Так.
Я подписался на фандом.
И где фанфики?
Рррррр.

Lady of Silver Light
Даа, в том-то и дело, что у Ани нет ничего, кроме балов, но этот факт она осознала, только когда потеряла свои балы и рауты)
Вообще этот роман можно было назвать "Уродства и тупости нашего общества". Потому что система ценностей и правил Вронского выглядит не менее идиотской, чем Анины истерики.
Вот это вот: "дело чести - заплатить карточный долг, но портному за его работу можно и не платить", "муж - это такое глупое существо, которое надо обманывать" и так далее)

мисс Элинор
Позволю себе заступиться за Вронского - он это перерос

Stasya R
Mentha Piperita
Давайте кидать темы для обсуждения в блоги, вот и всё) Я бы на флешмоб тоже не собралась... а поболтать - за милую душу!

Stasya R
Mentha Piperita
Давайте кидать темы для обсуждения в блоги, вот и всё) Я бы на флешмоб тоже не собралась... а поболтать - за милую душу!

мисс Элинор
Тогда список призыва бы составить, как у шахматистов? Так сказать, клуб любителей классики) А то действительно не с кем ее обсудить.

мисс Элинор
Тогда список призыва бы составить, как у шахматистов? Так сказать, клуб любителей классики) А то действительно не с кем ее обсудить.

Mentha Piperita
Да, но какой ценой...

мисс Элинор
Личностный рост – он такой(

Блин, читая Толстого, на каждом шагу бомбит - то от возмущения, то от восторга

Ага. Тут уж у кого как получится. Кити вон могла бы разболеться взаправду да помереть из-за этого Вронского, но ничего, оправилась, сделала выводы и дальше полетела)

Кажется, Толстой все сделал для того, чтобы образ Долли стал непривлекательным. Высохшая, неопределенного возраста, постоянно беременная, в заштопанных кофточках, глубоко несчастная женщина. Некрасиво несчастная, в отличие от Анны.
...

Но настоящая сила Долли, которую почему‑то принимают за слабость, в том, что она способна прощать людей. И совершенно неспособна их презирать и ненавидеть. Это единственный человек в романе, который напрочь лишен чувства ненависти и презрения к кому бы то ни было. И одновременно способен понимать других людей и переживать их чувства, как свои. Кити. Анны. Левина. Каренина… И даже Стивы, который милый и жалкий.
Как и запутавшаяся Анна.
Как и обиженный Левин.
Участие Долли в судьбах других персонажей на поверхностный взгляд незаметно. Куда ей заниматься другими, когда она вечно в хлопотах о своих детях? Но как‑то так получается, что именно во время разговора Долли с Карениным Левин в соседней комнате делает Кити второе предложение и получает согласие. И мы уже, кажется, забыли о том, что это Долли все устроила. Это по ее приглашению Кити приехала в Ергушово, а по дороге ее карета встретилась с Левиным. Это Долли объяснила Левину, в чем его главная беда – гордость. Это она, которая стыдилась просить Левина помочь ей в хозяйстве, не постеснялась написать ему письмо с просьбой прислать для Кити дамское седло и привезти его лично. Зачем?
Эта неделикатная просьба даже возмутила Левина. Ну разве можно так унижать и его, и свою сестру! Отличие дамского седла от обыкновенного в наличии с левой стороны двух лук. Одна лука предназначена для обхвата правой ногой, вторая – для упора левой в случае необходимости. Взобраться на такое седло без помощи мужчины дама с ее длинным платьем не может.
Итак, представим это себе… Левин привозит дамское седло, крепит его на лошадь и своими сильными руками помогает Кити на него сесть. Он краснеет, она краснеет. Долли стоит в стороне и улыбается. Дело сделано. Как говорит сваха Фекла Ивановна в комедии Гоголя «Женитьба»: «Вот я женю так женю».

...

Но вернемся в комнату, где Долли разговаривает с Карениным. Возможно, именно во время этого разговора Анна отправляет телеграмму из Петербурга в Москву, которую Каренин находит в гостиничном номере, вернувшись от Облонских.

«Умираю, прошу, умоляю приехать. Умру с прощением спокойнее».

Первая мысль, которая приходит ему в голову, что Анна в очередной раз хочет его обмануть.

«Нет обмана, пред которым она бы остановилась».

Очень может быть, что, если бы в тот же день у него не было разговора с Долли, он не вернулся бы в Петербург. По крайней мере, не сделал бы это так стремительно, бросив в Москве все дела. Но Каренин после разговора с Долли уже колеблется в своей ненависти к Анне…

«Она должна родить. Может быть, болезнь родов. Но какая же их цель? Узаконить ребенка, компрометировать меня и помешать разводу, – думал он. – Но что‑то там сказано: умираю…» Он перечел телеграмму; и вдруг прямой смысл того, что было сказано в ней, поразил его. «А если это правда? – сказал он себе. – Если правда, что в минуту страданий и близости смерти она искренно раскаивается, и я, приняв это за обман, откажусь приехать?»

Он мчится в Петербург, прощает Анну, примиряется с Вронским возле ее постели… Во время болезни Анны заботится о девочке, рожденной не от него, и даже ловит себя на том, что любит ее больше, чем своего сына… И это тот Каренин, злая машина, который душил Анну своим «рацио», своими нотациями о том, что прилично и что неприлично. Который вырывал из рук жены письма ее любовника, чтобы затеять унизительный для нее развод.
И мы уже забыли о том, что это происходит после разговора с Долли. Ее роль в романе всегда скромна, незаметна, стыдлива. Когда Каренин соглашается взять фиктивную вину измены на себя, чтобы Анна могла выйти замуж за Вронского, мы объясняем это давлением Стивы и «христианством» Каренина.
Но никак не участием Долли.
Хотя именно она все сделала для того, чтобы спасти брак Карениных. Как до этого все сделала для того, чтобы устроить брак Левина и Кити. В обоих случаях главным препятствием была гордость. Левин смог ее преодолеть. Анна – нет. Она отказалась не только от жизни с Карениным, но от выгодного для нее брака с Вронским, потому что не могла простить Каренину его великодушия. Об этом Анна говорит Стиве во время разговора в Петербурге.
"– Я слыхала, что женщины любят людей даже за их пороки, – вдруг начала Анна, – но я ненавижу его за его добродетель. Я не могу жить с ним… Ты поверишь ли, что я, зная, что он добрый, превосходный человек, что я ногтя его не стою, я все‑таки ненавижу его. Я ненавижу его за его великодушие".

Все главные персонажи романа – очень гордые люди.
Анна гордится, что оказалась великодушнее Каренина, отказалась от развода и стала жить с любовником в открытую, чем вызвала зависть и ненависть светских дам. Она – героиня!
...

Кити презирает свою сестру за то, что Долли не разошлась со Стивой. Уж Кити‑то не простила бы мужу измены!

"– Я сказала и повторяю, что я горда и никогда, никогда я не сделаю того, что ты делаешь, – чтобы вернуться к человеку, который тебе изменил, который полюбил другую женщину. Я не понимаю, не понимаю этого! Ты можешь, а я не могу!
…Молчание продолжалось минуты две. Долли думала о себе. То свое унижение, которое она всегда чувствовала, особенно больно отозвалось в ней, когда о нем напомнила ей сестра. Она не ожидала такой жестокости от сестры…"

С феминистской точки зрения, Долли – классическая жертва. Ради детей она готова пойти на любое унижение. И можно было бы сказать, что единственной гордостью Долли являются ее дети. Но и этого не получится. Дети и радуют, и огорчают ее. Они подрастают, и Долли находится в постоянной тревоге о том, какими они окажутся взрослыми. Особенно ее беспокоят мальчики. С девочками проще. Их задача – удачно выйти замуж. Ну… или терпеть свою долю, как она, в случае несчастливого брака. А вот мальчики… Какими они вырастут? Будущие князья Облонские – сыновья своего отца.
Что‑то подсказывает, что из детей Долли вырастут прекрасные люди. Одна из самых изумительных сцен в романе – наказание Гриши за плохое поведение. За обедом его лишили сладкого.

"Наказанный сидел в зале на угловом окне; подле него стояла Таня с тарелкой. Под видом желания обеда для кукол, она попросила у англичанки позволения снести свою порцию пирога в детскую и вместо этого принесла ее брату. Продолжая плакать о несправедливости претерпенного им наказания, он ел принесенный пирог и сквозь рыдания приговаривал: «Ешь сама, вместе будем есть… вместе».
На Таню сначала подействовала жалость за Гришу, потом сознание своего добродетельного поступка, и слезы у ней тоже стояли в глазах; но она, не отказываясь, ела свою долю.
Увидав мать, они испугались, но, вглядевшись в ее лицо, поняли, что они делают хорошо, засмеялись и с полными пирогом ртами стали обтирать улыбающиеся губы руками и измазали все свои сияющие лица слезами и вареньем.
– Матушки!! Новое белое платье! Таня! Гриша! – говорила мать, стараясь спасти платье, но со слезами на глазах улыбаясь блаженною, восторженною улыбкой…"

...

"Еще как только Кити в слезах вышла из комнаты, Долли с своею материнскою, семейною привычкой тотчас же увидала, что тут предстоит женское дело, и приготовилась сделать его. Она сняла шляпку и, нравственно засучив рукава, приготовилась действовать".

На протяжении всего романа Долли живет и действует «нравственно засучив рукава», руководствуясь мудрой христианской заповедью: «Довлеет дневи злоба его». На каждый день своя забота. Что бы ни было, делай свое дело!
Последняя запись в дневнике Толстого, сделанная на станции Астапово 3 ноября 1910 года за несколько дней до смерти: «Вот и план мой. Fais ce que doit, adv…1»
Неслучайно единственный персонаж в романе, который понимает и ценит Долли, – это alter ego автора – Левин. В черновых набросках к роману это звучало открыто:

"С тех пор как он был женат, он в первый раз в жизни через очки своей жены увидал одну половину мира, женскую, такою, какая она есть в самом деле, а не такою, какою она кажется. И первое лицо во всей действительности, которое он увидал такой, была его belle soeur. Он узнал ужасы неверности, пьянства, мотовства, грубости Степана Аркадьича, и Долли в ее настоящем свете из простой, доброй и какой‑то забитой, незначительной женщины выросла в героиню, в прелестную женщину, в которой он узнавал те же дорогие ему в своей жене черты, и он испытывал к ней, кроме любви, набожное чувство уважения и всеми средствами старался ей быть полезным".

Но в окончательной редакции это признание Левина своей belle soeur в любви исчезло. Для умной, тонко чувствующей, но стеснительной Долли оно звучало бы слишком пафосно.