Да будет дано... (джен)

— Что значит, не подписано разрешение? Через пять минут начинайте! — Савельев двинул плечом одного из рабочих, решительно направляясь к приоткрытой двери. — Тут уже давно никого нет, повыметались вместе со своим барахлом.

Последние слова он произнёс уже себе под нос, так как рабочие с кирками и ломами остались стоять снаружи корпуса. Савельеву не то что было жалко монашек, но для порядка он решил убедиться, что в здании точно никого нет. Остался один двухэтажный корпус — вторые этажи строений, образующих вместе букву "П", снесли ещё в прошлом месяце. Вчера он получил нагоняй от руководства за нерасторопность, в освобождённых корпусах монастыря планировалось размещение продовольственного и хозяйственного складов, а без реконструкции последнего корпуса Савельев не успевал по срокам. Чёрт бы побрал эту Морозову, которая всеми правдами и неправдами отстаивала права монастыря на существование. Но, слава богу, сейчас не те времена! Тьфу... Савельев чертыхнулся и сплюнул себе под ноги.

В кабинете Серафимы всё было, как и в прошлый раз. Казалось, хозяйка просто вышла по делам на минутку. Книги в старинных переплётах стояли нетронутыми на полке этажерки, на столе — письменные приборы и чернильница. Серафима явно не собиралась никуда переезжать, хотя остальных монашек удалось выселить из города. Куда они направились — Савельев понятия не имел, но его это, честно говоря, не сильно интересовало.

Он решительно открывал двери наотмашь, пытаясь побыстрее разыскать упрямую настоятельницу, понимая, что она где-то здесь. Когда её не оказалось и на втором этаже, Савельев вновь вернулся на первый. У входной двери он только сейчас заметил открытый квадратный люк с лестницей, ведущей вниз. Судя по всему, там был погреб или подвал. Савельев спустился, радуясь, что сверху проникает достаточно света, чтобы видеть ступеньки. Наконец, нога его нащупала твёрдый земляной пол. Савельев огляделся и заметил тонкую полоску света чуть впереди. Несомненно, там кто-то был, потому что за приоткрытой дверью раздавались шорохи и звуки.

Савельев рванул дверь на себя, и злорадная ухмылка скользнула по его лицу. Вот она, голубушка!

Серафима, застигнутая врасплох, резко обернулась на шум, прижимая к своей груди свёрток. Савельеву хватило секундного беглого взгляда, чтобы понять, что настоятельница что-то прячет в бочках, опоясанных ржавыми обручами. Когда-то здесь находился монастырский погреб, в котором сёстры хранили запас овощей и солений. Запах кислой капусты перемежался с сырой гнилостью, а в стороне на деревянном поддоне источал миазмы давно проросший лук, позабытый монашками со всеми этими переездами и выселениями. Серафима стремительно бросила свёрток в бочку, но надеяться на то, что Савельев не заметил её маневра, не приходилось.

— Что тут у вас? — пригибая голову, чтобы не стукнуться о низкий потолок, шагнул вперёд Савельев.

— Что вам здесь нужно? — вопросом на вопрос ответила Серафима, немного перемещаясь в сторону, словно желая закрыть собой бочки.

— Вы должны были сегодня подписать бумаги и эвакуироваться, — едким, ничего хорошего не обещающим тоном, сказал Савельев.

— Я никуда не уйду! — ответила Серафима и выпрямилась во весь рост.

Савельев попытался проделать то же самое, но стукнулся головой о засаленную лампочку, тускло освещавшую земляное пространство вокруг. Пришлось ему опять пригнуть голову и смотреть на Серафиму снизу вверх. Выглядело это унизительно. Казалось, маленькая Серафима, гордо распрямившая спину, выше плебейски пригнувшегося Савельева. Видимо, этот факт и вывел окончательно первого секретаря Горисполкома из себя.

— Ну всё, мне надоело с тобой церемониться, — рыкнул Савельев и попытался отодвинуть Серафиму от ближней бочки. Серафима, будто защищая ей одной ведомое добро, попыталась перехватить руку Савельева, но тот оказался проворнее, сам вцепившись мёртвой хваткой в худенькое запястье, выглядывавшее из чёрной рясы.

— Что ты тут прячешь? Свои книжонки? Или иконы? — озлобился Савельев, выкручивая Серафиме руку.

Ответ на этот вопрос внезапно отошёл на второй план, потому что на безымянном пальце левой руки Серафимы он заметил дорогой зернёный перстень с зелёным камнем, примеченный им ещё в прошлый визит.

— Всё бедными прикидываются, — усмехнулся Савельев и стал скручивать с пальца Серафимы перстень.

Неожиданно она по-кошачьи вывернулась и схватилась свободной рукой за лицо обидчика, пытаясь расцарапать его. Завязалась неравная борьба. Чёртов перстень никак не хотел слезать с пальца. Наконец, Савельеву удалось заполучить украшение, и он резко отпустил Серафиму, когда дёрнул за перстень последний раз.

Серафима долю секунды балансировала, а потом упала между бочек. Здесь, у самой стены, они стояли хаотично наваленные в три ряда. Потревоженный верхний ряд дождался звенящей тишины после окончания борьбы, а потом с шумом и грохотом обрушился на земляной пол, укрывая собой Серафиму. Савельев успел отскочить к самой двери, наблюдая, как тяжёлые бочки, толкая друг друга, начинают стремительно раскатываться по всему погребу. Он выскочил за дверь и опрометью понёсся к лестнице, не забыв захлопнуть люк.

— Что рты раскрыли? Приступайте! — рявкнул он рабочим, выскакивая из здания, на ходу пряча перстень в карман и приглаживая растрепавшиеся волосы.

* * *

— Ты чего-то сегодня поздно, — натужено прошелестел Павел Петрович и закашлялся.

— Пап, ну ты как маленький! Вот зачем ты на огород ходил? Не померла бы картошка без тебя за пару дней. Знаешь же, что разболеешься, потом кашель замучает.

— Не ворчи. Ты прямо как мать, царство ей небесное. С порога ни тебе здрассте, ни как дела. С места в карьер. Ну простыл маленько. Летом-то оно завседа обманчиво. Думаешь, тепло, а где-нибудь прохватит. Так чего поздно? Я уже не ждал тебя. На смену мне сегодня с Рексом.

— Да какая тебе смена? Сиди дома. Знала бы, что ты расклеился, отпросилась бы с поливки.

— Какой поливки?

— Да клумба же у нас, как и у ваших. Возле администрации. Я ж тебе говорила. Договорились с девчонками сегодня прийти вечером полить, а то без слёз не взглянешь.

— Так воскресенье же, выходной.

— Выходной... Позавчера пересаживали первый ряд. Чахнет на глазах. Да ещё несколько цветов пропали.

— Засохли?

— Если бы! Стырили! Нашему народу до культуры, как до Марса. Заведующая звонила даже в администрацию, у них там камера на углу как раз висит. Обещали посмотреть запись. Да только так никого и не нашли. Как утро, так несколько цветов выкопано. Что за народ?

— А ты как хотела? Первая заповедь — тащи всё, что плохо лежит.

— Да чего уж теперь. Ладно, может, перестанут, — вздохнула Наташа и вдруг решительно добавила: — А на дежурство я тебя сегодня не пущу! Сама пойду!

— Да куда ты пойдёшь? Юрка что скажет?

— Да ничего не скажет. Он к вечеру только будет, на вызове. Я сейчас схожу, обойду всё и утром перед работой забегу. Мне в первую завтра.

Павел Петрович хотел возразить, но новый приступ кашля решил спор в пользу предложения дочери.

Наташа позвонила мужу, отвязала Рекса и направилась на территорию строительной площадки. Старый парк располагался в нижней части города, которая когда-то была центром. Сейчас новостройки переместили пульс жизни ближе к объездной дороге, которая закольцовывалась с федеральной трассой и разбегалась лучами сразу в несколько районных центров области. Здесь же, у оврага, нависшего над извилистой рекой, некогда славившейся обилием рыбы, сосредоточился частный сектор, старые облупленные здания из красного кирпича и городская школа, укоризненно смотрящая тремя этажами бывшей семинарии на расчищенный рядом парк с пеньками.

Наташа открыла ворота, спустила Рекса с поводка и огляделась. Вагончик-времянка стоял чуть в стороне от фундамента, но ночевать там Наташа не собиралась, а поэтому двинулась по периметру площадки, не забывая смотреть себе под ноги. Ну что можно ночью украсть на стройке? Вывезти кран? Перекидать через забор блоки? Рекс, радуясь свободе, получал от обхода территории большое удовольствие, и Наташа невольно улыбнулась. Хоть кому-то хорошо. Они добросовестно обошли всю площадку, и Наташа уже предвкушала скорое возвращение домой. Юрка нальёт ей чаю, сделает пару бутербродов и будет слушать её соображения по поводу очередного конкурса педагогических идей, вставляя свои комментарии. Они будут болтать обо всём на свете, обходя только одну самую болезненную тему...

Наташа так ушла в свои мысли, что не сразу заметила, что Рекс отстал. Она почти дошла до вагончика, когда, наконец, спохватилась, что её помощник не кружит рядом.

— Рекс, — неуверенно позвала Наташа. Почему-то громко кричать на пустой стройке не хотелось. Наташа прислушалась. Где-то совсем рядом раздалось глухое рычание. Она мысленно обругала себя трусихой и пошла на звук.

— Рекс, — снова позвала она. — Ты что, кошек пугаешь? Пойдём.

Рекс обнаружился возле забора, блестевшего под взглядом луны металлическими рёбрами. Шерсть на загривке стояла дыбом. Он негромко взлаял, заметив Наташу, а потом принялся азартно копать что-то прямо у себя под лапами.

Наташа подошла поближе и почувствовала, что у неё от удивления даже страх прошёл. У забора, на самой дальней стороне от ворот, росли... петуньи, той же самой расцветки, которые Наташа наблюдала на их клумбе вот уже целый месяц. Красные, фиолетовые и белые. Аккуратный ровный круг из цветов, в середине которого Рекс продолжал земляные работы.

— Господи, откуда тут они? — вслух прошептала Наташа и прикрикнула на Рекса: — Рекс, фу! Перестань! Сейчас ведь всё закопаешь.

Она отогнала собаку, огорчившись, что Рекс засыпал землёй цветы с одного края. Присела на корточки и стала высвобождать петуньи. Кто же это такой цветовод? Может, кто из строителей? Абсурд, конечно, но петуньи ветром не надует. Рекс сидел рядом смирно и поскуливал.

— Ну чего ты? Нашёл, где мышей искать. Смотри, что наделал!

Наташа поправила последний цветок, разравнивая землю вокруг, когда почувствовала, что под руку что-то попалось. Гладкое, металлическое. Лампа-прожектор, расположенная возле вагончика, не доставала радиусом своего света до этого места, поэтому Наташа посветила фонариком с телефона. На её грязной, в земле, ладони лежал перстень с тусклым зелёным камнем.