Да будет дано... (джен)

Всю неделю Василия Петренко вызывали как свидетеля, задавая неудобные вопросы и заставляя в подробностях вспоминать, что именно он увидел, когда залез в дом гражданки Смолкиной.

В конце концов, его версию о том, что он не смог пройти мимо, потому что слишком подозрительно выла собака, а на стук и крики никто не отзывался, сочли достаточно убедительной. В городе только и судачили, что об этом происшествии, со злорадством вспоминая Савельева и жалея Наталью, которая осталась с двумя маленькими детьми на руках. Ничего, советское государство всегда протягивало руку помощи нуждающимся, а что до сплетен, так они утихнут сразу же, как только появится новый объект для судачеств.

Петренко припрятал деньги до поры до времени, но совершенно не представлял, что делать с перстнем. Нести его в ювелирку прямо сейчас было поступком глупым и опрометчивым. Кто знает, откуда у Любки это кольцо. Внутри на ободке Василий прочитал абракадабру на нерусском языке и разглядел инициалы. А ну как "С." — это фамилия Любки? Могло статься, что кто-нибудь опознает кольцо, тогда плохи будут дела Петренко. Выкинуть его он не мог, а потому решил пока спрятать. Дома, понятно, такую вещь не скроешь, может наткнуться жена.

Решение пришло во время одного из занятий. Все пираты прятали сокровища в землю. Нужно закопать перстень в таком месте, чтобы никому в голову не пришло, что тут что-то спрятано. В лесу не закопаешь — вдруг потом не найдёшь место. Да и надо, чтобы тайник был под рукой. Почему бы не устроить его прямо на территории бывшего монастыря? После пожара пять лет назад заброшенные склады так и стояли пустыми. Бывшая часовня, лишённая колоколов и переделанная в парашютную вышку, была единственным рабочим зданием.

Василий уже и сам был не рад, что позарился на чёртов перстень. Распустив группу, он сослался на то, что ему надо заполнить журналы. Некоторое время он действительно занимался списками и бухгалтерией, но потом понял, что все эти цифры лишь поднимают нервное напряжение. Он совсем извёлся. Достал из ящика письменного стола мутную бутыль самогонки и опрокинул целый стакан, не закусывая. Стало немного легче. После второго стакана Василию показалось, что за ним кто-то наблюдает из узкого окна. Вышел на улицу — никого. Взял с пожарного щита лопату и направился за склады, в самую гущу уже подросшей крапивы. Отсчитал ровно тридцать шагов и выкопал небольшую ямку. Перстень, завёрнутый в носовой платок, жёг карман, и Василий рад был, когда, наконец, избавился от него. Но на душе было так муторно, хоть волком вой. Он вернулся в кабинет, налил ещё самогонки, думая о том, что обычно столько не пьёт. Он всегда придерживался спортивного режима, гордился своим накаченным телом и ухмылялся всякий раз, замечая восхищённые взгляды женщин. Но сейчас был исключительный случай.

Василий сам не понял, как литровая бутыль опустела. В голове был сплошной туман, но ноги ещё держали его, когда он по неведомым причинам стал подниматься на самый верх башни на смотровую площадку. Заходящее солнце полыхнуло золотым сиянием по глазам, а в ушах стоял звон.

И Василий понял, что сейчас взлетит.

* * *

Юрка сказал Наташе, что обязательно сообщит, если что-то узнает о перстне. Она не представляла, что бы стала делать с находкой. Положила бы в шкатулку с незамысловатыми драгоценностями? К тоненькой цепочке с кулоном её знака гороскопа, подаренной Юркой на десятилетие их свадьбы, да паре золотых серёжек в форме изящных колосков, доставшихся ей от покойной мамы?

Когда Наташе исполнилось восемнадцать, мама подарила ей эти серьги и посмеялась, что они будут их семейной реликвией.

— Раньше из поколения в поколение передавали старинные украшения, — улыбнулась мама, наблюдая, как Наташа крутится перед зеркалом. — Мы не из графьёв, так что большого приданого я тебе дать не могу.

— Ну что ты, мамочка, — Наташа поцеловала маму.

— Вот родится у тебя дочка, подаришь потом ей. А если будет сын — отдашь любимой невестке.

Наташа покраснела. Ну не могла же мама знать, что вчера вечером они с Юркой обсуждали, на кого будут похожи их дети. До практики они пока не добрались, но все эти разговоры будоражили воображение и заставляли учащённо биться сердце. Юрка сказал, что, если Наташа дождётся его из армии, они сразу поженятся. "Что значит — если?" — сердито ответила она и позволила Юрке поцеловать себя в качестве извинения.

Конечно, она его дождалась, и свадьбу они сыграли той же осенью. Только вот мамы уже не было в живых. И только вот уже больше десяти лет они не могли завести ребёнка. Сначала они оба бегали по врачам, потом чуть не развелись, а потом как-то научились жить друг для друга, не затрагивая эту больную тему. Юрка смеялся, что Наташа и так многодетная мама, когда они шли по городу вместе. Чуть не каждый второй прохожий здоровался с ними, а Наташа не сразу вспоминала, чей это родитель или бабушка. Работа в детском саду воспитателем была смыслом её жизни, чтобы там ни говорили про то, что педагоги сейчас бегут из образовательных учреждений. Да, завалили никому не нужной писаниной, требовали отчётов и участия во всевозможных конкурсах, которые расплодились, как грибы после дождя. Казалось уже, что дети мешают работе. Часто приходилось просиживать все выходные за составлением очередной презентации или программы.

— Ну кому нужны эти календарные планы? — вздыхала она, чувствуя, что в голове гудит. — Вот смотри, я пишу, что на прогулке мы с детьми должны рассмотреть кошку, отметить её внешний вид и повадки. А если нет кошки на территории? Или вот — наблюдение за солнцем. А всю неделю шли дожди. Глупость какая...

— Хочешь, я почитаю тебе свой отчёт о последнем рейде? — усмехался Юрка. — Вот уж где театр абсурда.

Петунии на общественной клумбе немного приободрились, благодаря дождям, и перестали пропадать по ночам. Сегодня можно было в тихий час не нестись на участок, а спокойно пописать накопившиеся планы. Наташа привела малышей с прогулки, проследила, чтобы все помыли руки, и разрешила им немного поиграть перед обедом. Привычный фон детской возни успокаивал. Кто-то достал из ящика кубики, кто-то рассматривал книги за столом, а некоторые вились возле Наташи, следуя за ней хвостиком. Она заметила, что не играет один только Миша — особый ребёнок, требующий отдельного внимания. Диагноз у Миши официально не стоял, но не заметить, что мальчик странный, было нельзя. В свои три с лишним года он совсем не говорил, со сверстниками на контакт не шёл и иногда впадал в агрессивное состояние, которое Наташа со сменщицей научились купировать. Мишка обожал мягкие модули с буквами. Сам он говорить не мог, поэтому приносил букву Наташе и, мыча, тыкал в неё, спрашивая, как она называется. Эта игра не надоедала Наташе, а Мишка, кажется, уже выучил все буквы, потому что радостно улыбался, услышав знакомый ответ и, наоборот, приходил в негодование, когда Наташа делала вид, что не понимает, какая это буква. Сейчас Миша не желал играть в буквы, а просто тихо сидел на диванчике.

— Что-то Мишка мне не нравится, — сказала Наташа нянечке. — Надо температуру измерить.

Градусник дошёл до отметки 35,6 и остановился.

— Павловна, ты не умеешь мерить, — рассмеялась няня. — Дай я.

Теперь градусник показывал 35,5.

— Странно, может, градусник не работает? — удивилась Наташа. — Миша, где болит?

Миша показал рукой на лоб.

— Может, полежишь? — неуверенно предложила Наташа.

Миша устало кивнул. Обычно малыша с трудом удавалось уложить в кровать, а тут он добровольно согласился пойти в спальню. Няня ушла за обедом, а Наташа, убирая с малышами игрушки, следила боковым зрением за Мишкой в приоткрытую дверь спальни. Перед самым обедом, когда накрывались столы, Наташа рассказывала детям сказки. Но сегодня, усадив их на стульчики полукругом, всеми мыслями она была в спальне, поэтому ничего рассказывать не стала.

— Как ты? — спросила Наташа Мишку, трогая его лоб.

Миша, понятно, ничего не ответил, но выглядел ещё более вялым, чем несколько минут назад. Наташа стала поворачивать его на бок и заметила, что Мишка немножко упустил в штанишки.

— Пойдём на горшок сходим, — сказала Наташа и понесла малыша в туалетную комнату.

Посадила его на горшок и побежала в раздевалку за чистым бельём, на ходу делая замечание расшалившимся детям, предоставленным самим себе. Хорошо, что они сидели на стульчиках.

Когда прибежала обратно в туалет, не могла понять, что происходит. Мишка, определённо, был в сознании, но выглядел странно. Он почти лежал на полу, свесившись с горшка. Глаза его были открыты, но он ни что не реагировал. Наташа схватила малыша на руки и стала громко звать его по имени. Мишка не шевелился.

Наташа села на диван с малышом на руках. Остальные ребятишки притихли, словно чувствуя, что баловаться сейчас не стоит.

— Миша! Мишутка! — звала Наташа в отчаянии.

Да, все они проходили курсы оказания первой помощи, но что делать, если ты вообще не понимаешь, что случилось? Мишка был холодный, как лёд, но глаза держал открытыми, не реагируя на происходящее. "Медсестра в отпуске", — промелькнула мысль в голове. "Но он же не может... Нет!" — следующая наскочила на первую.

Наташа вытащила из кармана телефон, трясущимися руками нашла номер скорой, забитый в контакты, и, стараясь не сорваться на плач, чётко ответила на все вопросы диспетчера.

Пришла няня с обедом. От шока она чуть не выронила поднос из рук.

— Господи, Павловна, что с ним?

— Я не знаю! Не знаю! Мишка, ну же...

Прибежала заведующая, началась суматоха, кто-то побежал открывать ворота бригаде скорой. Наташа вцепилась в Мишку и не могла его отпустить от себя. Она укачивала его, баюкала и что-то шептала.

— Пожалуйста... Помоги... Святая Серафима, спаси его.

Откуда в голове возникла эта приговорка старенькой бабушки, которую Наташа плохо помнила, она не знала. Но она приговаривала и шептала, пока не прибежала мама Миши, вызванная с работы, не приехала скорая, фельдшер которой растерянно развёл руками и вызвал вторую бригаду.

А минуты тикали. Мишку уложили опять на кровать, бледного и холодного. Потом был другой фельдшер, более опытный. Он быстро раздал распоряжения, вколол Мишке укол и сказал, что мальчика отвезут в реанимацию. Через пару минут после укола Мишка слабо зашевелился и порозовел. Наташа понимала, что угроза миновала, но никак не могла перестать реветь, даже когда позвонили из больницы и сказали, что помощь оказана вовремя, с мальчиком всё в порядке.

Домой её отвёз Юрка, отпросившийся с дежурства. Он укутал Наташу пледом, отключил её телефон и сел рядом, гладя по спине, пока она не уснула под действием таблеток.

На следующий день Наташа наведалась в палату, куда Мишку перевели из реанимации. Малыш выглядел совершенно здоровым, отказался от принесённых Наташей угощений, но с удовольствием уселся на кровать рассматривать яркую книжку.

— Спасибо вам, Наталья Павловна, — мама Миши готова была целовать ей руки. — Если бы не вы... Спасибо.

У Наташи ком стоял в горле. Если бы с Мишкой что-то случилось, она бы точно ушла с работы. Она бы не пережила. Загадочный судорожный синдром заставил в полной мере почувствовать страшные моменты, которых просто не должно быть в природе человеческой.

Она шла домой и думала о Мишке, Юрке и папе.

А ещё о неведомой Серафиме, которая пришла на помощь.