Тут Таньке и вовсе захотелось провалиться под землю. Ну какая из нее внучка Дон! Дон – это же легендарная праматерь древних богов, которую чтут и в Камбрии, и на Эрине. Великая, могучая. А она, Танька, кто? Да просто девчонка – только уши и глаза неправильные! Но ведь и отречься от такого родства невозможно: все же верят, что ее мама – та самая Немайн, дочь Дон и Ллуда. Даже показать, что тебе неловко, – и то нельзя!
Но не провалилась – и даже не сбежала от Гвен. Справилась с собой, как бывало уже не раз, – лишь спрятала глаза, да еще сами собой печально опустились уши. А в голове вертелась только одна мысль: хоть бы Гвен не стала ее ни о чем расспрашивать!
А Гвен и правда ничего спрашивать не стала. Протянула баклажку со знакомым уже травяным настоем:
– Это вам вместо эля, леди. Спасибо Орли: предупредила о вашем гейсе!.. Ой, смотрите, звезда упала!
И правда, прямо над Танькиной головой, в той части неба, где раскинулись похожее на бегущего ушастого сида созвездие Персея, промелькнула черточка метеора.
– А вот еще одна! – воскликнула Гвен. – Смотрите, как красиво!
Кажется, это был самый замечательный пир на Танькиной памяти! Еще не успевшая зачерстветь овсяная лепешка, начиненная кисловатой, но ароматной смородиной, показалась ей вкуснее самых изысканных праздничных кушаний. Не хватило разве что горячего цикориевого кофе с медом и сливками – а тепловатый терпко-горький настой заменял его все-таки плохо. Но все равно это было так здо́рово, теплой безветренной ночью любоваться падающими звездами под песни кузнечиков!

* * *
Сон Орли привиделся славный. Вновь стоял в Инишкарре целый и невредимый домик Кормака Мак-Бриана, да и само селение – Орли это точно знала – было еще не одиноким хутором, как в последние годы, а самой настоящей деревней из почти двадцати домов. Матушка, молодая, совсем без морщин на лице, без желтых прядей в огненно-рыжих волосах, возилась у жаровни и напевала себе под нос песню – ту самую, слышанную от Свамма, про шесть славных лошадок. От жаровни вкусно пахло хлебом и почему-то смородиной. Это было странно: с кислыми до оскомины, но так вкусно пахнущими красными смородиновыми ягодами Орли познакомилась только на Придайне, в Мунстере же их не бывало отродясь. Но сейчас матушка уверенно, вовсе не удивляясь, горсть за горстью зачерпывала смородину из корзины и щедрой рукой сыпала в сероватое овсяное тесто. А потом вдруг протянула по свежеиспеченной лепешке ей и невесть откуда взявшемуся младшему брату Кормаккану, тому, что уже два года как пропал без вести:
– Ешьте вот! Мясо-то надо бы нашей ши оставить: не может она без него!
Тут-то Орли и проснулась – да сразу за голову и схватилась. Вот же почему Этнин болеет: у проклятого сакса-то ее, поди, вовсе не кормили! Мало того, у лицедеев тоже ведь ни мяса, ни рыбы не нашлось, одни лишь хлеб да каша. Ну, и сама холмовая тоже молодец: нет бы попросить у хозяев подходящей ей еды: те бы непременно уж что-нибудь да придумали!
Сон у Орли как рукой сняло. Догадкой нужно было срочно поделиться – с Робином, с Санни, с лицедеями. А прежде всего – расспросить саму Этнин – и заодно отругать как следует! Вот как только проснется она, так сразу и...
И вновь Орли удивилась: внизу было совсем тихо, не слышалось дыхания ни Этнин, ни Гвен. Зато снаружи, из-за стенки, доносились тихие, приглушенные голоса. Осторожно, чтобы не потревожить шумом спавшую напротив нее Санни, Орли сползла вниз. Вдруг почувствовала доносившийся откуда-то из-под Сваммовой лавки запах овсяного хлеба и смородины – вещий, выходит, был сон! Тут же предательски заурчало в животе.
Тихонько вздохнув и проглотив слюну, Орли пробралась к выходу, прижалась ухом к матерчатому пологу. Уловила бриттскую речь. Узнала Гвен: та что-то увлеченно рассказывала, только вот бо́льшую часть слов было не разобрать. Потом расслышала еще и голос Этнин. Обрадовалась: ни будить ее не придется, ни ждать, пока проснется, – а дело-то, похоже, неотложное! И, чуть поколебавшись, осторожно высунула голову наружу.
Оказалось, уже вовсю светало. Догорали последние звезды, но за крышами деревенских домов полыхала заря, и редкие облачка, похожие на разбросанные по небу клоки овечьей шерсти, были подсвечены розовым. Дул легкий прохладный ветерок, носил над полянкой пушинки бодяка и осенние летучие паутинки.
Этнин и Гвен нашлись совсем неподалеку. Одна сидела на дышле повозки у самой земли, уткнув подбородок в колени и задрав вверх уши, а другая стояла перед ней и обеими руками чертила какие-то знаки в воздухе.
– Было это на самом севере Кередигиона, у гвинедской границы, – Гвен говорила совсем тихо, но все-таки разборчиво. – Не совсем у моря, но недалеко. Мы тогда в Гвинед ехали, а Эрк все мечтал побывать у могилы Талиесина – ну, я и уговорила отца завернуть туда по пути...
Орли вовсе не собиралась подслушивать – но попробуй утерпи, когда рядом с тобой рассказывают какую-то увлекательную историю. Любопытство ее и подвело. Высунувшись чуть сильнее, Орли едва не потеряла равновесие. На ногах все-таки удержалась: успела ухватиться за стенку. Однако повозка покачнулась, скрипнуло колесо.
Этнин вздрогнула, дернула ушами. Потом повернула голову. Воскликнула сразу и приветливо, и удивленно, и испуганно:
– Ой, мунстерская!.. А что ты не спишь – мы тебя разбудили?
– Так я выспалась уже, – соврала Орли: еще не хватало, чтобы Этнин из-за такого пустяка огорчилась! И тут же заговорила о том, что считала по-настоящему важным: – Послушай-ка, холмовая! Ты когда последний раз мясо ела?
– Я?.. – Этнин удивленно посмотрела на подругу. – Ой!
– Ага, – кивнула та. – Небось, еще в Гвенте? Вот и болеешь теперь, горюшко ты мое!
И, подумав, вздохнула: – Да я и сама хороша: совсем тебя забросила...
– Мясо? – удивленно переспросила Гвен.
– Ну да, – подтвердила Орли. – Холмовой народ – он же такой: долго без мяса не может. Ну, или без рыбы на худой конец.
И, заметив еще большее недоумение Гвен, продолжила: – Да я прежде и сама этого не знала – пока леди Эмлин не рассказала. А Этнин – она, выходит, уже который день голодает: с каши-то ей толку мало. Небось, оттого и заболела!
А потом глянула на свою подругу-ши. И ужаснулась. Этнин, только что беззаботно и радостно слушавшую рассказ Гвен, было не узнать. Она по-прежнему сидела на толстой жерди дышла, но сгорбилась еще больше, сжалась совсем в комок и тихо, почти беззвучно рыдала. И уши ее теперь не торчали бодро вверх, а бессильно свисали.
Позабыв обо всем, Орли спрыгнула с фургона – хорошо хоть удержалась на ногах, не шлепнулась на коленки. Подлетела к подруге.
– Этнин, Этнин!
– Орли... – прошептала та сквозь всхлипывания. – Я... забыла – совсем забыла, что я устроена не как человек!.. Я же как все была – и в беде, и в радости!.. Ну почему всё так несправедливо?.. Нет-нет, не обнимай, пожалуйста, – а то сейчас вместе со мной расплачешься!..
«Не обнимай» – ага, так Орли и послушалась! Как иначе подругу утешать-то? Ну, а если и расплачется – что такого-то в том? Можно подумать, ей, сестру, брата и даже дом родной потерявшей, привыкать плакать?!
А следом подоспела и Гвен, тоже прижалась к Этнин, принялась гладить по голове. И тоже захлюпала носом.