. А на Уильяма Уизли недвусмысленно указывают двойное V и Корсика!

Я сказал, что правда жду письма от Билла. Только он работает в Египте, а на Корсике даже не был.

— Зато в Египте был Корсика-а… — многозначительно сказал Флитвик и подвесил улыбку «Это просто, мистер Уизли, сейчас вы сами догадаетесь».

— …нец, — закончил я, потому что других вариантов вроде не было. И все равно не понял. Что за корсиканец?

— Это ассоциация первого порядка, легко угадать. Я даже представляю, как она пришла в голову Уильяму: там, где он сейчас работает, так и лезет в глаза разбитое пушечными ядрами лицо сфинкса!

Смотрю на Флитвика, а слышу как будто мистера Лавгуда. Аж ущипнуть себя захотелось. Спросил, не друзья ли они.

— С редактором «Придиры»? Лично — не имею чести знать, но журнал выписываю.

— Я так и думал. Мистер Лавгуд тоже говорит в основном простыми словами, а не поймешь.

Флитвик почесал в затылке рукояткой палочки и объяснил все непонятное одной фразой.

— Морду сфинксу разбили артиллеристы генерала Наполеона Бонапарта по прозвищу Корсиканец.*

— А Наполеон разве не французский король?

— В Египетском походе он был еще генералом.

— Ясно: потом дослужился.

— Можно сказать и так, — кивнул Флитвик с улыбкой «Ща заржу».

Что я такого сказал?

— Рон, ты хоть про молоко понял? — по-свойски, без «мистера», спросил Флитвик.

— А чего тут не понять? Стакан теплого на ночь, от бессонницы. Я не этого ждал, по правде говоря. Может, у Билла была запарка, он и перепутал, кому какое письмо отсылать? У нас отец неважно спит.

Гляжу на Флитвика — опять улыбается! Вариант «А вот я тебя удивлю».

— Позволишь?

Отдал ему письмо. Флитвик положил его на стол вниз лицом и провел палочкой. На чистой стороне пергамента проступили коричневые буквы.

— Бери, я не читаю, — сразу отвернулся Флитвик.

Я спросил, что за чары.

— Написано молоком, самым обыкновенным. Я нагрел. Можно утюгом прогладить…

На этот раз улыбка Флитвика была сочувствующей. Да, показал я себя полным тупицей перед самым умным профессором Хога.

Билл писал:

«Своя палочка в рукаве, гвардейским хватом. Вторая не работает». Ну, это я знаю: возьми в руку хоть пучок палочек, закл пойдет по одной — твоей. Даже у Фреда и Джорджа, хотя их палочки отличаются только буквами на рукоятках. А вот самое интересное: «Шоу для кого-то за профессорским столом. Судя по всему, для мужчины в тюрбане». Логично: Квирелл преподает в Хоге только второй год и мог не видеть, на что способен сэр Альбус.

Опять Величайший Козел пер к своей величайшей цели и походя втоптал меня в грязь.

*Носа у сфинкса нет уже на рисунках XVIII века. На этом основании историки (не знаю, все ли) опровергают сам факт обстрела. Исторически необразованные туристы видят на лице статуи круглые отметины, с хорошей кучностью положенные вокруг переносицы, и спрашивают только, кто стрелял.

* * *

Итак, паззл сложился.

Кусочек от Козла: «Есть пророчество касательно Гарри Поттера. Он не отработанный пар вроде меня, старика, его главные подвиги еще впереди!.. Была у меня надежда, что хотя бы ваше поколение успеет вырасти в мире, но после некоторых событий»…

Насчет «некоторых событий» — слив от Хагрида. Беспощадный в своей простодырости человек: как начал еще в «Дырявом котле» трепаться, что он тут по делам Хога, так и палил секреты направо и налево. И все сам, все сам. Борода величайшего постановщика школьных спектаклей вылезла только в сцене с газетной заметкой под чайником.

Уже вечером третьего сентября мы с Гарри вчерне знали ситуацию: плохой парень покусился на сверток из гоблинского сейфа, но Хагрид успел раньше. Теперь сверток в Хоге, ждем плохого парня.

Днем раньше Козел прокатил нас на лестнице до Запретного коридора. Еще бы чуть, и мы познакомились с Пушком, но спектакль сорвал Филч.

Знаю, что хоговские лестницы считают неуправляемыми. А еще знаю, что они подстроены под расписание времен директора Диппета. И по утрам ведут пожрать, а не в коридор на третьем этаже.

В ночь с пятого на шестое Козел организовал нам ночной забег от Филча и встречу с Пушком, с шестого на седьмое мы отсыпались. Вечером пошли к Хагриду спросить насчет собачки и получили еще кусочек паззла: «Это дело Дамблдора и Фламеля».

Гарри с Гермионой поискали про Фламеля в библиотеке, мадам Пинс не раскололась, а потом Гарри подогнали метлу, и ему стало не до тайн, да и Гермиона остыла к поискам. Мало ли у кого может быть дело с Дамблдором. Вон, у Хагрида дело, причем то же самое. Так что из нас троих только я сообразил, что Пушок охраняет Философский камень, источник вечной жизни и богатства.

И такую тайну нам скормили в первую же школьную неделю. С тех пор месяц ничего не происходит.

Наконец, последний кусочек паззла — Квирелл. Блестящий ум, по словам неиссякаемого Хагрида. Был препод как препод, пока работал с книгами, потом уехал набираться опыта и вернулся заикой в набитом чесноком пурпурном тюрбане. С кем-то он столкнулся в Румынии — то ли с вампирами, то ли с вурдалаками.

Или с обливатором?

Слыхал я, какие хохмы про обливаторов рассказывают чиновники на пикничке у реки, под винцо и мясо. У кого «клиент» обделался, у кого заговорил на древнешумерском. Это даже ошибкой не считают: «парадоксальная реакция на стандартную процедуру». Хорошо, что магов обливейтят только по решению суда, если кто влезет в дела невыразимцев или, там, чью-то жену голую увидит, а муж пожалуется.

Еще у одержимых резко меняется поведение, но я в этом совсем ни бум-бум — темное ж колдунство. Так или иначе, Величайший-Светлый-а-все-равно-Козел считает Квирелла то ли новым Темным Лордом, то ли его слугой.

Квирелл встретился Гарри в «Дырявом котле» незадолго до ограбления. Квирелл оказался у Запретного коридора, когда нас поймал Филч. Наконец, Билл рассмотрел в моем воспоминании, что шоу с испорченной палкой было устроено для одного зрителя — Квирелла. Директор показал плохому парню свою боеспособность. Мол, пока я в Хоге, тебе здесь нечего ловить.

Хотя можно понять и как намек: вот уеду, тогда…

Это и напрягает.

October 31. 1991

День смерти родителей Гарри. Хог празднует Хэллоуин, нам невесело. Гарри вздыхает, что у него нет даже фоток папы с мамой, я жду подлянку от Величайшего. Если он что задумал, то устроит сегодня — любит эффекты, а тут готовое оформление. Вон, у хафлов человек пять уже на завтрак явилось под чарами чудовища Франкенштейна: одна их шестикурсница просто здорово наводит заплатанные рожи, но работает долго, вот и начала с утра, чтобы всем желающие могли покрасоваться.

На чарах Гермиона стала учить меня Левиосе: не так машу, не так произношу. Как будто не знает, что выдаст моя юберпалка, если все сделать так. Могла бы догадаться, что я нарочно косячу. Хотя и я мог ее предупредить…

В общем, у нас непростые отношения барышни и хулигана. Хорошую девочку тянет к плохим мальчикам, а уж меня как тянет к ней! Отыгрываю жлоба, роль с двумя фразами: «Дай списать» и «Отзынь, заучка». Не хочется, чтобы Гермиона была с нами, когда начнется.

Идем с урока. Я как бы для Гарри говорю, что если Герми будет всех поучать, то с ней никто дружить не станет. Она ожидаемо услышала и неожиданно убежала страдать. Вообще-то я считал, что подсказываю рецепт успеха: будь проще, и к тебе потянутся. Гарри такие тонкости по барабану. Подумаешь, обозвал заучку заучкой. Для Мальчика-который-жил-в-чулане «ненормальный» — не оскорбление, а домашнее прозвище. Ругань пролетает мимо ушей, лишь бы не били.

Я уже из любопытства повторил ключевую фразу как бы вслед убежавшей Гермионе, и на второй раз до героя дошло:

¬— По-моему, она услышала, что ты сказал!

— По-моему, тоже, — подтвердил я, и мы пошли жрать.

Была у меня надежда, что Гермиона поплачет и пошлет нас вдаль. Пускай со своими девчонками дружит, а с нами слишком опасно.

Чуйка молчала, пока в зал не вбежал Квирелл.

* * *

Все-таки бородатый — жалкий любитель, никогда ему не измыслить и тени тех спектаклей, которые походя ставит жизнь.

Гарри, больше всего на свете боящийся своего дядю Вернона (магл, рост едва ли шесть футов, вес триста фунтов, поражающие факторы — крик, лишение еды, заключение в чулане) висит на плечах горного тролля (магическое существо, рост двенадцать футов, вес под тонну, поражающий фактор — дубина в два наших обхвата на толстом конце). Про палочку в руке герой просто забыл, но с его везением она угодила вражине точно в ноздрю.

Тут же, как положено, спасаемая принцесса в углу сортира, глядит на героя с тревогой и надеждой. На подхвате лучший друг, глядит с изумлением: экий резвый ребенок! Боюсь, что у меня гнилая роль, лучших друзей обычно убивают в финале, чтобы зрителям было кого пожалеть, а если и не так, принцесса все равно достается герою.

В данный момент я решаю, на что потратить свой единственный закл из юберпалки и попутно обдумываю, почему тролль не чихает. Я бы точно чихнул, если бы мне сунули спичку в нос.

Ох ты ж, мама моя, урожденная Проюэтт! И зачем ты меня этикету учила, только половник об лоб мочалила! Надо было учить стрельбе, и лучше из гранатомета.

Подождал — не чихает, только ревет.

И дал Левиосу на дубинку.

Наконец-то для юберпалки нашелся юбердрын! А то как-то мелко — запускать в полет носки.

Дубинку рвануло вверх, и она залипла у потолка, словно воздушный шарик. Тролль еще хватал пустоту на месте вырвавшейся из лапы рукоятки. Изумленно пуча глаза, он поднял взгляд к взбесившейся дубинке, и тут моя магия закончилась, выплеснувшись до донышка.

Дубинка отлипла, повернулась толстым концом вниз и спикировала в кокосовый лоб. Мигом раньше Гарри белкой скакнул с плеч гиганта на перегородку между кабинками. Тролль получил по мозгам и стал заваливаться стоя, как дерево. Пол содрогнулся. Удар тяжелого, как булыжник, подбородка выбил из кафеля дождь осколков. Один, с ноготок, вонзился мне в бровь, но я тогда не почувствовал, просто что-то мешало смотреть, и я это смахивал пальцами, как пот. Гарри слез с перегородки и встал рядом со мной.

Ворвавшейся группе чирлидеров во главе с Маккошкой оставалось только исполнить танец победы. Но мисс Строгая Дисциплина решила начать с хвалебной речи:

— О чем, ради всего святого, вы думали? Вам повезло, что остались живы!

Снейп, который сразу стал с профессиональным интересом осматривать добычу — что на ингредиенты, что Хагридовым зверушкам на прокорм, — иронически приподнял бровь и… подмигнул мне?! Да нет, показалось. Чтобы Снейп — и проявил чувства помимо желчности? Скорее небо упадет на землю. Или первачки ухайдакают тролля.

— Почему вы не в спальне?! — наседала Маккошка.

Квирелл пребывал в нетях с того момента, как увидел тролля. Сидел на толчке и дышал со всхрюками, потирая сердце. Не похож на слугу Темного Лорда. Хотя для разных поручений могут быть разные слуги, необязательно отборные Гвардейцы в серебряных масках.

Гермиона что-то бубнила сквозь слезы. Вроде защищала нас с Гарри — я почти не слышал из-за звона в ушах. Переколдовал, теперь неделю не прикоснусь к палке. Пускай штрафуют.

— Мисс Грейнджер, вы безрассудная девчонка, как вам могло взбрести в голову самой бороться с горным троллем? — переключилась на Гермиону фройляйн Орднунг.

У меня к звону в ушах добавилось пульсирующее нытье под ложечкой. Отходняк колотит. Кровь на руке… Откуда?

Маккошка сняла с Гермионы пять баллов и вроде подобрела:

— Я лично считаю, что вам повезло, все-таки немногие учащиеся первого года могли бы справиться с взрослым горным троллем…

(Это еще что! Я знаю препода ЗОТИ, который не смог справиться с взрослым горным троллем).

— …Мистер Поттер, мистер Уизли, каждый из вас заслужил пять баллов для Гриффиндора. Директору Дамблдору сообщат об этом, — оказала милость Маккошка. — Можете идти.

Она это серьезно?! Тетка, тролль чуть не размазал по стенам твоих учеников, и это все, что ты хочешь нам сказать?! Да была ли у тебя мать, или ты родилась из прямой кишки своего папаши-проповедника?!

Я протянул руку Герми, которая так и сидела на корточках в углу.

— Пойдем отсюда. Теперь мы знаем цену жизни грязнокровки — пять баллов на круг, как за спичку в иголку.

Маккошка захлебнулась от злости:

— МИСТЕР УИЗЛИ!!!

— Увянь, кыса. Или хочешь, сними с меня свои пять баллов.

Гляжу, Маккошка собирает губы в куриную гузку, сейчас плюнет.

— Остынь, Минерва, — вмешался Снейп. — А вы брысь отсюда! И, мистер Уизли, пять баллов с Гриффиндора! Не могу отказать в просьбе герою.

Коридоры Хога были пусты, как ночью после отбоя. Может, поэтому моя чуйка ворчала, словно полусонная собака, когда повода лаять вроде нет, но кто-то бродит на границе слышимости, не дает успокоиться.

— Ронище, ты реально крут… Или нереально? В общем, что больше, то и ты, — нервно болтал Гарри. — «Увянь, кыса»… Я сколько раз хотел сказать ей что-нибудь в этом роде!

— А ты мегакрут. На фига ты на плечи ему полез?

— Надо же было что-то делать.

— Это да… Зато теперь у тебя крутая палка: остролист, перо феникса, сопли тролля.

— Я вытер! — насупился Гарри.

— А надо вымыть с мылом! — взяла привычный тон Гермиона. — Никто всерьез не изучал болезней горных троллей и не знает, источником каких инфекций они могут являться!

Во как.

Идем дальше, у меня потеплело на душе и чуйка вроде угомонилась. А тут еще Гермиона говорит заботливо:

— Рон, у тебя кровь.

— Знаю, осколочком попало, а боли почти нет. Боюсь трогать руками, вдруг он в глазу торчит.

— Тогда к мадам Помфри?

— Да ну, старшекурсники посмотрят. (Да, да, пускай посмотрят на геройского Рональда Билиуса Уизли! Раны мои пускай омоют старшекурсницы, прижимая смельчака к спелым грудям!). Герми, ты что сказала Маккошке? Я, извини, не расслышал — оглох от грохота.

— Не Маккошке, а профессору Макгоннагл! Я сказала, что сама пошла искать тролля, а вы не виноваты, потому что искали меня. И спасли.

— А зачем ты пошла искать тролля?

— Ну, как бы я думала, что смогу справиться с ним. Потому что я про них читала.*

— Ты классно нас прикрыла, — похвалил Гарри. — Спасибо. Знаешь, я и представить не мог, что Гермиона Безукоризненная станет врать профессорам даже ради друзей!

А я не понял, в чем фишка. Спрашиваю Гарри:

— А если мы пошли искать Гермиону не потому, что она искала тролля, а потому, что она плакала в туалете, то мы были виноваты?

— Конечно! — подтвердил Гарри. — Ведь она плакала из-за нас!

Вот что с ними делать? Одна умная, другой благородный, и оба по-житейски дети детьми!

— Герми, — говорю, — меня тоже согрело то, что ради нас ты соврала Маккошке. Только на самом деле вышло, что ты прикрыла больше не нас, а ее старую задницу.

— Рон Уизли! Не смей говорить так о профессоре Макгонагалл! Особенно про старую задницу, потому что женщине в любом возрасте обидно, если ее называют старухой! — по привычке отчитала меня Гермиона. — Обоснуй!

— Что я тебя обидел, моя вина. Я потом попрошу прощения, не на ходу. А тролль в школе это вина Дамблдора и Маккошки, заместителя его. Котлеты отдельно, мухи отдельно, как говорит мудрый чародей мистер Лавгуд. По-хорошему, директор теперь должен выгнать профессора ЗОТИ, который столкнулся с троллем и удрал. А может, Попечительский совет решит и директора попросить на покой — за никчемного профессора и за то, что сигналки замка пропустили тролля. А ты, Герми, дала им отмазку: дескать, мы увели детей в безопасные места, сделали, что могли, а если дурочка из магловского мира поперлась тролля побеждать, то сама и виновата!

Гермиона взглянула на меня С ИНТЕРЕСОМ. У меня сердце заколотилось, так она взглянула. И совершила открытие:

— Рон, а ты умный! Ленивый только.

И тут моя чуйка врубила сирену.

*Гермиона пересказывает свои слова из канона. А Макгонагалл прямо цитирует свои. Ни ложь Гермионы, ни отношение Маккошки (вроде бы положительного персонажа?) к детям, пережившим смертельную опасность, для меня абсолютно необъяснимы.

* * *

Я приоткрылся перед Маккошкой, вот беда-то! Обычный бы первачок потел и шмыгал носом, когда его отчитывает декан и заместитель директора. А за пять баллов возблагоговел. Только я не обычный. Я Уизли, пять раз брат Уизли. Я лет с трех знал, что в Хоге за училку кошка, которая умеет перекидываться в человека, и не верил, что она может научить полезному. Не ошибался, надо сказать. Из всего, что она показала нам на сегодняшний день, для жизни годится только превращение стола в свинью, и то мне одному. Накормил бы той свининкой Малфоеныша, пускай поленьями гадит.

Может, деток из мэноров впечатляет строгий лик профэ-эссора Макгонагал, но я учился у настоящих учителей. Как мисс Одли. У нее дисциплина, потому что на уроках интересно, а не потому что она тебя стращает холодным тоном и штрафными очками. У нее интересно, потому что интересно рассказывает, а не шпарит по учебнику. Маккошка ни хрена троллячьего не умеет учить. Снейп тоже, но у него хоть сам научишься, чему сможешь, и это будет полезное зелье, а не пуговицы из жуков.

Я ее не уважаю и сказал это в глаза. А первачку положено быть восторженным и слегка запуганным. Мне лично как другу героя вдобавок нельзя быть умным и надо быть жлобом. Козлу это нравится, я удачно оттеняю Гарри и не побрезгаю донести, хотя от меня еще не требовали.

Что ж, так тому и быть. Пойду сдаваться Козлу, пока Кошка не настучала.

Сегодня окончательно умрет Рон Узли, мальчик, который далекой осенью плакал от восторга, стоя в следах от сапог Величайшего светлого мага.

Останется Рыжий Рон, расчетливый подонок, трепло и хам — в общем, тот самый Друг Героя, который нужен сэру Альбусу.

Не знаю, что стало последней каплей яда, убившего во мне совесть. Я его не каплями хлебал.

Подробности для потомков в следующий раз, когда все уляжется в голове. Пускай читают, МНЕ НИЧУТЬ НЕ СТЫДНО!

* * *

Плохо себя помня, я долетел до горгульи у входа в директорский кабинет. Еще и эта хрень будет нервы мне мотать!

— Какой сегодня пароль? — заговорил я как будто сам с собой. — Шоколадные лягушки? Мармеладные мартышки? Карамельные подмышки? А, ладно! Попробую Бомбарду!

И достал юберпалку.

По каменному горлу пробежал комок, и в брюхе у горгульи стукнуло, как будто упал булыжник.

— Бомбарда, — сказал я, отчаянно труся. А ну как дрогнет рука, и сломанная палка правда стрельнет?! — … Ой, забыл палочкой махнуть. Там движение такое, с подвывертом… Ща вспомню…

Теперь в каменном брюхе опрокинулась целая тачка булыжников:

— Не шоколадные лягушки, а шоколадушки. В другой раз не пущу!— прогромыхала горгулья, отъезжая вбок вместе со стеной.

— А хорошая у тебя работа! Весь день катаешься, — подначил я напоследок.

— Уизли… — беззлобно оскалилась горгулья.

Надо же, а братья не сказали, что она говорящая… Где тут самоходная винтовая лестница?

В знаменитом Круглом кабинете директора побывали в свой черед все Уизли. Последним передо мной был Перси, удостоенный беседы с сэром Альбусом по случаю назначения старостой. Считается, что только после этой встречи директор окончательно решает, вложить ли значок старосты тебе в письмо или поискать другого кандидата.

Персик замучил нас рассказами об этом знаменательном событии, хотя о чем рассказывать? Вызвали, сказали слова, подарили каждому лягушку с сэром Альбусом. (Кроме Перси там была девчонка-равенкловка и совсем взрослый на вид барсук с сизыми от бритья щеками. Ему тоже досталась лягушка).

В конце концов отец одолжил на работе думосброс, и короткую ниточку Персиного воспоминания закупорили в пробирку, чтобы новоявленный староста не перевозбуждался. Но сначала все посмотрели воспоминание в чаше. По два раза, Перси очень просил. Тут и выяснилось, что все Уизли видели как будто разный Круглый кабинет. Перси со старостами принимали в парадном — с парчовыми гардинами и мечом Гриффиндора на подушечке. Близнецов отчитывали за проделки в официальном кабинете со шкафами, просевшими под тяжестью пыльных свитков. Причем Джордж углядел на полках с десяток черепов и был уверен, что это головы школяров, отрубленные когда-то давно за нарушение дисциплины, а Фред ничего подобного не заметил. Билл и Чарли, с которыми мы связались по камину, тоже побывали в парадном, только Чарли запомнил вдобавок ко всему открытый сундук с древним набором мячей для квиддича, где бладжерами служили пушечные ядра. Отец и мама видели другие Круглые кабинеты, но в подробности не вдавались. Неизменными оставались директорский стол на львиных лапах, Распределяющая Шляпа и Феникс сэра Альбуса. Мы решили, что все остальное — иллюзии.

Как я ни заводил себя, готовясь сыграть Жлоба Бурнокипящего, а было интересно, что величайший волшебник современности покажет мне.

Дверь распахнулась раньше, чем я успел стукнуть молотком. Ага, вот и стол! Когти на львиных лапах стерлись, как у городских собак, гуляющих по мостовым, и это навевало… Навевало!

Сэр Альбус с пером и свитком сидел чуть боком к входящим — точь-в-точь портрет из коробочки с лягушкой. (Не Козел, а директор Дамблдор, сэр, напомнил я себе). Шляпа на отдельном столике, Феникс на жердочке… Иллюзорная часть была, похоже, стандартной для Первокурсника-который-вломился-непонятно-зачем-к-очень-занятому-директору. Крутились на подставках отполированные до сияния артефакты причудливого вида. Некоторые смахивали на часовой механизм с упрятанным в глубине кофейником, другие на носатый кофейник с двумя-тремя часовыми циферблатами. Кофейники попыхивали аккуратными клубочками дыма, часы тикали, что-то чуть слышно постукивало, побрякивало и жужжало. Хорошо придумано. У Гарика моего уже тряслись бы поджилки от загадочности господина директора, да и воров, случись что, отвлечет на минуту… А вот, к примеру, Малфой решил бы, что сэр Альбус тот еще позер. По-настоящему сильные артефакты, что лежат у старых семей в зачарованных сейфах Гринготса, не стукают, не тикают — берегут заряд… Хотя Малфою сэр Альбус показал бы что-нибудь другое. Меч Гриффиндора там или небрежно брошенную на стол Старшую палочку.

Феникс копался клювом у себя под мышкой. Выдернул пушинку и сплюнул. Не долетев до пола, пушинка вспыхнула неярким пламенем и сгорела без следа. Сэр Альбус что-то записал в пергамент, в благородной задумчивости поводил кончиком пера по носу и чихнул.

— Ронни-бой?

— Директор Дамблдор, сэр! — начал я и сорвался в показную истерику: — Он безнадежен, сэр Альбус! Добрый, и это все хорошее, что можно о нем сказать. Затурканный, подозрительный, робкий, неразвитый, невнимательный, недокормленный, хилый, абсолютно не приспособленный ни к нашей, ни к магловской жизни. Шатался по магловской части вокзала с полными карманами золота. Сову купил белую, из самых дорогих, а штаны рваные…

— Это джинсы, их специально протирают до дыр, — заметил сэр Альбус. — Такая мода.

— Это ЧУЖИЕ джинсы. Деликатно выражаясь, с плеча его кузена — размера на четыре больше. У героя магической Британии сзади висит мешок, а ему все равно. Хорошо, под мантией не заметно. Хотя Драко Малфой видел его без мантии. Мог не обратить внимания — мы поцапались, не до того было. Но ведь и вспомнить недолго…

— Если Драко немножко его поддразнит, то Гарри будет легче определиться, на чьей он стороне, — заметил сэр Альбус.

— Драко не умеет немножко. А Гарри и так за белых. Не за тех же, кто убил его родителей…

Я осознал, что разговор уходит в сторону, и шарахнул в лоб:

— Короче, двадцать пять галеонов в неделю!

Сэр Альбус опешил:

— Ронни-бой, ты о чем?

— О своем жаловании! — твердо сказал я и поднял глаза на сэра Альбуса.

Белое войско строилось в моей голове. Всадники горячили коней, с башен семафорили наблюдатели. Король Альбус Первый с развевающейся бородой и огнем в глазах вскинул палочку, как на вкладыше, где он побеждает Гриндевальда. Пешка белых шагнула d2-d4.

— Рон, ты хочешь получать деньги за дружбу с Мальчиком-который-выжил?!

Мой ход: конь g8-f6.

— Директор Дамблдор, сэр. Я хочу получать деньги за работу няньки при мальчике-которого-ужасно-воспитали-маглы! Если подружимся, я буду только рад. Но это разные вещи — дружба и работа. Директор Дамблдор, сэр!

Белая пешка с2-с4:

— Гарри не нужна нянька! В Хогвартс каждый год поступают ученики из магловских семей, и все более-менее осваиваются уже в первые полгода.

В голове защекотало, как будто под череп запустили микроскопических домашних муравьев. Я ответил e7-e6:

— За полгода он хорошо если отъестся и перестанет зажиматься, когда к нему подходят поговорить. Он же постоянно ждет удара исподтишка. Вот вы его прославили, а…

— А неплохо получилось! — перебил сэр Альбус, улыбаясь в бороду. — Скажи мне, Ронни-бой, в Хогвартсе есть хоть один ученик, не знающий о Мальчике-про-которого-пишут-в-газетах-и-продают-его-куклы?

— За ним толпами ходят, — буркнул я. — Ждут, что Мальчик-от-которого-все-фанатеют вот прямо сейчас совершит подвиг или хоть скажет что-нибудь умное. А он задохлик с мозгами девятилетнего, и это, считайте, комплимент! По-хорошему, его бы показывать публике с балкона, чтоб не раскусили. А тем временем учить и учить всему, что в его возрасте знают даже магловские дети.

А ведь правда, все правда, мне и заводить себя не пришлось. Воспитал героя Козлина… Ой, палюсь! Сэр Альбус, сэр Альбус, директор Дамблдор, сэр. Воспитал. И сует в непонятную аферу с Философским камнем...

Муравьи замерли. Кажется, сэр Альбус размышлял: а может, так и сделать?.. Я загнал эту мысль за строй пешек и заставил их плотнее сдвинуть щиты. Стал представлять по отдельности каждую заклепку на доспехах пешки е-6, не заполированные вмятины от кузнечного молота…

— Ронни-бой, я тебя не понимаю!

Ну, так не играют. Как будто без смысла передвинули пешку на правом фланге, вдали от боя. Сэр нарочно уступает инициативу?

— Директор Дамблдор, сэр. Вот Гарри говорит, что еще дома читал наши учебники, а по его вопросам выходит, что не читал. То ли врет совсем по-детски, то ли читал, но не понял, то ли понял, но в голове не задержалось… Не знаю, что хуже, потому что и то, и другое, и третье ужасно!

— И что с того?

Опять пустой вопрос. Так и есть, дает выговориться. Хочет посмотреть, понимаю ли я обстановку или пытаюсь на авось стрясти с него десяток галеонов… Опять палюсь! Где тут моя пешечка е6? Какая у нее кольчуга! Вороненая до синевы, каждое колечко на стыке сплющено, в кончиках дырочки, в дырочках заклепочка. Раз колечко, два колечко…

Голова вдруг стала легкой-легкой, как воздушный шарик. Ага, сэр Альбус отозвал своих муравьев. Только тогда я отвел взгляд.

— Что молчишь, Ронни-бой?

— Думаю, с чего начать…

Что ж, главное я показал: король у меня в голове — он. Директор Дамблдор, сэр. Весь белый. А что в конце дебюта белые получат сдвоенные пешки на с3 и с4, ему знать необязательно.* Хотя если и доиграем до этой позиции, сэр Альбус вряд ли поймет, что у него слабость в обороне. Шахматное мышление либо есть, либо его нет.

---------

*Шахматисты узнали защиту Нимцовича. А не шахматисты могут не читать все эти «е6, с4» и взглянуть на партию Рона как на мочилово, разыгранное реконструкторами в латах.

Я расставил по порядку все, что кипело на душе, и начал:

— Директор Дамблдор, сэр, он скоро ЗАДУМАЕТСЯ.

— О чем же?

— Кто бросил наследника поттеровских миллионов в чулане под лестницей.

Сэр Альбус нахмурился:

— Так было нужно, Ронни-бой!

— Я и не сомневаюсь. Видно же, что Гарри для вас чем-то важен. Не могли вы просто забыть его в коробочке на десять лет… Но придется объяснить парню, за что он страдал.

Сэр Альбус пожал плечами:

— Проще объяснить не за что, а почему… Ты б видел, Ронни, что творилось в те дни, когда Волдеморт развоплотился! Темные ожидают ареста, пергаменты в каминах жгут, светлые с ума посходили от счастья. Представь: посреди Лондона, на Трафальгарской площади, два десятка пьяных магов пускают из палочек фейерверки. Прибывают на вызов обливейторы, а кого обливейтить, когда вокруг уже толпа маглов с камерами?.. Отец твой, светлая голова, сообразил позвонить в «Таймс», мол, это китайский цирк выступает. Так потом ему пришлось объяснять в Министерстве, что такое «позвонить», «Таймс» и «цирк»…

— А Гарри?

— А Гарри у меня на руках пальчик сосал. Примерно три четверти магической Британии были готовы порвать его на сувениры, а остальные — просто порвать, насмерть. Я спрятал его и от тех, и от других. Тогда это решение казалось не просто верным, а единственным, хоть я и знал, что Дурсли не подарок.

— Дурслей можно было припугнуть, чтоб не слишком прессовали племянника. Можно было им платить понемногу из Гарриного наследства. Можно было хотя бы штаны ему прислать от неизвестного доброжелателя… Вы ж понимаете, директор Дамблдор, сэр, я не за себя, а за Гарри говорю. Не сегодня-завтра до него дойдет, что десять лет, пока его попрекали куском хлеба, в Гринготсе без толку лежали горы поттеровских денег. А кто виноват?..

Сэр Альбус засопел и сказал невпопад:

— Сову ему Хагрид подарил.

— Понятно, почему у Гарри нет кошелька. Хагрид сам носит монеты в карманах пополам с собачьим печеньем.

— Братья сказали?

— И братья, и сам видел. Мы в гости к нему ходим.

— Страшное вы семейство, Уизли. Клан похлеще ниндзя, — сэр Альбус продолжал уводить разговор в сторону. Сейчас я должен спросить, кто такие ниндзя… Вот зачем это? Надеется выпроводить меня ни с чем, а проблема как-нибудь сама рассосется?

Я снова поднял глаза и заглянул поверх очков-половинок. Черные и белые, гремя доспехами, торопливо занимали свои места в строю.

Белый конь ожидаемо b1-c3. В смысле, ожидаемо для меня. Любителю кеглей я подкинул его собственный образ на королевском троне, а сам сыграл за двоих. У белых воодушевление — наша конница атакует! Пешки, накачиваясь адреналином, лупят копьями по щитам. Мои нервничают и оглядываются на слона f8. Тем временем в кабинете сэра Альбуса уже неприлично долго тянется пауза. Опять он включил Лоуренса Оливье… Ладно, поглядим, кто кого. Команду «Заткнись, Рон!» я исполняю легко и охотно — она мне о доме напоминает.

— … Рон, что ты хочешь?

Дрогнул!

— Двадцать пять в неделю.

— Я так и не понял, за что.

— За унижение.

— Дружить с Мальчиком-который-выжил унижение?

Повторяет ходы. Даже неудобно за Величайшего волшебника современности… Радостно трубя, мой застоявшийся слон* бросается в атаку: f8-b4.

— А не вы ли на глазах всей школы срамили юного волшебника, которому собственная палочка мешает?!

— Рон, я извинился!

— Вы прислали через домовика шоколадную лягушку.

— Это и было извинение!

— Мой позор на глазах всей школы, в которой мне еще семь лет учиться, вы оценили в одну сунутую тайком шоколадку?! Директор Дамблдор, сэр.

Поднял на него глаза и сразу опустил, не дав Козлу поймать мой взгляд. Чтоб мне троллевы тряпки стирать, он правда считает, что лягушка от Величайшего вполне достаточное извинение для нижайшего. Что ж, продолжим.

— А потертая мантия — это как? А то, что я не превратил спичку в иголку — ждал, когда у Гарика получится? А что зелья нарочно портил, чтобы герой меня поправлял?

— Вон оно как! Не знал, не знал… — Сэр Альбус всем видом изобразил Санта-Клауса, еще чуть, и предложит сесть к нему на коленки и нашептать заветное желание. — Разумно! Я рад, что не ошибся в тебе, Ронни-бой!

Интересно, его радость все-таки получит материальное выражение?

Глаза за очками загораются: увидел размен коня на слона. Пешка а2-а4.

— Ронни-бой, мы все — все, кто стоит на стороне Света — должны приносить свои жертвы ради всеобщего блага! Гарри потерял родителей. Ты наставляешь и защищаешь его, порой жертвуя своей репутацией… Зато ты друг героя!

Беру коня, подставляю слона под его пешку b2.

— Сегодня герой, завтра клоун. Сейчас его весь Хогвартс рассматривает в увеличительное стекло. И видит штаны с отвисшим задом и очечки системы «Паганель». Кстати, очки еще и треснутые были, я починил.

Белая пешка берет слона на с3 и упирается в затылок пешке на с4. Теперь ее, считай, нет, а на левом фланге у белых дыра. А сэр Альбус доволен: отдал коня за целого слона. ** Нет, это ж надо так увлекаться кеглями!

--------

* Вообще-то по-английски слон называется bishop — епископ (отсюда и напоминающая тиару голова этой фигуры). Но Рон, конечно, знаком с индийским вариантом фигур, где слон это слон.

** Начинающие шахматисты часто плохо используют потенциал этих фигур. Поэтому размен «ненужного» коня на «целого слона» кажется им удачным.

— Дались тебе эти штаны… Ладно, отпущу вас в Хогсмит. Подскажешь ему, что там в моде у вас, молодых…

Играть становится скучно и опасно. С таким слабым противником ничего не стоит реализовать преимущество, а мне надо — дразнить величайшего волшебника современности? Представляю в подробностях мантию Его Величества Альбуса Первого: золотое шитье на воротнике… Листья дубовые или лавровые? И те, и другие, не жалко…

— Это задание? Я могу считать, что приступил к работе?

— Мерлин с тобой, Ронни-бой… Но двадцать пять в неделю — это слишком. Твой отец в министерстве получает шестьдесят.

— Так у него сорокачасовая рабочая неделя. А я при Гарри круглые сутки, двести шестнадцать часов!

Ура, сэр Альбус сам отвел глаза! И опять включил Лоуренса Оливье. Считает, что ли?

— …Рон, в неделе сто шестьдесят восемь часов…

— Так за выходные удвоенная плата!..

— А вычесть время на сон?

— Это считается не как сон, а как отдых на дежурстве. Гарри же может в любой момент меня разбудить.

— Ладно. Пять галеонов.

— Директор Дамблдор, сэр, ставка магловской уборщицы — фунт в час. За двести шестнадцать часов — сорок три галеона и, грубо, восемь сиклей. Уборщице. А я, считайте, бонна при наследнике Поттеров, за это полагаются совсем другие деньги!

— Но-но!

— Так я и не торгуюсь. Двадцати пяти достаточно.

— Десять.

— Тридцать!

— Ронни-бой, зачем тебе деньги? Живешь в школе на всем готовом…

— Директор Дамблдор, сэр, простите, но мама мне говорила, что считать чужие деньги неприлично.

— Это мои деньги!

— А вам-то они зачем?!

Сэр Альбус задумался. Вот чтоб мне на троллихе жениться, он давно перестал интересоваться, сколько у него в Гринготсе. Верховный чародей Визенгамота, директор Хога, глава МКМ… Даже приблизительно не представляю, какие доходы приносят эти должности. Да к ордену Мерлина по древнему статуту полагается содержание «достаточное, дабы рыцарь Ордена мог достойно содержать двор».

— Уговорил. Пятнадцать.

— Сорок три и восемь сиклей, как уборщице.

— Ронни-бой, так не торгуются. Надо идти навстречу друг другу.

— Ладно, сикли округлим. Сорок три галеона в неделю!

— Ты начал с двадцати пяти!

— Надо было тогда соглашаться.

— Гоблин!

— Сквалыга! Ой, простите, директор Дамблдор, сэр.

— Ничего, Ронни. Я тоже погорячился… А если Гарри узнает, что ты дружишь с ним за деньги?

— Директор Дамблдор, сэр. Мал кнат, а и он о двух сторонах. С одной стороны, добрый чародей спрятал Мальчика-который-выжил от врагов, потом свел его… со своим, скажем, крестником, если не возражаете. Это чтоб Мальчику было легче освоиться среди магов. Но Мальчик богат, а крестник беден, поэтому добрый чародей дает ему карманные деньги, чтобы дружба детей не омрачалась неловкими ситуациями… Но если повернуть кнат другой стороной…

— Ладно, твоя взяла. Двадцать!

— Тридцать!

— Ни по-твоему, ни по-моему: двадцать пять!

— Так я с этого и начал!

То-то! Ронни-бой неудержим в своем жлобстве.

Против «крестника» сэр Альбус не возразил. Если вспомнить, Персика он ровно ничем не выделял — каждому по лягушке, так что можно считать, что все Уизли его крестники.

Хотя скорее наоборот, все не крестники. Ведь лягушка с собственным портретом — сувенир «на отвяжись», Величайший раздает их десятками, не тратя на выбор подарка ни души, ни времени.

Я вывалился от сэра Альбуса на ватных ногах, сел на ступеньку и привалился к чему-то спиной. Протестующе застучали камни. Опаньки! Это я к горгулье…

— Нахал! — Надо мной нависла оскаленная пасть.

— А «Бомбардой»?

Камни загрохотали, как по железу. Она смеялась!

— Не умеешь! Я понял: шутка… Уизли!

— Уизли, — подтвердил я. — Ты «он», что ли?* Не горгулья, а горгул?

— Мне нравится так считать.

Я встал и заглянул ему под лапы. Действительно, не разберешь — считай, как нравится.

— Заходи, Уизли. Поболтаем, — громыхнули камни.

* * *

Свершилось: отныне я признанный говнюк. Говнюк на жаловании. Если Величайший хоть наполовину выполнит обещанное, буду богатым по меркам школьника говнюком.

Рад, рыжая морда?

Мистер Лавгуд говорит, что прошлое не проходит. Мы живем дальше, а оно остается на своем месте. И сейчас там, в непостижимом уму где-то-когда-то, живая тетушка Пандора строчит на машинке шлепанцы-фордики, и Луна смеется.

А в нашем саду у живой изгороди стоит в следах взрослых сапог плачущий мальчик. Солнце пускает зайчики, запутавшись в красно-желтой кроне клена, парят палые листья, осенний воздух пронзительно свеж, небеса бирюзовы.

Кажется, это был самый счастливый момент в моей жизни. Потом все лишь тускнело, как рисунки дешевыми детскими красками, в которых плохо держится магия. Никто в этом не виноват, просто жизнь приучает, что самое яркое бывает ядовитым, вот и начинаешь подозревать засады в том, над чем раньше плакал от счастья. Всматриваешься в царапины, трещины и червоточины, а яркое видится как фон, о нем и забываешь.

И теряешь себя, теряешь, теряешь…

* Знаю, что хотите сказать. Буду рад, если подскажете английскую грамматическую конструкцию, из которой можно догадаться, что говорящий причисляет себя к мужскому полу.

ХОТЕЛ ПРОЙТИ С РОНОМ ПО ОСНОВНЫМ СОБЫТИЯМ КАНОНА, НО ПОНЯЛ, ЧТО ВСЕ ВАЖНОЕ СКАЗАНО. ДОБАВИТЬ К ЛИЧНОСТИ ГЕРОЯ НЕЧЕГО.

ИСТОРИЯ ЗАКОНЧИЛАСЬ.

ДЛЯ ТЕХ, КОМУ ЖАЛКО РАССТАВАТЬСЯ С РОНОМ, СКОРО ВЫЛОЖУ ЭПИЗОДЫ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ОСНОВНОЙ ТЕКСТ.

Перси

Волшебную палочку мне сделал Перси. Он готовился поступать в Хог и штудировал программу первого курса по учебникам старших братьев, а я вертелся рядом и ныл, что тоже хочу магичить. Ладно. Перси попросил перо у почтовой совы, завернул в бумагу и обмотал трубочку скотчем. Я взял, примерился и зажег люмос. Когда растешь в семье волшебников, это проще пареной репы. Заклинания слышишь по двадцать раз на дню, движения палочки видишь, а уж собезьянничать ребенок сумеет лучше любого взрослого. Была бы своя Магия, а у нас, детей двух старых родов, она из ушей перла.

Персина палочка тоже была далеко не от Олливандера, их же не продают десятилетним. Старшие братья вошли в его положение и переслали с совой целый клок шерсти единорога. В Запретном лесу ее хоть мешками с кустов собирай, особенно осенью, когда единороги линяют. Правда, шерсть эта отмершая и магию проводит чуть получше совиного пера в моей бумажной палочке. Но для первокурсной ерунды вроде люмосов с левиосами и ее выше крыши. Ясеневую паркетину для древка Перси выломал в моей комнате, ее все равно было не видно под сундуком. Дубина, которая у него получилась, рассыпала искры только так! Потом Перси обработал ее на точиле в отцовском гараже (я стоял на атасе). Жесткая, одиннадцать дюймов, ясень, шерсть единорога… Точь-в-точь как у Чарли. Старик Олливандер содрал бы за такую палочку галлеонов десять. Ох и дурят нашего брата, простого волшебника!

Перси уже тогда изображал из себя сэра Персиваля Образцового, будущего старосту Гриффиндора. Хотя на самом деле он совсем не такой аккуратист, каким выглядит, и ни разу не заучка. Для меня до сих пор загадка, откуда под моей кроватью появлялись его носки, причем всегда непарные, и почему после Перси мыло в ванной оказывалось то на шкафчике, то под раковиной, и не брошенным, а со всей аккуратностью положенным на трубу. Наукам он предпочитал плюй-камни и, будь его воля, проводил бы дни на речке, обыгрывая соседских детей и купаясь между партиями. Да только у младших сыновей небогатого рода нет своей воли. Все решено до нашего рождения. Старшему дом в наследство (когда сам состарится), остальным оплата учебы в Хоге. Всё! Дальше живи как сможешь. Из дому не попросят и тарелку супа нальют, но ты и сам не захочешь сидеть на шее у родителей... Помню, близнецы всерьез обсуждали карьеру мошенников. Чтоб один продавал в Лютном подделки под темномагические артефакты, а второй обеспечивал ему алиби, прилюдно лопая мороженое в кафе у Фортескью…

Перси с его самолюбием гиппогрифа не смог бы продать и воду в пустыне. Он бы стоял, задрав нос, и ждал, когда покупатель начнет кланяться. (Зато кто поклонится, может хоть на шею ему садиться. Я этим пользовался, пока был маленький). Когда взрослые ругали Перси, тот безотчетно складывал руки на груди и смотрел этак свысока, словно решал, казнить или миловать. Отец как-то брякнул, что мистер Уизли Третий сошел бы за своего в министерстве. Мол, там полно самовлюбленных болванов, которые смотрят на тебя, как Мерлин на флоббер-червя, а сами, заперев двери, дуются в плюй-камни. Сказано было в сердцах, но Перси ухватился за ценный совет. Потому и засел за учебу, не успев еще поступить в Хог. Самолюбие самолюбием, а свои возможности брат не преувеличивал. Тот же люмос, который у меня получился с первого раза, он осваивал целый день. Мои шарики получались ровные, как жемчужинки, чуть розоватого света, а Персины хоть и крупнее, но висели на палочке соплёй и свет давали грязный. Не знаю, может, он слишком старался, а Магия — она ведь легкость любит… В общем, ему нужна была фора, чтобы стать отличником.

Сейчас вспомнил: когда я плакал от счастья, стоя в следах сэра Альбуса на дорожке нашего сада, бумажная палочка уже была при мне, а Перси еще не уехал в Хог. Стало быть, мне было шесть с половиной. Начинался лучший год моего детства.

Пока не похолодало, мы с Перси уходили вниз по течению Калма и носились по сжатым магловским полям, сбивая «Баубиллиусом» редких осенних оводов. Я собирал их в коробочку, а потом бросал этих еще живых оводов с подпаленными крылышками с высокого берега, и мы с братом смотрели, как отовсюду к ним скользят под водой стремительные тени. В самом разгаре был осенний жор перед голодной зимой, рыбы кидались на все, что падало в реку, и порой среди мелочи всплывали большущие голавли. Не знаю, кто из нас первый сообразил подваживать их левиосой. Как-то вдруг оказалось, что Перси стоит с палочкой наизготовку, и моя бумажная греет ладонь, будто сама впрыгнула в руку. Момент был тонкий. Взрослый бы маг уровня отца шарахнул заклинанием по площади и выхватил десяток кубических футов воды вместе со всем, что там плавало. А с нашими силенками приходилось ловить миг, когда схватившая овода рыбина поворачивалась, чтобы уйти в глубину, и над водой мелькал ее хвост.

Бились мы недели две. Уже вместо оводов над полями летали белые мухи, впрочем, тая еще в воздухе. У нас в Девоншире снег не лежит — южное же графство, любители даже пальмы выращивают... Перси нашел в маминой книжке для домохозяек заклинание от тараканов. Своих в Норе не водилось, и мы пошли в деревенский паб. Там в завороженную Перси коробку набилось фунта три отборных прусаков, и еще за нами гнались те, которые не поместились. Скормив рыбам с полтысячи тараканов, я таки подцепил одну за хвост! Не удержал, но брат подхватил и отнес на берег… Улов мы слопали не сходя с места, без соли, нанизывая ломти с чешуей на вересковые прутики и поджаривая палочками.

С тех пор Перси навсегда в моем сердце. Когда на своей работе в министерстве он стелился перед шестерками Волдеморта, посещала меня мысль заавадить братца, чтоб не позорил род Уизли и Гриффиндор. Ожесточение было сильное с обеих сторон… Да только все Персины грехи перевесила в моих глазах рыба, пойманная в детстве. За бумажную палочку я ему тоже благодарен, но первая самостоятельная добыча для мальчишки важнее всего.

Я и нашего Хью стал брать на рыбалку, как только ему исполнилось шесть. Герми, такая трогательная в своей заботе, отчитала меня с научными аргументами, как она любит: «Среди пресноводных рыб особенно высок процент глистных инвазий! Ну, поймали — и отпустили бы! Нет, ты сам ел и ребенка кормил!». Потом с нами поехала для контроля. Глядит, парень собирает хворост, разводит костер, за водой пошел с котелком, и всё сам, без напоминаний. Тут Герми и всплакнула: «Рон, а мальчик-то наш повзрослел!». Я не стал рассказывать, как в первый раз Хью шарахался от бьющейся на траве рыбы и с круглыми глазами переспрашивал: «Па, ты мне предлагаешь ее зарезать?!». Обнял Герми и заревел вместе с ней. Хью вернулся с речки, молча залез к нам на колени и обнял. Он эмпат, почувствовал настроение… Кстати, Хью и сейчас не может выпотрошить живую рыбу. Сердце у него мягкое, как воск. Но ловит и ест с удовольствием.

* * *

Первого марта, в свой седьмой день рождения, я надорвался.

Мама, позвав на помощь соседок, готовила праздничный обед, а меня выставили из дому, чтоб не мешал. Я обиделся. Мешали же все, кроме Перси. Близнецы таскали пирожки прямо из духовки, Джинка смешала яблочную начинку с луковой, а прогнали одного меня! Подумаешь, заставил жареную камбалу петь «Happy birthday»! На самом-то деле пел магнитофон под столом, а камбала только раскрывала рот, и то не сама, а сжатым воздухом. А они перепугались: «У мальчика выброс! Скорее из дома!». Не знали, что магический резерв я спускаю через палочку, и выбросов у меня давно не бывает.

Примерно с час я отлавливал садовых гномов и метал за ограду с криком «У мальчика выброс! Скорее из дома!». На крыльце все время маячил кто-нибудь из взрослых, и было ясно: приглядывают, чтоб мальчик себе не навредил. От этого становилось еще обиднее.

Потом отец привез на фордике старика Перкинса и каких-то незнакомых чиновников (на мою днюху!), и все вошли в дом вместе с очередным приглядывающим. Через камин прибывали новые гости, я слышал, как они здороваются. Узнал голос сэра Альбуса и решил сделать что-нибудь взрослое. Крестный выйдет меня поздравить, а тут я, весь из себя настоящий волшебник с палочкой, а не «хау ду ю ду, Ронни-бой»!

И я приподнял левиосой отцов фордик. Успел оторвать от земли задние колеса, как вдруг все заволокло красным. Кровь хлынула из глаз. Теряя сознание, я закинул палочку под крыльцо.

А сэр Альбус не вышел во двор. Про меня вспомнили, когда стали рассаживаться за стол, и я успел здорово простудиться, валяясь на холодной земле. Испортил всем обед.

Про бумажную палочку еще много лет знали только мы с Перси. Доктор в Мунго подозревал что-то, но в конце концов признал, что детские выбросы случаются и такие, до истощения. Нашлась она в июле девяносто седьмого, когда Нору прибирали к свадьбе Билла и Флёр. Я увидел знакомую трубочку среди мусора, приготовленного для сжигания, и не стал подбирать.

Сандра Фосетт

Пока я болел, меня навестили, кажется, все друзья и знакомые родителей. Запустят диагностическим, вздохнут и скажут что-нибудь ободряющее: «Поправляйся, Рон!», «Все будет хорошо, Рон!». Фосетты приводили свою Сандру, с которой я не особенно дружил, хотя их дом виден с нашего чердака. Она же младше на два года — в нашем тогдашнем возрасте это была пропасть. Красивая нечеловечески! Наверное, у Фосеттов были вейлы в роду. А я, когда брякнулся оземь, потерял молочный зуб и стеснялся дырки во рту. И вот картина. Лежу я в облупленной мунговской койке, волосы на половине головы торчком, на другой половине примялись о подушку. А надо мной феечка в летучем платьице. Уголки рта у меня сами собой ползут вверх, но я помню про дырку и один уголок придерживаю. Лыблюсь криво, как будто рожу ей корчу.

— Бедный Ронни! — звенит феечка хрустальным голоском. — Как же ты теперь?

— А что такого? — не понимаю. — Ну, простыл, ну, остался без днюхи. Так поправляюсь уже, и подарки меня дома дожидаются, а торт мама новый испечет.

— Ронни, но ТЫ ЖЕ ТЕПЕРЬ СКВИБ!

…Вот это я выпендрился перед крестным!

В Хоге Сандра попала на Равенкло. С первого курса за ней ходили парни моего возраста или постарше. Один ее сумку несет, другой эссе за нее пишет. Сандра вертела ими, как хотела, но без тени той стервозности, которая прорывается даже у самых тихих девочек-подростков. Она была добрая феечка.

Я к тому времени с головой ушел в дела Гарри, да и неприятно было вспоминать Сандрино «Ронни, ты же теперь сквиб». При встречах мы с ней кивали друг другу, и только. Но я понимал ее пажей. Хог с его стылыми подземельями, привидениями и придурком Пивзом далеко не дом родной. А Сандра — слиток чистой радости в двадцать четыре карата. Просто быть рядом с ней уже счастье.

В битве за Хогвартс она потеряла жениха. Пока носила траур, всех парней разобрали — мало нас осталось. Мало.

Раз мы с Гермионой возвращались на машине из отпуска, попали в туман и решили заночевать в мотеле. Так и встретились. Сандра была замужем за маглом-хозяином и работала, затыкая узкие места, то на ресепшене, то в баре, то в прачечной. Маленький сын, то ли сквиб, то ли с еще не проснувшимся слабеньким даром, совсем отбил ей охоту возвращаться к магам. Ему трудно пришлось бы с такими, как наш Хью, который в полтора года прибил выбросом крысу. Но палочка всегда была у Сандры в рукаве, и чересчур возбудимые клиенты, норовившие ущипнуть красавицу хозяйку, вдруг проникались рыцарским духом и заказывали для нее цветы, а для себя напитки подороже.

Мы проболтали полночи. Сандра сняла передник и сидела за нашим столиком, а в баре вертелся ее муж, здоровяк со смутно знакомым лицом. Футболист, сказала Сандра. Наверное, я видел его портреты в магловских журналах.

Был момент, Гермиона отошла припудрить носик, и я отважился спросить в лоб:

— Ну и зачем оно тебе, Сандри? Ты же равенкловка. Ты феечка! Луч, блин, света!

Она взяла меня за руку:

— А хочешь, пойду за тебя, Рон? Прямо сейчас? У меня «Поршик» зачарованный. Твоя пописать не успеет, а мы уж улетели!

И так долбанула своей вейловской магией, что я всерьез стал прикидывать: с маглокровкой меня разведут без вопросов, Хью отберу, сквибенка усыновлю… Зацепил взглядом футболиста, тот усмехается. Видно, не первый раз Сандра так шутит.

Я ей оставил визитку нашего магазина приколов. Мол, если надо праздник, особенно ребенку, то мы с Джорджем со всей душой, и ни пенни лишнего не возьмем. Мы к тому времени уже работали на вечеринках у маглов. Если не зарываться, они не отличают магию от своих фокусов, так что Статут о Секретности не нарушается.

А футболисту я пожал руку. Отважный он человек.

Сказки из картонного сундучка мистера Лавгуда

Про горбатого конька-фамильяра меня сильно зацепило. В точности про нашу жизнь, и не поверишь, что магл написал! Я так и сказал мистеру Лавгуду, мол, если автор не маг, то сквиб из сильного рода, причем не изгнанный. Небось, был в мэноре ключником — самая сквибская должность: и с маглами-купцами дела ведет, и к главе рода вхож в любое время. А безродному «Конька-горбунка» нипочем не написать, будь он даже маглорожденный волшебник.

А мистер Лавгуд:

— Это чем же тебе, Рон, маглорожденные не нравятся?

Я ему:

— Мы про сказку говорим, а не про «нравятся — не нравятся». Есть вещи, которые маглорожденных просто не касаются, и вряд ли они станут о них писать. К примеру: «Старший умный был детина, средний был ни так, ни сяк, третий вовсе был дурак».

Теперь взять нас, Уизли.

Старший — Билл, ему в семье всё внимание как первенцу и наследнику рода. Билл работает на Гринготс. Какие гоблины ни сквалыги, а за работу вознаграждают на «выше ожидаемого», хотя и своими способами. Чтоб мне троллевы тряпки стирать, если годам к пятидесяти Билл не окажется хозяином выморочного мэнора, которому гоблины лет триста с фонарями искали наследника.

Второй в очереди на перстень главы рода — Чарли. Запасной игрок, «ни так, ни сяк». Типа, изучает драконов, но в основном с той стороны, откуда навоз отгребают.

Хотя на Чарлины дела можно посмотреть и по-другому. Парень всего-навсего закончил Хог, а имеет маленькую, но должность в заповеднике мирового уровня. Скорлупки драконьих яиц, чешуйки оброненные, тот же навоз — все по обычаю принадлежит ему, а это живые деньги. С наукой тоже порядок: пять статей напечатал в «Вопросах драконоведенья». Защитит магистерскую диссертацию и будет ого-го какой жених!

Ну и Перси — третий. В старину таких ничему серьезному не учили, чтоб, не дай Мерлин, им не пришло в голову бодаться со старшими за наследство. Если род богатый, третий сын до старости охотился да пировал, потому он и в сказке дурачок.

— Сколько тебе лет, Рон? — вдруг спросил мистер Лавгуд.

— А то вы не знаете…

— Знаю, конечно. Просто ты рассуждаешь, как взрослый.

— Я рассуждаю, как младший в роду. Джинка не считается, она замуж выскочит. А я… Прикиньте, мистер Лавгуд: Персику, третьему, совершенно точно не светит наследство. А я — ШЕСТОЙ!

Дин Томас

Стучать от меня не требуется, в нашей спальне за юного барабанщика негритенок. Честь честью предупредил: у него в магическом мире никого, учится на хоговские деньги, родители в кредитах — мол, сам понимаешь.

Я понял. Велел не говорить Гарри и особенно Неву, а остальным — как сам решит. А про себя отметил, что на роль Друга Героя уже готовится актер второго состава, хотя он сам едва ли об этом подозревает.

Нет уж. Дин, конечно, четкий пацан: прогнулся под директора, а товарищей не подставил. Но им с Гарри обоим нужен друг из мира магии, а то могут сгореть ни за кнат. Подобьют их поспорить на дурацкое желание: проиграл — клянись магией, что не будешь есть драже со вкусом соплей. Маглокровки ведутся. А ведь это, считай, вся жизнь под топором! Забудешь — а глупости легко забываются, — да однажды угостишься у собственного сына конфеткой Берти Боттс…

Вернон Дурсль

…И выскочил в магловскую часть вокзала, нарочно не сняв мантию.

Гарри, кряхтя и постанывая от натуги, пристраивал свой сундук в багажник автомобиля, показавшегося мне роскошным. Рядом поигрывал ключами дурномордый толстяк. На Гарри он глядел с довольной улыбкой и приговаривал:

— Что, плохо тебя кормили твои фокусники?! Шевелись, мальчишка! И только попробуй поцарапай мне машину!

Я подлевиосил сундук палочкой из рукава.

Посмотрел на дурномордого сверху вниз, даром, что тот выше меня на две головы. Я смотрел с высот Магии (у Перси научился).

— Что тебе, маль… — он заткнулся без «Силенцио». Оценил разницу в силах.

— Поди сюда…

Дурномордый заозирался, остановил взгляд на фуражке бобби футах в тридцати от нас… Я покачал головой. Он вздохнул с убитым видом и двинулся ко мне, переставляя ноги как ведра с водой. Гарик простодушно пучил глаза под очками. Хоть не вмешивался, слава Мерлину.

— Веселей, — поторопил я дурномордого. — Стоп. Наклонись…

Дурномордый навис. Здоровый дядька. Я подумал, как было страшно маленькому Гарри, когда к нему вот так в упор наклонялась эта красномясая харя, и прикрикнул:

— Ухом повернулся! Я с тобой не целоваться собираюсь.

— Вам запрещено колдовать на каникулах, — торопливо сказал он.

— Ухом! Повернулся!.. Ниже!

Уф, повернулся… Гора с плеч! Я сам не знал, что сделал бы, если бы он попытался ослушаться.

Ничего так ухо, чистое. Я упер в мочку конец палочки из рукава и зашипел:

— Насчет запрещено колдовать — я ведь могу решить твой вопрос прямо сейчас, пока на вокзале полно наших. На мальчишку никто не подумает. Решат, что ты попался под горячую руку какому-нибудь аристократу… А в будущем — могу старших братьев попросить, им не запрещено. Или, еще проще, пожаловаться Хагриду. Хагрида помнишь?

Дурномордый с писком сглотнул.

— Что я должен сделать?

— Деловой вопрос, узнаю бизнесмена! Ничего. Изобразить родственную любовь у вашей семейки все равно не получится, так что живите, как эту зиму жили. Только представьте, что у вас на время поселился безобидный невидимка. Ему надо поставить тарелку с едой, можно не за общий стол, да иногда его вещички закинуть в стиральную машину… И сынку внушите то же самое. А то у избалованных детей короткая память …

— Долгая, — заверил дурномордый. — У него после операции два месяца болело… Это… Место…

«Какое такое место?!» — чуть не ляпнул я. И сообразил: выходит, они отрезали Дадлику поросячий хвост, которым наделил его Хагрид!

— Плохо. У нас бы за два часа залечили. Или расколдовали бы за две секунды. Или вовсе прислали бы к вам не Хагрида, а как обычно — вежливую старушку. Достаточно было не отнимать чужое письмо!

Дурномордый покаянно вздохнул. Я убрал палочку и жестом позволил ему выпрямиться.

— Впрочем, это ваше дело, сэр, ведь верно? Вы же джентльмен! Хозяин в своем доме! Как решили, так и поступили!

Сбитый с толку дурномордый покорно кивал.

— На вас и ответственность за жизни жены, сына… Ближайших соседей… — Кровь стала отливать от его лица. — А также остальных жителей улицы и, возможно, квартала!

— Не много на себя берешь? — прохрипел он.

— А вы точно знаете, что для нас много, что немного?..

Я проводил оцепеневшего дядьку до машины и демонстративно пожал Гарри руку:

— Счастливых каникул! Если что, присылай сову!

— О чем вы так долго говорили? — шепнул Гарри.

— Так, общие слова, дань вежливости…

— А почему дядя Вернон такой бледный? Ты угрожал ему?

— Дай вспомню… Сказал, что тебя надо кормить…

— Хорошо хоть, не выгуливать… Вот зачем ты лезешь, Рон?! Меня и без твоих напоминаний десять лет кормили. Другое дело, что Дадли…

— Про Дадли я тоже сказал.

— Значит, все-таки угрожал?! — расстроился Гарри.

— Я ПРОСТО СКАЗАЛ. Без угроз. Могу воспоминание показать в думосбросе. Я даже имени твоего не назвал! Так, проповедовал взаимную любовь и правила общежития. Ну, еще упомянул, что могу пожаловаться Хагриду. В смысле, имею возможность. Хагриду может пожаловаться любой гиппогриф, не считать же это угрозой твоему дяде!

— Рон, все-таки ты скотина!

— Знаю, мне говорили… А ты добрый парень, Гарри.

— Знаю, мне говорили…

И мы улыбнулись друг другу.

И на прощание

Гермиона и Гарри не могут выяснить, кто такой Фламель, Рон пытается дать подсказку. Диалог с Величайшим.

— Директор Дамблдор, сэр, волшебники болеют диабетом?

Как же приятно после Гарика поговорить с умным человеком! Пять секунд — и сэр Альбус восстановил всю цепочку:

— Ронни-бой, ну, не обязательно же лопать всех шоколадных лягушек в одно лицо!

— Не могу разрушать образ, — объяснил я. — Сэр Альбус, вы ведь умеете заглядывать во вкладыш, не открывая коробку?

Сэр Альбус покачал головой.

— Нет, я просто заказываю лягушек со своим портретом на кондитерской фабрике. Универсальный подарок…

— Жаль.

— Жаль… Рон, вообще-то на моих вкладышах написано, что я работал с Фламелем.

— Ага, «…знаменит совместными с Николасом Фламелем трудами в области алхимии». Только, сэр Альбус, Гарри уже видел один ваш вкладыш и не станет читать снова. Да и про Философский камень там нет. Буду жрать лягушек до победного конца. Пока не найду Фламеля или не заболею диабетом!