Защита Шестого. Из дневника Рона Уизли (джен)

Перси

Волшебную палочку мне сделал Перси. Он готовился поступать в Хог и штудировал программу первого курса по учебникам старших братьев, а я вертелся рядом и ныл, что тоже хочу магичить. Ладно. Перси попросил перо у почтовой совы, завернул в бумагу и обмотал трубочку скотчем. Я взял, примерился и зажег люмос. Когда растешь в семье волшебников, это проще пареной репы. Заклинания слышишь по двадцать раз на дню, движения палочки видишь, а уж собезьянничать ребенок сумеет лучше любого взрослого. Была бы своя Магия, а у нас, детей двух старых родов, она из ушей перла.

Персина палочка тоже была далеко не от Олливандера, их же не продают десятилетним. Старшие братья вошли в его положение и переслали с совой целый клок шерсти единорога. В Запретном лесу ее хоть мешками с кустов собирай, особенно осенью, когда единороги линяют. Правда, шерсть эта отмершая и магию проводит чуть получше совиного пера в моей бумажной палочке. Но для первокурсной ерунды вроде люмосов с левиосами и ее выше крыши. Ясеневую паркетину для древка Перси выломал в моей комнате, ее все равно было не видно под сундуком. Дубина, которая у него получилась, рассыпала искры только так! Потом Перси обработал ее на точиле в отцовском гараже (я стоял на атасе). Жесткая, одиннадцать дюймов, ясень, шерсть единорога… Точь-в-точь как у Чарли. Старик Олливандер содрал бы за такую палочку галлеонов десять. Ох и дурят нашего брата, простого волшебника!

Перси уже тогда изображал из себя сэра Персиваля Образцового, будущего старосту Гриффиндора. Хотя на самом деле он совсем не такой аккуратист, каким выглядит, и ни разу не заучка. Для меня до сих пор загадка, откуда под моей кроватью появлялись его носки, причем всегда непарные, и почему после Перси мыло в ванной оказывалось то на шкафчике, то под раковиной, и не брошенным, а со всей аккуратностью положенным на трубу. Наукам он предпочитал плюй-камни и, будь его воля, проводил бы дни на речке, обыгрывая соседских детей и купаясь между партиями. Да только у младших сыновей небогатого рода нет своей воли. Все решено до нашего рождения. Старшему дом в наследство (когда сам состарится), остальным оплата учебы в Хоге. Всё! Дальше живи как сможешь. Из дому не попросят и тарелку супа нальют, но ты и сам не захочешь сидеть на шее у родителей... Помню, близнецы всерьез обсуждали карьеру мошенников. Чтоб один продавал в Лютном подделки под темномагические артефакты, а второй обеспечивал ему алиби, прилюдно лопая мороженое в кафе у Фортескью…

Перси с его самолюбием гиппогрифа не смог бы продать и воду в пустыне. Он бы стоял, задрав нос, и ждал, когда покупатель начнет кланяться. (Зато кто поклонится, может хоть на шею ему садиться. Я этим пользовался, пока был маленький). Когда взрослые ругали Перси, тот безотчетно складывал руки на груди и смотрел этак свысока, словно решал, казнить или миловать. Отец как-то брякнул, что мистер Уизли Третий сошел бы за своего в министерстве. Мол, там полно самовлюбленных болванов, которые смотрят на тебя, как Мерлин на флоббер-червя, а сами, заперев двери, дуются в плюй-камни. Сказано было в сердцах, но Перси ухватился за ценный совет. Потому и засел за учебу, не успев еще поступить в Хог. Самолюбие самолюбием, а свои возможности брат не преувеличивал. Тот же люмос, который у меня получился с первого раза, он осваивал целый день. Мои шарики получались ровные, как жемчужинки, чуть розоватого света, а Персины хоть и крупнее, но висели на палочке соплёй и свет давали грязный. Не знаю, может, он слишком старался, а Магия — она ведь легкость любит… В общем, ему нужна была фора, чтобы стать отличником.

Сейчас вспомнил: когда я плакал от счастья, стоя в следах сэра Альбуса на дорожке нашего сада, бумажная палочка уже была при мне, а Перси еще не уехал в Хог. Стало быть, мне было шесть с половиной. Начинался лучший год моего детства.

Пока не похолодало, мы с Перси уходили вниз по течению Калма и носились по сжатым магловским полям, сбивая «Баубиллиусом» редких осенних оводов. Я собирал их в коробочку, а потом бросал этих еще живых оводов с подпаленными крылышками с высокого берега, и мы с братом смотрели, как отовсюду к ним скользят под водой стремительные тени. В самом разгаре был осенний жор перед голодной зимой, рыбы кидались на все, что падало в реку, и порой среди мелочи всплывали большущие голавли. Не знаю, кто из нас первый сообразил подваживать их левиосой. Как-то вдруг оказалось, что Перси стоит с палочкой наизготовку, и моя бумажная греет ладонь, будто сама впрыгнула в руку. Момент был тонкий. Взрослый бы маг уровня отца шарахнул заклинанием по площади и выхватил десяток кубических футов воды вместе со всем, что там плавало. А с нашими силенками приходилось ловить миг, когда схватившая овода рыбина поворачивалась, чтобы уйти в глубину, и над водой мелькал ее хвост.

Бились мы недели две. Уже вместо оводов над полями летали белые мухи, впрочем, тая еще в воздухе. У нас в Девоншире снег не лежит — южное же графство, любители даже пальмы выращивают... Перси нашел в маминой книжке для домохозяек заклинание от тараканов. Своих в Норе не водилось, и мы пошли в деревенский паб. Там в завороженную Перси коробку набилось фунта три отборных прусаков, и еще за нами гнались те, которые не поместились. Скормив рыбам с полтысячи тараканов, я таки подцепил одну за хвост! Не удержал, но брат подхватил и отнес на берег… Улов мы слопали не сходя с места, без соли, нанизывая ломти с чешуей на вересковые прутики и поджаривая палочками.

С тех пор Перси навсегда в моем сердце. Когда на своей работе в министерстве он стелился перед шестерками Волдеморта, посещала меня мысль заавадить братца, чтоб не позорил род Уизли и Гриффиндор. Ожесточение было сильное с обеих сторон… Да только все Персины грехи перевесила в моих глазах рыба, пойманная в детстве. За бумажную палочку я ему тоже благодарен, но первая самостоятельная добыча для мальчишки важнее всего.

Я и нашего Хью стал брать на рыбалку, как только ему исполнилось шесть. Герми, такая трогательная в своей заботе, отчитала меня с научными аргументами, как она любит: «Среди пресноводных рыб особенно высок процент глистных инвазий! Ну, поймали — и отпустили бы! Нет, ты сам ел и ребенка кормил!». Потом с нами поехала для контроля. Глядит, парень собирает хворост, разводит костер, за водой пошел с котелком, и всё сам, без напоминаний. Тут Герми и всплакнула: «Рон, а мальчик-то наш повзрослел!». Я не стал рассказывать, как в первый раз Хью шарахался от бьющейся на траве рыбы и с круглыми глазами переспрашивал: «Па, ты мне предлагаешь ее зарезать?!». Обнял Герми и заревел вместе с ней. Хью вернулся с речки, молча залез к нам на колени и обнял. Он эмпат, почувствовал настроение… Кстати, Хью и сейчас не может выпотрошить живую рыбу. Сердце у него мягкое, как воск. Но ловит и ест с удовольствием.

* * *

Первого марта, в свой седьмой день рождения, я надорвался.

Мама, позвав на помощь соседок, готовила праздничный обед, а меня выставили из дому, чтоб не мешал. Я обиделся. Мешали же все, кроме Перси. Близнецы таскали пирожки прямо из духовки, Джинка смешала яблочную начинку с луковой, а прогнали одного меня! Подумаешь, заставил жареную камбалу петь «Happy birthday»! На самом-то деле пел магнитофон под столом, а камбала только раскрывала рот, и то не сама, а сжатым воздухом. А они перепугались: «У мальчика выброс! Скорее из дома!». Не знали, что магический резерв я спускаю через палочку, и выбросов у меня давно не бывает.

Примерно с час я отлавливал садовых гномов и метал за ограду с криком «У мальчика выброс! Скорее из дома!». На крыльце все время маячил кто-нибудь из взрослых, и было ясно: приглядывают, чтоб мальчик себе не навредил. От этого становилось еще обиднее.

Потом отец привез на фордике старика Перкинса и каких-то незнакомых чиновников (на мою днюху!), и все вошли в дом вместе с очередным приглядывающим. Через камин прибывали новые гости, я слышал, как они здороваются. Узнал голос сэра Альбуса и решил сделать что-нибудь взрослое. Крестный выйдет меня поздравить, а тут я, весь из себя настоящий волшебник с палочкой, а не «хау ду ю ду, Ронни-бой»!

И я приподнял левиосой отцов фордик. Успел оторвать от земли задние колеса, как вдруг все заволокло красным. Кровь хлынула из глаз. Теряя сознание, я закинул палочку под крыльцо.

А сэр Альбус не вышел во двор. Про меня вспомнили, когда стали рассаживаться за стол, и я успел здорово простудиться, валяясь на холодной земле. Испортил всем обед.

Про бумажную палочку еще много лет знали только мы с Перси. Доктор в Мунго подозревал что-то, но в конце концов признал, что детские выбросы случаются и такие, до истощения. Нашлась она в июле девяносто седьмого, когда Нору прибирали к свадьбе Билла и Флёр. Я увидел знакомую трубочку среди мусора, приготовленного для сжигания, и не стал подбирать.

Сандра Фосетт

Пока я болел, меня навестили, кажется, все друзья и знакомые родителей. Запустят диагностическим, вздохнут и скажут что-нибудь ободряющее: «Поправляйся, Рон!», «Все будет хорошо, Рон!». Фосетты приводили свою Сандру, с которой я не особенно дружил, хотя их дом виден с нашего чердака. Она же младше на два года — в нашем тогдашнем возрасте это была пропасть. Красивая нечеловечески! Наверное, у Фосеттов были вейлы в роду. А я, когда брякнулся оземь, потерял молочный зуб и стеснялся дырки во рту. И вот картина. Лежу я в облупленной мунговской койке, волосы на половине головы торчком, на другой половине примялись о подушку. А надо мной феечка в летучем платьице. Уголки рта у меня сами собой ползут вверх, но я помню про дырку и один уголок придерживаю. Лыблюсь криво, как будто рожу ей корчу.

— Бедный Ронни! — звенит феечка хрустальным голоском. — Как же ты теперь?

— А что такого? — не понимаю. — Ну, простыл, ну, остался без днюхи. Так поправляюсь уже, и подарки меня дома дожидаются, а торт мама новый испечет.

— Ронни, но ТЫ ЖЕ ТЕПЕРЬ СКВИБ!

…Вот это я выпендрился перед крестным!

В Хоге Сандра попала на Равенкло. С первого курса за ней ходили парни моего возраста или постарше. Один ее сумку несет, другой эссе за нее пишет. Сандра вертела ими, как хотела, но без тени той стервозности, которая прорывается даже у самых тихих девочек-подростков. Она была добрая феечка.

Я к тому времени с головой ушел в дела Гарри, да и неприятно было вспоминать Сандрино «Ронни, ты же теперь сквиб». При встречах мы с ней кивали друг другу, и только. Но я понимал ее пажей. Хог с его стылыми подземельями, привидениями и придурком Пивзом далеко не дом родной. А Сандра — слиток чистой радости в двадцать четыре карата. Просто быть рядом с ней уже счастье.

В битве за Хогвартс она потеряла жениха. Пока носила траур, всех парней разобрали — мало нас осталось. Мало.

Раз мы с Гермионой возвращались на машине из отпуска, попали в туман и решили заночевать в мотеле. Так и встретились. Сандра была замужем за маглом-хозяином и работала, затыкая узкие места, то на ресепшене, то в баре, то в прачечной. Маленький сын, то ли сквиб, то ли с еще не проснувшимся слабеньким даром, совсем отбил ей охоту возвращаться к магам. Ему трудно пришлось бы с такими, как наш Хью, который в полтора года прибил выбросом крысу. Но палочка всегда была у Сандры в рукаве, и чересчур возбудимые клиенты, норовившие ущипнуть красавицу хозяйку, вдруг проникались рыцарским духом и заказывали для нее цветы, а для себя напитки подороже.

Мы проболтали полночи. Сандра сняла передник и сидела за нашим столиком, а в баре вертелся ее муж, здоровяк со смутно знакомым лицом. Футболист, сказала Сандра. Наверное, я видел его портреты в магловских журналах.

Был момент, Гермиона отошла припудрить носик, и я отважился спросить в лоб:

— Ну и зачем оно тебе, Сандри? Ты же равенкловка. Ты феечка! Луч, блин, света!

Она взяла меня за руку:

— А хочешь, пойду за тебя, Рон? Прямо сейчас? У меня «Поршик» зачарованный. Твоя пописать не успеет, а мы уж улетели!

И так долбанула своей вейловской магией, что я всерьез стал прикидывать: с маглокровкой меня разведут без вопросов, Хью отберу, сквибенка усыновлю… Зацепил взглядом футболиста, тот усмехается. Видно, не первый раз Сандра так шутит.

Я ей оставил визитку нашего магазина приколов. Мол, если надо праздник, особенно ребенку, то мы с Джорджем со всей душой, и ни пенни лишнего не возьмем. Мы к тому времени уже работали на вечеринках у маглов. Если не зарываться, они не отличают магию от своих фокусов, так что Статут о Секретности не нарушается.

А футболисту я пожал руку. Отважный он человек.

Сказки из картонного сундучка мистера Лавгуда

Про горбатого конька-фамильяра меня сильно зацепило. В точности про нашу жизнь, и не поверишь, что магл написал! Я так и сказал мистеру Лавгуду, мол, если автор не маг, то сквиб из сильного рода, причем не изгнанный. Небось, был в мэноре ключником — самая сквибская должность: и с маглами-купцами дела ведет, и к главе рода вхож в любое время. А безродному «Конька-горбунка» нипочем не написать, будь он даже маглорожденный волшебник.

А мистер Лавгуд:

— Это чем же тебе, Рон, маглорожденные не нравятся?

Я ему:

— Мы про сказку говорим, а не про «нравятся — не нравятся». Есть вещи, которые маглорожденных просто не касаются, и вряд ли они станут о них писать. К примеру: «Старший умный был детина, средний был ни так, ни сяк, третий вовсе был дурак».

Теперь взять нас, Уизли.

Старший — Билл, ему в семье всё внимание как первенцу и наследнику рода. Билл работает на Гринготс. Какие гоблины ни сквалыги, а за работу вознаграждают на «выше ожидаемого», хотя и своими способами. Чтоб мне троллевы тряпки стирать, если годам к пятидесяти Билл не окажется хозяином выморочного мэнора, которому гоблины лет триста с фонарями искали наследника.

Второй в очереди на перстень главы рода — Чарли. Запасной игрок, «ни так, ни сяк». Типа, изучает драконов, но в основном с той стороны, откуда навоз отгребают.

Хотя на Чарлины дела можно посмотреть и по-другому. Парень всего-навсего закончил Хог, а имеет маленькую, но должность в заповеднике мирового уровня. Скорлупки драконьих яиц, чешуйки оброненные, тот же навоз — все по обычаю принадлежит ему, а это живые деньги. С наукой тоже порядок: пять статей напечатал в «Вопросах драконоведенья». Защитит магистерскую диссертацию и будет ого-го какой жених!

Ну и Перси — третий. В старину таких ничему серьезному не учили, чтоб, не дай Мерлин, им не пришло в голову бодаться со старшими за наследство. Если род богатый, третий сын до старости охотился да пировал, потому он и в сказке дурачок.

— Сколько тебе лет, Рон? — вдруг спросил мистер Лавгуд.

— А то вы не знаете…

— Знаю, конечно. Просто ты рассуждаешь, как взрослый.

— Я рассуждаю, как младший в роду. Джинка не считается, она замуж выскочит. А я… Прикиньте, мистер Лавгуд: Персику, третьему, совершенно точно не светит наследство. А я — ШЕСТОЙ!

Дин Томас

Стучать от меня не требуется, в нашей спальне за юного барабанщика негритенок. Честь честью предупредил: у него в магическом мире никого, учится на хоговские деньги, родители в кредитах — мол, сам понимаешь.

Я понял. Велел не говорить Гарри и особенно Неву, а остальным — как сам решит. А про себя отметил, что на роль Друга Героя уже готовится актер второго состава, хотя он сам едва ли об этом подозревает.

Нет уж. Дин, конечно, четкий пацан: прогнулся под директора, а товарищей не подставил. Но им с Гарри обоим нужен друг из мира магии, а то могут сгореть ни за кнат. Подобьют их поспорить на дурацкое желание: проиграл — клянись магией, что не будешь есть драже со вкусом соплей. Маглокровки ведутся. А ведь это, считай, вся жизнь под топором! Забудешь — а глупости легко забываются, — да однажды угостишься у собственного сына конфеткой Берти Боттс…

Вернон Дурсль

…И выскочил в магловскую часть вокзала, нарочно не сняв мантию.

Гарри, кряхтя и постанывая от натуги, пристраивал свой сундук в багажник автомобиля, показавшегося мне роскошным. Рядом поигрывал ключами дурномордый толстяк. На Гарри он глядел с довольной улыбкой и приговаривал:

— Что, плохо тебя кормили твои фокусники?! Шевелись, мальчишка! И только попробуй поцарапай мне машину!

Я подлевиосил сундук палочкой из рукава.

Посмотрел на дурномордого сверху вниз, даром, что тот выше меня на две головы. Я смотрел с высот Магии (у Перси научился).

— Что тебе, маль… — он заткнулся без «Силенцио». Оценил разницу в силах.

— Поди сюда…

Дурномордый заозирался, остановил взгляд на фуражке бобби футах в тридцати от нас… Я покачал головой. Он вздохнул с убитым видом и двинулся ко мне, переставляя ноги как ведра с водой. Гарик простодушно пучил глаза под очками. Хоть не вмешивался, слава Мерлину.

— Веселей, — поторопил я дурномордого. — Стоп. Наклонись…

Дурномордый навис. Здоровый дядька. Я подумал, как было страшно маленькому Гарри, когда к нему вот так в упор наклонялась эта красномясая харя, и прикрикнул:

— Ухом повернулся! Я с тобой не целоваться собираюсь.

— Вам запрещено колдовать на каникулах, — торопливо сказал он.

— Ухом! Повернулся!.. Ниже!

Уф, повернулся… Гора с плеч! Я сам не знал, что сделал бы, если бы он попытался ослушаться.

Ничего так ухо, чистое. Я упер в мочку конец палочки из рукава и зашипел:

— Насчет запрещено колдовать — я ведь могу решить твой вопрос прямо сейчас, пока на вокзале полно наших. На мальчишку никто не подумает. Решат, что ты попался под горячую руку какому-нибудь аристократу… А в будущем — могу старших братьев попросить, им не запрещено. Или, еще проще, пожаловаться Хагриду. Хагрида помнишь?

Дурномордый с писком сглотнул.

— Что я должен сделать?

— Деловой вопрос, узнаю бизнесмена! Ничего. Изобразить родственную любовь у вашей семейки все равно не получится, так что живите, как эту зиму жили. Только представьте, что у вас на время поселился безобидный невидимка. Ему надо поставить тарелку с едой, можно не за общий стол, да иногда его вещички закинуть в стиральную машину… И сынку внушите то же самое. А то у избалованных детей короткая память …

— Долгая, — заверил дурномордый. — У него после операции два месяца болело… Это… Место…

«Какое такое место?!» — чуть не ляпнул я. И сообразил: выходит, они отрезали Дадлику поросячий хвост, которым наделил его Хагрид!

— Плохо. У нас бы за два часа залечили. Или расколдовали бы за две секунды. Или вовсе прислали бы к вам не Хагрида, а как обычно — вежливую старушку. Достаточно было не отнимать чужое письмо!

Дурномордый покаянно вздохнул. Я убрал палочку и жестом позволил ему выпрямиться.

— Впрочем, это ваше дело, сэр, ведь верно? Вы же джентльмен! Хозяин в своем доме! Как решили, так и поступили!

Сбитый с толку дурномордый покорно кивал.

— На вас и ответственность за жизни жены, сына… Ближайших соседей… — Кровь стала отливать от его лица. — А также остальных жителей улицы и, возможно, квартала!

— Не много на себя берешь? — прохрипел он.

— А вы точно знаете, что для нас много, что немного?..

Я проводил оцепеневшего дядьку до машины и демонстративно пожал Гарри руку:

— Счастливых каникул! Если что, присылай сову!

— О чем вы так долго говорили? — шепнул Гарри.

— Так, общие слова, дань вежливости…

— А почему дядя Вернон такой бледный? Ты угрожал ему?

— Дай вспомню… Сказал, что тебя надо кормить…

— Хорошо хоть, не выгуливать… Вот зачем ты лезешь, Рон?! Меня и без твоих напоминаний десять лет кормили. Другое дело, что Дадли…

— Про Дадли я тоже сказал.

— Значит, все-таки угрожал?! — расстроился Гарри.

— Я ПРОСТО СКАЗАЛ. Без угроз. Могу воспоминание показать в думосбросе. Я даже имени твоего не назвал! Так, проповедовал взаимную любовь и правила общежития. Ну, еще упомянул, что могу пожаловаться Хагриду. В смысле, имею возможность. Хагриду может пожаловаться любой гиппогриф, не считать же это угрозой твоему дяде!

— Рон, все-таки ты скотина!

— Знаю, мне говорили… А ты добрый парень, Гарри.

— Знаю, мне говорили…

И мы улыбнулись друг другу.

И на прощание

Гермиона и Гарри не могут выяснить, кто такой Фламель, Рон пытается дать подсказку. Диалог с Величайшим.

— Директор Дамблдор, сэр, волшебники болеют диабетом?

Как же приятно после Гарика поговорить с умным человеком! Пять секунд — и сэр Альбус восстановил всю цепочку:

— Ронни-бой, ну, не обязательно же лопать всех шоколадных лягушек в одно лицо!

— Не могу разрушать образ, — объяснил я. — Сэр Альбус, вы ведь умеете заглядывать во вкладыш, не открывая коробку?

Сэр Альбус покачал головой.

— Нет, я просто заказываю лягушек со своим портретом на кондитерской фабрике. Универсальный подарок…

— Жаль.

— Жаль… Рон, вообще-то на моих вкладышах написано, что я работал с Фламелем.

— Ага, «…знаменит совместными с Николасом Фламелем трудами в области алхимии». Только, сэр Альбус, Гарри уже видел один ваш вкладыш и не станет читать снова. Да и про Философский камень там нет. Буду жрать лягушек до победного конца. Пока не найду Фламеля или не заболею диабетом!