Шарик

— Я пока с высшей математикой не очень дружу, — признался дядя Фёдор.

— В таком случае, мне очень жаль, что ты не сможешь напоследок оценить всю красоту сложившейся ситуации, — ядовито заметил профессор Сёмин.

Он сложил пальцы в такую фигуру, которую живое существо, кажется, не могло бы изобразить. И произнёс:

— Ты, глиною обожженный, камнем рождённый, огнём заклятый, водой проклятый, луной призванный, ты, клеть внутри клети связанной внутри клети, связанной внутри вместилища о шести зеркалах, каковой внутри, такой и снаружи, глядящий снаружи внутрь, Ирвен Псоглавец, голодный, пожирающий…

Шарик замер. Глаза его зажглись странным бледным пламенем. Сквозь шерсть его, в ритм заклинанию профессора, начали пробиваться чёрные иглы. Иглы превращались в маслянистые брызги, взлетали в воздух и снова ныряли Шарику под шкуру.

— Нет, Шарик, нет! — отчаянно вскричал дядя Фёдор, — ты же с нами, ты же наш, ты же Шарик… пожалуйста, я прошу тебя…

Пёс стоял, прижавшись к земле. Глаза его подёрнулись нефтяной плёнкой. Профессор продолжал:

— … алчущий, предвечный, сотрясающий степь, ужасающий царствия, порабощающий народы, связанный внутри…

— Клети, — пророкотал Шарик нутряным тяжёлым голосом.

— Съешь меня, его, её, их… — монотонным голосом протянул профессор.

— Их… — земля вокруг пса почернела, изошла чёрными ростками.

— В надеждах и пламени, ухмылкой манящий, в зеркала, внутри…

— Вместилища, — Шарик вырос и раздался вширь, его лапы, казалось, прорастали в чёрное под ним.

— Шарик, остановись! — кричал дядя Фёдор, отступая перед расползающимся нефтяным пятном.

— Поздно, — торжествующе возвестил профессор Сёмин.

Пёс медленно развернулся к мальчику, изготавливаясь к прыжку. Из его распахнутой пасти на землю лилась пузырящаяся жижа, чёрная и густая. Напряглись бугрящиеся под шкурой мышцы.

Данталион Набериус ему подойдет. Только не Фурфур, а Фырфыр.

Кстати: с днем рождения!