Защита Шестого. Из дневника Рона Уизли (джен)

June 01. 1991.

Перси засек меня с дневником и сказал, правильно, пиши в назидание потомкам. Шутил, конечно. А я подумал, почему нет? Дневник я пишу по совету мистера Лавгуда, чтобы приучить руку к перу, а голову к ясному изложению мыслей. А так он зачем? Я и без дневника помню, что со мной было. Думал не брать его в Хог, там и без этого будет море писанины. Но для потомков — совсем другое дело! Пускай читают про нашу жизнь.

Потомки! (зачеркнуто)

Расскажу, как я познакомился с Лавгудами.

Мама воспитывала нас, мелюзгу, по старинке: ребенок, у которого начались выбросы, считается достаточно самостоятельным, чтобы играть без присмотра. Если позволяет погода, его стараются выставить из дома с наказом не возвращаться, пока есть не позовут.

Я, между прочим, взорвал свою первую тарелку овсянки всего через полгода после близнецов. «Лонни» тогда не был дразнилкой, они просто «р» не выговаривали. Им по пять, мне три, ковыляю за ними, они убегают, я реву.

Заблудился раз в тумане и вышел к Лавгудам. Такое потрясение! Бродил, как последний человек на Земле, и вдруг из белесой мути встает дивный Стаунтоновский замок! Над крышей луна, всегда на одном месте — это тетушка Пандора начаровала, чтобы в любую погоду следить за лунными циклами.

Сказка.

Я и к шахматам пристрастился из-за Стаунтоновского замка. Увидел, как мистер Лавгуд решает этюд из журнала, и вцепился в ладью, а он: «Научишься играть, подарю». Но это потом — как раз на пятилетнюю днюху я научился уходить от детского мата и взял именно тот потертый набор в складной доске-шкатулке, хотя мистер Лавгуд приготовил для меня новый.

А в тот день, когда я заблудился в тумане, тетушка Пандора накормила меня и отвезла в Нору на метле, чтоб скорей и мама не волновалась. Они тогда чуть насмерть не рассорились. Лавгуды-то не давали Луне шагу ступить без присмотра, а тут кроха (это я) один, в двух милях от дома! А если злая собака? А если, не дай Мерлин, педофил?! Мама отвечала бодро: «Похороним. И собаку, и педофила».

Тетушка Пандора, ученый человек, зарылась в старые книги, что-то рассчитала мудреное с применением векторной арифмантики, и пришла к маме мириться.

Все верно: малолетнее взрывное устройство куда опаснее в доме, чем на воздухе. Разнесет что-нибудь, ему же и достанется осколками или острыми щепками.

А еще чем дети неразумнее, тем сильнее ими рулят инстинкты. Ромула и Рема, вон, грудничками бросили в реку. В корзине! Далеко бы та корзина уплыла, будь в ней магловские дети? А братья, словно так и надо, свалили по течению от царя Амулия, пристали к берегу и устроились, как не каждый взрослый сможет. Волчица их кормит молоком, дятел и чибис мох в корзинке меняют... Раньше считалось, что ребенка охраняет первородная Магия, а теперь говорят «спонтанный выброс». Только спонтанности в детских выбросах — на кнат щепотка соли. Когда я капризничал и не хотел есть овсянку, у меня не получались цветы, а получалось не есть овсянку. Вся спонтанность в том, что овсянка могла улететь, окаменеть или взорваться — я не выбирал, а просто хотел от нее избавиться.

June 03. 1991.

У Джинки появился Гарри Поттер. Личный, гигиеничный, на дюйм выше детской зубной щетки. Щетку он держал в лапке, как посох друида. На лбу честь по чести шрам-молния, под мантией гриффиндорский галстук.

Подарок вручила мама под конец завтрака, когда допивали чай. Поставила кукленка на стол, и тот сразу запищал:

— Хай, я Гарри!

Джинку разбил паралич.

Глаза по блюдцу, язык вывалился, изо рта слюнка тянется…тянется… капнула.

— Растерялась моя принцесса, — умилилась мама. (Интересно мне, что надо сделать Джинке, чтобы мама не умилилась?).

— …Расслюнявилась, — шепотком добавил Джордж.

— …Раздебилилась, — а это Фред.

Мама:

— Ну же, Джинни! Познакомься с Гарричкой!

То, чем думал Герой магической Британии, решило, что они с Джинкой представлены друг дружке, и теперь можно без церемоний:

— Хайя, Джин! Полетаем?

С шиком завзятого квиддичиста Гарричка чуть присел, раздвинув колени, крутанул зубную щетку и оказался на ней верхом, как на метле. Квиддичист бы оттолкнулся от земли в тот же миг, как черен метлы коснулся паха. Для игры это ничего не дает, но красиво, особенно если вся команда, стоявшая с метлами к ноге, в одну секунду вспархивает, как стая воробьев.

Гарричка не взлетел, а кивнул направо, кивнул налево, как будто благодаря за аплодисменты. С натугой вытащил зажатую промеж ног щетку и повторил трюк. Опять вытащил, цепляясь щетиной за штанишки, и на этот раз предложил щетку Джинке:

— Полетай, Джинни!

Отец побагровел, близнецы заржали. Потом дошло до меня… Смотрю, Перси опустил глаза — тоже понял. А близнецы хохотали, зажигаясь друг о друга, пока не начали икать. Пытались запить, обфыркали всех чаем и в изнеможении легли мордами на стол.

Растерянная мама (мама — растерянная! Редкий случай) смотрела то на близнецов, то на нас и не знала, как реагировать. Видит, что подлянка, но в чем?

Джинка косплеила парализованную.

— Полетай, Джинни! — сквозь спазмы выдавил Джордж.

— Полетай! — Фред показал на зубную щетку в лапках гигиеничного Поттера и сделал жест, как будто шурует себе промеж ног.

Мамино лицо приобрело все краски лавгудовских зеленых щей в багровых тонах. Мелькнула палочка, близнецов приподняло за шкирки, протащило через кухню и пинком отправило за раскрывшуюся с пушечным бумсом дверь.

— Артур, мы воспитали развратников и сластолюбцев! — патетически заявила мама.

Отец, уже одетый для поездки на службу, смотрел на обфырканную манишку и ответил невпопад:

— Молли, дай другую.

— Не уходи от ответа, Артур Септимус Уизли!

— Молли, давай я отвечу вечером, а? Мне в Министерство пора.

— Тебе всю жизнь за них отвечать!

— Хай, Артур, хай Молли! Полетаем? — внес свой кнат спаситель магической Британии.

— Мама! — басом возопила Джинка. — Почему он к вам пристает?! Я думала, он будет мой Гарричка, а он проститут!

Мама воздвиглась над столом, как Артемида-охотница, сообразительный Перси порскнул за дверь, а остальные увидели Гнев Пруэттов. Заклы в основном несложные, бытовые, но скорость исполнения у мамы невероятная. Если она не успевает проговаривать слова, то переходит на невербалку, а следующий закл опять вслух.

Полминуты, и мы оказались на улице: отец в новой манишке и в сюртуке, который только что висел на спинке стула, я с призовой булочкой — за то, что не лез, а Джинка без Гаррички, не оправдавшего надежд.

В окно было видно, что мама уже села на скамеечку у камина и бросает в огонь порох. Ох, не завидую я создателю Гаррички!

Уже к вечеру Гарри-проститута заменили на другого, верного, знающего только Джинкино имя. Вместо щетки у него метелочка, на которой он поднимается на два фута и летит, куда толкнешь.

Глазки под очками-велосипедами зеленые, умненькие. Джинка наглядеться не может.

June 06. 1991.

Расскажу про Оттери, а то уже писал про него, а потомки, может, не поймут.

Оттери-Сент-Кэчпоул является (зачеркнуто)

Оттери-Сент-Кэчпоул — та почка, из которой вырастет плодоносящее древо сотрудничества двух цивилизаций, магической и технологической.

Это сэр Альбус загнул в «Пророке». Мама хранила номер с его интервью, пока близнецы не открыли, что магические газеты с технологическими удобрениями хоть и не вырастают в древо, зато горят с потрясающими эффектами. Удобрение надо развести водой до кашицы, вымочить газету и высушить. Газет лучше набрать целую стопку, так веселей. Сложи и поджигай. Стопка вспыхивает по всей толщине, и со страниц как тараканы разбегаются фигурки с колдографий.

Ту газету жалко, в ней сэр Альбус лет на тридцать моложе, с короткой пегой бородой. Фред болтал, что не седые волоски в бороде — рыжие, а сам Величайший — непризнанный бастард Уизли, мол, потому он так и благоволит нашей семье.

Сказать попросту, Оттери — деревня, населенная околомагическим людом. Престарелые ведьмы, потерявшие силу, сквибы, женатые на маглянках, маглы, женатые на сквибках, их дети с магическими способностями от «ждем письма из Хога» до «может, его сыну повезет».

Когда я ходил в школу, в Оттери жил даже оборотень, который в полнолуние запирался в доме с заранее купленной лошадиной ногой и выбрасывал ключ в окошко. Бывало, что его вой доносился до Норы. А другой раз не доносился. Наверное, это зависит от ветра, или я крепко спал и не слышал. Из-за воя на него кто-то стукнул в аврорат, а теперь все вспоминают, какой безотказный был человек: забор старушке починить, крышу поправить — все по первой просьбе, и денег не возьмет, если видит, что леди трудно живется. Зарабатывал он у дяди Тома Беллами, мог на пари за час раскидать до винтика утильную машину. Может, жив еще. Авроры не чинили ему обид, помогли собраться и отвезли в лесной поселок к оборотням. А толку? У него там ни дома, ни работы.

Дядя Том сказал, что до войны чуть ли не каждый четвертый в Оттери был маглорожденным волшебником, но многих убили, а другие уехали. На грязнокровок Гвардейцы Смерти охотились особо… А к нему на свалку повадились долбить заклами магловские тачки — типа тренировались для грядущих битв.

Дядю Тома запускали бегать от взрывающихся машин. Ранили его бессчетно и тут же сами лечили, не жалея зелий. Видно, боялись шлепнуть без вины родную кровь и получить откат. Сквибов же не разберешь, то ли он сам по себе, то ли потомок чистокровного рода под чужой фамилией… Тетя Сэм тогда пряталась в гараже на низеньких антресолях с трубами и швеллерами. Смотрела в отдушину, как мужа то вроде убьют, то откачают. Там, на железках, и родила Джима.

Что-то печально у меня выходит, а Оттери не такой. Разгильдяйская деревня. Статут о Секретности здесь соблюдается кое-как, в лавках фунты стерлингов ходят наравне с галлеонами, ведьмы не отказывают соседкам-маглам в просьбах отрепарить разбитую вазочку и так рыдают над злоключениями рабыни Изауры,* что по экранам телеков идут помехи.

Вспомнил историю повеселей — про Джима.

Жара стояла, как сейчас — июнь или июль, выходит, мне было шесть с хвостиком, а ему пять с половиной.

Близнецы зазвали меня в паб есть мороженое. Себе купили, а мне сказали, свои деньги надо иметь. Я даже не плакал — успел привыкнуть, что у меня такие братцы.

Вдруг кто-то тянет за рукав. Оборачиваюсь — шкет еще младше меня, в фермерском полукомбинезоне, футболке и кедах. Все грязное и протертое до того, что швы махрятся, как будто шкетом тёрли бетонный пол. А запах от него не фермерский. Ржавым железом тянет, маслом и бензином, как в отцовом гараже.

— Че тебе? — спрашиваю.

— Пслииглатьмасынки.

Я представил, как мы катаем непохожую хрень из дутого полиэтилена (а какие еще машинки могут быть у малого). Мои-то игрушки поинтресней, но маглу их не покажешь. Хотя выбор у меня невелик. Оставаться с близнецами противно, плестись в Нору одному скучно…

— Пошли, — говорю.

Фред и Джордж тут как тут:

— Лонни посол иглать в масынки!

— Лонни насол себе длуга!

Шкет глянул на них исподлобья и припечатал:

— Ссыкло!

Близнецы рванулись мстить, да только шкет уже нырнул под ближайший столик и пропал. За соседним столиком взвизгнула леди и вскочила; за следующим старичок заглянул под скатерть, а шкет уже стоял в дверном проеме:

— Кискатонкаплотив Дзыма Беллами!

Собственная фамилия — единственное длинное слово, которое Джим выговаривал правильно. Вдобавок он стеснялся своего косноязычия и тараторил, чтобы побыстрее все сказать. Что-то не так у него было с прикусом, потом в Мунго исправили.

В общем, предназначенную Джиму затрещину получил я. Догнал его, пошли вместе куда-то прочь от Оттери. Я подумал, что все-таки на ферму, и это может быть интересно. Но далеко, а у меня еще пот не высох после того, как пробежал две мили до паба за длинноногими поганцами, которые почему-то считаются моими братьями.

Джим видел, что близнецы платили сиклями, и стал расспрашивать, в каком возрасте бывают первые выбросы. Я отвечал, мол, у кого как, без подробностей. Если малой живет рядом с Оттери, то шифроваться от него глупо, но и выкладывать всю подноготную не стоит. Тогда Джим сказал, что отец у него сквиб, а с ним самим еще неясно. Это другое дело: человек не просто любопытствует — ему на самом деле важно знать. Надеется, что у него дар проснется.

Я рассказал, что самый сильный из нас, Билл, еще когда его в колясочке катали, угрохал садового гнома, который в эту колясочку к нему полез. Отшвырнул футов на двадцать, тот и нанизался на сучок. И после этого до семи лет — ни одного выброса, Билла даже в Мунго возили проверяться. Потом его достала овсянка, и он шарахнул кашей из кастрюли, как из пушки.

Овсянку взрывали все Уизли, при маминой напористости от нее было просто некуда деваться: сожмешь зубы, а тебе тычут ложкой… Склизкая. Чешуйки какие-то пристают к нёбу, кашляешь, кашляешь, а они только сильней впиваются… Тут лично я согласен с домовухой Василиской: «Нешто ребенок лошадь?».

Джинка вступила в общество овсяных террористов только в прошлом году, и то взорвала всего ложку, как дунула. Ведьма она слабенькая, но в Хог попадет, по крайней мере пока там директором сэр Альбус. Так что в том давнишнем разговоре с Джимом я не кривя душой сказал, что волноваться ему рано: Джинка, вон, почти ровесница ему, и до сих пор ни одного выброса.

За болтовней мы взошли на холм.

— Моимасынки! — с гордостью сказал Джим и широко повел рукой.

Я онемел.

В распадке меж двумя холмами стояли десятки автомобилей разных стран и времен.

С высоты было видно устройство свалочного бизнеса: превращенные в склады морские контейнеры с ржавыми потеками на стенах, большой теплый гараж, пресс, плющивший автомобильный корпус в брусок не толще фута, да клыкастый автопогрузчик. Но главное «масынки». Самые необычные и желанные игрушки для мальчишек пяти и шести лет.

Джим привел меня к старому «Мини». Залез с ногами на сиденье, откинул солнечный козырек и поймал выпавшие ключи. Привычно сунул ключ в замок…

Я был как во сне. Отец раза два или три пускал меня посидеть на водительском месте. Порычишь за мотор, повозишь руками по баранке, как будто крутишь (мне сил не хватало повернуть колеса стоящей машины). И счастлив. О чем еще мечтать, когда ноги висят, а в лобовое стекло виден только потолок гаража?

Джим повернул ключ, коротко взвизгнул стартер, и машина завелась.

— Тысалулём! — скомандовал он. Сел на коврик и подгазовал, приноравливаясь к педалям.

С замершим сердцем я встал на сиденье и вцепился в руль. Ярдах в двадцати по курсу возвышался штабель ржавых машин, я от волнения не мог сосчитать, четыре или пять штук в высоту, зато живо представил, как врезаюсь в нижнюю, и тонны железа обрушиваются на «Мини». Вминается крыша, выстреливая по сторонам крошкой лопнувших стекол, складываются спинки сидений, зажимая нас в мягком гробу…

— Готов? — неумолимо прозвучало из трюма.

Я сглотнул и выдавил:

— Готов!

И МЫ ПОЕХАЛИ!!!

Спустя мгновение кристально чистой паники я обнаружил, что руль слушается, и не надо так наваливаться, потому что еще чуть, и мы повернем на второй круг. Выровнял руль, штабель в зеркальце стал удаляться… Как вдруг я понял, что он накренятся в нашу сторону, и Мерлин знает, не накроет ли ковыляющий на первой скорости «Мини».

— Газу! — заорал я.

Джим прибавил. Позади скрипело натужно и пронзительно, как будто разом открывался десяток несмазанных ворот.

И больше ничего. Отъехав подальше, чтоб наверняка, мы заглушили мотор и пошли назад, угадывая следы шин на пропитанной маслами мертвой земле. Мой лихой разворот оставил четкий отпечаток: «Мини» крутанулся чуть ли не на пятке ярдах в десяти от штабеля. Что ж его так перекосило?

— Джим, кажись, у меня был выброс, — сказал я.

— Гонис?

— Сам не знаю. Что-то же их толкнуло, тачки эти.

— Могутсами. Лзавеют, — заметил Джим, и мы вернулись к «Мини».

Джим научил меня расположению педалей: сцепление — тормоз — газ, показал, как врубается первая скорость, и мы стали нарезать круги по свалке: круг он рулит, круг я. Видели Джимова отца то у рычагов пресса, то над убитой машиной с рассыпающей искры визжащей болгаркой в руках. «Мини» с дежурным засранцем у штурвала он удостаивал короткого взгляда, не прекращая своих дел.

— Мызсенковнемучаем, вкуклынеиглаем, — объяснил его отношение Джим.

Познакомился я с дядей Томом только через месяц, и то потому, что мой отец попросил найти на свалке тормозные колодки для фордика.

Степень подвалившего мне счастья я полностью оценил в школе, когда пацан из выпускного класса** хвастался, что отец дал ему порулить. Слушатели захлебывались слюнями и завистливо шептали: «Врет!». В конце концов герой сознался, что сидел у папы на коленях и только держался за руль.

* * *

Снилась Сиська Муфалды. Опять. И каждый раз, как впервые, хотя вроде что там рассматривать? Нет, сердце обмирает! Как будто бился над задачкой из шахматного журнала и вдруг увидел решение.

* Рабыня Изаура — самый продаваемый в истории Бразильского ТВ сериал (1976-1988), снятый по одноимённому роману XIX века.

** В Оттери начальная школа, которую заканчивают к одиннадцати годам.

July 04. 1991.

С утра пешком через холмы пришел мистер Лавгуд. Опять оштрафовали его журнал, а это не то, что заплатить патрульному аврору «гальку» за мелкое хулиганство. (Было такое, когда близнецы сцепились в Косом с Маркусом Флинтом и взорвали навозную бомбу).

Журнал штрафуют вдумчиво.

Оскорбленный человек подает жалобу, чиновник принимает ее к рассмотрению — так это называется, и, похоже, жалобы вправду не читают, а рассматривают, налюбоваться не могут. А то почему мистера Лавгуда иной раз догоняют штрафы за позапрошлый год?

В этот раз жаловался министр Фадж, и штраф за майский номер выписали всего через месяц. Мистеру Лавгуду осталось получить у чиновника по штрафам постановление на оплату, внести деньги в Гринготс, взять у гоблинов квитанцию и отдать другому чиновнику, тот запишет ее в журнал и выдаст другую квитанцию, а дальше я не стал слушать, потому что схватил принцип. Тут как в сказке про петушка, который подавился бобом, а курочка побежала к кухарке за маслицем, чтобы смазать петушку горлышко, а кухарка отправила ее к корове за молоком, чтобы сбить маслице, а корова, не будь дура, потребовала скошенной травы, а косцы… а кузнец… а петушок все это время лежит, не дышит. Только у мистера Лавгуда вместо петушка июльский номер журнала, который нельзя продавать, пока Министерство не даст разрешения.

Отец вызвался проводить его по кабинетам, но все равно мороки предстояло много, вот мистер Лавгуд и попросил меня встретить Луну из школы.

На самом деле Луну из школы провожает Джимми, они учатся в одном классе. Доводит почти до калитки, хотя не видит ее под чарами. А мне надо встретить Луну дома и чем-нибудь занять. Мистер Лавгуд боится, что она повторит колдунство тетушки Доры — ага, о котором «мама запретила рассказывать, а то все захотят».

Вслух мы об этом не говорим, называется — фигура умолчания. Когда касается Луны и Того Случая, мы с мистером Лавгудом как будто разыгрываем блиц этими фигурами. Не всегда друг друга понимаем, но лучше так, чем напоминать, что у него жена пропала и дочка не в себе. Такое и захочешь — не забудешь.

Мистер Лавгуд уехал с отцом в фордике, а у меня оставалось часа три свободных, и я стал их убивать.

Сгонял четыре партии в шахматы: два-два, и оба раза я выиграл черными! Эти подхалимы изучили меня и как подкупленные велись на защиту Нимцовича. Прав мистер Лавгуд: волшебные шахматы — не учитель, а развлечение.

Хотел посидеть на старой яблоне и нарвался на жалящее от Фреда. Что-то близнецы варили вонючее, а мне, значит, в сад не выйти?!

Упал я, как мешок с картошкой: рукав зацепился за сучок, меня и развернуло. На рукаве прореха, на бедре наливается синячище и ходить больно — так я приложился о корень. Тут не помогут ни Джордж с его кривым Санентуром, ни даже Перси, и выходит, что надо сдаваться маме.

Фред почуял, к чему идет, и завел шарманку про Лонни-стукачка. Послушать его, я нарочно выслеживал их с Джорджем, и так мне и надо. Джордж делал вид, что ужас как занят варевом в котле, и прятал от меня глаза. У него совести побольше, но не настолько, чтобы за меня заступиться.

И я сказал. Я горжусь, что это сказал!

— Не бздите, девочки, мамочка вас не накажет!

Врезал Фреду со здоровой ноги по бедру, где у меня синяк, повернулся и пошел. За спиной возня. Я знал, что Фред хватается за палочку, а Джордж его держит, и не оглянулся.

Само собой, мама на меня накричала. Зато Фред не будет говорить, что я стукач.

Мама залечила мне бедро и выдала взамен порванной рубашки такую же, с не споротой меткой «Дж. Уизли 1 курс». Было приятно, что порвалась рубашка Фреда, хотя ему-то все равно.

Время убилось даже слишком, я побоялся опоздать и полетел на метле.

* * *

Только поднялся, гляжу, Луна с Джимом идут к Норе. Оказалось, что в школе принимают экзамены у выпускников, а младших отпустили пораньше.

Метлу я спрятал в кусты, чтобы Джим не облизывался. Он даже пассажиром не может летать: деревяшка врезается в пах. А магам не врезается. Я раз ответил на его нытье голосом Йоды: «Тренировка тут как во всем нужна молодому падавану. Утро начинай, ломом ударив по слабому месту». Джимми обиделся! Как будто я виноват, что чары метлы не срабатывают на сквиба, даже если рядом сидит маг.

Ладно. Пошли мы гулять втроем.

Луна спрашивает:

— Рон, а ты почему не сдаешь экзамены?

А мне сказать нечего. Когда близнецов выгнали из выпускного класса, мама нас всех взяла на домашнее обучение. Учила пылко: у меня и особенно у близнецов не сходила шишка на лбу от карающего половника. Зато я со сна не перепутаю закусочную вилку с десертной и не суну в рот вилку для шпрот, а Джим даже не подозревает о том, что такая существует.

Короче, не тому меня учили.

— Зачем Рону экзамены, он в Хогвартс едет, — пришел мне на выручку Джим.

— Я тоже поеду в следующем году, — заметила Луна. Спасибо, что не добавила: «Но я же сдам экзамены». Хотя и так было понятно.

— Эх, а я… — вздохнул Джим.

Я промолчал. А что говорить: мы волшебники, он сквиб, пути расходятся.

— А ты на будущий год поступишь в колледж на механика, — сказала Луна.

Джим ответил, что нет такого колледжа, чтобы на механика с одиннадцати лет, но Луна гнула свое:

— Тогда в математическую школу, а потом на механика. Так даже лучше: ты успеешь передумать и пойдешь в колледж на компьютеры.

— Это идея! — загорелся Джим. — Скоро вообще не будет машин без компьютеров. Зажиганием управлять — компьютер, тормозами — компьютер, охранка — компьютер! Старики в них не шарят и уже не научатся. А тут я такой!

— Компьютеры нужны для мозгошмыгов, — просветила нас Луна.

Джим, не моргнув глазом:

— Для удаления, управления?

— Для удаленного управления. Если мозгошмыги научатся печатать, то люди поймут, что они есть!

— Не фантазируй, — отвечает Джим. — Мозгошмыг — о чем-нибудь одном, а букв двадцать шесть.

— Значит, чтобы печатать, надо собрать двадцать шесть мозгошмыгов! Мозгошмыг «a», мозгошмыг «b», мозгошмыг «c»…

Я сообразил: мозгошмыг — просто название для навязчивой мысли. Столько лет я слышал это словечко от Луны и мистера Лавгуда, мог бы давно догадаться…

— Люди и так знают про мозгошмыгов, — говорю. — Без компьютера. Они только не знают, что мозгошмыги — это мозгошмыги.

— Точно? — сомневается Луна.

— Точнее некуда. Как можно не знать, когда он, паршивец, день и ночь вертится в голове? У меня был мозгошмыг насчет «Волшебства моего сквиба», так заснуть не давал. Ну, какое у сквиба волшебство?!

— Жить не могу без твоего простого чу-да, — напела Луна. — Это ж Селестина Уорлок! Она завтра споет «Мяуканье моего дракона», и пипл схавает.

Джим опять приуныл:

— Вы увидите драконов, а я…

— А тебя Чарли пронесет в заповедник, — подсказала Луна. — В кармане под уменьшающими чарами.

Джим пришипился. Жутко представить себя маленьким, спрятанным в чьем-то кармане.

— Не слушай ее, — говорю. — Уменьшающие не действуют на живое, а сквибов и так пускают в заповедник, по билету. Я специально узнавал у Чарли.

— По билету неинтересно, — вздохнула Луна.

А Джим обрадовался:

— Специально для меня узнавал? Спасибо, Ронище!

— Обращайся!

Мы переглянулись и пожали друг другу руки.

— Мальчики, вы такие трогательные, — говорит Луна. — Только не забудьте, что если бы Господь одобрял мужскую любовь, то Фредди Меркьюри сейчас рожал бы, а не умирал от СПИДа. А теперь соблаговолите отойти на дистанцию не меньше семи ярдов и одного фута, мне надо пи-пи.

Эх, только я обрадовался, что час гуляем, а она не чудит…

— Не забудьте отвернуться, — инструктирует нас Луна. — Я должна была это сказать. Но все же надеюсь, что Рон будет подглядывать, а Джимми расквасит ему нос… Пожалуй, это будет романтично, особенно если я вручу победителю букетик сливацепеллинов.

Джим говорит:

— Не! В гробу я видал такую романтику — носы кровянить! Пускай Рон подглядывает. Много он разглядит в семи ярдах за кустами!

— В семи ярдах и одном футе, — уточняет Луна. — Дистанция рассчитана, чтоб вы и не услышали ничего!

— Луна, — взмолился я, — мы отойдем на десять ярдов, на двадцать ярдов, ЕСЛИ ТЫ, НАКОНЕЦ, ПЕРЕСТАНЕШЬ ИДТИ ЗА НАМИ И ЗАЙМЕШЬСЯ ТЕМ, ЧЕМ СОБИРАЛАСЬ!

Луна огляделась и говорит:

— Ронни, но здесь же нет ни одного домовика!

— Домовик-то тебе зачем?

— Я собиралась его усыновить и назвать Василиском.

— Луна, а ДРУГИХ ДЕЛ у тебя нет? — намекаю. — Более срочных?

Она быстро подсчитала на пальцах:

— Восемь… Может, забыла какое… Но, Рон, ты не должен требовать, чтобы я их делала прямо сейчас! Не при Джиме точно!

Джим обиделся!

— Ну конечно! У волшебников свои волшебные дела, разве можно делать их при жалком сквибе!

— Есть правило: при сквибах не делать ничего, что ты не стал бы делать при детях, — разъяснила Луна. Она не понимает риторических вопросов.

У Джимми аж губы задрожали, еще чуть и расплачется.

Я сказал:

— Стоп! Техническая пауза. Луна остается на месте, а мы отходим на десять ярдов и любуемся пейзажем.

А Луна:

— Зачем такие жертвы?! Достаточно семи ярдов и одного фута.

— Для ровного счета! — отрезал я и уволок Джима.

* * *

Мы ушли на обратный склон холма и сели — я на траву, Джим на сумку с учебниками, чтобы не зазеленить приличные штаны. В миле перед нами на соседний холм карабкался Оттери, казавшийся ненастоящим, как макеты домиков от игрушечной железной дороги. Узкое шоссе — две легковушки еле разъедутся — петляло между холмами и на границе видимости впадало в скоростную трассу на Плимут.

Наш детский мир.

Мы гоняли по окрестным холмам, не разбирая, у кого какая доля волшебной крови и есть ли она вообще. Случится у кого выброс, кидаешься на землю, руками закрываешь голову. Переждали, и опять все одинаковые.

А сейчас Джимми, дружок закадычный, размазывает слезы — прорвало его, пока Луна не видит, — а мне сказать нечего. Мог бы, отдал бы ему половину своей магии, но раз не могу, то зачем трепаться?

Я показал на дальнюю рощицу у дороги и сказал одно слово:

— Помнишь?

Эту рощицу норовят обгадить проезжие маглы. Вдоль трассы на многие мили ни куста, а тут аж десяток пальм. Ну как не обгадить? Не всех останавливает ржавый шлагбаум с плакатиком «Частное владение», заклятый на зловещий скрип, и другие безвредные пугалки, но к пальмам они подъезжают уже на взводе.

А тут мы.

Нет, сейчас уже другие ребята — в роще всегда резвилась мелюзга, и если бы, скажем, нам с Джимом вздумалось вернуться в банду, нас могли бы и камнями забросать.

Пальмовая роща — охотничьи угодья стаи малолетних бабуинов, нарушители границы — их законная добыча! Мы такое вытворяли, что настоящий бабуин среди нас проканал бы за учителя этикета. Мне раз приснилось, как мы скачем вокруг присевшей на корточки леди и вопим: «Как тебе не стыдно, на дороге видно!», только во сне это была мама... Полночи проплакал со стыда. А сейчас — смешно, какие мы были дураки.

Не знаю, что вспомнил Джимми, а только хохотали мы до колик. Я свалился в куст и опять порвал рубашку, хорошо хоть по шву, Джимми, катаясь по траве, зазеленил таки школьные штаны и собрал на футболку чьи-то какашки с перечную горошинку. Это завело нас еще сильнее. Тычем друг в друга пальцами и ржем.

Вдруг Джимми заткнулся на полувздохе, как будто поймал Силенцио. Поскучнел, отряхивает дерьмо с футболки, а сам глядит на Оттери.

— Приколись, — говорит, — стреч* из Тойоты Кроун. Вон, в школьном дворе… Рон, а все-таки хорошо, что ты не пошел на экзамены.

Гляжу — точно, лимузин, белый, длинный — видно, не мог развернуться на учительской стоянке за стадионом, его и поставили во двор. Марку издалека не разглядеть, выходит, Джим знает эту тачку.

— Причем тут экзамены? — спрашиваю.

— Я так полагаю, что этот дрищ приехал посмотреть на выпускников, а ты ж у нас такой продвинутый в магловских науках, что тебя лучше не показывать чужим.

Джимми был прав, но кому понравится, что его выставляют полным неучем? Я заспорил:

— Думаешь, Седрик Диггори знал больше моего? Загадочный мальчик из-за холма, который телика не видел… Его отец отрепарил школьную мебель, сынка натаскали по десятку вопросов и задали их на экзамене… Прямо сейчас я бы однозначно завалил историю и естествознание.** Зато пишу почти без ошибок, по литературе прочитал половину программы, четыре действия арифметики знаю, хотя задачки из учебника не решал…

— Ну, реши простую задачку… — Джимми выпятил грудь и попытался басить: — У мальчика было два фунта стерлингов, он купил три шарика мороженого по… Мистер Уизли, почем в здешнем пабе мороженое?

Я стал считать, ему ж в магловских деньгах надо.

— Не напрягайся, ты уже спалился, — хмыкнул Джимми. — У магловского бы пацана от зубов отскочило: сорок пенсов за шарик… Короче, Рон, увидишь эту тачку, не подходи.

— Да в чем дело-то?!

— Если б я знал! — развел руками Джим. — Вроде хороший человек, подарил школе компьютеры и еще что-то, училки в нем души не чают… Но по мелочам за ним столько всего подозрительного, что хоть вызывай обливаторов. Прикинь, месяца два назад заходит в школу магл. Я, говорит, заблудился, не там съехал с трассы… — Джим со значительным видом поднял палец. Это да, подозрительно, наши пальмы такая примета, что поворот на Оттери нарочно не перепутаешь с другими. — В общем, он типа вырос в похожей деревеньке на холме и хочет помочь из сентиментальных чувств… Интересно мне, отчего б ему не помочь родной деревне? Настоящей, а не просто похожей?

Я все еще не понимал, отчего Джим так завелся.

— А ты сам у него спроси, — говорю. — Мало ли, может, на месте его деревни сейчас завод или пригород с газонами. Или она далеко, а ему хочется видеть, на что деньги дает.

— Вот это ты в точку, Рон. Видеть ему хочется: бродит по школе, вынюхивает… Заявился к нам на историю, типа поинтересоваться, не надо ли чего — там, глобус за шестнадцатый век или календарь Британии. И вдруг спрашивает Луну, как звали жену Генриха Восьмого. — Джимми покосился на меня и объяснил. — Прикол в том, что у доброго короля Генри было шесть жен. Пятерых он казнил, последнюю уже совсем собрался, да сам помер. В началке это не проходят, но есть фильм, который постоянно крутят по БиБиСи.

— Ага, на самом деле он выведывал, смотрит ли Луна телик, — сообразил я. — Надо сказать мистеру Лавгуду.

— Скажи, пускай пошарит под черепом у этого благотворителя! Пикок его фамилия, прикинь?*(3) Директриса перед ним на цыпочках, зовет капитан Пикок. Вроде он служил в Королевском флоте, а теперь хозяин верфи, строит катера и яхты на заказ… Запомнишь или тебе записать?

— Пикок-то? И захочу, не забуду!

— Так ты сегодня же и скажи, а то боюсь я за Луну… Ненастоящий он, Рон. Вроде своей тачки.

— Кто о чем, а Джимми о тачках! С ней-то что не так?

— Да все! Лимузины, они ж не для удобства, а для представительства. А этот лимузин кричит: «У хозяина денег на «мерс» не хватило!». Не говоря о том, что кузов безрамный. Стукнут его в бок, он и переломится.

— Надули морячка? — предположил я. — Может, он в тачках не разбирается.

— Или это мессидж: «Я лишних денег не имею, но»… Опа! — оборвал себя Джим. — Помяни дьявола, а он уж тут. Под ручку с директрисой.

Под ручку или как, нам было не разглядеть, но два человечка-муравья шли рядом. Сели в лимузин и поехали к пабу. Чуть погодя с учительской стоянки стартовал «Мини» мисс Одли и тачки попечителей — все три оттерийских богача во главе дядей Томом на собственноручно восстановленном «мерсе» со свалки. Мисс Одли приостановилась, чтобы высадить троих выпускников (ясно, увезла подальше от школы, чтобы не поломали чего на радостях) и с неприличной для дамы прытью рванула догонять остальных, которые уже сворачивали к пабу.

— Закончилась первая часть нашего шоу, — прокомментировал Джим. — Попечителям показали умненьких-приличненьких мальчиков и девочку, чтоб знали, на что уходят их деньги…

— Тупых гадов Болдуина и Ларкинса и несчастную Мэри Энн, которая делала за них домашку и стала отличницей, — добавил я. Гады они правда редкостные, из тех сквибов, которые тебя ненавидят уже за то, что ты маг, а они — нет.

— Близится вторая часть, — продолжил Джим. — Спаивание училок, которые совсем-совсем, вот ни капельки не понимают, к чему дело идет. Переход к третьей части со сценами разнузданного секса произойдет без предупреждения. Рекомендуем заранее удалить от экранов лиц младше восемнадцати лет.

Я глаза вытаращил:

— Ты уверен?

А Джим скалится. Начитался своих журнальчиков и вроде все понимает в таких делах.

— Рон, тебя потрясает мысль, что кто-то будет трахать безупречную мисс Одли. А ведь она не робот-нянька, а живой человек и хочет всего, что нам положено природой. Проблема в том, что в деревне с училки требуют, как с королевы-девственницы. Сами по ночам бегают к парням на ферму, а ей невместно, она должна подавать пример детям. Подозреваю, что ей и принца Чарльза не простили бы, если что. Но есть исключение: школьные попечители. С ними училке вместно, потому что она как бы не беса тешит, а жертвует собой ради школы. Теперь взять господ попечителей...

— …Например, твоего отца, — подсказал я и смотрю, как Джимми станет выворачиваться. А он и глазом не моргнул:

— Да хоть бы и моего отца. Или обоих Смитов, мясника и фермера. Для них это статусные вещи: раз ты богатый, то должен давать деньги на школу и потрахивать училок. Особо подчеркиваю, что одно без другого не поднимает, а роняет статус человека. Если бы отец просто крутил с мисс Одли, то матери учеников закошмарили бы обоих. А если бы жертвовал на школу и не воспользовался своим положением, то его считали бы лохом все оттерийские мужчины и половина женщин.

Потряс он меня. Потряс, что тут еще сказать!

— Джимми, — говорю, — чтоб мне троллевы тряпки стирать, если тебя не научил этому кто-то взрослый! Отец?

Он улыбнулся:

— Мама!

Сейчас записываю и пытаюсь представить, как тетя Сэм объясняла Джиму такие вещи. Она же немая!

* Стреч (stretch) — лимузин из серийной машины с врезанной в корпус дополнительной секцией.

** Естествознание в английских школах — компот из биологии, химии и физики.

*(3) Peacock — Павлин. Входит в сотню распространенных английских фамилий.

July 05. 1991.

Я СТАЛ МУЖЧИНОЙ!!!

Прошедшей ночью этому было самое прямое доказательство.

Не знаю, сколько доказательства из меня вытекло: когда по всему животу размазано и трусы промокли насквозь, это считается много или мало?

И еще: если сравнивать ЭТО с магией, то у меня получилась невербальная и беспалочковая. Во сне! И я даже не видел Сиську Муфалды!

Звезда ночей моих сидела ко мне спиной, в черном платье на бретельках, волосы собраны в пучок, на затылке ямочка, шейка изогнута, как у лошадки. Опустила плечико, бретелька упала, Муфалдочка стала оборачиваться, Сиська показалась из подмышки самым корешком, где еще и не сиська… И я проснулся от неземного блаженства.

О, Муфалда! Как ласково звучит имя твое: Му-фа-лда!

Между нами стена, ты почти вдвое старше. Но я уже мужчина! Через шесть лет смогу жениться, а ты будешь старше всего в полтора раза. К твоему столетию мне стукнет девяносто один — считай, станем ровесниками…

К аврору Долишу я почти не ревную. Он ведь женатый и все равно тебя бросит, а пока пускай отпугивает конкурентов. Я стерплю. Если желаешь женщину старше себя, то будь готов принять ее вместе с прошлым! Это из сериала, который смотрела тетя Сэм Беллами, а мы с Джимом прикалывались. Там плейбой на «порше» влюбился в свою преподавательницу латыни, а она боялась признаться, что растит ребенка-идиота от четверых негров, изнасиловавших ее в пятнадцать лет. И они пятьдесят серий ездили друг дружке по мозгам. Дядя Том сказал, что такие истории сочиняют разведенные мужчины, чтобы постебаться над дурами, которые ждут принца на белом коне, а встречают старость.

Но теперь я понимаю, что любовь не выбирают. Она обрушивается с небес, и смертным остается только сдаться.

Ведь я мог не ходить на ту рыбалку. Или уйти пораньше. Или Долиш повел бы тебя в другие кусты. Или ты выпила бы поменьше и не пошла с ним. Умом не охватить, сколько совпало всякой всячины, чтобы я увидел Твою Сиську и пропал.

Ты моя первая женщина, Муфалда. Такое не забудешь!

Этой ночью мы были вместе, хотя ты узнаешь об этом нескоро. Я грубо взял тебя одним взглядом, невербально и беспалочково!

Может, я гигант секса?

Спросить некого: Персик-Персиваль получил в письме значок старосты и воспарил. Я полдня ходил рядом, не знал, как начать, и добился взгляда свысока и вопроса через губу: «Ну, что тебе, Рон?»… А в детстве он играл со мной и не чванился (в моем, конечно, детстве). Эх, были бы дома Билл или Чарли! Близнецы — последние, кому я расскажу такое. Когда они будут умирать от старости. Я расскажу им все и покажу язык!

А на Долиша мне плюнуть и растереть!

Старик Перкинс рассказывал, что в войну Бешеная Бель нарочно долбила одного аврора ступефаями в пах, чтобы у такого козла не рожались дети. Имени аврора Перкинс сам не знал, но главная примета совпадает: Долиш козел!

(НЕ ДЛЯ ПОТОМКОВ!!! Вывести эту запись, когда разучу нужный закл).

* * *

Собирался дописать про вчерашний день, и не могу.

Все мысли о Ней.

July 08. 1991.

Отпустило.

Допишу про четвертое июля, что помню. Давно оно было. До Муфалды.

Мы с Джимом спохватились, что Луны долго нет. Возвращаемся, а она ушла на четверть мили к своему дому. Забыла про нас?

Ох, кошмар с ней будет в Хоге! Сейчас-то в школе Джим ее прикрывает, но за пазуху спрятать не может, а Луне хватает минуты, чтобы влезть в историю. Наверняка ее обижали уроды Болдуин и Ларкинс, только Джим помалкивает, потому что чувствует себя виноватым за то, что не уберег, а Луна помалкивает, потому что Луна.

Догнали ее и молча пошли рядом.

Стаунтоновский замок с нашей стороны выглядел целым, и мне представилось, как мы с Луной заходим, а наверху, в пропавшей мастерской, трещит швейная машинка тетушки Доры. С кухни степенно выходит Василиска, вытирая лапки полотенцем, и говорит: «Мойте руки и марш за стол! Шатаетесь неизвестно где, а Borsch стынет!»… Луна и мистер Лавгуд верят, что они живы…

Для Джимми холм был пустой. После Того Случая дом Лавгудов два дня стоял на виду у всего Оттери, пока гоблины не наложили новые чары. Сейчас Джим поглядывал в его сторону, но ошибался с направлением на целую ладонь.

— Иногда кажется, что я вижу его, — сказал, Джим. — Воздух дрожит.

— По утрам, как солнышко припечет? Это испаряется роса, — безжалостно сообщила Луна.

Я спросил, как тетя Сэм, зная, что Джиму будет приятно. Все-таки один раз в жизни его отец колданул, даром что сквиб. И как колданул! В Мунго не смогли починить голос магле, а магловский врач сказал, что в этом горле от рождения не было голосовых связок.

Джимми расцвел:

— Эх, ребята! Мы только теперь поняли, как надо жить! Мама пойдет в лавку и через двадцать минут дома, а раньше это было бла-бла-бла на два часа. В доме чисто, обед вовремя, отец не торчит до ночи в пабе, соседи не лаются. Ребят, она читать начала! Раньше только сериалы смотрела.

— Какая связь? — не понял я.

— Раньше она разговаривала с телевизором, а молча смотреть неинтересно, — выдвинула версию Луна.

— Где-то так, — из вежливости согласился Джим. — Только потом она еще болтала с приятельницами, а у них главные темы — соседки, дети и сериалы. Не считая погоды, конечно. Не смотрела вчерашнюю серию — ты никто, словечка вставить не дадут. А как отец заклял маму на немоту, она стала смотреть только то, что ей самой нравится: Лесси, Бенни Хилла и Спасателей Малибу. Всего два часа в день у телека и ни минуты на болтовню. На все время остается!.. Знаете, я теперь не сомневаюсь, что магия — от Бога, а не от дьявола!

* * *

В наших холмах можно спрятать весь магический Лондон, если без Гринготса. Будешь стоять в десятке шагов, на обратном склоне, и не увидишь ничего, и не услышишь.

Поднялись мы на вершину и чуть не наступили на мистера Лавгуда. Лежит в траве, раскинув руки, и глядит на Стаунтоновский замок. Ясно, мечтает о том же, о чем и я.

Увидел нас, вскочил:

— Юные джентльмены! Вижу, вижу, что не ошибся, доверив вам свое сокровище!

— Они меня потеряли, — сдала нас с потрохами Луна. — Бросили юную леди, а сами валялись по траве с мышиными какашками!

— Любопытно! — заинтересовался Мистер Лавгуд. Повертел Джима и снял с рукава черный комок: — Помет бурозубки! Всего в полумиле от нашего дома!

— Что теперь, вызывать морильщиков? — обеспокоился Джим. — Или сначала парамедиков?

— Радоваться теперь. Зверек редкий, эндемичный.

А Луна:

— Ты перепутал, папа! Эндемичный — кто живет на одном месте. Но какой же он редкий, если его всегда можно застать дома?.. Вот Рон сейчас эндемичный, а уедет в Хог и станет редкий…

Подумала и добавила:

— Мой Ронни под любым названьем был бы

Тем верхом совершенств, какой он есть!

— Я пойду! — мрачно сказал Джим.

Мистер Лавгуд кивнул:

— Да, конечно. Еще раз благодарю, мистер Беллами.

— Нет, это я вас благодарю, мистер Лавгуд. За…

— За оказанную честь, — подсказал я.

— Вы оба друг друга благодарите, — подытожила Луна. — Джим, вали уже! Мы с тобой в школе встретимся,* а Рон вот-вот смоется, и я не увижу его до Рождества!

— Юная леди, я не учил вас таким словам! — сделал замечание мистер Лавгуд.

— Жизнь учит, папа! — вздохнула Луна, и я опять подумал про Болдуина и Ларкинса.

Джим кивком попрощался со мной и ушел. У него был взгляд побитой собаки.

А Луна взяла меня под руку и говорит:

— Папа, Рон уедет в Хогвартс и забудет меня совсем. Как думаешь, я смогу остаться в его сердце, если покажу ему свои прелести?

И кладет голову мне на плечо.

Я представил нас со стороны и понял: вот она, моя смертынька, нечаянная и неминучая.

— Отличный денек! — говорю.

— Денек неплох, — согласился мистер Лавгуд, — хотя с четырнадцати шестнадцати до пятнадцати девятнадцати над домом пройдет дождь.

Уф, отлегло! Если сразу не убил, то, может, разберется, что я не подбивал его дочь прелести показывать?

— Не сомневаюсь, что полив благотворно скажется на урожае ваших сливацепеллинов.

— Урожай уже хорош. Вместе с тем, полив добавит плодам сочности.

Диалог налаживался, но Луна, видно, подумала, что выразилась недостаточно ясно:

— И после этого Рон будет обязан жениться на мне. Как джентльмен.

— Можно ли надеяться, что вслед за тем дождевой фронт сместится в сторону Оттери? — с отчаяньем спросил я. — Не хотелось бы, чтобы наше имение залило, как в прошлый раз.

— Вашему батюшке следовало подумать об этом, прежде чем строиться в низине, — отрезал мистер Лавгуд.

Вообще-то место для Норы посоветовал сэр Альбус из каких-то оборонительных соображений. Но это не имело отношения к нашему разговору.

С минуту все молчали. Луна терлась щекой о мое плечо. Я думал, что при ней-то не убьет, и прижимал ее руку у себя под локтем.

— Иди, дочка, — сказал мистер Лавгуд, — мы с Роном поговорим, и я приду.

— Ага, пойду надену кружевное белье, — Луна выдрала у меня руку. — Папа, главное, не упусти его!

Ушла, и мне сразу стало легко-легко. Как будто занозу вынули. О чем я думал, кто меня убьет? Мистер Лавгуд?! За что? За Лунины фантазии?!

— Сильно я на тебя надавил? — посочувствовал мистер Лавгуд. — Извини, Рон. Вымотали меня чинуши, я и отпустил контроль слегка. Не принял во внимание, что ты еще мальчик.

— Надавили вы классно, я не сомневался, что сам думаю, а не вы за меня.

— Ты сам и думал, я только направление задал. Дословно диктовать мысли и труднее на порядок, и ненужно: ты сразу бы заметил чужую лексику.

Я спросил, долго ли этому учатся, мистер Лавгуд сказал, не знаю, у меня от природы. Рассказал ему про Пикока, мол, хорошо бы копнуть, о чем он думает. Мистер Лавгуд кивнул: принял к сведению.

Помолчали.

— Рад, что ваш журнал процветает, — нашел я новую тему.

Мистер Лавгуд заулыбался:

— Уже заметил, Рон? В мае у меня на двенадцать подписчиков больше!

— Подписчиков я не заметил, а просто еще тогда подумал, что если вы пишете про мозгошмыг министра, то отложили деньги на штраф!

— В мае, когда я номер печатал? Рон, ты не мог знать, что министру пикси за пазуху попадет.

Вот что с ним делать? Мудрейший человек, а не от мира сего.

— Мистер Лавгуд, — говорю, — я про чиновников знаю, что они даже в дрова нажравшись не путают, кто мистер, кто сэр, а кто советник.

(А еще мисс и миссис. Начиная с сэра можно приставать к мисс, а миссис сами решают, с кем в кусты, но это я говорить не стал).

— Они свои должности уважают безмерно. А вы — про мозгошмыг министра! Это ж оскорбление власти!

— Но я же в положительном ключе! — растерялся мистер Лавгуд. — Тут, правда, зарыта доля иронии, но до Фаджа она не дошла, ручаюсь! Не такой он тонкий человек, как ты, Рон!

Я смолчал. Где тут ирония? Хотя приятно, когда тебя считают тонким человеком, пускай и по ошибке.

А мистер Лавгуд, видно, решил, что я молчу не просто так, а тонко. Вздохнул:

— Ладно. А если бы я убрал иронию? Сделал бы «ПропавшИЕ мозгошмыгИ Министра Фаджа»?

— Не поможет, — сказал я. — Хотите, спросите у отца. Министр с мозгошмыгами не пройдет.

— Даже со ста мозгошмыгами? — с надеждой спросил мистер Лавгуд. — Учти, Рон, это даже не комплимент, а подхалимаж!

— Подхалимаж это «Корнелиус Фадж — лучший Министр ХХ века».

— Рон, ты шутишь? Если бы меня назвали лучшим журналистом ХХ века, я бы решил, что надо мной издеваются. На дуэль бы вызвал паршивца!

Мы оба уже поглядывали на Стаунтоновский замок, боясь оставлять Луну одну. Я решил, что дальше тянуть бессмысленно, и шарахнул по накату:

— Так я домой? Или, чтоб Луна не волновалась, пойдем прелести смотреть? А потом вы мне память подчистите.

— Да какие прелести, — усмехнулся мистер Лавгуд. — Нет у нее пока ни прелестей, ни мыслей соответствующих. Нашла стихи о родинке на теле любимой и решила свою «пчелку» тебе показать.

Я перевел дух. Из-за родинки над пупком джентльмены не женятся. Не в двадцатом веке.

— Скучает она по тебе, Рон, — сказал мистер Лавгуд.

— И я по ней, — говорю.

Про то, что я по прежней Луне скучаю, объяснять не стал, мистер Лавгуд такие вещи понимает.

— Ты не обязан к нам ходить, — сказал он.

Про себя я поблагодарил его за спасательный круг, но не принял.

— Обязан. Просто не могу, и считайте меня кем хотите.

Рассказать ему, как плакал ночами от беспомощности, вминаясь лицом в подушку, чтобы всхлипов не слышали суки близнецы? Как однажды, возвращаясь от Лавгудов после Луниного закидона, попал в грозу и нарочно стоял на вершине холма, чтоб дало по мозгам, и все забыть, а молнии били и били в громоотвод Стаунтоновского замка, он меня спасал, доброе убежище моего детства… Допустим, расскажу. Что ли, мистеру Лавгуду легче станет?

— И вот еще что, — сказал я, обрубая все концы. — В Хоге я тоже не смогу ей помочь, так и знайте!

Потому что странной девочке сто лет не нужна компания предателя крови. Если Драко Малфой похож на своих деда и отца (а с чего б ему быть непохожим?), он мигом растреплет о проклятии Уизли. И буду я своим друзьям не защитник, а больное место, по которому все норовят пнуть.

Об этом я клялся молчать, поэтому просто кивнул мистеру Лавгуду на прощанье:

— Мистер Лавгуд.

— Мистер Уизли.

Я ушел на обратный склон холма, там на слышно, и орал в небо без слов, пока не сорвал горло.

August 24. 1991.

С Джимом я встретился перед отъездом, специально сходил на свалку.

Наследник самого крутого бизнеса в Оттери курочил «Лендровер» в облупленной камуфляжной раскраске. Салон кожаный, чтоб мне троллевы тряпки стирать! Какой-то охотник для себя тюнинговал. Похоже, «Лендровер» тот самый, который мама сторговала для отца еще весной…

Жалко. И тачку, и отца.

Джим протянул мне локоть — пожать, руки-то черные от грязи. О том, что я зашел попрощаться, говорить не стали. Я взял у него нож-заточку из полотна по металлу и стал снимать уплотнители со стекол — их тоже принимают в утиль, и резину, и стекло. Пенсы, конечно, но лучше, чем осколки под ногами.

— Водительское сиденье анатомическое, как ты хотел, — заметил Джим. — Возьмешь?

— Да ну, тащить. Мне мама палочку не дает.

— Ух ты! Уже купили?

— Лучше! Мне Чарли оставил свою, без чар детского контроля. Потому и не дает, чтоб я не надорвался на радостях. Ясень, шерсть единорога, а у Чарли теперь бук с драконьей чешуей… Приеду на каникулы, тогда найдешь мне другое сиденье, а я его Левиосой…

— Я это сохраню, — пообещал Джим. — И крестовину приварю, будет тебе нормальное кресло. Ты, главное, приезжай.

— Куда я денусь!

С полчаса работали молча, Джим прятался за поднятым капотом.

Я выволок то самое кресло на асфальт и сел так, чтобы нам видеть друг друга. Джим ушел к заднему борту.

— Вот честное слово, не о чем тебе жалеть, — от души сказал я. — Ты просто не видишь наших проблем, да и я пока не все вижу, вот и кажется, что у магов сказка. Хочешь, через два года, когда ты успеешь поучиться в новой школе, сядем и напишем, чему ты завидуешь у нас, чему я у вас. Вот увидишь, на каждую завидку найдется скрытая какашка.

Джимми высунулся из-за тачки, усмехается криво:

— Рон, ты сейчас, без списка, назови мне какашку на Репаро!

— Вот такенная, — показал я двумя руками.

Он притащил себе другое сиденье и устроился рядом.

— Ты за свою жизнь много чашек разбил? — продолжаю.

— Одной хватило, — буркнул Джимми, — маминой любимой. Я потом два дня сидел на половинке задницы, то на одной, то на другой… Правда, еще стаканы бил и от кружки фарфоровой отломал ручку, но это без последствий для организма.

— Всего штук пять посудин. За десять лет. У нас Джинка иной раз больше колотит за день. Неохота за собой тарелку вымыть — кокнет, мама восстановит уже чистенькую. А то нарочно чашками кидается.

— Так мама же восстанавливает!

— Мартышкин труд!

— Почему мартышкин?

— Мистер Лавгуд так говорит — пустой, значит. Мы не бережем вещи, потому что можем восстановить, и восстанавливаем, потому что не бережем… Если кокнешь что по-настоящему ценное, приноси — не у маглов живешь. А так ты и без Репаро не страдаешь.

— Кстати о мистере Лавгуде, ты ему сказал про Павлина? — Джим спросил это с рассеянным видом человека, который вот присел отдохнуть, полюбоваться собранием различных автомобилей, а мистером Лавгудом интересуется постольку поскольку я его вспомнил.

— Само собой, в тот же день и сказал.

Джим запустил грязнющую руку в затылок, почесал и заключил:

— Ну и ладненько!

— Что ладненько-то? Не темни! — потребовал я.

— Я и не темню, че темнить, когда весь Оттери об этом знает, нечего здесь темнить, — зачастил Джим, глядя в сторону. — Разбился Павлин. Тогда же и разбился, после пьянки с училками. Водила его, вишь, пошел на ферму — там дорога не для лимузина, так он пешком. А Павлину загорелось ехать. Высунулся с нашего съезда на трассу, а в бок ему контейнеровоз… Лимузин пополам, а я говорил!

— Водила-то что забыл на ферме?

— Ну что забывают на ферме? Окорок прикупить, яичек из-под курочки…

— Верно мама говорит, что диетические продукты сохраняют жизнь! — выдал я, даже сам не сразу поняв, что шутка получилась классная.

Мы оба не сомневались (зачеркнуто)

Тема Павлина закрыта. Кто он мне вообще? Я и видел-то его один раз из большого далека.

И мистера Лавгуда не расспрашивать!

Джимми признался, что мечтал научиться Репаро, чтоб машины чинить.

Подумали вместе. Если деталь ржавая или изношена, Репаро не поможет. Обивку потертую не восстановит. Катафот разбитый — запросто, но кто станет собирать с дороги осколки, чтобы отнести в мастерскую... Починится, например, треснувший картер. Уже неплохо. Джимми сказал, что в антикварной машине важно, чтоб все номера на деталях были те самые, с какими она вышла с завода. Одна неродная деталь может снизить цену всей тачки на тысячи фунтов.

Мы переглянулись, и Джимми опять протянул мне локоть — пожать.

— Учись!

— И ты учись!

Эх, не будет у меня такого друга в Хоге! Мерлин великий, да я бы в магловскую школу пошел с Джимом, так ведь не отпустят!

* * *

Завтра в Косой за покупками к школе, а через неделю в другую жизнь повезет меня красный паровоз.

И Муфалдочку не увижу до Рождества. Так хоть был шанс, а теперь — точно не увижу.

Она придет ко мне во снах.