Прежде чем приступить к делу всерьез, заметим, насколько фанон восприимчив к визуализации. Для меня совершенно очевидно, что именно образы, созданные Уотсон, Фелтоном, Рикманом/Хопкинсом/Кларком, Редклиффом, Айзексом, Гринтом, Линч, Райт, Теной, Олдменом/Готобедом/Уолтерсом, Теннантом, братьями Фелпс, Бонем Картер и др., в значительной степени повлияли на воображение юных и не очень юных шипперов. В условиях, когда огромное число поклонников и даже создателей фанона, по собственному их признанию (в частности, по материалам обсуждения в ГЛГП, ВК), даже не читали книги либо читали не все, довольствуясь киноверсией Warner Bros., обсуждать такую молодежную вселенную, как Драмиона, без оглядки на кинон (фильнон) невозможно.

Итак, поскольку главная тема повествования любовь, поговорим о ней. Всякая любовь гетовой направленности предполагает наличие между мужчиной и женщиной как мощной психоэмоциональной, духовной связи, так и полового влечения. Только тогда это «та самая» любовь. А что у нас?

А у нас горы материала, где чего только нет. Попытки хоть как-то в этом разобраться неизменно приводят к вопросу взаимоотношений с каноном. Увы, он так решительно противоречит самой возможности возникновения симпатии между Гермионой и Драко**, что не считаться с этим — значит, вылететь за пределы нашей «яблоньки» слишком далеко, чтобы это можно было рассматривать как историю именно Грейнджер и Малфоя, а не Кати и Пети. Разумеется, такое сопротивление канона вносит коррективы в фанон. Какие, зависит от времени описания.

Время — великий лекарь. Оно может сделать бывшее если и не бывшим, то потерявшим остроту и актуальность. Может подкинуть герою и героине некие испытания, обогатить опытом взросления, потерь, разочарований, отцовства и материнства, заставить пережить кризис мировоззрения. Да мало ли что! Люди меняются, меняются интересы, система ценностей и отношения. Поэтому, на мой взгляд, и здесь, и в последующих главах целесообразно разделить фанон условно на три большие группы по временному признаку и посмотреть, каким образом меняются лики любви героев по мере того, как они все дальше по времени от жесткой непримиримости канона, все взрослее и опытнее. Заметим, далекий Эпилог из-за его временной удаленности, некоторой схематичности и контрастно-благостного настроения воспринимается часто просто как вариант альтернативной реальности Всё-Было-Хорошо. А публикация «Проклятого дитя» сорвала с него этот налет благостности, заодно продемонстрировав: канон что дышло — сундук Пандоры и так пугал щелями, а тут и вовсе распахнулся.

Итак, у нас три группы: драмионы в рамках канонного времени, драмионы так называемого «восьмого года обучения» и драмионы пост-Хога.

Очевидно, что у создателей драмион канонного времени выбор невелик. Здесь приходится впрямую противоречить весьма непримиримому канону, не оставившему героям, казалось, ни шанса на психоэмоциональную близость. И фикрайтеры в большинстве с этим согласны, сознательно или бессознательно. Есть, конечно, те, кто пытаются создавать «выворотки»: Гермиона на Слизерине, чистокровная Гермиона и пр. из серии «а что если...» — достаточно маргинальные, хоть и популярные, фантазии, которые мы здесь рассматривать не будем quia absurdum. Как и драмионы с попаданками в Гермиону. Попаданцы — отдельная тема. Есть те, кто вообще не грузится обоснуями, лишь бы вышло погорячее. Но большинство авторов, чьи работы мне приходилось просматривать, стараются, что называется, играть по правилам.

Итак, что остается нашим героям, если психоэмоциональная близость на нуле? Правильно, скомпенсировать, усилив до предела сексуальную составляющую. Что авторы и делают, придавая влечению силу нерушимого императива и тем самым выдавая индульгенцию на любые безумства страсти. А заодно и предоставляют героям шанс, сблизившись сексуально, попытаться затем понять друг друга и полюбить по-человечески. В немногочисленных достойных драмионах этого периода секс не самоцель, а средство сближения персонажей с последующим зарождением настоящего глубокого чувства.

Кстати, выбор столь невероятной, с точки зрения канона, пары имеет приятный бонус: можно в фантазиях не только отождествить себя с волшебницей, наделенной внешностью хорошенькой Уотсон, и позападать с Фелтоном-Малфоем, но сделать это по-взрослому, что весьма волнующе, учитывая жгучий интерес подростков к половой стороне отношений. Такая шикарная возможность развернуться во всей красе, живописуя роковую запретную страсть — один из основных мотивов этого периода, который в паре с мотивом идейной вражды натягивает нерв мелодрамы до предела. Возможно, в этом секрет успеха Драмионы.

Драмионы канонного времени густо замешаны на гормонах, просто фантастическом либидо, способном спалить дотла чувство долга, рассудок, принципы, страстно ищущем удовлетворения, порой с шокирующим бесстыдством, часто и жадно. Драко, как правило, на момент начала отношений весьма опытен (об источниках этого опыта иногда говорится, иногда умалчивается). Гермиона чаще всего на момент первого соития еще девственна, но фантастически чувственна и отзывчива, быстро учится и вскоре способна перехватить инициативу и вести, демонстрируя уровень высококлассной жрицы любви. Благо практики у нее достаточно. Много эротики и секса — отличительная черта таких драмион. Притом не может не смешить штампованность самих описаний, имеющих так мало общего с реальной практикой секса и человеческой физиологией вообще: девочки, фантазируя о том, о чем не имеют представления, по старой школьной традиции сдувают друг у друга и у признанных «метресс», а то и попросту описывают то, что подсмотрели в порнороликах. Это тот единственный случай, когда детское порно не страшно, а смешно. А помноженное на слащаво-мелодраматический тон и своеобразный стиль описаний, имеющий еще меньше общего с психологией…

Однако при всем том, что перед нами типичное «Порево и Школота», тоска по романтическому очевидна всегда. Она находит отражение не только в сентиментально-мелодраматических описаниях чувств и переживаний героев в перерывах между эротическими сценами, но и в несколько готическом, таинственном мотиве роковой магической предопределенности, как достойном обосновании происходящего. И вот перед нами уже Ромео и Джульетта, захваченные роковой запретной страстью. Они не должны любить = вожделеть друг друга, но просто не могут иначе, ибо… А тут дело авторской фантазии, от соулмейтов и магии крови и рода до приворота.

Между прочим, оба сознают свою пассивность, неспособность противостоять соблазну, сохранить верность собственным принципам. Это приводит в отчаяние, но сделать ничего невозможно. И, самозабвенно «вколачиваясь» в «узкую» и «горячую», как испанский сапог, Грейнджер, где-нибудь в темном месте у теплой стенки Малфой прерывает репортаж о собственных ощущениях от процесса чем-то нежным, вроде «грязной суки», «горячей сучки», по-малфоевски тягучим исконно русским «бляяяядь» или лейтмотивным «грязнокровка». Но Грейнджер не Эванс, ее ядреным словцом не проймешь — она стонет, содрогается и кончает в слезах и невозможном оргазме, с его именем на искусанных и жадно обсосанных устах.

Синяки и укусы сводит магией уже в одиночестве, поскольку, едва кончив, Малфой произносит выспренний монолог на тему, где он видел эту страсть, эту Грейнджер и вообще… — и смывается, хлопнув дверью, если таковая имеется. Чтобы на следующий день все повторилось сначала, разве только герои поменяются ролями, и на этот раз с финальным монологом будет солировать Грейнджер. А пока мы за многим множеством многоточий, оборванных фраз, ошметками слов и мыслей (бич драмион!) разбираем, чем же она недовольна после такого «сокрушительного» оргазма, страдалица успевает залиться слезами и выскочить вон.

Разумеется, жизнь у героев не сахар не только по причине самоедства, косноязычия, нимфомании и психической нестабильности. Оба подвергаются обструкции со стороны друзей и родных. Это тоже типично и создает дополнительные трудности, преодолевая которые, Драко и Гермиона еще более напряженно и страстно стремятся друг к другу, чтобы слиться в умопомрачительном экстазе, ибо ничто так не сближает, как общие проблемы.

Бывают правда и еще охотники до заучки — Фред Уизли, скажем. Тогда мотив соперничества в любовном треугольнике служит дополнительной мотивацией герою добиваться благосклонности героини. И тут Малфой, в лучших традициях мелодрамы, находит правильный ответ на извечный вопрос «что делать?» Разумеется, когда переберет все неправильные: сначала замучает холодностью, отчуждением, поношением, замутит интрижку с Паркинсон или помолвку с Гринграсс (суицидальные попытки мне не попадались, врать не буду), а уж потом, опомнившись, совершит некое деяние, призванное напомнить читателям, что у нас все же Драмиона. Обстоятельства, которые помогают опомниться: тяжелая болезнь Грейнджер, ее готовность всерьез попробовать строить отношения с Фредом (а что, классный же парень!), попытка изнасилования Рональдом Уизли (мда, без комментариев, пока...), смерть Нарциссы, отошедшей в лучший мир с благословением сыну искать не чистую кровь, а большую и чистую любовь; вызывающая протест агрессивность Люциуса в отношении «грязнокровки» или, наоборот, неожиданная его благосклонность — вариантов много.

Позвольте представить: мотив deus ex machina. В жизни героев возникает нечто извне, некое обстоятельство или человек благодаря которым, несмотря ни на что… Ага, все счастливы или стремятся к тому.

В качестве deus ex machina могут и часто выступают профессора Хогвартса. Так, например, в одной популярной драмионе эту роль исполняет сам директор: «Профессор Дамблдор отправляет Гермиону Грейнджер в дом Малфоев, так как из «достоверного источника» ему известно, что только там девушка может избежать гибели». В результате тесного, хоть и вынужденного, знакомства герои сблизились, смогли понять, проникнуться болью друг друга и по-настоящему полюбить один другого, многое пережили вместе. Заметим, несмотря на то, что Драко и Гермиона этой истории больше, чем какой-либо иной, имеют основания на хэппи-лав, автор на пороге решающей схватки оставила им самим решать, а читателям подарила надежду и открытый финал. Редкая для драмион этого периода и Драмионы вообще честность и взыскательность прежде к душевной близости.