Случай в Лондоне (джен)

— Где вы были, юноша? — отец Пий сидит за своим столом, головы от бумаг не поднимает, вошедшего, понятное дело, взгляда не удостаивает. — Нам стало известно, что до двух часов ночи вас в номере не было.

Кто бы сомневался, что в отеле у падре свои люди?

— Я искал храм, отче, — и заблудился.

Полуправда всегда предпочтительнее лжи — этому их научили еще в семинарии.

— Неужто, сын мой? — отец Пий наконец-то отвлекается от бумаг. Маленькие свиные глазки смотрят ехидно, слишком тонкие для столь внушительного лица губы кривятся в улыбочке.

— Я совершил непростительную ошибку, не узнав у вас, где могу помолиться. Пришлось изрядно поплутать по улицам и к тому же потратиться на такси. Меня подвез смешной водитель, номер кэба 1*3.

— Право, юноша, для человека, совершающего непростительные ошибки, у вас отличная память, — улыбочка на пухлом лице становится злее, взгляд внимательнее. — И в какой же храм вы хотели попасть, да еще и ночью?

— St George's Holborn.

— И что же вы собирались делать в англиканской церкви? Поискали бы тогда уж католическую.

— Молиться. А этот храм — ближайший к моему временному жилью.

— Какие же могут быть у столь юного брата моего грехи, что ночью глаз сомкнуть не дают?

— Уныние.

Отец Пий откидывается на спинку кресла, жестом велит продолжать.

— Что я здесь делаю, отче? Свою диссертацию мог бы дописать и в Риме, где к моим услугам были библиотека, наставники, архивариусы и братия, которая всегда рада помочь. В конце концов, у меня на руках был уже почти завершенный текст работы, когда пришло это злосчастное уведомление о продлении семестра. И почему именно я? Зачем Энрико Максвелл тратит свое время в этой протестантской стране? Какой урок я должен извлечь из этой поездки?

— Ваши курсы…

— Ничего нового мне не дают. Все это я благополучно мог вычитать в книгах нашей библиотеки.

— Сын мой, ты поспешен в выводах. Еще и двух недель не прошло, как ты приехал, а уже судишь обо всем. Не глупо ли это, сам подумай?

— Мне кажется, я упускаю время.

— А мне кажется, — повышает тон отец Пий, — тебя раздражает, что все твои сокурсники уже получили должности, не так ли?

Так ли, так ли, святой отец. И было бы неплохо если бы вы пролили свет на то, почему защиту выпускной работы перенесли на полгода вперед.

— Энрико, что ты слышал об Искариоте? — спрашивает тем временем Пий.

— Одно из подразделений архивной службы. К тому же еще и полуцивильное.

— Это все?

— Да. А в чем дело, отче?

— Да так, ничего. Но мне казалось, что ты должен быть более осведомлен.

Это из-за Хайнкель и Юмико. Интересно, каких объемов личное дело передал отцу Пию отец Павел.

— Мои знакомые по приюту говорили, что их работа ничем не примечательна и даже скучна, как в офисе, и только осознание, что они делают богоугодное дело, оберегает их от греха, которому, каюсь, я предался на этой сумеречной земле.

— Сумеречной земле, говоришь, — отец Пий выходит из-за стола и, пройдясь по кабинету, останавливается у окна, расчерченного тонкими дорожками дождя. — Удивительно к месту употребленный эпитет, сын мой. С чем у тебя ассоциируется это время суток?

— С приближением смерти, — не задумываясь говорит он.

— Да? — Пий отворачивается от окна, смотрит удивленно. — Как ты, однако, мрачен, Энрико. Ни с грядущем искушением, ни со страхом неведомого, таящегося во тьме, а именно со смертью связываешь ты нарождение ночи.

— Закономерным итогом встречи с чудовищами, таящимися во мраке, как и с некоторыми искушениями, является смерть.

— Логично. А расскажи-ка мне о чудовищах, сын мой.

— Простите, святой отец, мифология какой страны вас интересует? Признаюсь сразу, в кельтской я пока не силен.

— Расскажи о любой, не обязательно английской.

— Пересказать сюжет какого-нибудь мифа или перечислить виды чудищ, измышленных буйным воображением наших предков?

— Второе, юноша.

— Если обобщить и выделить наиболее популярные виды, то это будут драконы, гули, оборотни и вампиры. Объединяют их вкусовые пристрастия. Ведь все они питаются человечиной. Вампиры и оборотни, к тому же, умеют перевоплощаться: первые, когда им в голову взбредет, вторые — только при полной луне и против своей воли.

— Дальше.

— Ну, якобы среди вампиров есть свои аристократы и свои рабы.

— И это все?

— Пожалуй. Но если вас интересует что-то конкретное, я буду рад поискать нужную информацию.

— Да, Энрико, поищи. Найди все, что сможешь, об упырях и высших вампирах. Обратись в Британскую национальную библиотеку. Там могут подсказать, где искать.

— Срок выполнения этого поручения?

— Месяц. Справишься?

— Раз есть такая необходимость, то справлюсь, падре. Я могу идти?

— Да. И, брат мой, смирите страсти, бушующие в вас — не нужно будет храмы по ночам искать.

Отец Пий улыбается совсем уж погано. Чертов лицемер. О его любвеобильности знают даже служки. Знают, болтают и не получают повышения. Неужто так трудно понять простую истину?! Знаешь что-то — молчи до подходящего случая, когда информация превратится в оружие.

— Я не буду больше роптать, отец мой, — говорит он с полупоклоном и спешит покинуть кабинет. Наверное, зря решил оставить последнее слово за собой. По-мальчишески повел себя. Да и отец Пий этого не забудет. Злобливый человек и злопамятный. Но, как говорится, словно — не воробей...

* * *

Он идет по улице. Дождь барабанит по туго натянутому черному куполу зонта. На асфальте яркие цветные пятна первых упавших листьев. Осень пришла в Лондон. Скоро здесь станет промозгло и сыро. Хотелось бы убраться из этого унылого города до холодов. Курсы будут по октябрь включительно. А что будет потом — зависит от отца Пия. Да, зря он решил позубоскалить с падре. Надо теперь будет выслуживаться, показывать себя хорошим мальчиком, быть старательным и исполнительным, как самый круглый из отличников, и, само собой разумеется, искать после занятий материал про, смешно сказать, вампиров. Кстати, до начала лекций еще два часа. Можно по дороге заглянуть в Лондонскую библиотеку. Благо от Мейсонс Ярд, где на время ремонта основного здания расположилось представительство Ватикана, до самой большой в мире платной библиотеки минут пять ходу.

За абонемент пришлось выложить две сотни фунтов денег святой церкви. В обмен ему предложили внушительную стопку книг по мифологии и бестиариев, парочку журналов и совет обратиться в Британскую библиотеку, порасспрашивать тамошних сотрудников.

Спустя полтора часа он старательно пакует книги в пакет и прячет их в рюкзак. Дождь за это время превращается в мелкую взвесь. Еще раз смотрит на часы. Времени маловато. Надо брать такси. Бедный отец Пий, в копеечку ему выльется содержание воспитанника.

* * *

Серый шелк, расчерченный радиальными линиями. Что это? Веер? Юмико здесь? Впрочем, откуда у Юмико веер? Сувенир с отчизны? Он резко поднимается. И тут же неуклюже валится назад, на асфальт. Голова кружится. Из носа идет кровь, красными кругами оседая на серых плитах. Где же это он? Какая необычная улочка. Идет полукругом, двухэтажные домишки жмутся друг к дружке, на крышах гребни дымовых труб и слуховые оконца к которым тянутся кабеля от одной единственной распределяющей коробки — радиальные линии на фоне серого неба. Покачиваясь, он бредет в конец улицы, где должна быть табличка с её названием. Кистон-Кресент, сообщает ему местная жительница, тыча пальцем в надпись над головой и подозрительно оглядывая странного иностранца с ног до головы. На вопрос о времени, ему сообщают, что сейчас около пяти. Тогда он спрашивает о ближайшей станции метро. Кинг-кросс... Любопытно. Уже дважды за прошедшие сутки он оказывается рядом с вокзалом. Метро ему, конечно, теперь без надобности: от вокзала до отеля не так уж далеко.

Очередная серая улица со множеством маленьких магазинчиков под скромными лаконичными вывесками обрывается перекрестком. Вчерашний вечер непрошено всплывает перед глазами. Он нерешительно толкает синие двери четырехэтажного дома — и оказывается в крошечном холле: круглые синие стены, синий купол над головой. Несколько мгновений он стоит в ступоре, не в силах заставить себя пошевелиться. По спине пробегает холодок. Хотел бы он быть храбрее и подняться по ведущей наверх лестнице, но...

В номер возвращается спустя четверть часа, запыхавшийся от быстрой, более похожей на бег, ходьбы. Рюкзак летит на кровать, чрезмерно настырная горничная выставляется за дверь. Он подходит к умывальнику в ванной. Крупные капли пота стекают по лбу, рубашка прилипла к телу, словно водой облили, зрачки расширены. Удручающее зрелище. Вернувшись в комнату, кружит по её периметру, как загнанный зверь, пока дыхание не сбивается окончательно. Его трясет. Все, что он чувствует, — это злость и страх. Много, очень много лет назад он поклялся никогда не быть ведомым. Полный контроль над всем происходящим — вот то, чего он добивался всю свою жизнь. Отец Андерсон называл это стремлением к власти, в семинарии дали другое имя — искушение. Он улыбался, слыша это, улыбался скромной чистой улыбкой неискушенного. Наставники ничего не поняли. Они и в подметки не годились отцу Андерсону. Они даже не замечали, как манипулирует ими их же юный питомец. А теперь этот самый питомец сам превратился в марионетку. Живая иллюстрация возмездия за грехи. Знать бы только, повинен в его состоянии человек или болезнь. И если это болезнь, то что из происходящего с ним подлинное, а что — игра пораженного разума? Отец Пий, старый интриган, и вправду дал задание своему ученику почитать об оборотнях и вампирах? И упоминал при этом Искариот? В Ватикане не принято говорить о шпионах и киллерах на службе святой церкви, даже между собой. 13-й отдел не раз помогал делу укрепления веры всеми доступными ему способами, обычно представленными самыми передовыми технологиями в областях, не поощряемых христианской моралью. Да и иезуиты, к которым по слухам относится отец Пий, этот орден обходят стороной. Почему же с ним вдруг заговорили об Искариоте? И говорили ли вообще?

Он подходит к умывальнику снова, подставляет голову под ледяную струю. Становится легче. Несколько глубоких вдохов-выдохов — и сердце перестает стучать набатом в ушах. Теперь сменить одежду, сесть за стол и попытаться проанализировать все происходящее с ним после приезда в Лондон.

В комнате уже царит полумрак. Ранние, однако, здесь сумерки. Или день сегодня такой сумрачный? И еще темнее становится. Что же это за...

* * *

Открывает глаза — и на мгновение цепенеет от ужаса, боясь, что ослеп. В детстве ему довелось столкнуться с так называемой «куриной слепотой». Собственная уязвимость, а не исчезнувший мир, — вот что испугало тогда больше всего.

Но вот во тьме обрисовываются прямоугольники рам картин на стене. Просто сейчас ночь. Он облегченно выдыхает, осознавая, что все это время не дышал вовсе. Поднимаясь на ноги, чувствует небольшую слабость. Надо узнать который час. И еще дату не помешало бы уточнить. Хотя, утром же приходит горничная, так что вряд ли он провалялся на полу более суток... А вот и наручные часы. Уму непостижимо, как они умудрились слететь с руки. Что ж, половина шестого утра. Можно сказать, неплохо выспался. И, кстати, раз вчера не был на курсах, отец Пий снова выразит желание обстоятельно побеседовать с воспитанником. На этот раз он будет готов.

Ближайший медицинский центр расположился всего через улицу от отеля. Удобное у него все-таки жилье. Медицинскую карту он заводит на другое имя. Вот в чём преимущество оплаты наличными, перед обращением по страховке. С девяти утра и до часа дня приходится провести в познавательных беседах с врачами всевозможных профилей. Несколько раз он мягко отказывается от навязчивых предложений госпитализации, за которыми, к его немалому удивлению, следует вывод, что, в общем-то, пациент абсолютно здоров. Но — врач при этом поднимает указательный палец вверх — госпитализация и более детальное обследование могло бы пролить свет на все приключившееся с молодым человеком. Трескучий голос еще стоит в ушах, когда он не спеша идет по Грейс-инн-роуд в сторону колледжа. У этого учебного заведения довольно интересная репутация лучшего для так называемых «труднообучающихся» молодых людей. Именно в этом не совсем обычном заведении он изо дня в день слушает лекции о древних культурах и верованиях. Нудятина та еще. Странно, но придумывать чудовищ людям древности нравилось куда больше, чем богов. Впрочем, тогдашние боги не так уж и сильно отличались от монстров.

Две, вызывающие зевоту лекции, удерживают его в аудитории до пяти часов. Затем, отягощенный новыми знаниями, он идет в медцентр, где к его приходу уже должны поспеть кое-какие анализы. Все тот же доктор с экспрессивным языком телодвижений встречает его у порога. Вердикт выносит с явственными нотками сожаления и растерянности в голосе — здоров. Все запутывается окончательно. Вопрос теперь в другом: а стоит ли говорить о своих странных приключениях отцу Пию? С одной стороны, более детальное обследование и возможное лечение за счет Ватикана ему конечно не помешало бы. Но все, связанное с потерей контроля над собой, пугает не только больного. Еще больше это пугает окружающих. С определенными диагнозами его вообще могут пожизненно запереть в каком-нибудь монастыре. Плакали тогда все карьерные устремления и многообещающие перспективы. Но, с другой стороны, если болезнь начнет прогрессировать, все итак догадаются в чем дело. «Ну и пусть догадываются», — возражает он сам себе. По крайней мере у него будет хоть немного времени на то, чтобы добиться своего, чтобы жить так как хочется ему, а не диктаторам в белых халатах. Он не привык сдаваться раньше времени. Да и неизвестно будет ли его состояние именно ухудшаться. Все ведь может и по-другому сложиться. Может он отдохнет как следует, выспится — и все пройдет? А так его затаскают по больницам, напишут черти-что в карточке болезней, а затем отошлют куда подальше безопасности ради. Нет, определенно упоминать о странных припадках он пока не будет. Лучше сам, своими силами проведет расследование каждого случая. Изучит, проанализирует, сделает выводы и, кто знает, может и излечит себя сам. Если он конечно и вправду болен. Если это не какая-то игра. Впрочем, предположение о тайном заговоре против его скромной персоны, откровенно бредовое. Он — никто. К сожалению, пока это именно так. Значит, остается версия о провалах в памяти. Доктор был столь любезен, что подготовил для него небольшой список наиболее авторитетной литературы по этому вопросу. Нужен еще один поход в библиотеку. И кстати о библиотеках. Как бы узнать, действительно ли отец Пий хочет почитать о вампирах да оборотнях? Иначе может получится совсем уж нехорошая ситуация. Падре чего доброго подумает, что над ним смеются, когда через месяц получит подробный отчет о наиболее популярной у старшеклассниц магической фауне. Что ж, это выяснится при следующей встрече, которая состоится наверняка уже этим вечером.

* * *

Тишина становится гнетущей. Отец Пий умело использует лучшие традиции своего ордена. Отцы иезуиты умеют разговорить даже немого. Некоторые искренне полагают, что и мертвого тоже. Впрочем, он хорошо знает подобные техники и тоже молчит, не делая ни малейшей попытки начать разговор. Смиренно опущенная голова, потупленный взор. Ангел, а не ученик. Светлые волосы и точеные черты лица прекрасно дополняют образ.

— Ну-с, юноша, о чем молились на этот раз? И где?

— Я не молился, святой отец, — сказать тихо, еще больше склонив голову.

— Да посмотри же мне в глаза наконец-то!

Вот вы, падре, и разозлились. Милая у вас привычка переходить на «ты» в гневе. Он улыбается про себя и поднимает голову. Во взгляде синих глаз падре Пий прочтет только смущение, стыд и конечно же страх. Жаль румянец изобразить у него пока что не получается.

— Сын мой, давай поговорим.

Голос елейный, пропитан добродушием и пониманием. Он тяжко вздыхает.

— Отец мой, я, кажется, поддался искушению.

— Кажется? — падре кряхтя выбирается из-за стола, семенит к стулу и усаживается напротив нерадивого подопечного. — Говори, дитя, что стряслось.

Он вздыхает еще горше:

— Вчера, будучи в лондонской библиотеке по вашему поручению, я случайно встретил девушку. Её очень заинтересовала тема моих изысканий. Мрачная романтичность так нравится юным леди...

— Да уж, — кивает отец Пий, поощряя продолжать. — Со времен Стокера молодежь питает нездоровое пристрастие к вампирам и прочим потусторонним тварям.

Бинго! Падре сам упомянул вампиров, а значит разговор ему не почудился. Так, становится интересно. Значит и про Искариот он спрашивал...

— Так вот, святой отец, эта девушка попросила проводить её домой. Она учится в одном из лондонских колледжей и тоже работает над дипломной работой. Книг она набрала немало. Благо идти было недалеко. Всего лишь квартал.

Снова замолчать от смущения...

— Дальше, сын мой.

Сейчас-сейчас, падре. Вы уже неплохо держитесь на крючке.

— По дороге мы разговорились. Она рассказала немало интересного о кельтах и их мифологии... И вообще была милой, скромной и дружелюбной. Ничего такого. Я и подумать не мог... Ну, то есть, вообще ничего не указывало на...

Что же, падре, у вас глаза так горят?

— В общем, она повела себя неподобающе, — словно бы через силу выдавливает он из себя. — То есть сначала и намеков-то не было. Мы выпили чаю, поболтали об учебе, она показала мне черновик своей работы, спросила про латынь. Я пару раз поправил её. А потом...

Ну-ну, падре, мне кажется или вы пододвинулись ближе?

— Мы сидели на диване. Она была в одной только блузке и юбке до колена. Крой одежды простой, но очень выгодно подчеркивающий её красоту. Она переспросила у меня одно слово. Её рука легла на спинку дивана, позади меня. Я начал отвечать, но внезапно почувствовал прикосновение. Я остановился, удивленный, а потом, — сглотнуть, потупить взгляд. Эх, еще бы покраснеть... — Я не сразу понял, что происходит. Честное слово! Её губы коснулись моих, и так мягко, осторожно. Все было так преисполнено ласки, так обезоруживающе. Я полностью растерялся, было такое ощущение, как от головокружения... И еще распущенные волосы шелковой волной коснулись моего лица. От них исходил такой аромат, какого я за всю свою жизнь не ощущал: тягучий, сладкий, завораживающий... И её кожа... Давление её тела. Я потерял контроль. Падре, я...

Ну и выражение лица у вас сейчас, святой отец. Склоненная голова и опущенные вниз ресницы еще не означают, что кающийся грешник не видит своего исповедника. А сейчас резко поднять голову и встретиться с лицемером глазами. Только не думайте, отец Пий, что я ничего не заметил.

— Сын мой?..

Какой у нас сиплый голос, однако.

— От окончательного падения меня уберег только звонок в дверь. Она убежала в прихожую, а я — в окно, хорошо хоть этаж был первый.

— Что ж, сын мой, — отец Пий хоть и взял себя в руки, но явно от рассказа еще не отошел. Да и в грозном взгляде, испепеляющем грешника, проглядывала насмешка. — Греха ты избежал не силою своей веры, но волею обстоятельств, а посему епитимию я на тебя наложу. Весь ноябрь ты обязан будешь помогать мне в трудах праведных на благо святой церкви нашей.

— Конечно отец, — он опускается на колено и целует не в меру пухлую руку.

— Иди, чадо, и не греши. Молодость — еще не залог отпущения грехов.

— Я понимаю, отец. Мне... Мне очень стыдно, поверьте...

— Верю.

Знать бы — на самом ли деле.

* * *

— Добрый день!

— Здравствуйте, вы позвонили в компанию «Фаст Драйв». Куда подать машину?

— Я звоню не по поводу заказа такси. Мне нужен водитель кэба 3*32, который вчера работал в дневную смену.

— Вы хотите подать жалобу, сэр?

— Нет. Просто хотел бы уточнить его имя и фамилию. Он согласился принять участие в одном исследовании, но забыл указать в анкете телефон. Имя водителя — Майк.

— Как я могу обращаться к вам?

— Себастьян. Себастьян Вирелли, профессор колледжа N.

— Секунду, профессор Вирелли, я уточню расписание наших шоферов... Майкл Лэйт через час заступает на смену. Вы можете увидеться с ним в таксопарке. Подъедете к нам на Роузвуд-авеню: двухэтажное бетонное здание на перекрестке трех дорог.

Значит ему в восточный Лондон, на самую окраину. Времени в обрез.

До Роузвуд-авеню он добирается на метро. Выйдя со станции, поначалу полностью теряется, глядя на низенькие двухэтажные домики за кирпичными, а кое-где и вовсе деревянными заборами. Вокруг полным-полно всевозможных кустиков, клумб и прочей радости садоводов, а самыми высокими объектами на горизонте являются деревья, а не дома. Боро Хаверинг кажется не окраиной многомиллионного города, а самой настоящей деревней. Черные кэбы и красные автобусы здесь словно пришельцы из другого мира.

Сам таксопарк, как и обещала оператор колл-центра, располагается в безликом сером здании. Ему везет: он умудряется поймать Майкла Лэйта у самого входа в здание.

— Извините, вы помните меня? — окликает шофера. Тот оглядывается и вздрагивает, косится в сторону охраны. — Прошу вас уделить мне всего несколько минут, — говорит он, перехватив взгляд шофера. Майкл нехотя подходит ближе. Они стоят у самых дверей, привлекая к себе взгляды спешащих заступить на смену работников. Может потому шофер и согласился подойти: каждый жест, каждое движение, — все на виду. Что же такого он вчера натворил? Даже думать боязно.

— У меня к вам необычный вопрос, мистер Лэйт.

— Откуда вы знаете мое имя?

— Мне сообщила его диспетчер. Я представился ей профессором, проводящим соцопрос.

— А-а... — протягивает Майк, настороженно всматриваясь ему в лицо.

— Опишите мне, прошу вас, все, о чем говорил я и все действия, которые совершил, когда сел в вашу машину.

— Ну, — неуверенно начинает Майк, еще больше сверля его взглядом. — Вы, сэр, немало меня удивили, хотя я уже лет двадцать как таксую. Ну то есть, всякое повидал. Однако такое прям впервые на моей практике.

— А конкретнее?

— Ну стало быть, поначалу вы вели себя как все: адрес, куда вести, назвали, уселись поудобнее, рюкзак рядом пристроили, в окно стали смотреть. Но вот потом... Смирно вы ехали минут пять. А как к Юстон-сквер стали подъезжать, тут у вас, извините, крышу-то и понесло. В окно стали так таращиться, чуть лицом в стекло не влипли. Затем, ни с того ни с сего, сели прямо, побледнели так, словно призрака или упаси Святая Дева чёрта, увидели, — и сидите не шевелясь, словно кол в вас вбили. И, главное, смотрите все время прямо на меня, не мигая. Смотрите и смотрите, а глаза-то у вас не выражают ничего. У меня уже пот по спине побежал от вашего взгляда, а вы все продолжаете. И ей-богу, на статую неодушевленную похожи были в этот момент. Ну я, значит, это, подумал, что плохо вам. Спрашиваю, значит, все ли в порядке с вами, сэр, может скорую или позвонить кому. А вы не отвечаете. Я раз задаю вопрос, два, — в ответ молчание. А потом вообще такой фокус учудили. Стали двери открывать. И это на полной-то скорости! С ума можно было сойти... Я еле притормозить успел, а вы рюкзак цап за лямки и вышли. Прям посреди трассы. Клаксоны ревут, а вы идете себе так спокойненько, будто по тротуару.

— И куда же я пошел?

— Так вот прямиком в сторону Юстон-сквер и пошли.

— А куда именно?

— На Мелто-стрит, по-моему. Точнее не скажу, вас автобусы заслонили. А когда они проехали, то уже никого и не было.

— Ясно... Спасибо, что согласились со мной поговорить. И, кстати. Выходит, что я не заплатил вам за поездку. Сколько я должен?

— Да не так уж и много, пятьдесят фунтов всего.

Уходя, он затылком чувствует взгляд шофера. Да уж, натерпелся тот в прошлую смену. С психом в одной машине никто оказаться не захочет. Вот только псих ли он? Пожалуй, пора навестить Лондонскую библиотеку и взять книги, присоветованные врачом.

* * *

В который раз он уже убеждается, что медицинскую литературу непосвящённым лучше не читать. После первого довольно поверхностного ознакомления в голове воцарился хаос из разрозненных терминов, описаний симптомов и прочего, чем изобилуют все подобные книги. При этом ни одно из приведенных заболеваний к его случаю не подошло. Ну не может же у него быть старческое слабоумие или синдром Корсакова, наличествующий у алкоголиков, и голову он никогда серьезно не травмировал, эпилепсии у него нет, ровно как диабета, депрессии и прочих страшилок современности. Но затем он берется перечитывать второй раз, третий — и потихоньку закрадывается мысль: ну а вдруг? Вдруг его случай — то самое исключение, подтверждающее правило. Вдруг это что-то новое? Вдруг врачи нахалтурили с анализами? И как-то слишком много этих вдруг рождаются с каждой новой страницей.

Звон часов, возвещающий о том, что пора в клуб фехтования, застает его в совсем уж мерзком настроении. Чуть не забыв рюкзак, он не спеша идет по знакомым улицам, прислушиваясь к собственным ощущениям. Ничего необычного: сердце бьется, ноги-руки исправно выполняют свои функции, виски только немного давит. Но это и не удивительно. День сегодня выдался не простой, а предыдущие были еще хуже.

На тренировке он показывает себя не лучшим образом, постоянно пропуская удары. Рей и Тадеуш смотрят на него со все возрастающим удивлением.

— Так-так-так, — протягивает Левандовский после очередного неумелого блока. — У нас тут на лицо рассеянность, и, как следствие, замедленная реакция, пренебрежение обороной, вялость и прочие составляющие грядущего поражения. Надо бы взбодрить тебя парень, иначе толку будет мало. Мисс Хеллсинг, не могли бы вы нам помочь?

Белобрысая. Черт. Как же все сегодня плохо складывается.

Два поражения и одна ничья. Таков печальный итог этого вечера. Девчонка даже особо не напрягалась. Зато он поддался эмоциям, атаковал, забывая о защите, да еще и поскользнулся. Настроение испоганилось вконец. Вот уж не ожидал он от этой малолетней пигалицы такой прыти. Или дело не в прыти, а в хладнокровии. Похоже она действительно умеет полностью подавить в себе любые эмоции, несмотря на щенячий возраст.

Ладно, о печальном на сегодня хватит. Тем паче, на улице ему, как показал опыт последних дней, лучше быть сосредоточенным.

Погода портится на глазах. Дождь живо разгоняет прохожих по домам и пабам. Кинг-кросс пустеет на глазах. Продавец круглосуточного магазинчика спешит убрать с улицы ящики с фруктами, владелица салона красоты затаскивает внутрь рекламный щит с полуобнаженной красоткой. Он прибавляет шаг. На углу Суинтон-стрит, засмотревшись на светофор, чуть не сбивает с ног подростка. Поток брани в ответ неприятно удивляет и заставляет задуматься о недостатках местной воспитательной системы. Исток его — тощее существо, обладающее хриплым голосом, одетое в безразмерную куртку с капюшоном и джинсы — смолкает только когда обидчик входит в круг света от фонаря. Увиденное подростку, очевидно, не нравится и он делает шаг назад. К немалой досаде юного существа впервые за этот вечер в Лондоне поднимается ветер. Капюшон слетает, открывая прелюбопытный вид на злое личико мисс Хеллсинг.

— Ты, — только и говорит он, удивленно взирая на девчонку.

— И что?

— Что ты тут делаешь?

— Иду. Что же еще?

— А-а... — наиглупейшим образом протягивает он и, чтобы хоть как-то скрыть смущение и заодно позлить девчонку, спрашивает: — Не боишься идти одна?

— Не особо, — шипит она. — Наши улицы довольно безопасны, если конечно не встречать сомнамбул, пребывающих в нирване и грозящих спихнуть тебя с тротуара на проезжую часть прямо под колеса машин.

Он хмыкает.

— Дай бог, чтобы это было единственной угрозой для юной девы, гуляющей по городу, излюбленному писателями детективного жанра.

— Ну, Лондон еще любят писатели всяких ужастиков. И, кто знает, может юная дева обернется вампиром, или ведьмой, или жуткой бань’ши?

— Не удивлюсь, — насмешливо улыбается он.

— Ты мне льстишь, — отзеркаливает улыбку девчонка. — Польстишь еще больше, если отстанешь и не будешь предлагать проводить до дома.

— И в мыслях не имел делать подобные предложения.

— Отлично, это доказывает, что мысли в твоей голове все же наличествуют. Всего доброго!

Странная девчонка. Хочется верить, что повстречались они и вправду случайно. Хочется верить, что она и вправду безрассудный ребенок, который тащится по ночному городу один, навоображав себе невесть что о собственной силе. Он таким не был. Он всегда был слишком взрослым. Это мешало людям полюбить малолетку с внешностью ангелочка и волчьим взглядом. Сколько раз, будучи в приюте, он ловил на себе взгляды бездетных пар, поначалу восторженные, почти влюбленные, при более тесном знакомстве сменяющиеся на опасливые, а то и попросту злые. Жалкие попытки улыбнутся, только ухудшали положение. От маленького чудовища, не научившегося еще носить маску, взрослые сбегали. Это было обидно. Нет, это злило. Это бесило и заставляло ненавидеть весь мир. И еще теснее сближало с такими же, как он, с Хайнкель и Юмико. Он помнил, как монашки шептались, что им троим никогда не найти семью. Юмико, услышав это, плакала, Хайнкель смотрела исподлобья, он учился улыбаться.

В номере устраивается на кровати в обнимку с книгами по мифологии и бестиарием. Белый лист черновика постепенно заполняется тезисами и таблицами. Информации много, но она повторяется от одного источника к другому и не несет в себе ничего нового или сколь-нибудь интересного для того, кто хоть один роман о вампирах прочел. Поразмыслив, решает уделить особое внимание медицинскому аспекту и привести детальное описание порфирии, больных которой чаще всего и принимали за вампиров или оборотней. Статистика, фотографии, симптоматика — вот, что он представит отцу Пию в конце следующей недели. Ну а в качестве вступления вполне подойдут дикие теории древних о восставших из могил плохо упокоенных мертвецах. И, кстати, об упокоении. Можно еще и психологию упомянуть. Немало подобных легенд были созданы во устрашение. Мол, убийца должен опасаться воздаяния за грех свой в виде ожившей жертвы с длинными клыками и немалым аппетитом до его гнилой крови. Самоубийца также должен помнить, что за нечестивое деяние на том свете его ждет не покой вечный, но скитание по земле, да еще и исключительно в потемках, плюс поиск пропитания несколько своеобразным путем. Если коротко — то один сплошной, как выражаются современные подростки, трэшак. Так что не грешите и вовремя молитесь, и кайтесь, рабы Божии. Жаль только статистики по предотвращению преступлений с помощью мифологии собрать не удастся. Но, ничего. Водой разбавить, ссылок на солидные источники наставить — вполне возможно, что и прокатит. Пий должен быть счастлив. Черт как же он устал за эти неполные две недели. Хуже беготни целый день, может быть только беготня целый день по новому городу. То адрес спутаешь, то не на тот автобус сядешь, то в двух шагах от временного жилища заблудишься. И это он, знающий в Риме и его окрестностях каждую улочку, каждую тропинку, привыкший ориентироваться в городе с закрытыми глазами, по запаху, отличающий одно кафе от другого, район от района. Он даже подрабатывал однажды проводником. Ну, то есть не совсем уж и подрабатывал. Просто поймал его как-то за процедурой экспроприации денежных средств из собственных карманов один хипповатого вида турист, и заставил в виде наказания работать экскурсоводом и справочным бюро одновременно. Как этот лохматый мужик не боялся, что юный беспризорник заведет его в какое-нибудь мрачное место к своим дружкам на свидание? Он задавался этим вопросом каждое утро на протяжении десяти дней, встречая своего нанимателя у гостиницы. А тот только называл очередной адрес да пыхтел трубкой, иногда спрашивая о том или ином месте, а больше о жизни в районах, которые они проходили.

Он так и не рассказал о хиппи своим дружкам, хоть добыча и обещала быть богатой — иностранец явно имел солидных родственников или каким-то образом умудрился нажить состояние сам. Странный человек. В последнюю их встречу он даже заплатил своему юному проводнику. Не бог весть какую сумму, но две недели можно было о пропитании не заботиться. Первый в его жизни отпуск. Впрочем, он тогда мудро решил начать копить деньги и закопать половину полученной суммы в одном дворике. Надо бы проверить, в порядке ли депозит. И встретиться с Юмико и Хайнкель, поговорить об их службе в Искариоте. А заодно поинтересоваться взаимоотношениями с отцами-иезуитами. Может пригодиться. Да и...

Он закрывает глаза. Усталость и сон вжимают налившееся свинцом тело в жесткий матрас. Просто пошевелится или сосредоточится нет сил. «Словно какой-то наркоз», — думает, теряя всякую связь с реальностью.