В общем, кто, в отличие от меня, на филологическом понял и смог внятно сформулировать теории фонологических школ — напишите их под постом, пожалуйста, потому что я тупой.

Понятие фонемы ввёл в оборот Бодуэн де Куртенэ, — если что, это всё фамилия такая, — отделяя её таким образом от понятия звука вообще. С тех пор филологи надменно поправляют очки средним пальцем и высокомерно замечают: «Не звук, а фонема!». Отличается фонема от звука тем, что первое понятие, вроде бы, уже: фонема относится только к речи и представляет собой только осмысленный её кусочек, тогда как звуком является даже хрип в голосе говорящего или кашель.

В реальности же филологи опять спорят, стоит ли звук отличать от фонемы, и, по-моему, это никогда не кончится.

Иван Александрович (я же сказал, что это фамилия) определял фонему либо как объединение звуков и подвижную единицу морфемы, наименьшей значимой частицы языка, либо как, господи, прости,


Я тоже ничего не понял, честно, и мне повезло, что на экзамене об этом не спрашивали.

Тем не менее, нашлись люди умнее меня, которые это поняли и немедленно поссорились друг с другом на тему того, что считать фонемой — будто товарищ Бодуэн де Куртенэ не знал своих коллег и не мог при жизни дать более внятное определение фонеме.

Но вотс дан из дан, и филологи опять спорят про фонемы. Проистекают эти споры в том числе и из невнятности определения фонемы самим Иваном Александровичем, потому что в своих работах надо высказывать одну точку зрения, а не две разных. Таким образом, в фонологии, которая всё это дело и изучает, появилось несколько школ, и из-за того, что вытекают они из работ Бодуэна де Куртенэ, опубликованных в разное время, у меня периодически возникают устойчивые ассоциации с Заветами Библии и связанными с ними религиозными течениями.

Как водится, лидирующую позицию в спорах занимают два культурных и интеллектуальных центра России — санкт-петербургская и московская фонологические школы — московская ориентируется на ранние, а петербуржская — на поздние работы Бодуэна де Куртенэ.

Согласно концепции МФШ, фонема — это звукотип, обобщенное, идеальное представление о звуке, модель звука, по которой звуки и должны произноситься в идеале, но это не сам звук. С этой точки зрения фонему нельзя произнести, произносятся только оттенки фонем. Фонема — общее, реально произносимый звук — частное, личное произношение фонемы каждым отдельным человеком. Представители МФШ видят у фонемы два предназначения – различать и отождествлять слова и морфемы, поэтому выделяются две функции: сигнификативная (различительная) и перцептивная (функция отождествления). Позиции нейтрализации, или слабые позиции неразличения, в МФШ делятся на два класса: сводимые к сильной позиции и несводимые. В сводимых мы имеем дело с такими же фонологическими единицами, что и в сильных позициях.

Тут надо уточнить, что сильная позиция фонемы — это позиция её абсолютного различения; для гласных это ударная позиция, для согласных — перед гласными и сонорными согласными. Всё остальное — слабые позиции.

Москвичи крепко привязывают фонему к морфеме, в которой она употреблена. Так, проверяя наличие в слове гиперфонемы (боже, как мне лень искать по блогу и вставлять ссылку в текст), мы перебираем одни и те же морфемы; таким образом, МФШ предполагает наличие связи морфемы с фонемой. Представители МФШ рассматривают фонему, индентифицируют ее только в составе определенной морфемы, только в зависимости от нее. Следовательно, фонемный анализ невозможен без морфемного. При этом морфемный анализ по крайней мере в слабых позициях предшествует фонемному. Благодаря этому формулируется принцип: знаю морфему – знаю фонему, т.е. могу ее определить. В связи с этим возникают ограничения общего характера. Для установления системы фонем русского языка нельзя использовать заимствованные слова, так как морфемный состав их часто не ясен.

В Петербурге сочли иначе — фонема у них нужна не для различения слов, а для их опознавания. В учении СПФШ фонема рассматривается как обеспечение движений артикуляционного аппарата и производимых им акустических эффектов для образования значащих единиц языка, и к морфеме отношения не имеет. Всё, что нужно — сходная артикуляция, а не одинаковая позиция в морфеме. Для того, чтобы узнать и записать слово, считает СПФШ, не нужно его разбирать на морфемы, а связь морфемы с фонемой проявляется только тогда, когда фонема и есть отдельная морфема — как в слове спа-л-а. СПФШ рассматривает слово без подбора сходных морфем. Если МФШ считает, что фонема должна различать смыслы слова, то СПФШ достаточно и различения звучания. Таким образом, СПФШ свободно оперирует заимствованными словами, когда МФШ считает это невозможным.

Если я правильно понял на лекциях, то текст про бутявку — это ярчайшая характеристика позиции СПФШ - не нужно знать значение слова, не надо разбирать его на морфемы, чтобы услышать и записать слова.

СПФШ не признаёт монструозные гиперфонемы, считая все фонемы равными по своим функциональным возможностям, и за одно это я её люблю, но официально признана теория МФШ):

Вообще, меня кто-то спрашивал в комментариях об отношениях [ы] и [и] — так вот, МФШ считает это одной фонемой, а СПФШ — разными.


#фигология