Наказанный развратник (джен)

— Нет, — сказал Саша. — Совсем-совсем никак.

— Точно?

— Точно. Я бы с радостью, ты же понимаешь… но у меня контракт. Увы. Если б раньше знать… а теперь уже нет, не получится.

— Жаль.

— Жаль. Слушай, меня тут отвлекают, извини. Потом созвонимся.

Он положил телефон на стол. Телефон был теплым, даже горячим. И уши у него горели. От стыда. Саша не любил врать. Особенно противно было врать Сёме. Да и можно ли его вообще обмануть? Он отогнал эту мысль. Все, разговор завершен, тема закрыта.

Надо забрать Полину с корпоратива. День рождения фирмы. Они должны были пойти вместе, но Саше так не хотелось, что Полина не стала настаивать. Она вообще стала мягче, словно исчезла какая-то преграда между ними… да и правда ведь — исчезла. Полина теперь знала про него все, и ему сразу стало от этого легче, и все у них пошло совсем по-другому. Ложь отравляет того, кто лжет. Выпивает жизненные силы. Разъедает душу, подтачивает рассудок предательским червячком. Саша очень не любил врать. И теперь снова чувствовал себя больным… Выбросить это из головы. Надо забрать Полину. Она будет оживлена, возможно, навеселе, в хорошем настроении, а она умеет им заражать.

Телефон тренькнул.

— Слушай, ну что, совсем никак? — Ваня был расстроен и даже не пытался это скрыть.

— Нет. Совсем-совсем никак. Я бы с радостью, ты понимаешь. Но у меня контракт.

— Жаль! Я так надеялся, что мы все вместе, как в прошлый раз… круто же было!

— Мне тоже жаль. Но никак. Слушай, прости, меня тут дергают…

— Ладно, давай… созвонимся!

— Ага.

«Дон Жуан» — удивительная опера. В ней все не так, как кажется. Она уморительно смешна, но это не комедия. Она заканчивается нудной моралью, которая никого ни в чем не убеждает. Ее герой — отъявленный негодяй, но его последняя сцена… Это Моцарт — и уже не совсем Моцарт, а нечто куда большее, чем он. Особенная опера. Спеть в ней в самом начале не слишком блистательной карьеры — об этом можно только мечтать. Да, только мечтать.

Телефон тренькнул.

— Верочка, я на встрече, совсем не могу говорить.

— Ой, Саша, это ты? Я Васю набирала… промахнулась.

— Да ничего. Пока.

— Погоди! Ты к нам не приедешь, что ли?

— Нет. Совсем никак. Я бы с удовольствием…

— Да никого не волнует, с удовольствием или без. Ты нам нужен.

— Разве? Сёма говорит, что… ну, ничего такого. Не надо геройствовать. Все спокойно. Это просто спектакль.

— Ну да, просто спектакль. И нам надо, чтобы ты в нем…

— Я не смогу, извини. У меня тут контракт.

— Нет у тебя никакого контракта.

— Вера, все, не могу говорить. Потом созвонимся. Привет семье!

Саша отключил звук у телефона.

Полина плюхнулась на сиденье рядом с ним, не очень изящно, но очаровательно. От нее пахло духами, вином и почему-то шоколадом.

— Ну как вечер?

— Ой, хорошо… Все так веселились, ну чисто дети… Шарлик разошелся, хотел спеть, но ему не дали… Жалко им, что ли? Пусть бы пел, я так считаю. Он тебе привет передавал, позвони ему как-нибудь… И ты знаешь, правильно, что я это платье надела. Сейчас фотографию покажу… а, ладно, потом… Ну вот. Официальная часть только унылая была. А презентацию я в следующий раз по-другому сделаю… А еще я сломала шоколадный фонтан! Да, представляешь, Лиза говорит, что видела тебя в Марселе.

— В Марселе? Но я же не…

— Ты пел с той высокой блондинкой, она твоя третья жена.

— Э… что?

— Третья! Я спрашиваю, а кто вторая? Ну и первая тоже кто? Она говорит, вторая — та итальянка из «Кармен», не помню, как фамилия… А первая, ну это все знают, она тебя бросила с ребенком. Да, а еще ты гей! И всем известно про вас с… ой, Саша, трамвай!

— Я вижу.

— Известно, короче, про тебя и… а где мой телефон?

— Ты в карман положила.

— А, точно. В общем, ты понял, да? Она тебя перепутала с Димой!

— А Дима разве… в третий раз женат? И потом, он ведь баритон.

— Да не разбирается она, баритон или не баритон… К тому же его она тоже с кем-то перепутала. Но ей все равно очень понравилось там, в Марселе! А я ей рассказала про «Дон Жуана»… его ведь запишут? Она очень заинтересовалась! Она любит классические постановки, чтобы костюмы и все такое…

Саша промолчал. Полина покосилась на него и тоже притихла.

— Надо молока купить, — сказала она. — И насчет ванной звонили, они завтра только после обеда приедут. Обещают к вечеру все починить.

Полина чувствовала его напряжение и досаду, но не понимала причин. Ей стало неловко за вечер, проведенный в удовольствиях, и она торопилась вернуться к нему в обыденность. Саша улыбнулся, и Полина сразу повеселела.

— Я отпуск возьму, — вдруг объявила она. — Я уже договорилась… Неделю сейчас и неделю потом. Как раз на премьеру к вам попаду, и потом еще останусь погулять.

— Я не поеду, Полин. Не получается.

— Как это? Почему?

— Да не срастается как-то все. И с расписанием, и вообще.

— Ничего не понимаю! Ты… с ума сошел? Отказываться от «Дон Жуана»!

— Ты и про Великашу так говорила, — засмеялся Саша. — Что зря я отказываюсь. Это ведь ты меня в прошлый раз убедила ехать.

Полина немедленно надулась.

— И правильно сделала, — поспешно добавил он. — А то бы ничего этого не было. Но в этот раз просто не получается. Да и черт с ним вообще! Я тоже взял отпуск. Давай поедем куда-нибудь? На Лазурное побережье, а? А потом в Сен-Мало, хочешь? Будем гулять по берегу и собирать ежевику.

— Ты точно с ума сошел, — Полина посмотрела на него с испугом. — Какая ежевика… в апреле?

— Ну мы потом еще съездим, когда она созреет. А пока — просто погулять. Там хорошо теперь, и туристов не так много. Поедем?

— Ну… давай. Напишем той квартирной хозяйке, у которой в прошлый раз были. Мне там понравилось.

Полина зевнула и потерла глаза, размазывая косметику. Как-то подозрительно легко она согласилась и почти не спорила… ни о чем. Впрочем, наверное, просто устала, чтобы возражать. Корпоратив — это тяжелая работа. Почти как спектакль.

Их спонтанная поездка оказалась неожиданно удачной, хотя погода совсем не располагала к курортному отдыху. Ветер на берегу сбивал с ног, дождь то висел в воздухе водяной пылью, то лупил по земле и крышам крупными тугими каплями. Всюду было холодно и промозгло, летние кафе еще не открылись, магазины тоже работали кое-как. Но это все было даже хорошо — утреннее безмолвие улиц, упоительный запах и шум беспокойного моря за городской стеной, прогулки по пустынным пляжам, до блеска отполированным тяжелыми волнами, обед в безлюдном ресторанчике и уютные вечера под теплым пледом. Саша опасался, что деятельная натура Полины не выдержит этой блаженной пустоты и ничегонеделанья, но и это уладилось само собой. Наутро после их приезда Полина заявила, что намерена освоить местную кухню и будет ставить на нем кулинарные эксперименты. Саша рассеянно согласился, отхлебнул кофе… и закашлялся.

— Ну как? — озабоченно спросила Полина, заглядывая ему в рот. — Это кофе по-нормандски!

— Хм… ты в него что-то добавила?

— Ну да! Я же говорю — по-нормандски. Это когда в кофе добавляют немного кальвадоса. Как тебе?

— Здорово! Только, по-моему, это кальвадос, в который добавили немного кофе. Думаешь, его можно пить по утрам?

— В Нормандии — можно!

— Да, но… мы же в Бретани.

Полина со стуком поставила на стол чашку.

— Если тебе не нравится мой кофе, то так и скажи!

И Саше пришлось выпить две кружки, чтобы доказать, что ему все нравится. Потом они ели гребешки, тушенные в сидре, морского черта под соусом из крабьих ног, паштет с водорослями, масляный пирог и блины с соленой карамелью. А потом Полина сказала, что она безобразно растолстела, и они раза два совершали по утрам пробежки по пляжу и питались галетами и кофе — без сахара и без кальвадоса. В результате пробежек Полина схватила насморк, и теперь по утрам они просто валялись в постели, слушая шелест прибоя и крики чаек.

— Сходишь в магазин? — попросила Полина за пару дней до отъезда. — Нам надо бутылку вина… нет, две бутылки. И палочку корицы.

— Четыре бутылки водки и две ириски!

— Что?

— Ну, анекдот такой.

Саша рассказал анекдот в надежде, что Полина отвлечется и забудет про магазин — очень уж ненастный был вечер. Но Полина не забыла.

— Глинтвейна хочется, — сказала она. — И еще на завтра бутылка останется.

— А что будет завтра?

— Не знаю. Но что бы ни было, бутылка не помешает!

С этим трудно было спорить, и Саша побежал в магазин. Корицы он не нашел, а на обратном пути вымок до нитки. Полина отправила его греться под душем и занялась глинтвейном. Он и без корицы вышел на славу, и они с удовольствием потягивали горячее вино в тишине, под шум дождя и шмыганье Полининого носа.

— Ты сейчас пел в ванной, — вдруг сказала Полина. — Я только не разобрала, что именно.

— Да я уж и сам не помню. Я часто там пою.

— А я раньше не слышала.

— Ну, я обычно тихонько.

— И что поешь?

— Да разное… всякие теноровые партии в основном, — признался Саша. — Которые мне петь не положено, а хочется. Вот и пою, пока никто не слышит.

— Ой, правда? — оживилась Полина. — А какие? Каварадосси, да?

— Ну… да, и его тоже.

— А еще? Ленского, да?

— Да.

— А еще?

— Ну… Вертера.

— А у Вертера ведь есть и баритоновая версия? Та же партия, но для баритона, да?

— Есть. Тоже хорошая. Но теноровая красивее. И даже не то что красивее, не в этом дело… Она другая. В ней такое отчаяние, такой зов, на который нельзя не откликнуться. И даже не так… Не могу объяснить. Сёма бы смог, у него хорошо получается, а я вот не умею.

— Нет-нет, я поняла. Бессердечная женщина эта Шарлотта, как можно было отвергнуть такого Вертера!

Полина вздохнула и хлюпнула носом.

— У тебя ноги холодные.

— Я носки где-то потеряла, — отмахнулась она. — Значит, Вертер, говоришь…

— У меня в детстве пластинка была. С этой самой арией. Потом отец по пьянке разбил, так жаль было.

— Он много пил, да?

— Много. От этого и умер. Как раз в тот год, когда я в музыкальную школу пошел. Даже в тот же день. Мама на работе была допоздна, я пришел, не мог дозвониться. Но у меня свой ключ был всегда, а то он, когда засыпал, ничего не слышал. И тут тоже я подумал, что спит, в квартире тихо. Я разделся, захожу на кухню, а он там… лежит.

Саша выбрался из-под пледа и спустил ноги на пол. Пол был ледяным.

— Ты куда? — встревожилась Полина.

— Носки принесу. Налить тебе еще?

— Налей.

Полина пристроила свой бокал на подлокотнике и принялась надевать носки.

— Ты мне раньше никогда про это не рассказывал.

— Я плохо помню, если честно. Не то чтобы плохо даже, а как будто это был сон. Я вообще только и запомнил, как он лежит на полу, глаза стеклянные… а в уголке рта крошки прилипли от сухаря, который он перед этим грыз. Знаешь, как у ребенка, который ел и испачкался. И у меня в голове от этого все перевернулось — будто это он ребенок, а я взрослый и должен ему помочь, а помочь уже не могу. Потом похороны, поминки, вот это все как в тумане. Только и запомнил эти крошки. Хорошо, что музыкальная школа тогда у меня началась. Это было большое утешение. Хотя я тогда в таких категориях об этом не думал. Но это было именно оно.

Саша проспал бы до самого обеда, но Полина поднялась ни свет ни заря и сразу зашумела на кухне миксером. Пришлось и ему вставать.

— Что у нас будет на завтрак? — спросил он, сонно разглядывая набор ингредиентов. — Круассаны с креветками? Крыло ската в шоколаде? Луковый суп с карамелью?

— Это на обед, — сказала Полина. — Не сбивай меня… сколько сахара я положила?

— А почему три чашки? Мы кого-то ждем?

— Что? Нет, это я так… я же говорю, не сбивай! Раз, два… кажется, хватит.

Она задумчиво заглянула в кастрюльку, положила ложку мимо стола и вздрогнула, когда та со стуком упала на пол.

— Вот теперь точно кто-то придет, — засмеялся Саша.

— Почему?

— Ну примета такая.

Ветер качнул ветку дерева за окном, и по столу поплыли солнечные пятна. Первый ясный день за все это время… Полина приоткрыла дверь на балкон, и по ногам тянуло сквозняком, но Саша не стал закрывать. Когда еще выпадет такой денек!

Он чистил зубы и размышлял о том, как бы уговорить Полину уехать попозже, когда его слуха коснулся смутный отзвук знакомой мелодии. Саша замер и прислушался. Что это… Вертер? Да, он самый! Полина нашла и слушает после вчерашнего разговора.

О, не буди меня,

Дыхание весны!

О, не буди меня,

Навевая мне

Страсть и грезы…

Саша крикнул, чуть не подавившись зубной пастой:

— Полин! Шделай погромше!

Но, увы, пройдут счастья дни,

Их заменят нам скорбь и слезы…

— Полина! Жвук добавь! Шлышишь?

Полина не слышала. Он высунулся из ванной… и вдруг понял, что поет живой голос. Без оркестра. Где-то у них под окном. И голос этот ему хорошо знаком.

Саша прошлепал босыми ногами к балкону и перегнулся через перила, роняя вниз капли зубной пасты.

Под балконом стоял Ваня, свежий и прекрасный, как это чисто умытое апрельское утро.

И вот в долину к вам

Певец другой придет…

Одной рукой он прижимал к сердцу расписание поездов, другую простирал к небесам, и его сияющая физиономия совершенно не вязалась с горестным текстом арии.

Вспомнит жизни несчастья мои

И мученья… Увы!

О, не буди меня,

Дыхание весны!

Полина высунулась из-за Сашиного плеча:

— Что там? А, Ваня… Я открою. А ты хоть оденься.

Саша все не мог поверить своим глазам, но Ваня был так недвусмысленно осязаем (он явно не изнурял себя диетами в последнее время), что поверить все же пришлось.

— Но как ты здесь… откуда?

— Вчера прилетел. У меня же тут концерт на следующей неделе. И вот решил заодно к вам прокатиться.

— А как ты узнал, что мы здесь? Я ведь не говорил.

— Ты — нет. Полина сказала. И мы решили устроить тебе сюрприз! Только я адрес перепутал и сначала спел под чужим балконом, вон на той улице… Неловко получилось.

Саша не очень любил сюрпризы, но Полина и Ваня так искренне радовались своей выходке, что и он не устоял и засмеялся.

— Понятно. Вот для кого третья кружка. И вторая бутылка вина.

— Бутылка? — встрепенулся Ваня.

— Это на обед, — сказала Полина. — А сейчас кофе. Будешь кофе? По-нормандски!

— А мы разве в Нормандии? — удивился Ваня.

— Будешь умничать — останешься вообще без кофе, — шепнул ему Саша.

После завтрака они отправились гулять, воспользовавшись отливом и хорошей погодой. Приглашали и Полину, но она отказалась.

— Хочешь, сходим до острова? — предложил Саша.

— До какого острова? — Ваня завертел головой.

— Ну вон, видишь? Когда начнется прилив, это будет остров. А пока можно пешком дойти. Только быстро надо.

— А если не успеем до прилива, то там останемся?

— Ну да. Или вплавь обратно добираться. Или разжечь на берегу костер и махать руками проходящим кораблям, чтобы забрали нас оттуда. Только тут никаких кораблей нет. Не сезон.

Последние слова Саша договорил в пустоту — Ваня уже топал к острову, чавкая кроссовками по вязкому песку и охапкам морской травы.

— Красота! — восторженно выдохнул он, оборачиваясь к Саше. — Слушай, а сфотографируй меня вон там!

— Где?

— Вот на этом утесе. Я на него заберусь…

— Вань, не надо, он скользкий.

Но было поздно, Ваня уже лез на утес, пачкая джинсы липкой зеленью.

— Все, давай! Йе-е-е, я царь горы!

Кадр вышел удачным: ветер встрепал Ванины кудри, концы шарфа тоже эффектно взметнулись в воздух… И ровно в тот момент, когда Саша сделал фотографию, огромная волна, подкравшись со спины, живописно разбилась о подножие утеса и окатила Ваню с головы до пят.

— Хорошее фото, — сказал Саша. — И хорошо, что с одного дубля получилось. Второго уже не будет. Пошли домой, будем тебя сушить.

— Погоди… — Ваня остановился, отжимая куртку. — Успеется еще домой.

— Ты мокрый весь. Прохватит на ветру — и привет. И не будет у нас больше Вани Купченко, уникального недобаритона и главного красавца мировой оперной сцены. Пошли!

— Нет, подожди. Поговорить надо.

— Дома и поговорим.

— Нет. Насчет «Дон Жуана» в Славике…

Саша вздохнул, отдал ему телефон и молча отвернулся.

— С «Доном Карлосом» ведь хорошо все было? Несмотря ни на что? — заторопился Ваня.

— Хорошо.

— Это одна из твоих лучших ролей.

— Лучшая.

— Но на «Дон Жуана» ты к нам приехать не хочешь?

— Нет.

— Ладно. Но ты все-таки послушай. Я понимаю, у тебя есть какие-то веские причины, иначе ты бы не отказывался. И понимаю, что ты мне о них не расскажешь, если до сих пор не рассказал. Но ты просто послушай… Человеческий век недолог. А наш сценический век еще короче. Ты в самом начале пути, а кое-кому из нас уже виден конец туннеля. Может, у нас больше не будет такого шанса.

— Какой дешевый манипуляторский прием, — усмехнулся Саша.

— Это моя работа, — Ваня потупился и даже, кажется, слегка зарделся. — Как, впрочем, и твоя! Мы артисты театра, нам деньги платят, чтобы мы манипулировали аудиторией.

Они помолчали. Большое лохматое облако наползло на солнце, каменистый берег в бисерной сетке мидий враз потемнел и насупился. Ваня поежился под внезапно налетевшим порывом ветра.

— Ну так что? Может, приедешь? — спросил он нерешительно. — Что там у тебя с контрактом-то?

— Да нет никакого контракта.

— Ну?! — обрадовался Ваня. — Так давай прямо в понедельник, вместе и полетим!

— Стоп-стоп, как это в понедельник? У тебя же концерт на следующей неделе.

— Да нет никакого концерта! — Ваня засмеялся. — Я специально приехал, по общественному поручению. Делегировали меня на переговоры, так сказать. Потому что я обаятельный… как кот Бегемот.

— Во-первых, — сказал Саша, — у тебя водоросли на затылке. Во-вторых, не расточай свое обаяние понапрасну. Прибереги его для Полины. Надо будет ей как-то объяснить. Мы на Лазурное побережье собирались, а если я уеду…

— Ты все еще не понимаешь, — сказал Ваня, выковыривая из волос зеленые ошметки. — Полина уже знает. Это она мне вчера написала: спой ему Вертера, тогда точно согласится.