Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Замок Ларгоэ(1) стоял на крохотном острове посередине озера, и две его башни и высокие грузные ворота отражались в спокойной воде, как в зеркале. К воротам вел единственный мост, и на нём сейчас было оживленно и весело — и точно такое же оживление царило во внутреннем дворе. Оседланные горячие лошади прикусывали удила и плясали на месте, вздергивая головы и раздувая широкие ноздри, а своры гончих возились и лаяли от воодушевления, словно выводок щенков.
Охоту затеяли загодя, и уже несколько дней мастер охоты пропадал в Парк д’Эльвен вместе с десятком своих помощников, чтобы читать оленьи следы. Начало ноября в этот год было холодным, и пожелтевшие листья облетали едва ли не раньше срока. Почуяв в воздухе зиму, зверь входил в гон и раж и оставлял свою привычную уловку, так что самый трусливый кролик делался храбрее льва. В такую пору матерый олень поворачивался и шел на охотников, пригнув острые рога к земле, и часто калечил собак, лошадей и людей, которым не доставало прыти уйти с его дороги.
В замке Ларгоэ потому ожидали, что охота удастся на славу, и Жан де Риё(2), как благородный хозяин, обещал пожаловать лошадь чистых кровей и шитый золотом пояс тому, кто покажет больше всех доблести. Его самого было легко заметить среди его свиты — он был молод и хорош собой, но одарен не по годам, так что любому маршалу Бретани — прошлому и будущему — сделало бы честь, что и он занимал этот пост. Он слыл изящным придворным, а в бою рука его никогда не дрожала.
За предложенные им дары готовых побороться было достаточно, но более всего старались двое, и сейчас остававшиеся рядом с ним. По правую руку стоял Андре де Флерье, рыцарь из окрестности Бреста, не знавший латынь дальше пары молитв, но зато одинаково ловко справлявшийся с мечом, боевым конем и прекрасной дамой. Слева же горячил коня Генрих Тюдор(3), опальный граф Ричмонд, юнец девятнадцати лет, известный как отличный лучник, но прославившийся среди товарищей историей о том, как однажды вместе с дядей три дня прятался в винном погребе.(4) У него было довольно приятное живое лицо, особенно когда он, как сейчас, улыбался, рассказывая о чём-то.
Кавалькада выдвинулась, едва рассеялись предрассветные сумерки. О плане условились заранее, и теперь все знали свое место — чтобы гнать зверя, отряд разделялся по двое и трое, выстроившись так, чтобы, когда уставали одни, сразу же могли вступить другие, а собаки и лошади не успевали выдохнуться. Пока, впрочем, кони ступали медленно — еще незачем было торопить их.
Утренний туман еще не рассеялся и молоком струился меж прорезающих его первых солнечных лучей. Деревья стояли здесь плотно, словно строй швейцарских копейщиков, и самые дальние из них застилала дымка, так что лес казался бесконечным, странным и неизведанным. Густой подлесок был влажен от росы, и на ветках кое-где даже висели прозрачные капли.
Генриху выпало встать возле ручья вместе с Жаном д’Асинье(5). Поднятый олень часто пускается в воду, чтобы обмануть нос гончей и ищейки, и они должны были помешать ему. Это была такая позиция, которая мало кому приходилась по сердцу: того и гляди пришлось бы пуститься по воде и вымокнуть до нитки. Даже остававшиеся с ними многоопытный егерь Гийом и кудлатый следопыт Перро поглядывали на бегущий ручей с опаской. Да что там: даже злобная и черная как смоль ищейка Харди, которую Перро держал на поводке, зябко жалась поближе к деревьям.
Только от одного тумана шерстяные плащи отсырели и потяжелели — а солнце и не думало разогнать его.
— Надо было отправляться позже, — пробормотал Жан, подавляя зевок. Поежившись, он с сожалением попробовал тетиву своего взведенного арбалета и, кажется, нашел, что она уже начала отсыревать.
— Так и ленивую куропатку добыть будет сложно.
— Не беспокойтесь, милорд, — отозвался старый Гийом, — мастер уверен, что нашел зверя вам под стать.
Жан сидел на коне ссутулившись, то и дело подносил к лицу рукав, чтобы зевнуть, и выглядел как мальчишка, которого вынуждают делать то, чего он делать не хочет: всё для него было плохо и всё не годилось, он считал, что зверь не пойдет, что арбалет осечется, а кинжал затупится — и что лучше было бы сейчас же двинуться обратно, пусть и придется зажарить к ужину кроткого ягненка вместо благородного оленя.
— Перескажите и мне, — попросил Генрих, которого, напротив, промозглое утро разбудило и едва ли не раздразнило. Он вглядывался в туман так долго, что того и гляди начал бы принимать оголенные ветви за оленьи рога.
— Говорит, такого оленя давно не видал, — с готовностью ответил Гийом. — Рога — что древний дуб, а по шагу ясно, что за лето у него поднабралось жира, так что мясо на боках будет сочнее винограда и слаще финика.
— Подмастерья толковали, что зверю не менее ста лет, — с воодушевлением вставил следопыт Перро, выдыхая на озябшие без перчаток руки и похлопывая по голове свою собаку. — Он, глядишь, не раз змею разжевал(6)…
— Они горазды болтать, — с сомнением бросил Гийом, но, скосившись на господ, добавил: — Хотя здесь, может, и не ошиблись.
— Такого зверя граф де Риё будет гонять, пока семь печатей не сломаются, — вздохнул Жан, лениво вытягивая кинжал и с легким стуком снова вкладывая его в ножны. Его поза выражала отчаяние.
Генрих же при этих словах почувствовал воодушевление. Последние несколько дней ему почти не случалось выезжать из замка, и было только лучше, если скакать по лесу придется долго. Он не отводил взгляда от деревьев и то и дело перекладывал поводья из руки в руку — и так нетерпеливо, что его конь, тоже взбудораженный донельзя, приплясывал на месте.
— Думаете, вам пожалуют эту лошадь, граф? — спросил Жан, скучливо наблюдавший за ним.
— Только если наш хозяин захочет оставить ее в собственных конюшнях, — бросил Генрих.
— Так вы его гость?
— Последние пару лет.
— Припоминаю, — рассеянно протянул Жан и, порывшись в памяти, спросил: — Король Англии Эдуард(7), значит, преследует вас?
— Не так настырно, как жаркое и паштеты.
Жан усмехнулся — чревоугодие молодого монарха уже почти вошло в песню.
— Говорят, король Эдуард и из Франции отступил из-за паштетов, — насмешливо заметил он. — Король Людовик(8) скупил для него и для его людей всю выпивку в Амьене, так что они и не заметили, что плывут домой, пока не ударились о дуврский песок.(9)
Генрих прыснул в рукав, не упомянув, конечно, как он сам обрадовался, что то противостояние кончилось такой малой кровью.
— Эдуарду Йоркскому, наверное, опостылели битвы, — протянул он.
— Генрих Пятый победил при Азенкуре(10), а король Эдуард… — насмешливо начал Жан, но его прервал протяжный клич охотничьего рожка.
Они оба замолчали — сигнал значил, что зверя подняли и теперь гнали через лес. Казалось, даже здесь можно было слышать лай собак и то, как лошадиные копыта ломали ветви. Следопыт Перро принял вид очень важный и, удостоверившись, что все видят, что он делает, приложил ухо к земле. Гийом покачал головой, но зато собака Харди смотрела на хозяина с почитанием в черных глазах.
Воодушевление перехлестнуло через край, и Генриху казалось, что сердце вот-вот выскочит. Он спешно проверил, легко ли меч выходит из ножен, и сунул руку в притороченное к седлу налучье и колчан, чтобы убедиться, что лук всё еще там и стрелы не рассыпались по дороге. Жан посмотрел на него с легкой ленью, всё так же сутулясь в седле, и почти не пошевелился.
— Близко, — объявил Перро.
Рожок действительно пропел почти вплотную — а потом они увидели зверя.
Олень мчался между деревьями легкими прыжками, высоко неся свою коронованную голову. Собаки гнали его и крутились под ногами, так что он то и дело прядал в сторону, чтобы отбросить их.
Гикнув, Генрих бросился наперерез, впопыхах совершенно забыв про свой лук. Олень рванулся было в сторону, стараясь достигнуть реки, но испугался зарывшегося в траве арбалетного болта. Он шел теперь прямо на Генриха, намереваясь прорвать осаду силой, если уж сбежать не удавалось. Его рога с концами острее меча клонились низко к земле. На лбу у Генриха выступил пот, и коже было холодно. Под сенью деревьев стало вдруг совершенно тихо, словно ни капля не срывалась с ветвей и даже ручей остановил свое течение. Почему Гийом не подал до сих пор сигнал?
Генрих выхватил меч и, сжимая поводья в одной руке, послал коня вперед. Перчатка впопыхах слетела с него, и ремень врезался в замерзшие пальцы. Сердце ударялось в ушах, прыжки коня стали очень медленными, и оно словно отсчитывало их. Олень рвался всё ближе, забирая рогом на одну сторону, а из его разгоряченных ноздрей валил пар.
Они разошлись едва ли в нескольких дюймах — но в то мгновение, когда плечо зверя скользнуло мимо, меч вгрызся в него, прочертив длинную алую полосу. Взревев, олень метнулся обратно в подлесок, и собаки с оглушительным лаем понеслись за ним. Генрих пришпорил коня. Он не понял, когда вернулись звуки, но рожок, что старший егерь подносил к губам, гудел почти оглушительно. Как мог он раньше не слышать его!
Олень был почти не виден среди листвы и бежал, едва заметно припадая на одну ногу. Из раны струилась кровь, оседавшая на мхе алыми пятнами. Генрих ничего не видел перед собой, кроме него, и скакал следом, припав к седлу и почти прижавшись лицом к жесткой гриве. Вокруг хлестали ветки, разгоряченный погоней конь метался среди деревьев, то и дело едва не ударяя его коленом. От возбуждения Генрих почти не чувствовал боли, того, что ободрал бедро, или того, что кровь потекла по щеке. Он выхватил рожок и что есть силы подул в него, звук получался рваный: дыхание сбилось от скачки.
Тогда же Генрих заметил неожиданно, что не один. Жан де Риё коротко махнул ему, а Андре де Флерье только молча пришпорил свою лошадь, надеясь вырваться вперед. Они вылетели на обширную поляну, где даже туман почему-то расступился, и неожиданно блеснувший солнечный свет ослепил их.
В самом центре поляны раненый олень пригнул голову к земле и замер совершенно неподвижно, так что только его замыленные бока вздымались от тяжелого дыхания. У него не осталось больше сил бежать, и он готовился к последней схватке. Собаки окружали его, опускались на землю, словно специально выстраиваясь. Они выли, задирая носы к небу, и их пронзительные голоса разносились далеко вокруг, проникая в сердца и приказывая увидеть.
Глаза оленя были затуманены, пусты от страха, а в углах показались белки, словно у обезумевшей лошади. Он, наверное, уже ничего не видел или, напротив, смотрел туда, куда не позволено заглянуть смертному. Генриху показалось, словно эти глаза смотрели прямо на него, следовали за ним, ловя каждое его движение. В голове раздался удар, слившийся с щемящим собачьим воем, и он понял вдруг, что изо всех сил натягивает поводья, едва ли не вынуждая коня осесть на задние ноги. Больше он не мог двинуться, как будто во сне, а руки не слушались его, и сердце ударяло глухо и монотонно. Ступни казались неизмеримо тяжелыми и так давили в стремена, что было странно, что конь всё еще мог нести его.
Вой раздавался отовсюду, собаки заливались, точно хор обезумевших. Де Флерье на своем коне вдруг вырвался вперед — он кричал что-то, но его голос только сливался с голосами своры. Олень дернулся и бросился к нему, пригнув рога к земле. Блеснул меч, очерченный солнцем, как пламенем. Всадник и зверь сошлись — на долю мгновения: не было ни удара, ни грома, казалось, ни единого звука. Испуганный конь бросился в сторону рваными западающими прыжками, и де Флерье, в руках у которого уже не было оружия, оглаживал его.
Олень с размаху ударился о землю. В том месте, куда вошел меч, зияла рана, и среди алого от крови мяса виднелся розоватый край кости. Казалось странным, что он всё еще был жив — отчаянно бился, как будто бы пытаясь встать, хрипло дышал. Генрих сжался в седле, не отводя от него взгляда — и ему снова показалось, что пустые от страха глаза следовали за ним, переворачивая что-то в глубине его души. Ему не удалось бы описать свое чувство, была лишь тяжесть, словно бы от тысячи цепей.
Де Риё остановился рядом и спешился, вытащив кинжал. Последний удар был за ним. Он подошел к зверю медленно, почти церемониально, опустился рядом с ним на колени и положил левую руку на окрашенные кровью ноздри. Его губы разомкнулись — он прошептал что-то, и Генриху вдруг показалось важным узнать, что это было... Но слова пришли и растаяли без следа, словно первый снег, де Риё занес руку и вонзил кинжал оленю в затылок очень точно и быстро. Рога поднимались перед ним, раздваиваясь, как распятие.
Генрих всё еще не мог двинуться, долго после того, как де Риё поднялся на ноги и отошел в сторону, предоставляя егерям делать остальную работу. Все голоса были такими далекими, словно доносившимися с другого конца земли.
— Удар превосходный, но так вы, виконт, останетесь без лошади и подарок придется вам кстати.
— Чем шутить, лучше прикажите разыскать моего оруженосца. У него есть настойка, которая помогала мне самому залечить и раны похуже.
Егеря суетились и, разрезая и разрывая, споро свежевали добычу. Один доставал потроха и, вытащив все, бросил их в награду собакам. Своры волновались, толкаясь вокруг него, и едва ли удерживались от того, чтобы не передраться, только глухим рыком вынуждая друг друга держаться подальше. Следопыт Перро тоже был здесь: он как-то улучил лучшие куски и украдкой скармливал их своей злобной черной ищейке.
— Граф, — Генрих вздрогнул и посмотрел на улыбавшегося де Риё, — а мы тут гадали, кто нанес зверю тот первый удар.
— Да, это я, — пробормотал он.
— Я так и знал, что это были вы, ведь никто не смог бы ожидать от нашего дорогого д’Асинье такой прыти. Кстати, где вы оставили его?
Словно бы нарочно в тот самый момент Жан д’Асинье шагом выехал на поляну, сжимая в руках так и не перезаряженный арбалет. Вероятно, он считал, что одного выстрела вполне достаточно. Все разразились хохотом.
— Могу поклясться, если бы вы взялись стрелять, то непременно уложили бы зверя в одиночку, — заметил ему де Риё.
Д’Асинье побагровел и тут же бросил злосчастный арбалет егерю Гийому, как будто бы ему не терпелось избавиться от него.
— Знаете ли, если бы не я, то олень ушел бы в воду, — бросил он. — Кому из вас, судари, хотелось бы купаться?
Его, впрочем, не слушали: все веселились, спешившись и разминая ноги после долгой езды. Генрих тоже слез с коня и, принимая поздравления, которыми его одаривали не хуже, чем де Флерье, почувствовал приятную усталость. После сырого туманного леса залитая солнцем поляна казалась ласково теплой. Сам де Флерье держался немного поодаль, всё еще поглаживая свою лошадь и нетерпеливо показывая двоим своим оруженосцам, как перебинтовать ее заднюю ногу, пораненную острыми рогами.
— Так и кого же признать сегодня победителем? — громко спросил де Риё, отчего он навострил уши и едва ли не повернулся. — Может быть, молодого Генриха? Его удар был отличный, да и с лошадью он поступит аккуратно. Разве что он потом стоял, словно филин в ясный день — но так то следствие мудрости.
— Почему бы вам не присудить приз себе, — усмехнулся Генрих. — Сам царь Соломон не додумался до такого решения.
Перепалка вызвала много веселья, и де Флерье хохотал больше всех, пока наконец не заявил:
— Мы все, судари, одинаково плохи, чтобы судить об этом, и уж лучше расскажем обо всём дамам и оставим им решать.
Предложение было принято с громкими криками одобрения. Генриху казалось, что он кричал громче всех, и на дороге обратно чувствовал себя до того счастливым и довольным, что никак не мог согнать улыбку с лица. Когда они въезжали в ворота, ему думалось только о теплом камине, сытном обеде и приятном обществе, которые ожидали его. Но едва он очутился во внутреннем дворе, как его довольство развеялось как дым, а от дурного предчувствия стало сложно дышать.
Во внутреннем дворе собирался отряд латников. Они прибыли недавно и готовы были снова отправиться в путь как можно скорее — и их было много, очень много. Не считая тех, что оставались во дворе, многие выходили из трапезной, накидывая плащи. Их оседланные лошади стояли рядом, ожидая только своих седоков.
Генрих посмотрел на де Риё, но тот только покачал головой, сразу поняв невысказанный вопрос. Он тоже не знал, в чём было дело и зачем все эти латники были здесь. Холод, прежде не беспокоивший Генриха, вдруг пронизал его насквозь. Куда предстояло отправиться теперь? В другой замок, чтобы скрыться от Йорков(11), или, может, наоборот, герцог Франциск(12) нашел, что для пользы Бретани необходимо предать им последних Ланкастеров(13)?
Обернувшись снова, он увидел, что де Риё разговаривает с посланником, приведшим этот отряд, и поспешил подъехать к нему. Этот человек был неразговорчивым, с проседью в светлых волосах и, взглянув на подъехавшего Генриха, бросил только:
— Франциск Второй Бретонский требует вашего присутствия, граф.
1) Forteresse de Largoët, замок во французской коммуне Эльвен
2) Jean IV de Rieux, маршал Бретани и впоследствии регент при герцогине Анне Бритонской
3) Henry Tudor, впоследствии король Англии Генрих VII
4) Традиционно рассказывают, что когда при побеге из Англии Генрих Тюдор и его дядя Джаспер добрались до портового города Тенби, то три дня прятались в погребах и туннелях под домом Томаса Уайта, бывшего мэра города
5) Jean VI d’Acigné, будущий сеньор Асинье, детали вымышлены
6) Известная легенда, пересказанная в “Мастере Дичи” (The Master of Game), главном трактате об охоте того времени
7) Edward IV, сын Ричарда Плантагенета, герцога Йоркского. Король Англии из династии Йорков, завоевавший престол во время войны Алой и Белой розы. Был известен своей любовью к еде и к моменту этой истории в 1476 году уже начал полнеть. Умрет также от переедания в 1483 году.
8) Lois XI, король Людовик XI, объединивший Францию и прославившийся как умелый махинатор и хитрец.
9) Имеется в виду мирный Договор в Пикиньи, заключенный в 1475, то есть незадолго до событий этого рассказа в 1476. Этот договор современники пренебрежительно называли «Купеческим Миром», так как король Людовик попросту купил его за деньги. Говорят, сам Людовик шутил, что «гораздо проще изгнал англичан, чем его отец, ибо он изгнал их, накормив пирогами с дичью и напоив добрым вином»
10) Henry V, король Англии Генрих V, одержавший много побед во Франции и примеривший на голову Французскую корону, если бы не умер неожиданно от дизентерии, оставив на престоле малолетнего сына.
11) Белая Роза в войне Алой и Белой розы
12) François II de Bretagne, герцог Бретани, укрывавший Генриха и Джаспера Тюдоров. Всю жизнь отстаивал независимость Бретани от Французского короля, но стал последним независимым герцогом Бретани, прежде чем она вошла в состав земель Французской короны
13) Алая Роза в войне Алой и Белой розы
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу