Случай в Лондоне (джен)

Утро было солнечным, не по-осеннему теплым, с безоблачным ярко-синим небом и ласковым ветром. Одним словом, оно обладало всеми теми достоинствами, какие обычно приписывают погожему утру, о чем ему не преминули сообщить горничная, хозяйка отеля, портье и лектор в колледже. Почему люди в двадцатом веке так беспокоятся о погоде, он никогда не понимал, как и не понимал, почему должен испытывать восторг при виде дневного светила во всей его красе. Он не средневековый крестьянин, заботящийся об урожае, не астроном-любитель и не поклоняющейся звезде язычник. К тому же солнечные очки остались в Риме. Так с чего ему радоваться?

В полдень лектор объявляет, что на сегодня занятия окончены и его однокурсники — всем хорошо за двадцать — кричат и улюлюкают по этому поводу, как самая настоящая школота. Он старательно обходит не в меру веселые компании. Болтать о ерунде и шататься по близлежащим питейным заведениям ему некогда. Сегодняшний день расписан по часам. Поход в Британскую библиотеку — с половины первого до четырех часов. В половину пятого он переступит порог кабинета отца Пия. Ничего не поделаешь, но этот вечер ему, похоже, суждено будет провести за бумагами. Больше всего он боится, что его болезнь проявится прямо на глазах у высокого начальства. Он ведь даже приблизительно не представляет, что с ним происходит во время «отключки». Ну, то есть, таксист говорил о пристальном взгляде и неестественной скованности тела, но ведь это не все. Он может наговорить бог знает чего, вести себя как лунатик. Да и вообще, раз человек ходит, то, следовательно, может попасть под машину, свалиться в незакрытый люк, может нарваться на уличную шайку, особенно если приступ случится поздним вечером или ночью, может схлопотать нож под ребра или пулю. А еще... Он же не контролирует себя, так ведь. А это значит... это значит, что и он сам может... Но это полная чушь. Себя он знает. Да, он озлобленный, да, он самовлюбленный, да, эгоцентричный карьерист, но не убийца. Абсолютно точно не убийца! Даже в свои самые худшие дни, когда нож круглосуточно был при нем, он никогда первым не пускал его в ход. Так что надо выкинуть эти мысли из головы и меньше читать всех этих бульварных детективов про психов. Надо просто сходить по адресу, присоветованному доктором из медцентра. Пусть посещение специалиста и влетит в копеечку, зато это может помочь вылечиться. Деньги у него есть, плюс он всегда может обратиться к Хайнкель и Юмико за помощью. Девчонки не откажут, да и долг вернуть им — не проблема. Проблема скрыть это от отца Пия. Хотя при должном старании, все может получиться. Хозяйка отеля и лектор докладывают только о его учебных часах и времени прихода-ухода. А приходить и уходить можно с прогулки и на прогулку. Не будут же за ним и вправду следить круглосуточно. Это попросту ни к чему. Какие бы ни были планы на него у вышестоящего руководства, столь плотное наблюдение за жизнью выпускника семинарии не более, чем зря потраченное время агентов.

Тем не менее, идя по улице, он время от времени украдкой оглядывается. Никого, вроде бы. Только у самой библиотеки ему на мгновение показалось... В общем-то, в его состоянии ему еще и не то может показаться, так что лучше просто не обращать внимание на каждого типа в куртке свободного кроя и широких джинсах.

Британская библиотека поражает своими размерами. Ультрасовременное, открытое всего год назад здание занимает целый квартал и напоминает крепость: стены из оранжевого кирпича почти не имеют окон, над ними возвышается башня с часами, а за ними прячется небольшой дворик, заставленный столиками. Очевидно, книги пробуждают голод, ибо свободных мест нет. Внутри библиотеки, в потоках яркого света, течет своя жизнь. За множеством столов выписывают, вычитывают, сверяются, конспектируют сотни людей со всех уголков земного шара. На отыскание свободного места уходит время. Запрошенная литература высится перед ним внушительной стопкой. Вампиры, стриги, оборотни, гули, перевертыши. Соседи по столу изучают корешки с интересом. Сначала осматривают книги, потом их временного владельца, причем с не меньшим любопытством. Три часа пролетают незаметно. И вот, первая, вступительная часть реферата для отца Пия готова и даже переписана начисто красивым почерком — что делать, любит отец Пий ручной труд, все вещи в его кабинете рукодельные, все отчеты подчиненных — рукописные. Смешно, да и только.

Он выходит из библиотеки и тут же зажмуривается от бьющих в глаза оранжевых лучей по-осеннему низкого солнца. Еще раз жалеет об оставленных дома очках. Впрочем, до метро идти всего минут пять. Правда, по запруженным приезжими мостовым может статься и дольше. После библиотечной тишины и неторопливости многоголосье и бешеный водоворот уличной жизни оглушает. Ощущение близкое к тому, когда с головой погружаешься под воду, в мир живущий по своим законам. Слившись с толпой, он идет в сторону вокзала. Немного кружится голова. В глазах то и дело темнеет. Нервное напряжение последних дней сказывается...

Он останавливается всего на секунду, перевести дух...

* * *

— Эй, эй, ну же!

Его бьют по щекам, в нос ударяет резкий запах.

— Да очнись же, идиот чертов!

Ругается женщина. Она же и отвешивает ему оплеухи. Тишина, а затем слышится её почти испуганное:

— Какого?..

Он с трудом разлепляет глаза. И тут же жмурится. Картина открывается сюрреалистическая: балки, доски, арматура, снова балки...

— Ну, наконец-то!

Рядом с ним на корточках сидит мисс Хеллсинг. В джинсах и просторной куртке с капюшоном.

— И все-таки стиль для леди — не главное, — говорит он, пытаясь приподняться. Тело противиться желанию встать на ноги и отзывается пронзительной болью на каждое движение.

— Леди выглядит стильно всегда, — возражают ему. — И не болтает попусту, в отличие от католических священнослужителей.

— О, владелец монокля уже успел навести справки.... Черт! — невольно восклицает, когда приподнявшись на локтях видит, что нижняя половина тела придавлена арматурой.

Девчонка перехватывает его взгляд:

— Так просто их не сдвинуть, не обманывайся. Я уже пыталась. Диаметр у этих труб небольшой, но весят все равно много. Давай попробуем вместе, может...

— А ты не можешь позвать подмогу? — прерывает он её, чувствуя, как по спине пробегает холодок— резкий запах, пропитавший все вокруг, мозг идентифицирует, как запах керосина.

— Могу, но не уверена, что ты будешь жив ко времени моего возвращения.

— То есть?

— Признайся, ты ведь считал и считаешь до сих пор, что сошел с ума. Провалы в памяти, потеря контроля над собственным телом, галлюцинации. Страшно, обидно, досадно, несправедливо, что это произошло именно с тобой...

— До дрожи в коленках, если ты это хотела услышать, — шипит он, осознавая, что ног почти не чувствует и пошевелить пальцами не может. Голос предательски срывается. — Говори, что происходит, — почти командует, пытаясь унять дрожь.

Девчонка мгновение его внимательно изучает. Будто бы она понимает, что он сейчас чувствует.

— Ты под гипнозом, — говорит она. — Когда уйду, наверняка потеряешь сознание снова и окажешься в полной власти гипнотизера. Живым ты от него, разумеется, не уйдешь.

— Раньше же уходил.

— Как ты думаешь, балбес, что на тебе делает этот центнер ржавого металла! — восклицает Хеллсинг. — Это для того, падре, чтобы вы никуда не делись.

— Я еще не рукоположен в сан.

— Значит так и умрешь не рукоположенным. Не знаю, есть ли на небе какие-либо преференции не рукоположенным в сан священникам.

— Что же ты предлагаешь?

— Дотянись вот до этой трубы. На счет три тяни на себя, я помогу. Должно получится.

Не получилось. Ни с этой конкретной трубой, ни с другими. Спустя полчаса бесплотных попыток девчонка садится рядом с ним на пол. Щеки красные, на лбу бусинки пота, руки дрожат. Зачем ей помогать ему?

— Зачем? — повторяет вопрос уже вслух.

— Зачем мне помогать тебе?

Мисс Хеллсинг нехотя поворачивается:

— Просто так или, скажем, из любви к роду человеческому, или к приключениям, или к попавшим в беду итальянским туристам, или потешить себя сознанием собственной значимости и необходимости для общества. Нужное можешь подчеркнуть.

— Нужного в перечне нет. Скажи хотя бы где мы.

— В доме, который на реставрации. Адрес: Черчвэй, 17.

— Почему так темно?

— Окна забиты, да еще и снаружи сетка от строительного мусора.

— Понятно. А почему гипнотизер до сих пор не пришел сюда? Раз здесь его ловушка, к тому же захлопнувшаяся, то почему его нет?

— Думаю, из-за меня. Полагаю, он появится, когда будет убежден, что ты в его власти целиком и полностью, и рыбка не соскользнет с крючка, а дичь не цапнет охотника.

— И что будет тогда? Говори, ты же знаешь.

— Я-то знаю, а вот ты, уверена, знать не захочешь.

— Перестань. Мне не до этого словоблудства. Что со мною будет?

— Ты умрешь с вероятностью в девяносто процентов.

— Ради чего?

— Ради науки.

— Что?! Да ты издеваешься что ли? Тебе что же, все это доставляет удовольствие?! Чужая беспомощность, собственное кажущееся всесилие, возможность решить чью-то судьбу, возможность...

— Заткнись! Ты всего лишь подопытный кролик, который, кто знает, может, был бы уже давным-давно съеден, если бы ни я. Послушай, — говорит она, выдержав небольшую паузу. — Давай сделаем вот что. Я отправлюсь за подмогой, а чтобы ты не уснул… — девчонка резко встает и уходит в темноту. Несколько мгновений он тупо смотрит на кружок света от оставленного ею фонаря.

— Вот! — радостна объявляет Хеллсинг, появившись из темноты. Он недоуменно смотрит на бутылку минералки. — Сейчас мы сделает вот так, — из принесенной леди спортивной сумки на свет появляется отличный туристический нож родом из Швейцарии. Лезвие проделывает аккуратное отверстие в пластиковой крышке. Девчонка переворачивает бутылку вверх ногами и наблюдает с довольным видом, как на бетонный пол одна за другой приземляются капли.

— Думаю, если установить её над тобой ты сможешь сопротивляться гипнозу намного дольше.

— Эти капельки смогут противостоять твоему гипнотизеру?

— Надеюсь. Во всяком случае пару неприятных мгновений они тебе доставят. А дискомфорт подопытного не лучший помощник гипнотизера.

И не слушая никаких возражений, мисс Хеллсинг водружает свое устройство прямо над ним.

* * *

Капля за каплей ударяют по лицу. Поначалу ничего особенного, только кожа немеет и чуть быстрее бьется сердце. Когда начинает казаться, что кожный покров вот-вот истончится, он поворачивает голову набок, и тут же морщится — капли бьют прямо в висок, совпадая с биением сердца. Ощущения не из приятных. Несколько минут он пытается подобрать более удобное положение. Не выходит. Тогда, тяжело вздохнув, вновь подставляет лоб под неубывающую капель. Пока что это кажется игрой, жестокой, извращенной, но не опасной. Гораздо больше его пугает странное спокойствие, зарождающееся внутри него, постепенно оттесняющее все тревоги. В борьбе с ним вся надежда на воду. Пусть вода делает свое дело, он не будет мешать. Да и какая к черту разница как именно сходить с ума.

Вода.

Капля. И еще одна. И еще.

Они все тяжелее. Неужто расширяется отверстие? Нет, невозможно, крышка из пластмассы. Невозможно.

Удар. И еще один. И еще.

Какие они громкие, эти удары воды о кожу. Словно барабанная дробь, звучащая внутри тебя. На барабаны ведь тоже натягивают кожу. Деревянный остов и упругая кожа. Лобовая кость и кожа. Удары. Хочется закрыть уши, но и тогда ты ощущаешь их всем своим нутром. Грохот. Грохот воды, грохот крови в висках.

Он дергается все телом, вода растекается по лицу. Между двумя сумасшествиями, оказывается, не так уж и просто выбрать.

Помогает упрямство. Он ни за что не станет жертвенной овечкой на чьем-то алтаре. Он всегда был слишком упрям, чтобы смириться с обстоятельствами. Слишком упрям, чтобы умереть на улицах Рима. Слишком упрям, чтобы стать тихим приходским священником. Слишком упрям, чтобы погрузится в безболезненное оцепенение жертвы. Он выберет боль и агонию борьбы. Он сделает ставку на долговязую девчонку, обещавшую помочь. Он заставит себя надеяться, несмотря на то, что надежда — глупое чувство. Он заставит себя выстоять до конца.

* * *

— Эй, эй, — чей-то голос, глухой и настойчивый. Надо открыть глаза, иначе не отделаешься.

— Да что вы с ним возитесь!

«Кажется, это девчонка», — только и успевает подумать, как звонкая оплеуха подтверждает догадку.

— Отличный удар истинной леди, — говорит, моргая и пытаясь понять, где очутился в этот раз. Над головой темнеющее небо, вокруг стены старого кирпичного дома с забитыми окнами.

— Ну вот и молодец! — радуется первый голос. Он оборачивается и видит какого-то работягу в комбинезоне. — Ну а теперь-то уж может вызвать скорую? — участливо спрашивает тот. Мисс Хеллсинг морщится.

— Попытайся встать на ноги, — говорит она. Он с опаской оглядывает себя, пытается пошевелить пальцами в тесных ботинках. Получается не сразу, но получается — и он почти счастлив, спускает ноги со скамьи, куда его положили, неспеша поднимается, делает пару шагов. Голова кружится, каждое движение отдается болью, но он жив и о произошедшем напоминает только запах керосина.

— Думаю, помощь нам не нужна, — замечает девчонка, придирчиво оглядывая его с ног до головы. — Я провожу кузена домой. Спасибо вам за все.

— Да не за что, мисс. Если бы что случилось, подрядчик нас прибил бы. Но, однако же, советую все же сообщить в полицию, все-таки...

— Ни к чему. Мой отец разберется со всем этим.

— Ну, как знаете, — говорит рабочий. — Мое дело предложить, ваше — отказаться. Но шутить с такими людьми, все же не стоит, мисс. Это, я вам доложу, плохо может кончиться. Если для них спалить человека ничего не стоит, то, как говорится...

Договаривать рабочий не стал, просто выразительно провел ребром ладони по шее.

— Спасибо, — еще раз благодарит его девчонка и толкает «кузена» в спину.

— Пойдем, проблем с тобой не оберешься.

* * *

— А ты изобретательна, — говорит он, когда узенькая и тихая Черчвэй со всеми своими угрозами и тайнами остается позади.

— Приходится, — пожимает плечами мисс Хеллсинг.

— И часто приходится изобретать что-то наподобие сегодняшней бутылки?

Девчонка резко останавливается.

— У тебя был выбор. Мог отодвинуться и умереть, что тебе мешало? — спрашивает с вызовом, смотрит прямо в глаза.

— Упрямство, — примирительно улыбается он, поднимая вверх руки. — Я благодарен тебе, говорю от всего сердца. Не знаю, как смогу отплатить за свое спасение.

Мисс Хеллсинг несколько секунд внимательно изучает его лицо, на предмет насмешки.

— Можешь просто молчать обо всем случившемся, этого будет достаточно.

— Как скажешь. Однако, уверен, ты потратилась на взятки этим работягам. Не думаю, что они из одной симпатии к тебе не стали звать полицию, увидев на рабочем месте человека, облитого керосином и присыпанного сверху арматурой, абсолютно готового для хорошего прожаривания.

— Это было в их интересах. Стройку бы закрыли для проведения расследования, затаскали рабочих и начальство на допросы. Да и, мало ли, обвинили кого-нибудь из них в покушении на убийство.

— А вдруг это именно они и покушались на мое убийство?

— Ты и вправду так думаешь?

— Нет. Но, признаться честно, я понятия не имею что мне думать.

Девчонка смотрит на него с раздражением, он на неё — с улыбкой. Игра в гляделки длиться больше минуты.

— Хорошо, — не выдерживает она. — Я кое-что расскажу тебе.

— Кое-что? — он вопросительно вскидывает бровь. — Но ведь я был по самую макушку облит керосином, завален ржавым железом. Неужто за все мои мучения я заслужил знать всего лишь «кое-что» о происходящем.

— Знать более тебе ни к чему. Я исхожу из твоих же интересов.

А вот это уже чистейшая ложь. Он людей читать умеет. Особенно таких бесхитростных и юных.

— Ладно, говори, что мне знать можно.

— Хочешь, чтобы мы беседовали прямо посреди улицы?

— Посреди — нет, но в каком-нибудь сквере или кафе...

— Сквер. Там, где ты был вчера. Завтра, после занятий в клубе.

Ответить он не успевает. Мисс Хеллсинг, с несвойственной для леди проворностью, отталкивает от входа в подъехавший автобус какого-то туриста и последней заскакивает внутрь, оставив свою жертву длинно ругаться на родном языке возле опустевшей остановки.

* * *

По пути в отель воодушевление от чудесного спасения испаряется, как испаряется запах керосина, от сложенных в кулек куртки и брюк. Очевидно, девчонке пришлось еще и приплатить работягам за видавшие виды рубашку и джинсы. Надо бы поблагодарить её за такую заботу. Превратиться в живой факел от неосторожно брошенной кем-то сигареты не хотелось. Вот только встретит ли он леди Хеллсинг еще раз? Не сбежит ли вышеупомянутая юная леди вместе со всеми своими тайнами и стариком-дворецким, оставляя его в мучительных раздумьях над тем, что вообще происходит вокруг. Впрочем, если он не сможет в ближайшую неделю найти девчонку, то, скорее всего, сам последует её примеру и уедет из Лондона. Раз все приключившееся с ним не болезнь, то это — охота. Охота на него. Охота с помощью непонятных пугающих методов, которым он ничего противопоставить не может.

Едва переступив порог отеля, сталкивается с удивленными взглядами портье и хозяйки заведения. Ну да, выглядит в чужой одежде не очень, а объясняться желания нет. Попросив ключ от номера, поднимается по лестнице, чувствуя сверлящие спину взгляды. Какие же люди, однако, любопытные существа, хуже котов.

В номере темно и душно. В воздухе чувствуются нотки тяжелого излишне сладкого парфюма. Он, всегда чувствительный к запахам, морщится. Определенно горничная переборщила с духами. Эта приторность вызывает в уме не образы прелестной красавицы, но жарящее солнце пустыни, истекающие потом жирные тела и сладкие до тошноты угощения. Хотя, как говорится, на вкус и цвет...

Избавившись с помощью нескольких гелей и мыла, от навязчивого запаха керосина, он устраивается за столом с листом белой бумаги и намерениями задокументировать все события этой сумасшедшей недели. Если встреча с девчонкой все же состоится, на неё он придет подготовленным. Правильный порядок вопросов поможет извлечь из беседы как можно больше правды и как можно меньше лжи. Для начала следует составить таблицу происшествий: первая колонка — дата и время, вторая — место, третья — описание происшедшего. Карандаш на столе, линейка — в правом верхнем ящике. Его он всегда оставляет чуть приоткрытым. Привычка еще с приюта. Любители поглазеть на чужое имущество обычно всегда после себя старательно закрывают все дверцы и задвигают все ящики, полагая, что теперь-то хозяева ни за что не догадаются о вторжении. Полагал так и кто-то, нанесший ему визит сегодня между девятью утра и семью вечера. Кто-то не слишком опытный в делах подобного рода или полагающий, что хозяин тут больше не появится и стараться особо не нужно. Короткий осмотр номера подтверждает догадку. Подумав, он звонит администратору и вызывает горничную. Та является спустя минуту, тщательно пряча недовольство за улыбкой. Кроме недовольства служительница отеля излучает и горьковатые нотки дешевого парфюма.

— Добрый день!

— Вечер, — все с той же натянутой улыбкой поправляет его горничная.

— Ах, ну да, конечно. Языковые проблемы, знаете ли.

Горничная понимающе и одновременно нетерпеливо кивает.

— Скажите, вы сегодня проводили уборку в моем номере?

— Да. Что-то не так?

— Все в порядке, просто мне интересно, когда именно.

— По расписанию. В час дня.

— Скажите, а вы не обратили внимания, в номере был уже этот приторный аромат?

— Аромат, — горничная смотрит на него, как на психа, но тем не менее принюхивается.

— Н-да, дешевка, а не духи, — выносит свой вердикт и вдруг замирает. Понизив голос, спрашивает: — К вам кто-то влез?

— Между нами говоря, да.

— Что-то пропало? Я сейчас сообщу хозяйке, мы вызовем полицию, наше заведение...

— Ничего не пропало, в том-то и дело. Кто бы здесь сегодня ни был, он либо не нашел ничего стоящего, либо...

— Либо что? — затаив дыхание спрашивает горничная.

— Либо попросту ошибся. Так что будьте осторожнее и следите за ключами от номеров.

— Понятно. Я предупрежу хозяйку.

— Скажите, а парфюм вам не знаком?

— В отеле таким точно никто не пользуется, но вот у одного моего приятеля похожий.

— Приятеля?

— О, вы не то подумали. Том не вор, он в магазине менеджер...

— Вы тоже меня не поняли, я думал, что парфюм женский.

— Этот? — смеется горничная. — Не, это не одна женщина в своем уме на себя не прыснет.

— А вы сексистка.

— Чего?

— Я имею в виду, что вы полагаете, будто мужчины не имеют вкуса.

— Почему же, вкус у вас есть. Поесть вы все любите.

— Точно. Значит незнакомец побывал у меня в номере после часа дня.

— Точнее, от половины второго до семи.

— А можете узнать, не было ли вчера в отеле посторонних? Может быть ко мне заходил, например, электрик или ответственный за пожарную безопасность...

— Конечно. Я узнаю.

— В таком случает, не смею больше задерживать. Спасибо вам большое.

— Да не за что, — пожимает плечами горничная и уходит.

Итак, сегодня его пытались убить, одновременно зачем-то вломившись к нему в номер. Нападение на него было совершено в начале пятого. Если бы точно знать время взлома... Однако есть и другие люди, хорошо знакомые с его каждодневным распорядком дня. Служащие падре Пия. Но они не знали, что он будет в библиотеке. Никто не знал. Он привычки делится своими планами не имеет. Может, они полагали, что он, прельстившись прекрасной погодой, будет гулять до вечера, то есть до времени похода к отцу Пию? Нет, слишком уж рискованно. Хорошая погода не дает стопроцентной гарантии, что объект будет шататься по улицам, да и не замечал он слежки, кроме... Стоп, как он сразу не сообразил. Девчонка. Она — не мираж, и это она следила сегодня за ним у библиотеки. Она могла в любой момент доложить сообщникам где он, благо красных телефонных будок в этом городе более чем достаточно. Что ж, похоже одной тайной меньше. И одной больше: что леди Хеллсинг могло понадобиться в номере итальянского туриста-богослова? И зачем она вообще следит за ним? Зачем спасает от неведомых гипнотизеров? Случайно ли они оказались в одном клубе по фехтованию? Как связана с его приступами беспамятства? Откуда эта леди знает, что на нем хотят провести эксперимент? И, кстати, что это за эксперимент, кто его проводит, с какой целью и почему именно на нем?

Многовато, однако, вопросов получается. И не факт, что ему удастся получить ответы.