Багрово-красные лучики светила едва-едва пробились сквозь неровную линию гор, отсчитав новый отрезок времени, что должен принести удачу одним и смертельные несчастья другим. На пятнадцатый день осады города римляне, вырубив большинство деревьев в округе, насыпали бревенчатый вал и подвели к западной части первой городской стены башни с таранами. Защитники пытались поджечь их и разрушить, но баллисты и катапульты делали свое дело исправно, дюжинами выкашивая людей со стены и вокруг неё. Одному защитнику оторвало голову, причем сила удара была такова, что та отлетела почти на три стадия. С того момента защитники редко пытались открыто обстреливать тараны, но лишь отталкивали их разными ухищрениями от стены и иногда перекидывали зажигательные горшки, получая такие же в ответ. Отчего небо который раз скрывалось за покровом дыма плавящих песок пожаров. Однако мерный стук то в одном, то в другом месте неумолимо отсчитывал последние мгновения свободы и жизни….
Старый лев сидел на небольшой площади недалеко от крепости Антония, воздвигнутой когда-то могущественным безумцем Иродом Великим для защиты самой главной святыни города – Храма, и спокойно взирал на суетливый бег двулапых вокруг. Его уже который день не кормили, а случайный камень, залетевший с той стороны, разрушил стену его жилища, попутно повредив или уничтожив несколько рядов красных цветов, что заботливо пестовались хозяйкой дома. Лев помнил, что эти цветы были всегда, напоминали ему о семье, и потому любил их тоже, как и всех двулапых, что были членами его прайда. Конечно, он не знал слова «любовь» и не понял бы его значения, даже если бы кто-то из сородичей и произнес в его присутствии. Но, прожив почти всю жизнь среди других, он не представлял себе расставания ни с кем даже на один день. А какое счастье наступало от того, что кто-то входил к нему и гладил живот! Разумеется, они были одной большой семьей. Когда пришла опасность, все самцы, молодые и старые, взяли в руки палки, серебристые зубья и ушли защищать территорию, оставив на его попечении самок и детей. Да, еды не стало совсем, но это было не главным. Главное было защитить свой прайд. И лев стерег вход в жилище.
Раздался грохот падающей стены – таран пробил брешь, и в него хлынули римские «черепахи», сметая на своем пути отряды неумелых, но отчаянно дерущихся защитников. Сверху на легионеров сыпался град стрел, но что те могли сделать закованным в броню панцирей и закрытых щитами воинам врага?
Крик отчаяния и плач по погибшим наполнил узкие улочки некогда богатых кварталов. Группы окровавленных людей бежали по ним от стены под защиту крепости, не обращая внимания на сидевшего возле пролома в стене дома льва. И тут к нему подошел пожилой защитник. Лев обрадовался, увидев того, и приветственно встал, подрагивая кисточкой хвоста, но человек обнял за гриву и быстро заговорил:
— Уходи. Спасайся бегством отсюда. Теперь ты свободен.
Лев не понимал его, а лишь лизал глубокие царапины, оставленные осколками камней. Человек мягко отстранил льва и крикнул в пролом:
— Хана! Собирай детей со служанками. Надо уходить.
Потом он повернулся ко льву и снова повторил свой приказ:
— Говорю тебе, беги. Ты – символ этого города. Ты должен выжить. Тебя они не тронут, а за стеной свобода. Беги же!
По улице стал нарастать шум приближающегося боя. Из крепости шли небольшие обреченные отряды защитников, тянувшиеся цепочкой к городской стене, стремясь любой ценой задержать продвижение врага к воротам Храма. Пожилой человек вздохнул, посмотрел на свой короткий меч, и, обернувшись к пролому в стене дома, отдал свой последний приказ:
— Хана! Забери детей в Старый город! Прощай.
И не слушая отчаянный вопль своей жены, осознавшей, что слышала последние слова мужа, он решительно двинулся туда, где сейчас проливают за свободу свою кровь его сыновья. Он не должен был уходить, чтобы вывести семью в более безопасное место. Он поступил недостойно. И сейчас должен смыть этот позор со своего имени.
Лев чувствовал отчаяние – все члены его семьи уходили или уже ушли. Он заметался, не зная как поступить. И тут он увидел нечто. Нечто, определившее выбор.
На улице двулапые дрались с такими же двулапыми, только в черепашьих панцирях цвета его любимых цветков. Среди первых были и самцы из прайда. ЕГО прайда. Они нападали на двулапых «черепах», но быстро валились наземь, сраженные зубьями один за другим. Чужаки медленно и верно продвигались вперед.
ЕГО ПРАЙД ПОГИБАЛ!
Обернувшись на оставляемых самок, что спешно шли с детьми прочь по улице, пробираясь сквозь подходившие отряды защитников, он, прищурившись, нацелился на вторгшихся чужаков. Это была его земля. Его территория. И его прайд….
Издав боевой рык, заложенный в натуру с детства, хотя ранее ему никогда не приходилось этого делать, он ринулся на захватчиков своей земли. Услышав знакомый топот, пожилой защитник удивленно обернулся. И тут же упал, выронив свой меч, под неослабевающим натиском врагов. В последние мгновения жизни он увидел над собой мелькнувшее с ревом пепельно-рыжее пятно. В прыжке, оно сильнейшим ударом лапы отбросило двух стоявших над уже почти поверженным защитником и опешивших от удивления двулапых «черепах» к земле, готовясь разорвать их панцири в клочья. Лев так и не узнал, что убил одного из легионеров сразу, а второго добил кто-то из защитников. Так как тут же был сражен сирийским велитом. Копье пронзило массивную грудь, останавливая львиное сердце навсегда.
Через минуту кроваво-красный строй легионеров перешагнул мертвое тело льва-защитника, равно как и дюжины иных тел, своих или чужих, медленно шагая к Храму. Его зарубленный хозяин с умиротворенным лицом лежал под покровом массивных и остывающих лап….